Текст книги "Византийская принцесса"
Автор книги: Елена Хаецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)
Кармезина помолчала немного, а потом тихо произнесла:
– Я с радостью отдам вам не только мою рубашку, но и все мои украшения. Однако будет несправедливым, если вы прикоснетесь к тому, чего никто еще не касался, поэтому во второй вашей просьбе вам отказано.
С этими словами она повернулась и направилась обратно к городским воротам, а Тирант, выждав время, чтобы унялось сердцебиение, двинулся туда намного позднее.
Когда он, переодевшись и умывшись, явился в апартаменты принцессы, Эстефания бросилась к нему как к старому другу и принялась болтать. Она хотела развлечь его беседой, но он сторонился этой девицы, поскольку она была дочерью герцога Македонского.
Наконец Эстефания заметила его холодность по отношению к ней и спросила:
– Почему вы смотрите на меня как на врага, Тирант Белый? Разве я – враг вам или вашей любви? Кажется, до сих пор я неизменно давала вам понять обратное!
– После того, что я узнал о вашем отце, – проговорил Тирант, – я не могу смотреть вам прямо в глаза.
– А что такого вы узнали о моем отце?
– Он стал виной страшного поражения, постигшего нашу армию, – ответил Тирант, – и после некоторого раздумья я пришел к выводу, что то была не глупость с его стороны и не излишняя пылкость, но обыкновенное предательство. Он не может забыть о том, что титул севастократора государь отдал не ему, своему ближайшему родственнику, но чужаку, прибывшему из Франции. Вот причина, по которой ваш отец решился на предательство. Он хочет завладеть всей империей, и Великий Турок обещал ему это после смерти императора.
– Ваши обвинения страшны, – сказала Эстефания, – и я не хотела бы, чтобы они оказались справедливыми. Впрочем, в свое оправдание могу привести два обстоятельства. Во-первых, герцог Македонский – не родной мой отец, но отчим, муж моей матери. Так что в моих жилах нет ни капли его дурной крови. Во-вторых, вся моя забота – лишь о любви, моей собственной, когда я влюблена, или же о любви моей госпожи и подруги Кармезины, когда влюблена она, Я ведь девица и прошу вас более не разговаривать со мной так, словно я какой-нибудь воин или, упаси Боже, полководец.
Тирант устыдился своих слов и, чтобы исправить положение, тотчас поцеловал Эстефанию.
Кармезина вскоре вышла к нему, держа в руке рубашку, только что снятую с тела и еще теплую. В присутствии Тиранта и придворных дам она несколько раз жарко поцеловала эту рубашку, обтерла ею свою шею и грудь и наконец вручила ее Тиранту.
Он встал и приложил драгоценный дар к губам, вдыхая слабый запах сладковатого пота и благовоний.
Он хотел сказать что-то Кармезине, но вместо этого вдруг повернулся и бросился бежать. Кармезина смотрела ему вслед, дыша через рот. Лицо ее пылало.
– Помогите мне… – пролепетала она, обращаясь к Эстефании. – Я… – Она покачнулась, хватаясь рукой за мраморную колонну, и со слабой улыбкой опустилась на скамью рядом с заботливой подругой.
Кармезина устроилась так, чтобы голова ее покоилась на коленях Эстефании, и та осторожно пригладила волосы принцессы.
– Что с вами? – спросила она, наклоняясь. – Вам дурно?
– Эстефания, я счастлива…
* * *
Отбытие в поход было назначено на раннее утро, сразу после восхода солнца. Штандарты, которые еще вчера выглядели празднично, нынче казались хмурыми и как будто менее яркими, и все оттого, что время для красоты и радости осталось позади и наступало время для ратных трудов и боли. Но, может быть, виной всему было неяркое солнце, не успевшее набраться сил.
Тирант ехал одним из первых. Многие дивились гербовой котте, которую он надел поверх доспеха. Ибо то была, по правде сказать, отнюдь не гербовая котта, но женская рубаха, очень длинная и из тончайшего полотна.
