Текст книги "ЛВ 3 (СИ)"

Автор книги: Елена Звездная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Лишь сказала, когда передо мной остановилась жена Саврана:

– Я погибнуть могу.

Вздрогнула Ульяна, молча на меня глядит, слов дальнейших ждет с тревогою. А я хоть и не хочу говорить, но деваться некуда.

– То твоя воля, коли сможешь согласиться – я благодарна буду, а коли нет – не взыщу.– Вздохнула тяжело, да и сказала прямо: – Мне от тебя дочь нужна, Ульяна.

– Луняшу не отдам! – вскрикнула женщина.

Улыбнулась я, хорошая она мать, правильная. Добрую да справную себе жену Савран выбрал.

– О Луняше речи нет, – поспешила успокоить. Да и объяснила: – У Заводи, на островке малом, растет деревце яблоневое. На том деревце ближе к осени появится яблоко. В любом случае появится, что бы ни случилось к тому моменту со мной. И если то яблоко съешь, спустя срок положенный родится у тебя дочь, да не простая – ведуньей лесной станет. Ею была до смерти безвременной, ею и возродится. А мне для нее две вещи нужны – чтобы мать у нее была хорошая, добрая, да мудрая, и чтобы росла она в этом лесу… тогда и лес Заповедный будет жить.

Тяжело задышала женщина, на меня глядит глазами полными слез, руки, что платок на плечах удерживают дрожат, да и голос задрожал, когда спросила:

– А если сейчас съем?

Сейчас было бы лучше. Объективно говоря по всем параметрам лучше. Вот только могла ли я просить о жертве такой? Не смогла. Взгляд отвела, на лес глядя.

– Не молчи, хозяйка лесная, не молчи только, – взмолилась Ульяна. – Понимаю все – добрая ты… иногда слишком. Меня жалеешь, потому что жалостливая… и уж прости, госпожа лесу хозяйка, но тоже слишком. А у меня трое детей, ведунья, и дети мои маги, сама ты мне на то указала. Маги они. А кем маги становятся, известно тебе. И мне известно. Я своих детей защитить хочу, а вся моя защита – это ведь ты. Тебя не станет, леса Заповедного не станет, что с нами будет?

Посмотрела я на нее, слезы уж и по щекам ручьем, да и сказала тихо:

– Она другой будет, не такой как остальные. Молчаливой, задумчивой, странной немного, зверей любить будет, по лесу бродить в одиночестве…

Сквозь слезы улыбнулась Ульяна, и сказала:

– А то другие мои дети такие, как остальные? Сынок мой дружбу с болотниками водит, Луняшка от кикимор пироги с поганками домой таскает, младший вовсе чудит – вчера в муке извалялся, а мука-то на столе была, а он в люльке! Все они у меня особенные, и коли еще одну особенную в мир принесу – не пострадаю. Куда уж больше, страдать то?

Жалко мне ее, очень жалко, да только… в Ульяне я хоть уверена.

– Умерла она не своей смертью, – глядя на женщину, начала тихо рассказывать. – Она полюбила, всем сердцем полюбила, и парубок этот ее любил больше жизни, да была у него мачеха.

Ульяна вздрогнула.

А мне продолжать пришлось:

– Она за Даримой в лес пришла, обещала приодеть к свадьбе, а сама как из-под защиты лесной вывела, отдала разбойникам…

Тут уж голос мой оборвался. Ульяне в одном просто было – она всего того не видела, в отличие от меня… а я словно сама там была.

– Опосля сожгли они ее заживо, – опустив все подробности, завершила кратко.

Стояла Ульяна, на ногах удержалась несмотря ни на что, кивнула мне, что мол поняла-услышала, да и сказала скорее самой себе:

– Буду учить в людях разбираться, кому верить… а кому никогда. Буду с собой в окрестные города-деревни брать, чтобы видела мир, людей, училась людским правилам. Буду беречь. И буду любить…

И подняла я клюку, и ударила ею оземь, тропу заповедную открывая.

***

У Заводи мы вышли молча. Молча я Лесю призвала, тропинку ивовую прося сотворить. Молча же подошли к островку, да подросшей уже крохотной яблоньке.

С остальным так тихо не вышло.

