Текст книги "Это всё ты (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)
30
Не целуй больше эту Киру…
© Юния Филатова
Стыдно признаться, сколько минут я жду, что вопрос с Нечаевым решит кто-то другой.
Оглядываюсь по сторонам.
– Если это серьезная проблема, и ты настаиваешь… – краснея, пожимает плечами Валик. – Но, честно, мне бы не хотелось проверять, насколько крут в этом гостиничном комплексе медпункт.
– Все нормально, Валь, – бормочу, сдерживая подступающую панику. С робкой надеждой смотрю на Самсонова, которому успела по дороге нагрубить. Вот уж правда: не плюй в колодец, пить придется. – Максим…
Он откровенно смеется надо мной, не давая даже закончить.
– Нет уж, Недотрога, – отрезает равнодушно. – Не мое дело. Соррян.
Закидывая на плечо спортивную сумку, уходит наверх, вслед за остальными игроками.
– Я могу потягаться с Нечаем, – выдает Женя Фомин. Вспышку радости тормозит его взгляд – липкий и неприятный. – Только если ты уйдешь спать со мной.
– Отвали, – отшиваю его, с трудом сдерживая слезы.
Пока тру глаза, на плечо мне опускается чья-то рука. По духам идентифицирую Мадину.
– Не будь такой нюней, малыш. Ты давно не маленькая. Иди и разберись с Нечаевым сама, а то так и не вырастешь.
Похоже, против поступка Яна только Кира. Но и от нее адекватной помощи не дождешься. Смотрит на меня, прожигая ненавистью. Именно этот взгляд вдруг вызывает желание отыграться за все страдания, слезы и кошмары. Я, конечно, незамедлительно глушу этот порыв. Умом еще не совсем тронулась. Понимаю, что это нездоровые чувства. Я не должна злиться, ревновать и мстить. Это… Это очень плохо.
Придется стучать к Безугленко и простить помощи у него.
– Только не вздумай бежать к тренеру, ма-хорошая, – прерывает мои мысли всезнающий голос Мадины. – Не создавай Нечаеву проблемы, а то заклюют.
– Что? Заклюют за проблемы Нечаева? А со мной разве так можно? – негодую на эмоциях.
– Иди и растолкуй это Яну, ок? Он, конечно, хулиганюга, но насильно тебя держать не станет. Не тот уровень.
Слушать Мадину, безусловно, то еще «удовольствие». Однако, когда она уходит, едва сдерживаюсь, чтобы не остановить ее.
Неужели мне, правда, никто не поможет?
Беспомощно обозреваю опустевший холл.
– Пойти с тобой? – неохотно вызывается единственный из оставшихся.
– Спасибо, Валик… – выталкиваю я сдавленно. – Не будем его провоцировать. Сама пойду.
– Звони, если что…
Боже, неужели я действительно собираюсь это сделать? В самом деле? Что я ему скажу?
Ума не приложу.
Но, сцепив перед собой руки, поднимаюсь наверх. Преодолев лестницу, сворачиваю в коридор. Медленно шагаю в направлении открытой двери.
– Хах, – бросает Ян глухо, едва я сворачиваю в комнату. Несмотря на эту насмешку, на миг кажется, будто он счастлив меня видеть. Упирая руки в бока, рассматривает так, словно сегодня еще не имел такой возможности. Неторопливо и невыносимо интимно ведет взглядом от лица до колен, примерно... И обратно. Врывается в глаза. – Я уже думал, придется спускаться за тобой.
– Хм… – выдаю я в тон ему, расходуя при этом непозволительное количество энергии. – И зачем это? – последнее слово подчеркнуто роняю с какими-то странными интонациями, будто о чем-то большем говорим.
Я просто… Не в силах обуздать свое сумасшедшее сердце, с трудом дышу.
– Что «это»?
Смотрю на него и слова вымолвить не могу.
