Текст книги "Последняя охота"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Но я ж условник!

– Вот именно! Условник – не зэк! Даже семью заиметь можешь, а значит, тылы должны быть надежными!

– Чего ж ты свою не забронировал?

– У меня ведомственная. Если вышвырнули с работы – лишился права на жилье.

– Вон оно что? Я и не знал о таких тонкостях. Выходит, у тебя всюду облом и непруха?

– Если по твоим меркам, то да!

– А сам как допираешь? – прищурился Влас.

– На самый безвыходный случай уеду в деревню к матери. Дай Бог, чтоб дожила до моего возвращения. Конечно, буду писать жалобы, чтоб восстановили в органах.

– Не обломится! Не возьмут!

– Мне важно восстановить имя! Работать там, может, и сам откажусь.

– А что тебе имя? Были бы бабки. С ними дыши, не тужи. Я ж предлагаю, хиляй к нам в адвокаты.

– Да ты пойми, как стану защищать тех же фартовых, не имея прав заниматься этой работой? Кто станет слушать меня в прокуратуре и в суде? Кто даст защищать человека, если я не имею на это прав? В глазах всех дискредитирован, потому мне без восстановления никак не обойтись!

– Вот как оно! Чего ж раньше о том не трехнул? – насупился Влас и замолчал, думая о чем-то своем.

– А что бы изменилось? – шлифовал спинку кроватки Михаил.

Меченый не ответил. Он работал молча, сосредоточенно. Иногда отлучался в дизельную. Как-то, уже собирая кроватку, сказал:

– Много ж мы друг другу насрали: до конца жизни не разгрести и не очиститься.

– Ну тут ты перегнул. Стоит мне освободиться, я свое докажу! – не согласился Смирнов.

– Ни хрена тебе не обломится! Только глубже завязнешь. Не лезь в капкан сам. Пусть попадет в него тот, кто его ставил, – усмехался Влас.

– Это ты о пахане?

– Да при чем тут Шкворень? Он, наверное, в струю попал. Сработал кому-то на руку, и выстрел пришелся в яблочко. Но и здесь полный туман. Мы думали, что тебя пометут с лягашки, на том все заглохнет. Для нас ты был помехой в ментах.

– А почему именно я? Ведь не единственный следователь!

– Другие под нас не копали.

– Вранье! Не я один! Целая группа занималась вашей бандой!

– Ну кто? Те трое, которые сидели в соседнем с тобой кабинете? Одного стопорилы тормознули по дороге, вякнули пару слов. Другому шпана по соплям съездила. Третьего с бабой засекли, показали фотку, пообещали довести компромат до жены и начальника. Вот и погасили их всех троих. Шмыгали они мимо нас, в упор не видя. Ну, кто еще? Практиканты? Их у тебя полная обойма прикипалась, но все без понту! Все хавать хотели, кроме тебя, стебанутого! Им по телефону трехнули, врубились и согласились. С операми вот пришлось повозиться, но обломали. Куда им было деваться? У одного пацана увезли на неделю. Условие поставили. Он и забил на тебя дело. Сын дороже! У другого сестру прижучили. Нет, не использовали, наполохали и передать велели. Образумился. Потом самого упрямого ломали за городом, на свалке. Ежом его тыздили. Знаешь, что это? Колючая проволока.

Михаил побледнел:

– И ты еще хорохоришься? Нашел, чем хвалиться? Кодлой на одного! Негодяи! – закурил, чтобы не сорваться.

Он понял, о ком говорил Влас. Михаилу стало больно.

– Нашли на кого наехать? Он в Афгане был! И выжил! А вы, свои, измесили до инвалидности Еще и гордишься, гад!

– Да ты не возникай тут, не пуши хвост! Твои не чище! Что вытворяли с нашими? Иль мозги посеял? Ладно, связывали клешни цепью, а потом на дверь иль на стенку подвешивали на ночь, а то и на несколько дней. Это менты называли разминкой. Подвешенных за руки в покое не оставляли. Вгоняли зубы в задницу, отбивали печень и почки. Учили летать. Знаешь, что это? Помогал в хоре?

– Не слышал такого…

– Когда одного носят хором на сапогах до самого потолка. Ты не видел, какими мои кенты возникали от вас на хазу? А я того тоже век не забуду. И не прощу! – закипал Влас. В висках загудело. Он выскочил во двор. Дрожащими руками достал сигарету. Закурил.

