Текст книги "Картина без Иосифа"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

КОГДА ПРОШЛОЕ СТАЛО ПРОЛОГОМ

Глава 24

Старт в ранний час, задолго до того, как солнце выглянуло из-за склона Коутс-Фелла, позволил Линли к полудню оказаться в пригородах Лондона. Транспортная сутолока города, с каждым днем все больше напоминавшая гордиев узел на колесах, добавила еще час к его поездке. Лишь в половине второго он подъехал на Онслоу-сквер и стал ждать парковочное место, которое занимал «мерседес-бенц» с помятой, словно старый аккордеон, дверцей водителя и его хмурым владельцем в гипсовом ошейнике.

Он не позвонил ей из Уинсло и не стал звонить по дороге. Сначала он говорил себе, что слишком рано – когда это Хелен без крайней необходимости поднималась утром раньше девяти? – а позже решил, что не хочет нарушать ее планы. Она была не из тех женщин, которые готовы явиться по первому зову мужчины, и он не собирался навязывать ей эту роль. В конце концов, ее квартира не так далеко от его собственного дома. Если она куда-то вышла, он просто дотопает пешком до Итон-террас и съест ленч там. Он похвалил себя за либерализм своих решений. Это оказалось проще, чем признать очевидную правду: он хотел ее видеть, но опасался пережить разочарование, если у Хелен уже расписан весь день.

Он нажал на кнопку домофона и стал ждать, созерцая небо, по цвету напоминавшее десятипен-совую монету, и размышляя, скоро ли прекратится дождь и означает ли дождь в Лондоне снег в Ланкашире. Он позвонил вторично и услыхал из домофона ее голос, искаженный разрядами статического электричества.

– Ты дома, – сказал он.

– Томми, – произнесла она и впустила его. Она встретила его в дверях. Без косметики, с

зачесанными назад волосами, стянутыми остроумной комбинацией атласной и эластичной лент, она напоминала подростка.

– Утром жутко поругалась с папой, – сообщила она, когда он ее поцеловал. – Собиралась встретиться с Сидни и Гортензией и пойти с ними на ленч. Сид открыла в Чисуике армянский ресторан и клянется, что он абсолютно небесный, если только возможно сочетание армянской кухни, Чисуика и небес, – но вчера приехал в город по делам папа, ночевал тут, а утром мы с ним поскандалили.

Линли снял пальто. Она наслаждалась редкой роскошью дневного камина. На кофейном столике перед огнем он увидел утренние газеты, две чашки с блюдцами и остатки завтрака, состоявшего, по-видимому, из переваренных и недоеденных яиц и обугленного тоста.

– Я и не знал, что вы с отцом не ладите, – заметил он. – Это что-то новое? Я был уверен, что ты его любимица.

– Вообще-то у нас все нормально, и он меня любит, по крайней мере говорит, что любит, – ответила она. – Так что нехорошо с его стороны предъявлять мне такие претензии. «Пойми меня правильно, дорогая. Мы с матерью ни разу не упрекнули тебя, что ты пользуешься этой квартирой», – заявил он своим звучным голосом. Ты понимаешь, о чем я говорю.

– Да, его знаменитый баритон. И что же, он хочет выставить тебя из квартиры?

– «Твоя бабушка оставила ее для всей семьи, и, поскольку ты часть семьи, мы не можем обвинить тебя или себя в нарушении ее воли. Тем не менее, когда мы с твоей матерью раздумываем над тем, как ты проводишь время…» – и так далее и тому подобное, в чем он так преуспел. Терпеть не могу, когда он шантажирует меня этой квартирой.

– Что-то типа «Расскажи мне, дорогая Хелен, как ты бездарно проводишь свои дни»? – спросил Линли.

– Именно так. – Она подошла к кофейному столику и принялась собирать газеты и посуду. – И все произошло из-за того, что не было Каролины и некому было приготовить ему завтрак. Она уехала в Корнуолл – она определенно решила туда вернуться, и это не самая приятная новость этой недели, – а виноват в этом, честно говоря, Дентон. И еще потому, что Сибела стала образцом семейного счастья, и потому что Айрис счастлива как свинья в мармеладе со своим ковбоем, коровами и Монтаной. Но в основном из-за того, что яйцо было сварено не так, как ему хотелось, и хлеб подгорел по моей вине – ну, Господи, откуда мне знать, что от тостера нельзя отходить ни на минуту? – вот он и разозлился. Правда, по утрам он всегда колючий как еж.