Глаза, губы – поочередно. Насмотреться невозможно. Совесть вместе с разумом тает под напором его энергетики. Подступают чувства, которые я так и не смогла перебороть. Они заставляют мое солнечное сплетение сжиматься и коротить. Искры осыпаются вниз живота. А оттуда взлетают уже настоящие салюты. Кровь превращается в лаву.
– Почему ты молчишь?
Этот вопрос звучит совсем близко. Ян подошел, закрыл дверь и припер меня к ней, а я даже не шелохнулась, чтобы этому воспротивиться.
Глотаю его запах, суматошно рыщу по его лицу взглядом, рассекаю ладонями теплую ткань толстовки на груди… И меня пробирает озноб.
– Может, объяснимся, Ю?
– В каком смысле?
– В здравом, Ю, – выпаливает Нечаев с неясным мне раздражением. – Почему ты хотела увидеться в ту ночь? Почему плакала? Почему была так расстроена? Почему перестала со мной дружить?
– Ох…
Его слова притягивают воспоминания, которые вызывают внутри меня вспышку боли. Лижут языками пламени так высоко, что ощущаю даже на шее. Горло сжимается. В глазах – наводнение.
– Ю… – выдыхает Нечаев до безумия нежно и до одури страстно. С обертонами, которые просачиваются под мою кожу током, вскрывают мембраны клеток и вживляются в ядра, чтобы выдать в моем организме невероятно чувственную и гармоничную симфонию феерического волнения. Дрожу с вибрациями, скрыть это нереально. Ян принимает, скользя по моим плечам ладонями. Замирает на лице. Оглаживая мои щеки большими пальцами, с надсадным выдохом придвигается ближе, пока наши тела не соприкасаются по всему периметру. – Блядь… Ю…
Останавливаю его губы в уголке своих, когда всю меня от макушки до кончиков ног прошибает разрядами. Давлю на грудь, чтобы отпихнуть, но Нечаев упирается и, перехватывая мои руки, задействует обратную силу, буквально расплющивая меня своим твердокаменным телом.
И я… Контуженная шоком того, как он ощущается, и что при этом контакте происходит внутри меня, просто бездыханно цепенею.
Боже мой… Боже мой…
Не знаю, как такое возможно, но между нами будто нет одежды. Я чувствую всего Яна. Всего! Весь… эм… Боже мой, рельеф его эрекции. Все выпуклости и грани… Я глубоко потрясена этими анатомическими подробностями, а еще больше – общим размером.
«Значит, тебе тоже нравятся большие с большими?» – всплывает в моем поплывшем мозгу, пока Ян дико медленно и ошеломительно горячо лижет мои губы.
– Я хочу тебя поцеловать, Ю… – опаляет мокрую плоть терпким и таким будоражащим дыханием. – Можно я тебя поцелую? Пожалуйста, Ю, разреши мне себя поцеловать.
Моя грудь содрогается, когда из нее вырывается стон, похожий на настоящее рыдание.
Так хочется этого… Неистово.
Я бы отдала жизнь ради этого поцелуя, если бы знала, что точно после него умру, и не придется позже расхлебывать последствия в виде боли, стыда и мук совести. Страшно осознавать масштаб своих чувств и желаний, но, клянусь, я бы отдала!
– Ты что?.. Как ты можешь о таком думать?.. – шепчу дивным голосом, словно в горячке. Все внутри ведь пылает. Так жарко, что даже слез нет. Пересушена, как пустыня. Только между ног оазис. Вот бы он там дотронулся… Господи, как же ужасно этого хочется! Пульсирует все, доводя до крайнего помешательства. – Остановись… Оставь меня, Ян… Знаешь ведь, что я со Святом, и…
Хриплый смех отбивается от моих губ щекоткой и зудом.
Ян отступает. Освобождает даже мои запястья и отворачивается. Пока прочесывает ладонями волосы, слышу, как протяжно и хрипло он вздыхает. С таким надрывом, словно ему не хватает кислорода. У меня и самой ребра стискивает, будто кто-то физически сдавил. Заклинивает, создавая первые очаги воспаления.
