Текст книги "Охота на русалку"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– А крутые? – спросила женщина.

– С ними завязал навсегда и забыл. Я от них ни в чем не был зависим. Да и не завяз особо. Впервые тебя мне поручили. За что им очень благодарен.

Подошел к женщине.

– Ну вот, теперь все знаешь обо мне. Решай, как будем дальше? Конечно, я не подарок, но постараюсь выбраться в нормальные мужики. Мы еще не опоздали и сумеем наверстать.

На следующий день Антонина появилась на работе позже, чем обычно, и к ней тут же пришла Мария.

– А у нас новое несчастье… – срывающимся голосом сказала она.

– Что стряслось? – испугалась баба.

– Ой, уж и не знаю, за что на нас валит? Вчера Женю ножами всего испороли, в реанимации лежит. Всю ночь под капельницей. Врачи говорят, что очень много крови потерял. Никого к нему не пускают, и он в сознание не приходит. Видно, это те же, что Юлю угробили.

– Где Леля?

– Она в баре! Крепится, но еле держится на ногах. Приди ты к нам. Боюсь за Лелю. Нервы на пределе. А тут еще эти менты, только ушли. Засыпали вопросами. Она откуда знает, дома была, Женя домой ехал, его по дороге остановили, наверное. Вся машина в крови!

– Он живой?

– Час назад дышал… – Руки женщины тряслись.

Тоня закрыла модуль, вбежала в пивбар. Леля отпускала

клиентов.

– Где ребенок? – спросила Антонина.

– Дед Николай к себе увел. Обещал, что присмотрит за сыном. Там и соседи позаботятся. Мария уже с ног сбилась, всюду одна. А и мне ни до чего. Женьку порезали. Кто и за что, понятия не имею. С неделю назад сказал, будто ему звонили какие-то отморозки. Требовали налог с моего пивбара. Мой послал их. Они пригрозили ему, мол, пожалеешь об упрямстве. Плати, иначе все потеряешь. Женька телефон выключил, не стал говорить с ними, но позвонил ментам. А лягавые что? Даже не спросили, с какого номера звонили, и Женя сбросил память. Менты сказали ему, что подобные звонки поступают многим, на испуг берут. Но горожане перестали бояться и не обращают внимания на эти угрозы. Вот и мой решил пустить по барабану, но с ним не шутили. Работаю, а все из рук летит. Как он там? К нему не пускают. Врачи говорят, что операция прошла успешно, наложили швы. Теперь все от самого Женьки зависит, от его организма.

Лелька набрала номер телефона ординаторской.

– Как мой муж? – дрожащим голосом спросила она, представившись.

– Пока по-прежнему, – ответил врач.

– В сознание пришел?

– Рано. Хорошо, если завтра появятся проблески.

– Что из жизненно важных органов повреждено?

– Я не знаю второстепенных…

– Состояние хоть немного улучшилось?

– Крайне тяжелое.

Лелька смотрела на Тоньку глазами, полными слез.

– Крепись! Все обойдется. Хотя бы ради сына.

– Господи! За что такое горе? Не успели Юлю похоронить, Женьку изрезали. А менты только нервы мотают. Спрашивают меня: «Вы не поругались в тот день? Как думаете, куда он ехал? Когда ездили вместе, кто-нибудь останавливал вас по дороге?»

– Слушай, Лель, а деньги у него целы? – спросила Тонька.

– Не до них мне, не знаю. По-моему, он не брал с собой. Хотя кто знает, только Женя может ответить ментам на все.

– Конечно, он запомнил, кто его остановил?

– Еще бы! Скорее бы пришел в себя! Уж я заставлю ментов повкалывать. Совсем одурели от лени, ничего делать не хотят.

– Лель! А я замуж вышла! – не выдержала Тоня.

– Правда? Поздравляю! Давно пора. Кто он? Откуда родом, где познакомились?

– Из афганцев, воевал в Чечне контрактником. Сам – здешний. Короче, из своих.

– Я слышала краем уха. Но не хотела к тебе приходить, чтоб не испортить настроение. Сама понимаешь, только что Юлю похоронили. Вот человечище была, второй такой нет! Честна, преданна, трудолюбива!

– По-моему, Мария не хуже! – заметила Тоня.

– Она старше и слабее. Болеет часто.

