Текст книги "Картина без Иосифа"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

– Может, ты и развлекался со мной в тот день в амбаре, – но я занималась с тобой любовью.

– Прямо на софе в гостиной? – ахнула Джози Рэгг, вытаращив глаза. – Прямо здесь? И твои мать с отцом были дома? Не ври! – Она приблизила лицо к зеркалу над раковиной и принялась неумело орудовать щеточкой. Капля туши повисла на ресницах и попала на глазное яблоко. Она заморгала и прищурилась. – Ой-ой-ой, как щиплет! Проклятая краска! Ты только посмотри, что я сделала. – Она вытерла тушь салфеткой, размазав ее по лицу. – Не верю я тебе. Все ты придумала.

Пам Райе балансировала на краю ванны и, запрокидывая голову, пускала в потолок сигаретный дым. Мэгги не сомневалась, что эту позу Пам позаимствовала из какого-то старого американского фильма. Бетт Дэвис. Джоан Кроуфорд. Возможно, Лорен Бэколл.

– Если не веришь, погляди сама на пятно, – сказала Пам.

Джози нахмурилась:

– На какое пятно?

Пам стряхнула пепел в ванну и покачала головой:

– Боже, да ты ничегошеньки не знаешь, да, Джозефина Жердина?

– Я все знаю.

– Неужели? Хорошо, тогда скажи мне, про какое пятно я говорю.

Джози медлила. Мэгги видела, что она пытается придумать внятный ответ, хотя делала вид, будто занята своими глазами. Глаза оказались ее второй неудачей за последние сутки. Накануне вечером она испортила себе ногти, заказав по почте набор акриловой краски, после того, как мать не отпустила ее в Блэкпул к маникюрше, накладывающей искусственные ногти. В результате попытки Джози удлинить собственные огрызки настолько, чтобы, по ее словам, парни падали штабелями, получилось нечто похожее на грязные собачьи когти.

Они сидели на втором этаже террасного дома Пам Райе, стоявшего напротив отеля Крофтерс-Инн, в единственной ванной. Прямо под ними, на кухне, мама Пам кормила близнецов яичницей с фасолью – под аккомпанемент счастливых воплей Эдварда и смеха Алена. Подружки наблюдали за экспериментом Джози с ее недавним приобретением – половиной флакона туши для ресниц, купленной у одного пятиклассника, который стащил косметику из комода своей сестры.

– Джин, – объявила наконец Джози. – Всем известно, что ты его пьешь. Мы видели бутылку.

Пам засмеялась и снова выпустила дым в потолок. Щелчком отправила окурок в унитаз; схватилась за край ванны и снова откинулась назад так, что ее груди стали торчком. Пам не сняла еще школьную форму – как и ее подружки, – но уже сняла вязаную кофту, расстегнула пару пуговиц на блузке, обнажив ложбинку между грудями, и закатала рукава. Пам умела сделать так, чтобы ее простенькая белая блузка из хлопка выглядела невероятно эротично.

– Господи, я уже схожу с ума как кошка, – томно протянула она. – Если Тодд не захочет сегодня, я пойду с каким-нибудь другим парнем. – Она бросила взгляд на Мэгги, сидевшую на полу у двери, поджав ноги. – Как там наш Никки? – спросила небрежным тоном.

Мэгги перекатывала в пальцах сигарету. Она сделала шесть затяжек, всякий раз выпуская дым через нос, так чтобы он не попадал в легкие – и ждала, когда сигарета догорит настолько, что ее можно будет выбросить в унитаз.

– Нормально, – ответила она.

– И большой? – поинтересовалась Пам, так крутя головой, что ее светлые волосы метались перед лицом. – Я слышала, как салями? Это верно?

Мэгги взглянула на отражение Джози в зеркале, безмолвно моля о помощи.

– Ну, точно? – спросила Джози у Пам.

– Что?

– Пятно. Джин. Как я и сказала.

– Сперма это, – отмахнулась Пам с досадой.

– Спе?…

– Кончил он.

– Что кончил?

– Господи Боже мой, да ты балда. Совсем ничего не понимаешь.

– Что?

– Да пятно! Оно от него, ясно тебе? Вытекает, понятно? Когда вы занимаетесь этим, поняла?

Джози старательно разглядывала себя в зеркало, делая еще одну героическую попытку справиться с косметикой.