В яблоню я свою силу даже не влила – выплеснула. И когда вымахало деревце, расцвело, да плод дало один-единственный, я уж и стоять не могла, сидела, задыхаясь да за клюку двумя руками с трудом держась. Ульяна стояла, боясь вмешаться, но тревоги своей за меня уже не скрывая.

Когда налилось, поспело яблоко, сорвала его ладонями дрожащими, к груди прижала, вздохнула судорожно, да и съела все как есть, почти не жуя, с семечками и черенком. Все съела, опосля на меня глазами полными слез поглядела и… высохли те слезы.

– Госпожа ведунья, может позвать кого? – спросила встревожено.

– Ки…ки…кикимору в услужение тебе пришлю, – проговорила с трудом.

И рухнула. Вот как была, так и рухнула. А сверху на меня клюка рухнула… я себя просто таки Заратаром приятственно пинаемым почувствовала.

– Зззачем кикимору? – прошептала Ульяна.

– Из русалок помощницы так себе, к тому же постоянно Саврана соблазнять будут, надо оно тебе?

– Нет! – мгновенно открестилась благопристойная, но все же крайне собственнически настроенная жена.

– То-то и оно, – прохрипела я, устраиваясь удобнее, если можно в принципе устроиться удобнее на очень неровном островке, когда вообще нет сил подняться. – А помощница тебе нужна, беременность будет трудная.

– Чай не впервой, – Ульяна платок сняла, теперь держала, явно размышляя как бы меня укрыть, и при этом не обидеть.

– Хорошо все со мной, не впервой, – улыбнулась слабо. – Леся!

Чаща явилась тут же, изобразила танец радости и счастья по поводу будущего младенца, чем слегка шокировала жену купца. Опосля с большой осторожностью Ульяну подхватила, и до дому отнесла.

А я осталась лежать, возле яблоньки… И не прав аспид, что я спасать не умею – я умею. Вот если с беременностью Ульяны не выйдет ничего, али дитятко потеряет, эта яблоня даст новое яблоко, то есть новый шанс. В общем, умею я спасать, вот!

– Весь, а от чего сама яблочком не полакомилась? – Водя из воды появился бесшумно.

Меня подхватил, на колени к себе уложил, клюку с меня снял, отложил на островок. Сидим.

– Потому что, а – я не уверена, что могу рожать, весна то моя миновала. Б – я не уверена, что смогу выносить, жизнь то меня не радует, сам видишь. В – чародеи злодействуют непрерывно и все по нарастающей. И г – я предложила всему войску податься к тебе в утопленники, если что. Ты ведь не против?

Окосел слегка Водя от новости такой, да и ответил сипло и сдавленно:

– Ты это, спасибо что спросила сначала меня.

– Ну ведь спросила же, – высказала после молчания недолгого.

– Я тебя сам утоплю! – мрачно пообещал Водя.

– Обожди, вот сейчас навкары с небес посыпятся, тогда и утопишь, – усмехнулась я.

А Водя серьезный стал. Волосы мокрые прядями к лицу его прилипшие убрал за спину, на меня поглядел да и вдруг сказал:

– Останься со мной.

– Неее, мне помирать рано, – задумчиво протянула я, о другом вообще думая, о том что надо бы возвращаться уже.

– Ты не умрешь, – уверенно сказал Водя, – и ты знаешь, что я о другом. Останься со мной, Веся. Не с лешим, хоть это и правильно, а со мной.

Посмотрела я на него. В глаза его голубые, что в ночное время светились чуток, на лицо красивое, правильное, словно скульптуру ваяли, затем снова в глаза, и прямо ответила:

– Нет.

Затем поднялась осторожно, ох и шатать то меня теперь будет, клюку свою подняла, выпрямилась на нее опираясь, на Водю словно окаменевшего поглядела, да и… другом он мне был, настоящим, близким сердцу другом.

– Водя, как закончится это все, тогда и посмотрим, тогда и ответ дам.

– Какой? – Водя на меня не смотрел больше, на Заводь свою глядел, на то как луна в ней отражается. – Ты ведунья лесная, а леший твой теперь в силу вошел, три ипостаси обрел, и значит тянуть тебя к нему начнет, Веся, тянуть необратимо. И рано или поздно, станете вы единым целым… мужем и женой, – последние два слова сказал, словно выплюнул.

Тут уж я чуть не окосела.

