Текст книги "Моя герцогиня"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Ну вот, теперь ничто не помешает тебе следить за моим сердцем, – с улыбкой заявил он.

Джемма легонько шлепнула его по плечу.

– Может быть, ты не заметил: мы на улице, да вдобавок на чужой территории. Что, если появится кто-нибудь из «монахов»?

– В дождь? – насмешливо фыркнул Элайджа. – В такую погоду все сидят возле огня и с удовольствием потягивают пунш. И «монахи» тоже наверняка этим занимаются. Садоводство, во всяком случае, их не интересует.

– Можно подумать, тебе это известно! – Однако короткая перепалка пошла ей на пользу: бледная испуганная незнакомка исчезла, а ее место заняла настоящая, упрямая и своевольная герцогиня Бомон.

– Итак, теперь, когда ты отвечаешь за контроль над моим сердцем, ничего плохого не случится.

– Почему ты так решил?

– Пока оно работает в полную силу, обмороков не бывает. Нагрузка диктует ровный ритм. А вот когда я отдыхаю или пытаюсь переубедить Стиблстича, порой случаются досадные перебои.

Джемма взволнованно схватила его за руку.

– О Боже! Но ведь сейчас ты отдыхаешь!

– Верно, – с готовностью согласился Элайджа. – Думаю, будет полезнее вернуться к физической активности.

Джемма собралась что-то возразить, и он поспешил нырнуть в уютную колыбель ее бедер.

И все же без протестов не обошлось. За те две минуты, которые понадобились, чтобы раздеться, к жене вернулась способность соображать.

– Нельзя этого делать! Мы же на улице.

– Не шуми, – перебил Элайджа. Один лишь взгляд на любимую мгновенно превратил учтивого джентльмена в дикого варвара. – Я хочу тебя, и этим все сказано.

Дождь невозмутимо выстукивал гипнотически ровный ритм. Хрустальная капля упала на белоснежную грудь Джеммы и заблестела подобно бриллианту.

Элайджа слизал крошечную лужицу, а потом легонько прикусил нежную кожу. Совсем забыв, что находится на улице, Джемма громко вскрикнула от неожиданности и остроты ощущения. Элайджа тут же нежно ее приласкал.

Судя по всему, любовь на свежем воздухе, в заросшем саду, доставляла герцогине удовольствие.

Наконец, почувствовав, что любимая готова к решающему шагу, он встал на колени и мощным движением проник в горячую глубину. Джемма мгновенно взлетела на вершину блаженства и едва не увлекла его следом.

Впрочем, не прошло и минуты, как она, еще не успев вернуться к действительности, принялась заботливо ощупывать грудь мужа в поисках сердца. Элайджа не остановился: сейчас он существовал ради выполнения одной-единственной миссии.

– Где оно, где? – тревожно повторяла Джемма, хлопая по правой стороне груди.

– Не там ищешь, – выдохнул Элайджа.

Заботливая супруга не унималась, так что пришлось поймать ее ладошку и самому положить на сердце. Оно стучало с отчаянной силой, но безукоризненно ровно, и каждый удар отдавался в ушах.

– Мое сердце безмерно счастливо, – хрипло заверил герцог.

Пальцы Джеммы еще крепче прижались к груди, а на губах расцвела улыбка.

– Достаточно. – Элайджа отстранился.

– Но…

– Сейчас не время. Я… – Мысль так и осталась незаконченной. Он продолжал движение молча, восхищенно глядя в прекрасное лицо жены. Джемма не могла сопротивляться чарам. Глаза ее блаженно закрылись, а руки принялись страстно ласкать каждый доступный уголок разгоряченного мужественного тела.

Ритм ускорялся, становился жестче и требовательнее. В миг страсти не существовало ни дождя, ни мира вокруг: ничего, кроме двух любящих созданий, которым посчастливилось испытать высшую радость единения.

Элайджа утратил ощущение реальности. Отныне смысл существования заключался в аромате любимой, вкусе ее кожи и мерных движениях собственного тела.

