Текст книги "Охота на русалку"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Лелька не выдержала, рассмеялась:

– Надо мне с твоим мужиком увидеться!

– Зачем? – изумилась Юля.

– Хочу узнать, почему он из дома убегает?

– Я же сказала!

– Это не причина. Что-то другое имеется! Но что именно, надо вытащить из него. Вот только где мне его отловить?

– А я завтра домой Яшку принесу, – пообещала продавщица.

– Там он не разговорится.

– Еще как, если пива принесешь! Ему больше бутылки и не надо. Но что это даст? Видно, такой уж удался – блудящий! – развела руками женщина.

– А он всегда был таким?

– Нет! Как второй сын ходить пошел своими ногами, Яшку, как назло, сократили с работы. Появилось много свободного времени, вот и стукнула моча в голову, и теперь из ушей пузырит клубами…

– Он нигде не работает? – перебила Лелька.

– Пытался. Не получилось.

– Кто по специальности твой Яков?

– У него тех профессий как у собаки блох! Я ж тебе говорила, он все умеет. Он слесарь, сварщик, электрик, плотник, а вот пропадает…

– Чего без времени оплакиваешь? Живой твой мужик! Кажется, поняла я, в чем дело, работу надо ему найти! С постоянным заработком. Ведь не убегает из дома, покуда дела есть. Как только управился, тут же сбежал. Так или нет?

– Верно. Скучает он без дела! – согласилась Юлия.

– А беда в том, что Яков, видно, очень совестливый человек. Не зарабатывая, не хочет от детей кусок брать, заработанный тобой. И уходит к бомжам, чтоб кормиться самому. Но тебе не говорит правду, несет всякую чушь…

Вечером Лелька рассказала Евгению о Юльке и Якове.

– Ты в глаза человека не видела, а просишь найти для него работу. Может, он пропойца или распутник?

– Жена первая о том сказала б! Алкаш не остановится на бутылке пива. А этому на весь вечер хватает. Бомжей бабье не интересует. Да и Юлька, будь он распутным, не тащила б Якова всякий раз домой. И детей любит. Сам понимаешь, ради них уходит. Женька, милый, помоги им. Спаси этого мужика, найди у себя что-нибудь, – просила Лелька.

– Мне для начала увидеться с ним нужно, поговорить, узнать, на что способен, к чему его тянет. Не возьму ж человека со слов жены! – рассмеялся громко. И пообещал: – Пусть твоя Юля приведет иль принесет ко мне своего мужика. Там посмотрим, на что годен.

Через неделю, вернувшись с работы, сказал:

– Виделся с Яковом. Оказалось, мы с ним давно знакомы. Тогда, еще молодыми, вместе работали на домостроительном комбинате. Я туда после института был распределен, а Яков бригадиром монтажников работал. Ничего не скажешь – классный трудяга. Его бригада хорошо зарабатывала тогда!

– Ты возьмешь Яшку?

– Да как такого упустить? Уже! Завтра принимает бригаду, и на объект.

– Хоть бы не сбежал к своим бомжам!

– Нет! Ты его верно высчитала! По логике! Толкового специалиста вернула в люди! Вот уж не ожидал! У него и стаж и опыт, а главное, совесть не потеряна! Я его с бригадой пошлю на строительство коттеджей. Заказов у нас – море, только успевай, а для мужиков заработки! – радовался Евгений.

– Как же вы раньше не нашли друг друга? – удивлялась Лелька.

– Иль забыла те времена? Сама как оказалась на улице? И не только ты! Все остались выброшенными, не нужными никому, лишними не только в городе, но и в стране. Даже теперь страшно вспомнить, сколько поумирали с голоду! Оно и нынче тяжко. Цены с каждым днем вверх ползут. И не только на продукты, а и на материалы! Знаешь, в какую сумму обходится коттедж? Сказать страшно. А ведь не хватает жилья в городе. Но кто осилит такую сумму? А и себе в ущерб никто не будет строить.

Лелька, слушая Евгения, думала о своем. Ведь совсем недавно они стали жить вместе, одной семьей, а ей часто кажется, что своего мужа она знает с самого детства. Он никогда не ругал Лельку, жалел и относился ровно, по-доброму. Может, именно потому она делилась с ним всем и советовалась. Женя иногда бывал с друзьями в ресторанах. Случалось это не часто. То чей-то день рождения отметили, то нужно было поговорить. Он никогда не засиживался допоздна и не врал ей, не приходил пьяным. Лелька частенько бывала в городе. Смотрела, слушала, как работают другие.

