Текст книги "Рукопись Бэрсара. Сборник (СИ)"

Автор книги: Елизавета Манова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 49 страниц)

Она кивнула.

– Уезжай. Если до тебя доберутся… я все сделаю… любую подлость. Развяжи мне руки, матушка. Не дай, чтобы меня скрутили.

– О – ох, Равл!

– Ты не одна поедешь – Ирсал тоже увозит своих. И мать Суил там. И я приеду… попозже.

– О – ох, Равл, – опять простонала она. – Сказывала ж я… Когда ехать – то?

– Этой ночью.

– Нынче? – и мать вдруг рванула себя за волоса и заголосила, как по покойнику.

Нелегкий был день, но я все успел. Даже увиделся – жаль, не с Асагом, с другим Старшим Братом – Сиблом. И хотя он был Старший, а я только Брат Совета, да еще не прошедший обряд, он молча выслушал распоряжения, и спросил лишь, где и когда будет встреча.

– В лесу. Хонтову вырубку знаешь? В полдень, через два дня. Сам не успею – кого – то пришлю. Все. Храни вас бог. Проследи сам, чтоб тех, кого я назвал, завтра к утру в городе не было.

– Коль уж ты велишь, как не расстараться! – странная усмешка и странный взгляд, но мне было не до того, я спешил проводить мать.

Невеселым был наш исход. Чтобы никто не заметил, мы из города вышли пешком; повозка ждала в лесу. Мать еле шла; от страха и от горя у нее подкашивались ноги. Сразу за околицей я взял ее на руки, и она всю дорогу проплакала, прижавшись ко мне. Такая она была маленькая и легкая, так мало я дал ей радости и столько горя принес взамен! И потом, сидя в повозке, она все меня не отпускала, и ее слезы жгли мне лицо.

Но вот все кончилось. Тазир оторвала ее от меня, и они, обнявшись, заплакали в голос. Ирсал хлестнул лошадей, заскрипели колеса. Долго еще звучал в ночи этот скрип, а потом затих, затерялся в лесных звуках, и я повернулся и безрадостно зашагал в город. Усталый и одинокий вступил я в безлюдье улиц, и первый осенний дождь вовсю поливал меня. Мой дом был тих и темен, и, взбираясь по лестнице, я малодушно надеялся, что Суил еще нет. Так будет намного проще… И все – таки я улыбнулся, когда распахнулась дверь, и я увидел Суил.

– Никак вернулся, горе мое? Хорош! Где это тебя черти под дождем таскали?

– Мать провожал.

Она тихо вскрикнула и схватилась за щеки.

– Господи, Тилар! Что это ты надумал?

– Может, отложим, Суил? Я устал.

– Раздевайся! – приказала Суил и полезла в ларь за одеждой. – Ел – то хоть сегодня?

– Не помню.

– Ой, и беда с тобой! Иди сюда, полью.

А потом, умывшись и одевшись в сухое, я сидел за столом, и Суил хмурила тонкие брови, ревниво следя, как я ем. И только когда убедилась, что в меня не влезет ни крошки, поглядела в глаза и потребовала сурово:

– Сказывай!

– Суил, а может у Огила сотню для тебя попросить?

– Какую еще сотню?

– Ну – у, может, когеров? Они как раз без командира.

– Ой, да ну тебя! Тилар, бога ради, что стряслось? Да скажи ж ты, не мучай!

– Я ухожу, Суил.

– От меня? – спросила она, бледнея.

– Что ты, птичка! Только от Огила.

– Тилар! – закричала Суил и оказалась на коленях рядом со мною. – Что он тебе сделал?

– Мне? Пока ничего.

– Тилар, ты так не шути! Всерьез? Тилар, да как же вы… что вы один без другого делать – то будете? Ты ж подумай…

– Я думал, Суил. Полгода думаю.

– Тилар, – теребя мою руку, молила она, – богом тебя прошу, скажи, что стряслось! Я ведь для вас… Ну нельзя ж вам один без другого, никак нельзя!

Я поднял ее, посадил себе на колени, и она тревожно затихла у меня под рукой.

– Ты права, Суил, – сказал я тихо, – никого у меня нет дороже Огила. Только ты. А расставаться надо. Не могу я с ним больше.

– За что? Господи, Тилар, что ты мнешься? Иль мне на стороне узнавать?

– А никто и не знает.

– Из – за этого? – она взяла мою корявую руку и прижала ее к щеке.