– Лель, нас с тобой тоже валит. То горе, то болезни. Радости случаются слишком редко, да и те судьба-сука норовит отнять. Давно ль ты мужиком обзавелась, а уже слезами умываешься. Не столько смеха, сколько головной боли. Живешь и всякий раз боишься, что прошлым попрекать станет. Хотя, если по совести посмотреть в их прошлое, оно куда как хуже нашего. Мне мой мужик честно вякнул, что баб он видел всяких. Столько, что со счету сбился! Во кобелище! А и меня в первый день силой взял. Да я, как на грех, после траура по Олегу сама по мужику изголодалась. Куда там спихнуть, вцепилась в него руками и ногами. Измотались до ночи так, аж в глазах темно стало. А нам все мало. Да я такого, как мой, никогда не встречала! Вот это мужик! После него на других даже смотреть неохота.

– Мне уже не до мужика! Женька так выматывается на работе, что в постель не приходит, а приползает. Поверишь, даже забывает, кто мы есть друг другу; так устаем, что ни до чего. Случается по месяцу, а то и по два невинно спим.

– Тьфу! Я так не смогла б…

– У тебя с Олегом не лучше было, – напомнила Лелька.

– Это верно! Тот как мужик говном был, как человек и того хуже! – вспомнила баба.

– Так, говоришь, твой тебя силой взял? Я уже и забыла, как это бывает. Случалось в притоне, с кем-то не хочешь в постель, а клиент настырный, ну, тогда держись! Ищи пятый угол…

– Всякое было, вниманием обделены не были. А сколько веселух познали, а? Теперь одни воспоминания.

– У других и этого нет, – усмехнулась Лелька.

– Что верно, то правильно. Большинство баб как выйдут замуж с молодости, даже сравнения не знают. Так и считают, что у всех одинаково. И никакого разнообразия, сплошная тоска. Детей нарожают, состарятся, и многие вообще понятия не имеют о плотской радости. А и она от однообразия меркнет!

– Ну нам с тобой не сетовать! Не с одним, так с другим душу отводили, – вытерла остатки слез со щек Лелька.

– И что в том хренового? Бабами на свет родились, свое сполна взяли, хоть теперь жалеть об упущенном не приходится. Я как вспомню прошлые шалости, аж во сне ноги задираю от смеха. Вот это житуха была! Озорная, горячая. Кровь кипела не только в жилах!

– Тонька, а твой хоть ласковый?

– Тем и взял, шельмец. Я такого никогда не знала. Опытный! Такому ни одна баба не откажет. Нам с тобой еще рано прокисать, – добавила Антонина тихо.

– О чем ты? Я пока вернусь с работы, управлюсь по дому, забываю, зачем мужик рядом со мной в постели лежит…

– Фу, тоска! А Сережка пишет тебе с Севера?

– С месяц назад последнее письмо от него получила. Зато во сне каждый день его вижу. Просыпаюсь, крою матом себя и его. А ночью снова является как ни в чем не бывало. Все такой же молодой, нетерпеливый. И я снова люблю его, как и тогда. А ведь годы прошли. Нас разделили расстояния. У меня ребенок от другого. Но во снах ничто нам не мешает, мы снова вместе, будто всему и всем назло.

– А что он пишет?

– Все то же самое. Люблю! Скажи хоть одно слово, я прилечу, примчусь на облаках…

– Фи, херня какая-то! При чем тут облака? Мы не дети, нам нужно что-то реальное от любви, что можно в руки взять. Он хоть собирается приехать?

– Ждет, когда позову…

– Так ты не отвечаешь на его письма? – удивилась Антонина искренне.

– А что напишу? Позову в любовники? Мне Женьки много. Может, он там себе кого найдет и забудет.

– Найти может, но забыть не получится! Испытанный вариант – первая любовь до самой смерти по пятам за каждым ходит. И не отпускает душу.

Тонька помогала Лельке помыть столы, посуду. Клиентов не было никого.

– Куда все наши алкаши подевались? Даже бомжей нет. Что это с ними случилось? – выглянула Тонька из пивбара. Увидела сторожа Николая, он сидел на скамейке рядом с Марией, о чем-то тихо говорили меж собой. До слуха Антонины долетел вопрос Лельки:

– Доктор! Как Женя?

– Спит. Это хороший симптом.

– Он хоть открывал глаза?

– Пока нет!

– Мне можно завтра навестить его?

– Ни в коем случае! Слишком рано.

– Есть хоть маленькое улучшение?