– Может, и нам взяться летом продавать мороженое, а зимой жарить чебуреки? – спросила как-то Женьку.

– Не стоит. Доход копеечный, а мороки много, – ответил сразу. И, повернув жену к себе лицом, сказал ей тихо: – Не обижайся, зайка моя, но хоть иногда заскакивай в парикмахерскую, не забывай, следи за собой всегда!

И женщина послушалась. На следующий день пришла сделать укладку.

Пока мастер готовила волосы: мыла, стригла, красила, – Лелька разглядывала клиенток. И… узнала. К лицу кровь прихлынула. Прямо у нее за спиной сидела Софья. Бандерше красили волосы. Она поворачивала голову, чтобы разглядеть Лельку, а мастер требовала сидеть спокойно, не дергаясь.

– Я нормально сижу! – возмущалась Софья и снова поворачивалась к Лельке.

Та делала вид, что не заметила, не узнала. Бандершу это злило. Ей так хотелось, чтоб Лелька заговорила с ней первая. Но та не обращала внимания.

– Ты что же это так зазналась? И не здороваешься, не признаешь! Как беспородная дворняга – ни доброй памяти, ни сердца, ни совести нет. Все растеряла. Забыла, как приютила тебя, бездомную, накормила и одела, пожалела на свою голову! А ты вон как гоношишься нынче?! Неблагодарная! – сморщилась бандерша.

– Кто бы другой хлебальник отворял! На нашей крови разжирела, пиявка! Обдирала всех как липок, а еще в благодетельницы мечешь, чума собачья! Глянь, уже срака на пятках висит, а все тебе мало? Еще благодарить тебя? А за что? Кто б о совести трепался, но не ты!

– Подзаборщина! Да если б не мы, где теперь валялась бы? Давно сдохла б! У нас ожила!

– Заткнись! – Хотела вскочить Лелька и надавать бандерше по морде, но парикмахерша удержала, усадила и успокоила:

– Тихо, женщины! Вы зачем сюда пришли? Чтобы стать красивыми! Почему ругаетесь? Зло портит людей, старит! Умейте прощать друг друга и говорить спокойно…

У Софьи на лице выступили красные пятна. Она кипела, еле сдерживалась, но молчала.

– Смотрите, какие вы обе красивые! Одна – в поре своей зрелости, глаз не отведешь! Вторая – подобна нежному цветку! Да разве можно таким ругаться?

Лелька глянула на бандершу. Лицо отечное, серое, глаза тусклые, волосы в краске стоят дыбом.

«Ну и красотка! Глянешь – со всех дыр попрет!» – подумала и рассмеялась звонко. Софья расценила тот смех по-своему и спросила примирительно:

– Слышала, вроде ты замуж вышла?

– Да! Вышла!

– Все нормально?

– А как еще может быть?

– Ну и слава Богу, у меня за этот год восьмерых в семьи увезли. Ты представляешь, одну за другой! Уж на что Нинка престарелой была, а и ее умыкнул отставной полковник. У самого лысина до жопы, ан и ему молодку подай. Как я ее отговаривала, что родную дочь! Поверишь, тот полковник на два года старше девкиного отца. Ну что с ним станет через десять лет? Хер мочалкой обвиснет. А ей куда деваться? Ребенка он сделать не сможет. Заставит за ним ухаживать. Ну разве это жизнь? Вот и просила подождать, другие много удачней устроились, за молодых повыходили. Не то что она.

– А кому нужны сопляки? Какой с них толк? Ни в жизни, ни в постели проку нет! Только себе жизнь испортить. Молодчина, правильный выбор сделала! Зато не ругана, не мята и не клята. Спокойно будет жить и радоваться, что никакая дрянь не принесет ей триппер или мандавошек, не сунет кулаком в зубы, не поднимет скандал средь ночи! Я ее одобряю! – отозвалась Лелька.

– Глупая! Покоя и тишины в могиле полно! Никто того не минет. Покуда жив человек, всякой минутой дорожить должен! Ну что старик? Он же согреть не сможет. Пока взберется, всю любовь меж ног потеряет. А молодой муж, он и ночью орел. С ним каждая минута – радость. А со стариком что? Грибы с его задницы снимать? Нет, коль искать пару, так подходящего, а не завалящего, – спорила Софья упрямо.