Даже император был этим удивлен. Он подозвал к себе Тиранта и спросил его при всех:
– Помилуйте, севастократор, что за странную кольчугу вы на себя натянули?
– О, ваше величество, – широко улыбаясь, отозвался Тирант, – если бы вы знали о замечательных качествах этой кольчуги, то не задавали бы мне подобного вопроса!
– В таком случае я очень желал бы знать об этом, – молвил император.
– Свойство ее таково, что она приносит удачу, – кратко сказал Тирант. Ему стоило очень больших усилий не смотреть в сторону Кармезины, которая стояла поблизости от своего отца.
– Как это интересно! – воскликнул император. – Должно быть, это саван какого-нибудь святого мученика. Я слыхал о подобных реликвиях. Так, мы в Греции весьма почитаем преподобного мученика Харитона, который, уже в преклонных летах, был замучен язычниками. И когда он взошел на небо, то навстречу ему вышел сам Иисус Христос. И Господь наш сказал ему так: «Ты, Харитон, отважен и верен, и я намерен наградить тебя. Проси чего хочешь, и я все исполню». И Харитон ответил Господу: «У меня есть горячее желание помогать людям. Сделай так, чтобы там, где хранятся мои реликвии, никогда не было ни в чем недостатка, ни в продовольствии, ни в лекарствах, ни в чем-либо ином». Поэтому каждый город и каждое село так жаждет заполучить какую-либо реликвию святого Харитона, и одна нитка из его одежд ценится на вес золота.
– Нет, это не саван святого Харитона, – сказал Тирант. – Впрочем, теперь, узнав о нем, я желал бы иметь хотя бы часть нитки из его одежд. Я охотно носил бы ее в перекрестии моего меча. Но то, что на мне, – это рубашка одной девицы, подаренная по моей горячей просьбе. Она – самая достойная и прекрасная девица во всем мире. Такими словами я ни за что не хотел бы обидеть какую-либо из других девиц. Ведь подобно тому, как Солнце и прочие планеты обращаются вокруг Земли, так и для каждого человека весь мир обращается вокруг предмета его любви. Поэтому любая девица является центром вселенной для какого-либо рыцаря; что касается меня, то…
– Самые достойные подвиги совершаются во имя любви, – прервал император, избавив Тиранта от необходимости завершать эту речь.
Тирант поклонился, сказав напоследок:
– Клянусь, скоро эта кольчуга будет вся запятнана кровью наших врагов!
Он дал шпоры коню и помчался догонять войска.
Глава шестая
В первый день они проделали путь длиной приблизительно в пять лье и расположились на привал в прекрасном месте, которое Тирант присмотрел еще во время первой своей разведывательной поездки с пажом Сверчком. Просторный луг с густой травой, где имелось также много источников воды, подходил для этой цели как нельзя лучше. Здесь были разбиты шатры для герцогов и графов.
Тирант не спешивался до тех пор, пока на отдых не устроился последний из его солдат. Севастократор без устали объезжал лагерь и, если видел, что где-нибудь вспыхивала ссора из-за того, кому ставить в удобном месте шатер или палатку, севастократор тотчас приближался и улаживал дело.
Меньше всего Тиранту хотелось, чтобы его люди перессорились между собой в самом начале похода. Поэтому он держался настороже и готов был найти способ уничтожить повод для любого недовольства.
В конце концов все шатры стояли, как того хотелось их владельцам, и солдаты уже разложили походные костры. Тогда Тирант выставил стражу и отправил сотню человек в караул, дабы те объезжали лагерь на конях. Кроме того, он разослал людей по дорогам: им предстояло разведать, не появился ли вблизи неприятель.
– Для чего вы делаете это? – спросил Тиранта один из сеньоров, граф де Сен-Жорди. – Неприятеля здесь нет еще и в помине; мы не слишком далеко отошли от столицы. Стоит ли утомлять людей свыше меры ради пустой предосторожности?
Тирант вспыхнул до корней волос и резко ответил:
– Не беритесь судить о том, чего не понимаете, сеньор! Потому что я видел, что происходит в землях империи, когда производил здесь разведку, а вы не видели. Турки могут оказаться где угодно, такой уж это проклятый народ – не сидится им на месте. И я не хочу, чтобы нас захватили врасплох.