– Я вам сказала все. Гарантий не даем…

Антонина вернулась с работы злая, сразу подступила к Игорю:

– Скажи, сколько еще твои козлы будут нас мучить? Женьку испороли ножами, Юльку загробили, кто следующий? Как жить и работать дальше? За что мы им платить обязаны? Ведь сами еле тянем! Сегодня ни у кого выручки не было. К нам подходить боятся. А эти хорьки требуют. За что?

– Ну чего заходишься? Я к ним никакого отношения теперь не имею. Приди – они ответят, мол, тебя не тронули и не возникай, пусть твоя жопа не свербит по чужим болячкам. Едино никто не станет с тобой советоваться, кого урыть, а кого оставить дышать! Еще и пиздюлей вломят, чтобы в их дела не лез.

– Пойми! Коль Женьку задергали, значит, нас тряхнут. А если нет, все будут подозревать в связях с крутыми, наводчиками будут считать.

– Тебе не хватает крутых? Тонька, о чем ты говоришь? Не прикипают, и радуйся. Эти если на хвост сядут, мало не покажется. Тут не нам, а Лельке пора рогами шевелить. Ты не лезь. Пусть сами разберутся.

– Она моя давняя подруга!

– Знаю! Ну и что? Навары у вас разные! Ее мужик предприниматель, а я покуда никто. И не хочу подставлять свою голову за чужого дядю. Кто он мне?

– Игорь, я боюсь идти на работу. Ведь вот они Юльку

убили!

– Она их сдала ментам! Такое не отмылить. Если Лелька на такое пойдет, ее тоже уроют. Никого не простят.

– И что, так и будем терпеть грабеж?

– У тебя ничего не взяли. Вот и успокойся! В этой жизни всяк сам за себя, за место под солнцем друг другу рвут глотки с розовых ногтей.

– Тогда я сама пойду к крутым! Не буду ждать, пока меня размажут ровно клопа по стене.

– Сиди спокойно. Тебя никто не дергает.

– Вот и выясню, ждать мне гадов или сидеть тихо, – злилась баба.

– Ты мне не веришь? – удивился Игорь.

– Тогда помоги! Ведь сам имеешь друзей. И тоже станешь защищать. А Лелька у меня одна. Других подруг нет. Вчера ее сына дед Коля присматривал. Совсем чужой человек. Так пацан при нем играть разучился. Стоит возле лавки такой несчастный, как потерянный человечек. Глаза большие, а радости в них нет. Сплошное ожидание и тоска.

– Тонь, не пытай! – нахмурился Игорь.

Антонина молча готовила ужин. Мужик курил перед открытой форточкой. Внезапно заговорил о Женьке сам:

– Если б его хотели грохнуть, сделали б иначе. Пустили б пулю, и все на том. Тут его проучить решили. Видно, не раз с ним говорили, терпение кончилось. Разозлил корешей. Даже не дождались, пока с машины выйдет. Ну, после «пера» он отваляется в больничке с месячишко. А там его снова за жабры возьмут. Если и в этот раз не поймет, размажут с концами.

– Игорь, а если б Лелька жила одна, с нее тоже налог брали бы?

– Она бывшая путанка. Скорее всего брали б натурой. Может, один ее тянул бы, а может, все. Кто знает? Но на халяву не проскочила б, это точно! Лелька никому из них родней не приходится, а значит, отмылиться от налога шансов нет. Все равно будут с нее брать…

Ни Тонька, ни Игорь не могли предположить, что Лелька, потеряв весь страх, сама пойдет к крутым.

Когда-то в путанках она обслуживала их, знала, где живут, была знакома с иными накоротке. Да, некоторые из бандюг отбывали сроки в зонах, на их место пришли другие, кого-то из своих крутые убрали сами. Но главари оставались прежними. И Лелька, никому ничего не сказав, оставив сына с Марией, пошла на не назначенную встречу. Ей было страшно, но другого выхода не увидела.

Баба шла по улице, озираясь по сторонам. Никого из знакомых не приметила.

«Да кого я боюсь? Чего опасаюсь? Уже мужика порезали. Ждать, пока с сыном что-нибудь утворят ублюдки или саму прикончат в подворотне? У Женьки вон сколько друзей было, а случилась беда, и где они? Хоть бы один вступился. Даже не позвонили, не спросили, как он там? Зато он им помогал, лопух безмозглый!» – досадует Лелька, входя в подъезд, где жил главарь одной из банд города – Вовка Сыч. Его она знала давно, с ним много раз встречалась в притоне накоротке.