– Да. Ты ведь знаешь, что мне пришлось вступить в Братство, и я поклялся быть верным ему.

– Да ты всерьез, что ли, клялся?

– Тогда нет. Ладно, Суил, ты права, нам нельзя хитрить друг с другом. Тогда я хотел только дожить до весны. Вот вернется Огил – и выручит. А когда он вернулся, я уже не хотел, чтобы он меня выручал. Потому, что я понял: это два совсем разных Квайра – великий Квайр, который нужен Калату, и Квайр для людей, который нужен мне. И пока мы могли быть вместе, мы были вместе. А теперь Огил решил уничтожить Братство.

– Он сам сказал?

– Нет, конечно, иначе бы мне уходить? Я выпытал у Равата.

– Ну и что?

– Ничего. Надо выбирать, и я выбрал братьев.

– А дядь Огил тебе что, не брат?

– Больше, чем брат, но я ему уже не могу помочь. Он сам все выбрал за нас обоих. Понимаешь, птичка, я его не виню: кто платит – тому и кланяются. Когда мы взяли дворец, в казне было двадцать ломбов. А он ворочает громадными деньгами. Как ты думаешь, кто их дал?

– Кто?

– Квайрские толстосумы – купцы и владельцы мастерских. Как он посмеет им перечить?

– Ну и что? – сказала она сердито. – Что оно, твое Братство, весь Квайр? Кому оно надобно?

– Мне. Если с Огилом что – то случится, страну унаследует Рават. Представляешь, что будет с людьми под властью Равата?

– Рават? Да ты что? Иль дядя Огил вовсе спятил?

– Да нет, Суил, он прав. Великий Квайр можно построить только очень жестокой рукой. Я не стану у Огила на пути, но мне в этом Квайре нечего делать.

– Господи! – простонала она и заломила руки: – Да что ж оно будет!

– Не знаю, Суил. Завтра я ухожу, а ты сама решай, как тебе лучше. Ты же знаешь: Огил тебя никогда не обидит. А я ни в чем не упрекну… как ни решишь.

– Ой, и дурень же ты, Тилар, – сказала Суил с печальной улыбкой. – Куда ж я без тебя? Дядь Огил мне, как второй отец, а за тобой я б и от родного ушла. Когда едем – то?

– Утром.

– Ну так ложись, а я соберу, что надо.

Только закрыл глаза, а Суил уже трясет за плечо:

– Тилар!

– Что?!

– Эргис пришел, говорит, ты звал.

Еле открыл глаза и увидел на сундуке у кровати свой дорожный костюм, а на столе ружье и саблю, улыбнулся и обнял Суил.

– А может пока останешься, птичка? Как устроюсь в Касе, я тебя сразу заберу.

– Ты одевайся! Ждет ведь Эргис.

Похоже, Эргис этой ночью и не ложился. Правда, заметить это могу только я.

– Готово?

– А как же! Парни внизу, все со сменными лошадьми.

– Кто?

Он усмехнулся.

– А кого мне из города брать? Все шестеро.

– Для Суил конь найдется?

Он поглядел на Суил уже готовую в путь, покачал головой, но ничего не сказал.

– Выезжайте. Подождете меня у часовни святого Илира.

– Зачем, Тилар? – спросила Суил с тревогой.

– Ничего, птичка. Надо проститься.

Пусто было на улицах в эту рань. Я проводил друзей до Саданских ворот, поцеловал Суил, Кивнул Эргису и направился к дому Баруфа. Я знал, что он только что встал и кончает завтрак – можно час – другой поговорить без помех.

В доме текло привычное слаженное движение, и, поднимаясь по лестнице, я с тихой тоскою смотрел на то, что было моей жизнью и с этого дня уйдет от меня навсегда.

Баруфа я встретил у самого кабинета.

– Привет, Тилам, – сказал он с улыбкой, – куда это ты собрался?

Я не ответил, и его улыбка погасла.

– Я ждал тебя вчера, – сказал Баруф, когда мы сели.

– Знаю. Я был занят.

– Чем, если не секрет?

– Ничего особенного. Расстраивал твои планы.

– Не понимаю, – сказал он сухо.

– Разве? На этот раз ты ошибся, Баруф. У меня был залог в Братстве.

– Что же ты решил?

– Я, собственно, зашел попрощаться. Ухожу.

– Совсем?

– Совсем.

