Текст книги "Охота на русалку"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Нетесова Эльмира
Охота на русалку

Глава 1.Лелька

Баба сидела на неприбранной койке, обхватив руками взлохмаченную голову, и тихо постанывала. Ей хотелось кричать на весь свет, бить кулаками углы и стены, ругая и круша все и всех. Лельку раздирала злоба. Еще бы! Ведь не кого-то, а именно ее всего час назад выгнали из притона с треском, визгами. Все путанки, которых баба считала подругами, готовы были разнести ее в клочья, а престарелая бандерша еще и подогревала свору:

– Это ж надо! Я тебя все время под сердцем держала! Любила как родную! А ты до чего додумалась! Опозорила мое честное заведение, всех девочек и меня! Скажи, сучка вонючая, за что устроила нам такое бесчестье? Ведь этот случай уже сегодня станет известен всему городу, и что делать нам, как жить?

– Пыли отсюда, стерва!

– Валяй, покуда не размазали!

– Чтоб ты провалилась! – орали на Лельку девки, подскакивая с кулаками. Та, спешно собираясь, заталкивала в чемоданы и сумки свое барахло, ее торопили, грозили.

– Шуруй живо! Не то уроем!

– Видала я вас всех! – бросила через плечо, выходя из притона, и поволоклась по улице, нагруженная чемоданами и узлами. Вскоре она остановила машину, покидала в багажник и на сиденье всю свою поклажу и добралась сюда – в свой дом, вернее, в бабкин. Теперь в нем, кроме Лельки, никого не осталось, ни единой живой души. Баба озирается по углам. Как пусто, одиноко и холодно в доме. А как он запущен, запылен, пропах сиротством и плесенью.

– Весь в меня. Даже судьбы одинаковы! – выдохнула Лелька, вспомнив, какая семья жила здесь.

Баба свернулась на койке калачиком. Ей хотелось пить, но в ведрах не было воды. В запасе – ни корки хлеба. Но так не хотелось выходить во двор, а тем более на улицу. Лельку все еще трясло от пережитого, и она вздумала для начала немного успокоиться, чтобы не появляться на людях с перекошенной мордой.

Она закурила и оценила первое преимущество, ведь в своем доме она может курить где угодно и сколько захочет, не прячась от бандерши, которая следила за каждым шагом, чтоб по пьянке иль небрежности не учинили пожар путанки в ее доме. Здесь Лелька была хозяйкой.

Она с головой укрылась одеялом и пыталась согреться дыханием. Но… холод брал свое, и баба не выдержала, встала.

Одевшись попроще и потеплее, сходила в магазин, приволокла две полные сумки продуктов, потом воды принесла, затопила печь и понемногу расшевелилась. Вначале приготовила поесть, а уж потом взялась за уборку. От домашней работы она совсем отвыкла, быстро уставала. Валились из рук тряпка, веник. А до порядка в доме было еще ой как далеко. До ночи успела убрать лишь в одной комнате и на кухне. В других – не успела, устала до того, что есть не захотела. Так и уснула в большой комнате на пыльном диване.

Ей приснился притон. Туда она попала совсем юной, наивной, доверчивой. Лелька была хороша собой, и мужики стояли к ней в очередь, платили щедро, не скупясь. Ее любили при ярком свете, не отворачиваясь, не напиваясь вдруг. Ей дарили подарки, приносили угощение, и Лелька вскоре узнала, что дает притону большие прибыли. Именно потому заискивали перед ней все, даже бандерша. Каждый ее каприз и желание немедленно выполнялись. Лелька к тому вскоре привыкла. Она даже постель не убирала за собой.

Лелька смотрела на стареющих путанок с презрением, а они говорили:

– И тебя эта участь не минет. Покрасуешься пяток, от силы десяток лет, и тебя назовут старухой. Выкинут взашей, чтоб не кормить дарма. Помни о том, дуреха, откладывай уже сегодня на черный день, иначе хана будет.

Лелька им не верила. Но однажды в критические дни решила отоспаться, вот тут и пришла к ней Антонина – старая подруга, путанка, закурить попросила. Лелька угостила сигаретой. Слово за слово – разговорились.