И все же он дождался, пока она полностью освободится от страха, пока прильнет доверчиво и самозабвенно. Только сейчас он позволил себе взлететь и раствориться в потоке наслаждения.

Спустя несколько блаженных мгновений Элайджа перекатился на спину, с удовольствием ощущая свежее прикосновение мокрого холодного камня. Сердце чувствовало себя как нельзя лучше.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Джемма слабым, растаявшим голосом.

– Собственному счастью, – ответил он, сладко потягиваясь.

Она уже сидела и приводила в порядок платье.

Не сводя с жены восторженных глаз, Элайджа заложил руки за голову. Нежиться под теплым весенним дождем оказалось на редкость приятно. В любой момент могут появиться «монахи»? Ну и что? Какая разница? Пусть хоть вся палата лордов отправится на прогулку в заросший, забытый Богом сад и увидит герцога Бомона лежащим прямо на вымощенной камнем дорожке.

Вряд ли кому-то приходило в голову, что жизнь на краю смерти способна подарить ни с чем не сравнимую свободу.

– С удовольствием бы здесь поселился, – мечтательно произнес Элайджа. – И в моем доме день и ночь пели бы птицы.

– А где бы ты спал?

– Под огромным каштаном. Мы с тобой соорудили бы постель из травы и любили бы друг друга каждое утро, пока птицы не проснулись.

– А как же утренний чай? – деловито напомнила Джемма. Ей уже удалось немного подтянуть корсаж, и все же грудь непокорно просилась на волю.

– Наверное, это платье уже никогда не станет прежним, – задумчиво заключил Элайджа. – Желтая вставка выглядит так, будто ее жевала корова.

– Что поделаешь? – с невозмутимостью истинного философа отозвалась Джемма. – Во всяком случае, ткань все еще выполняет свою непосредственную функцию. – Она оглянулась и только сейчас заметила, что муж даже не думает одеваться. – Поедешь домой в таком виде? Или действительно собираешься ночевать под каштаном?

Двигаться не хотелось.

– А почему бы, собственно, и нет? Одеяло можно сшить из крошечных зеленых сердечек с алыми серединками, которые появляются весной.

Джемма не стала размениваться на мелочные возражения, а вновь удивила: расправила юбку и улеглась рядом, положив голову на голый живот мужа и подставив лицо редким каплям.

– Кто бы мог представить, что герцогиня способна возлежать на голой земле под дождем? – удивился Элайджа после недолгого молчания.

– Да разве это дождь? Впрочем, ты прав: герцогини вряд ли склонны проводить время подобным образом.

– Да еще рядом с обнаженным супругом, – добавил Элайджа.

– О, это обстоятельство серьезно осложняет ситуацию, – согласилась Джемма. Ее медовые волосы растрепались, он сорвал пучок весенних цветов и принялся украшать рассыпавшиеся локоны.

– Что ты делаешь? – Джемма приподняла голову, чтобы посмотреть.

– Превращаю тебя в языческую богиню, – пробормотал он.

– Зачем?

– Видишь Аполлона? – В центре вымощенной камнем площадки на пьедестале, окруженном заросшей вьюнком решеткой, стояла древняя статуя обнаженного божества.

– Несчастный. Что же случилось с его руками?

– Скорее всего потерял в веках, – предположил Элайджа. – Хорошо хоть, что фиговый лист сохранился. Всякий мужчина, не говоря уж о боге, предпочитает держать некоторые части своего тела прикрытыми.

– Какой-то он тощий, – критически отозвалась Джемма. – Твои ноги значительно стройнее и красивее. Кто знает, что там прячется? Тебе бы понадобился листок раза в два больше.

– Тсс! Оскорбляешь бога, да еще на его территории. Ну вот, готово. Элайджа украсил волосы последним цветком. – Надо вести себя хорошо, а то Аполлон оживет и заявит на тебя права.