«Урою козла! В натуре, прав пахан. Нет сил. Куда ни копни памятью, одно лягавое сранье. Так еще дергается! Паскуда!»

Михаил сидел, опустив голову: «И я после всего думал о примирении с ним? О чем тут? Это же отпетый негодяй! Его ничто не исправит…»

А Власу свое покоя не давало. Вспомнился фартовый, вернувшийся из зоны. Ходка была долгой, восемь лет. От звонка до звонка отсидел свое. Вернулся, а милиция, патрулировавшая вокзал, сгребла его. Рожа не понравилась. «Законник» ментов, понятное дело, по фене понес. За это они ему устроили: вломили от души и выкинули за городом. На него бомжи натолкнулись. Рассказал им все, просил донести до воров, чтобы отомстили лягавым и за него. Бомжи принесли «законника» к фартовым, он тут же умер. От побоев…

Меченый озверел, увидев, как отделали освободившегося: ни одного живого места на всем теле. Той же ночью отловили троих ментов на вокзале. Те иль нет, виноваты иль невиновны в смерти человека, «малине» было все равно. За своего отомстили на разборке. Битым стеклом сдирали кожу со всех, на вопли никто не обращал внимания. Жестоко? Это зло было обоюдным.

– Иди собирать койку! – процедил Михаил сквозь зубы в приоткрытую дверь.

– Иди ты пешком в самую звезду! – огрызнулся Влас и, тяжело ступая, пошел в дизельную, кляня по пути всех лягавых, и в первую очередь Михаила.

Смирнов сам собрал кроватку. Склеил, сбил, отлакировал, оставил сохнуть. На утро муж Галины забрал ее. Благодарил обоих порознь. Условники снова перестали здороваться друг с другом.

Михаил, едва вернувшись из цеха, в конце дня бежал к Лиде. Если та была занята, шел к Золотаревым. Помогал строить сарай для кур. Семья решила завести хозяйство, а Мишке остаток вечера девать некуда. За свою помощь получил от Власа новую кликуху Жополиз и кучу ядовитых насмешек. Хотел Михаил в бане зацепить на кулак Меченого, да Федор помешал, подоспел не вовремя и разгородил:

– Опомнитесь, дураки! Чего вам надо? Угомонитесь!

Ночью, после бани, Влас так грохнул кулаком по перегородке, что дом застонал.

– Не видать тебе воли, лягавая блядь! Урою суку своими клешнями! – поклялся в который раз.

– Заткнись, мокрушник! – ответил Смирнов.

Влас головой пробил перегородку. Дамир, увидев громадную дырку в стене, босиком выскочил наружу. Он по-животному боялся Власа и никак не хотел увидеть его в комнате, рядом с собой, да еще с кулаками наготове.

Стукач больше всего на свете боялся боли. Он знал наверняка, попади он в руки Власа, тот осуществит угрозу и свернет ему башку на спину так, что каждый день сможет пожелать в лицо родной заднице «спокойной ночи».

Может, оттого, прижавшись к Полине хоть на миг, жаловался дрожащим голосом:

– Всем наделили меня родители. И красивый был, особо по молодости. Голову дали светлую, мозгам моим весь город завидовал. Руки умелые, ничто с них не выпадало: ни работа, ни копейка. И человек я тверезый и покладистый, добрый с самого изначалья, от макушки до пяток, а вот силы мало. Обделили. Недосмотрели. Как тяжко мне без нее в свете маяться, одному Богу ведомо.

– А на что она тебе? Маленькому, как ты, много ль надо?

– Все ж мужик я! Иной раз хоть плачь, так Влас достает. И постоять за себя не могу! Он же как бык! Злей медведя!

– Он добрый. Его сердить не надо.

– Мне из-за него хоть в конюшню под бок к кобыле. Все грозится окаянный!

– А грозит потому, что видит, как боишься его. Стерпи один раз. И он отстанет от тебя. Надоест болтать. Так завсегда случалось! Поверь.

И Дамир решился. В бане Меченый грозил утопить его в шайке. Стукач словно не слышал, проходил мимо, не дрогнув. Влас взъярился. Крикнул над самой макушкой:

– Вон из бани, потрох! Пидер вонючий! Дождись, покуда люди помоются!

