Текст книги "Картина без Иосифа"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Первая часть представляла собой детские памятки: обведенная большая рука, а внутри нее маленькая, и слова «мамочка и я»; придуманное сочинение «Моя собака Фред», на которой учительница написала: «Какой у тебя славный песик, Маргарет»; программка вечера рождественских песнопений, где она участвовала вместе с детским хором, который пел очень плохо и напыщенно «Аллилуйя» из «Мессии» Генделя; лента, означавшая второе место в научном проекте по растениям; и дюжины фотографий и почтовых открыток, посвященных их поездкам на Гебриды, на Святой остров, подальше от толп в Озерный край. Джульет перелистывала страницы, касалась кончиками пальцев рисунка, водила по краю ленточки, изучала лицо дочери на каждом снимке. Это была настоящая история их жизни, коллекция, говорившая о том, что она и ее дочь ухитрились построить свой дом на песке.

Вторая часть альбома рассказывала о цене, которую пришлось заплатить за такую жизнь. Она представляла собой коллекцию газетных и журнальных вырезок, статей об автогонках. Среди них были фотографии мужчин. Впервые Джульет увидела, что ее слова «он погиб в автокатастрофе, милая» приняли в воображении Мэгги героические размеры, а из нежелания Джульет говорить на эту тему получился отец, которого Мэгги могла любить. Ее отцами были победители гонок в Индианаполи-се, Монте-Карло, Ле-Мане. Они вспыхивали пламенем на треке в Италии, но уходили с гордо поднятой головой. Они теряли колеса, сталкивались, открывали шампанское и размахивали в воздухе спортивными трофеями. Единственное, что их объединяло, это то, что они живы.

Джульет закрыла альбом. Я всегда оберегала тебя, мысленно обращалась Джульет к дочери. Для матери самое страшное – потерять ребенка. От такого горя можно сломаться. Поэтому не надо рисковать, чтобы все ужасы мира не обрушились на тебя.

Ты еще не знаешь этого, милая, потому что не испытывала того момента, когда мучительные судороги твоих мышц и потребность вытолкнуть из себя и одновременно кричать наконец-то заканчиваются появлением этой маленькой человеческой массы, которая орет и дышит и засыпает на твоем животе, голенькая рядом с твоей наготой, беспомощная, еще слепая, а ручки инстинктивно пытаются что-то ухватить. И когда эти маленькие пальчики сжимают твои… нет, даже не тогда… когда ты глядишь на эту жизнь, которую ты создала, то понимаешь, что готова на любые страдания, только бы ее защитить. В основном ради себя самой, конечно, потому что все, что реально, – это жизнь, дыхание.

И это самый большой из моих грехов, милая Мэгги. Я пустила процесс вспять и лгала, делая так, потому что не могла предстать перед чудовищностью потери. Но теперь я скажу тебе правду. То, что я сделала, я сделала отчасти ради тебя, моя дочь. Но то, что делала в прошедшие годы, делала в основном для себя.

Глава 22

– Только не думай, Ник, что нам нужно останавливаться, – стоически произнесла Мэгги. Ее челюсть ужасно болела, потому что она стиснула зубы, чтобы они не стучали, а кончики пальцев онемели, несмотря на то, что она держала руки в карманах, сжав их в кулаки, почти всю дорогу. Она устала от ходьбы, от прыжков через живую изгородь, через стенки и в канавы, когда они слышали шум приближающейся машины. Но сейчас, несмотря на темноту, было совсем еще рано, и она понимала, что на темноту вся их надежда.

Они старались держаться в стороне от дороги, направляясь на юго-запад в сторону Блэкпула. Идти было трудно и по полям, и по вересковым пустошам, но Ник слышать не хотел о дороге, пока они не отошли от Клитеро на добрых пять миль. Но и тогда он не хотел идти по дороге на Лонгридж, где, по его плану, они попросят водителя какого-нибудь грузовика подвезти их до Блэкпула. Вместо этого, считал он, им лучше идти сейчас по извилистым проселкам, огибая фермы, хуторки и при необходимости открытые поля. Так, конечно, гораздо дальше, зато безопасней, и она не пожалеет, что они так пошли. В Лонгридже, уверял он Мэгги, им уже ничто не грозит. Но до той поры придется прятаться.

