Текст книги "Рукопись Бэрсара. Сборник (СИ)"

Автор книги: Елизавета Манова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 49 страниц)

Полным – полно моих квайрских знакомых в Лагаре, и у них не хватает ума сторониться меня. На рынке и в гавани или в портовых харчевнях я случайно, хотя неслучайно, приветствую их, и они снисходительно утоляют мое любопытство, горькую жажду изгнанника, так смешно потерявшего Квайр.

Лагарцы знают, что я участвовал в этой войне – квайрцы нет. Лагар, Тардан и Бассот понимает, какой была эта война – квайрцы нет. Словно и не было в Квайре великой войны, съевшей десятки тысяч людей, разоренного Юга, сожженного Биссала.

Петушиное чванство, упоение победы, но никто не способен представить, во что она нам обошлась. Тоже ошибка? Нет. Баруф хочет выиграть время, и поэтому беженцев не пускают в столицу, а людей из столицы не пускают на Юг.

Квайрцы ликуют, торгуют, живут, как жили; опустевшие села готовы снимать урожай, армия, получившая жалованье и награды, в полной готовности перебиралась в Согор, и порою желание обмануться заставляет меня хоть на миг, но поверить, что все хорошо.

Трудно – даже на миг. В Квайре нехорошо. Под напряженной пленкою тишины то здесь, то там водоворотики возмущений. Пока локальные очажки, но каждый чреват серьезным бунтом, и если чуть – чуть ослабнет власть… И чуть заметное оживленье: вельможи ездят из замка в замок, и кто – то уже закупает ружья; калар Назера гостит в Лагаре и пробует почву при дворе. И это все означает: скоро.

Тубар объявился, и мы с Эргисом званы. Именно так: я и Эргис. Приятно. Старик определяет Эргису новый статус: не просто Эргис, а биил Эргис Сарталар, которого надлежит ублажать и бояться. Пока что они боятся его ублажать.

Обед с приветственными речами, достаточно узкий круг – армейские офицеры, и кое – кто из вельмож: нейтралы, но настроенные пробэрсаровски. Хозяин был мил, а гости еще милей; немного растерянный Ланс опекал Эргиса, я честно выдерживал образ, но вот, наконец, все кончилось, и мы с Тубаром одни.

Одни в том самом покое, где были весной, и круглая рожа луны торчит над окном, как прожектор.

– Вот мы и свиделись, – говорит мне Тубар, будто и не было этого длинного дня, пышных речей и томительных разговоров.

– Да. Мне опять повезло.

Кивает, он но не глядит на меня. Разглядывает парчовую скатерть, обводит пальцем узор.

– Поздравить бы мне тебя, – наконец говорит он, – а душа не лежит. Великие дела ты совершил и великие труды принял… а не лежит. Тяжко мне с тобой говорить.

– Опять я провинился?

Он угрюмо покачал головой.

– Как добрался до меня Ланс, я всю ночь из него душу вытряхивал. Уж больно чудно: в Приграничье целое войско вошло, а оттуда едва половина, да и ту будто черти грызли. А Крир из того же места – да нещипанный. Прям колдовство.

– Ну и что?

– Не по – людски это, – сказал он угрюмо. – Я солдат и по врагам не плачу, но чтоб так…

– Не пойму я вас что – то, биил Тубар! Вам жаль кеватцев?

– Мне себя жаль, что до такого дожил. И я, парень, грешен. И пленных вешал, и города на грабеж давал. Коль счесть, то и на мне не меньше душ, чем ты в тех лесах положил. Молчи! – приказал он. – Я все знаю, что скажешь. Мол, нельзя было по – другому. А так можно? Сколько тыщ в землю положить… не воевал, не отгонял… просто убивали, ровно сапоги тачали иль оружие чинили. Да люди ль вы с Огилом после того?

– А кто? Кто? – закричал я. – Будьте вы прокляты! – закричало во мне Приграничье. – Сначала заставили растоптать свою душу, а теперь говорите, что я жесток. Да, я жесток! А вы? Вы – то где были, прославленные полководцы? Почему вы сами это не сделали – по – людски?

– Тише, парень, – грустный сказал Тубар. – Разве ты жесток? Видывал я жестоких, ягненочек ты против них. Жестокость – это понятно. А тут… Чужие вы с Огилом. Не люди вы. Не могут люди так… убивать, как поле пахать… без злобы.