– Водя, не знаю, что ты там пил, но лучше больше эту гадость не пей, – посоветовала соратнику верному. – А лешенька мне друг, настоящий самый надежный друг, и чтобы я, да с другом…

И тут Водя шепотом, едва слышно произнес:

– Кевин ведь тоже был тебе друг… только друг. Но мы оба знаем, кому ты свою весну отдала.

– А вот это жестоко было, Водя, – тихо сказала я.

И хотела уйти, просто уйти, впереди была битва, и зная чародеев не уверена, что одна, скорее всего две как минимум, а Водя прошептал:

– Однажды ты погибнешь, Веся. Разбрасываешься собой направо и налево, ввязываешься в схватки, из которых выходишь живой в большинстве своем лишь по случайности, вечно пытаешься быть благородной, не думая о себе, и знаешь к чему это приведет?

– К тому, с чего ты начал эту фразу, – холодно ответила я, сжимая клюку и не оборачиваясь.

– Да,– хмыкнул Водя, – закончится все тем, что однажды ты умрешь… и учитывая количество тех, кому ты помогаешь бескорыстно, погибнешь ты от удара в спину.

Ничего не ответила я ему на это.

Призвала Лесю, покинула островок с деревцем и Водей, но уже когда на землю свою ступила, вот тогда и не сдержалась я. Обернулась резко, да и высказала:

– Не дождетесь!

***

В избу вернулась злая, как черт.

Хотелось разнести все к тем же чертям, пнуть Заратара тоже хотелось, или даже может быть вообще всех чародеев попинать. Но меня впереди ночь веселая ждала, уж такая веселая, что прям обхохочешься.

В баньку сходила, водой теплой, слава охранябушке, искупалась. Опосля переоделась в платье черное чародейское, волосы распустила, отражением своим в зеркале полюбовалась. Любоваться было чем – красивые украшения для меня Агнехран сотворил, уж такие красивые, что глаз не оторвать, а главное, они мне созвучны были, с силой моей перекликались, суть мою отражали. Что роза я, не обычная алая, в теплице али в саду взращенная, а лесная роза, особая, таких и в природе то существовать не должно было бы. Да только вот существую я. А еще у розы шипы есть… как и у меня.

«Ведунья!» – крик ворона Мудрого мысленным был, а по ушам резанул так, что закрыть их хотелось.

И крик тот из центра леса моего Заповедного шел.

«Облако зло несет!» – сокол Зоркий, над орлами и теми начальник главный.

Это с запада.

«Ветер смертью пахнет!» – сойка-пересмешница.

Юг.

«Глаза вижу черные», – филин Огуро.

Это север.

Призвала клюку, сжала верную свою, и почему-то об Агнехране подумала. О том, как сидели вместе трапезничали, еду через блюдце серебряное передавая. О том, как в глаза мои смотрел, своими синими словно небо летнее перед грозой. О том, как компот мясной варил, да вкусно же вышло… очень вкусно. И хорошо тогда было, а теперь вот… беда пришла.

И вздохнув глубоко, я голову запрокинула, клюку сжимая крепко, да и приказала:

«Прятаться, всем. Не на деревьях, не в кустах, а под землей, в норах да пещерах. Беда пришла, беда страшная, кровь проливать по всему лесу нельзя! В помощи не отказывайте, из-под земли нос не высовывайте!»

И зашумел, зашуршал лес, проснулся, да тревогой окутался.

Леся появилась было на пороге, на меня глянула, видать хотела сказать что-то, да не стала.

– О птенцах позаботься, их труднее всего спасти будет, опускай с деревьев вместе с гнездами. Да поспеши.

А лес тревогою все сильнее наполнялся. Уж так тревожно было, что не продохнуть, ни вздохнуть грудью полной, только вот страшно мне не было все равно.

Степенно из избушки вышла, степенно по ступеням спустилась, да вопросительно на Гыркулу поглядела – тот уж был тут. Бледный, тревогой отравленный, меч тонкий сжимающий. С неба падали иные вампиры. Нетопырями падали, людьми оборачивались. Все кто мог оружие держать, от юнцов зеленых, до старцев, что лицом были молоды, да руками уж немощны – у вампиров всегда так, первой они силу теряют.

