Текст книги "ЛВ 3 (СИ)"

Автор книги: Елена Звездная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

– Сграхт! – произнесла я, чувствуя, как клюка верная тут же ко мне из избы помчалась.

Да не простая клюка – две в одной теперь. А вот сил больше стало вчетверо. И потому грозное орудие клюка моя, ох грозное, ой и как тресну я сейчас этой клюкой кого-то.

– Вававалкирин, ннне смей! – взвизгнул дьявол.

Даже не ожидала от него такого визгу, клюку опустила, на стул обратно села, сижу, думу думаю.

– А чтоб тебя! – выругался дьявол и снова сплюнул.

Русалки догадливо кинулись тушить.

Дьявол понуро вернулся ко мне. Стол поднял. У того всего две ножки остались, но Сграхт кое-как присобачил ветку призванную, и стол пусть косо и криво, но стоял. Стулу повезло не так сильно, он сломался вконец, но дьявол сел на землю, ноги скрестив, да на меня угрюмо уставился.

– Ты прокляла меня дочкой, на тебя во всем похожей?!

– Да я так, случайно вроде… Чего в гневе не пожелаешь то? – сказала растерянно.

– Так вот не желай больше! – потребовал Сграхт. – Ибо растет твоя копия. Я с ней уже поседел, жена уходить от меня передумала, теща у нас поселилась навечно. Ведьма ты, Валкирин, как есть ведьма, чтоб тебя!

Да ведьма и ведьма, не спорю же, было бы вообще об чем спорить.

– Три вопроса, – напомнил Сграхт, – спрашивай.

Хотелось мне вообще бы про дочку спросить, да про жену, а еще про то как быстро пожелания то мои исполняться начали, но дело есть дело, к делу и перешла.

– Первый вопрос – кто на меня уже трех навкар наслал.

Дьявол лишь усмехнулся.

– Второй, – продолжила я, – от чего Светлый яр Гиблым стал?

Кивнул дьявол, вопрос принимая. И на меня поглядел, ожидая третьего. Вот в чем проблема с дьяволами – сначала им три вопроса скажи, а потом они выберут на какие ответить.

От того крепко призадумалась я, прежде чем третий вопрос озвучить. И так в уме прикинула и эдак, и в итоге решилась:

– Что случилось с ведьмами? От чего напасть такая?

– Это уже четыре вопроса, – указал на оплошность мою Сграхт.

Я бы извинилась, но тут стол начал заваливаться на меня – дьяволу пришлось спешно принимать меры и делать вид, что он ни разу не держит мебель покореженную, и вообще она тут так всегда стояла.

Не выдержав этого, из земли высунулся леший, глянул на дьявола как на ирода вандального, к столу деревце прирастил, чтобы не падал стол больше, и снова в земле исчез. Проводил его Сграхт взглядом задумчивым, да и так сказал:

– Ты, Валкирин, в лесу своем полновластная хозяйка, а могущества у тебя, скажи, сколько?

– Много, – правду я ответила.

– Много, – кивнул, слова мои принимая. – Теперь скажи мне, Валкирин неведомо как лесной ведуньей ставшая, кто может тебе на территории леса твоего противостоять?

Призадумалась, уж хорошо известны мне были те, кто силой поболее моего будет, но ответ оставался все же неизменным:

– Никто.

И снова правду сказала. Никто не может. Мой это лес Заповедный, чащи Заповедные мои, мой леший, да моя клюка – мне в моем лесу противников нет, потому что не свою силу использую, а целого леса. Магического, волшебного леса. От того здесь я сильнее всех.

Кивнул Сграхт, и этот ответ принимая, а затем вкрадчиво произнес, на стол вросший в землю опершись:

– А теперь представь себе, Валкирин, что есть лес, могучий и большой, поболее твоего во много раз, да в лесу том сменялись ведуньи одна другой опытнее, да тебя поумнее.

Ну да, я дура. Практику-то на втором курсе я завалила. Потому что проиграла этому дьяволу всё – конспекты, дневник практики, даже учебники и те проиграла, потому о моих умственных способностях Сграхт был мнения не высокого. Заслуженно, конечно, но все равно обидно.

– А в том лесу, – продолжил дьявол проникновенно, – есть круг, почитай как ведьминский, только чародейский он. Живая душа через него перенесется с трудом – мертвая легко.