Так тихо и грустно он говорил, что мне расхотелось кричать. Я просто молча глядел на него и слушал, что он говорит.

– Не дозволяю я этого, парень. Покуда жив – не дозволю. Если эдакое в мир пустить… и так – то зла хватает… Ну, что скажешь?

– Думаете, что я не того же хочу? Да, я чужой. Да, я воевал так, как воюют у нас. Но воевал – то я за то, чтобы не стали такими, как мы! Возьмите это на себя, доблестный тавел! Сами защищайте свой мир!

– Да, – сказал он почти беззвучно. – Знаю, чего ты хотел. Все будет. И поздравительное посольство в Квайр… и союзный договор подпишем… Крир – то в Согоре… есть чем убедить.

– Как цветы на могилу? Значит, мы больше не увидимся, биил Тубар?

– На людях разве. Ты уж прости меня, Тилар. Старый я. Кого любил – считай, все умерли. Оставь мне того молодца, что мне в лесу глянулся, а в деле полюбился.

– Спасибо, биил Тубар, – ответил я грустно. – Прощайте.

– Постой, Тилар. Те парни, что с тобой были… забирай их себе. Не надо мне твоей заразы в войске!

– Спасибо, биил Тубар. При случае отдарюсь.

– Иди! Нет, постой! – он вылез из – за стола, подошел – и обнял меня.

Я заново покорю Кас. Прошло то время, когда приходилось кланяться и просить. Мне нужен послушный Кас и послушный правитель – и никакой возни за нашей спиной!

Маленький праздник: приемная дочь Эргиса выходит за одного из лесных вождей. У нас в гостях половина леса; три дня мы буйствуем, пьем и стреляем, и наша невеста стреляет не хуже гостей.

Удовольствие не из дешевых, зато Касу понятно, что стоит мне только свистнуть…

Никто не знает, сколько у меня людей.

Никто не знает, сколько у меня денег.

Никто не знает, чего я хочу.

Мне бы еще выгнать отсюда попов – кеватцев. Это не так уж сложно: Бассот не верит в Единого, и даже те, кому положено верить, втайне предпочитают лесных богов. Пожалуй, мне стоит связаться с Нилуром…

Целый день я на людях, и люди меня раздражают.

У Суил в глазах ожидание, и она сторонится меня. Я знаю, чего она ждет. А я жду вестей от Зелора.

Зелор оберегает его. Братство хранит своего убийцу. Зелору не надо ничего объяснять, он понимает меня. И он уже перехватывал нож и отводил ружье. Пока.

Мне больше не снится Приграничье. Мне снится стремительная река, которая уносит его. Его. От меня.

В Малом Квайре кипит работа. Асаг добрался и до реки и укрепляет подмытый берег. Хозяйство Братства ему по плечу, он счастлив, он пьян от работы. Все вертится словно само собой: завозится лес, куется утварь, разосланы люди на поиск руды. Мы будем сыты этой зимой – те, что есть, и те, что придут.

Хорошо, что он снял с меня эти заботы. Или плохо? Я жду.

Эргис растворился в лесу. Кует железо, пока горячо: гостит у новой своей родни, раздает подарки, мирит врагов.

Хорошо, что он, а не я. Или плохо? Я жду.

А вот и вестник беды: гон Эраф убежал в Кас.

Он не сразу ко мне явился. Выждал несколько дней, принюхался, осмотрелся – и прислал слугу с письмом.

И снова, как год назад – как тысячу лет назад! – его черная трость с серебром, дипломатическая улыбка и холодок в глазах.

Я знаю: он верит мне – только мне он и может верить, но – бедный старик! – он горд, как признаться в своем поражении?

– Биил Эраф, говорю я ему, – наша встреча в Лагаре… надеюсь, я вас не обидел?

– Не будим лукавить, биил Бэрсар. Если бы в Лагаре я не оценил вашей заботы, я бы не осмелился прибегнуть к вашему покровительству.

– Мне было бы приятней услышать «довериться вашей дружбе». Вы знаете, как я к вам отношусь, биил Эраф.

Улыбается. Ироническая улыбка и облегчение в глазах. Милый старый хитрец! Нам с тобою не стоит играть…

– Что же творится в Квайре, биил Эраф? Неужели Огил посмел?..