Граф де Сен-Жорди молча поклонился и отошел.
А Тирант самолично обошел всех знатных рыцарей и пригласил их к себе на ужин. И, поскольку заботами императора с Тирантом путешествовали трое лучших поваров, то и ужин удался на славу. И даже можно было подумать, что трапезничали они не в походе, а в императорском дворце, такими изысканными оказались яства.
Роскошный ужин отчасти примирил рыцарей с тем обстоятельством, что Тирант запретил им брать с собой в этот поход пажей и снимать с их помощью доспехи. Севастократору хотелось, чтобы все были готовы к бою в любой момент. Сам Тирант вообще не расставался ни с кольчугой, ни с оружием, разве что на самое короткое время – чтобы переменить рубашку.
За два часа до восхода солнца Тирант повелел трубить подъем.
Бессонная ночь почти не сказалась на севастократоре: он был немного бледен, но и только. Глаза его сияли от возбуждения.
Диафеб выбрался из шатра, широко зевая.
– Вы с ума сошли, кузен! – воскликнул он. – Здесь никто, кажется, не смеет возражать вам, так вы всех устрашили своей энергичной деятельностью, но я-то ваш ближайший родственник и совершенно вас не боюсь. Что это вы делаете, а? Позвольте же нам хорошенько выспаться!
– Полагаю, во время войны четырех часов для сна вполне довольно, – холодно возразил Тирант. Ему совсем не понравилось то, что сказал Диафеб.
– Ну, это как посмотреть, – не уступал Диафеб. – Виданое ли дело: мучить солдат непрестанными дозорами, запрещать сеньорам снимать доспехи, а наутро безжалостно поднимать их на ноги ни свет ни заря, точно каких-то колодников? Видит Бог, у вас просто нет сердца!
– Если вы напряжетесь, брат, то, возможно, припомните, что великий Гай Марий не только выставлял дозоры – он еще и окапывал лагерь рвами и возводил из выброшенной земли ограждение, а сверху утыкивал его кольями, – произнес Тирант. – И знайте: я никогда не согласился бы принять титул севастократора и взять на себя все тяготы, связанные с командованием армией, если бы не читал сочинения древних историков, и в первую очередь Тита Ливия.
– О! – вымолвил Диафеб, корча физиономию, которая своим безобразием намного превосходила трагическую маску. – Копать?
– Всего лишь дозоры, – напомнил Тирант.
– Но что вы скажете по поводу вашего же приказа не снимать доспехов? – продолжал Диафеб. – Если так будет продолжаться и дальше, то скоро в вашей армии поднимется мятеж!
– Мы должны быть готовы встретить врага в любое мгновение, – парировал Тирант.
– Положим, я не стану бунтовать против вас, кузен, хоть вы и явили себя сущим монстром, – не унимался Диафеб, – но многие сеньоры недовольны. Даже ваш превосходный ужин не сумел полностью примирить их с действительностью!
– К счастью, уже сегодня к вечеру мы увидим противника, так что они убедятся в моей правоте и перестанут роптать, – сказал Тирант. – Собирайтесь, кузен, мы выступаем через час.
В сверкающих доспехах Тирант двинулся по лагерю. Он то гнал коня галопом, спеша поспеть сразу повсюду, то останавливался и подгонял нерадивых громкими приказами. Время от времени он подносил рожок к губам и громко трубил.
Наконец все поднялись и оседлали коней, и войско выступило в поход.
Тирант то ехал впереди, то придерживал коня и пропускал мимо себя длинную колонну, чтобы очутиться в арьергарде. И все это время он напряженно осматривался по сторонам. Ему не хотелось упустить ни одной подробности, ни одной детали: все увиденное могло оказаться чрезвычайно важным.
Они передвигались по старой дороге, отлично вымощенной, хотя и занесенной пылью. Мимо тянулись хорошо возделанные сады. Тиранту грустно было смотреть на них, ибо он догадывался о том, какая судьба может ожидать все эти прекрасные деревья с созревающими плодами, если война докатится до этих краев. А такое было весьма возможно. И ему чудилось, что и деревья опечалены и встревожены.
