Текст книги "ЛВ 3 (СИ)"
Автор книги: Елена Звездная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
– С лешаками тоже ясно многое, – произнес лешенька, – даже мертвые, мы не умираем полностью – на меня посмотри. Две ипостаси потерял, а все равно жив. Мы же как лес – и сгорев дотла, возрождаемся сызнова. Потом, как закончим да в себя придешь, тогда поглядим что с теми лешаками, коих маги у себя заперли, может и приспособим кого для дела верного.
– Может, – согласилась я.
Мне было страшно, леший чувствовал мой страх, но утешить меня ему было нечем.
В саду яблоневом, что посадили да вырастили сами, лешенька меня отпустил, затем молча гребень передал. Знал – мы, ведьмы, перед делом серьезным простоволосые быть должны, и я взялась расчесывать длинные спутанные пряди.
Где-то далеко выли волки, в кустах слышалось шуршание мышей, коих прогнал сейчас леший. Филины прилетели, чтобы помочь мелким пташкам, что гнезда здесь основали, перенести их с птенцами на дубы и другие деревья. А значит, яблонькам моим не выжить. Жаль. Мне так жаль…
«Третья навкара явилась, – любезно уведомила Леся».
И я ускорилась.
Волосы честь по чести расчесала, как и полагается. Плащ на себе завязала потуже, перехватив по талии поясом – подозревала, что холодно мне будет зверски.
Когда леший подошел в его руке был кинжал костяной, за ним, тревожная, да взволнованная шла Ярина. И так она тревожилась, что нервно сменяла облик с одного на другой, то человеком была, то зверем, а то и вовсе умертвием сгорбленным оборачивалась. Ох, что ж мы делаем…
Примчалась Леся, ощутив, что дело нечисто. Постояла на краю поляны, где я на колени опустилась, да выдала гордо-надменное:
«А некоторым жизненные соки ведуньи-хозяюшки вообще не требуются!»
Лешенька на нее только глянул – тут же исчезла моя чаща Заповедная, словно ее и не было. А Ярина осталась, ей деваться было некуда. А мне становилось все страшнее… Так страшно, что дыхание перехватывало, но деваться тоже некуда.
На колени опустившись, на землю села.
Леший позади меня в землю врос, Ярина нервная, колеблющаяся впереди осталась.
– Ты, если что, кричи, – едва слышно сказал лешенька.
Значит, совсем плохо все будет.
Огляделась я, взглядом в темноте плохо объекты различающим, деревяшку нашла ближайшую, к себе притянула, о плащ вытерла, да меж зубов сунула.
– А вот это правильно, – похвалил леший.
И я зажмурилась.
Первый порез на левом запястье заставил лишь вздрогнуть, но то что случилось потом… В рану мою, в вены кровью сочащиеся, потянулись корни чащи моей, оглушая болью, заставляя заорать, лишь чудом деревяшку не выронив, и вызывая дикое желание вторую руку отдернуть, не давать не…
Второй порез… и корни лианы, пожирающие мою кровь! Пробирающиеся под мою кожу. Вторгающиеся в мои вены.
Я оглохла от своих криков.
Я обезумела от своей боли.
Я не утратила разум лишь потому, что рядом был леший. Он держал меня. Он успокаивал. Он не дал потерять деревяшку, едва я захлебнулась в очередном крике. Он прижал к себе, сжимая все крепче, когда я уже даже сидеть не могла.
И он же прошептал «Получилось», когда у меня уже не было сил даже открыть глаза.
И Силу Лесную призвал тоже он – я бы уже не смогла.
***
Ярина потягивалась как огромная хищная кошка. Разминала лапы, суставы, порыкивала от переполняющей ее силы. Я была рядом с ней. Не вся я, только та часть сознания, что всегда за лесом приглядывает, но сил во мне почти не осталось, от того передвигаться я только с чащей могла.
Ярина оглянулась, разрешения ждала, но нетерпеливо, нервно. Я понимала ее – теперь-то она могла выгнать всех непрошенных гостей из нашего яра. Всех! Умертвий да тварей, скверну и гниль, да даже лесных ведуний, что были чародейками погублены, и в мертвяков превращены. Теперь она могла!
Вот только:
«Подождать придется тебе, Яринушка».
Чаща рычит недовольно, одичала она совсем тут, но слушается беспрекословно.