– Нет, – отвечал он. – С вашей помощью наша дела в Лагаре завершились успешно, посему по возвращеньи я был принят сиятельным акихом весьма благосклонно и награжден весьма достойно. Мне не в чем упрекнуть благодетельного акиха. Я служил двум государям и одному правителю…

– И только он оказался вас достоин?

– И только он меня оценил. Нет, биил Бэрсар. Просто я – старый человек, и знаю запах смерти. Я хочу умереть в своей постели, биил Бэрсар!

Не надо перебивать, он и сам слишком долго молчал.

– Таласар меня ненавидит. Можете мне поверить – есть за что! Он побывал в Лагаре. Мальчишка, наглый щенок, он за одну неделю столько напортил, что я потом два месяца носился между Лагаром и Квайром, как лист по ветру! Я – старый человек, биил Бэрсар, – сказал он угрюмо. – Я служу без малого сорок лет, и все эти годы верность моя была вне подозрений. Даже недоброй памяти кор Тисулар не посмел обвинить меня в измене. А теперь, почтенный доверьем акиха, верша секретнейшие из дел, я облеплен шпионами, как утопленник тиной, я шага не смею сделать, ибо этот шаг станет ведом ему и навлечет несчастье на тех, кто не защищен доверьем акиха, как я. Никто ни от чего не защищен в Квайре! Воистину только за границей я чувствую себя спокойно, ибо не могу никому повредить. Я не смею переписываться с братом, биил Бэрсар!

– Гон Сибл Эраф в Тардане?

– Да. Господь дал ему светлый разум – не то, что мне. Я сам уговаривал его вернуться, но он не осмелился – и трижды прав!

– Разве в Квайре так опасно? Я вроде бы не слышал о новых арестах?

– Аресты? – спросил Эраф и безрадостно засмеялся. – Вы слишком давно не бывали в Квайре, биил Бэрсар! Поверьте, я порой сожалею о бесхитростных временах правления кора Тисулара. Вы помните Энвера, книготорговца?

– Конечно!

– Он, как и я, защищен приязнью акиха. Но у меня нет сына, а у него был сын, и сын этот пойман с разбойною шайкой на разбое, осужден и казнен!

– Разве Энвер? Что за чушь? И Огил позволил? Или он не знал об этом?

– Не обманывайте себя, биил Бэрсар. Аких знает все, но попустительствует злодеям. Мы стали безгласны, потому что боимся не за себя. Мы! – сказал он с тоской. – Те, что покровительствовали Охотнику и были опорой акиху Калату. А теперь мы должны замолчать. Теперь говорят банкиры. У нас две тысячи кассалов долгу, биил Бэрсар! Юг разорен, треть мужчин в стране перебита. У нас непомерная армия, которой надо платить и которую надо кормить. Вы знаете, почему наша армия оказалась в Сагоре? Нет, не из политических соображений! Бродячие проповедники взбаламутили весь край, в Унтиме начинался бунт, и если бы он начался…

Знаю я это, мой друг.

– А знаете ли вы, что калары Назера и Глата, удаленные от двора, но не арестованные, ибо Крир не сумел предоставить доказательства их измены, удалились в свои замки и там вооружают вассалов? Если бы не отступничество кора Эслана…

– Я и это знаю, гон Эраф.

– В столице пахнет смертью, – сказал он тихо. – Никто ему не поможет. Мы молчим, потому что и наши дети превратились в заложников Таласара. И чернь. Проклятая подлая чернь, которой кишит город.

– Люди из предместий?

– Я еще не забыл родной язык, биил Бэрсар, и могу отличить бедняков от черни! Поганая чернь, гниль людская! Они слоняются возле наших домов, пьют во всех кабаках, и золото бренчит в их карманах. А вы знаете, сколько раз на него покушались? Уже трижды!

– Четырежды, – говорю я.

– И ни разу злодей не был пойман! Их просто убивали на месте потому что мертвые не болтают.

– И вы сказали Огилу?

– Да. Я был допущен к нему для беседы наедине и сказал то, что почитал неизбежным сказать. – Поглядел на меня и невесело усмехнулся: – Как спасти того, кто не хочет быть спасенным? Он дал мне понять, что у меня есть и свои дела, а это значило, что судьба моя решена, ибо мне известно, сколь болтливы дворцовые стены. Мне предстояла поездка в Тардан, но едва я узнал, что аких удалил от себя Дибара…

– Дибара? Биил Эраф, скажите, что это неправда! Биил Эраф… о, господи!

