Текст книги "Охота на русалку"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

И словно растаяла в стене.

На следующий день Антонину вызвали в горотдел. Пожилой седой полковник выразил ей соболезнование от всех сотрудников. О причине смерти Олега сказал:

– Он не первый, кого мы потеряли в борьбе с криминалом. Погиб, как и прежние, на посту. Жаль человека, но пока мы не всесильны и не можем знать заранее, кто станет следующим, очередной жертвой преступников. Нас никто не защитит, потому что все надеются на ментов. И никто не верит и не знает, как трудно приходится нам самим! – Еле протиснулся меж столов и, подав бабе руку на прощание, подвел к двери, давая понять, что аудиенция закончена.

– А когда похороны? – спросила Антонина.

– Завтра. За вами подъедут, – открыл перед бабой дверь.

Тонька так и не поняла, зачем ее вызывали.

Нет, она не плакала, не строила из себя убитую горем вдову. Спокойно, молча выслушала. И с таким же каменным лицом вышла из горотдела.

С ней никто не здоровался, не остановил, не сказал ни единого слова в утешение. Тонька шла длинным серым коридором, а мимо торопливо сновали люди в серых мундирах, так похожие на тени.

Тоньку стало мутить от смрада. Нечем было дышать. Она заторопилась к выходу. Ей навстречу вошли сотрудники с траурными венками.

Бабе стало не по себе от мысли, что, может, средь них есть те, кто убил Олега. А вот теперь натянули на лица притворную скорбь, попробуй распознай в них убийц.

«Да и кто искать станет? Никому не нужна эта правда. Недаром Олег себя считал неудачником. В том оказался жестоко прав!» – подумала Антонина, выйдя из горотдела.

В этот день она позвонила Лельке и рассказала о случившемся. Нет, о своем сне, о том, что сказала бабка, не обмолвилась ни словом. Зачем, чтобы ее в который раз назвали дурой?

Антонине хотелось, чтобы хоть кто-нибудь понял и пожалел, посидел бы рядом молча. Как трудно оставаться одной в такое время. Но у Лельки запищал ребенок, и она, забыв обо всем, извинилась наспех и выключила телефон.

Тогда Антонина позвонила Евгению.

– Женька! Мне очень тяжело! Слышишь? У меня нет никого. Я живая несчастней мертвого! – сказала баба в трубку, не надеясь ни на что.

– Тонь! Ну чем помогу?

– Придумай! Ты самый умный из нас! Умоляю! Иначе свихнусь! Я никому не верю!

– Вот что! Кончай выть, тебе надо быть среди людей и срочно отвлечься. Иди в пивбар, помоги Юле, у нее сейчас самая запарка. Одной тоже тяжко, а помочь некому! Там что-нибудь придумаем. Я ей позвоню.

Антонина вошла в пивбар так, словно давно здесь работала. С Юлькой едва успела перекинуться парой слов, пошла убирать со столов.

– Эй, баба, не спеши, куда так шустро? Отдай мой стакан и тарелку. Дай бабу помянуть по-человечьи, – протянул руку к своему мужик с серым землистым лицом и, допив из стакана, принялся дожевывать гамбургер.

– А что с женой? Иль померла? – спросила Тоня.

– Не выдержала меня! Сбежала она на тот свет. Уж так спешила и просилась туда, окаянная, что про меня и не подумала. А как я теперь без ней остался? Во гадость! Никакой жали к мужику! Теперь отдыхает от всех. И от меня! Небось каждому жмуру жалуется на свою долю. А у кого она легкая теперь? Я тоже не из счастливцев. Все терпел! Знаешь, какая у меня была баба? Больше таких нет! Это я правду говорю! Сама не поест, а мне выпивку сообразит. Попробовала бы иначе! – Ухватился за стол, но не удержался, упал, через минуту храпел на весь бар, его оттащили к стене, чтоб другим не мешал, человек даже не проснулся.

Тоня протирала столы, мыла посуду, подметала полы.

– Эй, метелка, ты тут новенькая? Свежачка, что ль? Иди к нам, бухнем! Чего? Не хочешь? Брезгуешь нашей компанией? Ах некогда! – Хотели схватить бабу за руку, но та вырвалась, ушла за стойку.

– Эй, Гриша, успокойся, не лезь к человеку! Не то сопли шваброй вытру! – пригрозила Юлька.

Мужик кивнул, мигом забыл о Тоньке.