– Если ты со Святом, почему ты ревнуешь меня к Кире? – толкает Ян на развороте.
Как обычно, со смехом.
И хоть глаза его блестят, улыбается он вовсю.
Я замираю, не в силах понять, из-за чего мне больнее… Из-за того, что он говорит? Или из-за того, что смеется?
– Наверное, потому что ты мне дорог… – с трудом лепечу я, теряя дыхание и бесконечно дрожа губами. Слезы обжигают щеки. Но те сами по себе так горят, что кажется, от раскаленной кожи пар идет. – Очень дорог, Ян… Очень…
– И как это понимать, Ю? – сипит то ли сердито, то ли огорченно.
Когда я пожимаю плечами, вновь хрипом хохочет.
– Перестань… – прошу его остановиться, потому что его насмешки убивают. – Разве ты не видишь?.. Я не знаю, как еще сказать… Мои родители, Свят… И я… Мне так тяжело, Ян! Ты просто не представляешь!
Кажется, последнее, наконец, возымело на него какое-то действие. Он поджимает губы и хмурится, становясь несчастным, но серьезным.
– Так объясни мне, чтобы я представил. Обо всем, что чувствуешь, расскажи, Ю… Можешь?
Прикладывая к щекам ладони, лихорадочно мотаю головой.
– Без шансов! Я не смогу это объяснить! Видишь же, я в ужасе только от мысли об этом! Это страшные вещи!
– Страшные?
И снова он хмыкает, качая головой.
– Очень! А ты только и делаешь, что смеешься! – вскипаю от злости.
– Выглядишь так, будто хочешь меня побить, тогда как я тебя желаю всего-навсего целовать…
– У-у-у, – в отчаянии хватаюсь за голову.
Кружусь по комнате, будто бы пытаюсь поймать ее одуряющий ход.
Ян ловит сзади, обхватывая поперек тела руками. Прижимается, заставляя нас обоих стонать.
– Прекрати, прекрати… – долблю в пространство, прикрывая глаза.
Он везде… Проникает в меня своей энергетикой, словно щупальцами. Сминает душу. Оплетает легкие. Прорастает в сердце.
– На хрен твоих родителей, Ю… На хрен Свята! – шпарит Нечаев мне в затылок. – Ты моя! Уже давно… И скоро… Будешь полностью! Навсегда.
– Нет… Нельзя… Не могу… Не получится… – долблю я расстроенно вместо того, чтобы обрубить все посягательства одним результативным «Не хочу!». – И вообще… Мне все равно не нравится целоваться… Это мерзко! Не стоит того, чтобы грешить и делать всем больно, – убеждаю саму себя. – Вообще не стоит!
– Ч-что-о? – впервые за сегодня я улавливаю в голосе Яна растерянность. – В каком смысле мерзко? Хах… Ю? Хах... Ю-ю-ю? – буквально гогочет и давится этими звуками так, что прижатая к моей взмокшей спине грудная клетка судорожно дергается. Пока Нечаев резко не разворачивает меня к себе лицом. – Ты серьезно?
Пока я погибаю от своих чувств, он как раз смотрит совсем не серьезно. Возбужденно, словно маньяк какой-то.
– Безумец!
– Нет, нет…. Сейчас ты не отвертишься, Ю. Я тебя спрашиваю: тебе противно целоваться с Усмановым? Ответь!
Я задыхаюсь. От стыда и горькой обиды за Свята.
Боже… Я не должна была этого говорить! Так нельзя! Это тоже предательство!
– Ответь, Ю!
– Дело не в нем! – кричу я в отчаянии. – Просто я такая… – стучу Нечаева кулаками в грудь. – Я! Только я!
– Ну да, конечно… – хрипит сдавленно. И ухмыляется, будто знает что-то, о чем не догадываюсь я. Меня это, естественно, задевает. В растрепанных чувствах снова бью его в грудь, пока он с хохотом не перехватывает мои руки. Сжимая крепко-крепко, резко хмурится. Меня эти контрасты качают так, что мама не горюй! – А что с остальным? Как с сексом, Ю?.. Тоже мерзко, но терпишь? Или, может, это нравится?