– Пока она ждала б, сама состарилась бы до его возраста! А вдруг не предложился бы больше никто? Так и дотянула бы до пенсии?

– Уж лучше самой жить, чем за такого! – поджала губы бандерша и спросила: – Твой намного старше?

– В самый раз! – не стала уточнять Лелька.

– А у меня совсем мало девок осталось. Дурные они теперь. Пришла я в строительный колледж, решила заманить к себе молодых девчат. Сколько уговаривала, рассказывала, завлекала, все слушали, но ни одна не согласилась. Будут на стройке за гроши чертоломить! В грязи и вони! Разве не дуры, скажи?

– Да кто знает, всякий свою судьбу на родные плечи прикидывает и соображает, – ушла от ответа Лелька.

Расстались они вполне пристойно, мирно, слегка кивнув друг другу.

Лелька вернулась домой позднее Евгения. Тот разогрел ужин и ждал ее за столом. Она похвалилась укладкой, рассказала о встрече с Софьей. Женька своим поделился:

– Я сегодня только собрался домой уходить, хотел сорваться пораньше, а тут Яшка врывается, твоей Юльки муж. Ты за него просила. Прямо с порога в крик: «Кого ты мне в бригаду насовал? Сплошные мудозвоны! Они только бухать горазды, работать ни один не умеет. Ни в чем не разбираются. Стропила от перил не отличат. Целый день груши хреном околачивают! А как коттедж строить? О разметке под фундамент понятия не имеют! Ты мне работяг дай, этих козлов забери с моих глаз до единого! Я им так и сказал – пойду вас сдавать! Все свалите в бомжи, но и там не удержитесь. Только жрать горазды! Забирай их, Жень! Ты меня знаешь, я халтуру лепить не умею. И дармоедов на шее не потерплю, сам никогда так не дышал. Если тебе нужен объект, ищи людей. С этими – я уйду!»

Ну, приехали мы с ним к бригаде. Все, как один, дурака валяют. Собрал их в кучу, спросил, в чем дело. Ведь знаю каждого не первый год. А что ответили? «Зачем бомжа бугрить поставил? Иль своего бригадира не сыскали б? Чем он лучше? Почему на нас хвост поднимает этот висложопый хорек? Да еще лажает всех! Хотели мы ему вломить по полной программе, да мужики с его возрастом посчитались. Не то воткнули бы гада тыквой в канализацию, чтоб он до утра «ландыши» понюхал! Убери козла от нас, пока не достали».

– Так они нарочно дурака валяли?

– Само собой… Я их в круг усадил, велел успокоиться. Яшку рядом, при себе за ремень держу, чтоб не перекусали друг дружку. Предложил высказаться. Ну и наслушался! Насмотрелся всего. Настоящий цирк! Работяги, чего не ожидал, обиделись на меня за Яшку! Тот – за них. Чего они не сулили друг другу! А уж матерились… Ну и не выдержал. Велел всем заглохнуть. И рассказал о Яшке всю правду. Как он учил нас – молодых специалистов, а потом как свалил в бомжи. Не смолчал, как выручал нас, практикантов, а два раза вломил и мне, когда с похмелья появился. Как он проработал на домостроительном комбинате бригадиром монтажников больше десяти лет. А потом предприятие обанкротилось. Работяги слушали, вначале недоверчиво косились на Яшку. О нем ли это? А тот сидит, краснеет как девица. Ну а под конец сказал всем, что лучшего бригадира не сыскать. Этот из любого директора до копейки для своих работяг выдавит. Это сразу всем понравилось. Яшку тут же окружили, заговорили с ним совсем другим тоном. Теперь я спокоен, сработаются мужики, найдут общий язык, – довольно улыбался Евгений.

Лелька слушала мужа, приложив руку к боку. Нет, она не ошиблась. Но как сказать? И решилась:

– Жень, понимаешь, я беременна. Думала, что простыла, случались и раньше задержки. Но это – совсем иное. Конечно, если ты не хочешь, можно сделать аборт…

– Еще чего придумала, рожай! – разулыбался светло и чисто, лишь уточнил: – А сколько ты беременна?

– Уже четыре месяца…

– И только теперь сказала! А почему не видно?

– Еще рано. Погоди два-три месяца, знаешь как разнесет!