Сижу, закрыв руками лицо, и в глазах у меня река. Серая, стремительная река, которая уносит его. Его. От меня.

Что мне этот Квайр и это мир? Что мне все эти пустяки, разделившие нас? Баруф, друг мой, брат мой, мой соплеменник, неужели тебя убьют? Неужели я позволю тебя убить?

Я позволил его убить. Шестое из покушений. Утром. Он шел во дворец, а в одной из дворцовых башен его уже ждал убийца. Стреляли дважды. Первой пулей ранен солдат из конвоя, вторая была его. Будь с ним Дибар, он бы его прикрыл, и забрал бы себе его пулю, но Дибара он отослал в Согор. И кто – то успел прикончить убийцу, потому что мертвые не болтают.

В Касе объявлен траур. Я хочу, чтобы Кас плакал о нем, и Кас о нем плачет.

Разбитая пополам несуразная жизнь. Я слишком давно быль готов, и это почти облегченье. Боль легче, чем ожидание.

А в Квайре уже началось.

Лесная граница пока не закрыта, и новости в полном объеме приходят ко мне. Три дня опоздания – по местным понятиям сразу. Как жаль, что Зелор так сурово отверг передатчик…

День первый. Растерянность, страх – и внезапные беспорядки. Квайр отдан взбесившейся черни. Подонки врываются в дома горожан, грабят, убивают и жгут. В предместьях молчанье, городские ворота закрыты, гарнизон безмолвствует.

День второй. Войска подавляют бунт. Тадас Таласар объявляет себя акихом, приводит к присяге войска и клянется перед народом раскрыть заговор убийц и безжалостно покарать тех, кто лишил нас Спасителя Квайра.

Первый – убийства, третий – аресты. Опустел для меня Квайр. Все, кого мы с Баруфом прежде считали друзьями, кто был прозревающий совестью этой страны. Их не в чем было бы обвинить. Те, кого можно, сейчас в дворцовых подвалах.

День пятый. Преждевременное восстание каларов. Смерть Баруфа сорвала их планы, и они пропустили свой шанс. Все. Калар Эсфа, прославленный победитель Кевата, уже подводит к Назеру войска. Бойня. Квайрцы против квайрцев. Дожили!

Суды, казни. Гарнизоны во всех замках. И – тишина.

Прекрасная режиссура; знакомый почерк, я и сам недавно сыграл в поставленной им пьесе. Пришел на подготовленную сцену и отыграл свой акт. Теперь играет Таласар. Фанатики и подлецы насилуют историю без страха. Но виноват – то ты, Баруф. Ты ведал, что творишь.

Теперь я знаю, что тебя сгубило. Олгон. Та самая порядочность, что не в рассудке, а в крови. Ты этого не смог. Спасибо и на том.

Суды, аресты, казни; казни без судов, убийства без арестов – наш святой Баад при деле! Убийца за работой. Хороший аргумент нашел ты в нашем споре!

Прости меня, Баруф! Не мне тебя винить, ведь сам я убежал, удрал, как трус, чтобы не брать на душу эту мерзость. Но ты был прав. Все верно, нет других путей.

Все ложь. Я не хочу поверить в эту правду и в эту правоту пути по трупам. История рассудит? Нет. Она беспамятна или продажна. Мы не войдем в историю, Баруф, и это правильно. Неправильно лишь то, что ты ушел, и я один. Один – чтобы доделать. Один – чтобы спасти все то, что ты сумел, от самого тебя и от себя. От нас.

Мне стыдно. Ты подобрал меня в лесу, заставил выжить – сделал человеком – а я тебя покинул и позволил, чтобы тебя убили. А я? Кто будет знать всю правду обо мне? И кто меня осудит?

3. Прощание

Почтенные люди не разъезжают весной. Они подождут, пока не просохнут дороги, а после спокойно и чинно отправляются по делам. Меня же весна обязательно сдернет с места, и я тащусь, ползу, утопаю в грязи на топких лесных путях – как видно, не стать мне почтенным.

Я даже люблю эти хлопоты и неуют, живую тревогу весеннего леса, его особенный детский шумок. А можно и проще: терпеть не могу засад. Засад, перестрелок, потерь. Я лучше съезжу весной.