Дамир спокойно продолжал плескаться в своей шайке. Влас бесился, но знал, стоит ему хоть пальцем тронуть стукача, на его защиту встанут все. Меченый метался, но Дамир не сбежал. Вымывшись, напарившись, он спокойно вышел из бани, а потом весь вечер отходил за чаем, успокаивался и хвалился Михаилу, как он ломал Власа:

– А я плевал на него, ну хоть башкой в печку станет лезть, решил для себя – не уступать. И дальше так буду! – пообещал уверенно.

Он сдержал бы свое слово, но когда в дыре стены показалась голова Власа, Дамир вылетел из комнаты.

Первой его заметила Золотарева и спросила, хмурясь:

– Ты чего это босиком?

– Там Влас к нам лезет. Я боюсь…

– Куда лезет? Почему не войдет в двери? Чего его бояться? Что там у вас стряслось? – вошла в комнату. Дамир за ее спину спрятался.

Влас торчал из дыры по плечи и поливал Мишку матом. Тот не оставался в долгу. Сидел за столом, высмеивая Меченого.

– Это что за цирк? Кто позволил жилье ломать? Вы его строили? Влас! Я вас спрашиваю? По какому праву ломаете жилье, которое предоставлено лишь на время? Почему позволяете себе такой тон? Где находитесь оба? У нас – не зона! Если соскучились по ней – никто не держит!

Влас тут же влез в свою комнату, предоставив Мишке возможность отдуваться за двоих.

– Объяснитесь, Смирнов, что случилось.

– Неувязка вышла. Нам спросить бы вас, а мы без разрешения, – мямлил Михаил.

– Головы друг другу оторвать вздумали? – леденел голос Нины Ивановны. – Как посмели?

– Мы хотели аккуратно, а получилось…

– Что аккуратно? Вы о чем?

– Окошко хотели проделать. Небольшое.

– Для чего?

– Сигарету дать. Или чаю стакан… Даже словом перекинуться.

– Вам далеко идти друг к другу? И главное, зачем врать? О каком окне могла идти речь, если вы так матерились, что Дамир босиком на улицу выскочил?

– Я ему заявление обещал написать. Вот он и решил поторопить меня. Говорил ему, что ножовкой нужно окно прорезать…

– Михаил, не несите чушь! Вы очень настораживаете своей ложью. Я о вас была лучшего мнения. Ведь не появись теперь, у вас сейчас была бы драка, если не хуже. Нам только этого не хватает! Живо заделать стену! Навести порядок! И чтобы ни звука! Ни одного грязного слова! Обоим понятно? И еще! По нашим правилам, мы друг к другу ходим через двери. Коль тут живете, уважайте наши законы! И никакой самодеятельности. Она здесь неуместна. Научитесь общаться меж собой на нормальном, человеческом, языке.

Золотарева ушла, убедившись, что сбила накал, и ссора заглохла сама по себе. Оба условника притихли как нашкодившие мальчишки.

– Вот ведь жизнь… Сколько времени рядом живут, а мир их не берет. Страшная это вещь – прошлая память. Чуть задень ее, и вновь болит. Рушит все, но надо их примирить. Иначе как дальше жить? Случись что, мы останемся виноватыми. Назовут бездушными, жестокими. Но чем я помогу этим людям? Врозь – все нормальные, а вместе никак не уживаются. И дело тут не в чахотке, которую вылечили. Здесь другая болезнь. Ее лишь время ломает, – думала женщина, вернувшись домой, и поделилась с мужем.

– Не переживай. Им обоим нужна хорошая встряска, которую будут вынуждены пережить вместе.

– Ты о чем? Вернуть в зону предлагаешь?

– Зачем? Это вовсе не обязательно. Просто на будущий год пошли всех троих на лов рыбы.

– Это ж рядом с поселком! Они сбегут. Все трое!

– Ни за что! Слишком разные, не договорятся. Исключай даже возможность.

– А кто в дизельной?

– Федор, как и был до Власа.

– Знаешь, до лета еще есть время. Дожить нужно. Кто знает, как все сложится, – ответила Нина Ивановна. Ей не пришлась по душе идея мужа.

Условники на следующий день отремонтировали перегородку. Забили дыру, кроме досок с обеих сторон обшили сухой штукатуркой, а Полина с Анной оклеили перегородку обоями. Теперь звукоизоляция стала много лучше. Шаги по комнате, разговор, храп и брань уже не тревожили. Соседи, казалось, успокоились.