Сады закончились. Теперь справа и слева до самого горизонта простирались зеленые полосы лугов и полей. То и дело Тирант видел среди пышной зелени черные пятна – пепелища, следы набегов. У него сжималось сердце при мысли о том, как близко к Константинополю подходили турки и как велика их наглость.
Раз десять, если не больше, вдали и вблизи виднелись маленькие городки и селения, которые выглядели совершенно беззащитными. И люди в этих городках махали руками и платками проезжающей мимо армии, но в самой армии, как казалось, этого даже не замечали.
Солнце поднималось все выше, дышать становилось все труднее, но, по счастью, у каждого во фляге имелось довольно воды, так что никто не испытывал страданий от жажды.
И вдруг Тирант понял, что уже несколько часов кряду не вспоминал Кармезину. Мысль эта была настолько ошеломляющей, что он покачнулся в седле и закрыл глаза, как от сильной боли.
И он поклялся, что не позволит себе взглянуть на Кармезину до тех пор, пока опасность для нее, столицы и всей империи не минует.
Охваченный пылким желанием приблизить этот миг, Тирант снова погнал коня вперед и скоро оказался в голове колонны.
Герцог де Пера приблизился к севастократору. Издалека герцога де Пера можно было бы принять за молодого человека, так ловко сидел он в седле и так хороша была на нем кольчуга; тяжелый доспех он, вопреки приказанию севастократора, вез в сетках, притороченных к седлам других своих лошадей.
– Весьма неосмотрительно с вашей стороны так разоружиться, – сказал ему Тирант.
Герцог де Пера возразил:
– До Пелидаса еще полдня пути, и готов поклясться, что мы не встретим здесь турок. Я знаю этот коварный народ: они всей силой наваливаются на какой-либо городок и сидят под его стенами, пока ворота не откроются и отчаявшиеся жители не сдадутся на их милость.
– Да только никакой милости от турок ждать не приходится! – сквозь зубы проговорил Тирант.
Герцог де Пера кивнул:
– Совершенно с вами согласен, да только я хотел сказать нечто иное: пока Пелидас держится, турки все будут там. А вот когда город падет – тогда они и рассыплются по стране, точно стая ос, и начнут жалить все, что попадется им на пути.
Тирант ощущал в словах герцога де Пера правоту. Было очевидно, что немолодой рыцарь говорит о вещах, ему хорошо известных.
– Если честно, герцог, я попросту боюсь, – признался севастократор.
– Что вы такое говорите? – Герцог вскинул голову, готовый рассмеяться.
– Да, боюсь, – отважно повторил Тирант. – Если бы я дал обет проделать весь этот путь в одиночестве и нагим, в одной рубашке, – из любви к даме или ради того, чтобы подтвердить мою смелость, – в таком случае я бы, конечно, не испугался. Пусть хоть полчища турок стояли бы на моем пути, я бы не колебался ни мгновения! Но сейчас от моих решений зависит участь целой армии, не говоря уж о…
– О ее высочестве? – перебил герцог де Пера и улыбнулся весьма неприятно.
Тирант густо покраснел, но глаз не опустил. Герцог де Пера смотрел на молодого человека с сожалением. В самой глубине души герцога шевелилась зависть, ибо Тирант был очень хорош собой, и даже темные круги под нижними веками не портили его. «Проклятье, – подумал герцог де Пера, рассматривая Тиранта так, словно созерцал картину или статую, – это все молодость. Густые ресницы – свидетельство невинности; потом они станут куда реже. Нос длинноват – хоть это хорошо. Молодость, проклятая скоротечная молодость! То, что в старости обернется впалостью щек, сейчас две прехорошенькие ямочки, одна поменьше, другая поглубже. От одних только ямочек растает сердце любой девицы… И как он, с такой-то наружностью, решился командовать армией?»
Герцог приблизился к севастократору вплотную и коснулся его плеча:
– Берегитесь, севастократор, ибо вы не знаете всех интриг и тайн нашего двора!