Весенняя синева сквозь черную сеть ветвей и запахи, звонкие, как свобода. Моя коротенькая свобода от дома до цели, длинною ровно в путь.

Будем довольны и малым: я в пути, я свободен, со мною Эргис и десяток надежных ребят – только парни Эргиса без соглядатаев Братства. Словно я вылез из панциря и накинул просторный тапас.

Нет. Я все равно не свободен. Я поехал с Эргисом не потому, что хотел с ним побыть. Я просто не мог бы оставить его в Малом Квайре. Сейчас у него и у Сибла поровну сил, и я не хочу вместо Каса найти пепелище.

И в путь я отправляюсь не от тоски по грязи, а чтобы как следует образумить Асага. Асаг – есть Асаг, и его достоинства равны недостаткам – он видит лишь то, что ему достаточно видеть. Пока управляю я, он держит сторону Братства, дадим же ему Малый Квайр – пускай он увидит все. Асагу придется утихомирить Братство. Как только все поползет у него в руках, он сразу затянет подпругу. Это мне не следует быть жестоким – Асагу дозволено все…

Деревья чуть разошлись, и можно догнать Эргиса. Мы едем с ним рядом, и нам не хочется говорить. Нам просто хочется ехать рядом, взглянуть, улыбнуться – снова молчать. И вдруг:

– А ко мне давеча Ларг приходил. Урезонивал: чего, мол, с Сиблом не лажу. Братьев, мол, не выбирают, всяких любить должно.

– А Сибла он урезонил?

– Его урезонишь! Ему господь на двоих отвалил: ума – палата, а норова – хлев.

Асаг управится, думаю я. Мы с тобой добрячки, Эргис, мы не прожили жизнь в Садане.

– А как с выкупными землями?

– Подерутся, – отвечал Эргис спокойно. – Пирги землю продали, а талаи не признали – угодья – то спорные. Ничего, – говорит он, – пирги сильней. А ежели талаи на юг пойдут, мы им, глядишь, против олоров поможем.

Все правильно, мне уже не нужны олоры. Кеват окончательно выведен из игры.

– Никак не привыкну, что нет Тибайена, – говорю я Эргису: кому еще я могу такое сказать? – Мне его не хватает.

– Горюешь?

– Не очень. Просто пока был жив Тибайен, мы могли не бояться Квайра.

Он нахмурился и подогнал коня, потому что деревья опять сошлись, и теперь можно ехать только гуськом и вертеть в голове невеселую мысль, которую я не доверяю даже Эргису.

В прошлом, описанном Дэнсом, Тибайен скончался бы через пять лет. Умер, добравшись до берегов океана и посадив на престол младшего из двоюродных внуков – в нарушение всех законов. Арт Каэсор оказался достоин деда, но сейчас ему только семнадцать лет, и он третий из сыновей.

Первое изменение, которое можно считать закрепленным. Лучше теперь не заглядывать в книгу: мы уже в неизведанном – и куда мы идем?

Нет, мне не в чем особенно себя упрекнуть. Когда я вступал в игру, ставка была ясна: жизнь живущих рядом со мной людей – единственно живущих, потому что те, другие, которых я знал, еще не успели родиться.

А теперь другая игра, и снова все ясно до тошноты: по Дэнсу завоевание региона обошлось бы примерно в сто тысяч жизней. А победа Квайра без всяких «бы» обошлась примерно в сто тысяч жизней. И еще ничего не исключено, даже если маятник теперь качнется из Квайра, даже если это начнется через десяток лет. И снова та же цена?

Что же делать бедному игроку? Драться с историей, выдирая из глотки сотни тысяч единственных жизней, что она норовит сожрать. И зачеркивать других – еще не рожденных. Полтора миллиарда Олгонцев, треть населения всей планеты. Мои современники – друзья и враги, просто прохожие, лица из хроники, кто – то или никто – но их не будет, даже если они родятся. Это будут совсем другие люди – пусть даже лучше или счастливей – но все равно не они. Где грань: которая определяет убийство: те мои современники – эти тоже, я жив в двух веках – они каждый в своем, но разве это значит, что один живее других и можно кого – нибудь предпочесть?

В тоске моей давно уже нет остроты, вполне умеренная тоска; наверное, я так усердно жую эту мысль всего лишь для оправдания перед собой: я этим мучился, я думал об этом.