И тут в душе моей как холодок пробежал. Я чувствовала этот круг. Ощущала область, которая мне не принадлежала, хотя по ночи я как хозяйка полновластная в Гиблый яр вступила.

– Ты, – продолжил так же вкрадчиво Сграхт, – говорят, с магами сдружилась. Так вот и спроси, у друзей своих новых, для чего они в яр, что ранее Светлым был, а теперь Гиблым стал, столько лет-то дорогу искали, да все безнадежно. Что искали там? От чего на смерть шли упорственно? Спросишь?

– Спрошу, – голос свой я не узнала.

Чужой был, холодный, как не родной. Потому как больно мне вдруг стало. Тяжело очень. Словно плита могильная на грудь давит, дыханию мешает. И знала я, по ком сердце плачет сейчас, я знала… только после подумаю.

– А еще, – Сграхт смотрел на меня с усмешкою, словно знал обо всем, что чувствую… а может и знал, дьяволы они эмоции как воздух поглощают, в периоды голода даже питаться ими могут, – подумай, Валкирин, что случилось бы, коли в момент, когда друг твой еще один, коей с рыбами возится, снес-разнес крепости чародейские, дюжина чародеек как раз во яру Светлом была, да круг свой там устанавливала.

И тут стало мне совсем плохо.

– Дюжина? – спрашивать бесполезно было, дьявол только на три вопроса все равно ответит, но я просто осознать не могла. – Двенадцать стало быть?! Двенадцать чародеек! Целых двенадцать?!

Только усмехнулся в ответ Сграхт.

С ухмылкою и продолжил:

– Ты спрашивала что с ведьмами сталось-сделалось. Ответа простого не дам, но ты сама подумай – лесные ведуньи они особняком держатся, к зверью они ближе, чем к людям, так можно ли управлять хозяйками леса?

– Нет… – прошептала я.

– А с ведьмами дело иное, – дьявол словно каждым словом своим меня уничтожающим наслаждался, – понять кто из вас кто – там сам черт ногу сломит. Кто прирожденная, кто природная, а кто и вовсе в силу вошедшая – в этом до конца и сами ведьмы разобраться не в силах. Вот и скажи мне, Валкирин, куда чародейкам все потерявшим, затесаться проще было: В магини, где у женщины ни слова, ни права нет? В ведуньи лесные, что порой и язык человеческий теряют? Али среди ведьм схорониться, силу да власть набирая?

Так вот кто Велимира! Не ведьма она, а чародейка! Она чародейка и не одна она!

– И хоть не спрашивала, – Сграхт лапу протянул, руки моей коснулся, стол сломанный под тяжестью длани его массивной заскрипел жалобно, – но скажу я тебе одно – через круг тот мертвые пройти могут, а живым хода нет. Но рядом, Валкирин, совсем рядом второй круг есть – не активирован он еще, но коли смогут чародейки в лес тот вернуться – завершат ритуал. Им для того ритуала не многое требуется – всего один архимаг. Только один. Не больше.

И по ладони ледяной потрепав меня дружески, Сграхт поднялся, от чего стол накренился, а разговор закончился.

– Только не желай мне больше ничего, – попросил дьявол.

– Не буду, – прошептала я.

И дьяволу полагалось бы уйти, но он остановился и страдальчески предложил:

– Спрашивай.

Я и спросила:

– Как дочку назвал?

– Валкирин-грахт! – гордо сообщил дьявол. И добавил: – Сказал жене, что имя в честь моей возлюбленной… Теща весь ад перерыла в поисках, гы.

Я улыбнулась невольно.

А Сграхт посмотрел на меня пристально так, затем руку протянул и на косом столе передо мной вспыхнули огненные буквы «Одно знай, Валкирин, те врата не всех мертвых живыми обратить могут, кто бы что не говорил. Только чародеев».

И исчезла надпись, словно слизал ее зверь лесной – ничего не осталось. Ничего кроме боли во мне.

Ушел через пентаграмму дьявол, начала исчезать иллюзия с водяного, аспида, войска моего верного, вновь леший явился, столом занялся, а я все так же сидела. Сидела потерянная и растерянная.