Линли переварил всю эту информацию, насколько ему позволяла степень его осведомленности. Он не мог комментировать выбор, сделанный сестрами Хелен – Сибела вышла замуж за итальянского промышленника, а Айрис за владельца ранчо в Соединенных Штатах, – но чувствовал себя сведущим по крайней мере в одной сфере ее жизни. Несколько лет Каролина выполняла роль прислуги, компаньонки, экономки, повара, портнихи и вообще ангела-хранителя Хелен. Но она родилась в Корнуолле, выросла в Корнуолле, и он понимал, что в Лондоне она долго не выдержит.

– Неужели ты думала, что Каролина поселится у тебя навсегда, – заметил он. – Ведь вся ее семья в Фалмуте.

– Она бы не уехала, если бы Дентон каждый месяц не разбивал ей сердце. Не понимаю, почему ты ничего не можешь сделать со своим слугой. Он просто лишен всякой совести, когда дело доходит до женщин.

Линли проследовал за ней на кухню. Они поставили посуду на кухонный стол. Хелен подошла к холодильнику, извлекла оттуда коробку лимонного йогурта и открыла ее кончиком ложки.

– Я собирался пригласить тебя на ленч, – поспешно сообщил он.

– Правда? Спасибо, милый. Только я едва ли смогу. Боюсь, я слишком занята – попытаюсь решить, как изменить свою жизнь таким образом, чтобы это устраивало и папу, и меня. – Она села на корточки, снова порылась в холодильнике и достала на этот раз три коробочки с йогуртом. – Земляничный, банановый и еще один лимонный, – сказала она. – Что выбираешь?

– Вообще-то ничего. Всю дорогу я мечтал о копченой семге и телятине. И чтобы перед этим нам подали коктейль из шампанского, под блюда кларет, а потом бренди.

– Тогда банановый йогурт, – решила за него Хелен и вручила ему йогурт и ложку. – То, что тебе требуется. Хорошо освежает. Вот увидишь. А я приготовлю кофе.

Линли с брезгливой гримасой взглянул на йогурт:

– Разве можно это съесть и не почувствовать себя маленькой девочкой?

Он направился к круглому березовому столику со стеклянной крышкой, умещавшемуся в кухонном алькове. На нем лежала нераспечатанная, как минимум трехдневная почта и два модных журнала с загнутыми в интересных местах уголками. Он полистал их, пока Хелен насыпала кофейные зерна в кофемолку. Отмеченные в журналах места показались ему интригующими. Она разглядывала подвенечные платья и свадебные церемонии. Атлас или шелк, или лен или хлопок. Приемы и завтраки. Регистрационная контора или церковь.

Он поднял глаза и обнаружил, что она глядит на него. Она тут же отвернулась и стала возиться с кофемолкой. Но он зафиксировал секундное смущение в ее глазах – когда это Хелен вообще приходила в замешательство? – и подумал, насколько связан и связан ли вообще ее нынешний интерес к свадьбам с ним и насколько с отцовской критикой. Казалось, она прочла его мысли.

– Он всегда разглагольствует про Сибелу, – сказала она, – и злится при этом на меня. Мол, она и мать четверых детей, и жена, и гранд-дама Милана, меценатка, член правления оперы, глава музея современного искусства, председательница всех комитетов, которые только знало человечество. Да еще говорит по-итальянски, как будто родилась в Италии. Короче, ужас, а не старшая сестра. Могла бы все-таки иметь совесть и оказаться хоть в чем-то несчастной Или вышла бы замуж за какого-нибудь блудливого козла. Но нет, Карло ее обожает, носит на руках, называет своей хрупкой английской розой. – Хелен в сердцах задвинула стеклянный кувшин под носик кофемолки. – Сибела такая же хрупкая, как лошадь, и он это знает.