Часов у нее не было, но она знала, что сейчас не больше восьми или половины девятого. Они давно съели еду, которую Ник ухитрился принести на автостоянку из города. Ее было мало – что можно купить, когда у тебя нет и трех фунтов? И пока они делили ее по-братски и рассуждали о том, что неплохо бы оставить хоть что-то на утро, они съели сначала хрустящий картофель, потом набросились на яблоки, чтобы утолить жажду, после чего им захотелось сладкого, и они доели маленькую пачку печенья. После этого Ник все время курил, заглушая голод. А Мэгги так замерзла, что вообще не думала о еде.

Ник перелез через стену из грубого камня, когда Мэгги снова сказала:

– Еще рано останавливаться, Ник. Мы мало прошли. Куда ты собрался?

Он показал пальцем на три квадрата желтого света, видневшиеся на некотором удалении за полем, на котором он стоял, по другую сторону стены.

– Ферма, – сказал он. – У них есть амбар. Мы можем в нем переночевать.

– В шибаре?

Он откинул назад волосы.

– Подумай, Мэг! У нас нет денег. Мы не можем снять комнату, верно?

– Но я думала… – Она замолчала, щурясь на свет.

Что же она думала? Убежать, скрыться, никогда не видеть никого, кроме Ника, перестать думать, перестать удивляться, найти надежное место и спрятаться.

Он ждал. Порылся в куртке и достал свои «Мальборо». Осталась всего одна сигарета, которая выпала на ладонь, когда он постучал пачкой об руку.

– Может, оставишь себе последнюю? На потом.

– Не. – Смяв пачку, он бросил ее на траву. Прикурил. Мэгги обошла валявшиеся камни и тоже перелезла через стену. Подобрала смятую пачку, тщательно разгладила и положила в карман.

– След, – объяснила она. – Нас будут искать, и мы не должны оставлять следов, согласен?

Он кивнул.

– Ладно, пошли. – Он взял ее за руку и повел на огоньки.

– Почему мы останавливаемся? – снова спросила она. – Ведь рано еще, тебе не кажется?

Он взглянул на ночное небо, на расположение звезд.

– Пожалуй, – согласился он и сделал затяжку, задумавшись на мгновение. – Слушай. Мы тут немного отдохнем, а спать устроимся где-нибудь попозже. Разве ты не устала? Не хочешь немного отдохнуть?

Она устала. Только боялась, что если сядет, то уже не сможет подняться. Школьная обувь не очень годилась для долгой ходьбы.

– Не знаю… – Она задрожала.

– Тебе нужно согреться, – решительно заявил он, ведя ее в сторону фермы

Поле, по которому они шли, служило пастбищем Земля на нем была неровная, усеянная овечьим пометом. Мэгги наступила на такую кучку и, поскользнувшись, едва не упала. Ник поддержал ее со словами:

– Мэг, осторожней, не наступай на котешки, – потом добавил со смехом: – Хорошо еще, что тут не коровы пасутся.

Сжав ее руку, он предложил ей курнуть разок его сигарету. Она взяла ее, набрала полный рот дыма и, не затягиваясь, выпустила его через нос.

– Остальное тебе, – сказала она.

Казалось, он обрадовался и прибавил шаг, чтобы побыстрей пересечь пастбище, но вдруг резко его замедлил, когда они приблизились к другому краю пастбища. Там сгрудилось большое стадо овец; в темноте они напоминали кучки грязноватого снега. Ник произнес вполголоса что-то вроде «Эй, а, ишшшш» и вытянул руку. В ответ животные потеснились, освобождая проход, но не ударились в панику, не начали блеять или бежать прочь.

– Ты знаешь, как надо поступить, – произнесла Мэгги и почувствовала, как у нее защипало глаза. – Ник, почему ты всегда знаешь, что нужно делать?

– Это всего лишь овцы, Мэг.

– Я люблю в тебе эту черту, Ник. Ты всегда знаешь, что правильно.

Он поглядел на ферму. Она стояла за загоном или еще одной стеной

– Просто я знаю, как обращаться с овцами.

– Не только с овцами, – возразила она. – Правда.

Он опустился возле стены на корточки, отодвинув овечку. Мэгги села рядом Он покатал сигарету между пальцами и снова сделал глубокую затяжку. Ну что? – спросила она. Он покачал головой. Волосы упали ему на лицо. Казалось, он сосредоточился лишь на стремлении докурить сигарету. Мэгги обхватила его руку и прижалась к ней. Ей тут нравилось – ей было тепло от шерсти и дыхания животных. Она даже согласилась бы здесь заночевать.