– Наши все здесь. Кого из других кланов призвал, тоже. Женщины в подземельях у волкодлаков. А ты что скажешь мне, хозяйка лесная?

Что тут сказать?

– Жаль аспид Заратара забрал, а то я бы его еще разок треснула. А может и не разок, – сказала я.

Улыбнулся Гыркула. Бледный, напряженный, твердо уверенный, что бой этот в его жизни последним станет, но все равно улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

А опосля на колено опустилась, одна рука клюку сжимает, вторую к земле прижала крепко-накрепко, да сказала мысленно:

«Лешенька, друг мой сердешный, соратник верный, держи оборону вне круга, лес отдаю тебе. И в волшбу мою не вмешивайся».

Заскрипел, зубами заскрежетал, я это слышала, и я его понимала. Да только и он понимал меня, от того слова супротив не сказал, лишь прошептал шелестом травы:

«Сбереги себя, Веся».

Сберегу. Уж так сберегу, что некоторым мало не покажется!

И глаз не открывая, произнесла громко:

– Это МОЙ лес. Кто ко мне с жаждой крови придет, тот кровью своей захлебнется! Да захлебнется от моей руки!

И тихо так стало, странно.

Я глаза открыла, на вампиров посмотрела, те на меня глядят непонимающе. Я на них. Они на меня. Я все еще на них… Нервы сдали у Гыркулы.

– Валкирин, ты прости, но мы тут на взводе, сообразительностью в такой ситуации не отличаемся, так что, уж скажи прямо, без пафоса собственнического и заверений кровавых.

Да вроде и так прямо ж все сказала.

– Навкар убивать, чародеи все мои. Так понятно? – спросила у Гыркулы.

– Ага, все поняли, – заверил меня граф, сделавшись, кажись, еще бледнее.

Оно и понятно – вампиры ждали только навкар, в лучшем случае, и в худшем своих погрызунов, если луна Кровавая взойдет, а чародеи это даже для кровососущих было как-то слишком. Улыбнулась ему ободряюще, заодно на всякий случай добавила:

– Если свалюсь тут, кровью плеваться начну и все такое, внимания не обращайте, это бывает.

– Угу, бывает, – эхом отозвались вампиры, на всякий случай сделав шаг от меня подальше всем своим вампирским строем.

А собралось их тут немало, тысячи три, не меньше.

А потом грянул гром.

Они ударили там, где никто не ждал – на востоке.

Внезапно, быстро и жестоко.

Четыре чародейки и четыре чародея.

Даже действуя не в полном составе, где двенадцать пар требовалось, они сумели пробить защиту моего леса Заповедного и опуститься наземь, невредимыми и неуничтожимыми.

Я ощутила каждого из них черным провалом на яркой залитой солнечном светом картине своего леса – везде в Заповедном для меня был свет, а там где опустились эти восьмеро – нет. Восемь черных провалов, поглощающих даже мой свет. Страшно и странно – я никогда не думала, что подобное возможно, возможно в принципе. С ними ведь даже ведьмака не было, впрочем ведьмак больше одного провести бы не смог, а тут восемь чародеев.

– Валкирин! – Гыркула ко мне подбежал, да тронуть не решился. – Что случилось?

Ему-то чародеи были невидны, от них до нас почитай полдня ходу, если пешком идти. А если по тропе заповедной тогда столько, сколько я захочу. Только вот в чем проблема – чародеи моему лесу урон нанести могли, деревья поломать, зверье покалечить, а то и зажечь огонь негасимый. Я с таким никогда не сталкивалась, но читать о нем доводилось… Справлюсь ли?

– Валкирин… Веся? – Гыркула нервничал, от того что не ведал, а неведомое завсегда пуще известного страшит.

– Хорошо все, – солгала, глазом не моргнув.

Просто глаза были крепко зажмурены, все пытаясь заглянуть в темень, восемью фигурами свет поглощавшими. И для пригляда за ними глаз да глаз требовался – боялась я их, каждого шага их неверного… Да пока не до них.

«Мудрый ворон, следи!» – приказала соглядатаю верному.

Он в лесу этом Заповедном давно, от того и не совсем птица, магии в нем тоже хватает. И поднялся ворон на крыло, полетел, куда указала, а мне другим заняться следовало.