«Вперед», – шепчет ветер в листве.– Вперед!»
И огромная черная кошка срывается с места, снося по пути ведуний, заклинания, мертвяков и даже тварей. Расступаются перед ней деревья, склоняются кусты, исчезает трава, чтобы едва перемахнула Ярина, подняться живой яркой зеленью, изничтожая гниль и скверну. А мы мчимся вперед, туда, в самую глубь леса, в самый центр его.
Быстрее… быстрее… быстрее…
И вдруг сквозь свист ветра и треск сдвигающихся деревьев я слышу отдаленное, почти растворенное в расстоянии, но полное отчаяния «Веся!!!». Браслет. Браслет хоть в избе и остался, а связь со мной все равно имеет, вот я и слышу слова аспида. А слышать не хочу.
«Быстрее…» – уже не приказ и даже не просьба, уже мольба.
И чаща мчится туда, где я не чувствую земли. Я чувствую весь лес, я чувствую каждое растение в этом лесу, я чувствую все… кроме двух круглых участков в самом центре Гиблого яра. Но еще до того, как мы оказались на месте, я поняла, где именно чародейки выстроили врата смерти и врата жизни. У дуба Знаний. У того единственного места, которое каждая ведунья с удовольствием обходит стороной, потому что, в отличие от магов, нам не нужны академические знания. Не нужна постоянная учеба. Не нужны экзамены и испытания, нам испытаний хватает и так, раз по сто в день. Нас учит жизнь. Сама жизнь. Нас лес учит. И нам учебники требуются лишь первые годы, а после – очень четко осознаешь, что гораздо правильнее доверять себе и интуиции, чем теориям тех, кто Заповедный зачарованный лес знает лишь в теории. Но остаются – воспоминания об обучении без сна и отдыха, о несданных экзаменах, о кошмарах проваленных испытаний. И любая после такого стороной свое место учебы обходить будет, вот и ведунья Гиблого яра стороной обходила… и этим воспользовались.
А вот когда обнаружила этих воспользовавшихся ведунья, это уже вопрос.
Ярина остановилась перед зарослью терновника. Я призрачной тенью соскользнула на землю, все еще не имея сил передвигаться самостоятельно, и приблизилась к покрытому черными ядовитыми колючками кусту. Это был какой-то особенный терновник. Прочный как камень, гибкий как виноградная лоза, крепкий как скалы. Кем бы ни была прошлая ведунья, а она сделала все, чтобы оградить место вторжения, чтобы изолировать, чтобы не пустить в свой лес никого из этого чародейского приспособления, чтобы…
Чтобы не прибегнуть к помощи своей Заповедной чащи?!
Эта мысль пришла так неожиданно, но неотвратимо. Мы всегда используем Заповедную чащу для защиты. Всегда. Потому что она наша защита, она наши клыки и когти, но вот я стою перед странными терновыми кустами и понимаю страшное – каменные они. Именно каменные. И основание под ними – камень, что крепче гранита. А значит, нет сюда пути-доступа чаще Заповедной! Чаща по земле передвигается, чаща под землей прорастает, чаща из земли удар наносит. А коли гранитом цельным покрыть территорию, это все равно что изолировать ее от чащи Заповедной. И вот здесь – территорию изолировали. Прочно, качественно, надежно.
И сделали это не чародеи.
Я оглянулась – Ярина стояла, опустив голову, склонившись перед этим монументом созданным для защиты. Защиты, которую ведунья почему-то взяла на себя. Почему? Я вот этого не могла понять. Почему не использовать чащу, что обязана защищать? И чем думала ведунья? А главное чем думал ее леший, ведь мой никогда бы подобное не допустил, да и камень по лесу перенести только леший и смо…
И тут я мысленно осеклась.
Леший!
В этом яру Заповедном должен был быть леший, а я его не видела. Ни в воспоминаниях! Ни в тех событиях, что Ярина показала. Я даже присутствия его не ощущала… до сих пор.
Медленно подняла призрачную ладонь, осторожно коснулась терновника, избегая колючих наростов, и беззвучно позвала:
«Лешенька…»
В глубине терновых зарослей, в самой глубине чащи непроглядной, медленно открылись горящие алым глаза и даже землю под моими ногами потряс чудовищный рык:
– Кторрррр?
