Текст книги "Это всё ты (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)
Не открывая глаз, улыбаюсь.
– Всего лишь немножко отлюбил.
– Немножко?.. Разве это любовь?
– Одна из духовных скреп.
– Мм-м…
– Владея адом, мечтаем о рае. А завладев раем, рвемся снова в ад. Чтобы поймать баланс, нужно нам эти два мира соединить.
– Завтра?
– Завтра. Спи.
И Ю засыпает. Я же, едва уловив, как выравнивается ее дыхание, открываю глаза и до рассвета их не смыкаю.
Когда в комнате становится прохладно, натягиваю на неподвижную заю одеяло. Сам прижимаюсь к ее боку насколько могу крепко. Тревожить не хочу.
Внутри столько энергии… Накачала Ю такой мощью, мир готов покорить. Гоняю в голове различные мысли, строю планы и раскидываю, что и как должно быть, когда уедем вместе в Киев.
«Ты, блядь, нажестил, конечно… Надо было мягче…» – сокрушаюсь, пока перемотка событий ползет на десятый круг.
– Я для тебя все сделаю… Клянусь… – шепчу едва слышно, глядя на свою спящую девочку.
А мысленно ставлю зарубку:
«Утром, когда проснется, сразу скажи ей, что любишь…»
Незаметно отключаюсь. Но ненадолго. Ю продолжает тихо, словно мышка, посапывать.
Рассматриваю ее в яркости дневного света. Эти ее веснушки, родинки, губки – все то же самое, на чем я залипал в девятом на биологии. И ведь даже не думал… Просто не смел уйти в своих мечтах настолько далеко, как сделал это ночью физически.
Выскальзываю из постели, чтобы вернуться через двадцать минут с завтраком. Приземлив столик поверх бедер Юнии, прижимаюсь к ее щеке губами.
– Я тебя люблю, – бужу этими словами.
Подтягивая одеяло до самого подбородка, она смущенно рассматривает еду. Ухмыляясь, падаю на подушку рядом.
– Зачем?.. Ты же… Я больше не хочу... Заниматься…
– Какая ты все-таки смешная, Ю… Это просто яйца курицы, – тычу пальцем в сторону парующего омлета. – А мои, – перевожу указатель на свой выпирающий пах, – пустые, кстати.
Ну, почти.
Просто я решил не пугать Юнию вот так сразу.
Несколько поздно решил… И все-таки.
Она розовеет и больше никаких реакций не выказывает.
– Что не так, зай?
Долго решается, но признается:
– Я не могу есть без трусов…
Закатывая глаза, смеюсь.
– Как насчет небольшого авантюризма, Ю? Расслабься, и тебе понравится.
И снова она колеблется. Однако в итоге поддается на провокацию. Стоит лишь пару раз поцеловать. Жарко. С языком. Сам от нее с трудом отрываюсь. Воскрешаю ведь все, что делали ночью, и накрывает цунами.
– Я люблю тебя, – замечаю, что говорю эти слова все чаще, все охотнее, все искреннее.
Расправляемся с завтраком вдвоем. Даже с чаем Ю помогаю.
– Не надо, Ян, не надо, – дразню чуть позже на улице, пока гуляем в лесу.
Ничего не могу с собой поделать. Меня приводит в восторг ее стыдливость. Когда щеки Ю алеют, точно знаю, что это происходит не из-за мороза. Опускает взгляд, а я вспоминаю, как отчаянно она хваталась за меня ночью, как сильно текла, как беспомощно смотрела в глаза, как будоражаще стонала и как сладко кончала.
– Прекрати, – частит смущенно, сгребая в кулаки мою куртку.
– Не могу, – дроблю с усмешкой и прижимаюсь лбом к ее лбу.
– Обними меня.
Это запросто.
Накидываю хомут и выдыхаю:
– Обнимаю… У меня такого ни с кем не было, Ю. Клянусь.
– У меня… тоже…
Смеюсь.
– Знаешь, я вроде как понял…
– Я-я-ян…
– Шучу, зай. Шучу, – стискиваю сильнее. – Очень тебя люблю. Вдребезги, Ю. Вдребезги.
– И я тебя, Ян… Очень!
А потом…
Едва входим в дом, звонит телефон. Увидев фотографию отца, принимаю вызов.
– Тебе лучше отвезти Юнию домой, – говорит он без всяких предисловий.