И прижав ладонь к земле сильнее, запела-зашептала, магию леса пробуждая:

– Я сила,

Я свет,

Я небо,

Но меня нет.

И сила заструилась от ладони к земле, устремилась сотнями побегов, тысячами корений разрастаясь под землей, заставляя все вокруг сиять ярким зеленым светом – светом моей силы, которую я отдавала лесу.

Отступил Гыркула. Я не стала останавливать, мне отрываться нельзя было, никак нельзя.

– Я легенда,

Я энергия,

Я страх,

Я безжалостна, и вас ждет крах.

Удар ладонью по земле, почти неощутимый здесь, на поляне перед избушкой, но отозвавшийся гулом потревоженной почвы во всем лесу. И корни света, проросшие из моей руки, взвились миллионами побегов, освещая весь мой лес, мои болота, горы, территории, поселения, заросли, поляны и свежепосаженные сады ярким зеленым светом.

И скрыть это не удалось. Одна из темных фигур, что теперь была смутно различима для меня, опустилась на колено, прижала обе руки к земле и впитала в себя мои последние слова.

– Это ведунья, – услышала я женский голос, – заклинание странное, и она… она знала, что мы сумеем его прочесть.

Ну не то чтобы точно знала, но предполагала это… как худший вариант развития событий.

– И что? Она осветила лес, чтобы видеть нас? – вопросил мужской голос.

Хм, а хорошая идея, жаль раньше о ней не подумала.

– Не думаю, – голос чародейки, пытающейся считать мою магию, дрожал от перенапряжения, – мы на ее территории, лорд Заратар мне не отвечает.

– Твое дело не думать, а считывать ее магию, Сирена! – другой мужчина, жестокий, обозленный, гнев свой не контролирующий. – Где она? Конкретно местоположение обозначь!

Я улыбнулась. Явились в мой лес, магию мою понять да предсказать пытаются, меня жертвой считают, да убеждены в силе своей, да в том, что охота на меня будет славной. Ох, охотнички, кто в мой лес за кровью придет, своей собственной захлебнется – и это не шутка и не фигура речи!

И я зашептала, вливая силу не в заклинание – в стремительно растущие побеги.

– Я ведьма,

Я сила,

Я свет,

И я здесь.

А ты беги, беги как загнанный зверь,

Беги скорее, я распахну дверь.

Я освещу тебе путь,

А ты о смерти забудь.

И ощутить некоторое разочарование в себе, когда услышала от чародейки:

– Нашла! Чувствую! Она на западе, в самом центре леса.

– Прячется, – недобро усмехнулся злобный чародей.

Я тоже хотела бы так усмехнуться. Еще не помешал бы злобный смех, или злодейский такой. Но не до него было – я открыла охоту на себя, но только идиот сунулся бы в этот капкан. А чародеи идиотами не были. Впрочем и капкан был рассчитан не на них.

– Координаты? – потребовал злой чародей.

Чародейка протянула ему ладонь, окропляя землю под собой кровью – изо рта кровь текла, но почти невозможное совершила женщина, сумев меня ощутить на территории моего же леса, вот и сожгла себя всю. Да только спутникам ее на жертву ту было плевать – и едва получил координаты чародей, отшвырнул руку ищущей с брезгливостью нескрываемой. Да когда упала чародейка, никто на нее и не взглянул.

Встали в пары, те что остались, трое на против трех, седьмой ненужный в сторонку отошел, и зашептали, завыли, заговорили, врата открывая.

– Ввввввеся! – встревожено позвал Гыркула.

Я догадывалась, что он видит – как надо мной разверзается небо, только вот я с глазами закрытыми свет различить не могла – то ли красный, то ли синий, то ли фиолетовый, но свет был теплым, почти горячим, кожей ощутимым.

– Готовьтесь к бою, – предупредила вампиров.

– А… а ты? – нервничал граф, как обычный человек нервничал, вот тебе и вампир голубых кровей.

– А я буду защищать свой лес, – ответила тихо.

И зашептала вновь, взращивая ростки светящиеся, выплескивая себя, питая то, что станет куполом защитным. Вот еще немного и станет.

– Я сила,

Я свет,

Я небо,

Но меня нет.

Грохот грома. Жуткий вой. Свист ветра, который создают падающие тела, предостерегающий крик Гыркулы, и первый удар по падающей на меня навкаре нанес он.

