Текст книги "Византийская принцесса"
Автор книги: Елена Хаецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Сверчок, глядя на то, как развеселился его господин, и сам воспрял духом. Тирант даже засмеялся.
– Красивые у Великого Турка шатры, – сказал Сверчок. – Внутри цветного шатра свет как на празднике. Пусть снаружи хоть дождь, хоть буря – а в таком шатре как будто светит солнышко и стоит радуга.
– Должно быть, тебе нечасто приходится бывать внутри подобных шатров, если ты до сих пор дивишься этому! – заметил Тирант.
– Иной человек не устает дивиться и тому, что вошло у него в привычку, – возразил Сверчок. – К примеру, влюбленный никогда не устает созерцать лицо возлюбленной, хотя и видится с нею ежедневно…
Тирант нахмурился, потому что боялся сейчас погружаться в мечты о Кармезине.
– Ты еще молод и весьма глуп, если смеешь рассуждать со мной о таких вещах, – сказал севастократор.
Сверчок вдруг схватил его за руку.
– Да как ты смеешь!.. – вскрикнул Тирант.
– Ваша милость, тише! – прошептал Сверчок и указал рукой вперед.
Тирант поглядел в том направлении и замер. На дороге, внимательно осматриваясь по сторонам, стояли турки – человек пять.
– Дозор, – одними губами выговорил Сверчок.
– Ты знаешь другой путь? – спросил Тирант еле слышно.
Сверчок кивнул и свернул в густую чащу. Некоторое время они ехали молча. Ветки рвали на Тиранте одежду и несколько раз цепляли рубашку Кармезины, которую он носил поверх доспеха. И Тиранту казалось, что даже ветки в этом лесу сговорились против него и норовят отобрать у него самое дорогое из имущества.
Сверчок, склоняясь в седле так низко, что щека его прикасалась к лошадиной шее, уверенно продвигался вперед. Тирант решил во всем положиться на своего проводника. Сверчок уже не раз доказывал ему свою преданность и осведомленность.
В роще было очень темно, а вся земля была усыпана старыми листьями, которые заглушали шаги – это было весьма кстати. Так оба разведчика миновали турецкий патруль и затем снова выбрались на мощеную дорогу. Тогда они погнали коней галопом и вскоре были уже в лагере.
Перед палаткой командующего толпились солдаты. Тирант остановил коня и заговорил с ними:
– Подойдите ко мне поближе, друзья мои! Мы только что ездили в расположение турок и смотрели, что там у них происходит. Многое мы увидели, но далеко не все еще нам известно, поэтому я подумал: неплохо бы порасспросить об этом самих турок. Когда мы возвращались, то видели пятерых в дозоре. Может быть, найдется какой-нибудь храбрец, который захватит их в плен и доставит мне? Я бы дал неплохую награду за каждую говорящую голову!
В толпе заволновались, и кто-то выкрикнул:
– А сколько?
Не раздумывая, Тирант ответил:
– За живого турка – пятьсот дукатов!
– А за мертвого? – не унимался солдат. Уж очень ему хотелось и досаду на турок излить, и заработать на этом добром деле.
– Поскольку мертвый турок нам будет менее полезен, нежели говорящий, – сказал Тирант, – то за него я дам только триста.
И с этим он отправился к себе в шатер, чтобы умыть лицо и выпить воды. А Сверчок убежал туда еще раньше, чтобы приготовить все для севастократора.
В шатре все было прибрано и разложено по углам, так что теперь находиться в этом жилище стало чрезвычайно приятно.
Диафеб встретил кузена с радостью, и видно было, как он соскучился и желает поговорить по душам; но севастократор приветствовал его рассеянно и за обедом плохо ел, так что в конце концов Диафеб забеспокоился:
– Что это с вами, брат? Я и не упомню случая, чтобы когда-либо вы лишались аппетита, и даже сильная любовь, кажется, не в состоянии была выбить столовый нож из вашей руки!
Тирант скрипнул зубами, но все же ответил:
– Мне не хочется есть.