– Ах это, – протянула она, макая щеточку во флакончик. – Тут и понимать нечего. Просто ты как-то странно говорила.

Пам схватила свою сумку, валявшуюся на полу, вытащила пачку сигарет и снова закурила.

– Мать вся кипела от злости и рычала как собака, когда увидела пятно. Даже понюхала его. Представляете? Начала, ты, мол, маленькая шлюшка, потом – ты дешевая дрянь для этих кобелей, и заявила, что они с отцом больше не могут ходить по деревне с гордо поднятой головой. Я сказала, что если бы у меня была собственная спальня, я не пользовалась бы софой и она не увидела бы пятно. – Тут она мечтательно улыбнулась и потянулась. – Тодд трахается очень долго, а кончает каждый раз по литру. – С лукавой улыбкой она поглядела на Мэгги. – А как твой Ник?

– Надеюсь, ты предохраняешься? – быстро произнесла Джози, снова придя Мэгги на выручку. – Ведь если он это делает столько раз, как ты говоришь, и если он всегда – ну, ты понимаешь – заставляет тебя кончать, ты можешь залететь, Пам Райе.

Сигарета Пам замерла на ее губе.

– Ты это о чем?

– Сама знаешь. Не прикидывайся дурочкой.

– Не понимаю, Джоз. Объясни. – Она сделала глубокую затяжку, чтобы скрыть улыбку, и Мэгги это поняла.

Джози клюнула на наживку.

– Если у тебя бывает ну… понимаешь…

– Оргазм?

– Точно.

– И что тогда?

– Он помогает этим штукам легче попасть в тебя. Вот почему многие женщины не… понимаешь…

– Не доходят до оргазма?

– Потому что не хотят этих самых штук. Ой, и они не могут расслабиться. Из-за этого. Я прочла это в книжке.

Пам завыла от смеха. Она соскочила с ванны, открыла окно и крикнула: «Рэгг Джозефина настоящая дубина», – после чего зашлась от смеха и соскользнула по стене на пол. Сделала еще одну затяжку и снова засмеялась.

Мэгги обрадовалась открытому окну. Дышать становилось все тяжелей. Часть ее знала, что причиной этому густой сигаретный дым в маленькой комнатке. Другая часть знала, что это из-за Ника. Она хотела что-то сказать, чтобы спасти Джози от насмешек Пам. Но не была уверена, что это ей удастся, и боялась привлечь внимание к себе.

– Когда ты в последний раз что-то читала об этом? – спросила Джози, завинчивая тушь и проверяя в зеркале плоды своих трудов.

– Мне и не нужно читать. Я все изучаю на прак-тике, – ответила Пам.

– Теория не менее важна, чем опыт, Пам.

– Неужели? А ты именно этим и занимаешься?

– Я знаю, что к чему.

Джози причесывала волосы. Толку от этого не было. Как бы она ни укладывала их, они все равно принимали прежний вид: на лбу бахрома, на шее щетина. Эх, зря она тогда сама взялась за ножницы

– Ты знаешь обо всем из книг.

– И из наблюдений. Это называется «характерные данные».

– За кем ты наблюдаешь?

– За мамой и мистером Рэггом.

Такая информация разожгла любопытство Пам. Она сбросила туфли и поджала под себя ноги. Сигарету снова бросила в унитаз и ничего не сказала, когда Мэгги последовала ее примеру.

– Ну и что? – спросила она, радостно щурясь. – Как?

– Я подслушиваю под дверью, когда они занимаются этим. Он все время говорит – давай, мол, Дора, давай, давай, давай, детка, давай, золотко, а она никогда не издает ни звука. Кстати, вот так я и узнала тот факт, что он не мой отец. – Когда Пам и Мэгги приветствовали эту новость, она продолжала: – Ну, он не может быть, понятно. Сами сидите. Он ни разу ее не удовлетворил. Я ее единственный ребенок. Родилась через шесть месяцев после их свадьбы. Нашла старое письмо от парня по имени Пэдди Льюис…

– Где?

– В шкафу, где она хранит свои штаны. И могу вам сказать, что она много раз делала это с ним И кончала. До того, как вышла замуж за мистера Рэгга.

– За сколько времени до этого?

– За два года.

– Значит, ты, – фыркнула Пам, – результат рекордно длинной беременности?

– Но ведь они делали это не один раз, Пам Райе. Я имела в виду, что они занимались этим регулярно два года, прежде чем она вышла замуж за мистера Рэгга. И она хранит письмо. Значит, до сих пор его любит.