– Ты простухой не будь. Весь век здесь канать не будешь. Состаришься, выпрут под жопу свои же суки вместе с бандершей. Покуда хахали есть, греби деньги и клади на счет. Не признавайся в том заначнике никому. Береги подкожные деньги на старость, она к нам быстро приходит. Не успеет хварья облысеть, как хахалей не станет. А жить на что? Какое-то жилье потребуется. И на жратву тоже. Да задницу прикрыть… Не давай «мамке» себя облапошить. Наша бандерша – стерва редкая! Я здесь давно. Софью не хуже самой себя знаю. Не верь ее улыбкам. Она змея, – говорила Тонька.

– А чего сама не уходишь? Иль бабок не зашибла сколько нужно?

– Во! В самую угодила! Кубышка покуда тощая! А жилье дорогое. Я уже приценивалась. Могу купить домишко иль однокомнатную. Ну а на мебель, на жизнь ни хрена не останется. Вот и думай, как дышать, а ведь на работу никуда не возьмут.

– Почему? – удивилась Лелька.

– А что умею? Ни черта! И для секса стара стала. Вон Софья намекает, мол, скоро перо мне в жопу вставит, лети, говорит, без остановки. А куда? – вытерла кулаком непрошеную слезу. – Так вот ты мотай на ус, заранее старость обеспечь, – подсказывала варианты и убедила.

С того дня Лелька изменилась. Требовала, чтобы клиенты рассчитывались с ней, а не с бандершей. Софье отслюнивала сама. Те деньги, что заработала, клала на счет. Деньги копились, и это Лельку радовало.

Никому не говорила о своей сберкнижке, постоянно прятала ее от чужих глаз.

Вскоре Лелька научилась обворовывать уснувших хахалей. Ей было мало того, что давали. Но выгребала у клиентов не все. Оставляла часть, это ее спасало от мордобоев и упреков. Не все, протрезвев утром, могли вспомнить, сколько вчера отдали за утехи. Иные стыдились спросить и потребовать свое, зная, что мелочных и скандальных во второй раз сюда не пустят. А в других борделях еще и по шее вломят. Потому Лелькины шкоды долгое время оставались нераскрытыми. Но… Последний не стал молчать и поднял скандал. Да и Лелька погорячилась. Наколола клиента на пять штук баксов, тот бабу прихватил за горло, рычал в морду:

– Задавлю суку! Верни, иль ожмурю!

Одного клиент не знал, что перед ним не жена, а путанка, перенесшая множество мордобоев. А уж мата и брани слышала столько, что ему во сне не снилось, и сама за себя умела постоять всегда.

Она мигом вывернулась из рук клиента, налетела ураганом, напихала тому в паха и бока, исцарапала наличность, выбросила из комнаты в коридор, пригрозив, коли сунется, вырвать с корнем все головенки. Хахаль пошел к бандерше и пригрозил расправой. Но Софье это было не внове. Случалось, и другие девки накалывали клиентов, но не столь крупно. Она попыталась успокоить мужика, тот еще больше разошелся, и бандерша сама обозвала клиента грубо и грязно. Тот решил свернуть ей шею, но Софья успела вызвать вышибал. Те мигом справились с посетителем. Выкинули из притона на улицу, а вскоре туда пришла милиция.

Ох и навели милиционеры шорох! До позднего вечера перетряхивали притон, обыскивая комнаты, девок и даже бандершу. Их обзывали, им угрожали, но баксы так и не нашли. Ушли ни с чем, злые. А Лелька ликовала. Она знала,

как прятать деньги, и ни с кем не поделилась. Софью это задело за самое живое. Перенести и пережить столько задарма было выше ее сил. Она вздумала проучить всех девок на примере Лельки и, закатив той громкий скандал, вышвырнула из притона.

Лелька лишь поначалу растерялась, не поверила, что Софья всерьез решила отделаться от нее. Ведь путанка еще не состарилась вконец, и мужики вовсю шли к ней, платили не скупясь. В борделе таких было не густо. И все ж бандерша выгнала Лельку. Та, уходя, не радовалась. В этом гнездышке она прожила пять лет. Случались тут свои радости и беды. Девки хорошо знали и привыкли друг к другу, жили одной семьей. И вдруг не стало их. Никого! Ни привычного уклада, уютной, прибранной комнаты, еды и нарядов. Лельке казалось, что здесь ее все любили. Но она ошиблась.

Вздыхает баба, вспоминая недавнее.