Она открыла шкаф и принялась выгружать из него ассортимент жестянок, банок и коробочек, а потом перенесла их на стол. Сырные бисквиты заняли место на тарелке вместе с клинышком сыра бри. Оливки и овощи в кисло-сладком маринаде отправились на менажницу. К ним она добавила несколько луковиц для коктейля. Напоследок вытащила кусок салями и разделочную доску.

– Ленч, – сказала она и села напротив него, когда кофе сварился.

– Эклектика вместо гастрономии, – заявил он. – Я все-таки предпочел бы копченую семгу с телятиной.

Леди Хелен отрезала немного бри и намазала на бисквит.

– Он не видит необходимости в моей карьере – видишь, какой викторианский папочка у меня – и одновременно считает, что я должна делать что-нибудь полезное.

– Ты и делаешь полезное. – Линли сунул ложку в банановый йогурт и постарался представить на его месте пищу, которую он мог бы жевать, а не просто проглатывать. – А как же все, что ты делаешь для Саймона, когда он завален работой?

– У папы это самое больное место. Как же, одна из его дочерей обрабатывает и фотографирует отпечатки пальцев, рассматривает под микроскопом волоски, печатает описания разложившихся трупов? Бог ты мой, неужели этого он ожидал от своего чада? Неужели для этого он меня учил? Чтобы я просидела в лаборатории до конца своей жизни – с перерывами, разумеется, я не претендую на то, чтобы делать регулярно что-либо далекое от фривольности. Будь я мужчиной, могла бы по крайней мере коротать время в клубе. Он бы это одобрил. Ведь он сам провел там молодые годы.

Линли поднял бровь:

– Кажется, я припоминаю, что твой отец возглавлял в свое время три или четыре довольно успешных инвестиционных корпорации. По-моему, он и сейчас руководит одной.

– Ох, не напоминай мне. Он все утро занимается этим, если не перечисляет благотворительные организации, на которые я должна тратить свое время. Порой, Томми, мне кажется, что он со своими повадками персонаж одного из романов Джейн Остин.

Линли постучал пальцами по журналу, который листал:

– Существуют ведь и другие способы ему угодить, помимо благотворительности. Ты могла бы посвятить свое время еще чему-либо, что он считает достойным.

– Разумеется. Это сбор средств на медицинские исследования, посещение престарелых, работа на той или иной горячей линии. Я понимаю, мне нужно что-то делать. Но почему-то никак не получается.

– Я не настаиваю, чтобы ты стала волонтером.

Она замерла, так и не отрезав до конца кружок салями. Положила нож, вытерла пальцы о льняную салфетку и ничего не ответила.

– Подумай, Хелен, как много зайцев убьет один-единственный выстрел брака. Квартира вернется твоей семье.

– Они могут приезжать сюда в любое время. И хорошо это знают.

– Ты сможешь тогда заявить, что слишком занята эгоистическими интересами твоего мужа, чтобы наполнять свою жизнь социальными и культурными мероприятиями, как Сибела.

– Мне все равно нужно больше заниматься такими вещами. Папа прав, как ни прискорбно с этим согласиться.

– Когда же у тебя родятся дети, ты станешь пользоваться ими как щитом от всех обвинений твоего отца, если он начнет упрекать тебя в праздности. Да он и не станет тогда этого делать. Будет доволен. Ты его порадуешь

– Чем?

– Тем, что ты… устроила свою жизнь.

– Устроила жизнь? – Леди Хелен проткнула вилкой огурчик и задумчиво пожевала его. – Боже, не говори мне, что ты в самом деле такой провинциал.

– Я не собирался…

– Неужели ты искренне думаешь, что главная цель женщины – оказаться устроенной, Томми? Или, – проницательно предположила она, – это касается только меня?

– Нет. Прости. Я не так выразился.

– Тогда сформулируй по-другому.

Он поставил пакет с йогуртом на стол. Йогурт и в самом деле был вкусным, но несколько ложек Линли вполне хватило.

– Мы ходим вокруг да около, а пора бы поставить точку. Твой отец знает, что я хочу на тебе жениться

– Знает. И что же?

Он скрестил ноги, снова поставил их прямо. Поднял руку, чтобы ослабить узел на галстуке, и обнаружил, что он без галстука.

– Черт побери, – вздохнул он. – Ничего. Просто мне кажется, что наш брак был бы не самой плохой вещью на свете.