– Но ведь ты – копия отца, – заявила Пам.

– Он не…

– Нечего, нечего. Вы с мистером Рэггом очень похожи.

– Просто случайность, – заявила Джози. – Пэдди Льюис, возможно, тоже был похож на мистера Рэгга. Должно быть, мать искала мужчину, похожего на Пэдди.

– Тогда отец Мэгги должен походить на мистера Шеферда, – объявила Пам. – Все любовники ее матери должны походить на него.

– Пам, – поспешно одернула ее Джози Что-то она хватила через край. Можно обсуждать собственных предков, а вот чужих не стоит. Впрочем, Пам это не очень волновало. Она что хотела, то и говорила.

– У мамы не было любовника до мистера Шеферда, – тихо произнесла Мэгги.

– Ну, один-то наверняка был, – возразила Пам.

– Нет.

– Был. Иначе откуда ты появилась?

– От моего папы. И мамы.

– Точно. От ее любовника.

– Ее мужа.

– Неужели? Как его зовут?

Мэгги теребила кончик нитки, торчавшей из шерстяной кофты.

– Ну? Как его имя?

Мэгги пожала плечами.

– Вот и не знаешь. И твоя мать не знает. Потому что ты незаконнорожденная.

– Пам! – Джози шагнула вперед, сжимая в кулаке флакончик с тушью.

– Что?

– Думай, что говоришь.

Томным движением Пам откинула назад волосы.

– Ох, Джози, перестань разыгрывать драму. Ведь ты и сама не веришь в эти сказки про автогонщиков, мамочку, убегающую от кого-то, и папочку, который ищет свою милую крошку уже тринадцать лет.

Мэгги вдруг показалось, что комната увеличивается в размерах, сама она съеживается.

– Если они вообще были женаты, – продолжала Пам, – то она наверняка накормила его однажды какой-нибудь дикой морковкой.

– Пам!

Мэгги схватилась за дверной косяк и с трудом поднялась.

– Пожалуй, мне пора, – сказала она. – Мама подумает…

– Да уж, лучше нам с ней не связываться, – фыркнула Пам.

Их куртки были свалены на полу. Мэгги вытащила свою, но надеть не смогла – руки не слушались. Впрочем, ей и так было жарко.

Она распахнула настежь дверь и побежала вниз по ступенькам. За спиной раздавался смех Пам. Она крикнула ей вдогонку:

– Ник Уэр пускай остерегается встреч с твоей мамочкой.

Ей ответила Джози:

– Ох, когда же ты заткнешься? – И она побежала следом за Мэгги.

На улице было темно. Холодный западный ветер мел по дороге из северного Йоркшира и закручивался вихрем в центре деревни, где стояли отель Крофтерс-Инн и дом Пам. Мэгги вытерла слезы, сунула руки в рукава и пошла.

– Мэгги! – Джози догнала ее. – Не обращай внимания. Это не то, что ты думаешь. Тогда я просто тебя не знала. Мы с Пам разговаривали. Я рассказала ей про твоего отца, это верно. И больше ни слова не говорила. Клянусь.

– Зря ты ей об этом сказала.

Джози схватила ее за руку:

– Да, зря, теперь и сама вижу. Но ведь я рассказывала не ради смеха. А потому, что наши судьбы похожи. Моя и твоя.

– Не похожи Мистер Рэгг твой отец, Джози, и ты это знаешь.

– Ой, может, это правда. Тогда мне повезло, верно? Мать сбежит с Пэдди Льюисом и оставит меня в Уинсло с мистером Рэггом. Только я не это хотела сказать. Я имела в виду наши мечты. Они больше, чем эта деревня. И ты всегда служила мне примером, понимаешь? Я сказала – я не одна такая, Памела-Бамела. Мэгги тоже мечтает о своем отце. И тогда она принялась выспрашивать, о чем ты мечтаешь, и я ей рассказала. Но я вовсе не насмехалась над тобой.

– Она знает про Ника.

– Не от меня!

– Тогда почему она спросила?

– Надеялась, что ты проболтаешься.

Мэгги пристально посмотрела на подругу при тусклом свете фонаря и по выражению ее лица поняла, что та говорит правду.

– Я ничего не говорила ей про Ника, – повторила Джози. – И никогда не скажу. Клянусь.