Вижу, что Ю слышит. Тут же краснеет.
– Почему? – толкаю спокойно.
– Ее ищут. Полгорода на уши подняли. Заявление на тебя написали. Не знаю, кто принял… Но к нам уже приезжали.
Яростный скачок артериального давления. Сердце на счет два – в реактивный полет. Были бы в городе, зацепился бы им за провода. А так… Бьется в потолок.
– Да пусть Филатов этой гребаной бумагой раздерет себе очко, – выпаливаю на эмоциях недопустимо грубо.
Ю охает и отворачивается.
Папа на том конце проводе отзывается тяжелейшим вздохом.
– Ночью умерла бабушка Юнии, – добавляет с явным сожалением.
Отстраненно отмечаю, как в лицо бьет резким потоком прохладного воздуха – это Ю совершает стремительный оборот.
Сердце стопорится, когда снова вижу глаза своей девочки.
– Я-я-ян…
Вдребезги.
67
…нашей вины в этом нет…
© Ян Нечаев
Завершив вызов, со вздохом упираю в бедра руки. Зачем? Вероятно, чтобы скрыть разбившую их неожиданно дрожь. На самом деле охота прижать одну из ладоней к груди. Там происходит непонятное. Сердце возобновляет работу. Но вместе с глубинными, нереально далекими, будто поднимающимися из-под нескольких плотных пластов мышц ударами возникает жесткое давление. Каждый новый вдох и каждый последующий выдох все тяжелее даются. Грудная клетка расширяться полноценно отказывается.
Боже… Дай мне силы.
Смотрю на оглушенную известиями Юнию и думаю о том, что должен взять себя в руки.
Но, блядь… Как?
Ощущаю легкое головокружение и подкрадывающуюся к перетянутой спазмом глотке тошноту.
Боже… Дай силы.
Бабка Ю мне, конечно, никогда не нравилась. Ядовитая сучара под маской центра помощи, доброты и милосердия. Откинулась, и откинулась. Земля ей пухом. R.I.P.
Но…
Я же не дебил. За секунды догоняю, как воспринимает кончину бабушки Юния. Догадываюсь, с чем связывает, и на кого возлагает вину. Буквально слышу, как зая прокручивает мысль о том, что пока мы получали оргазмы, та отдавала Богу душу.
Пиздец, конечно. Но это жизнь. Подобные накладки случаются.
Проводить какие-то параллели и вырисовывать связь между этими события бессмысленно.
Но как объяснить это Юнии?
Чувствую боль своей девочки и сам загибаюсь.
Как к ней подойти? Что сказать?
Боже… Дай силы!
После третьего обращения к Всевышнему шагаю к Юнии. С показной уверенностью. Просто не отвечаю за то, что транслирую. Использую стандартный набор. Еду, блядь, на старой базе.
Касаюсь шелковистых волос. Перебирая пальцами прядь, использую время, чтобы нырнуть в беспокойный омут глаз. Зябко становится. Спину накрывает дрожью. Она вскрывает поры и вытягивает через них внутреннее тепло. Конденсируясь во влагу, то сковывает мои раздувшиеся мускулы новым приступом леденящего холода.
– Мне очень жаль, маленькая, – проговариваю тихо, но с шумным вздохом. Осторожно убирая прядь Ю за ухо, поджимаю губы. Провожу пальцем по щеке. – Это тяжелая потеря, – нервно сглатываю. – Понимаю, что ты чувствуешь, зай… Разделяю.
Жду, что заплачет. Преобразует переживания в слова. Вывалит все на меня. Готов выслушать. Заранее ищу, чем крыть. Ради нее с любыми демонами сразиться готов.
Однако…
– Мне нужно домой, – толкает Ю задушено.
И это все, что она говорит.
Смотрю на нее, продолжая поглаживать по щеке. Кусая губы, тяну с ответом. Глаза Юнии, что удивительно, остаются сухими. Блестят неестественно, выражая бесконечное потрясение. Вот и все.
– Конечно, – сдаюсь, понимая, что сейчас ей реально нужно время, чтобы осмыслить. – Отвезу тебя, зай, – проговариваю на самых низких частотах, но сдабриваю хрипоту улыбкой.
Перевожу дыхание, сканирую еще одним быстрым взглядом и прижимаюсь к губам. Не знаю, на что надеюсь… Юния не уворачивается, но и не отвечает. Прихватываю нежную плоть несколько раз. Смотрю в глаза. Реакций – ноль. Она словно обесточена.