– Но почему? – взорвался Баруф. – Что я тебе сделал? Хотел тебя спасти? Ты сам виноват, что не сказал правду. Если бы я знал…

– Что тогда? Ты бы не тронул Братство?

– Нет. Предупредил бы тебя.

– Может быть, да, а может – и нет. Мне надоело, Баруф. Раз уж ты решил за меня…

– Этого ты мне, конечно, не простишь?

– Уже простил. Просто нам больше не по пути.

– Я в чем – то неправ?

– Прав. Просто ты строишь свой Квайр по образу и подобию Олгона. Мне в нем нечего делать.

– Ты долго искал, чем меня… ударить?

– Нет. Я долго молчал, но теперь я ухожу, а больше тебе этого никто не скажет.

– А ты, оказывается, жесток! – сказал он угрюмо. – Приберег напоследок… В чем же моя ошибка?

– В том, что ты прав. Ты выбрал единственный путь, который ведет к цели… только это очень опасный путь.

– Другого нет.

– А другая цель?

– Чего ты хочешь, Тилам? Чтобы я остановил камень, который летит с горы? Всякая остановка – это смута, большая кровь и гибель Квайра.

– Баруф, Квайр еще не готов к тому, чтобы сменить власть знати на власть денег. Это тоже смута или большая кровь, что – бы ее отвратить!

– Значит, будет большая кровь – но Квайр уцелеет.

– И ты на это пойдешь?

– Я? Вряд ли. Наверное, уже Рават.

– О чем же тогда говорить?

– Значит, уходишь…

– Да.

– А если не отпущу?

– Куда ты денешься!

– Никуда, – ответил он грустно. – А Суил как же?

– Она уехала.

– И Эргис, конечно, тоже. Все ты у меня отнял…

Так тихо и безнадежно он это сказал… Бедный Баруф! Несгибаемый, непреклонный Баруф, ставший жертвой своей цели.

– Что же ты будешь делать?

– Помогать и мешать. Помогать Квайру и мешать тебе.

– Это безнадежно, Тилам. Машина на ходу, даже мне ее не остановить. Сомнет и раздавит.

– Это будет не так уж скоро. Пока ты не победишь, я против тебя не пойду. Еще и помогу немного.

– Что ты теперь сможешь!

– Кое – что. Пока я – член Совета Братства, а через год – другой, глядишь, буду Старшим. Может, мне даже придется подмять Братство. Очень не хочется, но, наверное, придется.

– Значит, уходишь, – повторил он как – то вяло. – Что же, прощай.

– Прощай. Только одно… если я раньше… ну, словом, позаботься о Суил.

Он кивнул.

Я встал и направился к двери, но когда я уже коснулся ее, Баруф окликнул меня:

– Тилам!

Я обернулся, увидел его глаза и невольно шагнул к нему. И мы отчаянно крепко обнялись перед тем, как расстаться навсегда.

Книга вторая

1. Братство

С утра попахивало дождем. Сыро и зябко было в лесу, ветер угрюмо мотал деревья, лез под одежду, шуршал в сугробах опавшей листвы. А к полудню он вдруг утих, распогодилось; прямо в золото осеннего дня мы выезжали из леса.

Тихий и добрый лежал перед нами Кас, небольшой деревянный город перед на берегу очень синей речки. Золотился в пронзительной сини шпиль игрушечного храма, солнце грело цветные навершия деревянных башен дворца, и тянулись, курчавились над домами дымки.

Я всегда любил Кас. Тихий, приветливый, не упрятанный в стены, он внезапно вставал впереди после тягостных дней дороги, обещал уют и покой. Кас был совсем не похож на другие столицы; он не нуждался в красотах, как не нуждался в стенах – он был Кас: город, в который въезжаешь из леса, предвкушая удобства человеческого жилья.

Никогда еще я не чувствовал это так остро – не потому, что мы месяц мотались в лесах, просто теперь я не гость, я возвращаюсь в свой дом, и в этом доме меня ожидает Суил.

Мой дом был самый высокий на улице и самый красивый, и я залюбовался им прежде, чем узнал. Его еще не было, когда я уехал. Едва укладывали нижние венцы, чего – то не хватало, и Суил боялась, что не сладит с мастерами. И вот он гордо высится среди хибар, сияя медовой плотью стен, квадратиками стекол в частом переплете окошек, белизной скобленного крыльца.

Вот вылетела на крыльцо Суил, припала, плача и смеясь, как будто это наша первая разлука, за нею мать; потом они торжественно ввели нас в дом – приятно и немножечко смешно, я и посмеивался над собой: какой же я почтенный, семейный человек! – а Онар, мой товарищ, оглядывался и завистливо вздыхал.

Суил забавно округлилась; каталась шариком, и мать ревниво поглядывала на нас и все покрикивала, чтоб не брала, не трогала, не говорила.

И все, как я люблю: уже нагретая вода, накрытый стол, и долгая неторопливая беседа.

А потом мы с Суил поднялись наверх, на чистую половину, и она с милой гордостью показала мне комнаты, обставленные по – господски. Бронза, резьба и шелк, и – святая святых – мой кабинет, уже готовый к работе.

Мы стояли, обнявшись; теплый запах ее волос и податливая упругость ее тела – счастье было таким полным, таким томящим… И вдруг слабый, мягкий, властный толчок – он наполнил меня всего, я испуганно отстранился и спросил:

– Уже? – и Суил засмеялась:

– Ой, да давным – давно! Такой, как ты, непоседа!

– Ты меня звала.

– Да гость тут к тебе пожаловал. Из Квайра.

– Где он?

– А у Ирсала. Что – то больно людно в круг нас. Я и рассудила: пусть там поживет. Кликнуть, что ли?

– Успеется, – сказал я и снова обнял ее. – Сам схожу, когда стемнеет.

Так я в тот вечер и не попал к Ирсалу. Ничего я тогда не успел: ни побыть с Суил, ни поговорить с матерью, ни отдохнуть с дороги. Еще один гость из Квайра.

Визит, который меня удивил. Да, конечно, я знал, что гон Эраф нынче в Касе, и знал, по какому делу. Просто я не думал, что он посмеет ко мне зайти.

Слишком уж свеж и громок мой уход от Баруфа, и я подлил масла в огонь, став – за немалую мзду! – потомственным подданным господина Бассота. Мы сидели вдвоем в еще не обжитом, не притертом ко мне кабинете, и мне казалось, что мы снова в Лагаре.

Та же ласковая улыбка и обманчиво – ясный взор, та же тросточка в узловатых старческих пальцах, и опять он прощупывал меня, завлекал во что – то невинной беседой, и опять мне приходилось хитрить, уклоняться, прятаться за пустяками. Не потому, что я в нем сомневаюсь – о нет, досточтимый гон Эраф, я знаю вам цену и знаю, что у вас лишь один хозяин, и поэтому – вы уж простите! – я не могу рисковать…

Он очень точно почувствовал, что пора менять тональность, безошибочно уловил мгновение – и переломил разговор.

– Боюсь, биил Бэрсар, что в душе вы проклинаете мою неучтивость. Явиться незваным, едва хозяин вошел в дом…

– Значит, это ваши люди опекают мое скромное жилище?

– И мои тоже, дорогой биил Бэрсар. Вы и в Касе весьма знамениты.

– Вас это не пугает?

Он приятно улыбнулся.

– В Квайре я был бы осмотрительней, дорогой биил Бэрсар. К счастью, мы в Касе, и я могу себе позволить поступать не только как должно.

– Это значит, что вы просто хотели меня повидать? Я польщен.

– Я действительно рад вас увидеть, и беседа сия – истинное для меня наслаждение, но не будь у меня, скажем, оправдания, я не решился бы войти в ваш дом.

– Вот так все скверно?

Он на миг нахмурился.

– Еще не так, но время сие не за горами. И если хочешь служить Квайру…

– Надо научиться служить Таласару?

– Ну, до этого еще не дошло!

– Боюсь, что дойдет, биил Эраф.

– Я привык почитать вашу прозорливость, биил Бэрсар, но будем надеяться, что на сей раз вы ошиблись. Господь дарует акиху долгие дни – хотя бы ради Квайра.

– Да будет так, биил Эраф. Я тоже хочу этого.

– Я думаю, мне не надо говорить о миссии, приведшей меня в Кас?

– Не надо?

– Ох, уж этот Кас! – сказал он со смехом. – Тайные переговоры здесь надлежит вести во весь голос на торговой площади, ибо Кас не видит лишь того, что на виду!

– Вы правы, биил Эраф, но тогда это видит Кайал. Значит, вас интересует кор Эслан?

– Да, – сказал он серьезно, – потому, что медовый месяц власти кончился. Народ пока верит акиху, но калары потеряли терпение. Ни для кого не секрет, что выборы нового владыки столь… э… безуспешны.

– Это никогда ни для кого не было секретом, биил Эраф.

– Да, и многих это устраивало, поскольку сам аких не претендовал на престол. Калары имели основание почитать, что сие лишь вопрос времени…

– И согласились подождать, пока Огил спасет страну?

– Вы, как всегда, правы, биил Бэрсар. Но теперь, когда появилась новая фигура… наследник. Вы ведь понимаете?

– Они правы: другой возможности забрать власть у них не будет. Но Эслан? Он ведь из тех, что никогда не идут до конца.

– Это сделают за него, биил Бэрсар. Пока кор Эслан – фигура, которая всех устраивает. Единственный претендент истинно царской крови… и ничем не замаран. Конечно, есть и другие способы… но знаете, не хотелось бы. Скажу вам честно: мне нравится кор Эслан.

– Не надо со мной хитрить, биил Эраф. Если с кором Эсланом что – то случится – от вас отвернутся и Лагар, и Тардан. Скажите – ка мне лучше: вы ведь знали, что кор Эслан не вступит с вами ни в какие переговоры. Зачем вы взялись за это дело?

Старый хитрец поглядел на меня невинно.

– Видите ли, дорогой биил Бэрсар, сиятельный аких предоставил мне достаточную свободу действий.

– Достаточно для чего?

Он мило улыбнулся, развел руками, и я невольно улыбнулся в ответ. Значит, вон оно что? Я даже не представил, а просто увидел эту сцену. Я мог бы пересказать ее слово в слово. И то, как Эраф позволяет себе заметить, что, без помощи соответствующих лиц в Касе, успех его миссии вызывает сомненье. И великолепно равнодушный ответ Баруфа:

– Это ваше дело, досточтимый гон Эраф. Меня не интересуют подробности.

Тепло и боль: словно прикосновение дружеской руки, словно привет, донесшийся через пропасть. И печаль: как она глубока, эта пропасть! Никогда нам ее не перейти…

– Мне очень жаль, биил Эраф, но вы меня переоценили. Может, через несколько дней…

– Вас не будет в Касе? – спросил он невинно, и я понял: Эраф знает и о гонце. Ах, старый хитрец!

– Может быть.

– Боюсь, что вы сочтете меня навязчивым, но смею надеяться, что их сиятельство царственный кор Эслан не откажется принять вас сегодня вечером.

– Мне кажется, биил Эраф, вы забыли, что я теперь – свободный человек и даже не квайрский подданный!

– И это дает вам возможности, о которых мы, дипломаты на службе, можем только мечтать!

– У меня другие мечты, биил Эраф.

– Биил Бэрсар, – сказал Эраф сурово, – я готов принести вам всяческие извинения – по форме, но не по существу. Я – слава Господу! – узнал вас немного и никогда не поверю, что, освободив себя от службы акиху, вы освободили себя от служения Квайру! Позвольте мне в память нашей прежней приязни обратиться к вам с просьбой…

– Которая ставит меня в неловкое положение!

Опять он мило улыбнулся.

– Отнюдь! Смею вас уверить, вы проведете вечер весьма приятно. Кор Эслан – очаровательный собеседник… скучно вам не будет!

Мне не было скучно – старик оказался прав, и кор Эслан был действительно очень приятен. Красавец с серебряными висками, чеканным профилем и безвольною складкой губ. Породистое лицо, в котором ирония искупает надменность, а тайная неуверенность привычку повелевать.

Он встретил меня приветливей, чем я ожидал – не встал, конечно, но слегка поклонился и предложил мне сесть. Отпустил слугу и сказал неожиданно просто:

– Я многое слышал о вас, досточтимый биил Бэрсар, и, признаюсь, не всему верю. Надеюсь, вас не обидит, если я попрошу вас повернуться к свету?

– Как вам будет угодно, царственный кор.

– А в вас видна природа! – воскликнул он живо. – Старый род, а? И наверное не боковой… отросток, я это сразу чую. Старший сын или даже единственный. Так? Покажите руки! Да, кровь хороша, но работу черную знали. – Он притронулся к моей изуродованной ладони и заглянул в глаза. – Божий суд? Вы умеете делать золото из меди?

– Я равнодушен к золоту.

– Значит, эликсир вечной молодости?

– Нет. Только лекарство от голода и насильственной смерти.

– Понятно! Вы надеетесь вылечить Квайр?

– Я – скверный лекарь, царственный кор.

– И вы сами излечились от ненужных надежд?

– Я неизлечим. Именно поэтому я осмелился затруднить вас этой беседой.

– Значить, этот невозможный старец, гон Эраф, сумел и вас втянуть в игру? Но вы ведь уже не служите Калату?

– Я поссорился с акихом, а не с Квайром, царственный кор.

Он невесело засмеялся.

– Очень занятно, правда? Никто столь не печется о Квайре, как иноземцы! Вы ведь с Калатом оба из Балга, я не ошибся? А я – насколько могу судить – чистокровный тарданец, без единой капли квайрской крови. И тем не менее вы, уроженец Балга, требуете от меня, тарданца, жертвы именем Квайра. Я ведь правильно все понял?

– Кроме одного. Не требую, а умоляю.

– И есть различие?

– А кто я такой, чтобы чего – то требовать от вас? Я просто пришел к вам, как изгнанник к изгнаннику, чтобы поговорить о том, что важно и для вас, и для меня.

– О чем же?

– О благополучии Квайра. Как это ни занятно.

– Но вы же не станете отрицать моих прав на престол!

– Нет, царственный кор. По – моему, вы более достойны престола, чем ваш покойный брат.

Опять он нерадостно засмеялся.

– Хотите сказать, что я – то знаю своего отца? Не уверен. Все это мелочи, биил Бэрсар. Любой квайрский мужик имеет ровно столько же прав на квайрскую корону. И тем не менее, для всех очевидно именно мое право.

– Я сожалею об этом, царственный кор.

Он нахмурился.

– Это звучит оскорбительно, биил Бэрсар! Я настолько глуп и бездарен? Погряз в пороках?

– Простите ради бога, царственный кор! Я вовсе не хотел вас оскорбить! Я просто неточно выразился: я сожалею о том, что человек, столь достойный престола, не может сейчас воспользоваться своим правом, не погубив страну.

– А это еще оскорбительней!

– Разве? Для времени благополучия и покоя я не пожелал бы себе иного государя. Но сейчас иное время, царственный кор! Или вы думаете, что Тибайен смирится с поражением?

– Тибайен тоже смертен.

– Вам его не достать. Его даже Огилу не достать, а в этом – вы уж простите! – он куда сильнее, чем вы.

– Единственные ваши слова, которые я могу принять без обиды! А все – таки, биил Бэрсар, если я столь несостоятелен, как государь, почему ваш Калат так меня боится? Почему он подослал ко мне Эрафа… и вас?

– Потому, что вы можете победить, и это будет концом Квайра. Дело не в вас лично, царственный кор. Просто сейчас, чтобы выстоять, надо перевернуть весь Квайр. Перестроить армию, наладить торговлю, упорядочить налоги… выиграть войну. Нынче время жестокой черной работы.

– А если без обиняков: Калат – хороший правитель, я – нет?

– Откуда я могу это знать? Скажем иначе: Калат – проверенный правитель, вы… – я пожал плечами, и он усмехнулся. – Надеюсь, моя откровенность вас не обидела, царственный кор?

– Откровенность обижает только глупцов. Это единственное, в чем вы меня еще не обвинили.

– И не обвиню. Не будь я столь уверен в вашем разуме, я не пришел бы к вам.

– Калат нашел бы другой способ меня убрать?

– Обезвредить, так точнее. Не думаю, чтобы он злоумышлял против вашей жизни.

– Да, сейчас это ему повредить. Ну, хорошо, биил Бэрсар, а если бы я пошел на соглашение? В конце – концов я могу стать локихом, а он – остаться акихом?

– Отличный выход – будь он возможен. К сожалению, в такое время у страны должна быть одна голова. Вам пришлось бы опираться на две противоположные силы. Опора акиха – купцы, и они поддержат его во всем, ведь они любят сильную власть. А вам бы пришлось опереться на каларов…

– И если я не буду им угождать, то останусь без опоры, и аких меня проглотит?

– А вы позволите себя проглотить?

– Боюсь, что нет. В самом деле, глупо. А знаете, вы меня почти убедили!

– Почти, царственный кор?