Я этим мучился – но я не выскочу из игры. Как я могу выскочить из игры, если я – рулевой, который ведет свой корабль через забитое скалами и минами море? Если все, что я сделал, погибнет, выскочи я из игры? Если так хочется посмотреть, что же из этого выйдет.

Но детский лепет весеннего леса, и птичий гомон, и запахи, звонкие, как свобода. Мне вовсе не хочется ковыряться в душе, расчесывая ее болячки. Есть день, который я вырвал у Каса, и, может быть, хоть раз этим летом я увезу с собой Суил, и мы побудим с нею вдвоем – она и я, свободные люди, принадлежащие только себе.

Я не смогу увезти Суил. Гилор слишком мал для таким путешествий, а Суил не оставит его одного. Она права – мы не можем доверить ребенка Братству. Оно уже предъявляет права на Гилора и ждет – не дождется, когда же сумеет его отнять.

В такие минуты я ненавижу Братство. Мало ему меня самого – оно лезет в каждую щель моей жизни, заставляет меня притворяться, становится между мной и Суил. Бедная девочка, ей еще хуже, чем мне. Я хоть уехать могу, затеряться в дороге, ненадолго исчезнуть в лесу, а она на виду под назойливым взглядом Братства и ревнивыми взорами женщин – страшной силы Малого Квайра. И если эта сила пока помогает мне, в том заслуга только Суил…

– Эй, Тилар! – говорит Эргис. – Ты чего смурной? Не отпускает?

– Не отпускает, – отвечаю уныло. – Слушай, Эргис, с Угаларом ты связь держишь?

– Ну, не то, чтобы связь…

– Мне надо бы с ним повидаться на обратном пути.

– А чего не с Криром?

– Хорошо бы ему навестить Исог.

– И чтоб все шпионы за ним?

– Ты прав, – говорю я ему. – Я напишу Криру.

А лес не спеша перематывает дни – от утра к полудню, от полудня к ночлегу; мы едем, ночуем, посиживаем у костра; я вовсе не тороплюсь – мне незачем торопиться. Мой мозг и моя душа не в ладу, вот в чем опасность…

Мозг вовсе не против того, что творится в Квайре. Таласар истребляет знать? Это неплохо. Он ослабит сильных и тем облегчит земельную реформу. Уничтожает инакомыслящих? Квайр, конечно, за это еще заплатит, но пока это укрепляет квайрскую церковь и способствует ее отделению от Единой. Таласар ввел полицейский режим, все боятся всех, армия непомерна велика для страны – ну и что? Таласар не бессмертен, а чтоб провести страну к другому укладу, на долгий срок нужна очень сильная власть. Уйдет Таласар, и Квайр когда – нибудь выйдет из мрака могучей страной с неплохой промышленностью и крепким крестьянством. Ни я, ни Баруф не сумели бы этого сделать, не ввергнув страну в муки гражданской войны.

А душа? Ей тошно и стыдно за то, что мы принесли в этот мир. Баруфу легче, он вовремя умер…

А лес не спеша перематывает дни, и опять вокруг кислый лесок Приграничья. Его болота, его кривые стволы, и память, сидящая в теле, как рана. Никто не отыщет здесь наших могил – мы прятали их от кеватцев. Болотная жижа прикрыла остатки костров, всосала тела и оружие, смыла и кровь, и славу.

Бесславная и безрадостная война, которой я почему – то горжусь, хоть должен стыдиться. И мы приезжаем к Тайору.

Лесная деревня, сухая среди болот, домишки на сваях, чумазые ребятишки, и встреча по протоколу. И я убеждаюсь, что слава жива. Негромкая и простая, как сам Тайор и его кривоногое пламя.

Сидят у костра в гостевом покое в своих вонючих мехах, немногословные и прямые, как удар ножа, как полет стрелы. И с ними я говорю о том, что было бы болью в Касе и болью в Квайре, но здесь это просто жизнь.

Мы с ними возобновляем военный союз. Нам все равно, кто введет войска в Приграничье. Если это будет Кеват, мы выступим против Кевата. Если это будет Квайр, мы выступим против Квайра.

И девушка хегу, воин в грязных мехах, украдкой улыбается мне.

Мы уже на землях Кевата, но мне знакомы и эти места. Пока еще лес, но все выше и все суше. Мы поднимаемся по плато и скоро выйдем к истокам Истары. Теперь мы движемся по ночам и пару раз успели подраться.