Баба за работой и впрямь забылась, перестала вспоминать Олега. До вечера вымоталась, устала. И только присела с Юлькой перевести дух, обе увидели лежавшего в углу мужика. Нет, это был не тот, что поминал жену. Человек лежал по-собачьи, свернувшись в клубок. Но даже у спящего у него дрожали руки.

– Забулдыга! Совсем себя потерял! – сморщилась Тонька.

– Не надо! Он не алкаш. С горя перебор случился, – глянула Юлька на человека.

– У этого горе?! Да брось мозги пудрить, посмотри, самый настоящий бухарик. У него завтра будет горе, если на опохмелку не сыщет! Мужики, все до единого, мудаки и переживать не способны! А вот причинить горе – другой вопрос, на такое все горазды…

– Не бреши много. Этого мужика мы все помним с самого начала. Он всегда знал меру. А тут сын его погиб в Чечне. Вот и сдали нервы. Мальчонка у него первый и последний, короче – единственный в жизни. На него вся надежда была. Вся радость в нем. Да и, правду сказать, хороший был малец. Спокойный, уважительный, трудяга, никого не обидел. И девушка имелась. Ждала честно. Только одного и любила. У этого мужика, кроме сына, никого нет. Сам его вырастил, с пяти лет поднимал.

– А мать где?

– Скурвилась. Застал он ее с хахалем прямо в квартире. Собрал тряпки, сунул в чемодан и выпихнул на улицу.

– Во зверюга, где ж жить бабе? – возмутилась Тонька.

– В транде! Таких матерей как бешеных сук отстреливать надо! Она и не рыпалась. Ушла с концами и никогда не навещала своих. Мужик сыну всю родню заменил. Сам за папку и за мамку был мальчишке. Себе под стать. Мачеху не привел, сына пожалел. Так-то вот вдвоем и жили. Малец даже колледж успел закончить до армии. Вместе со своей девочкой поступал, в один день дипломы получили. А вот поработать не успел. На службу взяли. Кого другого убили б, не было б так жаль.

– Брось ты, Юлька! Не верю я в те байки. Не бывает таких мужиков! Все, как один, козлы!

– Заткнись! Того мальца я знала с пеленок. Они – мои соседи. И отец и сын непьющие. Ох и жаль их! Всего два месяца пожил после колледжа. На стройке поработал. С первой получки отцу куртку купил в подарок. Вот такой заботливый был! Его на службу всей улицей провожали. И парни, и девки, и дети, и старики, все желали ему скорей домой воротиться. Вот и накаркали – года не минуло, и погиб…

– Через неделю этот о сыне забудет, – скривилась Антонина.

– Эх-х ты! Да по тому пареньку память еще долгие годы жить будет. Много людям помогал. Заметь, без денег. Одним забор подправит, другим колодезь почистит, крышу отремонтирует. Старики на него не могли надышаться. Все завидовали его отцу. Никто подумать не мог, что в Чечню отправят…

Обе оглянулись на звук шагов. Сторож Николай, войдя, гулко поздоровался:

– Ну что, бабочки, еще день прожили?

– Да, считай, ушел. Завтра по новой впрягаться. Ты придешь? – спросила Юля Антонину.

– Завтра – нет. У меня похороны…

– Чего? Уж не Сонька ль дуба врезала?

– Олег умер, – сказала тихо.

– Да брось шутить. Я его два дня назад видела в магазине. Продукты покупал.

– Убили его, Юль!

– Как это? Олега? За что?

– Да кто знает? Милиция ищет, устанавливает. Мне велено ждать и держать себя в руках.

– Ну хоть предположения есть у них?

– Только и сказали, что умер на посту.

– Значит, подробности тебе лучше не знать.

– Я мимо твоего модуля сейчас проехал. Ты видела, что он опечатан? – спросил приехавший Евгений Антонину.

– Не ходила туда. Ключи остались у Олега.

– Теперь мне становится понятно, на каком посту и за что его убили. А ведь я предупреждал, что будет такая развязка. Не иначе как крутые замешаны в этом деле. Не обошлось без разборки. Теперь если и найдут убийцу, имя Олега будет опорочено.

– Так этот ларек держался на моих деньгах.

– Не знаю, но… если милиция опечатала, значит, есть веские основания.

– Это мой модуль! И я его не отдам! Судиться буду, но свое возьму!