«Ничего, они еще опомнятся! Прибегут, умолять станут, чтоб вернулась, только хрен им во все щели. Сколько лет на мне катались? Мало было? Пусть сама Софья подставится, если кто захочет», – рассмеялась, вспомнив обрюзгшую бандершу. Той уже за пятьдесят перевалило.

Встала Лелька, оглядела себя в зеркале, заметила мелкую сетку морщин вокруг глаз и губ, приуныла.

«Катят годочки, вот и ко мне увядание пришло. А давно ли мордашка была как яблочко. Любовались даже бабы в притоне, завидовали. Хотя и немного лет прошло, все ж померкла моя рожа», – посетовала Лелька. И, обозвав саму себя облезлой мартышкой, вспомнила про ужин.

Пока ела, обдумывала, чем займется завтра.

«Надо дом прибрать. Вот отмою грязь, побелю, оклею обоями все комнаты, покрашу окна, двери и полы, заменю старую рухлядь на новую мебель, тогда можно о будущем подумать. Мне еще не поздно устроить свою судьбу. Сыщу хахаля с кучерявым наваром, заделаюсь содержанкой и задышу спокойно, – мечтала баба. – Только бы не развалюха и не жлоб попался. Так хочется сильного, молодого, страстного и ласкового. Но где сыщешь на заказ? Нынче старая перхоть к юбкам липнет. Этим дедам подай помоложе! А сами… ох, лучше не вспоминать! Сто граммов коньяку заложит и за столом уснет, забывает, зачем в притон пришел. Куда там бабу согреть, из-за стола без пердежа выйти не может. Не приведись влететь к такому. Хотя чего это загодя себя хороню? Софья без меня долго не продышит. Самое большее – неделю, а потом закатится, станет обратно звать. Да только помучаю их досыта. Не повезет сразу уломать. За все отомщу, за всякое слово! Ну а пока, чтоб время не терять, займусь домом».

Баба день за днем приводит дом в порядок. Договорилась с соседом-слесарем, тот ей по дешевке провел в дом воду, установил умывальник, ванну, унитаз. Взял с соседки по-божески. Потом двух женщин по Лелькиной просьбе привел. Те ей за две недели не только стены обоями, а и потолки плиткой оклеили, покрасили окна, двери и полы. Дом сразу преобразился, помолодел, да и сама хозяйка изменилась – перестала хмуриться, пугаться каждого звонка и человечьих голосов. Баба – трудно, медленно – привыкала к новой жизни.

Она врывалась в ее дом веселым смехом улицы, обрывками песен, первой робкой капелью. И Лелька, вглядываясь в лица прохожих, невольно завидовала им.

«Во хохочут, козлы! Аж дом трясется. С чего это заливаются средь дня?»

Вспомнила невольно, что жизнь в борделе оживала ночью. Днем все спали. Так-то вот и пролетели пять лет. В попойках, в похмелье, в пропотевшей постели, где ласкала липких чужих мужиков, называла их так тепло, щебетала ласковые слова, за это ей щедро платили. Не скупилась Лелька и на любовные клятвы. Все равно утром ни единого слова вспомнить не могла. Не запоминала лиц хахалей, да и зачем? В памяти берегут лишь лица и имена любимых. Временным кобелям не место в ней. Да и кто верил в слова? Лишь безусые юнцы. Но и те, коротко вспыхнув, быстро отгорали, Поняв свою оплошку очень скоро. Познав женщину, желторотые юнцы становились мужчинами и уже стыдились говорить о любви; вместе с невинностью теряли наивность и красивую сказку о самом лучшем и чистом чувстве, переставали верить в существование искренней любви, сочтя все разговоры о ней глупой фантазией больных на голову людей.

Лелька, видя эти перемены, мрачнела, замыкалась в себе. Да и она лукавила, научилась врать, играть в любовь, изображать радость при встрече с каким-либо щедрым клиентом. Они сами приучили ее к тому. «Лелька, лапушка, ну хоть соври, что любишь. Сбреши в душу! Я ж тебе не то ручки, транду озолочу, долларами засыплю. Ну что тебе стоит? А мне – радость! Хоть на миг поверю, будто не вовсе я говно и кому-то, пусть лысый и вонючий, дорог и взаправду нужен! Мне после того даже гады друзьями покажутся, а завтрашний день – подарком!» – просил пожилой мужик, и Лелька постепенно входила в роль. Трудно было лишь поначалу говорить сокровенные слова вовсе не любимому лишь из жалости, за баксы.