Кеват распадается на глазах. Я сам приложил усилий, чтобы это все поскорей расползлось, но обстановка меняется слишком быстро, теперь это надо чинить – что намного трудней. Скорей бы добраться до места и взяться за дело…

И вот мы добрались до места. Мой давний знакомец, с которым мы никогда не встречались, но я доверяю ему.

Тимаг Фарнал, когда – то кеватский посланник в Квайре. Он был слишком честен сообщал только правду. Квайр не сломлен, твердил он в своих отчетах. Нельзя спешить, надлежит соблюдать осторожность, чтобы не вызвать опасных Кевату переворотов. Тибайену не это хотелось слышать, и Фарнал был отозван. А когда оказалось, что прав был именно он, его ввергли в опалу и сослали в одно из имений. И все каждый раз, когда подтверждался один из его прогнозов, только молиться, чтоб Тибайен не вспомнил о нем.

Гон Эраф отозвался в нем вполне благосклонно, и я написал Фарналу еще перед первой войной. Без всякой надежды, просто нащупывал точки опоры в Кевате. И неожиданно получил ответ – умный, достойный и весьма осторожный.

Он не был моим разведчиком: не выдавал никаких секретов, не сообщал ничего, что можно считать государственной тайной. И все – таки он мне давал не меньше других – тех, что вели разведку и сообщали секреты. Он был для меня ключом к Кевату, он помогал мне понять Кеват, почувствовать изнутри; я это использовал в работе с другими – с теми, кого вовлекал в заговоры, кого подкупал и кого выручал из беды.

– Вот мы и встретились, саэссим, – сказал мне Фарнал. Совсем такой, как я представлял: невысок, довольно скуласт, как положено кевату хорошей крови. Умные глаза, насмешливый рот и обильная проседь в холеной бородке.

– Я рад вас видеть, эссим Фарнал. А это мой побратим и правая рука – биил Эргис Сарталар.

– Я рад увидеть биила Эргиса, – с усмешкой сказал Фарнал. – Я всегда ценил его высоко. Никто не давал за его голову больше, чем я.

Эргис не без ловкости поклонился. Он так обтесался за все эти годы, что неплохо смотрелся бы и во дворце. И за роскошным ужином он тоже неплохо смотрелся. Я даже немного гордился им: тем, как он держится, как он ест, как поддерживает пустую беседу.

Но мне не до светских бесед, и я веду разговор к тому, зачем я приехал, и в чем Фарнал обещал мне помощь.

– Да, он здесь, саэссим, – отвечает Фарнал. – Это было не очень просто, потому что гарет имеет причины не доверять никому. Но и не очень сложно, потому что он помнит о нашей дружбе с сагаром Валдером. Мне странно до сей поры, – говорит Фарнал, и улыбка, насмешливая и печальная, скользит по его лицу, – почему другие, знавшие о нашей дружбе, никогда не вспомнили обо мне.

А вот и решительная минута – мы с Фарналом входим в его кабинет, и тот, ради кого я приехал, поднимается нам навстречу. Он чем – то очень похож на Эргиса: такой же быстрый, все замечающий взгляд и та же упругая сила в движеньях.

– Приветствую вас, гарет Сифар, – говорю я ему. – Я мог по достоинству оценить вашу доблесть, и очень благодарен эссиму Фарналу за то, что он дал мне возможность увидеть вас.

– Спасибо на добром слове, – сказал Сифар и быстро взглянул на Фарнала.

– Мой гость, визит которого я считаю честью, саэссим Итилар Бэрсар, – ответил Фарнал не без тревоги.

Сцена достойная хороших актеров! Сам – то я совершенно уверен, что Сифар не нарушит законов гостеприимства, Фарнал же в этом совсем не уверен, и Сифар, по – моему, тоже.

И я говорю:

– Наша вражда позади, гарет Сифар. Война закончена, и пора заключить мир – или перемирие, если вам это больше по нраву.

– Совсем не по нраву, – ответил он хрипло, – и если бы не уважение к дому… Мне не о чем говорить с убийцами и колдунами!

– Ну да, – сказал я с усмешкой. – Мы убивали людей, которые шли к нам в гости. Мы вас позвали, и вы явились нас навестить. Оставьте, гарет! Вы пришли на нашу землю, а не мы на вашу. Оружие выбирает оскорбленный!