– Лелька! Это ж здорово! У нас будет малыш! – радовался Евгений предстоящему отцовству.

– Ты кого хочешь, сына иль дочь?

– Конечно, парня! Но и дочка – подарок! Наше с тобой дитя!

Они до ночи говорили о ребенке. Лелька знала от бабки – пока дите не родится, ничего заранее ему не покупать, однако решила посмотреть по городским магазинам, что имеется в продаже, а чего нет. Но с утра, как всегда, зашла в пивбар.

За столиками сидели люди. Дети хрустели чипсами, взрослые пили пиво. У стойки двое парней в камуфляжах обсуждали контракт, заключенный сегодня в военкомате.

– Меня отец выдавил. Понимаешь, приволок в квартиру метелку моложе меня и требует, чтоб я ее мамой называл! Ну я и послал его! Понятное дело куда, на третий этаж…

– А у меня маманя совсем спилась. Пока жил отец – держал ее в руках. Иногда бил, я за нее вступался, жаль было. Теперь не знаю, что и делать. Через неделю ехать, а как она?

– Устрой уборщицей на спиртзавод. Через неделю трезвенницей станет, – вмешался в разговор ребят посетитель из-за стола.

– Да кто ж возьмет алкашку? – не поверил парень в услышанное.

– А туда только такие идут. Их с великой душой берут. Выгодно всем! Зарплату не платят, а пей спирт хоть жопой. Ну, четыре-пять дней, и все вырубается в организме. Перебор иль пары спирта так действуют, только пить бросают все. Я там свою сеструху вылечил, без булды говорю. Она и нынче даже на пиво не смотрит, хотя семь лет прошло.

– Попробую завтра отвести ее. Спасибо за совет.

– А не за что! Мужикам «торпеды» вшивают, кодируют, под гипноз суют, да ерунда все это. Действует на время. А вот спиртзавод – сам убедился…

Парни ушли. Лелька, разговаривая с Юлей, приметила человека, лежавшего в углу, прямо на полу.

– А это что такое? Почему он здесь валяется? – возмутилась Лелька.

– Куда ж ему деваться? – вздохнула продавщица.

– Ну давай! Разреши всем алкашам здесь отсыпаться. Самих закроют, – нахмурилась баба.

– Он не алкаш! Иль не узнала сторожа?

– А почему здесь спит? Нашел место, где свалиться!

– Николай не пьяный. Ему деться некуда, – вздохнула Юлька.

– Как это некуда? Комнату имеет.

– Его оттуда выгнали.

– Кто?

– Мужики какие-то! Всего избили. Еле пришел сюда. В больницу бы его.

– Не надо меня в больницу, девчатки. Малость оклемаюсь, ворочусь к себе, авось не убьют, побоятся Бога, – услышали обе.

– Теперешние никого не стыдятся. Вызывайте милицию, чтоб помогли человеку, если не хотите его потерять, – подал голос старик, сидевший за ближним столиком. Он взял свой бокал пива и подошел к Николаю: – Ha-ко, родимый, испей, охолонь душу…

– Не хочу, человече. Испаскудили меня поганцы. Сворой колотили, пригрозили урыть, коль в милицию обращусь. Их много, а я один, кто вступится, ежели нагрянут?

Через час милиция забрала из комнатушки Николая ораву мужиков. Все они оказались переселенцами с разных концов земли.

В тот день Лелька забыла, куда и зачем она направлялась. Женщина убрала в комнате, помогла Николаю умыться и переодеться. Купила ему постельное белье, продукты, кормила, давясь слезами, а сторож рассказывал:

– И мне не боле других от жизни хотелось. Чтоб крыша над головой имелась, кусок хлеба, глоток воды ко времени и покой для души. Да только не везло всю жизнь. В коллективизацию, я тогда совсем голожопым бегал в своей деревне, мать с отцом отказались идти в колхоз. Их коммуняки вместе со старшими детями поставили лицом к стене дома и расстреляли всех. Я к бабке с дедом убежал, у них жил. Они меня на счетовода выучили. Взяли в колхоз работать. Ну, так-то три года прошло. Меня все заставляли в комсомол вступить. Я впрямую не отказывался, боялся, на больных стариков кивал, говорил, что на миг одних оставить жутко. Ну, оставили на время. А потом парторг ко мне прикапываться стал. Почему я на собрания не хожу, а в кабинете у меня нет портрета вождя. Ну, я ему в ответ, мол, буду в городе, куплю и повешу. А он, змей, тут же принес и велел определить. Я скок на стул, не достал до гвоздя. Стол бумагами завален. Я взял газетные подшивки, подложил себе под ноги и повесил портрет. Когда оглянулся, полный кабинет людей. Я даже не понял, зачем их столько собралось. Но вечером дошло, когда за мной чекисты нагрянули и, скрутив в червя, в «воронок» сунули – за то, что посмел своими грязными копытами по портретам вождей ходить. Напомнили про подшивки. О родителях и старших детях вспомнили, назвали меня контрой и согнали на Колыму. – Заплакал беззвучно, тихо и страшно.

