Текст книги "Это всё ты (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)
10
Какого хрена она продолжает это?!
© Ян Нечаев
– Я говорил с Черепениным. Он сказал, что ты нашел Его?
Голос отца, несмотря на свою природную богатырскую силу и ощутимую внушительность, по большей части звучит тихо и мягко. Вытекая из динамиков, плавно заполняет салон машины. Кажется, физически теплом окутывает. Но за грудиной привычно заламывает. Наверное, это можно назвать тоской, которую я не имею права выказывать.
Подворачивая нижнюю губу, с силой ее закусываю. Натужно тяну ноздрями кислород. Так же медленно выдыхаю.
– Не совсем, – выравнивая тон, исключаю любые колебания. Из-за этого звучу несколько сухо, но иначе не получается. – Есть зацепки, где Он может скрываться. Проверяю.
Остановившись перед светофором, бью по поворотнику. Какое-то время слушаю лишь это размеренное тиканье, ведь отец молчит. Прижимая пальцы к губам, неторопливо по ним постукиваю. Спокойно наблюдаю за тем, как пешеходы рассекают темноту.
Картинки тюремной камеры и заключенного в ней отца, которые рисует мозг, уже не вызывают того ужаса, который я испытывал два года назад. Не знаю точно, в чем спасение: вырос ли я за это время, или приспособилась лишь моя психика. Уверен в одном: глухая боль в недрах души, которая вынужденно накинула дополнительные шкуры, не уляжется, пока отец не выйдет на свободу.
– Маме ни слова, – напоминает отец, когда уже сворачиваю с проспекта.
– Обижаешь.
Этого достаточно, чтобы закрыть тему.
– Как она? – спрашивает папа.
И мы оба делаем вид, что на этом вопросе голос отца не дрогнул.
– Держится, – хриплю я.
Никогда не рассказываю, что от того количества слез, которое мне приходится принимать, я будто бы просолился. Естественно, что ожесточился. Как еще мне справляться с этим объемом боли? Лекарство найти не так просто.
– А мальчики? – голос отца окончательно падает. – Как они?
– Порядок, пап.
– Ты контролируешь, чтобы нигде не встряли? Разговариваешь?
Моим младшим братьям – Илье, Егору и Богдану – шестнадцать, четырнадцать и семь. За старших отец тревожится сильнее всего. Причина по большей части во мне – разнес ведь в свое время отцу всю нервную систему. Насмешка судьбы, что теперь мне самому приходится выступать в качестве мудрого, беспристрастного и порой жесткого наставника.
– Конечно, пап. Я помню, что говорить, – шучу, чтобы сбавить напряжение. И ту проклятую горечь – за себя и братьев, лишившихся отца, что порой ощущается всепоглощающей. – Может, и казалось, что ни хера до моей тупой башки не доходит, но на самом деле отложилось многое.
Папа тихо смеется.
Казалось бы, короткий и простой звук, но я успеваю уловить в нем довольство. Это вызывает дрожь, которую я так долго сдерживал.
– Тупым ты точно никогда не был, Ян. Я горжусь тобой, сын. Силы, которые я вложил в твое воспитание, не были потрачены напрасно. В сложное время ты стал опорой для нас всех.
В солнечном сплетении что-то яро сжимается и пытается вытолкнуть из моей груди какие-то хлипкие чувства. Я моргаю и несколько раз вдыхаю через рот, но странный отрывистый и будто бы влажный звук все же покидает мое нутро.
– Ты сам как, пап? Все есть? Может, нужно что-то? – толкаю торопливо, чтобы заполнить звенящую тишину и быстрее выровнять дыхание.
– Все есть, – заверяет отец. И снова тянет разговор на мою проблемную личину. – Гоняешь?
Сжимаю губы, раздувая щеки, прежде чем вытолкнуть из себя излишки воздуха. По ходу дела пробиваю взглядом по зеркалам и перестраиваюсь, чтобы повернуть к стадиону.
– Иногда, – отвечаю честно.
Знаю ведь, что ему все равно доносят. Этот контроль уже давно не бесит. В какой-то, сука, момент я наконец-то догнал, что так проявляется не деспотизм, а забота.
– Завязывай, – просит папа сдержанно.
– Пока не получается.
Заезжаю на паркинг.
– С деньгами что?
Едва мне исполнилось восемнадцать, удалось получить доступ к личному счету. До этого мама снимала какую-то сумму в ограниченном режиме, но в целом не бедствовали ни дня. Сейчас же вообще полный фарш, потому что отец не скупился и, как оказалось, предусмотрел в своей жизни многое. Однако вопрос о финансах с его стороны звучит при каждом разговоре.
– Хватает, пап.
– Учеба как?
– Да пока непонятно. Вроде как норм.
– Скажи мне только… – после этого вступления следует хорошо знакомая пауза, в промежутке которой у меня на автомате стынет дыхание и каменеют мышцы живота. – Ты поступил на экономфакультет из-за этой девочки?
– Нет, – выдыхаю спешно. Что означает лишь одно – лгу. Зная, что отец это поймет, неохотно исправляюсь: – Не только из-за нее. Здесь крутая сборная. Я уже в основном составе. Летом выпустились самые сильные игроки, и тренер подыскал замену среди выпускников школ. Мне одному из первых поступило предложение.
– Да, я в курсе. Хотел выяснить главную причину.
Смеюсь, натягивая на лицо маску ветреной беззаботности, будто отец способен ее увидеть.
– Футбол, конечно.
– Хорошо, – все, что отвечает папа.
Прощаемся, и я отключаюсь. Но еще какое-то время сижу неподвижно, будто оглушенный. Пока мышцы живота, наконец, не сокращаются и не расслабляются. За грудиной что-то тянет, словно выскочившая из общей системы спица. Она и упирается иглой в сердце. Не позволяя дышать на полный раскат легких, на каждом подъеме диафрагмы дико колет.
– Сука… – испускаю вместе со вздохом.
Хватаю с приборной панели сигареты, покидаю салон.
Фильтр между губ. Блок бэхи через плечо. Искры из зажигалки. Затягиваюсь на ходу.
Дискач в самом разгаре. Народа немерено – яблоку негде упасть. Подсвеченную стробоскопами темноту разрывает ритмичная попсня. Сердце принимается качать кровь быстрее. Настроение уверенно идет на подъем.
«Ок», – одобряю мысленно.
У меня ведь в самом деле все вполне себе нихуево. Сейчас еще кого-то подсниму – раскачаем в тачке подвеску. Жить можно. Терпимо.
Развеселая толпа танцующих девок пронзительно визжит, когда я мимо прохожу. Ухмыляюсь, не вынимая сигареты изо рта. Подмигиваю той, которая осмеливается первой помахать.
– Здоров, – приветствую Самсонова.
– Привет-привет, Нечай.
– Че тут?
– Да ниче, – выдает он, пожимая плечами. – Наших много, видел?
Я затягиваюсь и, опуская сигарету вниз, мотаю головой.
– Тебя девчонка искала.
Понимаю, что Ю тут не может быть, но надежда все равно вспыхивает прежде, чем я успеваю загасить ее реализмом. Прошивает грудь молнией. Пару секунд кажется, что плоть вспорота.
На свободной руке натягиваются вены и жилы – это я сгребаю пальцы в кулак. Притормаживая мотор, медленно выдыхаю плотную струю никотина.
– Да не Филатова. Не будь так очевиден.
Тряхнув головой, с той же беспечностью отражаю тупой хохот Самсона.
– Пошел ты.
Конечно, это не Ю. Я послал ее, она сбежала с тренировки и теперь еще долго не решится ко мне подойти.
«Пусть о нашей дружбе за пределами университета не знают…»
До сих пор все горит в груди от этого гребаного предложения.
– Кира о тебе спрашивала, – выкатывает Макс уточнение.
– И кто это, блядь, такая? – толкаю и хмурюсь. – Я должен знать?
– Из нашей группы. Мелкая такая, симпотная мартыха.
– Заебись портрет, – ржу я.
И давлюсь этим смехом, когда Самсон добавляет:
– Но Филатова тоже здесь. С каким-то кудрявым типом.
Стремительно веду взглядом по толпе, не замечая того, как стопорнулось сердце, и тут же на них натыкаюсь. Ю резко отворачивается, а вот Свят улыбается и машет, блядь, лапой.
Думал, что раньше невыносимо было натыкаться на них вместе. Как же я, мать вашу, ошибался, измеряя тот уровень боли! То, что я вижу сейчас… Бьет по глазам с такой силой, что, кажется, небо надо мной качается. Сыплются, словно жар из огромного кострища, звезды. А следом за ними резко обрушивается и все космическое полотно. Его вес я не способен выдержать. Все точки восприятия поджигаются, по нервной паутине летят высоковольтные импульсы яростного напряжения, запускаются резервные ресурсы восстановления… Мне бы отвернуться. Отрубить этот поток. Но я не могу.
Расширяя глаза, таращусь на Юнию со Святом. Подмечаю его руки вокруг ее талии и то, как доверчиво она в этом кольце качается. Он наклоняется и прижимается к ее волосам губами. Целует, а у меня выкручивает желудок, и в горле застревает горячая груда сварившихся в кипятке моей души разношерстных эмоций.
– Ох, ни хрена себе… – отстраненно улавливаю бормотание Самсона.
Похуй, что это, скорее всего, оценка моего состояния. Я не могу оторвать взгляда. Скрипя зубами, неистово дышу через нос, пока Свят скользит губами к уху Ю и что-то там, сука, нашептывает.
Ничего хуже в своей жизни я прежде не видел. Все мое нутро мучительно сжимается и выдает какие-то вибрирующие судороги. Я пытаюсь все это, мать его, заморозить, но… Это непросто, когда внутри тебя бушует адова тонна чувств.
Кровь летает по телу с такой скоростью, что кажется, по пути сгорает, как топливо. Испаряется, обжигая мою кожу душным жаром. По мышцам прокатываются спазмы. Но хуже всего то, что разворачивается за грудиной – беснующее пламя. Сердце в агонии загибается.
– Привет!
Свят подходит сам. Без нее. Улыбается во все лицо – того и гляди рожа лопнет от счастья.
– Привет, – хриплю с ухмылкой, которая, подозреваю, граничит с оскалом сумасшествия.
Пожимая другу руку, прилагаю все усилия, чтобы проглотить свою нездоровую хроническую злобу. Свят ее не заслуживает. Я просто завистливая тварь, обладающая свирепой наглостью маньячить по девушке, которая и без его на то влияния никогда бы не была моей.
– Вот это ты залип! Прям через день в Одессе, – поддеваю на выдохе со смехом. – Никакое, блядь, казарменное положение не удержит, да?
Свят вторит мне хохотом, никак не отрицая своего глобального, сука, помешательства на Ю.
– На самом деле лафа закончилась. С понедельника начинается суровый график с увольнением раз в шесть недель.
– Ого, – толкаю сдавленно. – И че? Выдержишь?
– Выхода нет.
Талдычу себе, что для меня это ни хрена не меняет, но противное чувство злорадства так и так прокрадывается.
Я себя ненавижу. Честно.
Свят такого не заслуживает. Проблема лишь в том, что во мне. Мое нутро, прогнившее до черноты! Осадок, который я ощущаю из-за своей зависти, по масштабу почти равен ревности. Это ебаное комбо меня уничтожает. Но я, мать вашу, просто не представляю, как себя перебороть.
Знакомлю Свята с Максом. Краем глаза ищу Ю… И едва нахожу, все внутри сотрясается. Рыжая что-то чешет ей на ухо, но она не отрывает взгляда от меня. Пока я его не перехватываю, естественно. Тогда Ю резво отворачивается, чуть не сбивает Андросову с ног.
– Можно тебя на пару слов? – зовет меня Усманов.
Киваю, конечно. Хоть и понимаю, о чем пойдет речь, и что это мне ни хрена не понравится.
– Ян, – задвигает Свят издалека, едва притормаживаем в стороне от толпы. И басы музыки вдруг превращаются в кувалду, наваливающую по моим вискам. Сунув ладони в карманы джинсов, якобы на расслабоне покачиваюсь. Одновременно с этим пытаюсь сглотнуть застрявший в глотке ком, но во рту так сухо, что это, мать вашу, попросту невозможно. – Блядь, Ян… Ты же знаешь, что как брат мне. Я тебя прошу со всей серьезностью: не трогай Юнию.