– Звезды, – сказала Мэгги, взглянув на небо. – Мне всегда хотелось знать, как называется каждая. Но знаю только Полярную звезду, потому что она самая яркая. Она… – Мэгги повертела головой – Она должна быть…

Девочка нахмурилась. Если Лонгридж западней Клитеро, а они чуть южней, то Полярная звезда должна быть… Где же она?

– Ник, – растерянно произнесла Мэгги. – Я не могу найти Полярную звезду. Мы заблудились?

– Заблудились?

– Мне кажется, мы шли не в ту сторону, потому что Полярная звезда не там…

– Мы не можем идти по звездам, Мэг. Мы шли по земле.

– Но откуда ты знал, в какую сторону нам идти, если шел не по звездам?

– Знал, потому что давно тут живу. Мы не можем карабкаться по холмам в темноте, мы их обходим.

– Но ведь…

Он раздавил сигарету о подошву ботинка и встал.

– Пошли. – Он залез на стену и подал ей руку. – Иди тихо. Тут могут быть собаки.

Они молча пересекли загон, еле слышно ступая по морозному грунту. На последней стене Ник пригнулся, затем поднял голову и осмотрелся.

– Амбар стоит на дальней стороне двора, – сообщил он. – Правда, тут много навоза. Держись поближе ко мне.

– А собаки?

– Пока не вижу. Но они где-то тут.

– Ник, они ведь поднимут лай и бросятся на нас.

– Не волнуйся. Пошли.

Он перелез через стену. Она последовала за ним, ободрала колено о камень и порвала колготки. Тихонько взвизгнула от боли, но не поморщилась, не захромала, когда спрыгнула на землю. Держалась стойко. Стена поросла папоротником, но весь двор был завален навозом. Когда они выбрались из папоротника, каждый их шаг сопровождался громким чавканьем смик-смак. Ноги Мэгги погружались в полужидкую массу, проникавшую в обувь.

– Ник, я вязну, – прошептала она, и тут появились собаки.

Сначала они затявкали. Потом через двор промчались три колли, бешено лая и скаля зубы. Ник прикрыл Мэгги. Собаки, рыча, остановились футах в шести.

Ник протянул руку.

– Ник! Не надо! – зашептала Мэгги, с ужасом глядя на фермерский дом. Сейчас откроется дверь и выбежит фермер с красным от злости лицом. Он позвонит в полицию. Ведь они вторглись в его владения.

Собаки завыли.

– Ник!

Ник присел и сказал:

– Хей-о, идите сюда, дурашки. Я вас не боюсь, – и тихонько свистнул.

Свист подействовал волшебным образом. Собаки успокоились, двинулись вперед, обнюхали его руку и повели себя весьма дружелюбно. Ник погладил каждую, тихо посмеиваясь, потрепал за уши.

– Вы ведь не тронете нас, правда, дурашки? – В ответ собаки виляли хвостами, а одна даже лизнула его в лицо. Когда Ник выпрямился, они окружили его и побежали рядом.

Мэгги глазам своим не верила.

– Как тебе это удалось, Ник?

– Это всего лишь собаки, Мэг, – ответил он и взял ее за руку.

Старый каменный амбар являлся частью вытянутой постройки и находился на другом конце двора, напротив дома. Он примыкал к узкому коттеджу, где в занавешенном окне на втором этаже горел свет. По-видимому, когда-то это было зернохранилище с сараем. Потом зернохранилище переделали в жилье для работника и его семьи, куда забирались с помощью лестницы. Она вела к потрескавшейся рыжей двери, над которой горела лампочка. Внизу находился сарай для повозок с единственным незастекленным окном и зияющей аркой ворот.

Ник перевел взгляд с сарая на амбар, бывший коровник, который сейчас пустовал. Луна освещала просевший гребень крыши, неровный ряд глазков наверху стены и большие деревянные ворота, щербатые и покосившиеся. Пока собаки обнюхивали их обувь, а Мэгги жалась от холода и ждала, куда ее поведет Ник, он, казалось, что-то обдумывал и, наконец, зашагал к сараю.

– Разве там никого нет? – прошептала Мэгги, показывая на освещенное окно.

– Может, и есть. Так что не надо шуметь. В сарае теплей. Амбар слишком большой, там гуляет ветер.