А я даже дернуться не могла – много их было, отравленных гнилью мавок, и сильны они были. Там где дерева коснутся – ветка отсыхает, где на землю ступят – на шаг вокруг трава сгнивает.

– Я сила,

Я свет,

Я небо,

Но меня нет.

Меня и не было, были миллионы побегов, стремительно поднимающихся к самым верхушкам деревьев, защищая мой лес. И когда светящиеся лианы переросли деревья, они сплелись в один огромный купол, образуя гриб с вогнутой шляпкой, словно гриб-лисичка вырос вдруг. Зеленым он был, светящимся, да не совсем грибом – скорее воронкой. И падающие навкары по ней соскальзывали прямиком на поляну перед избенкой моей – капкан вышел знатный. А мой лес теперь был в безопасности.

И когда я открыла глаза, увидела оскаленное искаженное ненавистью лицо навкары, несущейся на меня неестественно плавными стремительными прыжками… Голову ей снес какой-то вампир, четко и уверенно, а после вырвал черное сердце из белой груди, и не глядя швырнул в костер из таких же. Костер был огромным, выше моей избушки, и разожгли его видать бревнами из моей баньки… Да только теперь тех бревен и видно не было – серда, черные, ядовитые, гнилью отравленные, давно погребли дерево под собой, остался лишь огонь, дикое ревущее пламя, пожирающее ядовитые черные сердца.

– Ведунья, шла бы ты в дом, а? – Гыркула в искусстве фехтования был хорош.

Не так хорош, как Агнехран, но смотрелся воином опытным да сильным. Вот и ополовинил очередную несущуюся на меня навкару, вырвал ее сердце, бросил в костер, посмотрел на меня вопросительно.

– Не могу, – ответила сдавленно, – я весь купол защитный над лесом держу, и коли встану…

Договаривать не стала.

И Гыркула не стал ничего говорить, когда к ногам его голова прикатилась вовсе не навкары – одного из вампиров. Вскинул взгляд на навкару, что встала напротив, одной рукой тело убитого удерживая, да перехватил меч крепче и шагнул навстречу новому врагу. А я с содроганием на голову оторванную поглядела – могла бы этого избежать. Могла бы купол снять, призвать Лесю, да волков кликнуть и мы бы справились. Вот только какой ценой? Навкары для леса, особенно Заповедного, словно яд. И скольких бы я потеряла? А сколько погибло бы деревьев? Итак урон понесли, для леса даже прикосновение навкары губительно. И все же…

«Леший… лешинька…» – не смогла я одна, не сумела.

Особенно после того, как еще один вампир близ меня упал замертво.

«Для аспида тропу заповедную открываю», – быстро ответил друг верный.

Один удар сердца на решение, и торопливое:

«Всех пятерых впусти».

Аспиды явились с запахом гари. Только теперь горела не плоть, у их огня запах был другой – словно раскаленной печью повеяло, углями из кузницы, жаром из ада. И все изменилось. Взбодрились вампиры, ощутив что подмога близко, взвыли навкары, оповещая, что для задуманного времени осталось не много, и ринулись ко мне, теряя по озверелому пути части тел, куски плоти, руки, ноги… Но вампиры стояли намертво, а я ждала. Едва дыша, стараясь не видеть смерть вокруг себя, вздрагивая от свиста мечей, порой проносившихся у самого лица. Я очень ждала.

– Ведунья ты моя неугомонная! – злой, жаркий шепот надо мной.

Дождалась.

– Купол твой мое пламя выдержит? – спросил, пламенем же сразу трех навкар от меня отшвыривая.

– Выдержит, охранябушка, – прошептала я.

А дальше был огонь. Ослепительное ревущее пламя, которое с трудом, но контролировали пять аспидов, загоняя в капкан и сжигая чудовищную нежить. Вампиры добивали тех, кому удавалось избежать огненных тисков, образовав строй следующий за стеной огня. И мне казалось, это никогда не закончится. Просто никогда. Безумно хотелось пить, от гари в горле пересохло, все тело затекло, мышцы перетружденные ныли, руки дрожали, но я держалась.