Мэгги посмотрела на свои потертые ботинки, на ноги, забрызганные грязью.

– Мэгги. Это правда. Правда.

– Он приходил ко мне прошлой ночью. Мы… Это опять случилось. Мама знает.

– Не может быть! – Джози схватила ее за рукав и потащила через дорогу на площадку для машин. Они обошли блестящий серебристый «бент-ли» и направились вниз по тропе, ведущей к реке. – Ты мне не говорила.

– Я хотела рассказать. Весь день ждала этого. Но она прилипла к тебе.

– Ох уж эта Пам, – вздохнула Джози, когда они прошли в калитку. – Прямо с цепи срывается, если дело доходит до сплетен.

Узкая тропинка резко сворачивала и спускалась к реке. Джози шла впереди, направляясь к старому леднику, вырытому в склоне в том месте, где река падала вниз с каменного порога, рассыпая брызги, от которых в этом месте было прохладно даже в самый жаркий день. Ледник был построен из того же камня, что и остальные дома в деревне, крыт шифером, но окон не имел, только дверь, замок Джози давным-давно сломала, превратив ледник в свою «берлогу».

Она протиснулась внутрь.

– Подожди секунду, – сказала Джози, пригибая голову. Пошарила, ударилась обо что-то лбом, чертыхнулась и зажгла спичку. Вспыхнуло маленькое пламя. Мэгги вошла.

На старом жестяном бочонке стоял фонарь, с шипением посылая дугу желтого света. Свет падал на старенький потертый коврик, две трехногих табуретки для дойки коров, топчан, накрытый пуховым одеялом, и перевернутую корзину с висящим над ней зеркалом. Корзина служила туалетным столиком, и Джози поставила на нее флакончик с тушью для ресниц, рядом с румянами, губной помадой, лаком для ногтей и лаком для волос.

Она побрызгала туалетной водой стены и пол, чтобы заглушить хотя бы на время запахи сырости и гнили, пропитавшие воздух.

– Подымим? – спросила она, удостоверившись, что дверь плотно закрыта.

Мэгги покачала головой Она дрожала от холода. Недаром ледник был построен именно в этом месте.

Джози закурила «галуаз», которую достала из пачки, лежавшей среди косметики, плюхнулась на топчан и спросила:

– Как твоя мама узнала? Что она сказала? Мэгги подвинула табуретку поближе к фонарю. Он него шло тепло.

– Она просто знала. Как и до этого.

– Ну и что дальше?

– Мне все равно, что она думает. Я с ним не расстанусь, потому что люблю его.

– Не будет же она везде водить тебя за руку, верно? – Джози лежала на спине, подложив руку под голову, и, закинув ногу на ногу, качала носком. – Господи, какая ты счастливая. – Она вздохнула. Ее сигарета ярко светилась в полумраке. – А он… ну… понимаешь… как это говорят? Он… типа… удовлетворяет тебя?

– Не знаю. Все происходит очень быстро.

– У-у. А он… ты понимаешь, о чем я говорю… Типа того, что хотела знать Пам.

– Да.

– Господи. Не удивительно, что ты не хочешь с ним расставаться. – Она глубже зарылась в одеяло и протянула руки к воображаемому любовнику. – Приди, возьми меня, мой милый, – произнесла она. – Я жду тебя, я вся твоя! – Она перекатилась на бок. – А ты предохраняешься?

– Вообще-то нет.

У нее округлились глаза.

– Мэгги! Не может быть! Это необходимо. А он? Он надевает резинку?

Мэгги не поняла. Резинку? Что это такое?…

– Вообще-то нет. Как это?… То есть, может, у него осталась после школы в кармане.

Джози сдержала смех, чтобы не обидеть подругу

– Не такую резинку. Неужели ты не знаешь, что это такое?

Мэгги неловко заерзала:

– Я знаю. Конечно… Да. Знаю.

– Ладно. Слушай, это такая резиновая пленка, которую он надевает на свою штуку. Прежде чем войдет в тебя. Чтобы ты не забеременела. Он пользуется ею?

– А-а. – Мэгги покрутила свой локон. – Это. Нет. Я не хочу, чтобы он ею пользовался.

– Не хочешь… Ты спятила? Он должен пользоваться.

– Зачем?

– Иначе у тебя будет ребенок.

