Текст книги "Картина без Иосифа"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

– Я думаю, – сказала она. – Пытаюсь припомнить.

– Я уже заметил. – Он поднял воротник пальто. – Не странно ли, что процесс твоего мышления требует столь низкой температуры.

– Ты как ребенок. Сейчас не так уж холодно.

– Скажи это своим губам. Они посинели.

– Уф. Я даже не дрожу.

– Ничего удивительного. Ты уже передрожала и сейчас находишься на последней стадии гипотермии, хотя не сознаешь этого. Зайдем-ка лучше в паб. Видишь, дым идет из трубы?

– Там слишком много отвлекающих моментов.

– Дебора, холодно. Хорошо бы выпить бренди?

– Не мешай мне думать.

Сент-Джеймс засунул руки в карманы пальто и сосредоточил внимание на утках. Они совсем не замечали холода. Немудрено. Все лето и всю осень они копили жировой слой, готовясь к холодам. Кроме того, их грог пух? Счастливые, чертенята.

– Святой Иосиф, – объявила наконец Дебора. – Вот что я вспомнила. Саймон, он с особым волнением относился к святому Иосифу.

Сент-Джеймс с сомнением поднял бровь и еще глубже спрятал голову в воротник.

– Это только начало, как я догадываюсь, – произнес он бодрым тоном.

– Нет, в самом деле. Это важно. Должно быть важно. – Дебора стала объяснять детали своей встречи с викарием в седьмом зале Национальной галереи. – Я любовалась да Винчи – Саймон, почему ты никогда не приводил меня туда?

– Потому что ты ненавидела музеи. Я попытался, когда тебе было девять лет. Не помнишь? Ты предпочла отправиться в Гайд-парк на озеро Серпентин покататься на лодке и стала безобразничать, когда я отвел тебя в Британский музей.

– Но там были мумии. Потом меня несколько недель терзали кошмары.

– Меня тоже.

– Ну, тебе не следовало так легко капитулировать перед маленькой своенравной девчушкой.

– Запомню на будущее. Итак, вернемся к Сейджу.

Она засунула руки в рукава пальто, как в муфту.

– Он сказал, что на рисунке Леонардо нет святого Иосифа. Что он почти не бывает на картинах рядом с Девой Марией и разве это не печально? Что-то типа того.

– Ну, Иосиф был лишь кормильцем, в конце концов. Хороший, правильный человек.

– Но мне показалось, что он так… так опечален этим. У меня было впечатление, будто он воспринимает это как личное горе.

Сент-Джеймс кивнул:

– Типичный синдром. Мужчинам нравится думать, что они играют в жизни женщин более важную роль, чем это есть на самом деле. Что еще ты припомнила?

Она опустила голову на грудь.

– Он не собирался быть там.

– В Лондоне?

– В галерее. Он направлялся куда-то еще – в Гайд-парк? – когда его застал дождь. Он любил природу. Любил деревню. Сказал, что это помогает ему думать.

– О чем?

– Может, о святом Иосифе?

– Теперь появился предмет для обширных предположений.

– Я ведь сказала тебе, что не умею, что не запоминаю разговоры. Спроси меня, во что он был одет, как выглядел, какого цвета у него волосы, какие губы. Но не заставляй пересказывать то, что он говорил. Даже если я вспомню каждое слово, все равно не смогу докопаться до скрытых подтекстов. Я не умею копаться в словах. Вообще не умею копаться. Я с кем-то встречаюсь. Мы разговариваем Он мне нравится или нет. Я думаю: он мог бы стать моим другом. Вот и все. Ведь я не ожидала, что он умрет, когда я приеду к нему, вот и не запомнила каждую деталь нашей первой встречи. А ты бы запомнил?

– Если бы беседовал с красивой женщиной – да, но и в этом случае отвлекался бы на детали, не имеющие ничего общего с тем, что она говорит.

Она подозрительно прищурилась:

– Какие еще детали?

Он задумчиво склонил голову набок и всмотрелся в ее лицо:

– Рот.

– Рот?

– Я нахожу, что женский рот достоин изучения. Несколько последних лет я работаю над созданием научной теории о женских ртах. – Он откинулся на спинку скамьи и посмотрел на уток. Он чувствовал, как Дебора ощетинилась всеми своими колючками. На его лице заиграла довольная улыбка.