Он провел ее под лестницей к арке, и они вошли в сарай. Через единственное окно туда проникало немного света от лампочки, горевшей над дверью, где жили работники. Собаки последовали за ними. Спали они, по-видимому, здесь, потому что на каменном полу лежали старые одеяла. Они обнюхали их, поцарапали лапами и рухнули на колючую шерсть.

От каменных стен и пола здесь былаеще холоднее, чем снаружи. Мэгги попыталась утешить себя мыслью о том, что в таком же месте родился младенец Иисус – вот только собак там вроде бы не было, насколько она помнила христианские истории, а вот от странного писка и шороха, доносившихся из темных углов, ей стало не по себе.

Сарай был завален всяким хламом. У стены лежали груды больших мешков, стояли грязные ведра и какие-то фермерские орудия, велосипед, деревянное кресло-качалка без сиденья, унитаз. У дальней стены стоял пыльный комод, к нему и направился Ник. Он выдвинул верхний ящик и сказал с радостным удивлением:

– Эй, гляди-ка, Мэг. Нам повезло.

Она побрела к нему, то и дело спотыкаясь. Он вытащил из ящика два одеяла, большие, пушистые и, похоже, не грязные. Ник задвинул ящик, но не до конца. Дерево скрипнуло. Собаки насторожились и подняли головы. Мэгги затаила дыхание и прислушалась, что делается наверху, в жилье работников. Оттуда доносились голоса, музыка и выстрелы, но из двери никто не выглянул.

– Телик, – объяснил Ник. – Не волнуйся.

Он расчистил место на полу, постелил оба одеяла, одно на другое, и поманил ее к себе. Во второе одеяло, то, что сверху, Ник закутал себя и Мэгги.

– Вот так лучше. Согреваешься, Мэг? – И он прижал ее к себе.

Ей действительно стало теплее, но она ощупывала одеяло и вдыхала свежий запах лаванды с некоторыми сомнениями.

– Почему они держат тут одеяла? Ведь они испачкаются, верно? Или сгниют.

– Это их проблемы, верно? Главное, нам повезло. Вот. Устраивайся поудобней. Хорошо, правда? Согрелась, Мэг?

Шорохи у стен стали слышней. Иногда их сопровождал писк Она потесней прижалась к Нику и спросила:

– Что это за шум?

– Я же сказал. Телик

– Нет, другой… вот… вон там, ты слышишь?

– Ах это. Наверное, амбарные крысы. Она вскочила:

– Крысы! Ник, нет! Я не могу… пожалуйста… Я боюсь… Ник!

– Тесс. Они ничего тебе не сделают. Давай. Ложись.

– Но ведь это крысы! От их укусов умирают! А я…

– Ты больше, чем они. И они боятся тебя. Они носа не высунут.

– Но мои волосы… Я читала, что они собирают волосы и делают из них гнезда.

– Я не подпущу их к тебе. – Он заставил ее лечь и лег сам. – Положи голову на мою руку. Вместо подушки, – сказал он. – Они не полезут по моей руке за твоими волосами. Господи, Мэг, ты вся дрожишь. Вот. Прижмись ко мне. Все будет хорошо.

– Мы здесь долго не пробудем?

– Только отдохнем.

– Обещаешь?

– Обещаю. Ладно. Холодно. – Он расстегнул свою летную куртку, распахнул. – Вот. Двойное тепло.

Опасливо покосившись в темноту, где под мешками бегали крысы, она легла на куртку, чувствуя, что коченеет от холода и страха. И еще ее беспокоило близкое соседство людей. Правда, собаки никого не насторожили, это верно, но если фермер захочет перед сном взглянуть на свое хозяйство, он может их обнаружить.

Ник поцеловал ее макушку.

– О'кей? – спросил он. – Мы тут ненадолго. Просто отдохнем.

– О'кей.

Она обняла Ника, впитывая его тепло. Стараясь не думать о крысах, она принялась фантазировать, что это их первое жилище, ее и Ника. Что это их первая брачная ночь, что-то вроде медового месяца. Комнатка маленькая, но лунный свет падает на красивые обои, с розовыми бутонами. На них висят эстампы и акварели с играющими собаками и кошками, а в нотах кровати спит Панкин.

На ней красивая ночная рубашка из бледно-розового атласа, с кружевами на вырезе и вдоль лифа. Волосы падают на плечи, а из ямки на ее горле, между грудями и за ушами пахнет розами. На нем темно-синяя шелковая пижама, и сквозь нее она ощущает его мускулы, его сильное тело. Он сейчас захочет делать это, он всегда хочет, и она тоже всегда хочет. Потому что он лежит так близко, такой красивый.