– Успокойся. Я лишь предположил. Может, опечатали формально, до конца следствия по делу, а потом вернут и ключи и документы.

– Я завтра у них потребую, иначе как, на что мне жить? В этой точке все мои сбережения! И зачем согласилась оформить модуль на ишака? Он колотого гроша в него не вложил. Только номинально, по документам числился хозяином. Якобы своим именем спасал от рэкета. Но ведь это чушь гнилая! Его имя и плевка не стоило нигде!

– Ну, это ты так думаешь. А как на самом деле – узнаешь скоро. Но ведь вас и впрямь никогда не грабили воры, не тряс рэкет. Вот спроси любого из торгующих, сколько пережито? Кто не платил налог крутым – сжигали ларьки вместе с товаром. А уж обворовывали всех и каждого, даже средь бела дня. Скажи, Юль, сколько раз у тебя выручку отнимали?

– Ой! Да не счесть! Еще и по морде получала. Сколько раз уйти хотела – с добра, что ли? Но потом как послушала, все сплошь точно так же мучаются. Иные в больницу попадали с сотрясением мозга, с ранениями. Потому что сопротивлялись. Крутые такое не любят. Они и насмерть убьют, если кто на пути им встанет.

– Вот слышишь, Тонь? Вас не дергали. Конечно, не случайно. Поверь, не из уважения к милиции.

– Жень, Олега уже нет! Может, он и имел с крутыми свои дела, но мне ничего не рассказывал. Если все так, как ты говоришь, выходит, урыли крутые. За что? Хрен знает! Возможно, за деньги иль засветил кого. Но мне надо на что-то жить. Я не хочу возвращаться в прошлое.

– Свою долю, думаю, ты получишь. Милиция не захочет участвовать в судебных разборках. И помимо всего, в суде должны будут всплыть кой-какие детали, о чем горотдел явно захочет умолчать.

– Об чем вы завелись, люди добрые? – очухался Юлькин сосед, валявшийся на полу. Он сидел, опустив плечи. Из его тусклых глаз лились невольные слезы. – Люди, милые мои человеки! Плюньте на все, берегите своих деток! Лучше и дороже их нет никого на свете! Вот мой Алеша погиб. И зачем теперь моя жизнь? Враз ненужной сделалась. С ним и меня убили. Я ль его не любил? Своими руками вырастил моего сокола. Пусть бы меня вместо него хоть живьем в могилу взяли, лишь бы не он… Я уже никогда не заимею сына, да еще такого, как Алеша! Для чего, зачем жил я? Одного взяли у меня, из моих рук, от самого сердца отняли кровину родную. Разве это правильно, чтобы отцы хоронили своих сыновей?

– Дядь Вася, ну успокойся, – подошла к человеку Юлька. Гладила голову, плечи. Тот смотрел в пол, поливал его слезами и все твердил:

– Как надоела мне эта жизнь! Господи! Забери меня к сыну поскорее! Бесконечно стану благодарить тебя.

Ощутил на плече Юлькину руку, увидел ее.

– Это ты? Спасибо тебе за доброе. Алеша тоже уважал вас. Да вот беда случилась. Слышишь, Юленька, все, что в жизни переживаем, – мелочи! Лишь бы жили дети! Все остальное можно заработать, купить или украсть, но даже родного сына у смерти не отнимешь.

– Всякая смерть – беда…

– Э, Юля, не скажи! Мне в жизни многих довелось провожать в последний путь. Деда, еще сам я пацаном был. Потом бабку, ее очень любил и болел нервами после смерти нашей Акулины Евсеевны. Потом отец, за ним мать, двое дядек, мой старший брат. Все своей смертью кончились. Никого не убивали. Хотя у отца и дядей характеры были крутые. И чуть что не по-ихнему, могли зашибить. Кулаком насмерть валили с ног сильного коня. Причем с одного удара. А вот нас с Алешкой одна пуля на двоих…

– У каждого своя беда! – заметила Антонина и почувствовала, что самой ей и впрямь стало легче.

Глава 4. Одна, как смерть

Антонина, возвращаясь домой, скорее ложилась спать. Она стала панически бояться одиночества и темноты. Баба подскакивала ночами от звука шагов, приближающихся к постели, то ей мерещились голоса, окликающие ее. И тогда она включала свет, долго ворочалась, а вскоре привыкла спать при включенном ночнике. Она боялась шагов на лестничной площадке, не раздвигала занавесок на окнах, женщине казалось, что кто-то невидимый следит за каждым шагом и держит ее на прицеле.