– Ну, я даже не стану спрашивать, что это за теория. Ты ждешь этого. Я вижу по твоему лицу. Но я не стану.

– Как хочешь.

– Хорошо. – Она подвинулась к нему и приняла его позу. Вытянула ноги и критически посмотрела на носки своих ботинок. Ударила каблуком о каблук. Затем носком о носок. И сказала: – Ну, ладно. Черт побери. Скажи мне. Скажи.

– Существует ли корреляция между величиной рта и важностью того, что он произносит? – очень серьезно спросил он.

– Ты шутишь.

– Нет, не шучу. Ты никогда не замечала, что женщины с маленькими ртами не способны сказать ничего важного?

– Это чушь и дискриминация.

– Возьми, к примеру, Вирджинию Вулф. У нее был большой рот.

– Саймон!

– Погляди на Антонию Фрейзер, Маргарет Дрэббл, Джейн Гуделл…

– А Маргарет Тэтчер?

– Всегда бывают исключения. Но есть общее правило, и я утверждаю, что факты целиком и полностью подтверждают – корреляция существует. Я намерен провести исследования.

– Как?

– Персонально. Пожалуй, начну с тебя. Величина, форма, объем, пластичность, чувственность… – Он поцеловал ее. – Почему я уверен, что ты лучше большинства?

Она улыбнулась:

– Мало тебя мама била в детстве.

– Тебя тоже. Я точно знаю, что твой отец никогда тебя и пальцем не тронул. – Он поднялся со скамьи и, повернувшись к ней боком, оттопырил локоть. Она взяла его под руку. – Так как насчет бренди?

Она сказала, что согласна, и они вернулись по той же тропинке. Как и в Уин ело, сразу за деревней открытое пространство возвышалось и падало плавными холмами, разделенными на фермы. За фермами шли вересковые пустоши, где паслись овцы.

Дебора остановилась на пороге паба. Сент-Джеймс, придержав дверь, оглянулся и увидел, что она уставилась на холмы и задумчиво постукивает кончиком указательного пальца по подбородку.

– Что с тобой?

– Прогулки. Сейдж говорил, что любит гулять по пустошам. Там ему лучше думается. Вот почему он решил пойти в парк Сент-Джеймс-парк. Он собирался кормить с моста воробьев. Он знал про этот мост, Саймон, значит, бывал там и прежде.

Сент-Джеймс улыбнулся и втащил ее внутрь паба.

– Это важно, как ты считаешь? – спросила она.

– Не знаю.

– Как ты думаешь, может, у него была причина говорить про евреев, которые хотели побить камнями ту женщину? Потому что мы знаем, что он был женат. И что его жена погибла… Несчастный случай… Саймон!

– Ну вот, ты опять копаешь, – заметил он.

Глава 17

– К Спенс. Слыхали?

– Директриса присылала за ней и…

– …видели его тачку?

– Насчет ее матери.

Мэгги остановилась в нерешительности на ступеньках школы, когда увидела, что несколько пар горящих любопытством глаз устремлены на нее. Ей всегда нравилось время между последним уроком и отправлением школьного автобуса. Можно было посплетничать с ребятами, живущими в других деревнях и в городке. Но она никак не ожидала, что шепот и хихиканье, сопровождающие эту тусовку, коснутся и ее.

Поначалу она ничего особенного не заметила. Ученики, как всегда, собрались на площадке перед школой. Некоторые слонялись возле школьного автобуса. Другие возле автомобилей. Девочки причесывались и сравнивали оттенки контрабандной косметики. Мальчишки боролись или пытались показать свою крутизну. Мэгги стала спускаться по ступенькам, высматривая Джози или Ника. Из головы не шли вопросы, которые ей задавал Лондонский сыщик. Она не обращала внимания на шепот, пробежавший по толпе. После разговора в кабинете миссис Кроун ей стало не по себе. Ее словно облили грязью. В чем же причина? Она терялась в догадках.