Я отступила тут же. Отошла, руку отдернула, да обессилено на траву ныне зеленую опустилась. Где-то за терновыми зарослями шумел ветвями дуб Знаний, а я, прижав ладони к земле, начала чувствовать. Теперь чувствовать. Чувствовать все, каждую пядь моего яра. Чувствуя и пытаясь понять. А как понять то, что в голове не укладывается? Передо мной был леший! И леший, и его порождения. Ведь камень в Заповедный лес без лешего не перенести не доставить, особливо такой камень. А еще лишь леший ту форму, что требуется, принять способен. Мой вот деревянную принял, а этот, стало быть – каменную. Только вот не все так просто – мой жил, да двигался. А этот… он себя здесь похоронил и сам своей плитой могильною стал.
И тут терновник прорычал:
– Ты… живая?
«Да» – шепотом ветра ответила ему.
– Тогда уходи! – потребовал этот леший.
Или то, что от него осталось…
«Веся, у тебя по щекам слезы текут» – это уже мой леший сказал мне, где-то там, далеко, в моем лесу.
Текут, наверное. От того что больно мне, до сих пор больно, я свою боль все еще чувствую, да еще от того, что чувствую боль иную – того кто передо мной.
«Уйду, – прошептала шелестом травы, – коли это тебе требуется, я уйду. Только на вопрос мне ответь, леший, от чего себя заживо похоронил? Почему ведунья твоя это позволила? Зачем?»
Тишина могильная мне была ответом. Тишина страшная. Тишина жуткая.
А опосля проскрежетал глас окаменевшего лешего:
– Уходи, ведунья, сама не сможешь, вижу ослабла совсем. От чего ослабла?
Никому другому правды не сказала бы, а от него скрывать смысла не было:
«Я свою силу чаще отдала».
– С кровью? – прямо спросил леший.
«С кровью, – была вынуждена признать я».
– Уходи, глупая! – прорычал леший, и задрожали шипы каменные. – Сейчас уходи! Нельзя тебе сюда, даже в таком виде нельзя! Уходи, убирайся!
Я бы убралась, ушла бы, да только ладони призрачные дрожь земную чувствуют, дрожь нарастающую. Происходило что-то, что-то дурное. Очень дурное.
И я головы не поднимала, на траву зеленую, что под пальцами моими из земли поднималась, лишь глядела, но всем своим призрачным существом чувствовала взгляд. Чужой взгляд. Злой. Что смотрел из самой глубины окаменевшего терновника. И от этого взгляда по телу прошелся холод, страшный могильный холод.
– Уходи! – зарычал заживо погребенный леший, – ухо…
И треск, оборвавший его крик. А следом стон, стон полный боли, полный страдания… Леший Гиблого яра похоронил не одного себя заживо, здесь был кто-то еще. И этот кто-то сейчас убивал этого лешего.
«Веся! – окрик моего лешеньки. – Веся, вернись!»
– У-хо-ди… – отчаянный предсмертный стон этого лешего.
Да разве ж могу я уйти, когда тут убивают его?! Лешего нужно было спасать. Вытащить из могилы, просто вытащить. Я не могла оставить все как есть.
Быстрый взгляд на покрывающийся трещинами каменный терновник, стремительно принятое решение, мелькнувшее отдаленно сожаление о том, что теперь на мне нет даже браслета, и слова заклинания, что я произношу пением ветра, голосами птиц, шелестом травы, шумом ветвей.
«Войди в мой сон,
Войди в мой сон,
Войди в мой сон,
И останься в нем».
Снова и снова, раз за разом, повторяя и повторяя… С того света упорно вытаскивая.
И вдруг визг, на ультразвуке, он сносит в сторону, впечатывает в дерево, с хрустом ломая ребра…
«Веся, нет!»
***
Я открыла глаза в избенке у северного ручья, что течет аж за болотами, неподалеку от гор. Закашлялась кровью, вздрагивая от боли при каждом судорожном движении, и вновь откинулась на сухой мох, давно устлавший пол покинутого жилья.
– Кинь русалкам, пусть отстирают, – сказал кому-то леший.
– Дело плохо, – слышу голос Води. – Это какая рубашка по счету, леший? Какая по счету простынь?
– Делай, что говорят, коли помочь взялся, – грубо оборвал его друг верный. – Иди.
Водяной исчез без возражений, но плеснула вода, это все равно как дверью хлопнул на прощание, зол был Водя.
– Веся, – леший осторожно губы мои тканью вытер, – Весенька, куда полезла? Зачем, Веся?