Она, понимая, утешала мужчин. Но если б хоть кто-нибудь из них заглянул на миг в ее душу… Ведь говорила баба

о любви, закрыв глаза, и видела перед собой совсем другого…

Как давно все это было, но помнилось. Вставало перед глазами розовой сказкой юности. Лелька любила, но никогда не призналась бы в том. Он сам подошел, робко ухаживал, не сразу решился поцеловать. Всего-то на год старше девчонки, может, от того робел. Вместо алых роз – символа любви – принес цветы шиповника. Тоже красные, колючие. И, положив их рядом с собой, завздыхал. Они встречались больше года.

– Что с тобой? – встревожилась тогда Лелька.

– Сердце болит, – ответил тихо.

– От чего?

– Тебя люблю. Всюду перед собой вижу. Говорю с тобой, спорю и советуюсь. Тебе смешно. А я боюсь потерять. Вот и живу как дурак в двух лицах. Мне скоро в армию. Дождешься ли? Станешь ли моей женой? Ты самая красивая из всех девчонок. Потому не захочешь ждать. А я не знаю, как буду жить без тебя. Если уйдешь к другому, мне лучше не возвращаться, пусть бы я умер до того…

– О чем ты? Я люблю тебя. – Прижалась к парню, обняла тихо, ласково. – Мне будет не хватать тебя. Но я постараюсь дождаться. И писать стану каждый день, – обещала ему.

Парень поверил. И до утра не отпустил девчонку. Он и впрямь любил ее больше жизни.

– Леля! Счастье, радость моя! Только не забудь, не предай, помни свое обещание. Я верю и стану жить надеждой. Я не смогу дышать без тебя! – целовал подружку. – Помни эту ночь, – умолял Сергей. Тогда они не знали, что именно та ночь останется в их памяти навсегда, искалечит их судьбы и жизни.

Сергей и впрямь скоро уехал служить в Морфлот. А Лелька лишь через полгода узнала о своей беременности. Девчонка даже не предполагала, что за одну ночь счастья можно поплатиться вот так горько. Ее беременность заметила мать в бане и тут же устроила Лельке скандал.

– С кем таскалась, сучка, кто набил тебе пузо, шлюха грязная? Говори, ублюдок, потаскуха подзаборная!

Орала так, что Лелька готова была наложить на себя руки.

– Убирайся вон из дома! Чтоб духу твоего тут не было! Мало сама дура, так еще в подоле вздумала принести! – влепила больную, обидную пощечину, и Лелька, одевшись наспех, убежала в дом. Она стала собирать свои тряпки в сумку, но тут вошла бабка – мать отца. С ней Лелькина мать ругалась постоянно.

– Чего вы в бане погрызлись? От чего нет мира промеж родных? – спросила глухо.

– Из дома гонит, – хлюпнула девчонка.

– За что?

– Беременная я, бабуль! Куда деваться? Если Сережки-на мать не примет, хоть в прорубь головой!

– Еще одна дура! Да разве дите на горе в свет появляется? Его Бог дарит людям. А коль топиться вздумала, на что тебе барахло? – усмехнулась криво и добавила: – А и дом этот мой! Покуда живая, сама распоряжаюсь, кому жить и кому выметаться. Охолонь малость, не рви себе душу. Дите загробить не дам, не дозволю грех в избе! Кому не по нутру – нехай уходит с глаз моих. Свое бы твоя мамка вспомнила. Ить тоже через месяц после свадьбы тебя родила. А нынче, гля, чистой прикидывается. Тож мне, невеста из-под лопухов. – Сдвинула брови и спросила: – От кого дите понесла?

– От Сережки. Да может, еще и не беременная! Просто потолстела от жратвы.

– А ну покажь живот… – Подошла вплотную и, едва глянув, усмехнулась: – Эта жратва всякой бабе ведома. Дите уже шевелится, как не почуяла? Вон как пузо разнесло. Может, двойня объявится?

Лельку охватил ужас. Она побелела, мелкая дрожь пробежала по спине:

– Куда мне их? Что делать стану с ними?

– Растить будешь, как все, куда денешься? Такая она – бабья доля…

– Чего сидишь, убирайся вон! Воротится отец с работы, вовсе прикончит ремнем блядищу! – вошла в дом мать.