Впрочем, она уже привыкла чувствовать себя виноватой. Потому что продолжала грешить. Пыталась убедить себя, что не грешит. И когда мать упрекала ее, говорила: Ник любит меня, мамочка, даже если ты не любишь. Видишь, как он любит меня? Видишь? Видишь?

В ответ мать никогда не взывала к ее совести, типа погляди-на-все-что-я-для-тебя-сделала-Маргарет, как это делала мать Пам Райе. Она никогда не высказывала ей своего разочарования, как мать Джози. И все же до этого самого дня Мэгги чувствовала свою вину перед матерью. Она разочаровала маму, вызвала мамин гнев; она добавляла мучений к маминой боли. Это было написано на материнском лице.

Вот почему Мэгги поняла прошлой ночью, что в войне с матерью шла на стороне Мэгги. Она могла наказывать, ранить, предостерегать, мстить… перечень растягивался на целую вечность. Ей хотелось торжествовать от сознания того, что она вырвала штурвал корабля своей жизни из контролирующих материнских рук. Но это не давало ей покоя. И когда прошлой ночью она поздно вернулась домой, вся в засосах после свидания с Ником, радость мгновенно погасла при виде маминого лица. Мама не произнесла ни слова упрека. Просто подошла к двери темной гостиной и смотрела на нее оттуда. В этот момент она выглядела столетней старухой.

– Мама? – сказала Мэгги.

Мать взяла Мэгги за подбородок, посмотрела на синяки, отпустила ее и стала подниматься по лестнице. Вскоре негромко щелкнула дверь. Это было хуже пощечины, которую Мэгги заслужила.

Она была скверной. И знала это. Даже когда ощущала тепло и близость Ника, когда он ласкал ее, целовал, когда прижимал Это к ней, обнимал, повторял Мэгги, Мэг, Мэг. Она была черная, она была скверная. Давно привыкла к упрекам. Смирилась с ними. Вот только не ожидала, что ее заставят почувствовать стыд, рассказывая о мистере Сейдже, об их дружбе.

Каждый вопрос обжигал как крапива. Только не кожу, а душу. Эти вопросы все еще звучали в ее ушах, от них становилось сухо во рту, начинался зуд во всем теле. Мистер Сейдж говорил – ты хорошая девочка, Мэгги, всегда помни об этом. Он говорил – мы теряемся, сбиваемся с пути, но мы всегда можем найти дорогу к Господу через наши молитвы. Господь слышит нас, говорил он, Господь прощает все, Мэгги, что бы мы ни делали.

Он был само утешение, мистер Сейдж. Он все понимал. Он был воплощением доброты и любви.

Мэгги никогда не предавала теплоту тех минут, которые они проводили вместе. Считала их драгоценными. И вот теперь лондонский детектив подозревает, что все самое дорогое в ее дружбе с викарием привело к его смерти.

Это было самое страшное, что могло произойти в ее жизни. Она виновата. И если это так, тогда мама все время знала, что делает, когда угощала викария в тот вечер обедом

Нет, подумала Мэгги. Мама не знала, что кормит его цикутой. Она никогда никому не причинила вреда. Делала только добро. Готовила мази и примочки. Целебные настои и отвары. Всевозможные мази и примочки.

Ее размышления прервали перешептывания одноклассников:

– Она отравила викария…

– …все-таки не удалось ей…

– …полиция приехала из Лондона…

– …поклоняются сатане, я слыхала и…

Мэгги вернулась к действительности. Дюжины глаз были устремлены на нее. Лица горели от возбуждения. Она прижала к груди рюкзак с книжками и поискала глазами друзей. Ее голова сделалась невесомой и, казалось, отделилась от тела. Ей стоило огромных усилий спросить:

– Не видели Ника? А Джози? – Губы у нее пересохли.

Девочка с лисьей мордочкой и большим прыщом на носу ответила за всех:

– Они не желают с тобой дружить, Мэгги. Зачем им рисковать?

Лица, казалось, придвинулись ближе к Мэгги.

Она крепче сжала рюкзак. Острый угол учебника впился в ее ладонь. Она знала, что они дразнятся, – и гордо выпрямилась.

– Ладно, – сказала она с улыбкой. – Хватит. Где Джози? Где Ник?

– Уже уехали, – ответила лисья мордочка.