– Меня уже не раз предупреждали о герцоге Македонском, – сказал Тирант. – И все, что я узнал о нем впоследствии, лишь подтвердило изначальные слухи. В деле под Пелидасом он повел себя как человек крайне неосмотрительный, если не сказать хуже.
– Я тоже не люблю герцога Македонского, – медленно проговорил герцог де Пера, – однако совсем не по той причине, которую вы могли бы предположить.
Тирант насторожился:
– Разве не довольно того, что он ведет себя как предатель?
Герцог де Пера покачал головой:
– Когда герцог Македонский овдовел, он задумал жениться на принцессе, чтобы унаследовать трон империи. – Герцог де Пера усмехнулся, увидев, какое лицо сделалось у Тиранта. – Вы не знали?
Тирант стиснул зубы и промолчал. Это стоило ему немалых усилий.
– Что ж, я тоже имею виды на принцессу, – продолжал герцог де Пера спокойным тоном. – Я никогда не был женат и, смею надеяться, еще могу иметь детей. Кармезина добра и красива, но главное – чрезвычайно разумна. Я всерьез надеялся на супружество с нею. Для меня это было бы наилучшим исходом, да и для нее, полагаю, не слишком дурным. Поэтому-то мы с герцогом Македонским и ненавидим друг друга.
– Пустое! – вырвалось у Тиранта.
– Простите, я вас не понял, – вежливо произнес герцог де Пера.
– Она никогда не согласится на брак без любви, – сказал Тирант. – Я это точно знаю. Она так благородна, что не захочет предать свое сердце. – Он стиснул кулаки и замолчал, боясь проговориться окончательно.
– Я ваш друг, – заверил его герцог де Пера. – С моей стороны можете не опасаться удара в спину.
– Благодарю вас, – прошептал Тирант.
Герцог де Пера улыбнулся одними уголками губ:
– Так мне будет дозволено и впредь не надевать кольчугу, севастократор? Или вы распорядитесь, чтобы я немедленно вам подчинился?
– Видит Бог, я не хочу, чтобы подчинялись лично мне! – с горечью произнес Тирант. – Я думаю лишь об армии его величества и о врагах его величества. Если вы считаете, герцог, что вам не обязательно надевать доспех, как я могу принудить вас? Но допустив послабление для вас, я вынужден буду объявить о моей слабости, и солдаты перестанут меня слушаться. Поэтому прошу вас, подчинитесь – не мне, но необходимости.
Герцог де Пера внимательно посмотрел на Тиранта и, не сказав больше ни слова, отъехал прочь. Вскоре Тирант уже видел, как тот облачается в доспехи.
До Пелидаса оставалось не более полутора лье. Солнце садилось, и прохлада вдруг хлынула из-за горизонта, остужая разгоряченные за день лица.
Тирант вспоминал все, о чем говорилось на совете у императора, и все, что он увидел нарисованным на карте, и думал о своих дальнейших действиях под Пелидасом. Меньше всего на свете ему хотелось бы сейчас повторить ошибки герцога Македонского. Не хватало еще, чтобы Тиранта Белого сочли глупцом или трусом!
«Следует, – размышлял Тирант, – подойти к городу, но не приближаться слишком, чтобы турки не заметили нас раньше времени. В полулье мы остановимся и дождемся темноты. Я прикажу не разбивать лагеря и не спешиваться, но быть готовыми выступить в любой момент. Ведь никогда не следует забывать и о том, что близость неприятеля делает неожиданную стычку весьма возможной. Поэтому на сей раз никто не станет роптать на жестокость командующего. Напротив, все будут превозносить севастократора за предусмотрительность!
А под покровом ночи мы тайно проберемся мимо турецкого лагеря и проникнем за стены. Таким образом мы доставим осажденным продовольствие, и все они воспрянут духом. А наутро мы откроем ворота, выйдем из Пелидаса и нападем на турок. Мы отбросим их к реке и дадим им последний бой. Те, кто не будет убит, утонут…»
План этот показался ему наиболее разумным и достойным. Тирант придержал коня, чтобы переговорить с графом де Сен-Жорди и герцогом де Пера – этим двум сеньорам он доверял больше, чем остальным. Диафеб сопровождал кузена повсюду, но держался так молчаливо, что Тирант даже не оборачивался к нему, как будто совершенно о нем позабыл.