«Там леший, – ответила шепотом ветра. – Ему помощь нужна… давно нужна… а в тот момент совсем нужна была»
– Так Ярина есть, справится! – рычит лешенька, не любит он вид крови моей. – Ты ей силу вернула, больше чем я думал отдала, сильна она теперь, она справится».
«Не справится… – как объяснить, когда сил на объяснения нет. – Лешенька, старая ведунья знала о том, знала, что не под силу Ярине нежить удержать, от того лешим и пожертвовала… Лешенька, спать хочу, сил моих нет как».
– Спи, Веся, спи, – шепчет сипло леший мой. – Спи, моя маленькая.
***
Ночь…
День…
День…
Ночь…
Я хожу призраком по лесу, наталкиваясь на деревья как пьяная, спотыкаясь о коренья, падая, если прошла слишком много…
Время от времени будит леший, пытается водой напоить, едой накормить… да не выходит ничего, нет у меня сил пить, нет у меня сил есть. Сжимаюсь клубочком на руках у лешеньки, тот убаюкивает-укачивает, и не говорит больше, ничего не говорит. А поначалу рассказывал что-то про то, как воюют-сражаются воины мои верные, как отвоевывают Гиблый яр часть за частью, а впереди два воина – аспид да чаща моя Заповедная, и силе ее даже вампиры удивляются. Но теперь уже больше не рассказывает, воет только, да меня баюкает.
Ночь…
День…
Ночь…
День…
Ночь…
День…
– Леший, у меня есть чародейская магия, я магией ее вылечить могу, – голос Води, злой, рассерженный, прорывается через пелену дремы.
– Нельзя, – но хоть и деревянный лешенька мой, да дрожат его руки, – нельзя, водяной, сейчас связь у нее с Яриной сильная, а чаща Гиблого яра наполовину нежить. Исцелишь Весю – ударишь по чаще.
– Нельзя стоять и смотреть, как она гибнет! – срывается на крик Водя. – Почему ты пошел на это, леший? За что с ней так?
Промолчал мой леший. Думала, поступит как умный, отвечать вообще не станет, а он возьми да и скажи:
– Она ведуньей-призрачной по Гиблому яру пошла, призрачной – неуязвимой, да только ничего на ней не было, ни амулетов, ни артефактов, а во яру нашелся кто-то, кто и по призраку удар нанести сумел. Я не знаю кто, водяной, знал бы сам руками порвал – на части мелкие искромсал.
«Тебе нельзя, – прошептала шелестом камыша, – нельзя туда, лешенька, не ходи»…
Ночь…
День…
День…
Ночь…
Слышу шаги. Это странно. Просто Водя он по воде приходит неслышно, разве что плеск воды раздастся. Леший же вообще беззвучно появляется, а тут шаги? Откуда? Избенка эта на самом краю болота, по суше к ней не дойти не добраться, топь вокруг. Забрел кто? Но случайных путников в лесу моем нет.
– Я кровь чувствую, – слышу голос, что сорвался да сиплым вдруг стал. – Леся, что с ней?!
«Леся?» – зову мысленно.
Чаща не отвечает, и мне страшно от этого. Не слышит меня, что ли? Или зов слишком тихий стал?
– Хватит срамные картинки показывать, уж поверь я в этом деле получше тебя разбираюсь. Где она, Леся? И почему кровью пахнет в воздухе?
Что происходит?
«Леся!» – зову из последних сил.
– Прекрати, про уговор помню, и лешего держи подальше, при нем я делом родопродолжательным заниматься не буду, учти.
Делом родопродолжательным? Что?!
– Это дом? Она что там? Какого дьявола?
Хруст веток, словно кто-то с дерева на дерево перепрыгнул, да содрогнулся домик мой, от тяжести неожиданной. После кто-то на порог спрыгнул и в избушке раздалось потрясенное:
– Веся…
И шаги быстрые. И ладонь к щеке прижалась, и дыхание к губам, и голос дрожащий:
– Веся, жизнь моя, свет мой, счастье мое, что же ты? Что с тобой? Весенька!!!
И еще что-то. Слова быстрые, голос срывающийся, вопросы без ответа остающиеся, да руки, стремительно по телу скользящие. Руки, под подол рубашки нательной пробравшиеся, да до груди не притронувшиеся – все понял он, едва к ребрам прикоснулся.