– А-а-ах… – в этом шокированном вдохе набираю запредельные обороты по всем функциям. – Ты дурак, что ли, такое спрашивать?! Совсем ни стыда, ни совести нет?! Я тебе что – Кира какая-то, чтобы… чтобы спать с кем-то… – несмотря на бурлящий внутри гнев, повторить то, что он сказал, не получается.
И в один момент… Когда ни один глоток кислорода, несмотря на жадные рывки, не достигает легких, я просто срываюсь на рыдания.
– Ох, блядь… Ю… – роняет на выдохе Ян. Кидаясь вперед, не дает избежать объятий. Буквально сгребает в охапку. Как не толкаю, не могу вырваться. Царапаю ему шею, он лишь смеется. Так откровенно, что даже трясется. А может, дело не только в хохоте… Ощущаю эти вибрации не только от его груди. – Ладно, ладно… Прости, что так ублюдочно об этом спросил… Я явно не рыцарь, увы… Увы, Ю… Прости, зай… Прости, маленькая… Моя ты маленькая…
Я должна отпихнуть его и уйти.
Но…
Вместо того, чтобы продолжать бороться, затихаю. Позволяю Яну прижимать к себе, потому как, несмотря на все, в его осипшем голосе звучит залечивающая мою вспоротую душу нежность. И сама я… В один миг сдаюсь полностью и обвиваю шею Нечаева руками.
Говорю себе, что нужно остыть, подумать… А все равно срываюсь, не сумев прикусить вовремя язык. Тыкаясь Яну в грудь, выпаливаю на эмоциях:
– Не целуй больше эту Киру… Пожалуйста!
Он вновь ржет, но мне уже плевать.
– А кого целовать? – дразнит приглушенно.
– Никого!
Сдавленный смешок.
– Почему, зай?
– Потому… Мне из-за тебя кошмары снятся!
И снова хохот.
– О, если бы ты знала, какие кошмары мне из-за тебя снятся, ты бы снова меня избила.
Голос Нечаева наталкивает на мысль, что он подразумевает нечто неприличное. О таком не то что говорить… Даже думать волнительно. В промежности молниеносно ощущаются тяжесть и жаркая пульсация. Сжимаю бедра покрепче и, прикрывая веки, замолкаю, чтобы иметь возможность наконец-то успокоиться.
– Умойся, – говорит Ян чуть позже, подталкивая меня в сторону ванной. – Сходим на ужин.
Смотрю на него, часто моргая.
Как ему удается вести себя так, словно ничего из ряда вон не произошло? Будто ему без конца весело.
Глаза ведь выдают совсем другое.
Они меня и смущают. И порабощают. И ласкают. И утешают. И продолжают сжигать.
Вроде как ничего сильно плохого я не сделала, а Нечаев так смотрит, что я вину испытываю.
Пробегаюсь языком по губам, прежде чем успеваю себя остановить. Они давно высохли и, кроме того, напитались солью из слез, но я все равно улавливаю далекие нотки Нечаевского вкуса, оставленные, когда он меня облизывал, и, содрогнувшись, впадаю в некий эйфорический раж.
Зашумев, словно вскипевший с химическими реактивами чайник, отворачиваюсь.
Подношу ко рту руку. Прикрывая веки, трогаю губы и… зачем-то облизываю пальцы. Размазываю слюну. Растираю зудящую плоть. Кусаю подушечки. Вымазываю в кровь зубы.
– Ю… – выдыхает над моей головой Нечаев.
Резко вскидываю голову и встречаюсь с ним взглядом в зеркале.
Все это время наблюдал???
Боже… Он ведь смотрит так, словно готов на меня в прямом смысле наброситься.
Зачем? Не знаю.
В груди хлипко становится, будто вот-вот что-то рухнет навек. А внизу живота спазмы такие закручиваются, что боль заставляет морщиться.