Как только исчезла дыра в перегородке, стукач облегченно вздохнул. Он почувствовал себя в относительной безопасности и лег в постель у перегородки, разделившей жилища. Там Влас… Его кровать тоже у перегородки стоит. Под самым боком у Дамира. Теперь его храп не будит стукача. Одно плохо: нынче Дамир ничего не знал о жизни Меченого, – и это удручало стукача.

Когда приехал участковый, Дамир нашептал ему обо всем. Рассказал и показал перегородку. Не забыл доложить о походе за елками. Не смолчал о Смирнове, сдружившемся с Лидией, о Власе, совращающем местных баб. О себе смолчал, пожаловался лишь на тоску зеленую и глушь непроходимую.

Капитан слушал внимательно. Кое над чем посмеялся в душе и решил поговорить с Власом и Михаилом.

Первого нашел в дизельной. Тот проводил профилактику: чистил, смазывал, менял прокладки и сальники, регулировал движок. Он не сразу заметил участкового.

Волосы спадали на лоб условника и явно мешали ему. Меченый тряхнул головой и приметил вошедшего.

– Ну, как дела? Приживаемся?

Влас молчал, не хотел говорить с ментом.

– Говорят, ты тут сердцеедом стал? Общим любимчиком? Бабы вокруг вьются! Не скучаешь? Выходит, умеешь с людьми ладить, когда захочешь. А почему со своими не клеится? Негоже так, Влас.

– Навякал стукач! Ну, вонючка!

– Какой стукач? Я ни с кем не виделся, вы – первый!

– Да хватит лапшу на уши вешать. Вон, видишь зеркало на подоконнике? Мне в него все видно, весь наш завод, каждого человека. Ты еще ехал, а я засек. И когда говорил с Дамиром…

– Выходит, свой наблюдательный пункт имеешь?

– Не с добра! На всяк случай…

– Пожалуй, прав! Здесь без осторожности ни шагу. Да и у нас в поселке тоже неспокойно: зэки сбежали с зоны. Из Невельска. Уже неделю из разыскивают. Все суда проверили, ни одно не выходило в море из-за шторма. Усилили контроль за причалом. А тут, возле нашего поселка, человека нашли. Местный житель. Свой. Мертвый. Опознали. Кто убить мог? В поселке он врагов не имел. Самый спокойный мужик. Старый. За Ясноморском ему делать нечего. Кто мог его туда утащить, как не чужие? Ни документов, ни денег при нем. Хотя какие деньги? На пенсию жил. На нее особо не пожируешь, а вот документов и дома не нашли. Кому они нужны, как не беглым? Но вся суть в том, что те зэки на одном месте сидеть не станут. Могут и здесь объявиться в любую секунду. – Наблюдал за Власом.

– А что им тут? Вокзал иль порт? Здесь мигом засекут. Да и какой дурак попрется на погибель? Им, как понимаю, на материк оторваться надо, а не яйцы сушить в глухомани. Здесь не возникнут, – отмахнулся Влас и, выждав немного, спросил: – А кто слинял? Фартовые?

– Нет, все рецидивисты. Есть двое воров, но не в «законе». Двое вообще убийцы: один сожительницу уложил, второй – соседа в драке. У каждого по две-три судимости. Главный у них – Шайба. Спортсмен, что ли?

– При чем это? Шайбой у нас называют рыло, видно, мурло у него жирное и сам – ни в какую бочку не впихнуть.

– Ты его знаешь?

– Нет! В первой слышу, – глянул на участкового, усмехаясь.

– Понятно! Я иного и не ждал. Если б даже знал – не сознался, – отвернулся капитан, вздохнув.

Влас ничего не ответил, хитро прищурившись, снова принялся за движок.

– Все понимаю, кроме одного: зачем убивать человека?

– Может, старые счеты имелись? – отозвался Меченый.

– Этот не был судим и никогда не привлекался даже свидетелем ни по какому делу. С зэками не был знаком…

– Ну туфта! Да возьми любого хоть в поселке! Кто его строил – зэки! Кто считается коренным жителем Сахалина? Бывшие каторжники и зэки! Да, судимости погашены, но особые отметки в ксивах до смерти останутся. Так что и твой жмур пусть сам ходки не тянул, но знаком был. Иное – лажа! Видать, насыпал кому-то перца под хвост, задолжал, его и поприжали. Просто так не ожмурят. Тем более плесень. От них вони больше, чем навару! А может, за фискальство попух. Не исключено.