– Вы дурно себя чувствуете? – Диафеб перестал жевать и воззрился на Тиранта с настоящей тревогой. – Вы бледны, кузен, и глаза у вас стали совсем белые, а ведь были голубыми. Дурной признак!
– Никогда они не были у меня голубыми, – возразил Тирант. – Они у меня сероватые с крохотными желтыми точками вокруг зрачка, что является признаком благородства и красоты.
– Да бросьте вы, они всегда у вас были голубыми.
– Говорят вам, ничего подобного! – рассердился Тирант. – Охота вам дразнить меня!
Диафеб пожал плечами и, не прибавив больше ни слова, покончил с куропаткой, которая лежала перед ним на тарелке совершенно беспомощная.
Тирант же, почти не притронувшись к обеду, довольствовался большим бокалом разбавленного вина. И, утолив жажду, вышел.
Он поднялся на холм посреди лагеря и в который раз внимательно осмотрел городские укрепления. Об этом севастократор имел беседу с некоторыми рыцарями. Многие держались того мнения, что надлежит дать туркам большое сражение и разом покончить с ними, поскольку для несчастных горожан сидеть в осаде совершенно невыносимо.
Тирант слушал все их рассуждения, но почти ничего не говорил в ответ. Он не хотел попасть впросак каким-нибудь неуместным замечанием. И среди рыцарей и сеньоров, что пришли под стены Пелидаса вместе с Тирантом, укоренилось мнение, что севастократор человек отважный, глубокомысленный и немногословный. С таким военачальником нетрудно будет одержать победу. Кроме того, удивительным казалось им то, как тщательно он одет и чисто умыт, несмотря на тяготы военного похода. И даже женская рубашка вместо гербовой котты, которую Тирант носил поверх доспеха, не вызывала ни у кого насмешливой улыбки.
Впрочем, Тирант даже не подозревал о том, какое впечатление производит он на людей, так глубоко он был озабочен тем, чтобы снять осаду с Пелидаса и освободить все захваченные турками земли.
Наконец к нему подбежал один солдат и сообщил, что вернулись охотники и что они привели троих пленных турок. «А четвертый прибыл верхом на копье, и притом не весь, а только в виде одной головы».
Тирант поблагодарил за доброе известие и поспешил туда, где ожидали его охотники с добычей. Турки выглядели угрюмыми и чумазыми, особенно один, у которого кровь текла из носа. Отрубленная голова глядела с копья стеклянными глазами, ее рот был приоткрыт и изгибался книзу, как бы кривясь в гримасе отвращения.
– Мы увидели их там, где вы и указали, ваша милость, – сказал один из охотников, верзила с хитрыми глазами. – Они бродили там, высматривая, нет ли для них легкой поживы, а заодно и выслеживая христианских рыцарей. Затем они захотели пить и отправились к одному источнику. Мы выждали, чтобы они наполнили свои животы водой – это помешало им быстро бежать, когда мы набросились на них из засады. Но один все-таки пытался удрать, да без толку – арбалетная стрела летит быстрее.
Севастократор кивнул охотникам и спросил:
– Итак, по-вашему, сколько денег я вам должен?
– Помилуйте, – протянул другой охотник, опуская глаза, – да разве можно нам брать деньги за то, что сделано по велению сердца? Но коль скоро вы обещали заплатить за пленных, то отвечу прямо: мы должны бы получить с вас тысячу восемьсот дукатов. А получили бы две тысячи, не будь этот негодяй столь расторопным!
– Хорошо, – сказал Тирант, – я выдам две тысячи, как если бы и четвертый остался жив! И еще я приглашаю вас за свой стол и прошу вас оказать мне любезность и отужинать со мной, в обществе графов, герцогов и маркизов!
– Да уж, – сказали охотники, – вы человек необыкновенный, и никогда в империи не бывало столь удивительного севастократора!
* * *
Пленников допрашивали недолго; они немногое могли добавить к тому, что выяснил Тирант.
– Пусть скажут, много ли неприятеля подошло под стены Пелидаса, – требовал севастократор.