– Кажется, бедняге не слишком-то везло с женщинами. Дафна так не хотела ему принадлежать, что предпочла превратиться в дерево. И теперь понятно почему. Все дело в костлявых коленках и крошечном фиговом листке. – Джемма села. Элайджа проворно вскочил и протянул жене руку. – Готова вернуться к образу жизни обычной герцогини, особенно если это позволит согреть промокший зад.

– О, с радостью помогу! – с энтузиазмом воскликнул Элайджа и положил ладонь на замерзшую часть тела. Юбка действительно оказалась мокрой и не скрывала волнующих очертаний. – Эх, до чего же я везучий парень!

В прекрасных глазах Джеммы вспыхнула чарующая улыбка, и герцог не удержался от поцелуя.

– И счастливый, – уточнил он спустя мгновение.

Она смущенно склонила голову.

– Люблю тебя, – прошептала она тихо, однако не добавила, что тоже счастлива.

– И я люблю тебя, – пылко, искренне признался Элайджа и для убедительности повторил: – Люблю тебя, Джемма. Люблю.

Лицо жены осветилось радостью, и ему стало стыдно.

– Обрести блаженство на закате дней, – задумчиво произнес он, сжимая возлюбленную в объятиях. – Право, я тебя не заслуживаю, как не заслуживаю и твоей преданности.

– Может, это еще не конец, – упрямо возразила Джемма.

– В любом случае последняя неделя подарила мне больше радости чем вся прошлая жизнь.

Джемма обвила руками шею мужа и прошептала что-то так тихо, что Элайджа не расслышал. Должно быть, еще раз призналась в любви, но об этом он и так уже знал.

Герцог Бомон оделся, снова поцеловал герцогиню и повел к маленькой зеленой калитке, за которой супругов ожидал экипаж.

Глава 23

В тот же вечер

Элайджа отпустил дворецкого и слуг, и за обедом они остались вдвоем – в конце длинного, торжественно мерцающего серебряными приборами стола.

– Понятия не имею, как с этим жить, – печально призналась Джемма после нескольких минут бесцельного ковыряния в тарелке. Стоило ей взглянуть на мужа, как горло сжималось, а к глазам подступали слезы.

– Живу и не задумываюсь, – спокойно отозвался Элайджа.

Отсутствием аппетита он явно не страдал. Как можно есть в такой ситуации? Как вообще можно что-то делать: спать, думать, работать? Неужели нет способа помочь? Неужели никто, ни один доктор не знает, что делать?

– Ты обращался к врачам? – спросила Джемма.

– Бесполезно.

– Но хоть один из уважаемых специалистов тебя осматривал?

Несносный упрямец лишь пожал плечами:

– Недавно Вильерс возил к какому-то светилу. Тот сказал, что есть шанс прожить несколько лет.

– Или не прожить.

– В Бирмингеме работает доктор, о котором говорят, что он способен творить чудеса. Леопольд уже послал за ним карету.

– Какая удивительная щедрость! – недоверчиво воскликнула Джемма и позвонила. – Фаул, будьте добры, отправьте посыльного к герцогу Вильерсу. Поручите узнать, когда тот ожидает возвращения своего экипажа из Бирмингема. Ответ нужен немедленно.

Дворецкий испарился с поспешностью человека, которому известно, как выглядит женщина на грани истерики.

– Дорогая, – начал было Элайджа.

– Не надо. Не сейчас. – Мысли Джеммы кружились в бешеном хороводе. – Должен существовать какой-то выход. Непременно. Приедет этот человек из Бирмингема и вылечит тебя.

– Тебе необходимо поесть, – строго заметил Элайджа.

Джемма покачала головой.

– Когда Вильерс отправил карету? Мне недавно тоже довелось прочитать об одном очень хорошем докторе.

– Да-да, в «Морнинг пост», – подтвердил Элайджа и отправил в рот очередную порцию спаржи. – Отлично справляется с переломами конечностей.

– А что, если он…

– Иди сюда. – Элайджа отодвинул стул и раскрыл объятия.