– Документы у него забрали. Видно, не хотел их отдавать.

– За ксивы не мокрят. Их и без того получить можно запросто. Зачем себя высвечивать и на след наводить? Смылись без шухера и жмуров! Чисто! Себе дешевле. Это явно не беглецы, кто-то моментом воспользовался и свел счеты с мухомором. Линялы уже на материке! Неделю кто ждать станет?

– На море шторм!

– Да что он? Вот когда в жизни оверкилит и все кверху задницей переворачивается, а шторм – херня! Передышать можно!

– Шайба, конечно, не первый раз в бегах, но с Сахалина ему не уйти. Пограничники найдут, но тогда на волю не выйдет.

– Отовсюду смываются. Главное, с зоны оторваться. Дальше – дело ума, но без него из-под запретки не выскочить. А уж если вырвались, так не для того, чтоб здесь прикипеться. Тут все на виду, не притыриться. Нашмонают вмиг. Да и зачем сюда? В поселке бывших зэков хоть жопой ешь. Прикипелись бы, если надо. Своих не заложат. Не все стукачи, как Дамир.

– Ну а ты б где их искал?

– Я? На хрен они мне сдались? Сам еле дышу! А тут хамовку и башли дай! Кто мне поможет? Нет, видал я их…

Последний довод убедил участкового. Он поверил, что Влас не приютит и не поможет беглым. В Дамире и Михаиле он был уверен. Эти тут же найдут возможность сообщить ему, но на всякий случай сообщил всем жителям, предупредил каждого.

Теперь все заводские осторожнее стали. Вглядывались в дорогу, ведущую к ним из поселка, в заснеженные склоны сопок. Никого не приметив с неделю, успокоились. Да и шторм на море стих. А когда забыли о беглецах, на дороге появились двое. Первым увидел их Влас и вышел из дизельной навстречу. Каково же было его удивление, когда узнал, что на завод из поселка пришли брат с сестрой проситься на работу. У себя нигде не смогли устроиться, а ездить каждый день в Невельск – дорого. Одна электричка половину зарплаты съест. Да тормозки, и вставать нужно чуть свет. Вот и вздумали на заводе приткнуться. Пошли к директору. Нина Ивановна говорила с ними на улице, перед конторой, не делая секретов из разговора:

– Что вы умеете?

– Я трактористом работал в порту, – ответил Сашка.

– А я школу закончила. Хотела в медучилище, провалилась на экзаменах. Да и не до того. Родители уже измучились. Помочь хотим. Лишними не станем, я хоть уборщицей согласна! – сказала Валентина, откинув со лба темно-русую прядь.

– Работа есть. Имеем и трактор. Правда, уж очень старый. Когда-то им даже дорогу до поселка чистили от снега, но теперь кобылой обходимся. Его оживить – дешевле новый купить. Вот только денег нет, а так бы… Вон, минтаевую икру малькам подвезти нужно. А на чем? Не на плечах же тащить? На лошади? Но много не нагрузишь. Старая. Вот и ездит Федор каждый день. Если глянете и сможете отремонтировать нашу технику, будете на ней работать. А вы, Валентина, в цех пойдете мальков выращивать. Завтра приносите паспорт, оформим вас и работайте.

Влас мелким бесом кружил рядом. Уж очень понравилась ему пухленькая, как сдобная булка, деваха. Лицо крупное, круглое, румяное. Глаза карие большие, рот припухлый. Все остальное – глаз не оторвать. Так и хотелось потрогать округлости. Валька доверчиво, по-детски улыбаясь, рассказала, что живут они вчетвером в частном доме. Держат хозяйство и огород. Отец с матерью работают на рыбокомбинате, но там теперь идут сокращения. Вон и брат, Сашка, попал под них, остался без работы.

– Ему уже жениться надо. А кто за безработного пойдет? – поведала Валентина, увидев Лиду, торопливо пошла к ней.

«Хороша телка! Спелый арбуз!» – глянул вслед Меченый.

А тут и Сашка подоспел:

– Нина Ивановна, солярка имеется? Глянул на технику. Кое-что надо проверить, довести, но не безнадежно. Жить будет!

– Только жить? А работать?

– Техника живет, когда работает!

– Солярка у нас есть. Целая цистерна! Еще летом завезли. Вам ее надолго хватит. Много деталей потребуется для ремонта?