Толмач передавал его вопрос на турецком наречии; пленники переглядывались, угрюмо сверкая глазами, и потом один из них что-то отвечал. Говорил он долго и с жаром, и толмач, внимательно выслушав, передавал севастократору:
– Болтают, будто их много.
– Что еще они говорят? – допытывался Тирант.
– Только это, – пожал плечами толмач.
– Как же так? – удивился Тирант. – Они столько всего сказали!
– Только это.
– Я прикажу пытать не только их, но и тебя! – вскипел Тирант. – Как ты можешь лгать мне с такой наглостью? Или ты предатель и заодно с этими псами?
– Вы знаете все, что они сказали, – упрямо повторил толмач.
Тирант повернулся к герцогу де Пера, и тот посоветовал:
– Пусть толмач переведет вам все дословно.
Тирант вдруг понял, что герцог де Пера разбирается в турецком наречии. И еще он понял, что герцог действительно на его стороне, но не хочет сейчас делать ничего такого, что повредило бы севастократору в глазах других людей.
И толмач перевел:
– Он говорит: «Нас много-много-много. Нас больше, чем песчинок на дне моря. Нас очень много. Нас так много, что ни один глупый франк не сумеет сосчитать, как нас много. И коль скоро нас так много, то вас по сравнению с нами – немного. О, нас много-много! Тысяча тысяч – вот как нас много!»
И Тирант махнул рукой:
– Вижу я, что напрасно отдал две тысячи дукатов.
А герцог де Пера сказал:
– Их можно продать и отчасти вернуть потраченные деньги.
Тирант улыбнулся:
– Я дарю их вам, потому что мне в этой войне ничего не нужно, кроме отавы; и сражаюсь я не ради богатства, но ради того, чтобы завоевать спокойствие, мир и процветание для Константинополя.
– Хорошо, – согласился герцог де Пера. И обратился к пленникам, заговорив с ними по-турецки.
* * *
К вечеру, когда все в греческой армии отдохнули после ужина, Тирант отдал приказание по войску – вооружаться, надевать доспехи и сделать лошадей.
– Потому что нам надлежит выступить, едва стемнеет, – объяснил он.
После всего, что происходило во время перехода к Пелидасу, и того, что случилось возле самого Пелидаса, ни у кого уже не возникало сомнений в правоте севастократора и в том, что он сумеет разгромить турок наилучшим образом. И потому все охотно ему повиновались и выстроились для марша. За этим войском, по распоряжению Тиранта, следовала еще тысяча человек, и эти люди вели с собой кобыл, которых взяли в Вальбонской долине.
И вот, приближаясь к туркам, Тирант велел войску остановиться и вывести вперед кобылиц. Пастухи верхом на лошадях погнали кобыл, так что те ворвались в лагерь турок, и поднялась там такая суматоха, какой еще не видывали.
Перепуганные кобылицы налетали на шатры и срывали их, они бились и топтали пеших воинов, которые бросались им наперерез. Все жеребцы, бывшие с турками, учуяли кобыл и обезумели. Одни брыкались, разбивая черепа подбегавших к ним людей; другие рвались вперед так сильно, что обрывали веревки или выдергивали из земли колья, к которым эти веревки крепились, и вместе с кольями бежали по лагерю.
Увидев, что вытворяют кони, турецкие воины принялись носиться вокруг, но чем больше они пытались водворить порядок, тем больше нарастал беспорядок. И поскольку дело происходило поздним вечером, разглядеть толком, что творится, оказалось трудно. Многие уже отходили ко сну и теперь выбегали из палаток безоружными.
– Пора! – громовым голосом прокричал Тирант и помчался вперед во главе своих войск.
Как небесный гром, набросились христианские воины на турок и принялись рубить их мечами и колоть копьями. И поскольку турки совершенно не были готовы к нападению, то бесчисленное множество их полегло во время этого первого натиска.
Проходя сквозь вражеский лагерь, как игла сквозь ткань, Тирант думал: «Теперь их уже не много-много-много, а просто много; а с таким количеством неприятеля мы уже в состоянии справиться».