– Дядя Коля, успокойся, прошло это, – дрожал голос Лельки.

– На мне цельных три года охрана зоны тренировала сторожевых собак. Знаешь, сколько раз я прощался с жизнью? Всякий день.

– Но ведь прошло это уже давно…

– Внученька, глянь! – закатал рукав рубашки, оголив руку.

Лелька никогда не видела ничего подобного. Вся рука была в шрамах, рубцах. Там и тут ямки, дыры – следы вырванных мышц. Ни одного сантиметра нормальной здоровой кожи. Лельке стало холодно, ее трясло.

– Не только эта рука, все тело искромсали. Но более всего – душу. Она и теперь болит. Меня трижды хотели расстрелять. Один раз, ну как назло, в ту секунду подо мной оттаявший пласт земли обвалился, и выстрел меня уже минул. Вдругорядь ружье дало осечку, а в третий, только в меня прицелился охранник, его самого сбил с ног волк. Видно, сам Господь послал зверя на спасение мое. А через пять зим реабилитировали вместе с другими. Ну, думал, заживу теперь вольной птахой. Да хрен там… – закашлялся старик. – Вернули нас по домам. Ну и я приплелся в свою деревуху. А там все искоса плюют в мою сторону. Что им реабилитация? Наипервейшим вражиной народа обзывали, хотели спалить в избе живьем. Едва успевал гасить, а потом надоело серед зверья жить, да и работу в колхозе не дали, ушел я в город ночью по совету старика Антона – соседа моего. Он позвал к забору, что разделял нас, и говорит: «Слухай, Миколай, нешто в толк не возьмешь, что не можно тебе быть меж наших селян? Едино спалят иль зашибут. А второй жисти никому не дадено. Шел бы ты отсель своей волей, покуда ноги с жопы не повыдирали».

Я и спроси: «А за что? Ведь на меня напраслину возвели, аж на Колыму выкинули, мне на пятидесятиградусном морозе собаки бока рвали, доставали требуху. Горемычнее меня во всем свете нету. И даже в родной избе оклематься не даете, гоните со своего угла, ровно колымские сторожевые овчарки!»

Антон насупился и ответил: «Не я тому приказчик, кто на твою голову топор давно держит. Весь деревенский люд супротив тебя. Ты до тюрьмы в счетоводах был. Сам, особняком жил. Не знался ни с кем и не дружился. Спроста ли это – жить серед люду кротом? Не уважают таких! Ан и родители твои тоже – единые в деревне имели пасеку, коня и двух коров, свиней да птицу всякую. Но в колхоз ничего не хотели отдавать. Застрелили их, а ты такой же вырос. Копия родителей. Зачем наших злишь? Не вводи в грех. Тебе ж лучше. Пока живой, упреждаю: сбегай отсель шустрее. Може, к старости воротишься, коль дотянешь. А покуда беги. Под утро избу спалят. Знаю…»

А куда мне деваться? В полчаса справился и на большак вышел. Перед уходом с дома встал на колени перед родительскими иконами. Просил Господа спасти мое гнездо от погибели и разорения. Молил Бога, чтоб оголтелая звериная свора не причинила ущерба дому и отступила б от избы. Ну а сам, чуть свет, пришел в город.

Выдохнул старик тяжелый ком и сказал:

– И что думаешь, сыскал я лучшую долю? Да зассы блоха мои глаза, если сбрешу! Пусть бы свои, деревенские, убили и схоронили на родном погосте.

– Да кто ж в городе мог обидеть? – удивилась Лелька неподдельно.