– Мэг, – сказал Ник, – лежи тихо. Не надо.

– Я ничего не делаю.

– Делаешь.

– Я просто прижалась. Холодно. Ты сказал…

– Мы не можем. Здесь нельзя. О'кей?

Она еще крепче прижалась к нему. Она ощущала Это в его штанах, несмотря на его слова. Он хотел ее.

– Мэг!

– Я только погреться, – прошептала она и погладила Его так, как он учил

– Мэг, я сказал, что нельзя! – яростно зашептал он.

– Но ведь тебе нравится, правда? – Она сжала Это рукой.

– Мэг! Отстань!

Она погладила Это ладонью.

– Нет! Черт побери! Мэг, отстань!

Она отпрянула, когда он оттолкнул ее руку, и на глаза ей навернулись слезы.

– Я только… – Она всхлипнула. – Ведь это же приятно, правда? Я хотела сделать тебе приятное.

В полумраке он выглядел так, словно внутри его что-то болело.

– Это приятно, – буркнул он. – И ты приятная. Но от этого я тоже хочу тебя, а сейчас мы не можем. Не можем. Понятно? Давай. Ложись.

– Я хотела быть к тебе ближе.

– Мы и так близко, Мэг. Ладно. Дай я тебя обниму. – Он уложил ее.

– Я только хотела…

– Тсссс. О'кей. – Он распахнул на ней пальто и обнял ее. – Просто так тоже приятно, – прошептал он, припав губами к ее волосам. Провел ладонью по ее спине и вздохнул.

– Но я только хотела…

– Тесс. Понимаешь? Просто так тоже хорошо, правда? Просто обниматься? Вот так? – Его пальцы гладили ее и остановились на ее талии. Эта ласка расслабляла ее. Наконец Мэгги погрузилась в сон, защищенная и любимая.

Разбудили ее собаки. Они вскочили и выбежали наружу при звуке мотора. Во двор въехал автомобиль. Когда они залаяли, она уже села, окончательно проснувшись, и обнаружила, что Ника рядом нет. Она испугалась и позвала: «Ник!» Он материализовался из темноты под окном. Свет наверху уже не горел. Она не знала, долго ли они проспали.

– Кто-то приехал, – сказал он.

– Полиция?

– Нет. – Он выглянул в окно. – Кажется, мой отец.

– Твой отец? Но как…

– Не знаю. Иди сюда. Тише.

Они свернули одеяла и спрятались под окном. Собаки подняли такой шум, словно началось Второе пришествие. Зажглись огни.

– Эй, вы! Заткнитесь! – Собаки тявкнули еще пару раз и затихли. – В чем дело?

Кто-то прошаркал по двору. Началась беседа. Мэгги напрягла слух, но голоса звучали слишком тихо.

– Это Френк? – спокойно спросила женщина вдалеке, а детский голос крикнул:

– Мамочка, я хочу поглядеть.

Мэгги закуталась в одеяло и вцепилась в Ника.

– Мы можем сейчас убежать?

– Стой тихо. Он должен… Проклятье.

– Что? – Но тут она услыхала:

– Вы не возражаете, если я осмотрю постройки?

– Конечно нет. Так вы говорите, их было двое?

– Мальчик и девочка. В школьной форме. На мальчике, возможно, летная куртка.

– Нет, я никого не видел. Но давайте, смотрите. Я тоже пойду с вами, только надену сапоги. Фонарь нужен?

– Есть, спасибо.

Шаги направились в сторону амбара. Мэгги вцепилась в куртку Ника.

– Пошли, Ник. Быстрей! Мы можем пробежать вдоль стены. Спрячемся на пастбище. Мы…

– А собаки?

– Что?

– Они бросятся следом и выдадут нас. К тому же второй мужик сказал, что поможет искать. – Ник отвернулся от окна и оглядел сарай. – Нам остается только получше спрятаться здесь.

– Спрятаться? Как? Где?

– Отодвигаем мешки. Лезем за них.

– А крысы?

– Выбора нет. Давай. Помоги мне.