– Но ведь ты сама говорила, что женщина должна получать…

– Забудь о том, что я говорила. Бывают исключения. Вот я тут, да? Я дочь мистера Рэгга, да? Мама стонала и пыхтела с тем Пэдди Льюисом, а я появилась, когда она была холодна как лед. Так что удовлетворение тут ни при чем.

Мэгги обдумала новую информацию, водя пальцем по верхней пуговице куртки.

– Тогда ладно, – сказала она.

– Что – ладно? Мэгги? Святые мученики на алтаре! Ты не должна…

– Я хочу ребенка, – заявила она. – Хочу ребенка от Ника. Если он попробует пользоваться резинкой, я не подпущу его к себе.

Джози опять вытаращила глаза:

– Тебе ведь еще нет и четырнадцати.

– Ну и что?

– Ты не можешь стать матерью, пока не окончила школу.

– Почему?

– Что ты будешь делать с ребенком? Куда пойдешь?

– Мы с Ником поженимся. Родится ребенок. У нас будет семья.

– Ты не можешь так поступить. Мэгги блаженно улыбнулась:

– Еще как могу!

Глава 10

Линли пробормотал «Боже милостивый» при внезапном понижении температуры, когда вошел в дверь, разделяющую паб и столовую в Крофтерс-Инн. В пабе большой камин ухитрялся посылать достаточно жара, чтобы даже в дальних уголках помещения создавались островки умеренного тепла. Зато в столовой слабенькое центральное отопление лишь обещало, что сторона тела, обращенная к настенной батарее, не онемеет от холода. Он направился к Деборе и Сент-Джеймсу, сидевшим за угловым столиком, пригибаясь всякий раз, как проходил под низкими дубовыми балками. Возле столика хозяева предусмотрительно поставили электрический камин. Волны его тепла струились на лодыжки и поднимались к коленям.

Несколько столов были покрыты белыми скатертями, на них стояли столовые приборы и недорогой хрусталь. Здесь разместилось бы человек тридцать. Но судя по всему, кроме них троих, некому будет обедать и любоваться неожиданной экспозицией произведений искусства. Она состояла из серии эстампов в позолоченных рамках, изображавших наиболее известные эпизоды из истории Ланкашира: толпу, собравшуюся в Страстную пятницу возле башни Малкин-Тауэр, и обвинения в колдовстве, предшествовавшие этому. Художник изобразил старейшин в поразительно субъективной манере. Судья Роджер Ноуэлл выглядел, соответственно своему положению, мрачно и солидно (его фигура напоминала бочонок), черты его лица запечатлели праведный гнев и мощь христианского правосудия. Чэттокс, соответственно, выглядела дряхлой: иссохшей, согбенной, одетой в лохмотья. Элизабет Дэвис, с ее вращающимися глазами, из-за ослабления мышц глазного яблока, казалась достаточно деформированной, чтобы сойти за творение дьявола. Остальные составляли группу приспешников ада, за исключением Элис Наттер; она стояла отдельно, опустив глаза, по-видимому храня молчание, которое унесла с собой в могилу, – единственная закоренелая ведьма среди них, принадлежавшая к высшему сословию.

– А-а, – произнес при виде гравюры Линли, встряхивая свою салфетку. – Ланкаширские знаменитости. Обед и перспектива диспута. Делали они или не делали? Были или не были?

– Более вероятна потеря аппетита, – заметил Сент-Джеймс. Он налил своему другу бокал «фюме блан».

– Тоже верно, пожалуй. Повесить полоумных девиц и беспомощных старух на основании апоплексического удара, случившегося у одного-един-ственного мужчины, – сомнительная доблесть, не так ли? И как можно есть, пить и веселиться в этом зале, когда рядом изображена такая жуть?

– И все-таки, кто они такие? – спросила Дебора, когда Линли с удовольствием отведал вина и потянулся за булочкой, которые Джози Рэгг только-только подала на стол. – Конечно, я знаю, что они ведьмы, но, может, ты, Томми, расскажешь о них подробней?»

– Только благодаря их карикатурному изображению. Сомневаюсь, что признал бы их, не следуй художник столь явно традициям Хогарта. – Линли взмахнул рукой, в которой держал нож для масла. – Перед тобой богобоязненный судья и те, кого он привлек к ответу. Демдайк и Чэттокс – вон те, морщинистые, как я полагаю. Затем Элизон и Элизабет Дэвис, дуэт матери с дочерью. Остальных забыл, кроме Элис Наттер – той, которая совершенно не вписывается в общую картину.

