Текст книги "Византийская принцесса"
Автор книги: Елена Хаецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
– Когда мы расставались, – сказал Ипполит, – Диафеб был совершенно здоров.
– Ну а теперь он болен, – отрезала принцесса. – Что ж, если ваш драгоценный севастократор так глуп и труслив, что не осмеливается и шагу ступить без охранной грамоты и совершенно помешался на этой чепухе, я, пожалуй, напишу для него несколько строк. А то он так и отсидится в своем боевом лагере и не удостоит нас визитом.
Она подошла к столу, где быстро начертала несколько строк. И там было написано, что лишь трусы прячутся за листком бумаги и лишь глупцы требуют странных документов, смысл которых им самим непонятен. «И если вам угодно, то вот мои собственные слова: благодаря этой грамоте вы имеете право входить в любые помещения и выходить из любых помещений и перемещаться по всей империи по собственной воле».
– Теперь, надеюсь, севастократор совладает со своими недугами и навестит нас.
И принцесса вручила бумагу Ипполиту, а тот сунул письмо в рукав. Принцесса подставила ему щеку и позволила себя поцеловать, что и было проделано с истинно братским добросердечием.
* * *
Едва лишь охранная грамота очутилась в руках Тиранта, как он сразу же просветлел лицом и сделался опять прежним, каким был до того, как глупость Диафеба и раны состарили его.
Ипполит с интересом наблюдал за севастократором.
– Неужели одна-единственная бумага способна сотворить такое чудо? – сказал наконец молодой рыцарь из Малвеи. – Еще вчера вы были грустны и никого не хотели видеть, и даже отказывались навестить моего отца, не говоря уж об его императорском величестве. А сегодня к вам, похоже, вернулись все те силы, что вы растратили на дорогах империи!
Тирант улыбнулся.
– Распорядитесь, чтобы для нас оседлали лучших коней, – только и произнес он. – Мы едем в Малвеи, и чем скорее, тем лучше.
По пути в замок Тирант постоянно подгонял коня и в конце концов обогнал Ипполита, совсем не заботясь о том, что пристойнее было бы приехать вдвоем, держась бок о бок, нежели скакать друг за дружкой, словно состязаясь..
Севастократор вихрем влетел в Малвеи, спустился с коня и стремительным шагом прошел в покои, которые, как ему указали, занимала принцесса.
Кармезина находилась там со своей нянькой Заскучавшей Вдовой и несколькими другими дамами, в том числе и с Эстефанией, герцогиней Македонской. Тирант так топотал на лестнице, пока поднимался, так грохотал в соседних залах, что не услышать его приближение было бы мудрено.
– Что бы это такое могло быть? – спросила Эстефания, откладывая рукоделие. – Уж не враги ли пытаются завладеть замком?
– Нет, – отвечала принцесса. – Я была, можно сказать, в настоящей битве и даже ворвалась первой в неприятельский лагерь, где захватила пленника, так что мне не в диковину звуки сражения. И я всегда отличу их от всяких других звуков. То, что мы сейчас слышим, заставляет меня предполагать худшее.
– Худшее? – удивилась Эстефания. – Но что может быть хуже врагов в том месте, которое ты до сих пор считал вполне безопасным?
– Возможно, из зверинца вырвался единорог, – предположила принцесса.
– В таком случае здесь имеется довольно девственниц, чтобы укротить его, – заметила на то Заскучавшая Вдова.
– Но это не тот единорог, которого мы вышиваем на гобеленах, – странный кроткий зверь, похожий на белого коня, но с витым рогом на лбу, – пояснила Кармезина. – А ужасный толстый зверь с короткими ногами, покрытый кожистыми складками. У него тяжелый рог на носу, и этим рогом он подкапывает деревья и убивает добычу.
– Это, скорее, носорог, нежели единорог, таково мое мнение, – вставила Эстефания.
Занавес в дверном проеме отлетел в сторону, и перед дамами предстал Тирант Белый.
Кармезина быстро поднялась, но осталась стоять на месте, хотя, видит Бог, больше всего на свете ей хотелось бы броситься к нему навстречу и обвить его шею руками.
Он стал суше, похудел. Византийское солнце сделало загорелым его бледное лицо, а в глаза добавило синевы.