– А хотя б те, что с комнатухи согнали! Знаешь, как они вломили за то, что не согласился сам уйти? Все кишки отбили паскудники! Нынче собаку приведу, чтоб защитила при случае и пивнушку помогала б охранять.

– Вот это хорошая мысль! – похвалила она сторожа.

Тот глянул на Лельку, улыбнулся:

– Хорошая ты женщина, душевная, теплая. Зря про тебя грязные слухи пускают. Таких, как ты, побольше б в свете, люди легше жили б.

– А что за слухи? Я кому помешала?

– Мало ль зверья серед горожан? Вот один из них в наше заведение вперся и на весь бар, будто высрался, ляпнул, что он тебя в притоне имел как бабу! Ну, Юлька его матом осадила, повелела выйти. Он на нее хайло отворил. И брякнул, мол, видать, и ты как хозяйка! Сознайся, как предпочитаешь сношаться, я тебя прямо тут, без отрыва от производства, оттяну. Ну, он не знал, на кого нарвался! Это же не Юлька, а конь с яйцами! Она вытащила засов, на который изнутри двери на перерыв закрывает, да как оттянула промежду плеч. А потом по морде, под яйцы, в бока насовала. Когда тот взвыл, выволокли мы его с пивнухи, чтоб вовсе не порешила. Юльке запросто. Мы ее вдвух с Иваном, шофером нашим, еле удержали. Ну и баба, в драку лезет ровно оборзелая.

– И правильно нашкондыляла! Когда это было?

– С неделю назад. Но тот мужик больше не приходил. Юлька ему все желания враз отбила.

– Мне она ничего не сказала!

– А и нам велела молчать. Мол, мало ли что брехнет дурной пес… Не расстраивайте человека по пустякам. С такими козлами сами справимся.

– Дядь Коль, а что, у вас семьи не было?

– Была. Да не стало, – отмахнулся мужик.

– Куда ж делась?

– То долгий разговор…

– А давайте мы вам жену найдем!

– На что она теперь? То бы лет тридцать раньше!

– Сейчас тоже не поздно. Вон сколько бабок в одиночестве маются! Любая с радостью пойдет за вас! – рассмеялась Лелька.

– Лапушка! Мне любая не нужна. А лишь та, к какой душа ляжет. Я ж не пес, чтоб всякую сучку лизать. Пусть старый, квелый, но человек и мужик. И ко мне, не смотри что вот такой облезлый, старухи сами приходили, сватались за меня. Угощения всякие приносили. А одна, что вот за этой стенкой перхает, вовсе одолела. Двух дедов пережила, на погост спровадила, нынче вздумала меня к своему подолу прибрать. Ну, я ее месяца три в замухрышках видел. А тут гляжу, умываться стала, опять же причесываться научилась. Протезы, что во рту, белыми стали. Скинула старые тапки покойного мужика, купила босоножки. И, прости меня, Господи, когти на ногах покрасила – той краской, что от могильной оградки мужика осталась. Вылить было жаль, вот и применила. Я, как узрел, слова вымолвить не мог. А она, старая мочалка, говорит: «Пошли, Миколай, ко мне, чайку попьем. Я блинков напекла кстати. Все ж вдвух веселей вечер скоротаем. Чего один сидишь как сыч?»

Я как пригляделся, а у ней и на руках той краской все помазано. Ну и дал ей отставку. Сказал, что рубахи ей надо менять раз в неделю, а не от Пасхи до Рождества. И рожу мазать в ее возрасте неподобно. Да и не хочу стать третьим покойным мужем. С того дня уже не крутит хвостом передо мной, шмыгает враз в свою конуру. Я и обрадовался, думал, навсегда от них отвязался. Но… зассы блоха мои глаза, их будто прорвало. Каждый день новая прется. Совести у старух не стало. Постыдно прыгают на шею. Но я их отваживаю враз.

– Выходит, ни одна не понравилась?

– Детка моя, ведь я жизнь считай что прожил. Хорошо иль нескладно сложилось в судьбе, оно все мое. Теперь только покой нужен. Ну разве самого себя не сумею обиходить и доглядеть? Как бы тогда на Колыме выжил? А ведь вона сколько лет там промаялся! Да и не верю ни одной. Все лиходейки и никчемницы, лысые сороки. А уж лентяйки и лежебоки – равных нет.

– Погоди, ты всех женщин вот так позоришь?