– Завтра скажу окончательно. Сегодня бегло осмотрел, завтра – все насквозь…

– Кстати, ничего не слышал о беглых зэках? Поймали их или нет? Тут к нам участковый приезжал, – вспомнила Нина Ивановна.

– Слышал, что поймали всех четверых, а подробности Валька расскажет. – Позвал сестру: – Расскажи про беглых! Ты ж все слышала от пограничников.

– А их в распадке взяли. Чудные! Разве не знают, что у нас пограничная зона? Сами себя выдали. Видать, замерзли здорово и вздумали согреться: костер развели. У нас это запрещено. Даже малышня таким не балуется. Вот и приметили их. Троих живьем взяли, а последнего целый день искали. Под вечер нашли мертвым. Его рысь задрала. В распадке, сами знаете, их полно. Там заповедник начинается. Отстрел запрещен. А он не знал, пошел за дровами, и с концом… Горло порвано, и вся одежда в клочья. Руки – аж черные, все в царапинах. Видно, долго боролись, но рысь сильнее оказалась. Одолела. И зачем сбегал? Из тюрьмы живым бы вышел.

– Давно их поймали?

– С неделю назад.

– А кого они убили?

– Сторожа рыбокомбината, деда Пахома. Он, как узнал, что беглые, отказался их кормить. Послал матом всех. Они его сзади ножом убили.

– Говорили, за поселком!

– Ну да! Утащили его туда.

– А документы?

– У беглых нашли. Дед всегда их при себе держал. На всякий случай. Эти паразиты все забрали. И пенсионную книжку. Говорили, что средь них один самый страшный был. Его-то рысь и прихватила. За Пахома растерзала. Сами знаете, у нас не сбежишь. Где милиция прозевает, там пограничники найдут.

Влас вздрогнул, слушая Валентину.

– Никто из наших не стал им помогать. И на суда не взяли. Так гады двух собак поймали и одну уже из шкуры вытряхнули. Вторую на привязи про запас держали, нашу: я ее ночью с цепи отпустила погулять. Хорошо, что вовремя пограничники успели. Зато когда милиция забирала их в машину, так вломили этим бандитам! Мордами об железные пороги! Так и надо сволочам! – разошлась Валентина.

Влас мигом от нее отскочил и столкнулся со Смирновым.

– Пошли перекурим, – предложил тихо.

– Ты знал кого-нибудь из них, из беглых?

– Нет. Просто горько, что вот эта телуха кайфует, как менты оттыздили беглых. А если ее братана словят? Иль они не люди? В тюрягу любой загреметь может, вырваться из нее попробуй, – вздохнул Влас.

– Одного не пойму: почему они из Невельска в Ясноморск пришли? Невельск – портовый город. А в поселке что? Рыбацкие катера… Ну, еще пограничники. Их катер не возьмешь. Почему они оказались в поселке? Зачем рисковали? Там, как и здесь, всякий чужой на виду.

– Видать, не доперли. А может, подраскинули, что в тиши да в глуши проще угнать посудину. Им по хрену – на чем. Лишь бы оторваться от Сахалина. Только не обломилось никому.

А я знал Шайбу. Тертый вор. Из «закона» и паханов его давно вышибли за жлобство. Так, слышал от наших. Своим в зону ничего не посылал. Потом как будто занычил долю. Ну, попал на сход. Разборка была крутой. Выкинули к шпане. Он снова сколотил «малину».

– Ты участковому о том сказал?

– Зачем? Они не по этим признакам искали. Да и не помощник я ему. Пусть каждый сам свой крест несет. Плохие те мужики иль хорошие, не мне решать. Сам такой же. С той разницей, что не ударяюсь в бега, знаю бесполезность затеи… А ты бы сорвался?

– Никто ничего не может гарантировать, пока живет на этой земле.

– Шайбу ты знал в натуре? – спросил Влас.

– Один раз сталкивались. Не глуп. У него есть свои пороки, но плюсов больше. Этот не рискует, все обдумывает. Почему я удивился, что он, убежав из зоны, в поселке объявился. Конечно, неспроста. Во всяком случае, я в это не поверю. Здесь либо должок имелся за кем-то, либо встретиться хотел, либо накол получил.