– А ты меня спросила? Ишь хозяйка откопалась! Да может, я вас обоих вперед рогами выпихну! А ее оставлю! Вона что вздумала, девку на погибель толкать? Не дозволю! Срам, говоришь, рожать без мужика? Себя вспомни, тебе тоже не ветром Лельку надуло! Не смей на нее орать. Покуда живая, помогу внучке дите доглядеть! – встала бабка на защиту.

Мать сбавила тон, но на дочь смотрела ненавидяще. Лелька, послушав ее упреки, понаблюдав за ней, решилась сходить к матери Сергея. Благо, что и жила та неподалеку. Увидев девчонку, насторожилась.

– Иль от Сергея плохое письмо пришло? – спросила, испугавшись.

– Нет, я не о нем, о себе хочу поговорить, – ответила тихо, заикаясь.

Женщина удивилась, но предложила присесть. Сама осталась стоять у окна. Ждала, что скажет гостья.

– У меня скоро будет ребенок. От Сергея, – прошептала, краснея, опустив голову.

– От Сережки? От какого? Мой уж полгода в армии…

– Ну а я от него беременная. Скоро рожать.

– Не знаю ничего. Мне сын не говорил о том. А ну как все беременные повалят ко мне в невестки?

– Я – не все! Он одну меня любил. И говорил, что жить не будет, если брошу его! Просил дождаться со службы.

– Ты что, совсем дура? Да мало что говорят, когда хрен припекает? Сначала женятся, а уж потом детей делают. Когда расписаны, бреши что угодно. Законная жена всегда права! А ты кто? Почему он не привел тебя ко мне и не сказал, что любит? Как я приму тебя без его слова? А вдруг завтра еще какая-нибудь нагрянет?

– Нет! Он только со мной дружил!

– Да что ты говоришь? Я вон со своим мужем сколько лет прожила, а он в прошлом году к другой ушел, насовсем. Я только недавно узнала, что она с ним путалась столько, сколько мы с ним жили.

– Нет, Сергей не такой! Он любит меня, – вздрогнула Лелька. И, вспомнив ту ночь, выпрямилась, успокоилась: – Я напишу ему. Он очень обрадуется, вот посмотрите. Просто к вам пришла сказать, что скоро бабушкой станете.

– Да кто знает, может, я уже десятку детей бабкой довожусь. Твои знают о том?

– Увидели, – вздохнула Лелька.

– Видать, обрадовала, – хмыкнула баба.

– Мать из дома гонит. Говорит, что я опозорила ее, – призналась девчонка.

– Да кого такое обрадует? Самим жить не на что, а тут нахлебники объявляются! Возьми хоть меня, сама еле свожу концы с концами, на хлеб не всякий день имею, а тут ты с дитем! И что делать станем?

– Я работать пойду.

– Куда? Кто возьмет? Я с образованием, работала на ламповом заводе начальником цеха, а закрыли предприятие за нерентабельность, и сижу без дела. Ни копейки не получаю. Стою первой в списке на бирже труда. Уже год… Иногда хожу к новым русским – детей присмотреть, в доме прибрать. Разовая работа, и платят не ахти как. И тому рада. Время от времени на кусок хлеба дают. А как завтра жить, не знаю. Вот и думай. Даже будь я уверена, что носишь в животе моего внука, и то бы не взяла тебя…

– Ладно. Я все поняла. – Лелька встала и, не оглядываясь, вышла из дома.

– Где тебя носило? – встретила ее бабка хмуро и сказала шепотом: – Проскочи скорей в комнату. Постарайся не попасть на глаза отцу. Ох и злой он теперь! Как узнал, аж взбесился. На меня, на мать орал до пены из зубов. Тебя и вовсе зашибет. Стерегись его покуда, нехай остынет.

Лелька этой ночью написала письмо Сергею. В нем она рассказала парню о случившемся и о том, что нет ей теперь жизни. Всем она стала ненужной, ненавистной, дурой и подстилкой. Подробно поведала о визите к его матери, попросила спешно защитить и вступиться. Отправив письмо, считала дни, как чуда ждала ответа, веря, что любимый сумеет помочь, уладить, устроить ее жизнь. Но шло время, а ответа не было. Месяц, полтора, вот и второй месяц на исходе, а от Сергея ни слова. Лелька ночами не спит, ворочается в постели, плачет в подушку: «Как жить дальше?»