– Почти. Ваши доводы могут быть безупречны, но желания всегда сильнее рассудка. Просто я не знаю, хочу ли я на самом деле власти. Я стоял близко к трону, чтобы верить, что локих чем – то правит. Государь – это кукла, а кукольник должен быть в тени.

– Вы были в тени.

– Да. И мне страшно превратится из кукольника в куклу. Брат был счастливее меня, он не понимал, что им управляют.

– Зачем же вам это?

– А зачем мне жизнь? Меня с детства готовили к трону. Не женился, потому что не мог взять жену царской крови, а недостойная стала бы помехой. Не нашел друзей, потому что всякий друг может стать врагом, и нет врага страшней, чем бывший друг. С чем я останусь, если выйду из игры?

– А если просто подождать, царственный кор? Ведь вы умеете ждать.

Он усмехнулся.

– Дело не в умении, биил Бэрсар. Еще месяц – и мне придется просить милостыню. Вы забыли, что заставили меня бежать прямо из армии? Видите, – он показал мне свои тонкие пальцы, на которых уже не было ни одного кольца.

– Я готов просить у вас прощения, царственный кор, но может быть, я смогу что – то… исправить?

– Только не это! – сказал он с отвращением. – От Калата я ничего не приму!

– А от Квайра?

– Не надо золотить топор и серебрить плаху! Калат – это сейчас и значит «Квайр»!

– Правитель никогда не равнозначен стране. Вы слишком возвеличиваете акиха. Мне безразлично, кому в конце концов достанется власть. Мне важно только, чтобы страна была жива. И если благополучие Квайра требует, чтобы вы на время устранились от борьбы, то справедливость требует, чтобы вам предоставили возможность это сделать. Думаю, вы вправе поставить такое условие… Квайру.

Он улыбнулся – горько и насмешливо.

– Вот настолько вы меня презираете?

– Нет, царственный кор, – ответил я искренне. – Прежде я хуже думал о вас.

Он надолго задумался, глядя в оконную черноту, а я радовался, что Эраф сумел меня убедить. Кор Эслан заслужил, чтобы его спасли. Остаться человеком в клоаке продажнейшего из дворов…

Он вернулся. Опустил глаза и сказал:

– Хорошо. Я согласен. Если Калат вернет мне доходы с моих поместий, я затяну дело с выборами… на сколько понадобится.

– Спасибо, царственный кор!

– Не за что, – сказал он угрюмо. – Признаться вам?..

– Я знаю, царственный кор. Только ради этого соглашения вы и соизволили меня принять. Правда, вы рассчитывали на большее. Вы позволите мне удалиться?

Эслан улыбнулся и протянул мне свою красивую руку – без перстней.

Вот я и научился находить дорогу в лесу. Правда, это знакомая дорога, много раз я по ней проезжал, но без Эргиса – впервые.

Мне очень не хватало Эргиса. Не как няньки или поводыря – все – таки он чему – то меня научил – просто мне очень его не хватало. Но Эргис был нужен в лесу, где еще не достроена наша лесная база. Теплая осень и так выручает нас: мы много успели, но осталось тоже немало, и на счету каждый день, пока не пошли дожди…

Путь был долог, спутник мой молчалив; впрочем, и я неразговорчив в лесу – лес неуютен, враждебен, в любую минуту он может бессмысленно оборвать твою жизнь – и что тогда будет со всем, что ты начал и что ты задумал? Только с Эргисом мне не страшно в лесу: он сам – часть леса, надежный посредник между нами, и только Эргис унимает мою тревогу – реакцию горожанина на извечное, нечеловеческое, чужое.

Посланец Асага был тоже горожанин.

Мы с ним почти что и не говорили. Я взял записку – грязный клок бумаги с единственным корявым словом: «приезжай» – и задал несколько вопросов. Бессмысленные для непосвященных, но он ответил как надо, и я велел седлать коней.

Есть своя прелесть в равномерном, многодневном движеньи вперед, в том мнимо – отклоненном, нефункциональном промежутке, что лежит между начальной и конечной фазами пути. Фонд времени.

Выскакиваешь прямиком из суеты, из кучи дел, с едва поставленной задачей, а приезжаешь – все уже готово. Обдумано, размечено – и можно начинать.

Мы едем, путь далек, а лес угрюм, и понемногу отходя от суеты, я думаю о том, о чем пора подумать.

Сначала подобьем итоги. Что есть? Есть в Касе улица. Мой дом, дома Ирсала, Зиран, Эргиса, еще десятка беглецов из Квайра. Немного. Но Квайрской улице известно все о Касе, а Кас не знает ничего о Квайрской улице.