– Э-э! Нынешним поневоле крутиться приходится, иначе передохнут как мухи. Теперешние бабы и за себя, и за мужиков надрываются. Я не слепой. Все вижу. Хоть та же Юля – целыми днями на ногах, сама подаст, уберет, все бокалы и столы, полы и окна помоет. Крутится баба, заработать хочет. В нашей пивнушке чище, чем в больнице. И на Юльку приятно поглядеть. Я не о таких, а о своих ровесницах. Они мало чему научились от родителей. Готовить, стирать, убирать не умели. Потому, возьми нынешних старух, они своих сказок не знают, с книжек читают внукам. А вот мои бабка с мамкой прорву сказок знали, хотя читать не умели. Сами себя и детей лечили. А готовили как! Да где это все? Забыто! Ты вот спроси любого про расстегаи! Никто не знает! Хотя русское блюдо! А заставь горожанку испечь пирог с клубникой. Одна из тысячи сумеет. Остальные даже не ели. Дети в детсадах растут, телевизоры да улицы ихние воспитатели. В наше время тем только бабки и деды занимались, не доверяли своих кровинок чужим. Ить выросшее без сердца, возмужав, отринет бездушную родню и никогда не согреет старость, не любившую младость…

Лелька возвращалась от Николая уже в сумерках. Вспоминала разговор со сторожем, посмеивалась втихомолку. И перед тем как свернуть к дому, глянула вперед. Прямо на нее на громадной скорости неслась машина. Женщина едва успела отскочить. Из легковушки вышла теплая компания. Горланя песни, шатаясь, падая и матерясь, мужики пошли к дому Сергея. Там, впервые за годы, горел свет…

Женщина поспешила домой, щеки пылали. Вспомнила, что всю прошедшую ночь видела во сне Сергея. Он снова говорил ей о любви, клялся, что всегда и всюду помнил только Лельку и ни одна женщина не затмила первую любовь. Сережка обнимал, смотрел в глаза нежно, зовуще, и она верила ему, ответила взаимностью. Утром, встав с постели, Лелька ругала саму себя последними словами. Стыдилась вспомнить навязчивый сон. Лишь когда умылась, забыла его. А тут, уже к ночи, он снова напомнил о себе.

– Господи! Помоги! Удержи от греха и глупости! Хотя бы ради ребенка, какого вынашиваю! – попросила Бога и, разувшись, вошла в дом.

Там она увидела, что муж собирается в дорогу.

– Жень! Далеко ли уезжаешь? – спросила дрогнувшим голосом.

– В Москву нужно. Я ненадолго, дня на три. Кое-что уладить, пробить, достать; сама понимаешь, не отдыхать еду. Ты береги себя. И не только себя, – глянул на живот.

– Боюсь одна оставаться.

– Что это с тобой? – глянул ей в глаза Женька.

– Понимаешь, Сережка приехал с кодлой друзей. Все пьяные, только вот видела, как из машины вышли. Ну а пьяному море по колено. Кто знает, какая моча в голову ударит? Я защититься путем не смогу. Побыл бы ты дома. Может, и не произойдет ничего, но я боюсь, да так, что всю трясет…

– Милая моя девочка, не могу поездку отложить, от нее для фирмы многое зависит. Никто не поймет, почему без причины отложил командировку. А и послать больше некого, все по уши заняты! Я поеду, а ты отдохни, выспись.

– Нет, Жень, завтра пойду ларек посмотреть. В самом центре города продают. Я уже с хозяйкой договорилась на девять утра. Она меня ждать будет.

– Чем она там торговала?

– Сигареты, чай, кофе, жвачки, конфеты, шоколад – короче, всякая мелочь. Но, как говорит, торговля шла неплохо.

– Зачем же продает?

– Продавщица спилась. По нескольку дней не выходила на работу.

– Чего не заменила ее?

– Эта пятая. Прежние такие же…

– Сама бы торговала!

– Ей далеко за шестьдесят.

– Завязать с торговлей решила?

– Кто ее знает? По телефону много не скажет. Увидеться нужно. Да и помещение стоит посмотреть. Может, там и говорить не о чем.

– Будь внимательна. Не оформляй, покуда не вернусь. Меня подожди.

– Хорошо, – отозвалась Лелька.

– А ты что надумала с тем ларьком?

– Продукты там можно продавать. Фасованные, потому что склад маленький, но до магазина далековато.

– Где продавцов возьмешь?