– Что ты делаешь? – шелестит Нечаев, перекрывая, казалось бы, оглушающий грохот моего сердца.
Спешно стираю с губ кровь.
– Зубы чищу, – выдаю очевидный бред, не оборачиваясь, но и не отрывая от него взгляд в зеркале.
– Ты не взяла зубную щетку?
– Конечно, взяла… Просто у меня… У меня такие вот странности… Эм… Гм… Ритуал перед ужином!
– Зашибись ритуал, Ю… Я, пожалуй, его перейму. С тобой. Надеюсь, тебя так же, как меня твои, вставят мои странности.
– Что? – все-таки оборачиваюсь, чтобы успеть упереться ладонями Яну в грудь и не дать к себе снова приблизиться. – А после ужина... Где я буду спать? – тараторю, реактивно меняя тему. – Мне и так эта поездка – сплошные нервы…
– Со мной, конечно, – заявляет Нечаев весьма уверенно.
– Нет...
– Да, Ю.
– У тебя одна кровать… Я не сплю с парнями в одной кровати. Это неприлично!
– Ой, да брось, Ю, – хмыкает иронично. Но заливает меня при этом таким взглядом, что хочется, как в детстве, спрятать пылающее лицо в ладони. Перебирая пальцами складки юбки, судорожно вцепляюсь в ее бока. А Ян тем временем дерзко подергивает бровями. – Что тут неприличного? Спать вместе – не равно переспать, – изрекает как-то вкрадчиво, заставляя меня в волнении часто-часто заморгать. – Если ты об этом беспокоишься.
Подмигивает, и я срываюсь. Опуская глаза, таращусь в пол.
– Я все равно не хочу… Я не смогу… Мне с тобой тяжело…
– Зай, – протягивает с какими-то игривыми нотками. – Но ты же запретила мне целовать Киру, а если я выменяю тебя на нее, чтобы ты получила отдельную койку, будет проблематично от нее отбиться.
– Ах ты… – задыхаясь, толкаю его в грудь.
Толкаю до тех пор, пока не выпихиваю из ванной. Под баламутящий бархатный рокот Нечаевского смеха захлопываю дверь и проворачиваю замок.
Умываюсь под краном прохладной водой. И лишь после этого полноценно выравниваю дыхание.
31
Все, что тебе хочется, Ю.
© Ян Нечаев
Сразу все вопросы раскидать с Ю, конечно, не удается. Она все еще сильно стесняется. Да и боится. Меня и себя. Того урагана, который подхватывает нас, едва оказываемся рядом. Это тоже нельзя игнорировать. Я привык гонять на скоростях, но ломать ее в угоду своим желаниям не стану никогда.
Ю с детства втирали «воспитание», я это четко помню. Ее обтесывали под определенные рамки. Ей навязали определенные нормы. Ей внушили определенные чувства. И я, блядь, все понимаю, но, простите, уровень долга, чести и ответственности, которые тащит эта малышка – это нечто запредельное.
Юния Филатова до сих пор сидит под стеклянным колпаком родителей, имея возможность смотреть на мир, но не жить. Потому что, будем честны, это, на хрен, не жизнь. Долбаная сублимация. Но в этой ебаной колбе, так и не позволив вдохнуть чистый воздух, ее и планируют передать Усманову.
Думаю об этом, и кровь в венах закипает. У самого кислород заканчивается. А сердце становится размером с боксерскую грушу, которая, в отличие от своего собрата – безвольного мешка, способна бомбить такими авансами, что ребра распирает до треска и копоти.
«Мне все равно не нравится целоваться… Это мерзко!»
Да, это не то, что я ждал, когда подбивал Филатову объясниться. Но, мать вашу… Услышав это, я чуть умом от радости не тронулся. Знаю, что такое счастье, ведь вырос в нормальной семье. Однако чувства, которые меня захлестнули в момент, когда я понял, что Ю не дает Усманову и даже не любит с ним целоваться, подорвали меня на такую вершину, с которой я еще не был знаком. Нудящая в последнее время непрерывно совесть резко заглохла. Я укрепился в решениях, которые принял незадолго до своего возвращения в универ.