Домашние от нее отвернулись, не разговаривают, с осуждением смотрят на вздутый живот. Даже бабка, поддерживавшая девчонку вначале, сказала недавно ей:

– Уж и не знаю, как быть. Родишь, а кто дитенка доглядит? Я не вечная, нет у меня сил с ним возиться. Не осилю. Лет десять раньше помогла бы, нынче саму болезни извели. За мной уход нужен, а вот надеяться не на кого…

Лелька поняла все. Но что делать? С абортом опоздала, а прерывать беременность уже не было смысла – слишком большой срок, и врачи отказались.

Куда деваться? Даже Сереге не нужна. Видно, права его мать была, когда сказала, что Лелька у ее сына не единственная и не последняя. От этой мысли потемнело в глазах. Она забыла, куда идет в кромешной ночи. Оступилась или упала, потеряв сознание. В том не было ничего удивительного. Ее зашпыняли дома так, что она даже боялась думать о еде и не подходила к столу. Когда родители садились ужинать, Лелька выходила во двор. Так продолжалось две недели. Потом она начала спотыкаться в доме, падать на ровном полу, на нее никто не оглянулся и не помог встать. Но упасть дома не страшно. Тут же она не удержалась на улице.

Очнулась от чужих голосов, а когда открыла глаза, удивилась. Вокруг незнакомая обстановка, рядом с ней пожилая женщина сидит на стуле, в белом халате и колпаке.

– Тетенька, где я? – приподнялась на локте.

– В роддоме ты, девчонка!

– Как так? Уже? Я даже ничего не успела приготовить. Что ж теперь будет?

– Растить станешь, как все.

– У других мужья и родня помогает, а мне кто? Кругом одна, как выращу его?

– Я шестерых на ноги поставила сама. Мужик на войне погиб. А дети взрослые уже. Все в люди вышли, образование получили. Одних внуков пятнадцать душ. На прошлой неделе внучку отдали замуж, теперь правнуков буду ждать, – улыбалась женщина светло и чисто.

– Столько детей и внуков, а почему работаете? – удивилась Лелька.

– Вначале, когда своих на ноги поставила, ребята мои тоже просили уйти с работы. Мол, дома дел хватает. Но вскоре внуки пошли, с ними траты увеличились. Детям трудно стало, помогала им. Оно хоть и немного, но кстати было. Нынче правнуки пойдут, опять сгожусь. А покуда детям нужна – жизнь в радость. Не лишняя в доме, не обуза и не иждивенка. Что толку с моих соседок? Поуходили на пенсию, а теперь лавки задницами греют во дворах, сплетни сводят. Никому не в радость такая старость.

Я этого не хочу. Пока жива – двигаюсь. Каждый день ребятишек на свет принимаем. Одна беда – мало их нынче рождается…

– Да и эти не всем нужны! – отозвалась Лелька.

– Это почему? – удивилась медсестра, и Лелька рассказала ей о себе:

– Куда мне с дитем? Никому не нужна. Нигде не примут. Хоть в петлю лезь.

– Не надо так. Вот моя сменщица о дите мечтает. Сама давно замужем, а не беременеет. Хочет взять чужого, да никто не отдает. Я ей позвоню сейчас, пусть придет, может, договоритесь.

– Нехай родит сначала! А там видно будет, – отозвалась соседка-роженица – пожилая женщина и добавила: – Может, объявятся ее родители, увидят внука иль внучку, и смягчится сердце, оставят, признают своим. Отдать никогда не поздно.

А вскоре у Лельки начались схватки. Она никогда о них не слышала, ничего не знала о родах и, вцепившись в койку, молча терпела боль. А в палату привели молодую женщину. Она едва переставляла ноги. Напилась, чтоб легче перенести схватки. Медсестра, врач и акушерка ругали ее, а она пьяно хохотала:

– Во! Просрусь теперь этим гадом, потребую с Вовки ящик коньяку! Это он хотел сына и заделал! Будь тогда я потрезвей, не влетела б к вам! Теперь вот мучайся! Самого, козла, растить заставлю! Гад ползучий, это сколько он моей жизни отнял? Почти год ходила как слониха! Ни в ресторан, ни на дискотеку не возникни! Все пальцем на брюхо тычут! Не хочу! Надоело!

Лелька, терпевшая боль часа три, не выдержала и заорала изо всех сил. Боль показалась невыносимой.

Новенькая даже отпрянула в страхе.

– Ты чё так звенишь? – спросила Лельку.