– Ничего не состоялось. Я знаю, почему они все сюда возникли. В Невельске не смогли попасть в порт. Его «саранча» стремачит. Ну, пограничники с овчарками! Там даже рыбацкие шхуны выворачивают наизнанку.

– А ты откуда знаешь?

– Мне положено! Потому подумали попытать фарт в поселке, но облом…

– Не верю! Могли поехать в Корсаков, в Холмск, но не сюда! Все знают, что в городе проще найти выход и скрыться от проверки.

– Но не с Сахалина! – оборвал Влас.

– Ты знаешь, как из Магадана сбежал Дядя? Там проверки круче здешних, и времена были не нынешние. Колыма считалась монетным двором Советского Союза. Я тогда только приступил к следовательской работе. И о многом не имел понятия. А Дядя на тот момент слыл махровым ворюгой и уже трижды был приговорен к расстрелу. Чтобы исполнить приговор, его нужно было поймать. А вот это никому не удавалось. Поступили сведения, что он «гастролирует» в Магадане. Ну, весь уголовный розыск туда кинулся. Проверили по документам каждого жителя, обшарили, облазили все подвалы и чердаки. Нигде нет Дяди. Сели в самолет, а в первом салоне беременная женщина с мужем и братом. Все стонет, охает. То воды, то пакетов просит. Извела. В туалет поминутно ныряет. Летела в Москву рожать. Из-за нее все во второй салон перешли.

– А это оказался Дядя? – расхохотался Влас.

– Ну да!

– Как раскололся?

– На выходе из самолета билеты и документы пассажиров проверяли. И тут один из наших глянул на беременную и говорит офицеру: «А этой бабе побриться надо. Смотрите, какая щетина! Сколько живу, такого не видел у женщин». «И не увидишь, падла!» – дал ему Дядя в ухо. Офицера с трапа скинул, сам юбки задрал – и в машину. Она его у самолета, почти впритык, ждала. Только их и видели. Три чемодана рыжухи, набитые битком, уволок он с Колымы. А поймали его много позже. Хотя в Магадане проверки не чета сахалинским, но сумел пройти… Там таможня начеку.

– Таможня и «саранча» всегда поперек горла кентам стоят, – согласился Влас. – А ты в криминалистике рубишь?

– Разбираюсь. Без нее ни одного дела не раскрыть. Теперь хороших специалистов выпускать стали. Графологи имеются. Прежде эту науку отрицали, потом, когда весь мир ее признал, и у нас считаться стали. Но сколько упущено и наломано дров!

– А что это? – поинтересовался Влас.

– Почерковедческая экспертиза.

– Чушь! Что, при ограблениях фартовые свои автографы оставляют?

– Ну а Шкворень в моем деле? Тоже экспертизу провели. Не одну. Дактилоскопия доказала, что на купюрах и записке остались отпечатки пальцев Шкворня. Графологи: «Записка написана им же». Изучили все. Одно не пойму: за что он мне устроил такую пакость! На всю жизнь скомпрометировал!

– Сам знаешь, за что! Тебе кайфово ходку тянуть? Конечно, нет! А ведь она первая… Шкворень сколько раз за запретку влетал? Без счету! Да и я! Все ты дергался. Вот и получил за свое. Не по кайфу баланду хавать? Ну то-то! Он тебе за всех врубил.

– Не сам. Ему помогли…

– Бог не без милости, свет не без добрых людей! – усмехнулся Влас.

– Добрые ли? Вон ты Дамира в порошок стереть готов. Тот, кто ему помог, разве лучше?

– Понятное дело, лафовее! Ведь нам помог, а Дамир – падла, высвечивает всех.

– Дамир никому другом не был. Даже в приятелях не числился. А вот Олег… Все доброе предал. Сегодня – меня, а завтра – кого? Можно верить ему? Да он из выгоды любого подставит, родного не пощадит!

– А чё ты сопли тут развесил? «Можно ли верить?» Кто кому теперь верит на слово? Есть взаимная выгода, скрепленная бабками, будет понт. Коль нету этого, не хрен впустую ботать. Нынче друзья только на лобке водятся. На остальных не полагайся!

– Выходит, в «малине» так же?

– Так все остальные с нас пример берут, у нас учатся снимать пенки, брать навар. Ну, кто вы без нас? У нас – пахан, у вас – начальник; у нас – шестерки, у вас – опера! Но суть одна! Правда, в «малине» есть свой общак, кубышка, доля каждого. А у вас – выдали пушку, и кормись как хочешь. Вот и хватаете побирушек за грудки, свою долю вытряхиваете из нищих. Трехнешь, что темню? Своими зенками видел!