Исчез дьявол, окончательно исчезла иллюзия, открывая взглядам аспида, водяного, армию мою верную, кикимор на меня встревожено смотрящих, поляну пиршественную со столами снедью заваленными, купца Саврана, что не ко времени продовольствие доставил, а как то понял, попросился остаться – оставили. Теперь купец видел в своей жизни всё, вообще всё, и даже дьявола.

Я же поднялась тяжело из-за стола, на клюку верную опираясь, да и сказала тихо:

– Водя, леший, за мной.

И ударила клюкою оземь, тропу заповедную открывая.

Последнее, что увидела – полный гнева и обиды взгляд аспида, он видать был уверен, что его с собой возьму, а я нет, не возьму, доверия и так не было, теперь его стало еще меньше.

***

Я перенеслась к заводи.

Леший меня во лесу чувствует, так что за мной последовал. Водяной перенесся сразу в воду, ему так проще, и к нам уже подплыл, одним кивком головы отослав прочь отсюда всех – от русалок до пиявок. Леший прогнал даже птиц. Я ударом клюки, нас от всего леса, от любых чужих ушей отрезала, и на всякий случай Лесю призвала – уж кто-кто, а она толк в подслушивании знала, и как от подслушивающих избавляться знала тоже.

Потом я медленно скинула плащ свой, мухоморами, мхом да поганками раскрашенный, следом туфли скинула, подол платья приподняла, да и прошлась по кромке воды холодной, с мыслями да с силами собираясь.

– Веся, не томи, – тихо попросил Водя.

Друг верный молчал, он меня чувствовал, и то, что подавлена сейчас сверх меры, чувствовал тоже. Но то он, он чувствовал, а Водя терзался сомнениями да мыслями, и терзания те я лишь усилю сейчас.

– Когда ты разнес крепости чародейские, – я бы села сейчас, ноги едва держали, но от волнения сидеть не могла, так и продолжила медленно брести по воде, – то не один чародей выжил. Далеко не один. Еще двенадцать чародеек в этот момент находились в Заповедном лесу, не моем… другом.

Водя побледнел, тяжело в воду опустился.

– Двенадцать… – повторил шепотом он за мной. – Целых двенадцать.

Да, это много. Очень много. И очень опасно.

Леший мой сдержаннее был, даже не выругался, но он как и я об одном думал, одинаково у нас всегда мысли шли, рука об руку, он и спросил:

– А что они там делали?

– А вот это самый страшный вопрос, лешенька, – я остановилась, с тоской на него посмотрела. – Но я намекну тебе – то, что сделали они там, то всем понадобилось. Самим чародейкам, что путь возвернуться в Гиблый яр столетиями искали, да похоже практически нашли. И чародею, с трудом, но выжившему. А пуще всего магам.

И опустил взгляд леший – он боль мою понял. Он сразу понял. Это я до сих пор понять не могла, а ведь стоило. Уж сколько ранее заповедных лесов было, но только в яр, что ранее Светлым был, а ныне Гиблым стал, упорно маги пытались проникнуть. Невзирая на жертвы, а жертв было много, очень много – я их по ночи сама подняла, сама в белы рученьки магам вернула. Жертвы были, но маги жизнью товарищей пожертвовали не глядя… И пожертвуют еще.

– Что ж, – проскрипел леший мой, – теперь ясно, от чего маги нам помогать взялись, да от чего архимаг Агнехран в помощи своей все усердствует.

И вот сама я о том думала, но когда леший вслух произнес, с трудом на ногах удержалась.

– А аспид? – прямо лешенька спросил. – От чего аспида с нами не взяла?

О чужой боли всегда говорить проще, чем о своей. Я прошла к ближнему дереву, поваленному непогодой, забралась на него, села, ноги все так же в воде держа, да и ответила как есть:

– А и у аспида, похоже, свой расчет был.

– Какой же? – вопрос Водя задал, ближе ко мне подплыв.

Леший тоже подошел, да на дерево уселся, сгорбившись, понимал он, что теперь самое страшное скажу.

– Там, где-то в центре Гиблого яра есть два круга чародейских, – говорить тяжело мне было, да все равно продолжила: – Один силу дает, да мертвых через себя пропускает. А вот второй – дарит жизнь, и маги уверены видать, что жизнь круг этот подарит всем, коли принцип действия его разгадать.

И опосля слов моих тишина повисла тяжелая, напряженная, гнетущая тишина.