– И Господь свидетель, это порадовало бы папу. Задетый ее сарказмом, он ответил ей в тон:

– Я не собирался радовать твоего отца, впрочем…

– Ты повторяешься. Не прошло и минуты, как ты произнес слово «радовать».

– Я имел в виду твоего отца. Оба раза. Что же до меня, то иногда я по глупости начинаю думать, что меня это тоже могло бы порадовать.

Теперь Хелен почувствовала себя уязвленной. К счастью, в этот момент зазвонил телефон.

– Не бери трубку, – сказал он. – Нам нужно немедленно выяснить этот вопрос.

– Не думаю. – Она поднялась. Телефон стоял на кухонном столе, рядом с кофеваркой. Она налила им по чашке и сняла трубку:

– Как ты угадала. Он как раз сидит здесь, у меня на кухне, ест салями и пьет йогурт… – Она засмеялась. – Труро? Ну, надеюсь, ты истощишь его кредитные карточки до предела… Нет, вот что… Правда, Барбара, не забивай себе голову… Мы не обсуждаем ничего более сакраментального, чем преимущества сладких маринованных овощей перед укропом.

Она все-таки понимала, что задевает его своим легкомыслием, и поэтому Линли не удивился, когда Хелен, не поднимая глаз, протянула ему трубку:

– Сержант Хейверс. Тебя.

Беря трубку, он прижал ее пальцы и не отпускал их до тех пор, пока она не взглянула на него. Но даже после этого он ничего не сказал, поскольку, черт побери, виновата была она, и он не собирался извиняться за свою вспышку.

Когда он поздоровался с сержантом, до него дошло, что Хейверс, вероятно, услышала в его голосе больше, чем ему хотелось бы, так как она без обиняков перешла к делу:

– Вы сейчас припухнете, когда узнаете, что творится здесь, в Труро, Англиканская церковь приняла близко к сердцу работу полиции. Секретарь епископа любезно назначил мне аудиенцию аж через неделю, благодарю покорно. Занят как пчелка в розах, этот епископ, если верить его секретарю. – Она сделала громкий выдох. Вероятно, как всегда, курила. – И вы бы посмотрели на норы, в которых живут эти типы. Разрази меня гром! Напомните мне, чтобы я не открывала свой кошелек в церкви, когда в следующий раз мимо меня пронесут блюдо для подаяний. Это они должны помогать мне, а не наоборот.

– Значит, вы напрасно потратили время. – Линли наблюдал, как Хелен вернулась на свое место, взяла журналы и начала отгибать уголки тех страниц, которые до этого загнула. При этом она тщательно проглаживала каждый из них ногтями. Она делала это демонстративно, чтобы он видел. И он понимал это, потому что хорошо ее знал Тут его охватил гнев такой иррациональной силы, что ему захотелось швырнуть стол об стену.

Хейверс в это время говорила:

– Так что, по-видимому, формулировка «несчастный случай на воде» была эвфемизмом.

Линли оторвал глаза от Хелен:

– Что?

– Вы не слушаете? – спросила Хейверс. – Ничего. Не отвечайте. Где вы отключились?

– На «несчастном случае».

– Ладно. – Она начала снова.

Когда она поняла, что от епископа Трурского толку не дождешься, она пошла в газетную контору, где и провела утро за чтением старых номеров. Там она и обнаружила, что несчастный случай на воде, унесший жизнь жены Робина Сейджа…

– Кстати, ее звали Сьюзен.

– …во-первых, произошел не на лодке, а во-вторых, не был несчастным случаем.

– Это был паром, который курсирует из Плимута в Роскоф, – сказала Хейверс. – И, согласно газете, это было самоубийство.

Хейверс обрисовала историю с деталями, которые почерпнула при просмотре газетных сообщений. Супруги отправились на две недели во Францию, в плохую погоду. После ленча, на середине пути…

– Паром находится в пути шесть часов.

– Сьюзен пошла в туалет, а ее супруг – в салон с книгой в руках. Только через час он хватился ее, но, поскольку у нее было плохое настроение, решил, что она хочет побыть немного одна.

– По его словам, он часто ворчал и давил на нее, когда она бывала не в духе, – объяснила Хейверс. – И тут он решил не раздражать ее еще больше. Это мои слова, не его.