– Говоря по правде, она кажется мне похожей на твою тетю Огасту.

Линли перестал намазывать масло на булочку и вгляделся в изображение Элис Наттер:

– Что-то есть в самом деле. Носы похожи. – Он усмехнулся. – Теперь придется подумать, стоит ли идти к тетке на рождественский обед. Бог знает, что она подаст на стол под видом праздничного угощения.

– Неужели они делали именно это? Подмешивали какие-нибудь снадобья? Пускали в ход злые чары? Вызывали дождь с помощью лягушек?

– Твое последнее предположение вызывает в памяти что-то австралийское, – заметил Линли. Подкрепляясь булочкой, он окинул взглядом другие гравюры и пытался восстановить в памяти детали. Во время учебы в Оксфорде он как-то даже писал курсовую о колдовстве в семнадцатом веке. Он до сих пор помнил одну из преподавательниц – двадцатишестилетнюю феминистку, редкой красоты, но недоступную, как хищная акула.

– Сегодня это называется «эффект домино», – сказал он. – Одна из этих псевдоколдуний что-то украла в Малкин-Тауэре, а потом имела наглость надеть на себя украденное. Когда ее приволокли к судье, она обвинила семейство, живущее в Малкин-Тауэре, в колдовстве. Судья, кажется, решил, что это смехотворная попытка очернить обидчицу, однако несколько дней спустя Элизон Дэвис из той самой башни прокляла мужчину, и того через несколько минут хватил апоплексический удар. С этого и началась охота на ведьм.

– Похоже, успешная, – заметила Дебора, глядя на гравюры.

– Вполне. Женщины начали признаваться во всевозможных и самых немыслимых грехах, когда представали перед судьей: что у них есть друзья в облике кошек, собак и медведей; что они лепят из глины изображения своих врагов и втыкают в них иголки; что они убивают коров, портят молоко, разрушают…

– Что ж, такие преступления заслуживают наказания, – заметил Сент-Джеймс.

– А доказательства требовались? – поинтересовалась Дебора.

– Если старушка что-то шамкает своему коту, это уже доказательство. Если сосед услышит, как женщина кого-то проклинает, – тоже.

– Но почему они признавались в содеянном? Кто станет признаваться в подобных вещах?

– Социальное давление. Страх. Ведь все они были необразованными. Представали перед судьей, принадлежавшим к другому классу. Их приучили склоняться перед знатными персонами – хотя бы метафорически. Что еще им оставалось, как не соглашаться с тем, что говорили те?

– Если даже им грозила смерть?

– Даже тогда.

– Но ведь они могли отказаться от обвинений. Могли молчать.

– Элис Наттер так и поступила. Но ее все равно повесили.

Дебора нахмурилась:

– Странные привычки у хозяев отеля. Зачем им понадобилось развешивать эти картинки?

– Туризм, – ответил Линли. – Разве люди не платят за то, чтобы взглянуть на посмертную мае-ку королевы Шотландии?

– Не говоря уже о мрачных уголках лондонского Тауэра, – добавил Сент-Джеймс. – Королевская часовня. Уэйкфилдская башня…

– Зачем волноваться из-за драгоценностей Короны, если можно увидеть плаху палача? – добавил Линли. – Преступление преступлением, но смерть заставляет туристов раскошеливаться.

– Неужели такая ирония звучит из уст человека, совершившего как минимум пять паломничеств в Босуорт-Филд двадцать второго августа? – ехидно поинтересовалась Дебора. – На старое коровье пастбище, где ты пил из родника и клялся духу старика Ричарда в том, что сражался за Белую розу?

– Там речь шла не о смерти, – не без чопорности возразил Линли и, подняв бокал, кивнул ей. – Это история, девочка моя. Порой хочется к ней приобщиться.

Дверь, ведущая на кухню, открылась, и Джози Рэгг принесла им закуски.

– Копченый лосось вот, паштет вот, коктейль из креветок вот, – приговаривала она, ставя их на стол. – Булочек достаточно? – Она задала этот вопрос, адресуясь ко всем, но почему-то исподтишка покосилась на Линли.

– Все в порядке, – ответил за всех Сент-Джеймс.

– Масла еще принести?

– Не нужно. Спасибо.