А я совсем тихо добавила:

– Агнехран-маг он многих товарищей потерял, и многие из подчиненных его погибли, в попытке добраться до круга жизни заветного. А аспид, он, лешенька, потерял сына, которого любил больше жизни.

Помолчал леший, помолчал да и спросил:

– А почему нет, Веся? Я не про магов, я про аспида. Почему не помочь? Мы ему сына вернем, уж я тебя знаю, ты, коли пожелаешь, ты и с кругами жизни и смерти разберешься, так почему не вернуть ему сына? Тогда и в расчете будем, и из лесов наших с чистой совестью прочь отошлем.

И хороший был бы план, я бы сама поперед всего именно о таком подумала, да только:

– То, что известно магам – ложь, – едва слышно выдохнула я, – чародейский круг жизни токмо чародеев к жизни вернуть и способен. Больше никого.

Сузил глаза леший, да и спросил:

– Дьявол сказал?

Я кивнула.

– Соврать мог?

Головой отрицательно мотнула.

– Леший, это дьявол который на призыв ведьмы ответил. Коли солгал бы, он вернуться бы не смог – пентаграмма воспрепятствовала бы, – Водя о дьяволах знал по большей части от меня, но знал.

Леший на меня посмотрел вопросительно, я тихо ответила:

– Все так, солгать он не мог.

– Что ж, – леший плечами повел, с хрустом их разминая, – теперича знаем, откуда в Гиблом яру столько нежити, да каким образом навкары там появляются.

– Знаем, – согласилась я.

Водя помолчал немного, а потом спросил, о сути догадавшись:

– Чародейки в ведьмы подались?

– По всему выходит что так. – Я помолчала, потом добавила: – Им нужен Гиблый яр. Очень нужен. А путь в него через первый круг только мертвым открыт, вот от чего они ведьм в умертвия превращали – вторжение готовили. А я, случайно совсем, взяла да планы сорвала им.

Еще чуток помолчав, тихо продолжила:

– Вечно я всем все разрушаю…

– Не жалей, по делу разрушила, по справедливости! – сказал как отрезал леший.

Водя же произнес благодарственно:

– Большой груз ты с моей души сняла, Веся.

Протянула руку, плеча его коснулась успокаивающе – мне понятны были переживания водяного, он же думал, что все это на нас свалилось из-за него, из-за того, что ему отомстить хотели, а выходит тут не в мести дело.

– Думать надобно, – сурово сказал леший, и я руку с плеча водяного убрала. – Что имеем сейчас? Магов, что помогать готовы, всеми силами готовы, со всем усердием, уж это они нам продемонстрировали, как есть, продемонстрировали. Уж демонстративнее некуда.

А мне от тех слов снова больно. И так боль где-то внутри имелась, а теперь лишь больнее стало. И разум он факты да детали в единую логическую цепочку собирает, а сердце глаза архимага-охранябушки помнит, губы – поцелуи его, руки – прикосновения нежные. И не верится мне, хоть и понимаю, что глупо это, а не верится, что я ему нужна была только для того, чтобы в центр Гиблого яра добраться. Но что есть, то есть. Сначала меня Тиромир использовал, и он тоже магом был, стоит ли чего-то иного от Агнехрана ждать? Сердце болело и шептало, что стоит, что не таков он, что так не поступит… много чего сердце шептало, вот только опыт…

– Дальше – аспид, – продолжил леший. – С ним проще все, пусть верит, во что пожелает, свое обещание выполним, кровь отдадим и кров предоставим, но чего никогда не допустим – так это его до кругов тех.

Мы с водяным согласно кивнули.

– С Яриной да с Лесей отдельно поговорю. Но вот что делать нужно, да в сроки крайние, так это усилить чащу Гиблого яра, – и леший посмотрел на меня.

Потому что мне усиливать, своей кровью, своей силой, собой. А хватит ли мне меня, чтобы долг ведуньи лесной исполнить? Ответа у меня не было.

– Я научу, – сказал лешенька, да виновато сказал, понимая, что хорошим для меня это ничем не закончится.

А еще оба мы знали, что мне второй леший нужен. У каждого леса Заповедного свой леший должен быть, да только где ж его взять? Где?