– Погоди! Сама скоро взвоешь. Так достанет, что коньяк не поможет. На стенку полезешь, – припугнула соседку.

– Зачем? – удивилась та искренне.

– От радости! – взвыла Лелька и, скрутившись на полу, орала оглушительно.

– Слушай, перестань глотку рвать! Я спать хочу, – попросила соседка.

– А мне плевать! Тут роддом, а не санаторий! Иди в коридор, – злилась Лелька.

– Чего? Чтоб я в коридор смылась? Да кто ты есть, чмо вонючее! Одно слово еще, и выкину из окна! Захлопнись, чтоб не слышала. И моли Бога, чтоб, покуда проснусь, тебя тут не было. Я с бодуна злая! Секешь, телка? – Легла на койку и отвернулась к стене.

Лелька искусала в кровь губы, терпела сколько могла, но на рассвете не выдержала и заорала снова.

Соседка испуганно уставилась на нее, оторвав голову от подушки. Она долго не могла вспомнить, где находится, а когда в памяти просветлело, громко и грязно заматерилась. Но это не помогло. Лелька кричала так, что стекла в окнах дрожали мелким бесом.

– Послушай, а где у тебя болит? – спрашивала соседка.

– Везде!

– Во бляди! А мне сказали, если хорошо ужраться, то схваток не почуешь. Я вчера столько коньяку выпила, а схватки прошли. Думала, рожу и вовсе не почую, да хрен. Пацан, видать, выпил и окосел, теперь спит. Не торопится вылезать на свет. Но как проснется, опохмелку потребует. А как я ему туда подам? – указала на живот.

– Да очень просто. Ляжь на койку и меж ног все поставь, он на приманку сам выскочит что пуля! – сморщилась Лелька от резкой боли.

– Слушай, а ты вообще с кем живешь? Мужика имеешь иль нагуляла себе?

– Был любимый. Всего один раз мы с ним побаловались. И подхватила. Написала ему в армию, а от него ни слова. Куда теперь денусь с ребенком – ума не приложу.

– Нашла о чем горевать! Да я тебе помогу толкнуть его иностранцам за большие бабки.

– Мне уже предложили отдать его медсестре.

– На халяву? Не дури! Не давай себя надуть. Ты его выносила, теперь рожаешь, а ей готовый дарма обломится? Ну уж хрен в жопу!

Достала из кармана халата сотовый телефон, попросила позвать «мамашку», заговорила с ней о Лельке.

– Ну, понятное дело, пусть сначала родит! Но телка классная, может, я ее к нам сфалую. Через месяц в себя придет и такой клубничкой станет! Все городские хахали ее клиентами будут!.. Порядок! Просирайся! Считай, пристроили твоего сопляка! – сообщила Тонька.

Лелька мучилась до ночи. И лишь к утру родила мальчишку. Кудрявый, синеглазый, он был точь-в-точь похож на Сережку. Тонька родила через сутки. Они снова оказались в одной палате. Через три дня они получили записку от бандерши. Та сообщила, что имеются покупатели на обоих детей.

– По три тысячи баксов получите, – обрадовала девок, уже успевших сдружиться.

Тонька рассказала Лельке о притоне, его правилах и требованиях, плюсах и минусах.

– Знаешь, я до этого на стройке вкалывала штукатуром-маляром. Бывало, прихожу домой, все рыло и голова в растворе, руки и ноги в краске, а транда с жопой в поту. Пока отмоюсь, уже не до жратвы. Даже во сне снилось, что я белю, крашу или штукатурю чьи-то квартиры. А сама с мамкой так и жила в старой конуре. Она б и завалила, но Бог увидел и пощадил, вызволил. Я ж в притон тоже не сама пришла. Привела Софья, я с ней в поликлинике познакомилась. Попросила помочь ей убраться в доме. За оплату, конечно. Я согласилась и пришла. В ту ночь получила три своих месячных оклада. А за полгода скопили на хороший дом, купили его, мамка и теперь там живет. Все удобства имеются, даже отопление газовое. А чем ты хуже или дурнее? Давай к нам. Работа непыльная, но прибыльная. Мозоли только на транде, да и то поначалу случаются. Ни о чем голова не будет болеть. От жратвы до нарядов всем обеспечат. И на заработки жаловаться грех, – уговаривала Антонина.

– Как-то стыдно в притон, – поежилась Лелька.