Джемма устроилась на коленях мужа, но сердце отказывалось успокаиваться и взволнованно стучало. Быстрее обычного, но ровно, как часы. А в горле таился готовый вырваться на свободу крик.

Герцог гладил жену, словно испуганную кошку.

– Все в порядке, милая.

– Нет, не в порядке. – Слова пришлось выталкивать силой.

Секунду-другую оба молчали.

– Ну, если и не в порядке, то…

– Только не говори, что терпимо, – резко оборвала Джемма. – Нетерпимо и неприемлемо.

– Но ведь изменить все равно ничего невозможно. – Откровенная боль в голосе любимого заставила замолчать. – Как бы мы ни старались.

– Но почему ты не рассказал о болезни сразу, как только я вернулась из Парижа? – прошептала она, уткнувшись лбом в его грудь. – Все знал и страдал… в одиночестве. А ведь ничто не мешало разделить боль!

– Ты была увлечена шахматным матчем с Вильерсом, и мне хотелось тебя завоевать.

– Но ты завоевал меня давным-давно, – с горечью возразила Джемма. – Я всегда принадлежала тебе.

– Хотелось обладать целиком, без остатка. А во время матча с Вильерсом представилась возможность попытать счастья.

– И все равно мог бы сказать, – упрямо повторила она.

– А дальше что? Разве ты влюбилась бы в меня снова, как это случилось? – Ответа не последовало, и он настойчиво повторил: – Разве смогла бы влюбиться?

– Я тебя уже любила, – тихо призналась Джемма.

– А я хотел, чтобы влюбилась, как в первый раз.

– И в итоге повел себя, как настоящий эгоист. Даже не подумал, что мне хотелось быть рядом.

– Простишь меня?

Джемма всхлипнула и уткнулась в плечо мужа.

– Нет.

– Я никогда не был так счастлив, как в эти последние дни. Когда ты со мной кокетничала. Когда смотрела с интересом и с восхищением. Когда смеялась и позволяла себя любить. Когда любила сама.

– Но ведь все это можно было сделать еще год назад, – пробормотала Джемма сквозь слезы.

– Возможно, у нас в запасе еще целый год. Обморок в палате лордов случился больше года назад.

Едва уловимые нотки печали в голосе подсказывали, что он сознает горькую ошибку и намеренно выдает желаемое за действительное. Слезы уже текли по щекам и даже ощущались на губах.

– Ты подарила счастье, о котором трудно было даже мечтать, – продолжал Элайджа.

– Не смей говорить так, будто собираешься умереть завтра! – закричала Джемма. – Это невыносимо! Жестоко!

– Но ведь ты – моя герцогиня. У тебя хватило мужества принять нелегкое решение и уехать из Лондона, а потом – когда я позвал – вернуться. При необходимости сможешь заботиться и о доме, и о поместьях, и о приюте на Кэки-стрит. Не сомневаюсь, что ты справишься.

– Нет, ни за что!

Объятия стали еще крепче.

– Не надо плакать.

– Буду плакать, сколько захочу! – упрямо заявила Джемма. – О Господи, кажется, я начинаю понимать вдовий траур.

– Но зачем же…

Она не слушала.

– Потому что, если ты умрешь, мне никогда в жизни не захочется носить какой-нибудь цвет, кроме черного. – Из груди рвались рыдания. – Да, год и один день буду ходить во всем черном и плакать не переставая. Никто, никто не сможет меня осудить. А ведь еще недавно я не понимала, почему Хэрриет до сих пор оплакивает мужа, хотя тот умер почти два года назад.

– Хватит! – нетерпеливо крикнул Элайджа.

Но Джемма, сраженная несправедливостью судьбы, рыдала по-настоящему – некрасиво и бурно. Герцог прижал ее к груди, пытаясь согреть и успокоить.

– Этого не может быть! – твердила она, ничего не видя и не понимая. – Неправда, неправда, все неправда!