– Но автобус… – Он стоял где обычно, дожидаясь отправления, всего в нескольких ярдах, возле ворот. В окнах виднелись лица, но Мэгги не могла различить своих друзей.

– У них свои дела. Они договорились во время ленча. Когда узнали.

– Что узнали?

– Кто с тобой говорил.

– Никто со мной не говорил.

– Неужели? Врать ты умеешь, не хуже твоей матери.

Мэгги проглотила обиду. Она направилась было к автобусу, группа пропустила ее, и тут же сомкнулась.

– Они уехали на машине, разве ты не знала?

– Ник и Джози?

– И та девчонка, что за ним бегает, ты знаешь, о ком я говорю.

Дразнят. Они дразнят. Мэгги ускорила шаг. Но школьный автобус словно убегал от нее, скрываясь за завесой света.

– Теперь он не будет с ней гулять.

– Конечно, не будет, если у него есть мозги.

– Точно. А то ее мать пригласит его на ужин. Его и остальных друзей, которые ей не понравятся.

– Как в сказке. Скушай яблочко, дочка. Я помогу тебе заснуть.

Смех.

– Только скоро ты не проснешься.

Смех. Смех. Автобус стоял слишком далеко.

– Вот, покушай. Специально для тебя приготовила.

– Ну, не стесняйся. Хочешь добавки? Ты, я вижу, просто умираешь от желания съесть еще.

Автобус мерцал, уменьшался, стал величиной с ботинок Воздух сомкнулся и проглотил его. Остались лишь кованые железные ворота школы.

– По моему рецепту. Пирожок с пастернаком. Говорят, умереть можно, такой вкусный.

За воротами начиналась улица…

– Меня зовут Фреди Крюгер, только пусть это не испортит твой аппетит.

…и избавление. Мэгги побежала.

Она мчалась к центру города, когда услыхала, как он ее окликает. Она не остановилась, побежала по главной улице, пересекла ее, направляясь к автостоянке у подножия холма. Она не знала, что будет делать. Главное – убежать подальше.

Сердце, казалось, сейчас выскочит из груди. В боку кололо и ныло. Она поскользнулась на куске скользкой мостовой и зашаталась, но ухватилась за мачту освещения, обрела равновесие и побежала дальше.

– Осторожней, детка, – предостерег ее фермер, вылезавший из своего «эскорта» у тротуара.

– Мэгги! – крикнул кто-то еще раз.

Она услыхала собственные всхлипы. Улица поплыла перед ней в тумане. Она бежала и бежала.

Она миновала банк, почту, несколько магазинов, кафе. Увернулась от молодой женщины, толкавшей коляску. Она слышала стук шагов за ней, потом кто-то снова выкрикнул ее имя. Проглотив слезы, она прибавила темп.

Страх придавал энергию и скорость ее телу. Ее преследуют, думала она. Над ней смеются и показывают пальцем. Все только и ждут возможности, чтобы окружить ее и снова начать перешептываться: что ее мама сделала… ты знаешь, ты знаешь… Мэгги и викарий… викарий?… тот мужик?… Он ведь старый…

Нет! Хватит думать, брось эту мысль, затопчи ее, похорони Мэгги бежала по мостовой. Она не останавливалась, пока синий знак, висевший на приземистом кирпичном здании, не остановил ее. Она не заметила бы его, если бы не подняла голову, прогоняя слезы. И хотя слово расплылось, она все-таки смогла его прочесть. Полиция. Она остановилась возле мусорного бака. Казалось, знак увеличивается у нее на глазах. Слово поблескивало и пульсировало.

Она отпрянула от него, задыхаясь, сдерживая душившие ее слезы. Руки и плечи онемели Пальцы запутались в лямках рюкзака. Уши совсем замерзли, казалось, их колют иголками День кончался, становилось все холоднее. Она была одна-одинешень-ка в этом холодном жестоком мире.

Она не делала этого, не делала, не делала!

Но все кричали: она сделала.

– Мэгги!

Она вскрикнула. Ей хотелось превратиться в маленькую мышку. Она закрыла лицо руками и скользнула по мусорному баку прямо на тротуар, обхватив себя руками за плечи и сжавшись в комок.