Губы Кармезины шевельнулись, но даже Эстефания, внимательно наблюдавшая за подругой, не сумела рассмотреть то слово, которое произнесла про себя принцесса.
А Тирант вдруг скорчил обиженную гримасу и громко закричал – так громко, что во всем замке его, наверное, было слыхать:
– Я требую, чтобы со мной поступали согласно охранной грамоте! Слышите? Вы дали мне охранную грамоту, так выполняйте ее условия! Принцессе не пристало нарушать договор, коль скоро она сама подписала охранную грамоту!
Он кричал еще некоторое время, повторяя слова «охранная грамота» на все лады, так что в конце концов у всех зазвенело в ушах.
– Довольно! – прервала его Кармезина. – Что это вы тут кричите? Чем вы так недовольны, севастократор, что позволяете себе повышать голос?
– Охранная… – начал было Тирант, но Кармезина подняла руку, приказывая ему замолчать.
– Там говорится, что вы вольны перемещаться по империи, как вам вздумается, – сказала принцесса. – Что ж, никто и не чинит вам препятствий. Если вы возжелаете покинуть нас в сей же миг, я не стану падать вам в ноги и умолять о продолжении вашего визита.
– Нет, – возразил Тирант, – вы удерживаете меня насильно. – Он выдернул из рукава листок, подписанный Кармезиной, и тряхнул им в воздухе. – Вы заключили меня в крепкие оковы, вы заперли меня в тюрьме, ваше высочество! Таким образом, вы – лгунья, потому что нарушаете собственные обещания.
Принцесса вспыхнула и, подбежав к Тиранту, вырвала из его руки охранную грамоту.
– Ну так оставайтесь же в тюрьме, если вам так охота, жестокий человек! – воскликнула она, разрывая листок на тысячу клочков. – Я сделала ошибку, написав все это!
И она прихлопнула обрывки туфелькой, а Тирант смотрел на нее с обожанием.
– Хотите вы сейчас пообедать? – преспокойно осведомилась принцесса, когда с охранной грамотой было покончено.
– Да, – ответил Тирант.
– В таком случае предложите руку герцогине Македонской и проводите нас в обеденный зал, – велела Кармезина.
– А где же Диафеб? – удивился Тирант.
Тут Эстефания залилась слезами и сказала, что Диафеб чрезвычайно болен и даже не может вставать с постели, как бы ему того ни хотелось. А Кармезина строго спросила, неужели сеньор севастократор настолько невежлив, что не желает подать руки герцогине Македонской.
Тирант опустил глаза и покорился, а Эстефания повисла на его локте и принялась щекотать его ухо губами: она как будто нашептывала ему что-то, но на самом деле ничего связного не произносила, а просто дула ему в шею.
За обеденным столом Тиранта окружили всеобщим вниманием. Император, сеньор Малвеи, прибывший через полчаса после Тиранта Ипполит – все они пребывали в полном забвении. Дамы смотрели только на севастократора, наперебой подкладывали ему на тарелку лучшие куски и говорили с ним все хором.
– Сеньор севастократор, нам даже боязно сидеть рядом с вами.
– Говорят, вы убили голыми руками двух свирепых турков, просто подбросив их в воздух!
– Это ведь правда, что вы снесли головы девяносто четырем врагам, а еще сто одиннадцать разрубили на части?
– Я разрубил девяносто четырех турок на сто одиннадцать частей, – сказал Тирант, жуя.
Это возымело волшебный эффект: дамы немного попритихли, и только одна прошептала в благоговейной тишине:
– Он ест от того кусочка, что подложила ему я!
Тотчас на эту даму напустились другие, обвиняя бедняжку в самозванстве.
– Вы, кажется, желаете приписать себе мои заслуги? – язвительно спросила одна из дам. – Это был тот кусочек, что выбрала я!
– Я съем все куски, – заверил их Тирант.
И он набивал живот, не желая никого обидеть.
– Я хочу служить в вашем войске, севастократор! – сказала дама, сидевшая напротив Тиранта. – Возьмите меня, я стала бы носить щит и служить вам покровом, если бы вам вздумалось пострелять из лука.
– И мне дайте должность! – взмолилась другая дама. – Я бы могла надевать на вас доспехи. Мы, женщины, обладаем ловкими, проворными пальцами. Я бы сумела завязывать все эти завязочки и тесемочки куда лучше, чем любой паж.
– А я согласна сделаться конюхом, – молвила третья дама.
– Я претендую на звание копьеносца! – воскликнула еще одна. – Возьмите нас с подругой; мы вдвоем носили бы за вами рыцарское копье!
– Я хочу быть барабанщиком!
– А я – носить штандарт!
– Я стала бы вести переговоры с врагами.
– А я умею карабкаться по лестницам и берусь взять штурмом первый же город, который встретится нам на пути.
– Что ж, а я могла бы стрелять из бомбарды.
– Для того чтобы стрелять из бомбарды, много ума не требуется, – язвительно заметила одна из дам-соперниц. – Лично я намерена следить за тем, чтобы на оружии севастократора не появилось ни пятнышка ржавчины.
– Прачка, – прошептала обиженная ею дама.
Тирант расправился наконец с горой еды, что громоздилась на его тарелке, и обратился к принцессе:
– А это правда, сеньора, что вы взяли в плен свирепого турка?
– Ой! – воскликнула Кармезина, краснея. – Я совсем забыла о моем пленнике! Приведите его.
По ее приказанию в зал доставили арапчонка, который сразу же бросился к Кармезине и поцеловал ей руку, как его учили. Она сунула ему большой кусок ветчины и запустила пальцы в его торчащие волосы.
– Вот, – объявила Кармезина с торжеством. – Теперь что вы скажете?
– Скажу, что подобная отвага – редкость не только для женщины, но и для мужчины, – ответил Тирант. – И я восхищен вашими подвигами, принцесса. – Он посмотрел на арапчонка, который, быстро поглощая угощение, успевал строить забавные рожицы, и добавил: – В этом черном ребенке с цепочкой вокруг талии я вижу себя, как в зеркале: я такой же пленник, и вы точно так же водите меня на привязи.
– Когда настанет время, оба получите свободу, – обещала Кармезина.
Мальчишка уселся на полу и сунул голову ей под юбки. Кармезина сердито оттолкнула его ногой. Он засмеялся, отползая от своей госпожи по гладкому полу. Эстефания погрозила ему пальцем, а арапчонок тотчас высунул язык на устрашающую длину.
– Посмотрите, – обратилась к Тиранту Кармезина, – этот маленький негодник вовсе не тяготится своей неволей.
– Полагаю, ваше высочество добры к нему, – сказал Тирант.
– Не вижу повода быть злой с ним.
– Вы кормите его из своих рук.
– А почему бы и нет?
– И одеваете по своему вкусу.
– Разумеется, коль скоро он принадлежит мне по военному праву.
– А когда он плачет по ночам, берете его в свою постель.
– И такое случается, ведь он, бедняжка, иной раз рыдает так безутешно!
– Все тяготы плена я разделяю с арапом, – сказал Тирант, – и ни одной его привилегии не имею.
– Что ж, такова ваша несчастливая судьба, – ответила на это принцесса.
– Вот и я так думаю, – подхватил Тирант. – И, будучи не в силах терпеть боль, не раз мечтал о том, чтобы навсегда положить конец моим страданиям.
Тут Кармезина вспомнила о том, как Тирант хотел заколоть себя кинжалом, и побледнела.
– Возможно, – произнесла она, – мы с сеньорой Эстефанией, моим главным коннетаблем, нашли бы способ договориться с этой болью.
– Как можно договориться с болью? – Тирант пожал плечами. – Она не ведет переговоров и знает лишь один язык – тот, которым разговаривает страдание.
Эстефания вмешалась:
– Принцесса недаром дала мне звание коннетабля, севастократор, я умею вести любые переговоры. И клянусь, что нынче же ночью сумею найти выход из безвыходной ситуации. Так и передайте вашему кузену, сеньору Мунтальскому.
Тирант замер, не вполне уверенный в том, что услышал.
А сидевшая рядом дама произнесла:
– Сеньор Мунтальский тяжело болен. Впрочем, вчера он вставал с постели и даже гулял по двору. Я видела его в окно.
Другая дама сказала:
– Сеньора герцогиня Македонская чрезвычайно знатна, поэтому она и получила звание коннетабля. Что ж, это справедливо; а я желала бы сделаться трубачом в огромном войске севастократора – и сочла бы это лучшей долей, нежели быть коннетаблем в маленьком войске принцессы.
– А я не вижу разницы, – возразила третья дама, – ведь оба эти войска ведут победоносные битвы.
Тирант встретился взглядом с принцессой. Ее зеленые глаза расширились, зрачки чуть подрагивали, и в них Тирант явственно различил ответ на все свои вопросы. И ответ этот был – «да».
«Боже, – подумал он, – это слово горит в воздухе, и тем не менее ни одна из дам этого не замечает! И император кушает с таким видом, будто до его ушей даже не доходит вся эта болтовня! Но Ипполит – он молод, он мог бы догадаться…»
Однако по виду Ипполита никак нельзя было сказать, чтобы он дал себе труд вникать в смысл разговора Тиранта с принцессой.
Тирант медленно проговорил:
– Поскольку Диафеб – главный мой стратег, то мы оба явимся для переговоров, во всем полагаясь на мудрость принцессы и ее коннетабля.
Принцесса хлопнула в ладоши и молвила:
– Хорошо!
Она улыбалась, но глаза ее оставались тревожными.
А Эстефания произнесла громко:
– Какая удивительная рубашка украшает ваши доспехи, севастократор! Сдается мне, когда-то она была нарядной, а сейчас запачкана и вся в прорехах.
– Битва – странный портной, моя госпожа, – отозвался Тирант, благодарный за то, что Эстефания так ловко сменила тему разговора. – Она украсила мою рубашку изящными прорезями, которые сейчас в такой моде.
– А что сталось с благовониями, которые пропитывали ее тонкое полотно? – спросила Эстефания, лукаво улыбаясь.
– Я купил у заезжего торговца благовония куда лучше, нежели прежние, – сказал Тирант. – Прежде от нее тянуло запахом лилий, а теперь она благоухает сталью, дымом и кровью.
– Этот букет гораздо тоньше, – согласилась Эстефания.
А Ипполит смотрел на них со своего конца стола и думал: «Самые скучные люди на свете – это влюбленные. И как им не надоест без конца болтать одни и те же глупости?»
* * *
После трапезы все отправились отдыхать и расположились на берегу реки, вблизи бывшего лагеря турок. Некоторые дамы и рыцари ездили в этот лагерь и возвращались оттуда очень веселыми.
Кармезина не отходила от своего отца императора и всячески заботилась о нем, то подавая ему питье, то обмахивая его лицо платком. Севастократор находился неподалеку. Император расспрашивал его о ходе военных действий, о том, что, по мнению севастократора, замышляют турки, и о том, какие меры против врага намерен севастократор предпринять в ближайшее время.
Кармезина внимательно слушала, но не произносила ни слова и избегала смотреть на Тиранта.
А Тирант, рассказав государю обо всем, что видел и понял из увиденного, заключил свою повесть так:
– По моему глубочайшему убеждению, вашему величеству и всем дамам следует вернуться в Константинополь, потому что здесь небезопасно. Будет гораздо больше пользы, если император останется в своей столице. А если туркам по какой-нибудь несчастливой случайности удастся захватить в плен принцессу или герцогиню Македонскую, то нам придется вести переговоры об их освобождении и ради этого расстаться с несколькими городами, которые мы с таким трудом отвоевали!
– Это справедливо, – сказал император, отчего все внутри у Кармезины похолодело. – Полагаю, вы правы, севастократор, и завтра же днем мы отправимся в обратный путь, к столице.
– Но как же мое обучение? – еле слышно произнесла Кармезина.
– Сдается мне, дитя мое, вы достаточно многому обучились, – ответил император. – Недаром мудрецы говорят, что умному человеку довольно провести на войне десять дней, чтобы узнать все, что требуется знать о данном предмете.
А Тирант не стал указывать ей на опасности, но объяснил так:
– Мы взяли некоторое количество пленных, которых не можем оставить при армии. Я хотел бы передать их ордену иоаннитов и поскорее отправить на Родос, где им найдут хорошее применение. Оставаясь при армии, они мешают нашим продвижениям и потребляют слишком много лишнего продовольствия.
– Разумно, – нехотя согласилась Кармезина.
– Я рад, дочь моя, что вы начали мыслить стратегически, – похвалил ее отец.
Кармезина вспыхнула. Она перевела взгляд на Тиранта:
– Вы ледяной человек, севастократор. Есть ли для вас что-нибудь на свете более ценное, нежели доводы вашего драгоценного рассудка?
– Способность рассуждать заложена в человека Господом, – ответил Тирант. – И пренебрегать этим даром не стоит.
– Рассудок в силах охладить пылающий мозг, но не в его силах совладать с истерзанным сердцем, – сказала Кармезина.
Тирант глянул на нее и тихо отозвался:
– У меня болит вот здесь, – и показал себе под горло.
– Вы должны пить подогретое вино с пряностями! – всполошился император.
Кармезина поднялась и объявила, что намерена показать Тиранту то место, где захватила в плен арапчонка. Тирант с благодарностью принял предложение и подал ей руку.
Они отошли всего на несколько шагов. Кармезина принялась показывать пальцем во все стороны, чтобы издалека можно было подумать, будто она знакомит Тиранта с какими-то подробностями той истории, а сама проговорила:
– Впервые слышу о том, чтобы влюбленный давал такой дурной совет! Для чего вы присоветовали государю уехать?
– Здесь опасно, – просто сказал Тирант.
Она схватила его за руку:
– Я притворюсь больной! Слягу с лихорадкой – я умею так делать… Мой отец из любви ко мне задержится на несколько дней.
– Нет, – ответил Тирант.
– Вы чудовище.
– Вы тоже.
Они замолчали, сверля друг друга глазами, и с каждым мгновением принцесса становилась все яростнее, а Тирант все печальнее. Потом она нарушила безмолвие:
– Вернемся. Нехорошо оставлять государя одного.
– Ладно, – согласился он.
И они вернулись – с опущенным головами, как дети, которым отказали в невинной сладости.
* * *
Ближе к полуночи Эстефания выскользнула из кровати, на которой лежала рядом с принцессой. Она зажгла свечу и осторожно выбралась в соседнюю комнату, где спали другие дамы. От крошечного огонька в комнате стало тепло, как будто в воздухе разлилось золото. Все дамы мирно почивали, причем та, которая мечтала быть армейским трубачом, довольно громко храпела.
Эстефания миновала их и подошла к выходу. В какой-то миг ей почудилось, будто она видит сквозь дверь, так явственно предстали перед нею те двое, что ожидали, согласно договору, на ступеньках.
Несколько минут она любовалась ими, оставаясь невидимой: их лицами, родственно сходными меж собою, их темными волосами и светлыми глазами, а потом она увидела, как Диафеб накручивает локон на палец, и сердце Эстефании дрогнуло. Она не выдержала и тихо отворила дверь.
Двоюродные братья действительно ожидали на пороге, и выглядели они точь-в-точь так, как представлялось Эстефании. На ногах у них были толстые шерстяные чулки, которые делали шаг неслышным, и оттого они выглядели немного смешными. Но это только ниже колен; все, что размещалось выше колен, было достойно самых отменных похвал.
Эстефания сделала им знак войти, задула свечу и, взяв Диафеба за руку, пошла впереди, а Тирант крался следом. Храпящая дама на время затихла, и по какому-то странному сонному капризу ей вздумалось испустить, после нескольких минут полной тишины, особенно громкий звук, так что Диафеб высоко подпрыгнул, а Тирант оступился и едва не упал.
Эстефания погрозила им пальцем, а затем отодвинула занавес, и перед гостями предстала кровать, на которой сидела Кармезина.
Ради такой ночи Кармезина надела юбку из зеленого дамаста с прорезями на подоле; ее лиф был украшен круглыми жемчужинами; на шее блистало ожерелье в виде золотых листьев, а голову покрывала очаровательная шапочка в виде цветка.
Тирант стоял на пороге и смотрел на нее во все глаза, словно не веря увиденному, а Кармезина встала и протянула к нему руки.
– Доброй ночи, севастократор, – проговорила она еле слышно, и тут первая жемчужина, оторвавшись от ее лифа, беззвучно упала на каменные плиты пола и растворилась.
Тирант сделал несколько шагов навстречу принцессе и остановился в нерешительности. Он как будто пытался вспомнить, как следует поступать в подобных случаях. Несколько раз он делал короткое движение, как бы намереваясь опуститься на колени возле ног принцессы и поцеловать край ее платья, но затем что-то как будто останавливало его. Взгляд его метался, задевая то волосы принцессы, то ее туго зашнурованный лиф, то дамастовую юбку с прорезями, сквозь которые проглядывала нижняя юбка из белого полотна.
Глаза Кармезины медленно наполнялись влагой, и тут вторая жемчужина спрыгнула с ее лифа и покатилась вниз, по складкам юбки, точно слеза.
Тирант следил за ней, не отрываясь, и можно было бы поклясться, что от одного только вида этой жемчужины он обезумел. А Кармезина тем временем принялась теребить третью жемчужину и, оторвав, сунула ее себе в рот и проглотила.
– Что вы делаете? – прошептал Тирант.
Кармезина в ответ пролепетала таким голосом, словно не вполне понимала, где находится и перед кем стоит:
– Глотаю…
От этой непристойности у Тиранта закружилась голова и все поплыло перед глазами, потому что он только о том и думал, как бы уговорить Кармезину «проглотить семечку» (наедине с собой он был достаточно честен, чтобы назвать свои намерения их собственными именами!). Своим ответом Кармезина ясно дала ему понять, что и сама об этом мечтает.
Он подхватил ее на руки и в самозабвении принялся носить по всей комнате, а она обвила его шею руками и прижалась щекой к его плечу. И он, наклоняясь, отрывал зубами одну жемчужину за другой и все их выплевывал, так что они раскатились по всему покою.
Кармезине было так тепло на руках у Тиранта, что она ни за что не хотела с ним расставаться. Кажется, век бы вот так они ходили!
– Отпустите меня! – говорила Кармезина, пока он целовал ее шею и подбородок. – Да отпустите же меня, негодник! Что это вы задумали? Почему вы носите меня на руках, словно я дитя? Это станет ущербом для моей чести…
Наконец Тирант осторожно опустил ее на кровать и сел рядом. Кармезина повернула голову и стала на него смотреть, пока Тиранта не начала бить крупная дрожь. Тогда принцесса коснулась его виска прохладными пальцами и произнесла:
– Подайте мне часослов. Я вам почитаю, чтобы вы успокоились.
Взяв книгу, она раскрыла ее на первой попавшейся странице, и первым словом, которое бросилось ей в глаза, было слово «любовь». Так что Кармезина прочитала это слово и закрыла книгу, объявив, что узнала от Бога все необходимое и теперь читать больше не намерена.
Тирант держал ее за руку и не знал, что ему делать. Она же улыбнулась и принялась распускать шнуровку лифа, который поддерживал ее грудь, так что платье изящно облегало фигуру, не упуская ни одного из соблазнительных изгибов и ни одной округлости.
– Смотрите! – весело воскликнула принцесса и засмеялась.
Последняя жемчужинка, оторванная от платья, каким-то чудом нашла себе приют между грудей.
Тирант тихо вскрикнул и прижался лицом к этому сокровищу, а Кармезина осторожно положила ладонь ему на затылок.
– Тише, – прошептала принцесса. Ей показалось, что Тирант сейчас закричит.
И тут рядом с ними на ту же просторную кровать повалились Диафеб и Эстефания. Натиск сеньора Мунтальского оказался таким сокрушительным, что Тирант и Кармезина на мгновение прервали свои ласки и, обнявшись, вдвоем уставились на происходящее.
Волосы Эстефании свесились до самого пола; одной рукой она вцепилась в край кровати, другой подтащила ко рту покрывало и впилась в него зубами, чтобы не разразиться пронзительными воплями.
– Сеньор, мне больно! – пробормотала она, когда Диафеб, смеясь сквозь зубы, навалился на нее. Глаза Диафеба были слепы и сияли бездумным, звериным счастьем. – Сеньор, вы убиваете меня!
Тирант наклонился к ней и взял ее за руку.
– Сестрица Эстефания, тише, – шепнул он. – Здесь у стен есть уши!
А Кармезина смотрела и смотрела, и ее губы наливались кровью, делаясь все краснее. Она облизала их и ощутила вкус железа во рту.
– Дивно устроен мир, – заметила Кармезина. – Железо исторгает кровь, и пахнут они одинаково, и одинаковы они на вкус.
– Кровью пахнет смерть, – сказал Тирант, – но кровью пахнет и любовь.
Он осторожно коснулся колена Кармезины и откинул ее юбку повыше, так что открылось белое бедро. Но Кармезина оттолкнула его руку.
– Что это вы себе позволяете? – строго спросила Тиранта Кармезина, в то время как Эстефания, обратив к подруге обезумевшее лицо, изо всех сил грызла покрывала и простыни, чтобы не выдать себя криком. – Для чего вы полезли ко мне под юбки?
– Поискать насекомых, – ответил Тирант. – Они любят забираться в укромные места и…
Тут оба захохотали, упав друг другу в объятия и даже позабыв на миг о своем обоюдном желании, предаться которому не отваживались до заключения законного брака.
А Диафеб поднялся над Эстефанией, как убийца над жертвой, и растерянно, как ребенок, смотрел на кровавое пятно, что растекалось по ее рубашке.
– Что вы наделали! – рыдала Эстефания. – Как вы искупите эту кровь, сеньор?
Она задыхалась и готова была убить Диафеба первым же ножом, какой попадет к ней в руки.
Понимая это, он тихонько отошел и устроился в самом отдаленном и темном углу, где скорбно забулькал кувшином с водой. И выпил Диафеб всю воду, приготовленную для утреннего умывания.
А Тирант и Кармезина, разомкнув свои объятия, окружили Эстефанию и принялись утешать ее.
– Что обо мне скажут! – вздыхала она.
– О вас никто ничего дурного не скажет, – заверил ее Тирант. – Ведь вы, сестрица, сделали лишь то, что было любезно вашему мужу, а тайные браки так же святы перед Господом, как и явные.
А Кармезина гладила ее по влажным волосам и говорила:
– Как я завидую вам, сестрица! То, чего боятся все девственницы, у вас уже позади, а мне еще предстоит испытать все это.
Эстефания подняла на нее полные тяжелых слез глаза:
– Это ужасно!
– Опишите! – попросила Кармезина.
– Как будто в твое естество вонзилось тяжелое горячее бревно! – сказала Эстефания и поглядела в темноту, туда, где обретался Диафеб. – Не знаю, смогу ли я теперь смотреть на сеньора Мунтальского без отвращения.
– У него есть ваше письмо, в котором вы обещаете ему выйти за него замуж, – напомнил Тирант, целуя Эстефанию в щеку.
Эстефания разрыдалась и заявила, что ненавидит всех, включая и принцессу. Она зарылась лицом в подушки и проплакала до рассвета. Кармезина целовала ее плечи и руки, а Тирант гладил ее ноги и особенно мизинчики, потому что полагал, будто все самое лучшее у женщины заключено в мизинчиках на руках и ногах. Ибо это самый бескорыстный палец, на котором редко носят кольца, и он не участвует ни в одном из жестов: ни в крестном знамении, ни в каком-либо непристойном жесте, ни в указывании на что-либо, ни в скрещении пальцев при лжи или при упоминании нечистого.
Оба они были так заняты, лаская Эстефанию, что позабыли о снедавшем их желании и только с первым лучом зари спохватились – да было уже поздно.
– Уходите! – словно очнувшись от забытья, приказала принцесса. – Смотрите, в комнате теперь все видно без свечи. Скоро утро, а я не хочу, чтобы кого-либо из вас застали в этой комнате.
И двоюродные братья поспешно ушли.
Принцесса сняла платье и стала искать в сундуках другое, для себя и Эстефании. Герцогиня Македонская, сорвав с себя окровавленную рубашку и бросив ее на пол, сидела обнаженная на кровати и мутным взглядом следила за Кармезиной. Казалось, Эстефания ничего вокруг не видит и не замечает, а единственное ее желание – забраться в постель, натянуть на голову одеяло и спрятаться от всего белого света.
Кармезина вынула из сундука два платья, красное и белое, и выпрямилась, прижимая их к груди.
– Эстефания, дорогая подруга! – воскликнула она. – Вот мы с вами и побывали на самой кровопролитной из всех войн!