Мечом он отсек руку какому-то отчаянному малому, который попытался стащить его с седла, а потом, развернувшись, нанес еще несколько ударов врагам, подобравшимся к нему сзади.
Паж Сверчок стрелял из арбалета и уложил с десяток нападавших. И Диафеб Мунтальский тоже отличился в этом бою, ловко орудуя копьем и призывая на помощь святого Георгия.
Разгром был полный. Великий Турок выскочил из своего шатра в одних спущенных штанах. Слуга подвел к нему коня, и едва только Великий Турок вскочил в седло, как слуга этот упал с разможженной головой. Великий Турок ударил коня пятками и помчался прочь, сверкая голой задницей. К несчастью, Тирант этого не видел, иначе он бы очень посмеялся.
Лишь немногие турки оказались в состоянии сопротивляться, и они сражались доблестно, так что христианским рыцарям пришлось пролить немало крови, прежде чем победа стала полной и окончательной. Часть уцелевших во время резни турок бежала по дороге, направляясь к горам; большинство искало спасения в той самой плодородной долине, по которой недавно проезжал со своей армией севастократор.
Тирант и не думал останавливать преследование. Он помнил о том, какие неисчислимые беды принесли турки в Византию, поэтому приказал рубить и колоть до тех пор, пока последний из врагов не погибнет или не бежит из Византии. В ярком свете луны мчались по пшеничным полям турки. Как тени, носились лошади без всадников. Волны колосьев и травы колыхались вокруг беглецов, закрывая им обзор, и они ничего не видели, кроме сероватых в лунном свете растений, и мчались вслепую, пока вдруг не вырастала перед ними черная фигура на коне и не вспыхивал над головой меч. Множество темных проплешин зияло на полях там, где остались лежать мертвые тела.
Никому не давали пощады, даже безоружным и тем, кто хотел сдаться в плен. Тирант нарочно отправил в долину греческих рыцарей, потому что знал – от них ни один враг не дождется милости. И еще потому, что севастократор вполне доверял греческим рыцарям, которых возглавлял герцог де Пера, и не опасался оставлять их без пригляда.
Сам же севастократор вместе с наемниками преследовал тех врагов, которые избрали своим убежищем горы. Этот путь был гораздо опаснее, а кроме того, существовала вероятность, что наемники, соблазнившись выгодой, захотят оставить турок в живых и обратить пленников в деньги. Поэтому севастократор решил приглядывать за этими солдатами.
Горная дорога была короче, нежели та, что шла через долину, но зато и труднее. Преследователи карабкались вслед за беглецами в горы, и скоро путь им преградила река, не слишком широкая, однако протекающая по дну очень глубокого ущелья.
Через реку был переброшен мост. Когда Тирант со своим отрядом приблизился к мосту, часть врагов во главе с Великим Турком уже перебралась на противоположный берег. Прочие оставались еще на том же берегу, что и Тирант.
Увидев, какая опасность грозит ему со стороны христианского воинства, Великий Турок не задумывался ни на мгновение и тотчас приказал разрушить мост. И это было сделано, так что врага, находившиеся подле Великого Турка, спаслись, те, что были на мосту, упали в пропасть, а прочие очутились в окружении, и десятка два их были зарублены. Остальных Тирант велел пощадить, пренебрегая своим же собственным распоряжением пленных не брать.
Потому что, когда мост обрушился в пропасть и Великий Турок с хохотом умчался прочь, в сокрывшие его горы, что-то надорвалось в душе Тиранта, и он понял, что не в силах больше увидеть сегодня ни одну смерть.
Впрочем, и в долине не все турки оказались убитыми, так что в конце концов собралась довольно внушительная колонна пленных. И их Тирант велел привести в город Пелидас.
Они прошли через разгромленный лагерь турок и в свете факелов увидели множество наваленных горами трупов, сорванные и изрубленные шатры, переломанные телеги и разбросанные костры с опрокинутыми котлами.
При виде растоптанной еды Тиранта вдруг затошнило, и он поскорее уехал из лагеря.