– Мэгги? Что с тобой? Почему ты убегаешь? Разве ты не слышала, что я тебя зову? – Кто-то опустилась рядом с ней на корточки и обнял ее за плечи.

Она почувствовала знакомый запах старой кожи и только сейчас поняла, что за ней бежал Ник. В голове мелькнула мысль, что он всегда засовывает куртку в рюкзак на время занятий, когда надо ходить в школьной форме, но непременно достает ее на ленч, чтобы «дать ей подышать», и вообще, надевает ее когда только может, в любую минуту, до и после школы. Она узнала его запах раньше, чем голос, и схватилась за его колено.

– Ты ведь уехал. Вместе с Джози.

– Уехал? Куда это я мог уехать?

– Они сказали, что ты уехал. Ты был с… Ты и Джози Они сказали.

– Мы сидели в автобусе, как обычно. И видели, как ты бежала. У тебя было такое лицо… словно тебя треснули по башке, вот я и бросился тебя догонять.

Она подняла голову, и волосы упали ей на лицо, заколку она потеряла. Он улыбнулся.

– Мэг, ты была как сумасшедшая. – Он сунул руку в куртку и достал сигареты. – Как будто за тобой гнался призрак.

– Я не вернусь туда, – пробормотала она.

Он наклонил голову, загораживая от ветра сигарету, прикурил и бросил спичку на мостовую.

– Нет смысла. – Он с удовольствием затянулся. – Автобус все равно ушел.

– Я имею в виду в школу. Завтра. На занятия. Не пойду. Никогда.

Он удивленно поглядел на нее:

– Это из-за того мужика из Лондона, да, Мэг? Того, что с большой тачкой, от которой сегодня все наши парни прибалдели?

– Ты скажешь – забудь. Не обращай внимания. Но они все равно не отстанут.

– Не все ли тебе равно, что думают эти козявки?

Она намотала лямку рюкзака на пальцы так сильно, что ногти посинели.

– Да плевать тебе, что они скажут, – продолжил Ник. – Сама-то ты знаешь правду. И это самое главное.

Она крепко зажмурилась и плотно сжала губы, чтобы не сказать правду. На ресницах снова заблестели слезы Она с трудом сдержала рыдание, сделав вид, будто закашлялась.

– Мэг? Ты же знаешь правду, да? А то, что те идиоты сказали тебе на школьном дворе, пустой треп, верно? Ты сама это знаешь.

– Не знаю, – вырвалось у нее. – Правду… Что она… Я не знаю. Не знаю. – Слезы снова хлынули из ее глаз. Она спрятала лицо в коленях.

Ник тихонько присвистнул:

– Прежде ты никогда так не говорила.

– Мы постоянно переезжали. Каждые два года. Только на этот раз мне захотелось остаться. Я обещала хорошо себя вести, обещала, что она будет гордиться мной, что я стану хорошо учиться в школе. Лишь бы мы остались. И она согласилась. А потом я встретилась с викарием, после того как ты и я… после того, что мы делали, а мама меня за это возненавидела. Он помог мне, посочувствовал… Она пришла в ярость, узнав об этом. – Мэгги снова зарыдала.

Ник выбросил сигарету на мостовую и обнял ее.

– Он нашел меня. Вот что это было, Ник. Она не хотела этого. Поэтому мы и переезжали с места на место. Но на этот раз задержались, и он успел приехать. Я знала, что это случится.

Ник помолчал. Она слышала, как он вздохнул.

– Думаешь, викарий был твоим отцом, Мэгги?

– Она не хотела, чтобы я с ним виделась, но я все равно к нему приходила. – Она подняла голову и вцепилась в его куртку. – А теперь она не хочет, чтобы я встречалась с тобой. Поэтому я не вернусь в школу. Нет. И ты меня не заставишь. Никто не заставит. Только попробуй…

– У вас какие-то проблемы, ребята?

Оба вздрогнули и повернулись на голос. Перед ними стояла худощавая женщина-полицейский в тяжелом плаще и в лихо заломленной форменной фуражке. В одной руке она держала блокнот, в другой – пластиковый стаканчик, из которого шел пар. В ожидании ответа она отпила из него.

– Ничего серьезного, – ответил Ник. – Мелкие неприятности в школе.