– Да что б тебя, Веся! – рык, от которого вся избушка болотная содрогнулась.
И, кажется, вспыхнул круг алхимический.
***
Больно…
Чьи-то руки деловито и быстро касаются кожи под грудью, а надо мной раздается голос:
– Еще на миллиметр выше, и я тебе шею сверну! – и голос знакомый такой.
Даже почти родной. Очень родной…Точнее был когда-то почти родным…
– Лорд Агнехран, вы сами сказали, что магией нельзя. Понимаю ваши чувства, но не мешайте мне выполнять мою работу.
Убийственная тишина в ответ и вдруг сдавленное, полное отчаяния:
– Что это? Как в принципе можно было получить подобные повреждения? Кто мог сотворить такое? Как?!
Чьи-то руки все туже перебинтовывают, я чувствую влагу пропитанных гипсом бинтов, но мне уже даже не холодно.
– Сложно сказать, – ответил тот, кто был ближе, кто касался меня, – повреждения и на физической оболочке, то есть как вы сами имеете возможность наблюдать – на теле, так и на не физической. Удивительно, что она все еще жива. Добавьте к этому полнейшее истощение. Сколько она не ела?
Пауза и хриплое:
– Я не знаю. Я нашел ее лишь спустя полторы недели.
– Но о ней заботились, – уверенно заявил чужой голос.
– Да уж, зззззаботились! – прорычал охранябушка.
И я улыбнулась невольно.
А это заметили.
– Веся! – другие руки, теплые, родные, нежные, дрогнувшие при прикосновении к щеке. – Веся, ты слышишь меня?
– Да… – хотела было ответить, да лишь шепот вышел хриплый.
– Веся, – лицо ладонями обнял, лбом ко лбу прижался, – Веся…
Я глаза открыла, в его глаза синие посмотрела, что рядом были, близко-близехонько, да и спросила сразу:
– Где я?
Смотреть трудно было. Глаза открытыми держать тоже трудно, но я держала, и я смотрела. В омуты его синих глаз смотрела через силу, и ответ ждала напряженно. Он это понял. И хоть отвечать не желал, а и лгать не стал.
– Ты у меня, – сказал прямо.
И я глаза закрыла. Вздох каждый с трудом давался, перебинтовали меня туго, крепко накрепко перебинтовали.
– Господин, закончил я, – произнес целитель.
– Свободен, – хрипло произнес лорд Агнехран.
Звук шагов по каменному полу, скрип дверей железом окованных, щелчок засова стального, свист ветра за окном.
– Верни, – я и глаза открытыми держать не могла, а разговаривать то ж еще сложнее, – меня лешему верни… прошу тебя.
А он вернулся лишь к кровати, сел – матрас под его весом прогнулся, к щеке прикоснулся, да и произнес вдруг зло, ожесточенно:
– А взамен ты мне что, собратьев да товарищей мне из мертвых поднять предложишь, да, Веся?
Горькая усмешка по губам скользнула, а на ответ сил у меня уже не было.
– Хочешь сказать – не могла поступить иначе? – зло архимаг спросил. – Или хочешь поведать, что внезапно из нормальной ведуньи подлой ведьмой стала?
И глаза я все-таки открыла и на него посмотрела. Маг бледным был. Ни сурьмы вокруг глаз, ни темного крема на коже, да и волосы не собраны идеально, волосок к волоску тугим хвостом на затылке, а кое-как, и пряди черные на лицо небрежно падали.Но он от этого только краше был, и роднее, и ближе.
– Кто он тебе? – спросила прямо. – Кто тебе аспид, лорд Агнехран?
Промолчал охранябушка, ничего не сказал.
– Три варианта у меня было, – говорю с трудом, голос едва слышен, – первый – убить его. Второй – солгать, пусть и подло. Третий… себя под удар подставить. На третьем варианте и остановилась, как видишь.
Видел. Все видел. И во взгляде его боль плескалась.
– Лучше бы убила, – произнес хрипло.
– А не могу я… убивать… Не мое это… Верни меня лешему, маг.
– Нет!
Улыбнулась, глаза закрыла и прошептала:
– Добром прошу – верни.
Промолчал. А моя улыбка горькой стала, совсем горькой.