Вовка слыл бесшабашным драчливым выпивохой. Он под настроение мог озолотить угодившую ему блядешку. Умел и высмеять едко, и опозорить, если девка оказалась равнодушной и не сумела растормошить и приласкать его.

Сыча любили и боялись. Он был непредсказуем во всем, как дикий январский буран. Но иногда он пребывал в лирическом настроении, и тогда от него можно было добиться многого. На это и рассчитывала Лелька.

Едва ей открыли дверь, она поняла, что пришла некстати.

На всю мощность орал музыкальный центр. От его воя дрожали стекла в окнах. Попойка была в разгаре. Самые отмороженные из банды мужики уже успели отменно ужраться и заставляли двух путанок сбацать на столе. Те, тощие, неоформившиеся, стыдились своей незрелости и не решались на стриптиз. Ну что за кайф видеть вместо женских ног две вермишелины, кривые и волосатые. Вместо грудей – два прыщика, смешно примерять даже нулевой лифчик. О заднице и говорить не стоило, ее по трезвой не увидеть, по пьянке и вовсе не разглядеть. Вместо волос – детский пух. Ну куда с таким стриптиз? Да еще на столе у крутых! Через минуту сдернут со стола и, назвав десантом мандавошек, выкинут отсюда вон.

Хорошо, если через двери выпустят. Случалось, выбрасывали в окно. Обо всем этом малолетние путанки были наслышаны. Но хотелось жрать и что-то заработать. Последнее пересилило страх.

И в тот момент, когда девчонок собрались вытряхивать из тряпок, позвонила Лелька.

– Привет! – вошла она в комнату уверенно.

– О-о-о! Сама Русалка возникла!

– Братва! Да это ж своя в жопу!

– Мужики! Теперь будет задираловка! Сама Лелька объявилась! С ней не соскучишься!

– Тихо вы! Чего загоношились? Я к Володе! С ним хочу потарахтеть!

Подошла к Сычу, присела на колени и, погладив небритую толстую физиономию, предложила тихо:

– Поговорим, зайчик?

– Сегодня мы отдыхаем от всех дел. Но ради тебя пойду на что хочешь. Идем, моя Русалка! – Ухватил Лельку и повел в другую комнату.

Сыч прикрыл двери и, указав гостье на постель, велел раздеться.

– Вовка! Сначала разговор!

– Кто тут хозяин? Потрекать успеем. Куй хуй, пока стоит.

Вылез из брюк. Бабу грубо уронил в постель.

– Ну к чему столько тряпок на себя цеплять? Тебе голяком нужно дышать! – принялся он сдирать с нее одежду.

Лелька знала норов Сыча. Попробуй она дернись, попытайся поперечить, он не моргнув глазом выкинет ее с пятого этажа. Она терпела все молча. Сыч развлекался с Лелькой как хотел. Ему было плевать, что их снимали на камеру и на фото его же крутые. Когда баба сказала о том Вове, тот расхохотался и предупредил:

– Корефаны, вот это называется «ласточка», увековечьте для моей старости!

Крутнул бабу над собой. Даже Лелька, видавшая виды, испугалась. А Сыч хохотал:

– В натуре знай наших, крошка! Я тебя измотаю, я тебя и покатаю! Такого трюка твой задохлый козел в глаза не видел, а уж проделать и подавно не сумеет. Жидкий он.

Обычно Сыч подолгу не прыгал на бабах. Но тут превзошел самого себя. Баба уже устала, а Вовка и не думал покидать ее.

– Володька! Я поговорить пришла, – напомнила баба.

– Трекай! Чего хошь?

– Оставьте меня в покое!

– Это ты насчет налога?

– Да!

– Ну, зараза! Так и знал! – Вдавил бабу в постель с ушами. И задал такое, что Лелька взвыла:

– Больно, Вовка! Слышь, чумовой?

– Молчи! Тебе больно? А мне терять не обидно?

– Иль еще не получил свое? – деланно обиделась Лелька, попыталась спихнуть с себя Сыча.

– Куда? Не рыпайся! А то как вломлю! – И ущипнул бабу так, что взвыла:

– Ненормальный! Паскуда!

– Захлопнись! Ты за тем и возникла! Вот и получи сполна. У твоего вместо хера гнилая морковка! Ему по соплям вмазали, он затрещал как баба! На помощь звал! Кого? Мы сами умеем справиться, и ему доказали, но слегка. Когда пропердится, потрекаем всерьез!

– Как? А я зачем с тобой трахаюсь? На халяву? – возмутилась Лелька.

– Я не звал. Ты сама захотела и принесла себя с доставкой на дом!

– Козел!

– Бузишь, блядешка! Сейчас отдам тебя пацанам. Пусть потешаться. Она хоть и старая, твоя транда, но на ночь сойдет, если свет не включать!

– Сыч! На тебя и твоих крутых всегда сыщутся другие. Я поговорить хотела. А ты что? – рассвирепела баба и попыталась спихнуть Володьку всерьез.

– Ну, Леля, в натуре ты меня достала! Эй, пацаны, вали сюда! Забирайте метелку! Дарю вам на ночь. Отводите хер и душу. Я спать пошел!

Лелька попыталась найти свою одежду, разбросанную по постели. Но куда там? Ее мигом выгребли три пары рук и, щупая, тиская, пощипывая на ходу, поволокли в маленькую темную комнату, разложили на полу и тешились бабой кто куда и сколько хотел. В этой комнате не было окна. Лишь дверь, закрывающаяся наглухо. В этой комнате лишали девственности всех городских гордячек. Выйти отсюда добровольно, своими ногами, не удалось ни одной.

– Смачная телка! – схватил ее кто-то за зад.

– Староватая! – сдавила грудь чья-то ладонь.

– Кайфовая бабенка! Давай развернем на бок! Вдвоем веселее! – предложил другой хрипло.

– Ну, поехали!

Лелька заорала от боли.

– Заткнись! – зажали рот. Баба выворачивалась, выкручивалась, отталкивала, ее били, держали за руки и ноги, насиловали жестоко.

– Пяль курву! Ишь, сука! Кусаться вздумала.

– Вломи ей!

Лелька стонет, но это лишь раззадоривает крутых.

– То-то, захорошело! Знай, как себя вести, всегда кайф ловить будешь! – услышала у самого уха.

Эта ночь показалась бабе бесконечной пыткой. Леля много раз теряла сознание от боли и удушья. Жизнь показалась ей сплошной вереницей горестей. Еле-еле дожила до утра.

– Вы что? Все еще с ней барахтаетесь? Кончай веселуху! Пора в дело намыливаться, – заглянул в комнатуху Сыч.

Лельку мигом оставили, бросили ее одежду в двери. Когда она вошла в комнату, Сыч велел ей сесть за стол напротив. Кто-то поставил перед ней чашку кофе. Ох как хотелось бабе зашвырнуть ее в рожу Володьке, но знала, после этого не вернется она домой живой, потому сдержалась.

– Пей! – указал Сыч на кофе. – Пей и поговорим! – повторил хрипло, указав крутым на малолеток, спящих в спальне: – Этих гнид уберите. Отслюните им там… и пусть отваливают, мошкара! У меня от них оскомина и изжога на все места! С месяц пусть не возникают желторотые…

Лелька сжалась внутренне – а что, как и ее возьмут вот так же за шкирняк и, сунув за пазуху деньгу, сбросят с площадки вниз пинком под задницу, крикнув вслед: «Брысь, мандашня!». И покатится вниз, считая ступени всем телом. Ни крикнешь, ни пожалуешься. Никто не станет слушать. Сама виновата, коль объявилась тут.

– Слушай сюда! – потребовал Сыч. И, оглядев Лельку тяжелым, пристальным взглядом, продолжил глухо: – Пожалуешься ментам – уроем! Конкурентов натравишь, ноги из манды живьем вырвем. Помни, мы знаем о твоем сыне. Не приведись засветить мою хазу, своего сопляка больше не увидишь. Секешь? Не коси под изнасилованную, ты знала, куда и зачем нарисовалась, а мы помним, кто ты. Это первое! – Сделал глоток из бутылки, продолжил: – С тебя налог год брать не будем. Ты его нынче отпахала трандой. Можешь хоть открытой держать свою забегаловку. Но когда мои возникнут мимоходом, угощай на халяву. Пусть твои клешни не трясутся! Понятно? Это второе! – Сыч улыбнулся: – И последнее! Никому ни слова, почему с тебя не снимаем навар. Никто не должен знать о нынешней ночи. Она ушла. С ней все забыто. Если сама захочешь, давай загляни. Но звони вначале! Телефон мой запомни. Но не записывай. Продиктовал номер и добавил: – Я всегда к твоим услугам. И отдеру и помогу. Вдруг нужда припрет, свистни! По старой памяти подмогну. Ты баба клевая, помни это и не опускайся. Когда тебя перестают хотеть, значит, выходишь в тираж. Такого бойся. Старая ты никому не нужна. Даже такому, как твой козел. Чем больше будешь ставить ему рога, тем желаннее станешь.

Подморгнул озорно и пошарил по карманам, достал доллары.

– Вот тебе за эту ночь. Чтоб не обижалась. В притоне больше бы не получила. А если бы вела себя прилично, все пятьсот имела. Теперь же только триста…

Лелька не сразу их взяла. Колебалась. Но, увидев настороженный, подозрительный взгляд Сыча, вспомнила все сказанное им и мигом схватила деньги.

– Ну, вот это класс! Давай глотнем мировую и располземся каждый в свою кучу! – предложил Сыч.

– У меня на сегодня много дел. Не обижайся. Мужа надо навестить, на работу вернуться. Что скажут, если пьяная приду?

– Воля твоя! Не держу!

Они обменялись короткими кивками. Лелька вышла из квартиры, не оглянувшись на крутых. Лишь вздрогнула, когда за ней захлопнулась тяжелая железная дверь.

Баба вскоре остановила такси и тут же поехала в больницу. Она чувствовала, что крутые следили за нею из окон. И успокоились, когда машина развернулась, поехала в обратную сторону от милиции.

Лелька сама себя заставляла забыть минувшую ночь. Да, отодрали как последнюю шлюху! Обидно! Но ведь знала, что именно этого следовало ожидать от Сыча. От него ни одна баба, кроме старухи, не ушла нетронутой. Крутые пользовали всех. Ей повезло, своего добилась, да еще заплатили. Кстати, по прежней ставке притона. Вот только что будет, если о том узнает Женька? Ну и что с того? Сам не смог уладить, теперь в больнице. Юлька и того хуже поплатилась. Не появись она, Женьку достали б еще. И как знать, что отмочили б в последний раз. Да и о сыне не случайно сказали. Этих ничто не остановит. Выходит, она даже спасла своих, можно спокойно жить, лишь бы муж скорее поправился.

Лелька вошла в приемное отделение больницы, попросила врача спуститься вниз.

– Расскажите, как Женя?

– Сегодня он уже пришел в сознание. Спрашивал о вас. Беспокоится, переживает. Двигаться ему пока нельзя. А и лежать не умеет. Не столько от болезни, сколько от неподвижности страдает. Не умеет отдыхать, о своем здоровье не беспокоится. Когда он последний раз был в отпуске?

– Лет восемь назад. Он тогда еще холостяковал. На море ездил. После того не получалось.

– После выписки пошлите мужа в санаторий. Ему крайне необходим отдых. Сердце у человека может сдать. Слабое оно у него.

– Попробую убедить. Хотя с его работой такое почти нереально, – вздохнула баба.

– Рискуете! Ну да я предупредила!

– Скажите, завтра меня к нему пустите?

– Пожалуй, да!

– Что можно принести с собой?

– Только тепло, добро души своей. И все на том…

Прошел месяц, прежде чем Евгений начал выздоравливать. Лелька уже успокоилась и не ревела ночами напролет. Крутые обходили пивбар. Лишь иногда, столкнувшись с бабой в городе, коротко улыбались, жадно обшаривали ее глазами, но никогда и слова не обронили. И лишь дотошная Мария не выдержала. Едва Лелька появилась в пивбаре после ночи, проведенной с крутыми, баба спросила:

– Лель, где ты ночевала? Почему тебя не было дома? Если б слышала, как плакал твой сын…

– У подруги была, по делу. Засиделись допоздна. Идти домой ночью побоялась.

– Такси могла бы вызвать. С этим теперь нет проблем. В любое время куда хочешь доставят, опасаться с ними нечего.

– А и правда! Не догадалась! – сыграла Лелька в дурочку.

– Видать, перебрали с подругой знатно?

– Не до того нам было! И ты не суй нос в мои дела и жизнь. Много себе позволяешь! – осекла Марию, та умолкла и целый день, до самого вечера, не разговаривала с Лелькой.

Впрочем, в пивбаре особо не поговоришь. Чужие глаза и уши всегда рядом, наготове. А потому общались женщины между собой чаще всего уже дома. Но после той Лелькиной отповеди Мария замкнулась. И даже управившись с домашними делами, не приходила к хозяйке посумерничать вместе, как бывало раньше. А вскоре умерла одна из старушек – соседка сторожа Николая, – Мария получила ту комнатку и перебралась в нее насовсем. Дома у Лельки женщина больше не появлялась. Прямо с работы уходила к себе.

Лелька научилась сама управляться в доме. Убирала, стирала, готовила, растила сына.

Вернувшись домой после больницы, Евгений никак не мог нарадоваться своему возвращению. Он не отпускал с рук сына. Ходил по дому, радуясь его теплу, привычному укладу и порядку. Он восторженно смотрел на Лельку, называл ее так тепло и ласково, как в самом начале совместной жизни, и всем интересовался.

– Как в пивнушке дела? Что нового? Расскажи, – просил жену.

– Мария комнатушку получила, ушла туда сразу. К нам теперь лишь изредка заходит. У себя живет. Я тебе о том говорила. Она как оформила документы, мигом туда перебралась. Теперь со сторожем нашим дружат.

– Ну, он хоть и в годах, но все ж мужчина! Ей с ним, конечно, интереснее, – улыбался Евгений. И пошутил: – Может, поженим их?

Лелька рассмеялась:

– По-моему, они сами разберутся!

– Крутые появлялись в пивбаре?

– Нет. Не приходили.

– Послушай, Лель, давай его продадим! – предложил Евгений.

– Зачем? – удивилась баба.

– Ты еще спрашиваешь? Неужели не устала ходить по лезвию ножа? Я уже сыт по горло. Ничего не хочу. Не нужен тот навар от пивнушки! Без него спокойно проживем.

– А я где буду работать? Неужель без дела сидеть предлагаешь? Нет! Так не будет. Можешь не помогать, вообще не показываться у меня, но дело свое не брошу. Сколько сил сложила, и теперь продать? Придумал тоже!

– Лель! Что дороже? Наши три жизни или ларек? Ну хочешь, давай другое купим, в ином месте?

– Там тоже крутые найдутся. Но уже другие. И снова разборки… Здесь мы хоть на год отсрочку имеем.

– Как это?

– Ну, поговорили с ними! – испугалась баба собственной болтливости, но было поздно.

– Кто ж отсрочку дал? – поинтересовался муж.

– Вовка Сыч! Он главный в той банде…

– Говорил я с ним… До больницы… Это он меня порезал. И еще один из его козлов.

– Ты следователю милиций говорил о том?

– Да, как только пришел в сознание…

– Ну, теперь все! Из-под земли достанут, но не простят. Они Юльку за это убили, – побледнела Лелька, испугавшись не на шутку.

– Что ж по-твоему, я должен был молчать? Пусть они завтра всех нас на веревки покромсают?

– Ты хоть о сыне вспомнил бы! Юлька вон тоже высветила! И что? Крутые на воле, а она где? Чем ей менты помогли? Указали на нее бандитам. Так и с нами будет! Почему других не трогают? Находят как-то общий язык. И только мы неудельные! Не успели на ноги встать, требуешь продать ларек. Как жить станем? – заводилась баба.

– Не все в городе торгуют, но живут. С голоду не помирают. О семье думают. Не всякий кусок – впрок! – хмурился Евгений и спросил: – Кто для нас отсрочку у крутых взял?

– Да кому мы нужны? Твои друзья сюда ни разу не пришли, даже не поинтересовались, живой ли ты. А сколько времени прошло?

– Так кто вступился? Уж не Сергей ли с Северов вернулся? Тот самый? Мой дублер на должность мужа?

– Нет! Я его не видела!

– Так кто тогда? – мрачно спросил Евгений.

– Сама пробила! Позвонила, поговорили, и все! Уладилось. Теперь на год отсрочка!

– Позвонила и уладила? Не верится. Что-то не клеится. Почему ко мне с ножом, а тебе по телефону уступили?

– Раньше, еще до тебя, в притоне Сыч бывал, – смахнула притворную слезу со щеки баба.

– Но ведь после года нас снова начнут отлавливать! Неужели не устала? Лично я не хочу повторений случившегося. Давай продадим пивбар! Ну подумай сама! Иль я должен умолять тебя оставить меня в живых, иль моя жизнь ничего не стоит и пивнушка по своим доходам перевесила мою нужность?

– Жень! Давай не будем спорить. Этот год, коль есть договоренность, я поторгую. Дальше будет видно. Не стоит загадывать! Надо – продадим, будет спокойно – поработаем, – предложила Лелька.