В Пелидасе никто не спал; там горели огни, и слышны были громкие голоса. Небо уже посветлело, на горизонте появилась бледно-золотая полоса; ночь миновала незаметно.
В серых рассветных сумерках со стен Пелидаса люди увидели штандарты императора. Что тут началось! Ворота раскрылись, и навстречу Тиранту повалила радостная толпа. Севастократора и все его войско жители Пелидаса настигли неподалеку от разгромленного турецкого лагеря, и там состоялась радостная встреча.
Тирант покачивался в седле, а его со всех сторон окружали бледные, заплаканные лица, на которых сияли улыбки. Отовсюду к севастократору тянулись руки. Он не отталкивал их и не останавливал коня, просто ехал сквозь толпу, как будто шел против сильного течения по дну реки.
Диафеб же поднял к себе в седло красивую девицу и, обняв ее одной рукой, поцеловал. Девица, ласкаясь к нему, призналась:
– Мы очень перепугались, господин мой!
– Разве мы так страшны? – спросил Диафеб. И тут же пригорюнился: – Я, должно быть, страшен – вот и мой брат севастократор так утверждает.
– Севастократор – ваш брат? – пуще прежнего испугалась девица.
– Да, но я-то никакой не полководец и не севастократор, я всего лишь его брат, к тому же двоюродный, так что нет нужды меня бояться, – заверил Диафеб. – Ибо я так же прост, как и любой из пейзан, с которыми ты привыкла толковать на самые разные темы.
Девица глянула на него недоуменно и принялась рассказывать:
– Ближе к полуночи мы вдруг услыхали из лагеря турок страшные крики. Кругом трубили в рожки, ржали лошади, надрывались люди, и по их голосу понятно было, что их убивают. Но кто убивает и кого – этого мы в темноте не разглядели. И нас охватила великая паника. И тут пришел герцог Македонский, на которого была вся наша надежда…
– Несчастный трус! – бросил Диафеб презрительно. – Ни один пейзанин тебе не расскажет этого, добрая девица, в силу своего невежества; так что послушай теперь человека, читавшего книги: в крови трусов не хватает красной желчи, отчего она не густо-красна, как подобает всякой драгоценной влаге, а имеет желтоватый оттенок. Вот почему трусов называют желтопузыми. И герцог Македонский – из таких. И когда-нибудь мы в этом убедимся, достаточно будет лишь пустить ему кровь, как он того заслуживает.
Девица немного помолчала, чтобы рыцарь понял, что она с почтением запоминает его слова. А затем вернулась к своему рассказу:
– …И вот пришел герцог Македонский, в полном доспехе и при оружии, и велел всем нам вооружаться и готовиться, ибо, судя по всему, настал наш смертный час. И близится последняя битва, в которой нас ожидает гибель.
– И вы поверили?
– Герцог Македонский был нашей опорой, он возглавлял нашу оборону – как мы могли не поверить ему? – возразила девица. – Я тоже вооружилась, смотрите! – Она показала Диафебу маленький кухонный нож.
Диафеб тут же расцеловал ее в щеки и глаза.
Девица сказала со смешком:
– И каково же было наше удивление, когда крики продолжались, но на город никто не напал, а напротив – явились штандарты императора!
Она вся затряслась от смеха, а по ее щекам покатились крупные слезы.
И тут мимо колонны победителей промчался гонец. Он быстро догонял Тиранта, что-то выкрикивая на скаку.
Тирант остановился. Гонец сказал ему несколько слов, после чего Тирант поднял руку и велел пажу Сверчку трубить общий сбор.
Войско начало разворачиваться.
Диафеб опустил девицу на землю.
– Прощай! – сказал он ей, давая шпоры коню и настигая Тиранта.
– Великий Турок закрепился на горе в полутора лье от Пелидаса, – объявил Тирант, предупреждая вопрос. Усталости и расслабленности, от которой севастократор мерно качался в седле, как не бывало. – Его нужно выбить оттуда, иначе он предпримет новую попытку осадить город. Мы отправляемся туда.
– Прямо сейчас? – поразился Диафеб.
Герцог де Пера приблизился к братьям и, к немалому удивлению Диафеба, поддержал Тиранта.