– Аспида тоже добром просила… – прошептала, чащу из последних сил призывая, – да, видать, без толку вас, магов, добром просить…
И застонал он. Как раненный зверь застонал, ладонь мою схватил, к губам прижал и прорычал хрипло:
– Стой! Веся, остановись! Пожалуйста, прекрати! Я понял. Верну, сейчас же верну, свои силы не трать, если не ради себя, то ради меня хотя бы!
И остановила я зов. Даже не знаю, почему остановила. Ведь знаю что он маг, что веры ему никакой, что добра от него ждать не следует, а все равно остановила.
Потянулся охранябушка, на руки легко подхватил, на миг к губам моим прижался да и спросил:
– Прямо лешему передать?
– Да… – прошептала почти беззвучно, – на траву нельзя, в Сосновый бор нельзя… лешему только, мне земли касаться нельзя…
– Понял, – почти беззвучно ответил маг.
– Спасибо… – едва слышно выдохнула я.
Из последних сил выдохнула.
***
Ветер в лицо.
Потом солнце, лучики солнечные сквозь ветви деревьев…
Гул земли, скрип дерева, и рык лешеньки:
– Маггггг!
Ничего ему Агнехран не ответил, продолжил стоять там, куда принес – на самой окраине леса Заповедного, но прежде чем отдать меня лешему, ему и сказал:
– Ребра сломаны.
Молча леший меня у мага забрал, молча да бережно, с осторожностью великой, и лишь опосля того, как к себе прижал, архимагу и ответил:
– Аспида за то благодари.
«Лешинька, не надо о том…» – попросила мысленно.
Да леший меня слушать не стал.
– Сррразу сказал тебе, маг, беда с тобой, беда за тобой, беда над тобой. Ты – беда. И тебе о том ведомо, Агнехран-маг.
Промолчал архимаг, ничего не ответил, но и не ушел – рядом стоял. Молча, но стоял.
И смягчился леший, сказал устало:
– Там, в Гиблом яру, есть то, ради чего последняя ведунья его своим лешим пожертвовала. Что-то, с чем чаща Заповедная не справилась, от того ведунья и отдала почитай сердце свое, половину себя.
– Я… – начал было Агнехран.
Да получил яростное:
– Не лезь!
Уж я с силами собралась, думала вмешаться, но охолонился мой лешенька, да так сказал:
– Того лешего захоронили заживо. Заживо, маг. Что там – мне неведомо. Но скажи мне, Агнехран-убийца ведьм, если хоть что-то, ради чего ты бы Весю убил?
– Нет! – мгновенно ответил охранябушка.
Сразу ответил. Не задумываясь. Не сомневаясь. Искренне ответил. От всей души.
И тогда леший сказал:
– А ведунья Гиблого яра убила. Того кто был для нее важнее жизни. Вот и думай, Агнехран, к чему столь отчаянно стремишься, ради чего взялся ведунье моей помогать, да о какой цели грезишь.
И тут вдруг Агнехраг вопросил:
– О чем ты, леший?
Заскрипел леший, заскрежетал, да и ответил:
– Пустое, маг.
И развернулся, меня унося.
– Леший!!! – от крика архимага-Агнехрана словно деревья содрогнулись. – О чем ты сейчас?
Но леший молча меня в лес уносил, не оборачиваясь.
– Что значит «ради чего взялся ведунье моей помогать»?! Дьявол тебя раздери, леший! Что ты ей наговорил?! Леший!
Но открыл лешинька тропу заповедную, и шагнул на нее, ни на миг не останавливаясь.
– Леший!!!
И крик стих, растворился в пространстве, тихо стало, только деревья шумят.
«Как аспид нашел тебя?» – мысленно лешенька спросил.
«Леся», – теряя сознание, ответила я.
«Ясно» – мрачно произнес леший.
А я в темноту проваливаясь, лишь об одном попросила:
«Блюдце серебряное принеси, да яблочко налив…»
На большее сил не хватило.
***
Ночь…
День…
День…
Ночь…
Боль отступала медленно, но отступала. Кем бы ни был целитель, которому Агнехран поручил перебинтовать меня, но дело он свое знал – не давил гипс, не пережимал, лишь каркасом служил, да поддержкой фиксирующей. От того поворачиваться уж смогла без боли, сидеть жаль пока сложно было, но теперь, когда леший приподнимал, хоть есть могла, от боли сознание не теряла.