– Зону с кругами изолировать нужно, – очевидное лешенька произнес, – да так чтобы через мертвый круг более ни скверна, ни гниль, ни навкара какая не прошли. А с таким никто кроме чащи Заповедной не справится, ей спать не нужно, она всегда начеку. И я бы часть Леси в Гиблый яр перекинул, да только нельзя сейчас тебя, Веся, без защиты оставлять. Никак нельзя.

– Да что мне тут сделается? – спросила грустно.

– Сейчас – ничего, а как Ярину усилишь… – не договорил леший, и так все ясно стало.

Водя вздохнул, да и попросил:

– Меня к ней допускать будешь?

– Допущу, – сурово ответил леший, – но коли руки распускать начнешь… Мне продолжать?

Отрицательно водяной головой покачал, и ответил серьезно:

– И рекой и головой своей клянусь – трогать не буду.

Кивнул леший, клятву принимая.

Водяной же продолжил:

– Книги чародейские подниму со дна, все сундуки что найду – все подниму. Информацию о кругах тех найти надобно.

Я улыбнулась ему одобрительно, то, что книги просмотреть придется, это точно.

– С аспида браслет обручальный сними, – сурово сказал лешенька. – Там где будешь, он тебя найти не должон. Никак.

Кивнула я, не дура, сама понимаю.

– А сколько потребуется… дней? – тихо спросил Водя.

Я чуть было не сказала «два-три», но леший опередил, за меня ответил:

– Коли все как нужно пройдет – месяц. А может и больше.

Поежилась я, перспективу оценивая, а Водя посмотрел на лешеньку, да и сказал:

– Много книг прочитать успеем.

– Много, – согласился леший.

«Плакать хочется», – подумала с болью.

– Аспиду ни слова,– предупредил леший, – про магов и сама знаешь.

– Аспид тоже маг, – напомнила я.

– Тем более, – сказал лешенька, да поднялся решительно.

Оно и понятно – времени на страдания да на размышления нет. И ладно сейчас две последовавшие за первой навкары удерживает Леся, ей это не трудно вовсе, но что если из круга мертвых что другое полезет? Ведь коли двенадцать чародеек среди ведьм обосновались, они вторжение уж давно готовили, так что ждать всего можно. Вообще всего. А Ярина эту пакость в Гиблом яру не удержит, нету у нее сил таких, и тогда что будет? Пусть на той стороне реки поселений человеческих мало, но они есть. А одна навкара она деревню за полчаса вырежет, ни детей малых, ни баб, ни стариков не жалея. Не могу я такого допустить.

***

Когда на поляну я вернулась, там шел пир вовсю. Кружились в веселом танце изящные русалки, носились спотыкаясь кикиморы, видать тоже к хмелю приобщившиеся, сидел чуть ли не в обнимку с вождем Далаком граф Гыркула, а купец Савран на удивление примостился рядом с моровиками. Те наворачивали колбасу кровяную, Савран же явно байку травил, запросто с нечистью выпивая. И все бы ничего, да только там у него жена с дитятками сама из последних сил выбивается, а он тут… И тут поняла я – он тут отдыхает он. И пусть нечисть вокруг, а ему в его положении, родных да родителей, да товарищей верных потерявшему, покойно и спокойно. Да и выпил он-то впервые за все время прошедшее. И не стала прогонять-ругать. Одну из русалок жестом подозвала, сказала снеди взять, Ульяне с ребятишками отнести, да помочь жене Саврана, коли делом занята.

А Савран то увидел, поднялся тут же, ко мне, у калитки стоящей, приблизился, поклонился поясно, и сказал:

– Поздно уж, позволь откланяться, хозяйка лесная.

– Отдохни, Савран, – тихо сказала я. – К Ульяне русалок послала, и помогут и за ребятишками присмотрят, а тебе свой отдых нужен… после всего, что пережить пришлось.

Ссутулился купец, опустились плечи могучие, блеснули слезы в глазах боли полных. Он их рукавом споро утер, голову опустил, да и сказал:

– Никогда, никогда не прощу себе… Зачем согласился? Зачем золотом соблазнился? Коли знал бы, чем все закончится, никогда бы…

Оборвался голос его. Мужчины плачут молча, даже если все тело от глухих рыданий содрогается, все равно молча.