– Ну и дремучая ты. А как хотела сама? Выйти замуж? Твой благоверный через год-другой стал бы бегать по бабам, тебя колотить, коль ругаться начнешь. Троих сопляков нарожала б и сидела молча! А он еще и попрекал бы, что до свадьбы отдалась. Так в сорок лет старухой сделал бы! Ну на хрен эту долю! Я не хочу обабиться раньше времени! И тебе не желаю!

– А я, когда увидела тебя, подумала, что замужем, – вспомнила Лелька.

– Зачем? Я ж тебе ничего плохого не сделала! За что проклинаешь? Да я скорее лапы на себя наложу, чем вот так подставлюсь. Я ненавижу козлов! И не могу с одним и тем же. Меняю их постоянно, чтоб не залететь. А тут этот Володька, чтоб у него хер отвалился, три ночи подряд приползал. Все звал в жены, уговаривал уйти к нему навсегда. Я гнала его. Он угощал и заделал мне козью морду, как обещал. Ну и падла!

– А мать знает, где ты? О притоне говорила ей? – спросила Тоньку Леля.

– Она давно поняла. И что с того? Сама посуди – путанок все хотят, а штукатуров-маляров – никто. Бывало, иду с работы, от меня как от чумной все отскакивают. Носы затыкают, сторонятся, чтоб не испачкала. Что я видела тогда от жизни? Да ничего. Уставала до того, что забывала, кто я есть и зачем на свете живу. Никаких желаний не имелось, все сдыхало от усталости. Так я пять лет потеряла. А что взамен получила? А ни хрена, – махнула рукой и вздохнула тяжко.

– А ты Вовку любишь? – спросила Лелька.

– Когда выйду отсюда, вломлю ему за сопляка, столько боли натерпелась.

– А чего аборт не сделала?

– Во прикольная! Да я даже не знала, что зацепила. Когда хватилась, поздно стало. На пятый месяц перевалило. Ну да пришлось мне веселухи свернуть. Благо «мамашка» успокоила, мол, не дарма отдадим, баксы поимеем. Я будущих родителей уже знаю. Заранее виделись. А и твой в обиде не останется.

– Меня вчера ночью медсестра все уговаривала отдать ей сына. Говорила, что он в хорошие руки и условия попадет, – призналась Лелька.

– А ты что?

– Отказала ей. Ответила, что сама растить буду.

– Послала б дуру! Ишь чего придумала! Иль в твоем кармане баксы станут лишними?

– Нет, конечно.

– «Мамашка» очень хочет тебя увидеть поскорее. Она всю жизнь в блядях проканала. Сколько хахалей имела! Говорила, что из хренов дом могла бы построить. Но купила квартиру и живет одна. Мужика не хочет. Смолоду перебор был, а теперь от них изжога. Духу не переносит. А толк в них знает и помнит. Ты к ее советам прислушивайся, она впустую не тарахтит.

– Скажи, сколько ты получаешь в своем бардаке за месяц? – спросила Лелька.

– Раньше по пять штук баксов, теперь по четыре. Но я и старше тебя на сколько. Ты долго станешь сливки снимать. Зашибешь на квартиру и колеса, прибарахлишься, заведешь свой счет. Когда смыливаться начнешь, слиняешь в содержанки. И тоже неплохо, не надорвешься. Утрешь нос своему Сереге. Что ты с ним увидела б? Я уже говорила. А у нас расцветешь розой! Не зная хлопот, в радости дышать станешь…

А через пару дней за девками приехала сама Софья на сверкающем «мерседесе». Она передала одежду для Антонины и Лельки.

– Вот это да! Век таких вещей не держала в руках, а носить и подавно не доводилось! – восхищалась Лелька тонкой кружевной комбинацией, модным итальянским костюмом, кожаными сапогами до самых колен, дубленкой и шапкой. Тонька оделась молча. Она давно привыкла к дорогим вещам. Когда они вышли в коридор, няньки принесли малышей. Их пеленали в ослепительно белые пеленки, закутывали в дорогие одеяла и, показав матерям, передали в руки двоим выхоленным парням, приехавшим с бандершей. Те мигом унесли детей в машину, а вернувшись за девками, подарили врачу и медсестрам по громадной коробке конфет, шампанское и цветы. Поблагодарив, как истинные джентльмены, взяли девок под руки и повели к машине.