На том они и порешили.

Женщина на следующий день пошла в пивбар, Евгений тоже поехал на работу.

– Эй, хозяюшка! Плесни в бокал! – увидела крутого из банды Сыча. Он как-то странно улыбался ей. Нет, Лелька не взяла с него деньги. И даже не заметила, как ушел. Народу было много. До обеда вдвоем с Марией еле успевали. Чуть поубавилось посетителей, решила мужу позвонить.

– Ну, как себя чувствуешь? – спросила устало.

– Да вот почту разобрал. Кое-что интересное получил.

– Какое-то предложение?

– Да уж! Волосы дыбом до сих пор стоят! – ответил каким-то ледяным, чужим голосом и спросил: – Ты домой во сколько вернешься?

– А разве за мной не заедешь?

– Я сейчас возвращаюсь и жду тебя!

– Так рано? Что случилось?

– Приедешь, узнаешь!

Лелька все перебрала в памяти, но нет, ей нечего стыдиться или опасаться мужа. И вечером вернулась с работы, даже не думая о чем-то плохом.

Евгений сидел на кухне у окна. Перед ним полная пепельница окурков, две пустые пачки от сигарет, пустая бутылка из-под водки под столом, и никакой закуски.

Нет, он не был пьян. Но зол был до бешенства и еле сдерживал себя. Это баба приметила вмиг, едва он открыл ей двери.

– Жень! Что случилось? Чего мечешься? Какая блоха покусала?

– Сядь! – предложил резко, грубо. И спросил: – Так, значит, проблему налога с пивбара ты сама сняла?

– Ну, понятное дело.

– А как ее разрешила?

– Я говорила с Вовой Сычом по телефону, и он согласился дать нам отсрочку на год.

– Значит, по телефону его достала?

– Ну да! – подтвердила Лелька не сморгнув.

– А с самим Сычом виделась?

– Нет, – ответила не дрогнув.

– Не виделась? А это что?

Достал конверт и вытащил из него несколько фотографий. На них Лелька с Сычом в постели, в разных позах… На фотографии и дата и время проставлены.

– Что ты мне на это скажешь?! – спросил Женька. Желваки на лице заходили, руки сжимались в кулаки, мужик еле сдерживался.

Лелька положила фотографии на стол. Она поняла, крутые отомстили ей за то, что Женька высветил их ментам. Выходит, кого-то замели в милицию. Нарушено одно из условий, и теперь от крутых жди чего угодно. Лелька смотрит на дату отправки конверта. Он неделю пролежал на столе Евгения. Значит, не всех отловила милиция, кое-кто остался на воле. А для расправы с ней хватит и одного. Хотя они знают, кто их выдал, и будут искать возможность последней встречи с Женькой…

Бабу от этих мыслей словно током пробило. Она дрожала осиновым листом.

– Тебе нечем крыть! Может, ты и послала крутых на меня, чтоб остаться одной? Зачем же так мерзко? Могла сказать, мол, надоел, хочу перемену, новых ощущений, веселой жизни. Только зачем завела ребенка, если не способна быть матерью? У тебя сучья кровь, потому никогда не сумеешь жить с одним человеком. Чего тебе не хватало? Приключений?

– Не ради себя я пошла к нему! Я хотела…

– Вижу! Что хотела, то и получила!

– Он меня силой взял! Я вовсе не за тем шла!

– По фото иное видно. Там не насилие, сплошная похоть! Грязная и обоюдная!

– Ложь! Я думала узнать у него, каков налог и какую отсрочку могу получить, выплатив часть денег. Боялась, чтоб не ворвались в больницу или детсад. Мне нужно было срочно спасать нас всех. Ментам не верю. Они в связке с крутыми. И за то, что ты их высветил, отомстили этим! – указала на фото.

– Сама себе противоречишь. Если были б в связке, бояться Сычу нечего! И еще… Совести у тебя ни на грош, шлюха! Они меня чуть на тот свет не отправили, а ты под них подстелилась. Не дождалась, пока в себя приду. А может, и очень ждала другого исхода?

– Я говорю, все насильно! Попробуй там ломаться. Пулей из окна пятого этажа выкинули б!

– Ты знала, к кому идешь. Не тебе одной, всему городу известно, чем заканчиваются визиты к крутым! Иначе с ними не договориться и не получить уступок. И тебе было известно. Значит, сознательно шла на такое!