Элайджа подхватил жену и на руках понес в спальню. Они долго лежали рядом, и она продолжала неудержимо рыдать, потому что на самом деле все было правдой. Он ее покидал.

Да, любимому супругу предстояло уйти от нее в вечность, и спасти их могло только чудо. Но они не верили в чудеса. Шахматы учат мыслить логически и рационально. А в результате разбиваются сердца.

Едва рыдания немного стихли, Элайджа заговорил:

– Наверное, тебе следует самой уйти от меня.

Джемма резко выпрямилась и посмотрела на него горящими глазами.

– Что ты сказал?

– Ужасно заставлять самого дорогого человека выносить страдания. Ты…

Он замолчал, потому что она принялась с детским отчаянием шлепать его ладонями по груди.

– Нет, больше тебе не удастся отослать меня прочь! Как можно этого не понимать?

И снова зарыдала, беспомощно повторяя:

– Никогда не пытайся от меня избавиться! Слышишь, никогда!

– Прости! – Элайджа испуганно прижал жену к груди. – Глупые слова. Прости, милая!

Полные слез глаза светились решимостью.

– Ты только что по ошибке нас разлучил, – произнесла она негромко, но упрямо. – Любишь повторять, что я принадлежу тебе, но, кажется, забываешь, что сам в равной степени принадлежишь мне.

Элайджа вслушивался в полный страсти голос и внезапно открыл простую и неоспоримую истину: Джемма любила его. Мудрая, великодушная любовь помогла ей забыть измену и долгую разлуку.

И все же предстояло узнать ответ на самый главный вопрос. Он сжал ладонями ее печальное личико и отстраненно заметил, что пальцы дрожат.

– Скажи, ты сможешь меня простить?

Она растерянно заморгала.

– За что?

– За то, что не удастся остаться рядом навсегда. Поверь, мне бы очень этого хотелось.

– Знаю, – прошептала Джемма и нежно поцеловала в губы. – Знаю и верю.

Глава 24

2 апреля

Следующим утром Джемма уединилась в маленькой гостиной и предалась размышлениям. Предстояло понять, как жить с постоянным предчувствием беды и с огромным камнем на сердце. Бегать за Элайджей по пятам и требовать от него, чтобы он следил за здоровьем? Ни в коем случае. Мелочная опека вызовет раздражение и гнев. К тому же всякий раз, когда она начинала прислушиваться к неровному, скачущему биению его сердца, едва сама не падала в обморок.

Но жестокий страх не отступал ни на минуту. Стоило поднять руку над шахматной доской, как пальцы начали предательски дрожать. Едва Джемма решила отложить размышления до лучших времен и собралась навестить мужа в кабинете, как в дверь постучали и на пороге возник чрезвычайно мрачный Фаул.

Герцогиня вскочила так стремительно, что по неосторожности смела со стола доску. Фигуры раскатились по полу.

– Что-то случилось с?..

Дворецкий понял тревогу госпожи и поспешил успокоить:

– Все в порядке, ваша светлость. Если его светлости внезапно станет нехорошо, позову вас заранее, до того как войду в комнату.

Джемма без сил опустилась в кресло.

– Спасибо, Фаул. – Пальцы ее дрожали, словно листья на ветру.

– Приехала вдовствующая герцогиня, – оповестил слуга.

От волнения Джемма даже не подумала, что для столь неожиданного появления должен существовать конкретный и достаточно весомый повод.

– Вдовствующая герцогиня? Матушка его светлости?

– Я поместил гостью в розовую комнату, – доложил Фаул. – Она выразила желание немедленно с вами встретиться. Кажется, собирается вскоре вернуться в Шотландию.

– Вернуться в Шотландию? – удивленно переспросила Джемма. – Но это же невозможно! Я уверена, что ее светлость изменит решение и останется у нас надолго. Будьте добры, поставьте в известность миссис Тьюлип.