– Собирайся, – бросаю тихо. – Минут через десять выходи. Я прогрею пока.
Дождавшись кивка, выскакиваю на мороз. Лицо и шею тотчас обдает холодом, а мне хоть бы что. Из нутра палит. Это не та неистовая буря страсти, в которой мы с Ю горели ночью. Это гребаная тревога, которую нет возможности своевременно взять под контроль. Глотая минусовый воздух, пытаюсь насытить ее и остудить. Выходит хреново.
Сажусь в водительское кресло, завожу мотор и, пользуясь снежной ширмой на лобовухе, прижимаю к пылающему лицу ладони. С глухим стоном растираю подрагивающими пальцами напряженные мускулы.
Сознание терзают подернутые любовным мороком кадры. Даже на перемотке – это лучшее, что я когда-либо видел. Лучшее, что я когда-либо ощущал. Несмотря на критичность ситуации, член вмиг оживает.
Чувствую ли я по этому поводу к себе омерзение? Наверное, должен. Но ничего подобного нет.
Резко лезут на поверхность недосып и несвойственная моему организму усталость.
Голову забивают суетливые мысли. В попытке заглушить их врубаю музыку. Орет она так громко, что уши пронизывает боль. Но голос разума все равно заглушить не удается.
«Поговори с Ю. До того, как сдашь ее обратно Филатовым. Потом может быть поздно. Вытащи из нее слова! Пусть озвучит все, что накрутила. Заставь, если потребуется. Но не позволяй молчать. Знаешь ведь ее…» – орет мой мозг.
Юния появляется раньше, чем я просил. Не слышу, как открывает дверь. Улавливаю движение, когда уже забирается в салон. Поймав ее ошарашенный взгляд, спешно выключаю музыку.
– Извини, – отражаю ее непонимание.
Допираю ведь, как это выглядит. У нее в семье покойник, а я продолжаю отрываться.
Вздохнув, покидаю салон, чтобы быстро закрыть дом и заняться очисткой снега. Сам на себя злюсь, а что делать – не знаю. Поглядывая на Юнию через стекло, стараюсь что-то придумать. Но она в ответ на меня даже не смотрит. Сидит, свесив голову. Перебирает пальцами край своей куртки.
Слова в предложения никак не вяжутся.
И молчание Ю, которое продолжается, когда возвращаюсь в салон, лишь усугубляет захватившую мозг панику.
Трогаясь, неосознанно вслушиваюсь в скрипящий под колесами снег. Едва выруливаю на утрамбованную снегоходами дорогу, нахожу ладонь заи. Она ледяная и как будто безвольная, но на мою первую попытку разделить ее пальцы своими протестует. Только когда проявляю настойчивость, поддается. Сплетаемся, снова замирает безжизненно.
– Ю, – зову негромко. Она слегка дергает подбородком, якобы интересуясь, что хочу. И дальше тупится в край своей куртки. – Посмотри на меня, – намереваюсь звучать ровно, но та самая требовательная мольба таки прорывается.
И… Даже когда Юния вскидывает взгляд, позволяя увидеть глаза, того, в чем нуждаюсь, не получаю. Она выглядит максимально далекой, словно и не со мной вовсе. Не здесь.
– Давай поговорим, – выдыхаю, когда уже выезжаем на трассу международного значения. С трудом сглатываю. Неохотно смотрю на дорогу. И снова на нее, как только появляется возможность. – Пожалуйста, – добавляю более отчаянно.
Чувствую, как воздух в салоне становится едким и опаляющим. Чувствую, как влага жрет глаза. Чувствую и то, как они воспаляются.
Зачем-то улыбаюсь… Это, мать вашу, нервное. И, сука, явно лишнее. Тряхнув головой, избавляюсь от эмоции.
Ю тем временем краснеет и вжимается в кресло, словно хотела бы исчезнуть.
– О чем? – шелестит едва слышно.
Очевидно, вынужденно.
– О чем думаешь в свете последних известий?
Пиздец, выразился… Но уж как сумел.
Смотрю на Ю и с сожалением морщусь. Мотаю головой, мол, не хотел так говорить.Челюсти сводит, будто чего-то кислого хлебнул. Натужно тяну носом наэлектризованный воздух.
И в этот момент лицо Юнии меняется. Заметив, как скривилась, толкаю руль влево и выжимаю тормоз, чтобы освободить полосу движения и остановить машину.
Стоим практически в обочине, но я по привычке врубаю аварийку. Секунд пять ее слушаем, пока Ю окончательно не срывается.
– Моя бабушка умерла, Ян… Умерла! Пока я с тобой… Пока мы… О чем я могу думать? – скулит, хватая рывками кислород.
– Говори, – подталкиваю, понимая, что грядет настоящая истерика. – Просто скажи, Ю. Все, что думаешь, и что чувствуешь. Я приму все. Только не молчи! Не вязни в этом мраке. Одна не вязни. Давай обсудим все, как есть!
– Это… – выдыхает Ю. Но не заканчивает. Набирает с шумом воздух, прежде чем выпалить: – Все из-за меня!
– Нет, – отражаю твердо.
– Да!
Рыдая, Юния пытается вырвать руку, которую держу. Бьется и бьется плечом в дверь. Я сжимаю крепче, чтобы остановить.
– Если бы я не убежала с тобой… Бабушка была бы жива! Она из-за меня разнервничалась! Из-за меня!
– Просто от нервов люди не умирают, – проговариваю с внушительным спокойствием. Пытаюсь передать его ей. Да и сам… Расходиться не хочу. – Видимо, у нее были проблемы со здоровьем. Так совпало, что ее организм не справился именно этой ночью. Это трагическое стечение обстоятельств. Неприятно, не спорю. Но нашей вины в этом нет.
Продолжая плакать, Ю мотает головой.
Мать вашу…
Не слышит меня.
– Неприятно??? – подвывает моя зая. – Есть, Ян… Моя вина точно есть!
– Нет же, Ю… – выдыхаю со скрипом и сразу же тянусь, чтобы обнять. Ненадолго прижимаю к груди, отстраненно отмечая, какая бойня там сейчас происходит. – Сама поймешь… Со временем, Ю. Сейчас тебе больно. Ты не можешь думать трезво.
– Конечно, больно, Ян, – хнычет, обвивая руками мою шею. – Я этой болью растерзана… Оглушена виной… Уничтожена стыдом… Никогда больше заниматься этим не хочу!
Сглатываю, ощущая нездоровое давление в ушах. Слышу этот звук так четко, как и удары своего перебитого сердца. Изнутри меня наружу будто динамики выведены.
– Не хочешь – не будем, – заключаю надорванным тоном.
Ю затихает и отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза.
– Не веришь, что смогу?
Выдав судорожный вздох, она неопределенно качает головой.
– Я хочу тебя. Всю тебя, Ю. Дело ведь не только в сексе. Его в моей жизни было предостаточно.
– Но… Ночью ты делал все эти вещи…
Сморщив лоб, усмехаюсь.
– Да, – выдаю приглушенно. – Я хочу делать все эти вещи с тобой, – как ни выравниваю тон, голос предательски садится. – Хочу, чтобы ты позволяла мне то, что никогда не позволишь другому. Хочу дарить наслаждение тебе и выжимать из твоего тела собственное. Хочу доводить нас до исступления, до безумия… Но это не главное.
– Прекрати-прекрати, – тараторит Ю, жмурясь и рдея. Лицо ее буквально пышет жаром. – Не говори об этом больше.
– Не буду, если ты пообещаешь не связывать эту ночь с кончиной своей бабушки.
– Это…
– Это все, о чем я прошу.
Сжимаем ладонями лица друг друга. Сталкиваемся лбами. Понижаем тон до шепота.
– Не знаю… Возможно ли это?
– Я знаю. Возможно.
– Я не знаю… Не знаю… – голосит тихо, но скулит так мучительно и так жалобно. Сердце рассыпается. В порошок. – Не знаю, как это пережить…
Вытираю пальцами горячие слезы. Целую соленые губы.
Позволяет. Боже, хвала тебе, позволяет.
– Бабушки нет… Представляешь?.. Это так больно… Так больно, Ян… Никогда подобного не ощущала… Я сама умираю…
– Это пройдет, Ю… Обещаю.
– Пройдет?.. Как это может пройти?..
– Пройдет, – повторяю.