Как он запарил со своими проповедями! И без того сил нет.
– А я ее трогаю, что ли? – отбиваю с ленивой насмешкой. – Слился два года назад. И слово свое держу, – говорю, не переставая улыбаться, но голос режут жесткие ноты. – Чего ты еще добиваешься, Свят? Сколько еще повторишь? Может, отъебешься уже? А то попахивает паранойей.
Усманов до такой степени стискивает челюсти, что не просто лицевые кости выпирают, а даже губы белеют.
– Ты же знаешь, как сильно я люблю Юнию. Естественно, я переживаю, чтобы ее не обидели.
Я быстро опускаю взгляд. Растирая брови, перевожу дыхание.
– Знаю, брат, – принимаю, как обычно. Вскидываю голову, отмечаю на лице Свята неподдельную тревогу. Похлопывая его по плечу, заверяю: – Насчет меня можешь быть спокоен.
– Спасибо, Нечай.
Игнорируя очередной взгляд со стороны Юнии, который просто неспособен не чувствовать, прощаюсь со Святом.
Какого хрена она продолжает это?! Какого, мать вашу, хрена?!
Нахожу эту Киру. Пара песен, ром-кола, и приглашаю ее покататься. Но тачка моя с места не двигается. Даже мотор не завожу. Целую, пока она не теряет голову, заскакивая на меня верхом, чтобы тереться о мой стояк мокрой щелью.
«Да пошли они! Оба!» – думаю в процессе.
– Давай рачком, зай…
«Надо было соглашаться на эту чертовую дружбу…»
Прижимаю Киру лицом к заднему сиденью и так жестко трахаю, что влажные шлепки, должно быть, слышны даже на улице.
«Нет, не надо… Конечно, не надо… Правильно сделал, что отшил…»
Кира кончает в процессе. Я гораздо позже, когда кажется, что после этого спринтерского забега крайне близок к остановке сердца. Вытаскиваю член, сдергиваю презерватив и, додрочив рукой, сливаю ей на лицо.
– Ты такая охуенная… – нахваливаю, когда она терпеливо принимает толчок в рот и с горящими глазами вылизывает мне не только ствол, но и яйца.
После с трудом от этой заи избавляюсь. Приходится отвезти домой.
– До понедельника, Ян, – шепчет и целует меня в шею.
Я киваю и, едва дождавшись, пока она скинет свою задницу за борт, срываюсь с места.
11
…я тебя, сука, умножу на ноль…
© Ян Нечаев
Следующую неделю я всеми силами и любыми способами пытаюсь вычеркнуть из своей биографии ту позорную истину, что при выборе специальности, которая определит мое будущее, руководствовался не умом, а никому на хрен не упавшими чувствами.
Я реально не трогаю Ю. Вообще никак не задеваю. Даже этого попугая Валика на игнор задвигаю. Лишь бы опровергнуть тот чертов факт, что я делаю все, чтобы привлечь внимание Юнии Филатовой.
Изредка на нее смотрю.
Блядь…
Ок, не совсем изредка. Ебучку на беззвучку я отправить в состоянии. Но глаза себе выколоть, увы, нет. Срываю их, залипая на Ю.
Черт… Она такая красивая… Нереально.
Переболею ли я когда-нибудь? Буду ли чувствовать себя… Нет, я не думаю про счастье. Но, сука, хотя бы свободным? Здоровым? Уравновешенным?
Внутри все воспламеняется, когда просто палю на Ю.
А ей ведь плевать. Приходится напоминать себе об этом. Снова и снова.
– Ну ты и мудак, – толкает Самсон, едва я опускаю задницу на соседний стул. Отрываю взгляд от Филатовой, чтобы посмотреть на него. – Всех девок в нашей группе решил переебать?
Вопрос заканчивается смехом, но я все равно не могу понять, как на него реагировать.
Накурился на перемене так, что аж тошнит. И в голове, соответственно, мутно.
– Не всех, – открещиваюсь, снова глядя на первую парту нашего ряда.