– И сколько ж Шкворень заплатил за меня Олегу?

– Я не знаю, кому и сколько. У самого спроси. Чего меня дергаешь?

– Паскуды вы все! – встал Михаил.

– Не хуже тебя! Не гоношись! Шкворень тебе отомстил за всех. А что тебя подставили, сам виноват. Везде облажался! И с кентом своим… Случись мне на его месте оказаться, давно бы урыл! За сына! Тебе, придурку, линять надо было оттуда. Чего ждал? Зачем злил? Вот и схлопотал на каленые орехи! Да я на месте того Олега ничего не пожалел бы, подставил бы тебя на сход под фартовую разборку. Уж оттуда никто не вырвется живым. Только жмуром. Но покуда откинулся б, не раз проклял бы родную мать за то, что на свет произвела! Это как два пальца…

– И ты туда же! Да ведь я уверен был, что просмотрел он сына!

– Ни его, ни тебя не разглядел!

Михаила будто обухом по голове ударили.

– Ну, чего вылупился? Иль не прав? Вот ты за стукача вылупаешься. А что он есть? И сегодня участковому падла звенит на всех. И на тебя первого. Ты знаешь, но держишь его. Зачем? Потому что сам такой же, а может, и хуже в сотни раз.

– Тогда зачем зовешь меня в свою «малину»? – спросил Смирнов.

Влас откровенно расхохотался:

– Ну, лягавый, уморил! Вовсе мозги посеял иль заспал? Что такое «хвост»? У вас в мусориловке про это помнили все. И ты средь нас не трепыхнулся б. Всюду тенью за тобой тянулся бы «прицепняк». Ты без «хвоста» и не дышал бы средь фартовых. Кто б поверил мусоряге?

– «Хвост» говоришь? Но мне пришлось бы беседовать с глазу на глаз в той же милиции, в прокуратуре и в суде. И что толку от вашего «хвоста»? Его в те инстанции насильно не затянешь, а у меня язык развязан.

– Тут смотрели б по ситуации. Чуть шухер поднялся после твоего визита, начались бы облавы на «малину», тебе первому перо вогнали б. Не промедлили б.

– А если я не виноват? Вдруг совпадение?

– Что ж, промашки и у нас случаются. Одного адвоката урыли. Заподозрили в связке с ментами. А там сексот был. Ну. куда деваться? Семью его и теперь держим. Дочку уже выучили, врачом стала. Хазу сделали ей в центре, оформили, как полагается. Она замуж вышла, а ее мужик на игле сидел. Оттрамбовали падлу, как маму родную, заставили соскочить с иглы. Отказался от «колес». Куда было деваться ему, ведь разборка светила. Нынче порядок, все в ажуре у них. Дите появилось. А вот с сыном адвоката долго кашляли. Отморозок! Совсем неудельный. Ни к чему способностей не имел, целыми днями валялся, уставясь в телик. Ну и ему мозги нашли. За компьютер посадили, сделали из него программиста. Теперь сам бабки зашибает. И неплохие.

– Но отца вы им не вернете и не замените.

– Это верняк! Но… он своей семье не уделял столько внимания, сколько мы! Его дочь еще при живом отце курить стала. Мы ей такое зарубили. И хотя барахла ей наволокли всякого, не разбаловали. И ее мужика в крутые клешни взяли.

– А она знала, кто вы есть?

– Догадывалась. Девка не без кентеля. Сын адвоката, тот – тупой. Веришь, даже с такими бабками в институт не втолкнули. Собеседование завалил хмырь. Теперь жениться хочет, может, баба сумеет его переделать?

– Если дурак, то это надолго! – засомневался Михаил.

– В юристы мы хотели его отдать, чтоб, как отец, нашим защитником стал, а он, зараза, послал нас всех и ответил: «Не хочу следом за отцом на кладбище уходить. Рано мне. Не люблю адвокатов. Они мало живут, потому что у них много врагов».

– А он не дурак, тот парнишка! – рассмеялся Смирнов.

– Дубина он! Лопух! Его бы держали!

– Как и отца? Он не поверил вам. Имел на то все основания. Живой пример перед глазами!

– Погорячились мы тогда, поспешили. Ну да с кем не случается проруха?