Фермер затопал по двору, направляясь к отцу Ника, а ребята бросили одеяла и стали оттаскивать от стены мешки. Раздался голос отца:

– В амбаре никого. Второй фермер сказал:

– В сарай еще загляните. – Звук их шагов подстегнул Мэгги. Она рывком отодвинула мешки и забралась туда, Ник тоже, и тут луч фонаря ударил в них через окно.

– Похоже, и здесь их нет, – сказал отец Ника. Второй луч присоединился к первому; стало светлей.

– Тут собаки спят. Не хотел бы я к ним присоединиться, если бы был в бегах. – Фонарь погас. Мэгги перевела дух. Раздались чьи-то шаги. Потом: – Все-таки я еще разок погляжу. – Свет появился снова, более яркий Повизгивали собаки. Когти за-клацали по камням и приблизились к мешкам. Мэгги в отчаянии беззвучно прошептала «нет»; Ник прижался к ней.

– Что-то тут не так, – сказал фермер. – Кто-то рылся в том комоде.

– А эти одеяла так и должны лежать на полу?

– Не знаю. – Луч заметался по сараю, высвечивая углы и потолок, сверкнул на валявшемся унитазе, высветил пыль на кресле-качалке и остановился на груде мешков, озарив стену над головой Мэгги. – Ага, – еказал фермер. Вот мы и попались. Ну-ка, молодежь, вылезайте. Живо, или я напущу на вас собак. Они вам вправят мозги.

– Ник? Это ты, парень? Вылезай оттуда. Живо! – сказал отец.

Мэгги поднялась первая, дрожа, моргая от яркого света.

– Пожалуйста, не сердитесь на Ника, мистер Уэр. Он только хотел мне помочь, – рыдая, пролепетала она. А в голове билась одна-единственная мысль: только бы меня не отправили домой.

– О чем ты только думал, Ник? – спросил мистер Уэр. – Выбирайся оттуда. Господи Иисусе. Неужели я так сильно бил тебя по голове? Ты совсем поглупел, парень. Ведь знаешь, как волнуется твоя мать.

Ник повернул голову, щурясь на свет.

– Прости, – сказал он.

Мистер Уэр взорвался:

– Что значит «прости»? Ты понимаешь, что вторгся на чужую территорию? Что хозяева могли вызвать полицию? О чем ты думал? И что собирался делать с этой девочкой?

Ник переминался с ноги на ногу и молчал.

– Ты весь грязный. – Мистер Уэр направил на сына фонарь. – Боже милостивый, ты только посмотри на себя. Настоящий бродяга.

– Нет, пожалуйста, – воскликнула Мэгги, вытирая нос рукавом. – Ник не виноват. Это я. Он только помогал мне.

Мистер Уэр прокашлялся и выключил фонарь. Фермер сделал то же самое. Он стоял чуть в стороне, направив луч в их сторону, а сам поглядывал в окно.

– Ну-ка, марш в машину, оба, – приказал мистер Уэр.

Фермер подобрал с пола одеяла и вышел за ними.

Собаки крутились вокруг старенькой «новы» мистера Уэра, нюхая шины и землю. На доме горели наружные фонари, и при их свете Мэгги впервые посмотрела на свою одежду. Она вся была в грязи. В некоторых местах виднелись следы лишайника, оставшиеся, когда она перелезала через стены. На подошвах комки навоза. Она еще сильнее зарыдала. О чем только она думала? Куда они могли пойти в таком виде? Без денег, без еды, без теплой одежды?

Она вцепилась в руку Ника, когда они брели к машине.

– Прости, Ник, – рыдала она. – Я во всем виновата. Так и скажу твоей маме. Ты не хотел ничего плохого. Я ей все объясню.

– Залезайте в машину, – проворчал мистер Уэр. – Потом разберемся, кто в чем виноват. – Он открыл дверцу и сказал фермеру: – Я Френк Уэр. С фермы Скелшоу возле Уинсло. Я заплачу, если эта парочка нанесла вам какой-то ущерб.

Фермер кивнул, но ничего не сказал. Он шаркал по грязи и, казалось, с нетерпением ждал их отъезда, только прикрикнул на собак, когда открылась дверь фермерского дома. В рамке света там появилась девочка лет шести, в ночной рубашке и шлепанцах.

Она засмеялась и замахала рукой.

– Дядя Френк, – крикнула она, – почему вы увозите Ника? Пускай он переночует у нас, пожалуйста! – Ее мать бросилась к ней и утащила прочь, бросив виноватый взгляд в сторону машины.