Лишь через две недели к ней пришел следователь горотдела. Позвонив по телефону, предупредил о своем визите и появился минута в минуту.

– Скажите, долго ли были знакомы с Олегом? При каких обстоятельствах познакомились? – спросил, слегка при-щурясь, и внимательно следил за Тонькой.

– В притоне увиделись. Он контролировал тот участок. Ну и приглядел меня. В общем, года три мы с ним присматривались друг к другу, а потом я перешла сюда. Олег позвал в законные жены. Так вот и жили.

– Были ль у вас общие друзья?

– Ну, Леля и Женька! Они тоже предприниматели. Я и теперь с ними. Олег так и не сблизился. Не получилось. – Рассказала, из-за чего охладились отношения.

– Евгений грозил Олегу, ругался с Лелей?

– Ни словом. Им не до нас. У них ребенок родился. Да если правду сказать, Олег в ларек и не заглядывал. Присылал мужиков для погрузки и разгрузки товара, вместе с машиной, я им платила водкой, каждому по бутылке.

– А выручку кто забирал?

– Я, конечно! Ведь продукцию купи, налоги, аренду, за свет и воду – сама платила…

– А документы, подтверждающие факт оплаты, имеются у вас на руках?

– Само собой!

– Можно взглянуть?

Убедился следователь в правдивости слов вдовы и спросил:

– Вы были знакомы с друзьями мужа?

– Он никого другом не называл. У него все сослуживцы.

– Не говорил о взаимоотношениях с ними?

– Нет! Да и не стала б слушать!

– А почему?

– Слабый он человек. Случалось, кольнет где-то или что-то заболит, тут же за таблетки и в постель. Какой-то хиляк. Вечно жаловался на болячки. Завистливый, жадный, я много перетерпела упреков от него, будто облагодетельствовал, взяв в жены. А я так не считала!

– Часто ругались?

– Бывало!

– Он вам грозил?

– А чем? Меня испугать трудно.

– А не могли ваши друзья Леля и Евгений убить Олега?

– Вы что? Лелю в тот день Евгений привез из роддома. Да и не держали они Олега всерьез. Исключено. Не там ищете!

– Скажите, он давал вам деньги на жизнь?

– Олег? Ой, уморили! Да я ему на завтраки всякий день отслюнивала. Его получки ни разу в глаза не видела! Он до меня запасного белья не имел! Какие деньги у такого? Вечно голодный и холодный жил…

– А как в притон приходил?

– На халяву! Его так и звали дармоебом, – спохватившись, покраснела баба. Следователь, не сдержавшись, рассмеялся громко.

– Значит, не повезло с мужем? – спросил, давя смех в кулаке.

– А кому легко с козлами? Ребенка он не хотел, в дом ничего не принес, не помогал. Какая мне от него радость была? Стирала его исподнее, готовила, убирала, а вместо благодарности одна брань да упреки.

– Не жалеете, что его нет?

– Ну это уж вы слишком! Он пусть и не подарок, а все ж законный муж! Ругал, но не бил, как других. Денег не давал, но и мое не отнимал. Не пропивал и по бабам не бегал. Конечно, не то, что хотелось бы, но и не хуже других. Жить можно. Жалко его! Теперь вот и вовсе никакого нету. А ведь я живая баба, и мне ночами одной холодно случается. Олег хоть спину грел. Конечно, жаль мужика. Теперь даже поругаться не с кем. А вечер до ночи долго тянется. Принесу выпить, на стол поставлю, одна – не могу, в горло не лезет. Ну куда хуже?

– Другого найдете, – улыбался следователь.

– А вот это не получится! – отмахнулась баба.

– Почему?

– Вдовье отбыть надо…

– Ну это не смертельно!

– Тоска заела! Без дела сижу. Вот если б ларек мне вернули…

– Думаю, через недельку его получите. Переоформите документы и торгуйте!

Тонька разулыбалась, предложила кофе. Следователь отказался, а через неделю, как и обещал, вернул ключи и документы от ларька. Баба переоформила на себя торговую точку, но пошла к Женьке проситься, чтобы пустил ее работать рядом.

– Я не буду продавать на розлив, – клялась баба.