– Савран… – хотела было добавить по привычке «сын Горда-кузнеца», да не стала, не стала сердце его тревожить упоминанием имени отца. – Я тебе так скажу, Савран, коли не ты, коли другой купец перевезти его согласился бы, да прошел не по моему лесу Заповедному, как ты, а другой тропой-дорогой, да доставил раба этого к тем, кому он так требовался… вот тогда, Савран, большая беда случилась бы. Большая, да страшная. А так… ты своими родными, близкими да сотоварищами, за благополучие мира заплатил. И хоть непомерна плата, да все сложилось уже как есть. Не терзайся. Боюсь, не случись все так, как случилось – в течение года погибла бы вся твоя семья, включая Ульяну с ребятишками.

Вскинул голову купец, на меня потрясенно, неверяще глядя, да только… он меня уж давно знал, знал, что лгать не стану. Знал и слова мои принял. Поклонился вновь, развернулся да побрел обратно к моровикам. А бадзул один, уж до чего бадзулы-то хоть и народ злой и никому не сочувствующий, к нему подлетел, да и повел купца к столу, за плечи придерживая. Настоящее горе, его ведь даже бадзуллы чувствуют.

И тут из темноты прозвучало:

– С купцом поговорила, а со мной словом когда перекинешься?

Повернула я голову на звук, смотрю а сидит на бревне аспид. Сам сидит. С ним ни снеди какой, ни вина, ничего. Один сидит. Явно меня ждет.

– И с тобой словом перекинусь, – вздохнула я, – как же не перекинуться-то. Браслет отдай.

Медленно аспид поднялся, медленно ко мне подошел, медленно надо мной, крепко клюку сжимающей согнулся, да глядя мне в глаза, прямо в лицо и выдохнул ледяное:

– Нет.

Помолчала я, по сторонам поглядела, думала может леший рядом и всякое такое, но никого не было, видать леший с Лесей да Яриной сейчас разговаривал, а аспид взял да и добавил:

– Никогда.

И нехорошо мне стало. От вида его, от глаз змеиных, а пуще от осознания, что коли сам не снимет браслет – я его снять не смогу. Да даже с рукой не отпилю, по сути. Один выход есть – убить. Да и то ведь не выход.

Что ж, постояла я, подумала, да решилась на поступок подлый, неправильный, нехороший. Нет, оно, конечно смотря с какой стороны нехороший – если сравнить с убийством аспида, дабы браслет снять, то поступок был очень даже приличным. Но если по совести, по правде… Аспид ведь маг. С магами связан, и я о том уже доподлинно знаю. А еще я знаю, что аспид сына горячо любимого потерял, из-за чужой алчности, из-за чужой жестокости… А смогу ли я поступить жестоко?

– Отдай браслет, добром прошу, – произнесла, в глаза его змеиные глядя.

Глаза лишь прищурились гневно.

– Отдай, – повторила с нажимом.

– Отбери, коли сможешь, – с вызовом ответил аспид.

Не смогу, и ему о том ведомо. Не смогу убить его, никак. А вот поступить жестоко мне теперь придется.

Вскинула подбородок, совесть свою не слушая, и слушать не желая, да аспиду жестоко соврала:

– Если отдашь, то сына твоего из мертвых подскажу, как вернуть можно.

Замер господин Аедан. Выпрямился, да такой прямой стал, словно штырь проглотил. На меня в полумраке глядит, глаза синим светом светятся, лица так-то не видно, но ярость она словно в воздухе разливается. А я… жду я. Ответа жду. По больному ударила, он мне сердце открыл, правду сказал, а я ударила. Подло ударила. От подлости той на губах горечь, самой горько, а делать то нечего, и другого выхода у меня нет. Зато оправдание имеется – вот он мой шанс, выяснить, правда ли то, что маги в Гиблый яр не просто так отрядами шли, страшной смертью погибая. Правда ли, что знали о кругах чародейских, что мертвых в живых обратить могут. И вот теперь я ответ ждала – коли знает аспид обо всем, тогда согласится сразу. А коли нет – спросит о чем я вообще. И я все понимаю, все ведаю, а в глаза его змеиные гляжу с тоской немой, да с мольбой, что никогда не прозвучит. Только хочется, так хочется, чтобы он сейчас спросил язвительно: «Ты о чем, ведьма?».