И целую глубже. Настоящий контакт инициирую. За грудиной прошивает молниями, ведь Ю отвечает. Блядь, как она отвечает… Неожиданно страстно. Усилителями этой страсти, безусловно, являются жгучая боль, заплесневевшая горечь, бездонная вина и беспредельное отчаяние. Вцепляемся друг в друга, не скрывая душевного надрыва. Выплескивая чувства, небо на землю обрушиваем. Тяжело, темно и страшно под его весом становится. Задыхаюсь. По щекам ползут одинокие, но самые настоящие слезы. И все же на каких-то резервных силах я продолжаю целовать Ю. Не могу отпустить. Боюсь. Сжимаю так напряженно, кости трещат.
– Я-я-ян…
– Я люблю тебя, Ю. Я тебя люблю. Я тебя люблю, – бомблю горячо, перекрывая расползающуюся по нутру безнадегу.
– Я-я… Я тоже… Тоже люблю тебя, Ян!
После этого мне становится легче. Я даже могу сделать полноценный глубокий вдох.
– Все ведь в силе, зай? Мм-м? Наш уговор… Ты уедешь со мной, когда все утрясется?
Чувствую выдох Ю, когда она открывает рот, чтобы ответить. Но слова вкусить не доводится.
Мощный удар сзади. Оглушающий скрежет металла. Пронзительный звон разбивающихся стекол. И нас сметает в заснеженный кювет.
Пока летим, сгребаю Ю. Пытаюсь уберечь, закрыть собой, спрятать за ребрами, где ей, как части меня, самое место. Слышу, как она визжит, пока нас кидает. Ощущаю, как вжимается. В какой-то момент кажется, что к концу пути реально в одно целое сплавимся.
Но…
Все прекращается. И я помимо нестерпимый боли в грудной клетке чувствую шевеления Юнии.
Отлепляю ее от себя, чтобы осмотреть. Морщусь при виде крови на лице. Шумно втягиваю воздух. Отстегиваю ремни. Начинаю ощупывать.
– Я в порядке… – толкает она, когда я уже сам в этом убеждаюсь, проинспектировать каждую часть ее тела, даже ноги.
Притянув обратно, с надрывом обнимаю. Грудь резко сокращается, как ни пытаюсь сдержать эмоции.
Из динамиков расходятся звуки входящего вызова. А я все давлю Ю на себя, в себя… Не могу ее отпустить!
– Ответь… – шепчет она между всхлипами.
Отвечаю, когда вижу на экране емкое «Папа».
– Слушаю, – стараюсь, чтобы голос звучал ровно, но лишние вибрации все же прорываются.
– Господи, Ян… – вздыхает отец с явным облегчением. – Ты в порядке, сынок?
– Да… Вполне.
– Минуту назад мне позвонили с незнакомого номера. Поступили угрозы на твой счет. Будь осторожен.
– Филатовы? – туго соображаю, о чем речь.
Перехватывая изумленный взгляд Юнии, только моргаю.
– Нет. Не они, – тяжело заверяет отец.
– Кто тогда?
– Тот, кому сильно не понравилось мое освобождение.
Совершая натужный вдох, оторопело смотрю на бредущих к нам с трассы людей.
– Эм… Пап, – нервно облизывая губы, суматошно провожу ладонью по лицу. – Кажется, нам нужна твоя помощь. Прямо сейчас.
– Продолжай.
– Полиция, скорая, эвакуатор, – перечисляю сухо. – Геолокацию сейчас скину.
68
Какой еще рецидив?
© Юния Филатова
– Я сейчас выйду. Хочу осмотреть машину. Да и нужно сказать всем, кто остановился, что помощь уже едет, – озвучивает Нечаев тем же хладнокровным тоном, которым секунду назад общался с отцом.
Эта серьезность пугает. Лишает возможности говорить. Заставляет цепенеть.
Пока Ян тянется к заднему сиденью за пледом, дышу через раз.
– Укутайся и сиди тихо, – инструктирует так же сдержанно. Только теперь замечаю, что через дыру в крышке багажника в салон со свистом врывается морозный воздух и залетают крупинки снега. Охотно принимаю плед, хотя еще не знаю, смогу ли самостоятельно в него завернуться. Кисти мало того что скручены от холода и подвержены дрожи, так еще в крови из-за мелких порезов. Все происходило так быстро, что в процессе не ощущалось, куда летели осколки. Сейчас я чувствую острую и колючую крошку в волосах, под курткой и даже под свитером. Стоит пошевелиться, они осыпаются ниже, задерживаются под топом и ранят кожу. – Оставайся внутри до приезда полиции или скорой, поняла?