– Севастократор прав, – сказал герцог де Пера. – Нельзя давать туркам возможности собраться с духом, оправиться от разгрома и дождаться подкрепления. Действовать надо немедленно.
Они рассыпались по долине и, перейдя ее, вернулись к горам. Поскольку мост был разрушен, а наводить новый под обстрелом с горы казалось делом немыслимым, Тирант решил осадить Великого Турка и не позволить тому никаких сношений с внешним миром.
Севастократор разместил свою пехоту у подножия горы, а сам вместе с конницей разбил лагерь неподалеку, в том месте, где Сверчок указал хороший источник воды.
И там Тирант наконец заснул. Он спал, не снимая доспеха и не разжимая пальцев на рукояти меча,
* * *
Тем временем Роберт Македонский вместе со своими людьми покинул укрепления Пелидаса, но вовсе не для того, чтобы присоединиться к севастократору в его осаде; нет, для начала он направился прямиком в разгромленный турецкий лагерь.
Ночью, пока шла резня и повсюду носились взбешенные кони, воины Тиранта не видели всего, что творится в лагере. Но утром, в ярком солнечном свете, глазам герцога Македонского и горожан предстала вся картина в целокупности, и они не знали, чему больше дивиться – обилию трупов или тем сокровищам, что валялись повсюду в грязи.
Таким образом, в лагере турок горожане собрали множество монет, драгоценных камней, украшений и шелковых одежд. Так к добру обернулась их беда: сперва они страдали от голода и всяческих лишений, но в конце концов стали богатыми.
Разумеется, герцог Македонский понимал, что воспользовался плодами чужой победы и что среди соратников севастократора найдутся сеньоры, которые потребуют для себя справедливости. И потому этот трус и предатель велел нести всю добычу в город и хорошо ее там спрятать, а возле ворот Пелидаса выставить стражу. Он приказал стражникам ни под каким видом не пропускать в город ни Тиранта, ни его людей. И только после этого с небольшим войском герцог Македонский направился туда, где уже находился севастократор.
Тиранта разбудил паж Сверчок. Он не позволил это сделать никому другому и даже посмел возражать Диафебу.
– Потому что спросонок севастократор может оказаться очень сердитым, – объяснил он этому сеньору, когда тот хотел войти к кузену и потрясти того за плечо. – И будет лучше, если он случайно обругает или даже ударит меня, нежели вас.
Диафеб сказал:
– Для пажа ты удивительно деликатен; однако тебе следовало бы знать, что наш севастократор даже спросонок или находясь в бреду не в состоянии обругать ни мужчину, ни женщину, ни ребенка, ни монаха, потому что он всегда остается истинным рыцарем.
Выслушав Диафеба, Сверчок просто вошел в шатер и разбудил Тиранта, коснувшись его руки.
– Прибыл гонец, ваша милость. – Он протянул руку, чтобы Тирант мог опереться на него и встать.
Севастократор вышел из шатра, и тотчас дозорный, ожидавший возле входа, доложил ему о каком-то непонятном войске, которое направляется сюда.
– Кто они? – спросил Тирант, встряхиваясь и моргая на ярком солнечном свету.
– Я не сумел их разглядеть как следует, – признался дозорный.
– Хорошо, что ты сразу обо всем доложил, – сказал Тирант. – Ступай и передай всем приказ вооружаться и быть настороже.
И фазу в лагере закипела бурная деятельность. Сеньоры и простые солдаты имели возможность убедиться в том, что севастократор не зря отдает свои приказы: в двух третях, а то и в трех четвертях случаев его распоряжения бывают полностью оправданны; что до четверти, то она так мала по сравнению с целым, что ею можно и пренебречь.
– Как вы думаете, кузен, кто это может быть? – спросил Диафеб.
– Вероятнее всего, турки из других захваченных Великим Турком городов, – ответил Тирант. – Я этого опасался.
Он махнул трубачам, приказывая трубить наступление, и армия двинулась из лагеря навстречу противнику.