И когда наступил рассвет, я встретила его все так же удерживая купол, потому что нужно было держаться. Еще держаться. До восхода солнца. До момента, когда солнечный свет заставит пытающихся сбежать навкар искать укрытие, а укрытием была лишь поляна вокруг моей избы… только капкан. И я держалась. Из последних сил. Сколько могла, хотя, по-моему, «могла» закончилось часа два назад.

А потом теплые ладони обхватили мое лицо, и любимый голос прозвучал освободительным:

– Все, Веся, все, добили последних. Отпускай купол.

С трудом отрыла глаза, посмотрела на аспида.

«В лесу чисто», – прислал весть лешенька.

Я улыбнулась и завалилась куда-то набок, прижимая к себе клюку родимую.

В тот же миг рухнул купол, впуская в мой лес свет солнечный. И запели птицы. Заревели медведи. Завыли волки. Застрекотали кузнечики. Лес радовался, лес пел о победе, лес не хотел думать о том, насколько близок он был к гибели.

– Веся, – донесся до меня голос любимый, – а где чародеи?

– Бегут, – прошептала я, почти засыпая.

– Бегут? – переспросил Агнехран. – И долго они бежать будут?

– Доооолго, – никогда не думала, что клюка в качестве подушки, это так удобственно, – очень долго… На тропу заповедную ступить не сложно, а вот сойти с нее…

И на этом провалилась я в сон, ибо сил моих уже не было. Их давно уже не было, на одном упрямстве держалась.

***

– Быстрее! Ну же! Это не замкнутый круг, а всего лишь тропа Заповедная. Если ускоримся до скорости бега зверя лесного, сможем с нее соскочить! – крикнул задыхающимся спутникам злодейский чародей.

Одна недоведьма в статусе лесной ведуньи коварно улыбнулась, и крепче обняв клюку, пожелала чародеям сил там побольше, настойчивости, веры в себя. Просто ведунья в отличие от чародеев была в курсе, что примерно так с полгода назад, мы с лешенькой слегка поэкспериментировали, и теперича у меня в лесу имелась тропа «Замкнутый круг», и тропа «Змейка извилистая», а еще тропа «Высокогорная каменистая», и «Бродоречковая» и какая-то там еще, я во сне не очень помню.

– Затейница ты у меня, – прошептал кто-то нежно у самого уха, и крепче обнял.

Со мной спит. Как леший меня в Сосновый бор принес, так следом пришел, меня сонную водой напоил, за что благодарность ему особая, и вот теперь спит. Прямо на земле, потому как мне на матрас или покрывало сейчас нельзя, контакт с почвой надобен, от того плащом своим укрыл, рядом лег, обнял и теперь спит. Проснулся на миг, когда чародеи мимо нас в пятый раз пробегали, и снова заснул.

А вот я уже выспалась и сил набралась. Откуда набралась, правда, не совсем ведаю, то ли бор Сосновый поделился силой, то ли украшения, охранябушкой моим для меня сотворенные, но силы восстановились. А с ними и спокойствие душевное, и уверенность в завтрашнем дне вдруг появились. В то, что хорошо все будет вдруг поверила, что справлюсь я с любой напастью, ведь не одни мы теперь с лешим против мира всего, с нами вампиры, волкодлаки, нечисть вся и Агнехран со мной…

И вот лежу я, смотрю на руки его, мышцы такие сильные, словно железные, на пальцы горячие, что согревают прикосновением, на улыбку, что в свете дневном разглядела на лице черном матовом. Чудище мое огненное.

– Так смотришь на меня, словно только сейчас разглядела, – хриплым ото сна голосом произнес аспид, и глаза открыл.

Улыбнулась ему, руку протянула, к щеке осторожно притронулась, да вновь в глаза змеиные взглянула и уже не содрогнулась внутренне. Ну, змей, но мой же. Человек ко всему привыкает, и к змее привыкнуть может, если так обстоятельства складываются, вот и я, кажется, привыкла к облику его чудовищному.

– Что это было вчера? – прижавшись к ладони моей, как кот огромный, даже глаза зажмурив от удовольствия, вопросил Агнехран.

– А ты о чем? – решила уточнить, так на всякий случай.

Глаза открыл, посмотрел внимательно, усмехнулся, протянул задумчиво:

– Да уж действительно, об чем именно спросить первым…

Вздохнул, на меня глядя, и начал спрашивать:

– Побеги эти, которым всю себя отдала, это что было?