А на третий день, когда леший ушел, потянулась к блюдцу серебряному, яблочко наливное по нему пустила, да и прошептала имя одно, то что гнала от себя все эти трое суток:
– Агнехран.
Засияло, засветилось блюдце сразу же, отразило лицо бледное, тревогой искаженное, измененное. Под глазами круги черные, скулы резко выделяются – осунулся весь, волосы кое-как собраны, а на бледных губах улыбка едва заметная, зато облегчения полная.
– Веся, – видать сказать хотел, да не вышло, лишь шепот хриплый послышался, – Весенька…Веся!
И лицо ладонью закрыл.
А мне бы руку протянуть, плеча его коснуться, волосы черные словно смоль успокаивающе погладить, да только и говорить тяжело, не то что двигаться.
Маг же руки от лица убрал, вздохнул, словно груз с плеч сбрасывая неподъемный, да и спросил прямо:
– Где ты?
– Не знаю, – говорить не получалось, лишь шептать едва слышно.– Лешинька далеко унес, даже Воде не сказал куда, и чаще меня не найти сейчас.
Хотел было Агнехран сказать что-то, очень хотел да не стал – лишь побледнел сильнее и промолчать себя заставил.
– Ты не тревожься обо мне, – попросила тихо, – и за целителя и за гипс спасибо тебе, так лучше, и заживет быстрее и почти не больно уже.
А он ничего не сказал, лишь челюсти сжал, да так, что на скулах желваки обозначились.
– Не гневайся, не стоит… – прошептала ему.
Глаза прикрыл на миг, голову опустил, дышит тяжело.
Потом резко голову вскинул, глаза темные сильнее потемнели, сглотнул нервно, да и спросил:
– Ты ела сегодня?
Странный вопрос, но все равно ответила:
– Да, лешинька покормил, вот только ушел.
Кивнул Агнехран, ответ принимая, да следующий вопрос задал:
– Лежишь на чем?
Посмотрела с недоумением на пол – на чем-то лежала, а на чем?
– На чем-то, – ответила, пытаясь определить на чем.
– Понял, сейчас, – быстро сказал охранябушка.
Поднялся, из поля зрения моего исчезая, и так тоскливо стало, так одиноко, чуть слезы на глаза не навернулись. Но тут вернулся он. Сел за стол обратно и мне приказал:
– Руку протяни, коснись блюдца.
И усомниться бы мне, не доверяться, но в глаза его синие взглянула и протянула, руку-то. А он молча сунул мне сверток тугой, и вытащила я покрывало. Да не простое – легкое как пух, теплое как от печи тепло сухое, ласковое. Закуталась в него как могла, легла, глаза закрыла – хорошо так, только вот сил уже не осталось, поспать бы.
– Веся, не спи, – попросил так, словно взмолился.
Я себя заставила глаза открыть.
– Соберись, не ведаю, как сил у тебя еще хватает на то чтобы жить да дышать, только, Веся, еще мне от тебя одно усилие потребуется.
Кивнула молча, глаза изо всех сил, но открытыми держать пытаюсь.
– Это травы, – Агнехран потянулся, да придвинул к блюдцу пузырьки с настоями разными. – Никакой магии, ничего волшебственного, только травы.
Да придвинул он то, что давно рядом было. Что наготове, видать, держал. Что…
– Охранябушка, а ты спал то вообще? – спросила встревожено.
Одним взглядом он мне ответил. Только взглядом, но таким, что ясно стало – не спал. Ни секунды не спал. Меня ждал. Подготовился вот и ждал. Все это время.
– Тут три травы – зверобой, девясил, гуарана. Сам варил, сам дозу рассчитал. Выпей сразу.
И пузырек мне протянул.
Затем замер, словно забыл что-то, или только сейчас понял. На меня посмотрел, на руки мои слабые, да быстро из пузырька пробку вынул, и открытый уже мне передал. Улыбнулась заботе такой, когда даже в мелочах позаботился, и ни спрашивать не стала, ни сомневаться. Как есть взяла, кое-как приподнялась, да все до дна пусть и с трудом, но выпила.
О том, что на пол рухнула, поняла, лишь когда покатилось что-то прочь звеня.
Тогда и глаза открыла, и догадалась что сознание потеряла, пусть и на миг, но потеряла, и что пузырек укатился куда-то в темноту и не доползу я до него. Ну, так если подумать, доползла бы, только стон глухой, полный отчаяния и бессилия заставил вспомнить, что не одна я тут. С трудом на бок повернулась, на бледного, такого бледного, что и смотреть страшно Агнехрана посмотрела, а он с таким отчаянием в ответ, что захотелось яблоко от блюдца забрать, связь прерывая.