Герцог де Пера и граф де Сен-Жорди приблизились к севастократору и поинтересовались, для чего он их вызвал.
– Ибо, насколько нам показалось, севастократор и сам в состоянии принимать решения, ни с кем не советуясь, – добавил герцог де Пера немного язвительно.
Тирант был так утомлен заботами и трудностями минувшего дня, что даже не обратил внимания на колкость этих слов. Он заговорил сразу о том, что его беспокоило:
– Я предполагаю войти в город, чтобы помочь осажденным. Но сперва следует разведать обстановку.
– Разведка никогда не бывала лишней, – согласился герцог де Пера, – однако для чего входить в город?
– Разве мы прибыли сюда не для того, чтобы помочь осажденным? – удивился Тирант. – Полагаю, неожиданное прибытие подкрепления может решить дело.
– Пелидас окружен, – сказал герцог де Пера. – Есть только один способ проникнуть за его стены – прорваться с боем. Но это было бы сущим безумием.
– К тому же в Пелидасе заканчиваются припасы, – добавил граф де Сен-Жорди. – Жители не обрадуются лишним ртам!
Тирант повернулся в его сторону:
– Да, припасы заканчиваются – поэтому мы и везем с собой эти груженые телеги!
– Вы намерены незаметно пройти сквозь расположение турок да еще протащить с собой обоз? – изумился граф де Сен-Жорди.
– Да, – сказал Тирант. – А что вас в этом так смущает?
– Только то, что это невозможно, – ответил граф де Сен-Жорди.
– В таком случае знайте, что я намерен совершить то, чего не совершал прежде ни один полководец и ни один севастократор.
Граф де Сен-Жорди пожал плечами. Тирант, сильно задетый его неверием, продолжал с жаром:
– Я все обдумал в ту бессонную ночь, когда, не снимая доспеха, изучал карты, которые дал мне его величество император. Мы дождемся темноты и тогда двинемся к городу как можно тише. Во мраке нам хорошо будет видно, где наибольшее скопление врага, ибо там будет гореть больше всего костров. Но мы подберемся к тем городским воротам, где не будет турок.
– Да с чего вы взяли, сеньор, будто в Пелидасе найдутся такие ворота? – осведомился граф де Сен-Жорди.
– С того, что ни один здравомыслящий неприятель не захочет стоять под воротами, откуда на них валится горящая пакля и льется раскаленное масло. Кроме того, они наверняка избегают разбивать шатры в пределах досягаемости бомбард, установленных на стенах.
– Я предлагаю, – раздался спокойный голос герцога де Пера, – последовать совету севастократора и для начала отправить разведчика. Сообразно тому, какие сведения он нам принесет, и будем действовать.
Диафеб восхитился трезвомыслием герцога де Пера и сразу же выступил вперед.
– Отлично! – воскликнул он. – Дозвольте мне, кузен, выезжать немедленно!
– Нет, – сказал Тирант. – Такое важное дело я не могу доверить никому, кроме себя самого. К тому же оно сопряжено с большим риском. Я сочту для себя позором, если отправлю на верную смерть кого-либо другого, властительного сеньора, простого рыцаря или же простолюдина. А наемникам я не доверяю. И если мне суждено погибнуть, я умру с честью.
– Много ли пользы нам будет от мертвого севастократора? – с жаром возразил Диафеб.
С легкой усмешкой герцог де Пера качнул головой, давая Диафебу понять, что спорить здесь бесполезно и лучше уступить. И Диафеб, потупившись, замолчал.
А Тирант преспокойно добавил:
– К тому же мне известно – и из книг, и по опыту, – как опасны бывают неправильно понятые сведения. Поэтому будет лучше, если я погляжу на мир собственными глазами.