– С вином о'кей? Если кончилось, принесу еще. У мистера Рэгга целый подвал. Знаете, вино бывает всякое. Если его хранить неправильно, пробка ссыхается, внутрь попадает воздух, и вино делается соленым. Или типа того.

– Вино хорошее, Джози. Мы ждем еще бордо.

– Мистер Рэгг, он знает толк в винах. Как настоящий соммелье. – Она произнесла «самилье», с ударением на первом слоге, после чего почесала лодыжку. Затем взглянула на Линли. – А вы тоже приехали сюда отдыхать?

– Не совсем.

Она выпрямилась и перехватила за спиной поднос.

– Так я и думала. Мама сказала, что вы детектив, и я было подумала, что вы приехали сообщить ей что-нибудь про Пэдди Льюиса, о чем она, конечно, не станет мне говорить, из опасения, что я скажу что-нибудь мистеру Рэггу, что я, конечно, никогда не стану делать, если только она не собирается сбежать от него с Пэдди, а меня оставить с мистером Рэггом. Вообще-то я знаю, какая бывает верная любовь. Но вы, похоже, не такой детектив.

– Какой это «не такой»?

– Ну, типа… Как по телику. Которого нанимают и платят.

– Частный? Нет.

– Сначала я решила, что вы такой. Но потом случайно услышала, как вы говорили по телефону. Ваша дверь была приоткрыта, а я в это время разносила по номерам свежие полотенца. – Ее пальцы поскребли по подносу, она перехватила его половчей и продолжала: – Понимаете? Она мама моей лучшей подруги Она никому не хотела вреда. Так бывает, когда консервируют на зиму овощи или ягоды, положат что-нибудь не так, а потом животы болят. Скажем, вы покупаете джем, малиновый или земляничный, причем на благотворительной ярмарке в честь какого-нибудь церковного праздника. На вид хорошие. Приносите домой и на следующее утро мажете на хлеб. Или пьете чай с джемом Потом вас начинает тошнить. Кто виноват? Никто. Просто несчастный случай Понятно?

– Разумеется. Всякое бывает.

– Вот и у нас такое случилось. Только не в праздник. И не от консервов.

Никто не ответил. Сент-Джеймс рассеянно крутил бокал, Линли перестал отщипывать вторую булочку, а Дебора переводила взгляд с мужчин на девочку, ожидая, когда кто-то из них ей ответит. Молчание затянулось, и Джози продолжала:

– Мэгги моя лучшая подруга, понимаете? У меня никогда не было таких подружек. Ее мама – миссис Спенс – держится очень замкнуто. Люди называют это странным и готовы раздуть из этого историю. Но там нечего раздувать. И вы это учтите, хорошо?

Линли кивнул:

– Разумное замечание. Я согласен.

– Ну, тогда… – Она тряхнула волосами, всем показалось, будто она намеревалась сделать реверанс. Вместо этого она попятилась от стола в сторону кухонной двери. – Вы ведь хотите приступить к закускам, правда? Паштет приготовлен по маминому рецепту. Копченый лосось очень свежий. А если вам нужно еще что-нибудь… – Она скрылась за дверью.

– Это Джози, – сказал Сент-Джеймс, – на случай, если вас не познакомили. Убежденная сторонница теории несчастного случая.

– Я уже заметил.

– Что сказал сержант Хокинс? Видимо, Джози подслушала именно этот разговор.

– Верно. – Линли наколол на вилку кусочек лосося. Рыба оказалась свежайшая. – Он сказал, что с самого начала следовал приказам управления в Хаттон-Престоне. Само управление контролировало следствие через отца Шеферда, а что касается самого Хокинса, то с этого момента все делалось через его голову. Фактически до сих пор.

Так что он защищает своего подчиненного в лице Шеферда-младшего и не слишком доволен, что мы тут шныряем и суем свой нос.

– Его можно понять. Ведь он, в конце концов, отвечает за Шеферда. То, что обрушится на голову деревенского констебля, скажется и на служебной репутации Хокинса.

– Он хотел также поставить меня в известность, что епископ, начальство мистера Сейджа, вполне удовлетворен ходом расследования и его результатами.

Сент-Джеймс оторвался от своего креветочно-го коктейля:

– Он что, присутствовал на расследовании?

– Очевидно, послал туда своего человека. И Хо-кинс, видимо, считает, что для Скотленд-Ярда вполне достаточно, что церковь удовлетворена результатами расследования.