– Нет, только не это, Веся, – простонал, словно понял, о чем думаю.– Да, тяжело тебя видеть такой, спорить не буду, но не видеть тебя, от неизвестности подыхать, оно в сотни раз хуже. Не прерывай связь, я же с ума сойду.
И я не стала.
Легла как смогла, в плед пуховой закуталась, да на охранябушку посмотрела, а в голове словно шум нарастает, но и легче становится, тепло в груди разливается. Хорошие он травы подобрал, правильные, только вот:
– Значит, сам варил? – спросила шепотом.
– Сам, – глухо ответил, сглотнув судорожно.
Усмехнулся с горечью какой-то странной и добавил:
– Знаешь, для себя бы не стал, у целителя взял бы, а для тебя… тебя доверить никому не смог. Ты прости.
– За что? – и в правду не поняла.
– Горькое вышло, – объяснил Агнехран. – Знаю, что гадость, сам пробовал, но смягчить горечь не рискнул. Прости.
Улыбнулась ему, а сама только сейчас поняла – и в правду горько, очень горько, но согрелась вот, и глаза открытыми держать уже не так трудно.
– Ты улыбнулась, – тихо произнес охранябушка, на меня глядя, – счастье мое, я на твою улыбку готов смотреть вечно.
– А я в твои глаза, – не знаю, почему сказала.
Как-то само вырвалось, непроизвольно совсем. И взгляд отвела быстро, и поняла вдруг, что лежу не знаю в каком виде, волосы не чесаны, умываться то умывалась, леший помог, а вот волосы встрепанные, да и сама не лучше, и…И что же это я делаю? И как-то сразу стыдно стало, и смутилась, и что ж творю-то, нельзя же так! И…
– Глаза не совсем мои, – вдруг произнес Агнехран.
И я о сомнениях своих всех разом позабыв, удивленно на него посмотрела.
– Они когда-то голубые были, – продолжил маг.
Вроде так спокойно продолжил, размеренно, а сам что-то искал судорожно, перебирал в ящике стола своего.
– А… а потом что? – спросила, любопытства не сдержав.
– А потом намудрил с заклинанием ночного зрения… да где ж она, чтоб ее! – непонятно на что выругался.
– И что, в темноте видишь? – я поудобнее легла, руку под голову положила.
– Не так как хотелось бы, – он все еще искал что-то. – Но лучше, чем прежде. А, вот!
И достал из стола коробочку. Размером с ладонь, золотой лентой красиво перевитую. Подарочная упаковка была, такую покупают в подарок, подарком и вручают. В особенно дорогих магазинах подарки именные делают, вот и на тут поверх коробочки было выгравировано «Для Веси». Глянул маг на гравировку, на ленту золотую, на меня никакую, да одним движением порвал и обертку, и ленточку. Крышку снял, и мне открытую коробочку протянул.
– Осторожно, не рассыпь, – попросил, видя как руки у меня дрожат.
И я осторожно. Осторожно взяла, осторожно на пол положила и дыхание задержала, увидев, что внутри оказалось.
Это был мармелад.
Ягодный, очень дорогой, очень полезный, очень… для меня. Совсем весь для меня. Где каждая мармеладка была из тех ягод и фруктов что я люблю. Малина, земляника, яблоко, смородина, морошка.
– Спасибо, – прошептала, стараясь слезы навернувшиеся сдержать.
– На здоровье, – очень тихо, ответил он.
На него я не смотрела, казалось взгляну только и слезы сами с ресниц покатятся, так что на мармелад смотрела, выбирая. Выбрала яблочный…Да зря видимо, был у него привкус горечи. Горечи по загубленной мною посаженной яблочной роще, что пришлось погубить мне же. Больно…
– Знаю про яблони, – вдруг сказал Агнехран. – В приморье яблоневые саженцы закупил, Савран купец твой, уже перевозит, мужики деревенские сажать помогают. Сорт хороший, быстро растет, плодоносит уж на второй год. Не печалься, хороший сад будет, лучше прежнего.
Замерла я. С мармеладкой во рту, со слезами на глазах, на мага смотрю и только одно сказать смогла:
