Текст книги "Византийская принцесса"
Автор книги: Елена Хаецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
Увидев пленника, дамы стали притворно пугаться, а рыцари приветствовали его кликами. Император же махнул рукой и приказал подать для Великого Караманя отдельное угощение. И он ел, сидя на земле, как и подобает в его положении.
Принцесса тоже взяла на праздник своего личного пленника – мальчишку-арапчонка; в отличие от Великого Караманя этот постреленок был совершенно счастлив, ибо сидел под столом, у ног своей госпожи, и поедал все те вкусные вещи, которые она потихоньку ему совала.
Сперва ничего не происходило: император желал, чтобы гости для начала немного утолили голод и любопытство и имели время осмотреться и задать все вопросы, какие у них появились.
Когда же костей на тарелках стало больше, чем мяса, посреди ристалища воздвигли помост и установили на нем большой трон, который накрыли роскошной тигриной шкурой. Затем появились восемь женщин в прекрасных и таинственных одеждах, причем одна была в белом платье с обнаженными руками, а все прочие держали в руках плети.
Император поднялся со своего места и обратился к женщинам громким голосом, так, чтобы все его слышали:
– Кто вы такие?
– Мы пришли судить ваш турнир и воздавать каждому по заслугам, – отвечала та, что была в белом платье.
– Назовитесь! – потребовал император.
– Я – Сивилла, – ответила женщина в белом платье. – Мне открыто прошлое и будущее, я исполнена мудрости и никогда не ошибаюсь. Поэтому мои приговоры всегда справедливы.
– Для кого приготовлен этот великолепный трон? – опять спросил император.
– Это мой трон, – ответила Сивилла. – Он вознесен над твоим, потому что и добродетели мои гораздо значительнее твоих. Ведь ты – всего лишь император Византии, в то время как я – Сивилла, воплощенная премудрость, которой открыты замыслы Господа. Но тот рыцарь, что окажется победителем в турнире, займет мой трон, и я с радостью уступлю ему мое место. Ибо мужество превосходит мудрость, и человеческое сердце, обиталище любви и отваги, гораздо важнее разума. Будь иначе, Господь поместил бы в центре человека не сердце, а голову и мозг. Но подобно тому, как полководец прячет самое ценное посреди воинов и не выставляет его при атаке вперед, сердце спрятано в средоточии тела и не выдается наружу.
– Кто же эти женщины с орудиями пытки? – продолжал спрашивать император.
– Это великие жены, принявшие страдание от любви, – отвечала Сивилла. – Королева Гиневьера, королева Изольда, королева Пенелопа, а также Брисеида, Дидона, Федра и Ариадна. Все они любили и были обмануты, кроме Пенелопы; но ей пришлось многое претерпеть ради своей любви.
– Для чего у них плети?
– Для того, чтобы карать, – ответила Сивилла очень сурово. – Каждый рыцарь, который на этом турнире будет выбит из седла и упадет на землю, попадет к ним в руки. И уж будьте уверены, они сумеют снять с него доспехи и высечь его в назидание всем неверным рыцарям и в утешение всем опечаленным женам. Ибо рыцарь, который верен своей даме, не может потерпеть поражение.
– Никогда в жизни я не слыхал ничего подобного! – воскликнул император. – Все это справедливо и обещает поучительное зрелище!
Он уселся на свое место, а Сивилла прошествовала к своему. И все женщины с плетьми устроились на помосте у ног своей госпожи.
Затем на ристалище вышли участники сражения, разодетые в роскошные доспехи. Все они представали перед императором, императрицей и принцессой и низко им кланялись, и каждый называл свое имя. Самым последним явился севастократор, и его вид показался наиболее удивительным из всех.
Тирант облачился в свой лучший доспех, однако правая его штанина была оставлена без поножей. Она сверкала драгоценными каменьями и благодаря такому убору выглядела не как человеческая конечность, а как некая волшебная колонна, которая внезапно обрела способность двигаться и отчасти сгибаться в колене.
Никто не понимал тайного смысла подобного убора, кроме принцессы, но Кармезина даже не покраснела, когда встретилась с Тирантом глазами. Напротив, принцесса слегка улыбнулась севастократору и протянула ему руку для поцелуя, произнеся ясным и твердым голосом:
– Я надеюсь, что вы победите на этом ристалище так же, как победили на поле боя, севастократор.
Государь, тайком наблюдавший за своей дочерью, пришел к выводу, что совесть ее совершенно чиста, равно как и совесть севастократора. Потому что Тирант смотрел на Кармезину чуть печально, а так выглядят мужчины, не получившие от возлюбленных драгоценного дара, которого добиваются. Кармезина же держалась победоносно, как девственница, неизменно побеждающая.
Среди придворных дам только Эстефания предавалась грусти, поскольку Диафеб отказался приехать на турнир, прислав ей письмо, в котором объяснял причину своего решения. Он должен был оставаться в Бельпуче и сторожить там Великого Турка, то есть продолжать осаду. И, пока долг принуждал его находиться вдали от милой сердцу подруги, он заклинал Эстефанию Македонскую не забывать о своих чувствах и клятвах.
«Ибо, вернувшись, первое, что я сделаю, – это превращу наш тайный брак в явный», – писал он в заключении.
Но Эстефания не могла не печалиться. Она совсем позабыла те времена, когда была счастлива в объятиях Диафеба, тогда как Кармезина печалилась из-за отсутствия Тиранта. Теперь герцогиня Македонская завидовала Кармезине и даже не хотела встречаться с ней глазами.
Когда все рыцари прошли перед государем и получили от него разрешение сражаться, внезапно явился еще один участник. В полном боевом облачении он въехал на украшенную городскую площадь и остановился, позволяя всем любоваться собой и дивиться его необыкновенному виду. Половина его платья была из алой парчи, другая половина – из фиолетового дамаста. Вышивка поверх дамаста изображала колосья, причем все зерна были жемчужными, а стебли – золотыми.
Узнать этого рыцаря не представлялось возможным, потому что лицо его было скрыто забралом, а говорил он измененным голосом. Единственным, что могло хотя бы косвенно указать на разгадку, был его меч, очень простой, совсем без украшений и, вне всяких сомнений, не раз побывавший в бою. Судя по этому мечу, рыцарь явился на турнир прямо с дороги.
У него имелся при себе щит с изображением рыцаря, которого ведет на цепи девица, и девизом «В плену у любви». Подобный девиз говорил многое и в то же время умалчивал о главном: об именах. А без называния имен самое откровенное и сердечное признание не имеет ни ценности, ни цены, потому что сходные чувства могут испытывать разные люди. И сказать «Любовь», но не сказать, кто любит, – все равно что показать сундук для приданого, красивый, но пустой.
Император пожелал знать, кто таков этот незнакомец, но тот ответил лишь одно:
– Я рыцарь, который ищет приключений.
Первым вышел против безымянного рыцаря герцог Синопольский.
С этим сеньором Тирант впервые встретился незадолго до празднества – прежде герцог Синопольский находился в своих владениях, не имея возможности отлучиться оттуда из-за множества турок, что осаждали его замки. Но когда севастократор начал одерживать одну победу за другой, турки оставили Синополь, и герцог смог вернуться ко двору.
Это был красивый, любезный сеньор старше Тиранта лет на десять. У него были густые каштановые волосы и черные брови, почти совершенно сросшиеся на переносице. Севастократор и герцог Синопольский сразу ощутили взаимную симпатию и договорились вместе с герцогом де Пера, что станут защитниками ристалища – иными словами, им предстояло принимать вызов от любого, кто пожелает с ними сразиться.
Герцог Синопольский был в наряде из золотой парчи на голубом фоне, и многие дамы залюбовались им, когда он надевал шлем и брал копье. Безымянный рыцарь спокойно ожидал его на краю поля.
Подали сигнал, и противники помчались навстречу друг другу. Первым ударом неизвестный рыцарь разбил щит герцога Синопольского, но щит с девизом «В плену у любви» устоял.
Императору принесли новое кушанье, и он дал знак обоим рыцарям продолжать сражение. Снова протрубили трубы, и соперники сошлись в единоборстве. На сей раз они, по взаимной договоренности, обменялись ударами мечей, наполнив площадь сверканием и звоном.
Когда сражающиеся немного утомились, а взоры зрителей отчасти насытились чудесным зрелищем, государь махнул платком. Слуги тотчас внесли на площадь десятки блюд, на которых лежали запеченные в перьях птицы – лебеди и утки. Слуги держали блюда на головах, так что издалека могло показаться, будто все эти птицы сами собою плывут по воздуху, желая поскорее быть съеденными.
Противники на ристалище вновь разъехались и сошлись со страшным грохотом, ибо на сей раз неизвестный рыцарь могучим ударом выбил герцога Синопольского из седла. Герцог рухнул на землю и остался недвижим, а рыцарь поднял вверх победоносное копье и совершил круг по всему ристалищу. Он остановился перед троном Сивиллы, который теперь должен был по праву принадлежать ему – победителю; но Сивилла отказалась уступать свое место незнакомцу.
– Может так статься, что вы победили по случайности, – произнесла Сивилла. – Будь на моем месте Фортуна, она бы уже встала к вам навстречу и охотно бы вас поцеловала. Но я – Сивилла, и моя мудрость говорит мне о том, что случай бывает и добр, и немилостив, но всегда слеп. Чтобы занять мой трон, вы должны доказать мне, что достойны!
Тем временем к герцогу Синопольскому подбежали оруженосцы. Герцог лежал так неподвижно и в такой неловкой позе, что кое-кому показалось, будто он убит. По счастью, он был лишь оглушен и скоро со стоном пришел в себя.
Оруженосцы подняли его под руки и подвели к Сивилле.
– Что ж, – сурово произнесла Сивилла, – вот и побежденный! И с вами, сеньор, поступят так, как положено поступать с побежденными, и клянусь, что мы не отступим ни на шаг от обещанного!
Она сделала знак остальным женщинам, и те разоблачили герцога Синопольского. Он остался стоять в одной рубахе и штанах, и дамы, сильно пострадавшие от любви, наказали его ударами плети.
Затем герцог Синопольский удалился, а его место на ристалище занял герцог де Пера.
– Уж не знаю, – сказал он Тиранту, – кто этот нахал, который так ловко обошелся с герцогом Синопольским, но постараюсь узнать это! Надеюсь, Сивилла и ее прекрасные костоломши сумеют сорвать шлем с его головы и доспехи с его тела, а потом наградят его доброй поркой!
– Для этого вам придется выбить его из седла, – заметил Тирант. – Может быть, лучше мне попробовать?
– Хотите опозорить меня прежде, чем это сделает незнакомец? – спросил герцог де Пера.
Тирант пожал плечами:
– Вы же знаете, что я никого не хочу опозорить, кроме Великого Караманя; но и с ним ничего дурного бы не случилось, если бы он не убил собственную дочь.
Герцог де Пера сжал плечо Тиранта и протянул руку оруженосцу, чтобы тот закрепил на ней латную рукавицу.
Затем он выехал против незнакомого рыцаря. Тот ожидал совершенно спокойно. На приветствие герцога де Пера неизвестный ответил учтиво, хотя и измененным голосом. Они разъехались и начали съезжаться.
Все зрители перестали жевать, а двое или трое пирующих задержали во рту изрядный глоток вина – таким волнующим было это зрелище. Кони постепенно набирали скорость, копья утверждались в горизонтальном положении, ноги с золотыми шпорами прирастали к стременам. Послышался оглушительный треск: оба копья раскололись, и герцог де Пера вылетел из седла. Взметнулся широкий серый плащ, отороченный собольим мехом, блеснули в воздухе золотые шпоры, взмахнули перья шлема – и вот уже парчовый, латный великан повержен во прах.
А незнакомый рыцарь сидит в седле, сжимая обломок своего копья.
Видя, что герцог де Пера не двигается, он бросил на землю обломок и двинулся вдоль ристалища по кругу.
Император встал. В полной тишине слышно было, как кашляет кто-то из поперхнувшихся сеньоров. Император произнес:
– Кто же вы, сеньор? Вы победили двух герцогов, одного за другим, а я не упомню, чтобы подобное происходило на каком-либо турнире. Назовитесь!
– Мое имя – Опечаленный Любовью, – сказал незнакомец глухим голосом и наотрез отказался поднять забрало, объяснив, что дозволит сделать это либо Сивилле, либо той девице, которая держит его в плену.
Герцога де Пера оттащили к трону Сивиллы и там высекли плетьми, без всякой жалости и снисхождения. Кармезина, зная, что когда-то герцог де Пера надеялся жениться на ней, не захотела причинять ему еще горшую боль и на время наказания побежденного закрыла лицо платком. Но на самом деле она подглядывала и тайком улыбалась, потому что в продолжение порки герцог де Пера корчил, по ее мнению, преуморительные рожи.
А император сказал, подавая свой кубок слуге, дабы тот наполнил сосуд вином:
– Вот это рыцарь! Погодите, он еще и севастократора заставит принять порку.
Принцесса бросила платок на землю и отрезала:
– Вот уж никогда!
Император поднял бровь, но промолчал, не став спорить с дочерью. А императрица проговорила:
– Не опасно ли для севастократора сражаться с таким сильным противником? Когда я виделась с сеньором Тирантом в последний раз, он был очень болен и его нога все еще имела покрасневший и воспаленный вид. Я предлагала лекарю срезать на этой ноге все волосы, потому что волос лишает кожу силы. И когда некоторым мужчинам требуется дополнительный источник силы, они сбрасывают лишние волосы с головы, – это ли не доказательство того, как премудро устроены Господом вся природа и человеческое тело! – Тут государыня повернулась к принцессе и добавила: – Отправьте какую-нибудь соблазнительную девицу из числа своих приближенных. Пусть та спросит у рыцаря, как его зовут. Потому что сдается мне, это кто-то из иоаннитов… а может быть, Ипполит де Малвеи? Хотелось бы выяснить в точности.
Принцесса обернулась к одной из своих девушек и показала пальцем на незнакомца. Та встала и тотчас направилась к нему, держа в руке яблоко.
– Моя госпожа присылает вам это угощение, сеньор, – сказала девица.
Рыцарь взял яблоко и завязал его шарфом, а шарф прикрепил к доспеху.
– Я благодарю вашу госпожу, – ответил он. – И непременно съем залог ее милости, как только одержу третью победу и по праву займу трон Сивиллы.
– Остерегайтесь, как бы это яблоко не проглотил кто-нибудь другой, – молвила девица. – Потому что этот другой – самый лучший рыцарь на свете, и сейчас он намерен выступить против вас.
– Я не боюсь, – ответил незнакомец.
– Назовите ваше имя, – потребовала девица.
– Почему я должен назвать вам мое имя, если уже отказался сделать это?
– В обмен на яблоко, – пояснила девица.
– Самое дорогое дается самой дорогой ценой, – сказал рыцарь. – И чем выше цена, тем ближе вашему сердцу купленное. Моя родина – запад, а мой зверь – горностай.
Девица ничего не поняла из этих слов, но в точности передала их Кармезине; та задумалась и в конце концов рассудила так:
– Это франк.
– Полагаю, один из рыцарей святого Иоанна, – сказала императрица. – Что ж, это многое объясняет.
– Что именно? – осведомилась принцесса.
– Его скрытность, – сказала императрица. – Рыцарям Святого Иоанна запрещено участвовать в турнирах и прочих развлечениях. Они ведут почти монашескую жизнь, за тем исключением, что берут в руки оружие и выходят в бой. Но против христиан они никогда не поднимают оружия.
– Как много вам известно, матушка! – воскликнула принцесса.
Их разговор оборвали трубы. Тирант вышел на ристалище и встал напротив соперника.
– Надеюсь увидеть вас побежденным, – сказал ему севастократор. – И знайте, что одержать верх над таким прекрасным соперником я сочту великой честью.
Рыцарь молча наклонил голову, и они разъехались, а затем помчались друг на друга. Тирант увидел, как незнакомый рыцарь поднимает копье острием вверх, и тоже отвел копье, не пожелав нападать на противника, который отказывается от атаки.
Они проскакали мимо друг друга и остановились. Тирант подозвал к себе герольда и попросил передать незнакомому рыцарю, что сильно оскорблен его поведением.
– Спросите его, почему он отказывается от поединка со мной? Не потому ли, что я ношу титул севастократора? В таком случае пусть титул его не смущает! Мы вышли на ристалище не ради титулов, но ради доблести, так что незачем проявлять ненужную вежливость.
Услышав это послание, незнакомец ответил:
– Положим, я сделал это из вежливости. Но, если он будет настаивать, я поступлю с ним как с остальными! И вряд ли севастократору это понравится.
Тирант вскипел. Командуя армией, он подолгу обдумывал каждое решение, но на турнире в подобной осмотрительности не было никакой нужды; здесь Тирант чувствовал себя как рыба в воде, потому что на турнирах прошла вся его ранняя юность и половина детства.
– Что ж, – медленно произнес он, – подобная вежливость довольно оскорбительна.
По распоряжению севастократора им подали самые толстые копья, какие только нашлись. Противники снова погнали коней, сближаясь, но незнакомый рыцарь опять в последний момент уклонился от боя и поднял копье. Это сбило севастократора с толку, и он промахнулся.
– Вот хитрец этот незнакомый рыцарь! – сказал император, которого происходящее задело за живое. – Неужели он полагает, будто сможет долго дурачить нас? – И государь подозвал к себе нескольких рыцарей, наказав им: – Как только его поединок с севастократором закончится, хватайте лошадь незнакомого рыцаря под уздцы и не позволяйте ему уехать.
Так они и поступили и скоро привели безымянного к императору. Он сидел в седле спокойно и не чинил препятствий тем, кто его пленил.
Император сказал:
– Что ж, сеньор, вы победили всех, за исключением севастократора, с которым отказались сражаться. Наверное, у вас были на то свои причины! Хотя, если бы вы опустили свое копье, как полагается, севастократор сумел бы отомстить вам за поражение и позор двух герцогов.
– Возможно, – глухо отозвался незнакомец.
Принцесса улыбнулась ему, а император вдруг крикнул своим людям:
– А ну, снимите-ка с него шлем! Довольно он нас тут дурачил!
И рыцарь не успел и руки поднять, как с него уже стащили шлем.
Перед императором, его супругой и всеми дамами и сеньорами явилось лицо Диафеба. Он улыбался чуть смущенно, но без всякого страха, как улыбается, напроказив, любимое младшее дитя в семье.
– Та-ак!.. – протянул император. – Так вот кто морочит нам голову!
– Простите, государь, – сказал Диафеб с ложной покорностью.
Эстефания во все глаза смотрела на своего возлюбленного. Его образ вдруг затуманился, расплылся, и Эстефания потеряла сознание. Она упала на руки принцессе, очень бледная и бездыханная.
Кармезина испуганно похлопала ее по щекам и попыталась влить в ее онемевшие губы немного вина. Наконец Эстефания пришла в себя.
Император обернулся к девицам, потому что они очень шумели, и спросил, что произошло и отчего Эстефания вдруг упала.
– У меня слишком узкое платье, государь, – пробормотала герцогиня Македонская.
А Диафеб горделиво тряхнул смятыми локонами и прямиком направился к трону Сивиллы. И уж там его приветили: усадили на трон, принялись расчесывать ему волосы, обтирать лицо и носить угощение. Диафеб восседал с самым важным видом и принимал все почести так, словно сызмальства привык к подобному обращению.
Тирант не знал, плакать или смеяться. Выходка кузена оказалась для него полной неожиданностью. Тирант всегда считал, что Диафеб, при всей его склонности к озорным проделкам, не способен на подобный подвиг. Тем более что герцоги действительно были довольно серьезными противниками.
Когда все зрители достаточно насладились триумфом Диафеба, а герцогиня Македонская, распустив на платье шнуровку, утешилась сладким угощением, принесли факелы. Скоро начало темнеть, и состязания продолжились при свете пламени. Несколько пар рыцарей сражались пешими, и разнообразие ударов, которыми они обменивались, было так велико, что каждый поединок мог бы считаться особенным произведением искусства.
Принцесса высказала эту мысль своей матери, и императрица велела принести листок бумаги и уголек, чтобы сделать первые наброски, потому что дамы решили запечатлеть увиденное на большом вышитом гобелене, который потом следовало снабдить пояснительными записями и повесить в тронном зале.
После этих поединков пришла пора ужина, и все участники турнира, включая и выпоротых герцогов, охотно отдали дань трапезе, а певцы и жонглеры услаждали их зрение и слух всякими представлениями. Многие из этих представлений оказались по-настоящему смешными, например битва обезьянок, во время которой зверьки бросались друг в друга шапочками, или беседа человека, стоящего на ногах, с человеком, стоящим на голове; каждый из говорящих никак не мог сообразить, откуда доносится голос второго. Тирант хохотал до слез, а Диафеб на своем троне пытался сохранять величественный вид, но в конце концов прыснул и так подавился косточкой, что королева Гиневьера и королева Изольда едва сумели его спасти, в то время как королева Пенелопа изо всех сил стучала ему кулаком между лопаток.
– А вы заметили, – сказала принцесса своим дамам, – что у севастократора очень странный наряд?
Все дружно признали, что Тирант действительно избрал себе весьма необычный костюм. Виданное ли дело, чтобы одна штанина была обычной, а другая – вся расшитой драгоценностями?
– Давайте принудим его переменить одежду! – предложила Эстефания, которая совершенно оправилась от своего волнения и теперь была так же готова к шуткам и розыгрышам, как и ее возлюбленный.
Она кое-что пошептала на ухо придворным дамам принцессы, и те дружно рассмеялись. А Кармезина ни о чем не спрашивала. Она то любовалась Тирантом, который сидел на другом конце стола, ел, пил и хохотал, блестя зубами, то поглядывала на свою счастливую подругу, то рассматривала Диафеба на Сивиллином троне.
Бот к Тиранту подошла девица с большим кувшином для умывания и тазом.
– Простите меня, сеньор, – произнесла она, – но скоро начнутся танцы, и моя госпожа хотела бы танцевать с вами, однако она боится за свое платье.
– Если бы я мог, я разорвал бы платье на вашей госпоже, девица, – ответил Тирант, – и посмотрел бы на то, что она прячет под этими шелками! Но, к несчастью, я не смею сделать это на глазах у императора.
– Вы довольно смелы в выражениях! – сказала девица.
– А что еще мне остается? – Тирант с деланной печалью пожал плечами. – Я самый неудачливый рыцарь из всех рожденных женщиной! В поединке с лучшим из противников мне было отказано – Диафеб Мунтальский уклонился от боя со мной и сделал это не из трусости, а из обидной вежливости. Моя госпожа не позволяет мне заглянуть к ней под юбки и только смеется надо мной. Вот и получается, что из мужского и рыцарского сословия я перехожу в третье – монашеское; и вся моя сила теперь только в словах.
– Моя госпожа хочет, чтобы вы помыли руки, – сказала девица. – Потому что она видела, как вы кушали мясо и обмакивали его в красный соус с пряностями, а ведь на принцессе очень богатое платье.
– Клянусь купелью, в которую я вошел новорожденным язычником и из которой вышел христианином! – воскликнул Тирант. – Да ведь платье на принцессе красное, так что не будет ей большого ущерба от моих рук в красном соусе!
– Ах! – вскричала девица, делая вид, будто теряет сознание. Она падала так ловко, что всю воду из кувшина выплеснула прямо на штаны Тиранта.
Увидев, что произошло, девица изобразила настоящий ужас и стала причитать:
– Боже, помоги мне! Что я натворила! Ваши прекрасные штаны, севастократор! Они теперь совершенно мокры, как если бы вы, простите мою дерзость, внезапно обмочились!
– Ужасно, – подтвердил Тирант, поднимаясь из-за стола и стоя в луже воды.
– А какие у вас интересные штаны, – продолжала девица, постепенно оправляясь от испуга. – Это теперь во Франции такая мода – чтобы одна штанина была расшита, а другая нет? Или в какой-то другой стране?
– Это моя личная мода, – сказал Тирант. – Да, жаль, что теперь они вымокли, мои прекрасные штаны, но ничего не поделаешь. Если принцесса хочет танцевать со мной, придется ей делать это с мокроштанным кавалером, потому что я переменять их не намерен. Побеждал я на суше, победил и на море, так стоит ли бояться простой пресной воды?
И остаток вечера он танцевал с принцессой, которой пришлось смириться с тем, как выглядит ее кавалер.
Она прошептала ему на ухо:
– Мне-то вы можете рассказать, для чего оделись так причудливо?
– Конечно, – ответил он так же тихо. – Помните, как я просунул ногу между ваших бедер?
Она чуть покраснела, но при свете факелов это не бросалось в глаза.
– Скоро случится нечто такое, после чего вы сможете расшить обе штанины…
От этих слов у Тиранта закружилась голова, и он едва сумел закончить танец.