Спроси, аспид, пожалуйста, спроси. Тогда надежда во мне останется, что и Агнехран не ведает ничего, что не ради кругов чародейских живительных он помогал мне во всем. Спроси… пожалуйста… спроси…

Но секунда шла за секундой, а аспид молчал.

Я содрогнулась, подол-то у платья был мокрый, а аспид все так же молчал.

Он, похоже, и дальше бы молчал, но заметив, что холодно мне, лишь тогда тихо сказал:

– Веся, браслет я тебе не отдам. Никогда и ни за что. В избу иди, продрогнешь.

Вспыхнул круг алхимический, исчез в нем аспид, а я осталась стоять.

Он знал. Знал о круге. Раньше-то только предполагать можно было, а вот теперь все точно обозначилось. Он знал. И все маги знали. И Агнехран, стало быть, знал тоже. Дьявол оказался полностью прав.

До избы я не дошла – добрела, как будто брела во мраке. С трудом по ступеням взошла, дверь открылась со скрипом, а вот опосля звон да дребезжание раздались – звало меня блюдце серебряное, моего ответа требовал кто-то настойчиво.

Я к столу подошла, по блюдцу яблочко наливное пустила, да и вздрогнула, увидев глаза синие, такие синие, как небо летнее перед грозой. Синие и злые. Несколько мгновений я на Агнехрана смотрела, а затем молча перевернула блюдечко, связь разрывая. Оно задребезжало вновь, требовательно и гневно, но я яблочко наливное взяла, окно распахнула да и как запустила яблоко в то окно изо всех сил.

– Ай! Больно! – раздался голос кого-то из пирующих.

Быстренько окошко закрыла и сделала вид, что это вообще не я тут яблоками кидалась. А на дворе-то прогремело:

– Кто?! Кто посмел? Кто яблоко в меня швырнул?!

А я смотрю – у меня на столе еще цельное блюдо с яблоками-то. Недолго думая окно снова открыла, да и как есть, все яблоки выбросила вместе с блюдом медным.

– Ааа, – протянул кто-то из пирующих, – так это закусь была.

– Ага, – ответила нервно, – угощайтесь на здоровье!

И окно захлопнула.

Опосля постояла, в стол руками опираясь, да чувствуя как сжимается, как болит сердце ретивое… и ведь знала, точно знала, что маги они такие, все знала я, а все равно больно.

Дверь тихонько открылась, шмыгнул Тихон, еды мне принес, а вместе с едой неожиданно и яблоко. Наливное. Цельное.

– Кто яблоко дал? – спросила сурово.

Домовой плечами пожал, да и ответил простецки:

– Дык, это, господин аспидушка и дал самолично, сказал, что оно тебе зело надобно.

Значит аспид и Агнехран действительно в сговоре. И это подтвердилось. Я взяла яблоко, нож со стола – два движения и на стол опадают четыре ломтика, а блюдце перестает дребезжать-трезвонить.

– Сомневаюсь, что яблочко-наливное для разрезания было передано, – высказался Тихон.

– А вот я уже ни в чем не сомневаюсь, к сожалению, – тихо ответила ему.

Домовой постоял, посмотрел на меня, головой покачал, да и вышел, осторожно дверь за собой прикрыв.

Я руку протянула, и оплело дверь лианами-кореньями, да так плотно, что срослась та со стеной, следом я и окно запечатала.

А затем опустилась на пол как была. Платье мокрое, в глазах слезы, в груди понимание, что вот меня и использовали… снова. И ведь догадаться было не трудно, стоило лишь сопоставить все факты.

Я знала магов, слишком хорошо знала. На первом месте у магов была власть, на втором – познание. Они учились всегда, никогда не прекращая обучаться в принципе. Даже Ингеборг, ставший архимагом, два часа в день тренировал тело, еще два – голову. Чтение, изучение, познание – маги не останавливались никогда. И восемнадцатилетний и восьмидесятилетний маг каждое утро уделял время учебе. Это позволяло им сохранять ясность мышления даже в самом почтенном возрасте, но у подобного была и иная сторона – изучение чего-либо становилось страстью магов. Так могли бы маги спокойно пройти мимо знаний чародеев? Нет. Никогда. Отряд за отрядом отправлялся в Гиблый яр. Учитывая то количество магов, что я перенесла на опушку леса, и, зная о тех тварях, в которых превратились маги, которым не повезло просто сдохнуть, я догадывалась, что отряды магов в этот лес вступали и до Агнехрана. Вступали бы и после, погибни он. А еще маги славой делиться не привыкли, от того, видать, и отправился охранябушка погибать в ту ночь стремясь с собою вместе и страшную тайну Гиблого яра в могилу унести. А я, дура, следом сунулась, волков своих на смерть верную повела, своей жизнью неоправданно рискнула, артефакты все что были потеряла, а теперь вот и последний мой – браслет обручальный, и его лишилась по глупости.