– Ну, рыжая тебе, может, и не даст, да…
На автомате переключаю внимание на Андросову.
– Вообще-то я имел в виду не ее.
Вика в этот самый момент как раз оглядывается, но, наткнувшись на меня, краснеет и спешно возвращается в исходную позицию.
У Макса отвисает челюсть.
– То есть?.. Нет… Не-е-ет… – тянет неверующе. Я лишь равнодушно пожимаю плечами. – Как, блядь?!
Откидываясь на спинку стула, отстраненно ржу.
– Хрен знает… Как-то само собой получается. Присмотрись к девчонкам из других групп.
– А может, мне лучше присмотреться к той единственной из нашей, к которой ты боишься подкатить свои яйца?
Ярость атакует стремительно, заставляя мою грудь резко расшириться и на какое-то время застыть в оцепенении. Плечи и спину в этот же миг жаром осыпает. По позвоночнику вибрирующей стрелой проносится поражающий всю нервную систему электрический импульс. Сердце вспыхивает, словно лампа, в которую по итогу весь заряд мощности ушел. Зарево непродолжительное, но ошеломительно сильное.
Пик напряжения. Взрыв.
С трудом сохраняю внешнюю невозмутимость. Осторожно и крайне медленно втягиваю кислород. Жду, пока очаги боли потухнут.
– Только посмей к ней приблизиться… – выдыхаю я, охреневая от кипящей внутри агрессии. Смех, который выдаю между делом, не способен ее приглушить. – Самсон, я тебя, сука, умножу на ноль, сечешь?
Он приподнимает брови и ухмыляется.
– Из какого ты, говоришь, района? Интересные у тебя угрозы. Математические. Почти интеллигентные.
– До интеллигента мне охренеть как далеко, поверь.
– Верю, – отражает спокойно.
И сосредотачивает все свое гребаное внимание на вышедшей к трибуне с докладом Юнии.
– Не глазей на нее, – рычу сквозь зубы.
Самсон тихо ржет. Сучара.
– Всем запретишь?
– Надо будет, – шиплю все так же сдавленно, – всем запрещу.
– Не получится, – заключает Макс, мотая своей растрепанной гривой. Когда я уже прикидываю, каким способом приземлить его на пол, толкает попросту гениальную идею: – Лучше застолби ее.
– Что? – выдыхаю задушенно.
– Что слышал. Застолби ее. И отъебись от остальных девчонок.
– Ты, блядь, забыл предысторию?
За этот свирепый выпад незамедлительно получаю предупреждение от препода. Он хоть и глушман, но в этот раз меня реально трудно было не услышать. Даже Ю вздрагивает, запинается и, вскидывая взгляд, необъяснимо долго таращится. Мать вашу, прямо на меня.
– Продолжай, – выписываю я как можно спокойнее.
По аудитории пролетают смешки. А внутри меня все холодеет, потому как на лице Ю отражается очередной приступ паники.
Сколько можно? Я что монстр какой-то? Что я ей сделал?
Подпирая кулаком подбородок, утыкаюсь взглядом в стол, прежде чем она возвращается к теме своего чертового доклада.
– Предысторию? Это ты про Свята? – отзывается Самсон лениво, как только внимание аудитории возвращается к трибуне. Скашивая взгляд на меня, откровенно кривится. – Хочешь правду? Ровно там все. Настолько, что даже секса у них нет.
Не хочу реагировать. Но… Дело в том, что эта информация оглушает. До разрывного писка в ушах.
Сердце тонет в луже крови, которая из-за трещин в артериях перестаёт поступать внутрь него. Похоже, мне нужен жгут. На шею, сука.
Я… Я не могу думать о сексе Ю со Святом. Я, блядь, просто не могу.
Это запретная тема. Сколько бы дерьма мой мозг не гонял, такого я себе не позволял никогда.
– Усманов, конечно, святой, но не лох, – хриплю, едва ворочая одеревеневшем языком и практически не двигая пересохшими губами.
Макс имеет наглость хмыкнуть и засмеяться.
– Разве ты не видишь?..
– Завали кабину, – предупреждаю приглушенно.
Но…
– Она целка.
И я взрываюсь.
Подскакивая с места, дергаю Самсонова за ворот рубашки за собой.