Согласно информации, которую Хейверс удалось собрать, Робин Сейдж покидал салон два или три раза за оставшееся время пути, чтобы размять ноги, выпить, купить плитку шоколада, но не для того, чтобы поискать жену. Ее длительное отсутствие, казалось, мало его беспокоило. Когда они приплыли во Францию, он сошел вниз к машине, предположив, что она ждет его там. Но она не появилась и после того, как все пассажиры сошли с парома, и тогда он начал ее искать.

– Он забил тревогу, лишь когда заметил на переднем пассажирском сиденье машины ее сумочку, – сказала Хейверс. – Внутри лежала записка… – Линли услыхал шелест бумаги. – В ней говорилось: «Робин. Прости. Я не могу найти свет». Имени не было, но почерк ее.

– Не слишком похоже на предсмертную записку самоубийцы, – хмыкнул Линли.

– Вы не единственный, кто так подумал, – ответила Хейверс.

Паром совершал рейс в плохую погоду. Во второй половине пути уже стемнело. Стояли холода, на палубе было пусто, и никто не видел, как женщина бросилась в море.

– Или была выброшена? – спросил Линли. Хейверс согласилась:

– Тут могло быть самоубийство, но могло быть и что-то другое. По-видимому, полицейские по обе стороны пролива так и думали. Сейджа дважды пропускали через соковыжималку. Но он вышел сухим. Или почти сухим. Никто из пассажиров ничего не заметил, в том числе и прогулки Сейджа по парому и его походы в бар.

– А его жена не могла просто ускользнуть с парома, когда он причалил?

– Инспектор, ведь это международная граница. Ее паспорт лежал в сумочке вместе с деньгами, водительскими правами, кредитными карточками и прочим барахлом. Она не могла сойти на берег ни в начале, ни в конце рейса. Полиция обыскала каждый дюйм во Франции и в Англии.

– Как же тело? Нашли его? Кто его опознал?

– Пока не знаю, но работаю в этом направлении. Может, заключим пари?

– Сейдж любил рассуждать о женщинах, уличенных в измене, – сказал Линли скорее себе, чем ей.

– И поскольку на пароме не было камней, он просто дал ей хорошего пинка, как она того заслуживала?

– Возможно.

– Ну, что бы ни случилось, теперь они спят под сенью Иисуса. На кладбище в Тресиллиане. Я ездила и проверила. Все они там.

– Все?

– Сьюзен, Сейдж и ребенок Лежат рядышком.

– Ребенок?

– Да. Ребенок. Джозеф. Их сын.

Линли нахмурился, слушая сержанта и наблюдая за Хелен. Первая выкладывала остальные детали, вторая бесцельно играла ножом над клинышком бри, отложив в сторону журналы.

– Он умер трехмесячным, – сообщила Хейверс. – А потом ее смерть… ну-ка… вот. Она умерла шесть месяцев спустя. Это подкрепляет версию самоубийства, верно? По-видимому, адская депрессия. Можно себе представить, раз умер ребенок. И как она написала? Что не может найти свет.

– Отчего он умер?

– Не знаю.

– Выясните.

– Ладно. – Она зашуршала страницами, записывая, вероятно, инструкции в свою записную книжку. Внезапно она сказала: – Инспектор, черт побери, ведь ему было три месяца. Вы думаете, этот самый Сейдж мог… или даже жена…

– Не знаю, сержант. – На другом конце провода он услышал, как чиркнула спичка. Она снова прикуривала. Ему страшно захотелось сделать то же самое. Он добавил: – Покопайте поглубже и насчет Сьюзен. Посмотрите, не найдется ли чего-то насчет их взаимоотношений с Джульет Спенс.

– Спенс… Ясно. – Снова зашелестела бумага. – Я сделала для вас копии газетных статей. Их немного. Прислать их факсом в Ярд?

– Если они того заслуживают, пожалуй

– Ладно. Ну… – Он слышал, как она затянулась сигаретой. – Инспектор… – Это слово она скорей провыла, чем выговорила.

– Что?

– Вы там держитесь. Ну, понимаете… Хелен… Легко тебе говорить, подумал он, кладя трубку.