А еще я абсолютно точно знала, что ни аспид, ни лорд Агнехран никогда не позволят мне уничтожить наследие чародеев, особенно столь интересное, и столь, как они ошибочно полагают, могущественное. А я, как новая хозяйка Гиблого яра никогда не позволю никому открывать врата в мир живых или мертвых в моем лесу. Особенно, если учесть, что через те врата могут пройти такие твари как навкара. Или навкары… Навкары лес губят хуже, чем гниль черная. Да и не только навкары. Если в центре Гиблого яра всякая нежить появляться может беспрепятственно, тогда мне бой за этот лес никогда не выиграть. Дыру следует заделать и как можно скорее. А до тех пор, пока не узнаю как – со злом этим только Заповедная чаща и справится. Она мои зубы, клыки и когти, и ей теперь оборону придется не только по периметру леса держать, но и в центре, уничтожая все, что рискнет из чародейского круга появиться.

Из пола высунулся леший. Посмотрел на меня, я на него.

– Страшно? – прямо спросил он.

– Страшно, – не стала скрывать я.

Леший кивнул и еще спросил:

– Браслет отдал?

Отрицательно мотнула головой.

– Что делать будешь? – новый вопрос.

Молча подтянула рукав, обнажая левое запястье. Щелкнул замок, опал на платье мое двумя половинками обручальный браслет.

– И как без него? – встревожился леший.

Обручальный браслет артефактом был. Сильным артефактом. Надежным. Без него было совсем страшно, без него практически беззащитная я была, да только… лучше так.

– Справлюсь, лешенька, – прошептала я.

Леший браслет подхватил, на пол переложил.

– Как закончим – унеси. Подальше. Там и оставь.

Друг верный кивнул, браслет защелкнул, и на меня посмотрел – нам пора было.

Поднялась тяжело, платье через голову стянула. Из шкафа плащ достала теплый, и продрогла так, что тут же в него и закуталась. Леший молча гребень подхватил, опосля клюку мне протянул, а едва я взяла, подхватил меня на руки, да и шагнул со мной прямо на тропинку заповедную.

***

Мы шли под светом луны, освещающим путь, я к лешему прижалась, он молча нес меня и клюку. Устроив голову на его плече, я подумала о том, что, наверное, хорошо, когда твой мужчина – леший. Он завсегда поймет, завсегда поможет, помысли у ведуньи и лешего одинаковые, стремления тоже, да и положение равное. Леший никогда не осудит, никогда не обманет, никогда не предаст. В этом ведуньям повезло. Очень повезло. А мне просто повезло, что он у меня есть…

«Больно будет», – предупредил друг верный.

«Ничего, я выдержу», – так же мысленно ответила ему.

«Рядом буду», – продолжил леший.

– Нельзя тебе в Гиблый яр! – воскликнула испуганно.

«В Гиблый и не пойдем», – укоризненно на меня поглядел. – «Ты опосля без сил будешь, как же я тебя одну оставлю?»

А я о другом подумала – Ярину же я сюда призываю, значит и силу ей здесь же, в своем Заповедном лесу и передать смогу, выходит прав леший. Во всем прав.

А еще:

– Лешенька, – прошептала, – я, кажется, знаю, почему они лесных ведуний убивали.

– Почему, Веся?

– Потому что Заповедный лес, пусть даже и ставший Гиблым, подчинить себе только ведунья может, пусть даже и мертвая. От того убивали, от того в Гиблый яр нежитью посылали, только вот не вышло у них – не стала нежити чаща Заповедная подчиняться, да и клюку найти ведуньи не сумели. Но… – я сглотнула ком горечи, – рано или поздно, не вмешайся мы, они ведь нашли бы. Весь лес прочесали бы, но нашли, а опосля и за Ярину взялись бы.