– А, это, – я легла удобнее, но так чтобы руку на щеке его все равно держать, – это защита такая была.

– Это я понял, – а у самого взгляд вдруг яростью полыхнул, – я только одного не пойму, почему защиту эту ты держала? Леся у нас что, исключительно по потомствопроизводственным делам разве? Не ты ли мне говорила, что именно чаща Заповедная лес твой защищает? Ты говорила, это я точно помню. Так почему в нужный час чащи твоей ни слуху ни духу не было?!

Тут из земли, прямо из вороха сосновых иголок, вылезла Леся. Злющая, аки медведь-шатун, коего по зиме из берлоги подняли. Глаза зеленью горят, волосы-ветви аки змеи шевелятся, кулаки сжимаются.

– Аеданушка, – я вообще не сразу решила как к нему обратиться при чаще моей, но вспомнив что имя это ему в обоих ипостасях близко, этим и назвала, – а ты бы не лез в дела, что тебя не касаются.

И руку со щеки его убрала.

Промолчал, но глаза сужены от ярости, да и лицом потемнел будто.

И не стала я растягивать, да умалчивать, сказала как есть:

– Навкары для леса – яд. Одним прикосновением скверну, гниль, смерть и тлен разносят, да от места куда ступили, гадость эта лишь расползается, остановить ее сложно.

– Но останавливала ведь, – напомнил охранябушка.

– Да, – согласилась я, – до леса останавливала. Но они на лес с неба рухнули, да в таком количестве, что Леся справилась бы, но лес урон страшный понес бы, и чаща тоже.

Помрачнел аспид, а я улыбнулась ему с грустью нескрываемой, и призналась:

– А ты прав оказался, когда сказал, чтобы вампиры от меня ни на шаг не отходили.

Усмехнулся он, с болью как-то, да и ответил:

– Любовь оказалась права, Веся.

И сел.

Посмотрел на Лесю, произнес глухо:

– Извини.

Чаща Заповедная фыркнула, и гордо ушла под землю. А мы во бору остались вдвоем, я и аспид-агнехранушка.

– Почему любовь? – интересно даже стало.

– Потому… – вздохнул он тяжело, вдаль насколько бор сосновый позволял, поглядел, да и ответил. – Потому что, если бы не любил больше жизни своей, я бы ночью остался с тобой. И искушение было, да такое от которого кровь вскипала и в глазах темнело. Но я люблю тебя настолько, что даже мысль о принуждении холодом в сердце отдается. Потому что боюсь, до ужаса боюсь потерять это чувство, что растет и крепнет между нами. Боюсь в глаза твои посмотреть и увидеть там холод. Боюсь тебя потерять. И потому по ночи в Гиблый яр кинулся, кровью своей кровь ведьмака смывать… и как оказалось – это было самое верное решение, потому как в какой-то момент разум я утратил. И я, и пятеро моих сородичей.

Тут уж и я села, гляжу на него с тревогою.

Он на меня устало посмотрел.

Страшно мне стало, потому как во взгляде его было что-то… что-то пугающее.

– Я ухожу, – произнес аспид, губами черными.

И в душе моей словно оборвалось все.

А Агнехран, глаз с меня не сводя, продолжил:

– С лешим поговорил, ни меня, ни других аспидов он более в лес твой Заповедный не пустит. Гиблый яр для тебя отвоюю, в любом деле на помощь мою рассчитывай, если что-то потребуется – не молчи, мне за счастье тебе помочь, помни об этом. А в лес свой более не пускай. Я знаю, ты это можешь – магом меня в него не пускала, и аспидом на расстоянии удержать сможешь.

Нет!!!

Я еще не поняла толком, что случилось, не поняла от чего решение принял такое, я лишь как ведьма видела – что принял, и принял окончательно.

– Я люблю тебя, Веся, – тихо произнес он, глядя мне в глаза.

Я люблю тебя, Агнехран…

Но вслух я не сказала ни слова.

Словно окаменевшая, напрочь всех чувств лишившаяся, силы жизненные утратившая, я смотрела на него… и ничего не могла сказать. Ничего…

И когда поднялся он тяжело, да отступил от меня, все так же взгляда не отрывая, когда еще один шаг назад сделал, да когда вспыхнул его окружая круг алхимический, я все так же молчала.