Сел за стол и увидел, что Хелен изрезала крест-накрест всю поверхность сыра бри. Она перестала есть йогурт, не притронулась к салями. В этот момент она гоняла вилкой по тарелке маслину. На ее лице застыла маска отчаяния. Странное дело, в нем даже шевельнулось сочувствие.

– Пожалуй, твоему отцу не понравилось бы, как ты обращаешься с пищей, – заметил он.

– Нет. Сибела никогда не забавляется с едой. А Айрис никогда не ест, насколько мне известно.

Он без всякого аппетита взглянул на бри, который намазал на бисквит, взял его, снова положил, потянулся было к банке с маринованными овощами, но тут же убрал руку.

Наконец он заявил:

– Ладно. Мне пора. Я должен ехать в…

– Извини, Томми, – быстро сказала она. – Я не хотела тебя обидеть. Не знаю, что на меня нашло.

– Я отталкиваю тебя, – сказал он. – Мы отталкиваем друг друга:

Она сняла с головы эластичную ленту и намотала на руку.

– Наверно, я ищу доказательства, а когда не нахожу, то придумываю сама.

– Это наши с тобой взаимоотношения, Хелен, а не зал суда. Что ты пытаешься доказать?

– Никчемность.

– Понятно. Мою. – Ему хотелось произнести это равнодушным тоном, но он знал, что не получится.

Она подняла голову. Ее глаза были сухие, но кожа покрылась пятнами.

– Твою. Да. Потому что, Бог свидетель, свою собственную я уже доказала.

Он протянул руку к ленте, которую она вертела в руках. Она связала вместе ее концы, и он их развязал.

– Если ты ждешь, что я положу конец нашим отношениям, то не дождешься. Так что придется тебе это делать самой.

– Могу, если ты меня попросишь.

– И не собираюсь.

– Так будет гораздо проще.

– Да. Будет. Но только поначалу. – Он встал. – Я должен сейчас ехать в Кент. К вечеру вернусь. Пообедаешь со мной? – Он улыбнулся. – А заодно и позавтракаешь?

– Я даже не откажусь лечь с тобой в постель, Томми.

– Не откажешься, я знаю. Заниматься любовью достаточно просто. Другое дело – жить. Это дьявольски трудно.

Линли остановился возле железнодорожного вокзала в Севеноуксе как раз в тот момент, когда на ветровое стекло его «бентли» упали первые капли дождя Он поискал в кармане пальто схему, которую они с Сент-Джеймсом обнаружили среди вещей викария

Она была достаточно простой и привела его на главную улицу, а потом вообще вывела из городка. Сделав несколько поворотов возле того места, где когда-то до знаменитого урагана стояли эпоними-ческие городские дубы, он оказался за городской чертой. Спуск по двум узким проселкам, небольшой подъем, и он уже ехал по короткой подъездной дороге к месту под названием Уэлдон-Оуст (Хмеле-сушилка Уэлдон). Она вела к дому, облицованному белым кафелем сверху и кирпичом внизу и украшенному с северной стороны своеобразной округлой пристройкой для сушки хмеля, с изогнутыми дымовыми трубами. От дома открывался вид на Севеноукс на западе и на фермы и перелески на юге. Сейчас поля и деревья не радовали глаз, но в остальное время создавали постоянно меняющуюся цветовую палитру.

Припарковавшись между «сьеррой» и «метро», Линли подумал, неужели Робин Сейдж прошел пешком это расстояние от городка. Ведь он не ездил далеко на своей машине, а схема говорила о двух фактах: он приезжал на поезде и не намеревался брать у вокзала такси, его никто не встречал ни на вокзале, ни в городе.

Деревянная вывеска с аккуратными желтыми буквами, прикрепленная слева от входной двери, говорила о том, что хмелесушилка служит не только домом, но и бизнес-центром. Она гласила «Временные сотрудники. Гитерман». А ниже мелкими желтыми буквами «Кэтрин Гиттерман, собств.».

Вот и та самая Кейт, подумал Линли. Еще один ответ на вопросы, возникшие после знакомства с ежедневником Сейджа и коробкой «странные вещи».