Мрачное выражение лица дворецкого получило убедительное объяснение. Джемма встречалась со свекровью очень давно и не осмелилась бы назвать впечатление приятным. Вдовствующая герцогиня выглядела высокой и сердитой, а держалась по-мужски. В целом же создавалось впечатление подступающей опасности.

Первые недели замужества юной супруге пришлось провести в окружении множества картин на один и тот же сюжет: повсюду Юдифь держала на блюде голову Олоферна (тело при этом напрочь отсутствовало). Снять тенденциозные произведения она не решалась, потому что опасалась гнева свекрови, но едва вернувшись из Парижа, первым делом уничтожила шедевры, не допустив даже тени сомнения.

– Ваша светлость, – учтиво приветствовала молодая герцогиня вдовствующую герцогиню и склонилась перед ней в глубоком реверансе. А когда осмелилась поднять голову, то увидела, что свекровь почти не изменилась. Держалась она, как всегда, прямо и, хотя опиралась на трость, вовсе не выглядела слабой. Возникало впечатление, что, подобно шпаге Вильерса, трость служила оружием.

Сын унаследовал от матери красивые, правильные черты, однако в отличие от спокойствия и уверенности герцога на ее лице читались раздражение и крайнее нетерпение.

– Джемма, – без обиняков заговорила леди Бомон, – благодарю за возвращение из Парижа.

Что ж, начало можно было считать вполне мирным.

– Давай присядем, – продолжила свекровь. – Нога не позволяет подолгу стоять.

– Очень жаль об этом слышать. – Джемма устроилась напротив гостьи. – Элайджа вам написал?

– Нет.

– Но вы все знаете.

В облике матери сквозила острая тревога за судьбу сына.

– Я поняла, как только услышала об обмороке в палате лордов. Что-то незаметно, чтобы ты ждала ребенка.

– Боюсь, пока еще оснований для надежды нет, – неуверенно ответила Джемма. – Точнее, возможность существует, но делать выводы рано.

– Скорее всего, наследство достанется непутевому кузену. Глупец пытается выглядеть лучше, чем есть на самом деле, и заказывает одежду со специальной подкладкой – чтобы и бедра, и грудь казались внушительнее. Хорошо хоть, что умеет держать язык за зубами. А жажда всеобщего восхищения все-таки не самый страшный грех на свете.

– Конечно, вы правы, – подтвердила Джемма, сама не понимая, с чем именно соглашается.

– Я приехала, чтобы обратиться к тебе с просьбой, – пояснила леди Бомон, прервав недолгое молчание, во время которого она задумчиво теребила бриллиантовый кулон в форме рога изобилия. Джемма сочувственно заметила, что пальцы распухли от ревматизма. А ведь когда-то свекровь носилась по дому подобно вихрю, и резкий голос, словно удушливый дым, просачивался во все щели. Тогда и морщин было мало, и пальцы послушно двигались.

– Конечно, – повторила Джемма. Вдовствующая герцогиня посмотрела ей прямо в лицо, и глаза оказались точно такими же, как у Элайджи: темными и горячими, словно угли. – Готова выполнить любое желание.

– Я хочу, – медленно, тяжело заговорила свекровь, – нет, настаиваю на том, чтобы вы прекратили супружеские отношения и проводили ночи в разных спальнях. – Трудно было понять, какие чувства в этот момент боролись в душе старой герцогини, но лицо казалось одновременно скорбным и воинственным.

Джемма едва не задохнулась.

– Я…

– Моего мужа прозвали распутный Бомон. Думаю, тебе об этом известно?

Джемма молча кивнула.

– Он умер в момент разврата – в женской сорочке с оборочками, привязанным к кровати, – пояснила леди. В голосе не слышалось ни боли, ни гнева, она хладнокровно излагала факты. – А вокруг суетились несколько женщин в кожаных костюмах: все они секли его плетьми. Очевидно, герой находил удовольствие в том, чего так боятся дети. Характер налицо.

Джемма пробормотала что-то нечленораздельное, пытаясь решить, имеет ли смысл доказывать свекрови, что Элайджа не проявляет интереса к женским сорочкам.