Но когда оба отряда сошлись посреди дороги, сеньоры узнали друг друга, и по рядам прокатились радостные крики:
– Это люди из Пелидаса!
– Это герцог Македонский со своими воинами!
– Это наши!
И Тирант первым приблизился к герцогу Македонскому, чтобы приветствовать его. Он спешился и почтительно поклонился тому, кто выдержал почти месячную осаду и претерпел немало страданий.
Но герцог Македонский остался в седле и в ответ на вежливый поклон севастократора лишь слегка кивнул головой.
– Каков злонамеренный каналья! – прошептал герцог де Пера, обращаясь к Диафебу. – Да будь я проклят, если просто скажу ему «здравствуй!» – И он нарочно отвернулся, чтобы не смотреть на герцога Македонского.
Но простые воины и обычные сеньоры радостно приветствовали Тиранта. Каждому хотелось узнать подробности ночной схватки, а больше всего сеньоров из Пелидаса интересовало, каким образом так вышло, что Тирант разбил превосходящие силы турок. Неужели он нашел какой-то хитрый способ побеждать победителей?
Люди из обоих отрядов смешались, повсюду видны были улыбки, воины хлопали друг друга по спине и смеялись. И казалось, что ни у одного из них нет задней мысли, а уж о страже, которую выставили у ворот Пелидаса, дабы не подпускать к награбленной добыче Тиранта, – об этом и вовсе никто сейчас не помышлял.
Слыша про выдумку с кобылами и жеребцами, солдаты весело хохотали и крутили головами. Простые рыцари охотно выказывали глубокое почтение севастократору и целовали его руку.
И так оба отряда добрались до лагеря Тиранта.
Тогда Тирант обратился к герцогу Македонскому, надменно глядевшему поверх голов:
– Если вашей светлости угодно отдохнуть в этом превосходном месте, то я охотно уступлю и прикажу перенести мои шатры куда-нибудь подальше.
– Нет, – сказал герцог Македонский, – мне это не угодно.
– Может быть, вы хотели бы встать лагерем рядом со мной? – продолжал Тирант, мысленно молясь о том, чтобы герцог Македонский отказался. – Мы могли бы объединиться.
– Нет, – повторил его враг, – я не желаю стоять лагерем рядом с вами. Не беспокойтесь обо мне. Я найду превосходное место для стоянки ниже по течению ручья. В конце концов, мы находимся в Византии, здесь моя родина, и я всегда отыщу для себя уютный уголок, в то время как вы – всего лишь пришелец, и для вас найти здесь приют – большое дело. А я почитаю Писание и никогда не изгоняю странников, бездомных, нищих и голодранцев в парчовом платье с чужого плеча.
И, высказавшись таким образом, он развернул коня.
Тирант смотрел ему вслед, приподняв бровь, и на лице севастократора появилась странная улыбка.
– Ну что, – спросил Диафеб, появляясь рядом, как из-под земли, – надеюсь, желтопузый отказался?
– Слава святому Георгию, святому Христофору и святому Харитону! – сказал Тирант с чувством. – Впрочем, нужно будет позлить его еще и пригласить на обед. Отправим Сверчка – полагаю, он достаточно хорошо разбирается в обстановке и справится с делом.
– Мы не можем отправить к герцогу простого пажа, – напомнил Диафеб.
– В таком случае, я своими руками посвящу его в рыцари, – решил Тирант.
И пока повара, взятые из Константинополя, занимались приготовлением обеда, состоявшего из густого супа и поросенка, запеченного в углях, Тирант призвал к себе пажа Сверчка и обратился к нему с такими словами:
– Если ты просишь посвящения в рыцарский орден, то сейчас самое время выполнить твою просьбу, потому что ты явил себя человеком храбрым и преданным, и я могу дать тебе желаемое прямо здесь, на поле боя. А посвящение на поле боя отличается от обычного тем, что не требуется ночного бдения при оружии, ибо твое участие в битве засчитывается за такое бдение. И многие другие ритуалы также заменяются сражением, потому что твои руки уже омыты кровью врагов, а это дорогого стоит.