Когда Тирант отъехал от расположения своих войск, он увидел, что один рыцарь следует за ним. Тирант придержал коня, чтобы дать тому возможность догнать его. Едва рыцарь поравнялся с Тирантом, севастократор спросил его:
– Скажите мне, сеньор, кто вы и почему решились поехать со мной? Я, кажется, ясно дал понять, что отправляюсь один.
– Ах, ваша милость! – воскликнул тот, снимая шлем. – Я ведь и прежде служил вам в качестве проводника, так не прогоняйте меня от себя. Я покажу вам самые удобные подходы к городу, так что ни одна турецкая каналья, даже с кошачьими глазами, способными видеть в темноте, вас не углядит.
– Паж Сверчок! – удивился Тирант. – Как ты здесь оказался? Я ведь приказывал всем пажам оставаться в Константинополе.
– Ах, браните меня, ваша милость, и даже побейте, если вам охота, только не отсылайте прочь! Я взял чужой доспех и незамеченным ехал все это время, держась поблизости от вас, думая быть вам полезным, – признался Сверчок и скромно опустил глаза. – Я хочу поскорее стать рыцарем.
– У тебя есть еще какая-то тайна, которую я не должен знать? – спросил Тирант нарочито строгим тоном.
– Никакой…
– Что ж, я не прогоню тебя, – сказал Тирант. – Показывай мне незаметную дорогу.
Вдвоем они пробрались к городу и увидели неисчислимое множество врагов, клубившихся возле стен. И сколько видел глаз, по полям и лугам горели костры. Однако кольцо осады не было сплошным и плотным, как стена, и Тирант немало подивился этому.
Он сказал простодушно:
– Я прежде думал, что если кто осаждает город, то окружает его так, чтобы и мышь не проскочила наружу.
Паж Сверчок не был ни графом, ни герцогом и потому даже втайне не стал смеяться над неосведомленностью Тиранта, а вместо этого объяснил:
– Это только кажется, что сквозь расположение турок можно пройти, подобно тому, как мелкий песок проходит сквозь редкое сито. Нет, на самом деле турки повсюду и сторожат каждую дорогу, каждые ворота, каждый проход и лазейку. И если кто-нибудь каким-то чудом и выберется из города, он все равно угодит к ним в руки, ибо враги здесь повсюду, и это настоящее чудо Божьей Матери, мой господин, что нас с вами еще не схватили.
– Полагаю, этому чуду немало помогло твое умение прятаться, – возразил Тирант, – и твое знание местности.
Паж Сверчок ничего не ответил, и в полумраке даже не было заметно, покраснел ли он от похвалы.
А Тирант развернул коня и вернулся к своей армии. Он не стал ничего рассказывать ни герцогу де Пера, ни графу де Сен-Жорди, ни другим сеньорам, а просто приказал останавливаться для ночлега и отдыхать – но так, чтобы в любое мгновение быть готовыми к жаркой схватке.
Люди настолько утомились, что попросту улеглись на землю, не в силах больше пошевелиться, и многие в ту ночь даже не стали разводить костров. Но Тирант не спал и обходил свой лагерь, предлагая угощение всем, кто не спал и мучился от голода.
На краткий страшный миг севастократора охватило сомнение, и он как будто начал падать в пропасть: не вышло бы так, что он привел всех этих доблестных воинов в ловушку, где они и погибнут. Но затем он отринул все лишние мысли и продолжил объезжать и обходить лагерь, подбадривая и угощая своих людей.
В конце концов усталость взяла верх. Диафеб сумел уговорить Тиранта поспать хотя бы несколько часов. Он торжественно поклялся, что сам даже век не сомкнет и будет следить за порядком в лагере, пока севастократор отдыхает.
После этого Тирант предоставил Диафебу и Богу все заботы о наступающей ночи, а сам заснул прямо там, где сморил его сон.
* * *
Он пробудился вскоре после рассвета и в первые несколько минут не мог понять, где находится и что с ним происходит. Слабый утренний свет сочился сквозь шелк шатра, на боку медного кувшина горел маленький блик.
«Пелидас, – вспомнил Тирант. – Вчера мы подошли к Пелидасу. Турки уже наверняка заметили нас…»
Он вскочил с постели, сна как не бывало.
– Диафеб! – позвал Тирант. – Сверчок!
Но ни один из тех, кого он окликал, почему-то не появлялся. Тирант в одной рубахе выбрался из постели.
В шатре все было навалено в полном беспорядке – оружие, доспехи, сундучок с картами, сложенный походный стол, одеяла и плащи. Возле порога Тирант споткнулся о какой-то сверток. Груда тряпья пошевелилась, села и оказалась Сверчком.
– А, вот ты где! – сказал ему Тирант. – Подай мне умыться и одеться да помоги с доспехом. Не знаю, кто снял с меня доспех и кольчугу, да и допытываться не стану, ибо если мне станет известна истина, я тотчас прикажу повесить виновного! Я уверен, что турки уже выслали своих лазутчиков, чтобы выяснить подробности насчет нашего войска: много ли нас и готовы ли мы к битве.
Сверчок охотно исполнил все, что ему было приказано, и оделся сам, готовый сопровождать Тиранта куда угодно, хоть в самое адское пекло.
Для начала Тирант вместе со Сверчком верхом поехал глухими тропами в расположение турецких войск. Севастократор хотел еще раз хорошенько все высмотреть и понять, что и где происходит.
Сверчок действительно знал эту местность. Но когда Тирант спросил его, кем были его родители и как получилось, что он, Сверчок, прошел всеми здешними тропами и не по одному разу (это было очевидно), Сверчок сильно смутился и отказался отвечать.
Впрочем, этот юноша оказывал Тиранту такую большую услугу, что севастократор не стал настаивать на ответе, что не преминул бы сделать в любом другом случае.
Сверчок вывел Тиранта незаметно почти к самому лагерю Великого Турка. Они могли обонять запах мяса, которое варилось в этом лагере, и Сверчок даже чихнул несколько раз, когда дым горящих костров попадал ему в ноздри и «щекотал мозг», по его собственному выражению.
И когда Тирант из своего укрытия увидел, какое великое множество врагов собралось в лагере, ему сделалось не по себе. Но он не показал виду и предложил Сверчку обойти весь лагерь кругом.
Они двинулись с того места, где прятались, и, скрываясь в густой роще, подобрались к одному селению. Там вовсю шло сражение. В этом сражении принимала участие лишь малая часть турок, но и столь небольшого числа неприятелей было довольно, чтобы внести смятение в ряды защитников селения и заставить их напрягать все силы для обороны.
Жители городка в большой спешке возвели земляные насыпи, укрепив таким образом башни и стены своей крепости. Турки же подкатили под стены несколько бомбард и неустанно обстреливали городок. По счастью, ядра застревали в земле и не причиняли крепостным сооружениям большого вреда. Но Тирант видел, что турки лишь забавляются этой осадой, а когда они решат пойти на штурм, то городок не устоит и участь его жителей будет ужасной.
– Нам нужно торопиться, – сказал севастократор своему спутнику. – Я не желаю больше потерять ни одного человека из числа христиан, если с Божьей помощью это будет возможно.
Он еще раз осмотрел лагерь турок с их шатрами и разгуливающими повсюду всадниками. Они казались праздными, но на самом деле в любое мгновение готовы были схватиться за копье и броситься в бой. Именно такой готовности хотел севастократор добиться от своего войска, но преуспевал в этом пока что гораздо хуже, нежели Великий Турок.
Обратно к лагерю христиан Сверчок вел Тиранта другой дорогой, за что севастократор был ему благодарен, поскольку по пути они могли осмотреться еще лучше.
У Тиранта поднялось настроение. Одно дело – слышать о несметных полчищах врага, и совсем другое дело – их увидеть. Трус пугается, когда его взору предстает то, что звучало страшно в рассказах; храбрец же, напротив, чувствует успокоение. И Тирант понял, что действительно является храбрецом. «Это кстати, – подумал он, – потому что, будь я трусом, мне пришлось бы потратить немало сил на преодоление собственной трусости, а так я сберегу эти силы и употреблю их в бою с большей пользой».