Войдя в дом, Линли увидел за столом регистрации молодую женщину. То, что прежде было гостиной, превратилось в офис со стенами цвета слоновой кости, зеленым ковровым покрытием и современной дубовой мебелью, слабо пахнувшей лимонным маслом. Женщина кивнула ему и проговорила в тонкий проволочный микрофон радиотелефона:

– Я снова могу отпустить к вам Сэнди, мистер Коутсворт. Она неплохо ладит с вашими сотрудниками, а ее квалификация… Ну, да, она со скобками на зубах. – Она сделала красноречивую гримасу для Линли и закатила глаза. Как он отметил, они были искусно подкрашены аквамариновыми тенями, в тон ее джемперу. – Да, конечно, мистер Коутсворт. Сейчас посмотрю… – На ее столе, почти пустом, лежали шесть скоросшивателей с кольцами. Она открыла первый. – Нет проблем, мистер Коутсворт. Правда. Пожалуйста, позвольте мне подумать. – Она перелистала вторую папку. – Вы не пробовали Джой?… Нет, она не носит скобок И печатает… дайте-ка посмотрю…

Линли заглянул в дверь слева, которая вела в пристройку для сушки хмеля. В ее круглые стены были встроены полдюжины аккуратных клетушек. В двух из них девочки печатали на электрических машинках под тиканье стоящего рядом таймера. В третьем парень работал на компьютере. Глядя на экран, он качал головой и бормотал:

– Господи, этот точно полетел. Могу поспорить на сто фунтов, что напряжение снова прыгнуло. – Он нагнулся к лежащему на полу ящичку и стал рыться среди микросхем и прочих мудреных вещей. – Сбой дисковода. Ладно, – пробормотал он. – Надеюсь, получится.

– Чем могу вам помочь, сэр?

Линли вернулся к столу. Аквамариновая девушка приготовила карандаш, словно готовясь записывать. Убрала со стола папки и достала желтый блокнот. За ее спиной, на невысоком, сверкающем чистотой шкафчике, стояла ваза с тепличными розами. С одной упал лепесток. Линли не удивился бы, если бы словно из-под земли выросла уборщица с совком и убрала лепесток

– Я ищу Кэтрин Гиттерман, – сообщил он, вынув удостоверение. – Скотленд-Ярд, криминально-следственный отдел.

– Вам нужна Кейт? – Пораженная, девушка даже не взглянула на документ. – Кейт?

– Она сейчас здесь?

Все еще не отрывая от него глаз, она кивнула, подняла палец, удерживая Линли на месте, и ткнула в три цифры на телефоне. После краткого и невнятного разговора, во время которого девушка отвернулась на кресле к шкафчику, она провела его к двери мимо второго стола, где в кожаном коричневом бюваре лежала дневная корреспонденция, уложенная веером, и нож для разрезания бумаги. Открыв дверь, девушка жестом указала в сторону лестницы.

– Наверх, – сказала она и добавила с улыбкой: – Вы нарушили распорядок ее дня. Она не любит сюрпризов.

Кейт Гиттерман встретила его на лестничной площадке – высокая, в клетчатом фланелевом пеньюаре с поясом. Пеньюар был зеленый, как и пижама под ним, а также ковровое покрытие.

– Грипп, – пояснила она. – Кое-как выкарабкиваюсь. Надеюсь, вы меня простите. – И, не дожидаясь ответа, добавила: – Пойдемте сюда.

По узкому коридору она привела его в гостиную современной, благоустроенной квартиры. Когда они вошли, засвистел чайник, и, бросив «минуточку, пожалуйста», она покинула его. Подошвы ее узких кожаных шлепанцев стучали по линолеуму, когда она ходила по кухне.

Линли оглядел гостиную. Как и нижние помещения, она была безупречно чистой; полки, этажерки и вазы занимали строго предназначенные для них места. Подушки на софе и креслах были наклонены под идентичным углом Маленький персидский ковер перед камином лежал точно по центру. В самом камине горели не дерево и не уголь, а пирамида искусственных шариков, изображающих угли.

Он разглядывал названия ее видеокассет – выстроенных подобно гвардейцам под телевизором, – когда она вернулась.