– Алкашам не нужны твои стаканы. Они из горла пить станут. Что начнется потом, сама знаешь. Где пьянка, там и драка! – не соглашался Евгений.

– Сколько баров в городе открылось – уже не счесть. Никто не жалуется на драки. А напиться при желании и у тебя смогут. Принесут водку, разбавят пивом, за каждым не уследишь. Только в конце дня из-под столов пустые бутылки мы вместе с Юлькой убирали.

– Это единичные случаи! – спорил Евгений.

– Может быть. Но не меньше двух десятков штук, спроси своих.

– Дай подумать, – перестал спорить он.

– А чего тянуть? Где-то ты поможешь мне, а и я сгожусь. Нет покупателей у меня – Юльке помогу.

– Тонь! Ты меня знаешь! Не ломай! Я сам должен решить, не дави на горло! – начал злиться Евгений.

Утром, приехав в пивбар, увидел, как Антонина таскает наравне с Иваном бочки с пивом. Юля считала, указывала, где их ставить. А эти двое с шутками и хохотом носили пиво, перебрасывались приколами.

– Тонь! У тебя на корме грузовая площадка простаивает. На нее враз четыре бочки загрузить можно. Чего по одной носишь? А ну встань раком, и загружу, и сам приспособлюсь! – смеялся Иван, щелкнув Тоньку по заднице.

Она донесла бочку, поставила ее и, дождавшись Ивана, ущипнула его:

– Чего ж ты своей стрелой не разгружаешь? Закрепи площадку, на нее пяток бочек, и бегом в ларек! Что? Слабо?

– Стрела не выдержит. Не с чем будет к жене подвалить, – подмаргивал водитель.

– А мне моя корма нужна. Я ею алкашей выдавливаю, когда раздухарятся. Вчера одного как придавила с утра к стене, так он только вечером отклеился. Такой тихий домой пополз, что и жену, когда она пришла его встретить, не узнал. Раньше он у нее на башке пустую поллитровку разбивал, а тут встать не смог.

– За что ж ты его так? – опешил Иван.

– Не без дела. Говнять стал всех баб поголовно. А меня особо! Да еще косорылой на все места назвал. Я ж точно помню, что с ним не была, и завернула гаду рыло на спину. Пусть теперь научится хорошим манерам, со своей жопой здороваться и на вы с ней говорить…

– Ты, едрена мать, всех клиентов отпугнешь от меня! Это верно, что мужика уделала? – подошел Евгений к Тоньке.

– Он сам к ней прикипал. За сиськи цапал. Тонька его по лапам, он брехаться начал. Обзывал по-всякому. Хотели вышвырнуть козла, так рогами уперся. И не ушел бы сам по себе, по-доброму. Нам уже пришло время убирать в баре. Антонина стала полы мыть, а я посуду. Этот прыщ стал у окна и Тонькину жопу чем только не называл. Паровозным тендером, судовой кормой, аэродромом, полигоном, стадионом, ну, достал, чума облезлая. Да при том плевался ей на юбку. Ну та не выдержала, припечатала к стене с размаху. Он еле продышался. Хоть теперь отстанет. Было меня изводил вот так же, да времени не хватило поприжать, чтоб у падлы грыжа через ухо вылезла! – вступилась Юлька.

– Вы в другой раз полегше, не калечьте мужиков! Иначе вовсе клиентов не будет, – хохотал Евгений и предупредил Антонину, что завтра она может перевозить свой модуль на прежнее место. Баба просияла от счастья.

А Евгению вспомнился разговор с Лелькой.

– Твоя подружка пристает, просится, чтоб пустили ее торговать рядом, как раньше…

– Ну и пусть возвращается. Нам не она, Олег воду мутил. Тоньку по прошлому помню. Она не скандальная. Враждовать не умела и не любила. Ее Софья обдирала больше всех. Тоньке так и не удалось ни разу свое с нее получить. Не умела взять за жабры. Потому к Антонине чаще всех посылала халявных клиентов, другие не соглашались. Олег ей не помогал, а вот вредил здорово. Да и как она одна на новом месте работать будет? Ее там заклюют…

И вскоре Тонька переехала.

Дед Николай теперь сторожил оба модуля. Он завел громадного лохматого барбоса, который целыми днями сидел или лежал возле пивбара и подозрительно оглядывал посетителей. Никто не слышал его лая и рыка, а потому пса не восприняли всерьез даже пацаны, доставлявшие поутру раков. Собака, приподнимая голову, всматривалась в клиентов, потом снова ложилась на старую подстилку, ожидая, когда хозяин вынесет что-нибудь пожрать.