– Мы честно воевали! – сказал он яростно. – Не нападали из – за угла и не колдовали!

– Ну да! Сто двадцать тысяч против тридцати. Очень честно! Оставьте, гарет, – опять сказал я ему. – Эти счеты уже потеряли смысл. Нам пришлось убивать вас из – за угла потому, что вас было в четверо на одного, и потому, что вы пришли на нашу землю, чтобы убить нас и сделать рабами наших детей. К чему эти оскорбления, гарет – мы что, плохо воевали?

– Да нет, – ответил он, – я такого не скажу.

– Вы проиграли войну, когда Тибайен сместил сагара Валдера. Глупо и несправедливо – но нас это спасло. Я уверен, что по своей воле Валдер не пошел бы на Исог. Он потерял бы еще сорок тысяч, прорываясь через малые крепости, но вывел бы в Средний Квайр остаток войска с несломленным духом.

– Да, – угрюмо сказал Сифар.

– Поверьте, я искренне сожалею о смерти сагара Валдера. Будь он жив, я искал бы встречи с ним. Теперь же вся моя надежда на вас. Знаете, гарет, довольно трудно восхищаться врагом, но этот ваш прорыв у Исога, когда вы вклинились между нами и корпусом Тенфара… отличная работа!

– Рад слышать, – сказал он с усмешкой. – Хоть от врага…

– А ваша контратака на Тайара. Вы заставили Крира отступить, а это немногим удавалось!

– Не могу ответить на любезность. Ваше нападение на ставку Лоэрдана подвигом не считаю!

– Я тоже. Политическая необходимость. Тибайен назначил сагара Лоэрдана наместником Квайра, и потому он не должен был ступить на квайрскую землю. Извините, гарет, но будь это ставка сагара Валдера, ее никто бы не раздавил, как лесной муравейник!

– Вот это истинная правда! – сказал Сифар. – У Абилора еще хоть какой – то был порядок, а у этого…

И тут мы обнаружили, что хозяина нет. Тихонько исчез, пока мы препирались. Посмотрели друг на друга и улыбнулись. И я сказал:

– Господи, да что мы, в самом деле, бранимся, как купцы на базаре? Присядем и потолкуем, как положено добрым врагам.

– Добрые враги? Это вы неплохо сказали…

– Биил Бэрсар.

– Чего ж так просто?

– Знания не заменяют силу. Биил Бэрсар может вертеть царствами, а император Ангаллок не может вовремя победить.

– А так думаю, что и биил Бэрсар смертен!

– Я тоже.

Я сел и предложил присесть ему. Сифар поколебался и присел.

– Нам предстоит нелегкий разговор, гарет Сифар. Приграничья нам никогда не забыть – ни вам, ни мне. Мы были врагами, и общее между нами только одно: мы сделали каждый для своей страны больше, чем было возможно. И наши страны одинаково нас наградили – предали и унизили нас.

– Это вы, похоже, к измене клоните!

– Нет, гарет, совсем наоборот. Родина – есть родина, даже если она несправедлива к тебе. Просто надеюсь, что и в этом наши судьбы схожи: служить своей стране – даже против ее воли.

– Красиво сказано, биил Бэрсар! Не зря говорят, что языком вы орудуете, как саблей, а словом бьете, как из ружья. Только я в таком поединке не противник. Мое дело – война, а не болтовня.

– Будь вы иным, я не стал бы ради вас таскаться по бездорожью. Мне нужна ваша помощь, гарет Сифар!

– Это в каком же деле?

– Я хочу поручить вам защиту границ Кевата.

Вот тут он сразу перестал понимать. Побагровел и схватился за пояс, где не было сабли. И только через минуту яростно прохрипел:

– Издеваться изволите?

– Нет, – очень холодно ответил я. – Я могу добиться, чтобы вам вернули ваш прежний корпус против квайрского войска?

– Знатная шутка!

– И Приграничье, – сказал я еще холодней. – Не забывайте, гарет, в Приграничье хозяин я. И всякий, кто вступит туда – безразлично, вы или Крир…

– Так вы что, всерьез? – спросил Сифар изумленно. – Нет уж, биил Бэрсар, так просто вы меня не обкрутите! На голый крючок и рыба не идет.

– А что должно быть на крючке?

– Да уж не одни слова, само – собой. Ну – ка, честно и по правде: что вы затеяли?