Потому как…
Адский Боже, я полностью уверился в том, что Ю моя, а не Свята. Просто ее сердце путем хитроумных манипуляций всех этих якобы близких сбито со своих истинных координат.
Скованная этими ебучими правилами, Ю тормозит себя, чуть только какой-то отклик на меня пойдет. Пугается и закрывается, но делает это так умилительно. Искренне, без всякой хитрости. Стоит лишь дотронуться, дрожать начинает. Сжимается, чтобы удержать внутри все, что, как и у меня, наружу прет. И тут же в поисках защиты и умиротворения тянется ко мне. Котенком на груди сворачивается.
Как мне при таких раскладах не раздувать паруса?
Если в эти моменты в моем охреневшем организме, вопреки бесовской похоти, такая нежность распускается, что мне реально кажется, словно я высоко над землей лечу.
Похрен на все теперь, когда я понял, что Ю может принадлежать мне. Я поставлю ее сердце на нужные лыжи, чтобы сойтись нам в итоге на общей орбите. Похрен даже на то, насколько сиропной эта кольцевая окажется.
Хочу стать для нее самым-самым.
У меня на подкорке имеется подсознательная информация. Я знаю, как должна женщина смотреть на мужчину, когда между ними великая чивава. И что бы там Усманов не возил на хуях, я вижу, как на меня смотрит Ю. Она меня в толпе находит. Пока не замыкается в себе, прошивает теми самими чувствами, которые отрывают от земли.
Ее неопытность не раздражает, как случалось раньше с другими. Напротив, прет еще сильнее, что Юния Филатова именно такая. У меня есть все шансы ее раскрыть. Я знаю, что должен делать. И я собираюсь вложиться конкретно, чтобы отбустить[6]6
Бустить – прокачка одним более опытным игроком чужого персонажа сетевой игры с целью повышения его уровня.
[Закрыть] мою маленькую Ю по полной.
– Бесуля, – шепчу ей на ухо, игнорируя всех остальных за столом. – Ты так медленно ешь мне назло? Боишься возвращаться со мной в комнату? – дразню просто потому, что забавляет, как она смущается.
Она вскидывает взгляд, и, я клянусь, мое сердце отбивает громче ударной установки, которую сотрясает в этот момент барабанщик находящейся в зале ресторана музыкальной группы.
– Просто… – толкает Ю и, задрожав высоким дыханием, срывается на невербальное – экспортирует свое волнение взглядом. Трясущаяся кисть, как и всегда, нервно и вместе с тем робко скользит мне по бедру, вызывая в моем испорченном теле мгновенные реакции. А Юния ведь, по сути, даже не касается. Задевает по верхам, пока неуклюже проносится к моей руке. Сцепляя зубы, давлю бесоебство сердца и плоти. И выступаю навстречу – растопырив пальцы, подставляю ладонь. Ю тотчас в нее вцепляется. – Не хочу пока уходить… Можем мы просто посидеть здесь? Еще ведь есть время до отбоя.
Улыбаюсь легко, когда все так сложно.
– Как скажешь, зай.
А сердце барахлит, в очередной раз заваливая нормальный ход всех, блядь, биологических механизмов.
– Спасибо, Ян, а то я уже не могу есть… – признается, генерируя тот разряд честности, с которым лично я давно не сталкивался.
Поглаживая ее ладонь, не могу сдержать смех.
– Пожалуйста, Одуван.
Я привык выдавать в мир силу и уверенность. Все эти прозвища, подколы, ухмылки и хохот как нельзя лучше показывают, что у меня порядок, что ничего не грузит, что я свободен от эмоциональных переживаний. Но на деле, видит Бог, с ума схожу от волнения только от того, что держу Ю за руку. Истосковался по движ-интиму с ее ладонями. Ласкаю, растираю, развожу круги, а потом и вовсе подношу ко рту, целую и скольжу между пальцами языком.