Случалось, сторож забывал. И тогда барбоса кормили бабы. Иной раз они обзывали его лежебокой, трутнем. Пес тяжело вздыхал, но от еды не отказывался.

Прошли месяцы с того дня, как Антонина вернулась на прежнее место, и вот как-то вечером, когда бабы уже готовили ларьки к закрытию, а на улице почти не стало прохожих, вдруг с дороги к ларькам свернула белая «Нива». Из нее вразвалку вышли трое мужиков, направились к Тоньке. У той дверь оказалась нараспашку, полы домывала. Ее тут же застопорили, полезли в кассу. Баба вывернулась, стряхнула с себя двоих. Но здесь третий не прозевал. Достал бутылкой по голове. Рассчитывая, что уложили бабу надолго, влезли в кассу. Вытрясли из нее все до копейки и только хотели выйти из ларька, увидели оскаленную пасть барбоса. Тот зарычал.

– Пшел вон! – хотел поддеть собаку в бок сапогом один из троих грабителей. Но не тут-то было. Пес в секунду вцепился мужику меж ног изо всех сил рванул на себя. Бандит взвыл. Он попытался поддеть пса ногой, но тот на каждое движение отвечал новым сильным рывком. А тут и Антонина встала. Увидела, что случилось на выходе, и, взяв в руки по бутылке, уложила двоих.

– Держи, Дружок, паскуду! Не выпускай из зубов покуда! – орала Тонька. На ее крик выскочила Юлька. Поняв все без слов, дубасила всех троих подряд.

– Вызови милицию! – советовала Антонине.

– Нет. Сами разберемся. Менты не помогут, еще и своих натравят. Не верю я им никому! – Тонька связала руки и ноги мужиков, совала им кулаком в бока, материла.

– Что мы с ними делать будем? Менты их посадят! А нам они на хрена? – не понимала Юля.

– Адресно пришли. Это неспроста! Сейчас не обрубишь, выживут, разденут до нитки, – свалила на пол мужика, попавшего на зубы собаке.

На крики, рык, возню прибежал старик Николай. Увидел связанных, спросил:

– Кто такие?

– Ворюги! – зло ответила Юлька и спросила: – Тебя где черти носили?

– Дома был…

– А тут Тоньку чуть не убили.

Антонина, накрепко связав последнего из воров, спросила:

– Кто прислал? Кто дал наколку?

– Никто! Сами возникли! – ответил глухо.

– Брешешь! На водочный ларек втроем? Так и поверила! Кто велел меня тряхнуть? Колись! Или снова отдам собаке. Пусть все вырвет до корней! – И подозвала пса, стоявшего у порога.

– Убери его! – побледнел вор, едва увидев псину.

– Кто прислал вас ко мне? – повторила баба.

– Говорю, сами намылились. Твой мужик должником слинял в жмуры. Все обещал вернуть, да не дождались…

– За что он задолжал?

– Того тебе не могу трехнуть…

– Барбосу скажешь. – Погладила пса. Тот, рыча, подошел к лежавшим штабелем. Обнюхал. – Ну, говори! Не испытывай мое терпение! – саданула мужику кулаком по ребрам.

Юлька, зажав уши от пронзительного крика, убежала в свой ларек и вскоре вызвала милицию.

Антонина, словно почувствовала, тут же спрятала сумку грабителей со своей выручкой подальше от глаз. И предупредила:

– Долги покойного оплачивать не буду. А вот вас, всех троих, из-под земли сыщу. Вы мне за все ответите, и за смерть Олега тоже! Вы его убили. Теперь сами кровью умоетесь. Мне терять нечего. Но коль и на меня клешню подняли, придется за все отвечать.

– Мы свое взять хотели. Только долг. Он обещал дело, а подсунул туфту. И баксы не вернул. За лохов нас принял. Вот и получил. Из-за него, козла, сколько корефанов пошли на зону! Думал, даром ему сойдет? Иль запугает нас ментовским клифтом? Да мы и не такое видели! В ментовках нынче не все чмо сидят.

– Мне плевать. Ты не ментовку, меня намылился тряхнуть. А я при чем? Какое отношение имею к вашим делам? Олег колотой копейки не давал.

– Куда ж их дел?