– Ты оху… – закончить он не успевает.
Рывок. Удар.
На адреналине бурно выдыхаю половину своей жизни. И тут же пропускаю отдачу, которая заставляет пошатнуться и слепо броситься обратно вперед. Боль пульсирует по коже над левой бровью, словно кислота. Глаз заливает густым кипятком – не сразу соображаю, что это кровь.
– Ох, ты… Ни хрена себе… – задыхается кто-то рядом, когда я уже сваливаю Самсона на пол.
– Василий Петрович!!! Быстрее… Остановите их!
Следом за этим пространство накрывают жуткие бабские визги. Только из-за них спину лупит ознобом, словно в мороз.
– Ян! – узнаю голос Ю.
В глазах темнеет. Легкие блокирует. Я тону в своем океане.
– Ян! – вопит Ю, а мне прилетает во второй раз. – Василий Петрович! Помогите!
Но разнимает нас, конечно, не препод. Когда меня сдергивают с Самсона, он лишь тарахтит что-то на своем гнусавом английском и возмущенно машет крыльями.
Она… Она пытается мне помочь… Прикасается к руке, сходу чувствую. Со стоном содрогаюсь. Зажмуриваясь, отталкиваю. Тяжело дышу. Ни хрена не вижу. Грудь резко и часто вздымается. Шумно хапаю воздух. И, блядь, задыхаюсь.
Меня накрывает не просто безумием… Темнотой.
– Ян… Боже, Ян… Стой…
Растолкав толпу, вылетаю из аудитории.
Проношусь по пустым коридорам к душевым. Сдергиваю одежду, бросаю прямо на кафель и встаю под жалящие струи. На первых секундах, конечно, скриплю зубами. А позже ими же стучу от холода. Но вместе с дрожью тело покидают симптомы бесноебизма.
«Ровно там все... Настолько, что даже секса у них нет…»
Меня это, мать вашу, не должно волновать.
Но… Блядь… Волнует же.
Будто мало мне… Стена перед глазами плывет. Чтобы поймать равновесие, упираюсь ладонями.
«Не трогай Юнию…»
Я не собираюсь ее трогать.
Я. НЕ. СОБИРАЮСЬ.
«Ты же знаешь, как сильно я люблю Юнию…»
По телу волна озноба проносится. И дело явно не в холодной воде.
Я смеюсь… Маниакально ржу.
Я не собираюсь ее трогать.
Я. НЕ. СОБИРАЮСЬ.
Пока вытираюсь, еще трясусь. Поэтому, порывшись в шкафчике, натягиваю не только шорты с футболкой, но и толстовку. Накидываю на влажные волосы капюшон и ковыляю из раздевалки к выходу на стадион.
Подпираю стену. Однако быстро понимаю, что ноги уже не держат. Соскальзывая задницей на бетон, вставляю в рот сигарету. Подкурить далеко не с первого раза получается. Палец все время соскальзывает с кнопки. Первобытные быстрее искру высекали, чем я добываю огонь из своей зажигалки. Когда пламя, наконец, взвивает вверх, осторожно прикладываю к нему кончик сигареты и медленно, с диким наслаждением затягиваюсь.
Не знаю, сколько времени проходит. Но едва я только прихожу в себя, из раздевалок высыпает толпа.
– Чего развалился? – поддевает Самсон грубо. – Давай, пойдем. Тренер ждет.
Поднимаясь, выбрасываю окурок.
– Не слишком ты борзый для того, у кого полрожи вспорото? – сиплю сердито.
– У самого кровяха из брови до сих пор точится.
– Это остатки мозгов. Бойся.
Самсон хмыкает.
– Мог бы предупредить, что психопат.
– Предъяви я справку, это бы не было столь эффектно.
– Определенно. Привык находить друзей через пиздюлину?
– Теперь по-честному: ты мне не друг. Соррян.
– Сейчас расплачусь.
– Просто завались и больше не вздумай совать ебло в мои дела.
– Не вопрос, – отбивает Самсон столь же резко. А потом вдруг ухмыляется и, прежде чем выбежать на поле, толкает: – Будь готов. «Твои дела» у тебя за спиной.