– Ты что?.. – выдыхает Юния, звуча при этом, словно привороженная.
Да и смотрит на то, что я вытворяю с ее рукой, также зачарованно. И самое главное, даже не пытается освободиться.
Едва дыша, кусает свои губы.
Блядь…
Продолжая наблюдать, явно на инстинктах их облизывает.
– Блядь… – вибрирую уже вслух, не в силах это терпеть.
Ю вздрагивает и с судорожным вздохом прячет свои влажные губы, втягивая их внутрь. Прочищая горло, не позволяю ей выдернуть руку, но экзекуцию языком прекращаю.
Сплетаем пальцы под столом.
Обмен взглядами, который происходит после этого, вызывает у Ю румянец. Я же, приподнимая брови, строю убийственно наивный вид, будто никакого сексуального подтекста ни в этих действиях, ни даже в мыслях у меня не содержится.
Выпрямляюсь и, морщась, веду плечами назад до тех пор, пока не чувствую лопатками спинку стула. Чтобы немного отвлечься, заставляю себя сфокусироваться на происходящем за столом.
– Мальчик мой, – щебечет Скоробогатова с издевкой, размазывая сидящего напротив нее Валидола чересчур уж раздраженным для ее лайт-персоны взглядом. – Прекращай сочинять анрил.
– Я не сочиняю, – отражает он на удивление спокойно. – Я проходил этот уровень без каких-либо донатов. Дважды.
– Я смотрела несколько обзоров. Все стримеры сказали, что это невозможно. Но… Вероятно, нет ничего невозможного, если ты пиздобол.
Ю охает, а я, оглядываясь на нее, тихо ржу.
На самом деле Мадина не разговаривает на матерном. Если уж позволила себе выпрыгнуть из своего обычного чилаута, значит, синеголовый ее реально бесит.
– И ничего я не балабол. Могу показать, как это делать, – заявляет Андросов, не сбиваясь с тона, что, при всей моей нелюбви к нему, не может не вызвать уважения.
– У-у-у, – протягивает Кира.
Самсон в это же время присвистывает и, поднимая вверх указательный палец, акцентирует внимание явно на свой разъебанный манер:
– Дважды!
– Мадин, соглашайся, – поддакивает ему Фомин. – Не зря ведь пацан пиздел. Предоставь свои возможности для невозможного.
– Да пошли вы… – фыркает Скоробогатова, швыряя на стол изрядно помятую салфетку.
Поднимается и, демонстративно покачивая задницей, удаляется.
Мы сдерживаем хохот ровно до того момента, пока Валидол не бросается за ней следом.
– Седалищным нервом чую, в дом нам сейчас лучше не возвращаться, – разбивает общий смех Самсон.
– И почему это? – строит невинный вид вовсе не невинная Кира.
Такая дура в этом плане. Думает, что это ее хлопанье глазами выглядит хоть сколь-нибудь натурально.
– Котик, не тупи. Тебе не идет, малыш, – одергивает ее Жека.
– И чего это я туплю?
– Слышала, как медведи выходят из зимней спячки?
Мы начинаем ржать, едва Самсон притягивает это сравнение.
– При чем тут это? – шелестит Ю ошарашенно.
Качая со смехом головой, отказываюсь ей отвечать.
Но Фомин, конечно, выдает:
– Твой друг будет орать, точно как гризли, когда у него из сосюры выйдет многолетняя «пробка» живчиков…
– Сука, – обрываю его я. – Жека, завались.
Но он продолжает хохмить.
– Первый выброс в живое тело… Это тяжело. Ща как дуванет.
– А ты, походу, свой первый вспомнил, – поддевает Самсон.
– Идиоты. Не слушай их, – задвигаю как можно беззаботнее багровой Юнии. Понятное дело, что тут уже даже она в общих чертах догадалась, что эти уроды обсуждают. Поднимаюсь из-за стола и тяну за собой Ю. – Потанцуем, зай.