– Не знаю! Видно, у него была и другая, своя, жизнь. Я в нее доступа не имела.

– Ты не темнишь?

– Зачем? Такое добровольно ни одна баба не признает вслух. Совестно.

– Слышь, кенты, облом!

– Отпусти! Коль так, хрен с ним, с тем козлом.

– Ну, проклятый отморозок, если б знали мы тогда!

– Слышь, баба! Отпусти!

– Чтоб завтра пришли другие? – не соглашалась Тонька.

– Клянусь, что никто из наших не свернет к твоему вонючему ларьку!

Антонина промедлила, и милицейская машина, коротко тормознув, остановилась у ларька.

– Эх, баба! – услышала Тонька глухой укор, поняла, что ментов вызвала Юлька. Не выдержали нервы бабы, и решила помочь, даже не посоветовавшись с Антониной.

– Не сбежали? Все на месте? – заглянули оперативники в модуль.

– Не стоит. Они пошутили. Мы уже разобрались, – спохватилась Тонька.

Но оперативники, лишь бегло глянув на воров, рассмеялись:

– Заявление не станете на них писать? А и не надо! Эту троицу мы отлично знаем. Искали их давно. Вы с ними разобрались, а нашим только предстоит. Их весь горотдел ждет с нетерпением…

Антонина шла домой, низко опустив голову. Вот ведь и выручка, особо в последний месяц, была хорошей, все, что бы ни задумала, получалось, а почему-то на душе тревожно. И хотя причины не видела, какая-то тяжесть комом на душу легла.

Нет, ее не вызывали в милицию, хотя никто не приходил грабить ларек. Правда, закрывала она свое заведение на час позже, чем прежде. Вот так и в этот день возвращалась кособокой темной улочкой. Скользила, спотыкалась на каждом шагу. Зато другой путь был много длиннее.

Тонька давно перестала бояться мужиков, внезапно вылезающих из подворотен. Она сама себя убедила, что после ухода из притона до неузнаваемости состарилась, расплылась, стала уродливой и никому не нужной.

«Для чего живу? Сама себе надоела! Всюду одна. И никого вокруг, чтоб хотя бы пообщаться. У всех есть свои семьи, а я, как катях в луже, ни тепла, ни берега не имею. Что дальше будет?» – спрашивала саму себя.

Вот и подъезд дома. Сколько раз ей предлагали обменять свою однокомнатную с первого этажа на двухкомнатную на пятом. Старикам подниматься тяжело. Но ей не хочется даже думать о том! Какая разница, где жить? – думает женщина, и только хотела открыть дверь, услышала:

– Тоня!

Баба оглянулась. Вокруг никого. Сделала шаг в квартиру и снова услышала:

– Антонина! Да подними голову! Чего ты как запряженная ходишь? Ведь молодая и, говорят, еще красивая!

Увидела баба мужчину, стоявшего на верхней площадке.

– Я вас не помню! Откуда вы узнали мое имя?

– Знаешь меня, Тоня. Очень хорошо знакомы! – спускался человек по лестнице спешно.

Баба вгляделась в лицо молодого мужчины. Тот стоял в шаге от нее, искренне удивляясь:

– Напряги немного память. В заведении небезызвестной нам обоим Софьи виделись мы с тобой много раз. Тогда ты была веселее и беззаботнее. Хотя и теперь все так же привлекательна и оригинальна!

– У Софьи? Да там разве всех упомнишь? Тем более просто виделись! Таких я и вовсе не запоминала.

Не торопилась пускать гостя в квартиру. Смотрела на него холодно:

– В притоне нас было много. Всех навещаете?

– Ты мне всегда нравилась. Но не везло попасть к тебе. Сейчас нам никто не мешает. Может, по чашке кофе выпьем, с коньяком? – показал бутылку и кивнул на дверь квартиры.

– Я теперь вдова, не до утех мне!

– Тоня! Вдовствуют старухи, потому что никому не нужны. А ты себе жизнь не укорачивай. В ней и так мало радостей. Давай пообщаемся, проведем вечер вдвоем.

– А тебе что, девать себя некуда, не к кому пойти? – спросила баба.

– Хочу к тебе! Должно же повезти когда-нибудь.

Антонина открыла дверь, впустила гостя, вошла сама.

Мужик быстро и бесцеремонно обошел квартиру, заглянул в каждый угол. И говорил без умолку:

– Выходит, замужем была? А за кем? Твой муж выпивал?