Сверчок страшно побледнел и слушал молча.
– Но сначала тебе следует узнать о том, как был основан рыцарский орден, – продолжал Тирант. – Случилось это в дни юности города Рима, когда первый царь по имени Ромул выбрал тысячу лучших юношей и сделал их рыцарями, вооружив и возвеличив их. Он наставил их в правилах благородства и чести, и до появления рыцарства не было на земле человека, который осмелился бы оседлать лошадь. Господь, создавая лошадей, имел это в виду, но от Адама и до Ромула никто не решался воспользоваться конем для верховой езды.
Узнай теперь кое-что о рыцарском оружии и сложи эти знания в своем сердце, да смотри, никогда не извлекай их оттуда! Копье дается рыцарю для того, чтобы он наводил страх на лиходеев. Рыцарский меч может колоть, может рубить, а может служить крестом для молитвы, и потому это самое благородное из всех видов оружия, и оно троякое. Перевязь означает чистоту помыслов, рукоять – символ мира, эфес – символ креста, лошадь есть символ народа, о котором заботится рыцарь, золотые шпоры, которыми рыцарь подгоняет коня, означают способ пробудить в народе достоинство и жажду чести. Помни обо всем этом.
Сверчок молчал и только быстро моргал глазами.
Тирант возвысил голос:
– Но если рыцарь нарушит законы, о которых я говорил, то будет он лишен всякой чести. Сперва его облачат в доспехи очень тщательно, как будто готовя к битве, и выставят на высоком помосте. Тринадцать священников отслужат по нем заупокойную службу, а после этого с него снимут все доспехи и, поставив на колени посреди навозной кучи, сломают его рыцарский меч.
Видя, что Сверчок вот-вот упадет в обморок, Диафеб вмешался:
– Рано или поздно такая участь постигнет кое-кого из известных нам вельмож, и тогда спросят тринадцать священников: «Каково имя того, кого мы нынче предаем вечному забвению?» И мы ответим: «Зовется он отныне своим истинным именем – Предатель!» Но никогда ничего подобного не случится с нашим Сверчком, которого мы будем звать его настоящим именем, а не прозвищем. – И Диафеб ласково обратился к пажу Сверчку: – Каково же твое настоящее имя?
Сверчок залился слезами и не отвечал.
Тирант, видя, что паж сам не свой от оказанной ему чести, взял его за плечи и обратил его лицо к своему.
– Ты не должен бояться, – сказал севастократор. – Из всех твоих поступков я заключил, что ты станешь доблестным рыцарем и славой нашего ордена.
– Сверчок, – произнес Сверчок.
– Что? – не понял Тирант.
– Это мое настоящее имя.
А в Греции существовал обычай давать ребенку то имя, которое любо родителям, и многие не смотрели в святцы и не искали своим детям святых покровителей.
И потому Тирант не позволил себе смутиться, а проделал над Сверчком все то, что надлежит, когда посвящают в рыцари прямо на поле боя: прочитал все молитвы и с определенными словами последовательно вручил ему меч и шпоры, сняв их с себя.
Осчастливленный Сверчок уселся на коня и отправился со своим первым поручением – пригласить герцога Македонского на обед к Тиранту Белому.
– Это подвиг, достойный истинного рыцаря, – напутствовал вконец смущенного юношу Диафеб, – потому что испытанию подвергнутся твоя учтивость и твое терпение, не говоря уж о твоем умении владеть собой. Теперь ступай и помни, что севастократор ждет тебя за своим столом, и притом с куда большей радостью, нежели герцога Македонского.
И Сверчок уехал.
Диафеб проводил его глазами, а затем обернулся к Тиранту и увидел, что его кузен глубоко растроган случившимся.
– Сдается мне, кузен, что этот Сверчок на самом деле – переодетая девица, которая отправилась на войну, потому что влюблена в кого-то из сеньоров, – сказал Диафеб.
Вся кровь отхлынула у Тиранта от лица.
– Это было бы великим позором для меня и для всего рыцарского ордена, – прошептал он. – Но почему же вы не остановили меня, если это так?