– Помощь нужна?

– Не. Это просто ее фантазии Все будет в норме.

Женщина-полицейский рассматривала Мэгги скорей с любопытством, чем с сочувствием. Затем переключила внимание на Ника. Стекла ее очков запотели от пара. Сделав еще глоток, она кивнула и сказала:

– Ступайте-ка лучше домой. – И не двинулась с места.

– Да, точно, – пробормотал Ник и дернул Мэгги за рукав. – Вставай. Пошли.

– Близко живете? – спросила женщина.

– Неподалеку от главной.

– Что-то я вас не видела раньше.

– Нет? А я вас много раз видел. У вас есть собака, верно?

– Корджи, да.

– Вот видите? Я не ошибся. Видел, как вы ее выводили. – Ник помахал указательным пальцем у виска, изображая салют. – До свидания. – Обняв Мэгги за плечи, он потащил ее в сторону главной улицы.

Они шли не оглядываясь, на первом углу нырнули вправо. Прошли немного, опять повернули вправо и увидели дорожку, которая шла позади общественных зданий и садов. Они снова стали спускаться по склону, и не прошло и пяти минут, как оказались возле городской автостоянки. В это время дня на ней было всего несколько машин.

– Как ты узнал про собаку? – спросила Мэгти.

– Просто ляпнул наугад. И попал в точку.

– Какой ты умный. И хороший. Я люблю тебя, Ник. Ты позаботишься обо мне?

Они остановились под навесом общественной уборной. Ник подул на руки и спрятал их под мышками.

– К ночи похолодает, – сказал он, поглядев в сторону городка, где в небо поднимался дым из многочисленных труб. – Ты проголодалась, Мэг?

Вместо ответа она сказала:

– Тебе пора домой.

– Я не пойду. Если ты…

– Я не собираюсь возвращаться.

– Ну, тогда и я.

Подул вечерний ветер, он мел мусор через автостоянку и швырял его на Мэгги и Ника.

Ник выгреб из кармана горсть монет. Пересчитал.

– Два фунта шестьдесят семь, – сказал он. – А у тебя?

Она опустила глаза.

– Ничего. Но тебе не нужно оставаться со мной. Ступай. Я сама разберусь.

– Я уже сказал…

– Если она увидит меня с тобой, будет хуже для нас обоих. Ступай домой.

– Не получится. Я останусь. Я уже сказал.

– Нет. Я не хочу, чтобы ты оказался виноватым. Я уже и так… из-за мистера Сейджа… – Она вытерла лицо рукавом пальто. Она устала до ужаса и хотела спать. Она подумала, заперта ли дверь уборной, и подергала ее. Заперта. Она вздохнула. – Уходи, – снова сказала она. – Ты сам знаешь, что будет, если ты не вернешься домой.

Ник подошел к ней. Дверь женской уборной находилась в небольшой нише, дюймов около шести, и они спрятались в ней от ветра.

– Мэг, ты веришь этому?

Она потупилась. Горькая правда тяжелым бременем давила на плечи.

– Думаешь, она убила его, потому что он приехал за тобой? Потому что он твой отец?

– Она никогда не рассказывала мне про отца. Ни единого словечка.

Ник хотел погладить ее по голове, но пальцы запутались в ее волосах.

– Не думаю, что он был твоим отцом, Мэгг.

– Точно, потому что…

– Нет. Слушай – Он шагнул ближе к ней. Обнял. Стал говорить ей в макушку. – У него были карие глаза, Мэг. У твоей мамы тоже. А у тебя голубые.

Это как у овец Папа мне объяснял. Они все белые, верно? Ну, порода такая. Но время от времени рождается черная. Ты не задумывалась почему? Это рецессивный ген, понятно? То есть связанный с наследственностью. У матери и отца такой овцы где-то был черный ген, поэтому родилась черная овца вместо белой, хотя родители сами белые. Однако так случается очень редко. Вот почему большинство овец белые.

– Я не…

– Ты как черная овца, потому что у тебя голубые глаза. Мэг, как ты думаешь, какова вероятность, чтобы у двух кареглазых людей родился ребенок с голубыми глазами?

– Ну?

– Пожалуй, одна миллионная. Может, больше. Может, одна миллиардная.