– У Юльки две сестры без работы сидят. Их и найму. Моя быстро научит, что к чему, да и сами разберутся, не без головы, – усмехнулась Лелька.

Евгений, поцеловав жену, вышел во двор. Возле ворот его ждала машина от фирмы. Лелька видела, как она отъехала, и, закрыв все двери на крючки и запоры, легла спать.

Но сон словно сбежал. Женщине вспомнился разговор со сторожем, дедом Колей, и его слова о том, что какой-то засранец на весь пивбар хвалился, как он в притоне натягивал Лельку.

«Эх, проклятая судьбина! Да разве того хотела? Горе загнало в бордель, тот же козел потешается! Сколько вас перебывало! Разве всех упомнить? А и вспомни – не позорила б, смолчала б, хоть и баба! А вам, мужикам, разве не совестно, даже себя заплевать? Зачем же лез ко мне, если я такая? Силой никто вас на меня не загонял. Еще какие деньги платили за все! А теперь загаживаете, паскудники?»

Текли ручьями слезы. Тут еще встреча в парикмахерской с Софьей вспомнилась. Ее упреки…

«И везде я виновата! Нет хуже и неблагодарнее. А сами какие?»

Услышав стук в окно, она сжалась в комок и, погасив ночник, вдавилась в подушку, не дыша. Но стук повторился.

Женщина осторожно выглянула в окно. За ним непроглядная тьма.

– Лель, открой! Это я, Женька! Паспорт забыл на столе!

Вошел запыхавшийся, раскрасневшийся и сразу заглянул в спальню.

– Понятно! Решил проверить меня? Ну что ж, давай под койку, в шифоньер загляни, проверь весь дом! Что ж стоишь?

– Вон паспорт на ночном столике! Видишь, возле пепельницы? Дай его мне! И прости, что потревожил. Я опаздываю! – исчез за дверью.

Лелька выругалась площадно:

– Никто не верит! Даже когда сдохну, гроб обыщет, не положила ль под себя дублера. Только на словах все понимающие, умные, а в жизни – говно! И этот тоже… Хотя паспорт и впрямь забыл. А ну-ка и я его проверю. – Набрала номер справочной железнодорожного вокзала и услышала: «Поезд на Москву отправляется через двадцать минут…»

«Успеет», – мелькнула мысль. Но едва коснулась головой подушки, опять раздался стук в окно.

– Ну, Женька, это уже слишком! – подскочила баба и, как была в ночной рубашке, пошла открыть дверь, даже не спросив, кто пришел.

Сняв засов, сдавила в руке, сорвала крючок и не успела открыть рот, как оказалась в руках Сергея.

– Ждала меня! Соскучилась? Чувишка моя! – сдавил в объятиях накрепко, прижал к себе.

– Пошел вон! Нашел время для встречи. С чего взял, что ждала тебя?

– Открыла, не спросив, сразу! Так лишь долгожданным и любимым отворяют двери!

– Я мужа жду! – сбрасывала с себя чужие руки и злилась.

– Откуда ему взяться, с какой сырости? Кто во всем городе решится жениться на тебе? Иль ты все еще спишь и фантазируешь? – щупал бабу.

– Иль не видишь, ребенка жду!

– Дурное дело не хитрое! На это все способны. Опять на продажу? – задрал ночнушку. И тут же получил пощечину.

– Выметайся, кобель вонючий!

Сергей разозлился, закрутил Лельке руку за спину и, согнув головой к полу, опять поднял ночнушку на плечи. Лелька стонала от боли, грозила парню расправой. Обещала урыть его вместе с друзьями и матерью, проклинала Серегу на чем свет стоит. Тот хохотал. Погладив Лелькину задницу, стал расстегивать брюки и на секунду выпустил руку бабы. Женщине этого времени хватило. Она тут же огрела Сергея дверным запором прямо по голове. Парень рухнул на пол, в ноги бабы, а та вызвала милицию. Успела лишь накинуть халат.

Двое оперативников выволокли Серегу во двор и потащили к машине.

«Что ж я наделала? Ну к чему сдала его ментам? Теперь сплетен по городу не оберешься. Мало их было?.. Нынче и вовсе посмешищем стану средь горожан. Проходу не дадут. Эх-х, Женька! Ну зачем уехал так некстати? Вдвоем вломили б гаду, он трусливый, больше не появился б…»