Вдовствующая герцогиня с невозмутимым видом продолжала:

– Он всегда и во всем проявлял жадность. Одной шлюхи ему не хватало, нужно было три-четыре, не меньше. А чего стоило скрывать порок! Приходилось регулярно платить сотни фунтов хозяйке «Дворца Саломеи» – за то, чтобы держала язык за зубами! – Она посмотрела на невестку. – Год я терпела, а потом обратилась к властям и добилась ее ареста. Преступницу раздели и голой прогнали по улицам Лондона, а потом заключили в тюрьму, где она и скончалась спустя несколько месяцев. – В голосе герцогини слышалось откровенное удовлетворение.

– Элайджа не испытывает склонности к подобным увеселениям, – поспешила вставить Джемма, пока свекровь не сказала еще чего-нибудь ужасного.

– Я пыталась воспитать сына добродетельным человеком, – заметила леди Бомон, – но ничего не получилось.

– Неужели? – ошеломленно воскликнула Джемма. Наверное, в целой Англии не нашлось бы ни одного человека, способного усомниться в добродетели молодого герцога. И это при том, что почти никто не знал о существовании стекольного завода и приюта на Кэки-стрит.

Свекровь посмотрела на нее в упор.

– Мне известно, почему ты уехала в Париж. Мальчик унаследовал распутные наклонности отца. Возвращение ради рождения наследника – благородный поступок. В свое время, если бы у меня не было сына, я бы тоже покинула страну.

– Но мужчинам свойственно заводить любовниц, – в отчаянии возразила Джемма, с трудом веря, что защищает мужа после долгих лет лютой ненависти к той, которая разбила и сердце, и судьбу. – В отличие от прежнего герцога Элайджа вовсе не тяготеет к… экзотическим впечатлениям.

Леди Бомон криво усмехнулась:

– Любовница волнует меня ничуть не больше, чем тебя. Дело, однако, в том, что он не потрудился сохранить неверность в тайне, как это делают остальные мужчины, а притащил блудницу на самое видное место. В собственный рабочий кабинет! – Она выпрямилась и спокойно заключила: – Отвратительно. Насколько можно судить, мой муж тоже любил, когда за ним наблюдали.

– Но за Элайджей никто не наблюдал! – выдохнула Джемма. – Он всего лишь пытался доказать, что его вкусы традиционны, а не экстравагантны, как вкусы отца. К тому же, ваша светлость, в то время он был еще чрезвычайно молод. Устроив свидание на глазах у коллег, доказал всем, что не стремится к отклонениям в интимной сфере. Ничего патологического в этом случае не было.

Едва уловимый шорох заставил Джемму поднять глаза. В дверном проеме стоял неправдоподобно спокойный Элайджа.

– Единственное, чего я прошу, – это воздерживаться от супружеской близости, – утомленно подытожила вдовствующая герцогиня. – Если Алджернон Тобьер унаследует герцогство Бомон после того, как нынешний герцог упадет в палате лордов, позора никто не усмотрит. Но если второй Бомон умрет в постели с женщиной, пусть даже и с собственной женой, репутация сохранится на века. Распутные Бомоны войдут в историю.

– Боюсь, не в вашей воле определить час кончины собственного сына, – возразила Джемма дрожащим голосом. Заявление свекрови шокировало ее до такой степени, что она забыла о присутствии Элайджи. – Ну а если судьбе будет угодно, чтобы он оставил этот мир в момент наслаждения, в моей постели, я восприму высший промысел как утешение.

– Ты молода и глупа, – печально изрекла свекровь. – Мы, герцогини, живем долго. Мой супруг спрятался от стыда в могилу, а меня бросил на растерзание сплетникам. Отвечать за фиаско пришлось сыну. Ну а теперь сын превратит тебя в такое же посмешище, каким сделал меня его бессовестный отец.