– Ты так думаешь?

– Я знаю. Викарий не был твоим отцом. Значит, твоя мама его не убила. А зачем ей убивать кого-то еще?

В его голосе звучала такая убежденность, а в словах такая логика, что ей захотелось принять его слова, согласиться с ними. Мэгги хотелось ему верить. Ей было бы намного проще жить, если бы она знала, что в его словах кроется правда. Тогда она сможет вернуться домой. Сможет взглянуть на маму. Не будет думать о форме своего носа и рук – такие они, как у викария, или нет? – не станет она и удивляться, почему он брал ее за плечи, отстранял на вытянутые руки и долго рассматривал. Каким облегчением для нее будет знать что-то точно, даже если это и не станет ответом на ее молитвы. Так что ей хотелось поверить. И она бы поверила, если б желудок Ника не заурчал, если бы Ник не дрожал, если бы она не видела мысленным взором огромное стадо овец, которое движется подобно грязноватому облаку по зеленому ланкаширскому холму. Она оттолкнула его от себя.

– Что? – удивился он.

– В стаде есть еще одна черная овца. Это Ник Уэр.

– Да?

– Так что вероятность меньше одной миллионной.

– Мы ведь не овцы. Мы люди.

– Ты хочешь домой. Давай. Возвращайся домой. Ты врешь мне, и я не желаю тебя видеть.

– Мэг, я не вру. Я пытаюсь тебе объяснить.

– Ты меня не любишь.

– Люблю.

– Тебе главное – поесть.

– Я ведь всего-навсего хотел сказать…

– Ты думаешь про булочки и джем. Давай, уходи. Ступай, поешь. Я сама о себе позабочусь.

– Без денег?

– Мне не нужны деньги. Я найду работу.

– Сегодня вечером?

– Я что-нибудь придумаю. Вот увидишь. Но домой не вернусь и в школу тоже, и можешь не говорить про своих овец. Я не такая дурочка, чтобы не понимать, что к чему. Если две белых овцы могут родить черную, тогда я тоже могла родиться от двух людей с карими глазами, и ты это знаешь. Ну разве не так?

Он провел пальцами по ее волосам:

– Я не сказал, что это невозможно, просто вероятность…

– Плевать я хотела на твою вероятность. Я тебе не овца и не лошадь. Я это я. Мы говорим про мою маму и моего папу. И она его убила. Ты это знаешь. Ты просто изображаешь из себя лорда и пытаешься загнать меня домой.

– Я никого не изображаю.

– Нет, изображаешь.

– Я сказал, что не брошу тебя, вот и не брошу. О'кей? – Он огляделся по сторонам. Зажмурился от холодного ветра. Потопал ногами, чтобы согреться. – Знаешь, нам нужно что-то поесть. Жди меня здесь.

– Куда ты пойдешь? Ведь у нас нет даже трех фунтов. Что за…

– Можно купить печенье, хрустящую картошку и что-то типа того. Может, сейчас ты еще не проголодалась, но потом все равно захочешь есть, а у нас поблизости уже не будет магазина.

– У нас? – Она посмотрела на него. – Тебе нужно идти домой, – сказала она.

– Ты хочешь меня?

– Что?

– Ты хочешь меня так, как тогда?

– Да.

– Ты любишь меня? Веришь мне?

Она вгляделась в его лицо. Ему не терпелось уйти Но возможно, он просто был голоден Когда они пойдут, он согреется Они даже могут побежать бегом

– Мэг? – сказал он.

– Что?

Он улыбнулся и потерся губами о ее губы. Они были у него сухие. То, что он делал, не походило на поцелуй.

– Тогда жди меня тут, – сказал он. – Я быстро вернусь. Если мы собираемся свалить, лучше, чтобы нас не видели вместе в городке. А то запомнят, когда твоя мама позвонит по телефону в полицию.

– Мама не позвонит. Она не осмелится.

– Я в этом не уверен. – Он поднял воротник куртки и серьезно посмотрел на нее. – Ну, не страшно тебе тут оставаться одной?

На сердце у нее потеплело.

– Все о'кей.

– Не возражаешь, если мы сегодня будем спать на жестком?

– С тобой где угодно.