Мэгги резко остановилась и повернулась к Нику. Потом перевела взгляд на его отца и фермера. Впервые она обратила внимание на их сходство – на одинаково растущие волосы, только разного цвета, на носы с утолщением на переносице, на посадку головы. И тут увидела остальное – собак, одеяла, направление, в котором они шли, настойчивое предложение Ника отдохнуть именно на этой ферме, то, как он стоял у окна и ждал, когда она проснется…

Мэгги словно замерла, ей даже показалось, будто ее сердце перестало биться. Лицо ее оставалось мокрым, но слезы исчезли. Она споткнулась, ухватилась за ручку «новы» и почувствовала, как Ник подхватил ее под руку. Его голос доносился откуда-то издалека, за тысячи миль отсюда: «Пожалуйста, Мэгги. Я не знаю, что еще…» Больше Мэгги ничего не слышала, она была словно в тумане. Залезла на заднее сиденье, увидела под деревом груду старого шифера и сосредоточила на ней внимание. Куски были намного больше обычных и напоминали надгробья. Она стала их считать и насчитала дюжину, когда машина просела от веса мистера Уэра. Ник тоже сел в машину – рядом с ней. Он смотрел на нее, но она продолжала считать – тринадцать, четырнадцать, пятнадцать. Зачем дяде Ника так много шифера? И почему он держит его под деревом? Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать.

Отец Ника опустил стекло в дверце.

– Ладно, Кев, – спокойно сказал он. – Все в порядке, верно?

Фермер подошел к машине и облокотился на нее. Он сказал Нику:

– Прости, парень. Мы не могли удержать в постели девочку, когда она услышала, что ты здесь. Она ведь обожает тебя.

– Ладно, все о'кей, – буркнул Ник

Его дядя шлепнул на прощанье ладонями по дверце, кивнул и отошел от машины.

– Эй, дурашки, – крикнул он собакам. – Ну-ка, марш в сторону.

Машина сделала круг во дворе, повернула и направилась к дороге. Мистер Уэр включил приемник.

– Что хочет послушать молодежь? – мягко спросил он.

Мэгги затрясла головой и уставилась в окно.

– Что хочешь, па. Не имеет значения, – сказал Ник. Эти слова окончательно отрезвили Мэгги. В них была правда: Ник нерешительно коснулся ее руки. Она поморщилась.

– Извини, – тихо прошептал он. – Я не знал, как поступить. Ведь у нас не было денег. Мы не знали, куда идти. Я не мог придумать ничего другого.

– Ты говорил, что знаешь, как мне помочь, – мрачно сказала она. – Вчера вечером.

– Но я не думал, что так… Мэг, послушай. Я не смогу заботиться о тебе, если не буду ходить в школу. Я хочу выучиться на ветеринара. И тогда мы будем вместе. Но я Должен…

– Ты лгал.

– Нет!

– Ты позвонил своему папе из Клитеро, когда ходил покупать еду. Ты сказал ему, куда мы идем. Разве не так?

Он промолчал. А молчание – знак согласия. Мэгги продолжала смотреть в окно. Каменные стены сменились живыми изгородями. Фермерские земли – полями. На вересковых пустошах к небу поднимались холмы, словно ланкаширские черные стражи.

Вместе с приемником мистер Уэр включил печку, но Мэгги дрожала от холода. Он был у нее внутри. Никогда больше ее не согреют лживые обещания Ника.

Кончилось все тем же, чем и началось, – ее матерью. Когда мистер Уэр въехал во двор Коутс-Холла, дверь коттеджа открылась и появилась Джульет Спенс.

– Мэг! – прошептал Ник. – Подожди! – Но она распахнула дверцу. Голова раскалывалась, ноги не слушались.

Она слышала, как подошла мама, стуча ботинками по камням. Она ждала. Чего – сама не знала. Гнева, нравоучений, наказания. Но теперь ей все равно.

– Мэгги? – Голос Джульет звучал необычно глухо.

Мистер Уэр принялся объяснять. До Мэгги долетали обрывки фраз: «отвел ее к дяде… немного прошлись пешком… голодная, думаю… устали как черти… Ох уж эти дети. Порой не знаешь, что с ними делать…»

Джульет кашлянула:

– Не знаю, как благодарить вас… Френк.

– Не думаю, что у них были дурные намерения, – сказал мистер Уэр.

– Разумеется, – согласилась Джульет. – Я уверена.