– Люблю оставаться в хорошей форме, – заметила она, очевидно объясняя тот факт, что, кроме «Грозового перевала» с Оливье, все кассеты содержали видеозаписи упражнений, которые демонстрировала та или иная киноактриса.

Он догадался, что хорошая физическая форма так же важна для нее, как чистота и порядок, поскольку, помимо того, что сама она была стройной, крепкой и атлетичной, единственная фотография в гостиной, увеличенная до размера постера и помещенная в рамку, изображала ее, с красной лентой на голове и с номером 194 на груди, участвующей в каком-то марафоне. С нее лился ручьями пот, но она тем не менее сумела изобразить перед фотокамерой обворожительную улыбку.

– Мой первый марафон, – сказала она. – Все первое всегда особенно запоминается.

– Могу себе представить.

– Да. Ну, что ж. – Она поправила волосы большим и средним пальцами. Светло-каштановые, с тщательно мелированными светлыми полосками, они были коротко подстрижены и зачесаны назад, что говорило о ее частых поездках к классному парикмахеру. Вокруг глаз у нее уже обозначились морщинки, и Линли дал бы ей от сорока с хвостиком до пятидесяти. Но допускал, что, одетая для деловой встречи или развлечений, накрашенная и при щадящем искусственном освещении ресторана или другого заведения, она могла бы выглядеть лет на десять моложе.

Она держала кружку, из которой поднимался ароматный пар.

– Куриный бульон, – сказала она. – Наверное, следовало бы вам что-то предложить, но я не знаю, как полагается себя вести с сотрудниками полиции. А ведь вы из полиции?

Он протянул ей удостоверение. Она внимательно изучила его и только тогда вернула.

– Надеюсь, вы пришли не по поводу кого-то из моих девочек. – Она подошла к софе и села на ее край, а кружку поставила на колено. Он отметил, что у нее плечи пловчихи и несгибаемая осанка викторианской женщины, зажатой в корсет. – Я тщательно проверяю их прошлое, когда они подают заявление. Ни одна не попадает в мою картотеку без трех рекомендаций как минимум. Если они получают плохие отзывы более чем от двух работодателей, я их не принимаю. Так что у меня никогда не бывает проблем. Никогда.

Линли сел в одно из кресел.

– Я пришел по поводу человека по имени Робин Сейдж. Среди его вещей была схема, как добраться до этого дома, а в ежедневнике запись «Кейт». Вы знаете его? Он приезжал к вам?

– Робин? Да.

– Когда?

Она сдвинула брови:

– Точно не помню. Где-то осенью. Возможно, в конце сентября.

– Одиннадцатого октября?

– Может быть. Проверить?

– Он договорился о встрече?

– Можно назвать это так. А что? У него неприятности?

– Он умер.

Она слегка перехватила ручку кружки и скривила губы, но это была единственная реакция, которую прочел на ее лице Линли.

– Это что, расследование?

– Обстоятельства были довольно-таки нетипичные. – Он ждал, что она поинтересуется, какие именно обстоятельства. Но она не поинтересовалась. – Сейдж жил в Ланкашире. Вероятно, он приезжал к вам не для того, чтобы нанять временную служащую?

Она пригубила куриный бульон.

– Он приезжал поговорить о Сьюзен.

– Его жене.

– Моей сестре. – Она вытащила из кармана белый платок, промокнула уголки рта и аккуратно вернула на место. – Я не видела и не слышала его с дня ее похорон. Он не был здесь желанной персоной. После всего, что произошло.

– Между ним и его женой.

– И с ребенком. Этот ужас с Джозефом.

– Как я понимаю, он умер младенцем.

– Трехмесячным. В своей кроватке. Сьюзен пошла к нему как-то утром, решив, что он впервые проспал всю ночь. Он был мертв уже несколько часов. Успел остыть. Она сломала ему три ребра, когда делала искусственное дыхание, пытаясь оживить. Разумеется, потом было расследование.

Возник вопрос о жестоком обращении, когда узнали про ребра.

– У полиции? – с удивлением спросил Линли. – Если кости сломаны после смерти…

– Они бы поняли. Я знаю. Это была не полиция. Разумеется, они ее опрашивали, но после отчета патологоанатома были удовлетворены. И все-таки среди паствы шли перешептывания. И Сьюзен была в таком положении…