– Мне волноваться о судьбе сына не приходится, потому что детей у меня нет, – парировала Джемма. Гнев уже мешал ей думать и говорить.

Наконец Элайджа переступил порог. Невозмутимо подошел к матери и склонился над рукой, которую та высокомерно протянула.

– Полагаю, ты слышал разговор, – заметила вдовствующая герцогиня каменным тоном.

– Я понимаю собственные обязательства несколько иначе, чем они видятся вам, матушка, – произнес герцог, усаживаясь на диван рядом с Джеммой. – Мы с супругой намерены родить наследника.

– Умоляю, не делайте этого, – настойчиво повторила леди.

Однако теперь, глядя в глаза сына, она уже не находила сил изображать холодную непреклонность. Джемма заметила перемену настроения, и гнев тут же улетучился.

– Элайджа значительно крепче отца, – обратилась она к герцогине, понимая всю глубину и необъятность материнского горя. – К тому же нам довелось узнать, что в Бирмингеме работает весьма успешный доктор, которому удалось создать новое лекарство. Мы…

Элайджа накрыл ее ладонь своей, и она замолчала.

– Мне бы чрезвычайно не хотелось предоставить вам даже малейший повод для стыда, – заметил он.

Распухшие пальцы вдовствующей герцогини яростно сжали бриллиантовую подвеску.

– Я не могу здесь оставаться. Нет, не могу. Немедленно возвращаюсь в Абердин. – Она поднялась.

– Ни в коем случае, – убеждено возразила Джемма. – Отдохните у нас, проведите в покое хотя бы ночь.

Леди требовательно взглянула на супругу сына.

– Ты сообщишь, когда…

– Я позабочусь об Элайдже, – мягко перебила Джемма, вставая и увлекая за собой мужа.

Мать стояла, глядя на сына снизу вверх:

– Ты был прелестным ребенком.

Герцог вытянул руку, и она почти отчаянно сжала широкую сильную ладонь.

– И улыбка у тебя чудесная. Да, ты всегда очаровательно улыбался.

Джемма испугалась, что сейчас свекровь заплачет.

Элайджа улыбнулся своей чудесной, очаровательной улыбкой, словно и не слышал ужасных слов матери, а потом склонился и нежно прикоснулся губами к морщинистой щеке.

– Не исключено, что мне удастся прожить еще немало лет, мама.

Вдовствующая герцогиня без слов посмотрела на Джемму. Потом прикрыла глаза и несколько мгновений простояла неподвижно, сжимая бриллиантовый рог изобилия.

– Пожалуй, я задержусь на ленч, – наконец объявила она, словно очнувшись, – А потом отправлюсь в обратный путь.

За столом разговор не клеился. Леди Бомон держалась рассеянно и даже несколько неуклюже: то и дело роняла вилку и со стуком ставила на стол бокал. Джемма исподволь наблюдала за свекровью и пришла к выводу, что всему виной не столько распухшие, непослушные пальцы, сколько печаль и тяжесть на сердце.

Ночью Элайджа пришел в спальню жены. Джемма нетерпеливо вытянула руки и оказалась в объятиях мужа. Горячая ладонь по-хозяйски проникла под сорочку.

– Надо поговорить, – пробормотал он, однако руки уже вели свой собственный разговор.

Этой минуты Джемма ждала весь день: в ее постели сердце мужа билось сильно и ровно, не давая поводов для опасений.

– Потом, – отозвалась она и прижалась к нему всем телом.

– Но…

– Я хочу попробовать тебя на вкус, – пояснила она и увидела, как потемнели, воспламенившись, глаза любимого. Совсем как у матери. Впрочем, Джемма поспешила отбросить опасное сравнение и покрыла поцелуями широкую мускулистую грудь мужа. Страх бесследно исчез: она чувствовала, как мерно циркулирует по венам кровь, и Элайджа что-то невнятно пробормотал, но склонился к жене, а она рассмеялась и прильнула к нему.

Любимый оставался с ней – живой и страстный. Разве этого мало?