Есть – да, могу сказать, что есть – лесная база в полудне езды от Каса. Конечно, Кас не обижает чужаков – особенно когда у них есть деньги, – но благодушие его немного стоит. Он приютит тебя, он он же и предаст – тому, кто платит больше.

Хотя в ловушку эту угодить непросто – Бассот совсем особая страна. А если точно: это не страна. Огромный дикий край, заросший лесом, где проживает множество племен. Я, собственно, еще не разобрался в их связях, отношениях и родстве. Четыре племенных союза, пять брачных групп, одиннадцать военных групп и прочая абракадабра. И в этом первобытном захолустье есть город Кас – единственный в стране, – где все, как у людей. Локих с двором, торговые ряды, храм – и при нем поделт – кеватец. И это – то, что именуется Бассотом – окружено кольцом нормальных стран, и ни одна страна из региона не смеет отщипнуть кусок Бассота. Армии здесь нет, но каждый житель леса – воин, и есть еще одна увесистая сила – разбойники – олоры. Отребье, выплеснутое из всех окрестных стран: бродяги, беглые рабы, бунтовщики, преступники и дезертиры из всех армий.

Их цель – грабеж, единственный закон – делить все поровну; они опасны всем, но с местными и им приходится считаться. В лесу своя, простая справедливость: смерть за смерть, обида за обиду.

Да, Бассоту нечем воевать, его нейтралитет немного стоит, но именно нейтралитет и кормит Кас. Кас – это нервный узел региона, здесь подготавливают все договора и обретают плоть все заговоры, здесь заключают политические сделки и дипломаты из враждебных стран спокойно предают своих хозяев.

А, ладно! Кас сейчас неинтересен мне. Я им займусь, когда наступит время. Итоги? Есть и кое – что еще. Мы это сделали вдвоем с Эргисом. Мотались целый месяц по лесам от поселенья к поселенью, отбивались от людей и от зверей – Фирагу этой эпопеи бы хватило, пожалуй на пяток бо – ольших романов. Мне тоже этого хватило – и с избытком. Но главное мы сделали. Пока еще не договор – знакомство с несколькими атаманами олоров. Одна – две ночи где – то в шалаше, неспешный разговор о том, о сем: откуда родом, как дела и как охота. Нас охранял закон гостеприимства, их к нам влекли воспоминания о позабытой, безвозвратной жизни, и расставались мы почти друзьями. И вот из этих всех лесных метаний, из всех опасностей и неудобств мы создавали то, что очень нужно: возможность безопасного проезда по тем местам, где не пройдет никто.

Я вдруг подумал: ну, а если зря? Спешил, метался, строил планы, а вот доеду – и конец. Пожалуй, мне не стоит ехать в Квайр. Нет, я не верю, что Асаг завлек меня в ловушку. Асаг честней меня. Верней другое: просто подошло то неизбежное, что я нечаянно отсрочил. Баруф решил прихлопнуть Братство – и этому не помешать. Оно должно погибнуть. Застывшее, ортодоксальное, тупое – ему не выстоять против блестящей логики Баруфа и опыта олгонского подполья. Хотя противно, честно говоря: он этот опыт накопил в борьбе с гнуснейшей полицейской машиной – а для чего?

Не мне его судить. Я сам убрался в Кас, чтобы пересидеть разгром, потом вернуться, собрать осколки и построить то, что надо мне. Тогда зачем я еду в Квайр? Кой черт несет меня туда в такое время, когда опасны и чужие, и свои? Наверное, из – за Асага. Он честно защищал меня полгода, и, если что, заплатит головой.

Мы все ехали: перекусывали, не расседлывая коней, по очереди караулили ночью, и я уже знал, что зовут моего спутника Дарн, и уже вспомнил, где я его видел. В день бунта у тюрьмы.

И вовсе он не был угрюм – скорей, основательно – немногословен; я стал уважать его, узнав, что он – боевик из дома Эгона, а к концу пути уже твердо решил, что когда – нибудь перетащу к себе.

Просто он видел и понимал – редкое качество среди братьев; он точно отвечал на вопрос – а этого не умеет даже Асаг. Из его точных, немногословных ответов все вырисовывалось довольно ясно, и, кажется, дело гораздо хуже, чем я до сих пор предполагал.