Музыкальная группа раскатывает нечто неперевариваемое из зарубежной попсни, но едва Юния оказывается в кольце моих рук, и мне, блядь, становится плевать, насколько сопливая песня при этом исполняется.
Крест на крест иду, чтобы прижать ее ближе.
Хах… Хочется прям до хруста. Сдерживаюсь.
Ю поднимает голову. С ленивой ухмылкой встречаю ее взбудораженный взгляд. За грудиной сердце горит, но я хочу, чтобы она расслабилась.
– If I had the talent you had, I probably would sing for you, like[7]7
«Если бы у меня был такой талант, как у тебя, я бы, возможно, спел тебе что-то типа такого…», Witt Lowry feat. Ava Max.
[Закрыть]… – раздаю за вокалистом, едва эта строчка всплывает из глубин моей памяти. – Пой, – подбиваю перед лирической частью и Ю.
Она розовеет и улыбается, но отказывается, мотая головой.
– Почему? Стесняешься? Меня?
– Просто нет… Ян…
– Тебе же нравится эта песня? – спрашиваю аккурат тогда, когда между нами разливается «Я схожу с ума, и я хочу в твои объятия этой ночью». Лицо Ю набирает яркости, но она врет, снова мотая головой. – Да, нравится… – хохочу на кураже. – Я же вижу. Нравится. Не остывай, маленькая. Не сдерживайся. Заряжай, не бойся. Я обещаю, зай, со мной все у тебя будет хорошо.
– Ох… Ян…
– Со мной можно все.
– Все?
Она так наивна и чиста. А я так, мать вашу, испорчен и голоден. Однако сейчас именно Юния – крылья и топливо.
– Все, что тебе хочется, Ю.
Опускаю свой лоб на ее и, не разрывая зрительного контакта, качаю в такт музыки, чувствуя с ней, как ни с кем другим, когда необходимо ускориться, а когда замедлиться и прижать плотнее. Мне, блядь, ее всю хочется потрогать. Так сильно, что пальцы дрожат. Но я не позволяю себе ничего, что может ее испугать.
Упиваюсь тем, как Ю трепещет, стоит мне провести ладонью вдоль спины. Кайфую от того, как вытягивается на носочки и подается ближе, когда сдавливаю пальцами затылок. Забываюсь в эйфории, когда она в ответ на якобы случайное прикосновение моих губ откровенно о них ласкается своими.
– Поцелуемся? – рублю я на выдохе.
Блядь… Считаю, что крайне вежливо реагирую на эту провокацию.
Ю смотрит на мой рот, сглатывает и, расчесывая мне лоб, вновь мотает в отрицании головой.
– Нет…
– Почему?
– Здесь же люди…
– А позже? – вспыхиваю надеждой.
– Все равно нет… Я не могу…
– А когда сможешь?
– Ян…
Слышу, как утяжеляется ее дыхание, и вынужденно сбавляю напряжение. Сипловатым смехом по ее щеке прохожусь. Слегка кусаю и, конечно же, лижу.
Я ведь, блядь, бываю и без тормозов. А с Ю меня пиздец как заносит.
– Ах… – задыхается она.
Отстраняясь, подмигиваю и снова, мать вашу, ржу.
Отпуская Юнию на расстояние вытянутой руки, заставляю ее кружиться вокруг своей, а заодно и моей, оси. Золотистые пряди разлетаются по воздуху, юбка куполом встает, и моя красивая Ю, наконец, смеется.
С особым удовольствием притягиваю ее обратно к груди, ловлю горячий и рваный выдох, пью из небесных глаз эмоции.
– Пора в комнату, Ю… Скоро отбой.
Плевал бы я на время, не будь это веской причиной, чтобы заманить ее обратно в спальню.
– Еще чуть-чуть, Ян… – выторговывает Филатова, словно ребенок.
Смеюсь, но позволяю ей еще немного покружиться.
– Совсем кропаль, зай…
– Ох… Ян…