– Значит, Хокинс не хочет помогать? Линли поддел вилкой еще один ломтик лосося.

– Вопрос о сотрудничестве здесь ни при чем, Сент-Джеймс. Хокинс понимает, что следствие велось, мягко говоря, с некоторыми отклонениями и самый лучший способ выгородить себя и своего подчиненного – это позволить доказать нам, что они сделали правильные выводы. Но при этом он вовсе не обязан радоваться нашему усердию. И никто из них не обязан.

– Все это им понравится еще меньше, если мы проанализируем состояние самой Джульет Спенс в ту ночь.

– Что за состояние? – спросила Дебора.

Линли пересказал ей слова констебля о недомогании женщины в ту ночь, когда умер викарий, а также поведал и об отношениях констебля и Джульет Спенс.

– И должен признаться, Сент-Джеймс, – заключил Линли, – что ты, похоже, вызвал меня сюда по пустяковому поводу. Да, нехорошо, что Колин Шеферд сам вел расследование под контролем своего отца и начальства из Клитеро. Но если Джульет Спенс тоже чувствовала недомогание, тогда версия с несчастным случаем становится вполне реальной.

– Если только, – возразила Дебора, – констебль нам не солгал, выгораживая ее, а она вовсе не была больна.

– Вполне возможно. Но это означало бы, что они вошли в тайный сговор. Однако если у нее самой не было мотива для убийства викария, что, разумеется, пока спорно, то что могло заставить их объединиться?

– Тут скорее сговор, чем сокрытие мотивов, – заметил Сент-Джеймс, отодвинув тарелку в сторону. – Странная у нее случилась болезнь в ту ночь. Получается нестыковка.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Шеферд сообщил нам, что у нее были позывы на рвоту. И резко подскочила температура.

– Ну?

– А это вовсе не симптомы отравления цикутой Линли немного повозился с последним ломтиком лосося, сбрызнул его лимоном, но есть не стал. После разговора с констеблем Шефердом он отбросил большинство доводов Сент-Джеймса, касающихся смерти викария. И готов был воспринять свое нынешнее приключение и долгую дорогу из Лондона просто как возможность поостыть после утренней ссоры с Хелен. Но теперь…

– Выкладывай, – сказал он.

Сент-Джеймс перечислил ему симптомы: избыточное слюноотделение, дрожь, конвульсии, боль в животе, расширение зрачков, беспамятство, остановка дыхания, полная парализация.

– Яд цикуты действует на центральную нервную систему, – заключил он. – Всего одна ложка может убить человека.

– Значит, Шеферд лгал?

– Не обязательно. Ведь она травница. Джози сказала нам об этом вчера.

– А ты мне – сегодня утром. В этом и состояла причина, по которой ты превратил меня в Немезиду на колесах. Вот только я не понимаю…

– Травы сродни наркотикам, Томми, и обладают таким же действием. Травы бывают разные. Одни стимулируют кровообращение, другие – работу сердца, третьи помогают расслабиться, четвертые усиливают отделение слизи… Короче, их функции покрывают виртуальный диапазон тех свойств, которые фармацевт смешивает по рецепту врача.

– Думаешь, она намеренно что-то приняла, чтобы заболеть?

– Что-то, вызывающее рвоту и жар.

– Но не может ли быть так, что она съела немного цикуты, приняв ее за дикий пастернак, почувствовала себя плохо сразу же после ухода викария и приняла рвотное. Тогда это бы объяснило. А разве от рвоты могла подняться температура?

– Возможно. Маргинально да. Впрочем, я сильно в этом сомневаюсь, Томми. Учитывая быстрое действие цикуты на организм, неужели она не сказала бы констеблю, что приняла рвотное, съев что-то подозрительное? И разве констебль не сообщил бы нам сегодня об этом?

Линли снова взглянул на гравюры. Элис Наттер по-прежнему хранила там упорное молчание, ее лицо становилось с каждой минутой все более бледным. Женщина с секретами, она унесла их с собой в могилу. Никто не знал, что удерживало ее язык – то ли запрещенная католическая вера, то ли гордость, то ли злость из-за того, что ее припер к стенке судья, с которым она не ладила. Но в отделенной от остального мира деревне аура загадочности всегда окружает женщину, у которой есть свои секреты и которая не желает посвящать в них остальных. Всегда кто-то испытывает настойчивое желание выкурить это существо из ее норы и заставить платить за все, что она держит в секрете.