– С чего взял? – надоела назойливость гостя.

– Обстановка слабая, старая, квартира убогая.

– Ты, видно, и такой не имеешь! – осекла Тонька.

– Э-э нет! У меня жилье просторное! – не согласился парень.

– На свалке, что ли?

– Не понял! Разве я похож на бомжа? – встал напротив, их взгляды встретились.

– Нет, не похож! – отступила баба на шаг от гостя.

– Зачем же обижаешь? – Он приблизился к Тоньке.

– Ну а ты чего мое заплевываешь? «Квартира маленькая, обстановка бедная…» Мне одной хватает и все устраивает. Я никого к себе силой не затаскиваю. С мужем жила, ему все тут нравилось!

– Я свое мнение сказал!

– Держи его при себе. Оно никому не нужно. А то в другом месте и попереть могут.

– Спасибо за совет! – рассмеялся гость.

– Ты что ж это, при хорошем жилье семьей не обзавелся? Иль не подобрал? А может, желающих нет?

– Баб полно! Этого добра хоть лопатой греби. Но средь них жену не сыщешь. Все считают себя непревзойденными красавицами. А попроси убрать и постирать, ничего не сможет. Приготовить и подавно! Потому мужики не хотят теперь жениться. Все перебиваются на временной связи. Кто-то содержанку иль постоянную любовницу имеет, другой – жену соседа иль друга предпочитает, третий с коллегой, можно и с однокурсницей. Но ненадолго. Женщины, как конфеты, яркие, сладкие, но стоит перебрать, откинет их приторность.

– Мужики и того хуже! Все сплошь потливые козлы! – фыркнула Тонька.

– Не все такие! – не согласился гость.

– Нам, бабам, виднее!

– А зачем тогда выходила замуж?

– Поначалу все за собой следят. Зато потом…

Гость подошел вплотную, попытался обнять:

– Я во всем постоянен…

– Так многие говорят, – вывернулась Тонька из-под его руки, окинула строгим взглядом.

– Тонь, чего дичишься? Иль не устала от одиночества? Я, может, чуть лучше других, ведь пришел в момент, когда тебе тяжко. Хочу скрасить твое одиночество, развеять хандру, вернуть искристую молодость. Ведь ты была так хороша собой. Зачем опустилась, поддалась бедам? Посмотри, в кого они тебя превратили. А ну приведи себя в порядок! Вернись из бабы в женщину!

– А зачем?

Глянула на себя в зеркало и ужаснулась. Лицо помятое, отечное, в морщинах. Глаза словно провалились в затылок, бесцветные, синюшные губы сжаты в узкую полоску, волосы слежались в косицы.

– Да, ну и видок у меня! – сморщилась баба. И попросила гостя: – Ты уж извини! Я в ванную ненадолго. Приведу себя в порядок. Приди через часок.

– А я тебя здесь подожду. Чего бегать? Может, пригожусь спину потереть?

– Тобой, что ли? Я не люблю мыться, когда меня ждут. Погуляй, пока помоюсь, – настаивала хозяйка, но гость вовсе не собирался уходить. Он слишком удобно расположился в кресле.

– Ты только посмотри, какая сырость и тьма за окном. В такую погоду добрые хозяева даже тараканов из дома не выбрасывают.

– Ну что ж с тобой делать, коль вот так прилип? – вздохнула Тонька и вошла в ванную, закрыв за собой дверь на крючок.

Мылась она долго. И все думала: что понадобилось от нее этому назойливому человеку? Кто он? Зачем здесь объявился? С какой целью? Нахалом не назовешь – не лезет и не пристает. На грабителя вовсе не похож. В хахали не набивается! Тогда какого черта время отнимает? – злилась баба, с остервенением отмывая тело душистым мылом. Она время от времени переставала плескаться и с замиранием сердца прислушивалась, что происходит в квартире. Но там было тихо. Антонина, помывшись, подсушила феном волосы, подкрасилась. Все ж мужик в гостях. Накинув легкий халат, вошла в комнату. И онемела… Гость уснул на диване. Из рукава его рубашки выскочила финка. Для кого он ее взял?

Убрала ее баба под газовую плиту и задумалась: пришел убрать ее! Теперь понятно, почему не хотел уходить. Но почему медлил? Не решался иль впервые предстояло стать киллером? Прислали иль сам пришел?