Машина дала задний ход, развернулась и поехала по разбитой дороге. Мэгги не в силах была поднять голову.

Веки словно налились свинцом. Почувствовав ласковое прикосновение к волосам, она испуганно отпрянула.

– В чем дело? – спросила мать, охваченная тревогой.

Мэгги ничего не могла понять. Ведь самое худшее уже произошло: она снова с матерью, спасения нет. Глаза ее затуманились слезами, она с трудом сдерживала рыдание.

– Пойдем в дом, Мэгги, холодно. Ты вся дрожишь, – сказала Джульет и направилась к коттеджу.

Мэгги подняла голову. Ник уехал, мама уходит. Ей не на кого больше надеяться. У нее нет пристанища, где можно отдохнуть. Она зарыдала. Мать остановилась.

– Поговори со мной, – сказала Джульет. Голос ее дрогнул. – Расскажи, что случилось. Почему ты убежала. Мы не сможем вместе жить, пока ты не расскажешь.

Мать стояла на ступеньке, Мэгги – во дворе. Но девочке казалось, что между ними расстояние во много миль. Она хотела подойти ближе, но не решалась. Она не видела лица матери и не могла понять, что та задумала. Что означает дрожь в ее голосе – боль или ярость.

– Мэгги, милая, давай поговорим, прошу тебя. Умоляю!

Беспокойство матери было искренним, и сердце Мэгги болезненно сжалось. Она всхлипнула:

– Ник обещал, что будет обо мне заботиться, ма. Что любит меня, что я необыкновенная, что мы с ним созданы друг для друга, но он врал, сказал отцу, чтобы он приехал за нами, а от меня это скрыл, а я думала… – Она зарыдала. Но это не было единственной причиной ее страданий. Просто она поняла, что теперь ей некуда идти и некому верить. А ей так нужна была опора, так нужен был дом.

– Мне так жаль тебя, милая.

И столько искренности и доброты было в этих словах, что Мэгги стало легче рассказывать дальше.

– Он притворился, что укротил собак, что нашел хорошие одеяла и… – Слова вырвались бурным потоком. Лондонский полицейский, разговоры после школы, шепот, сплетни. И наконец: – Я очень испугалась.

– Чего именно?

Мэгги не могла найти нужных слов. Она стояла на ночном ветру, не в силах двинуться с места. Потому что позади не было ничего, а впереди – пустота.

В этот момент Джульет сказала:

– Боже мой, Мэгги, как ты могла подумать… Ты вся моя жизнь. Все, что у меня есть. Ты… – Она прислонилась к дверному косяку, закрыла руками глаза и зарыдала.

Звук был ужасный, прерывистый, низкий и безобразный, словно кто-то вытягивал из нее внутренности. Словно она умирала.

Мэгги никогда не видела мать плачущей и запаниковала. Мамочка всегда была сильной, волевой, всегда знала, что делать. Но сейчас Мэгги увидела, что мама не так уж отличается от нее, когда ей больно. Она подошла к ней:

– Мама?

Джульет тряхнула головой:

– Я не могу это исправить. Я не могу ничего изменить. Не сейчас. Не могу. Не проси меня.

Она круто повернулась и пошла в дом. Онемев, Мэгги поплелась за ней на кухню и смотрела, как мать села за стол и уткнулась лицом в ладони.

Мэгги не знала, что делать, поэтому поставила чайник и стала ходить по кухне, собирая все к чаю. Когда она все приготовила, слезы Джульет высохли, но под жестким верхним светом она выглядела старой и больной. От глаз длинными зигзагами протянулись морщины. Кожа покрылась красными пятнами. Волосы повисли унылыми космами. Она протянула руку к металлическому держателю, достала из него бумажную салфетку и высморкалась в нее. Затем взяла другую и вытерла лицо.

Зазвонил телефон. Мэгги не пошевелилась. Мать сняла трубку. Ее разговор был коротким и сухим.

– Да, она здесь… Френк Уэр их нашел… Нет… Нет… Я не… Не думаю, Колин… Нет, не сегодня. – Она медленно положила трубку. С минуту она глядела на телефон, а Мэгги на нее, потом вернулась к столу.

Мэгги принесла чай.

– С ромашкой, – сказала она. – Вот, мамочка.

Немного выплеснулось на блюдце, и Мэгги потянулась за салфеткой, чтобы промокнуть. Мать удержала ее за запястье.