Странное указание.
Но куда более впечатляющим является суровый взгляд Яна. Не смею ослушаться. Киваю и с трудом двигаю губами, когда он наклоняется, чтобы поцеловать.
Характерный будоражащий Нечаевский букет с привкусом соли и металла – последнее, что я улавливаю.
Настойчивый, пронзительный, чрезвычайно чувственный, отличительно болезненный и вместе с тем оглушающе мощный, темный и необузданный взгляд – последнее, что принимаю.
Удушающая скованность в груди и адское сокращение разорванного сердца – последнее, что чувствую.
А потом… Ян уходит, не оглядываясь.
Выбравшись из машины, ничего он не осматривает. Сразу же шагает, рассекая сугробы, навстречу двум темным фигурам.
Отчего-то мне кажется важным услышать их разговор. Но даже застопорив дыхательную функцию, не разбираю ни слова. Один из мужчин – который постарше, с пепельной головой – между какими-то фразами указывает на разбитый Икс[22]22
Здесь: Икс – сокращение марки машины, BMW X серии.
[Закрыть] Яна. Он, не оборачиваясь, мотает головой.
Тот же седой отводит полу пальто… Не пойму, что именно демонстрирует. Мне видна лишь черная водолазка. Нечаев взгляд опускает, кивает.
– Не здесь, – удается уловить через мгновение. И все равно кажется, что додумываю. Воображаю голос Яна в своей голове. Но если так… Слова, которые он говорит, звучат неуместно: – …Просто девчонка… Левая…
Еще два коротких, похожих на матерные, слова… И все трое идут к трассе.
Я судорожно вдыхаю, со всхлипами выдыхаю, заставляю себя завернуться в плед, смотрю на дорогу и с немым потрясением прослеживаю то, как Ян спокойно садится в чужую машину… Слезы начинают бежать по щекам гораздо позже того момента, когда автомобиль трогается с места и уезжает.
Не понимаю, что происходит.
Чувствую себя брошенной, растерянной и такой несчастной. Тишина давит, воспаляет нервы, доводит до сумасшествия. Дергаюсь не только от малейших шорохов с улицы и завывания ветра, а и от тех звуков, которые сама издаю.
Сама себя пугаю!
Но остановиться не получается.
Тереть глаза приходится часто, ведь невозможность видеть страшит еще сильнее. Меня колотит, и это вовсе не от холода.
Но настоящей встряске подвергается мое тело, когда я вижу, как у обочины дороги притормаживает автомобиль. Практически сразу же из него выскакивает мужчина. Бросившись в сугробы, он бежит ко мне. Разглядеть его не могу, но все движения передают тревогу и надрыв. На эти чувства крайне быстро и легко отзывается мое сердце. Заходится в мучительных переживаниях.
Догадываюсь, кто подоспел на помощь, до того, как узнаю Романа Константиновича.
Естественно, он ищет сына.
Распахивая дверь, проносится по салону обеспокоенным взглядом. По мне мажет вскользь, но я зачем-то мотаю головой.
– Яна нет… – сообщаю, всхлипывая. – Уехал… С какими-то людьми…
Нечаев сипло вздыхает. Поджимая губы, прикрывает веки. С невыносимой скорбью морщится. Яростно стискивает челюсти. Напряженно, с дрожью тянет ноздрями воздух. Одуряюще громко сглатывает.
Растерянно наблюдая за ним, не сразу понимаю, что вместе с ним прибыл целый отряд. Лишь когда за меня принимаются медики, замечаю, как мужчины – полицейские и гражданские – осматривают машину. Роман Константинович открывает искореженную крышку багажника, подбирает что-то из груды осколков. Мгновение спустя, когда поднимает достаточно высоко, догадываюсь, что это наклейка с той самой похабной надписью.
Все, что осталось от Яна???
«#не_ебу_блондинок»
Какая жестокая ирония, что этот текстовый маркер уничтожен сразу после нашей ночи любви.
Любви ли?.. Еще один знак, что совершена роковая ошибка?
Краснея, отрешенно удивляюсь тому, что в организме хватает тепла для этой реакции.
Отрываю взгляд от зеркала заднего вида, когда встречаюсь там с потускневшими от невыразимого горя глазами Романа Константиновича. Кое-как, с помощью фельдшера, выползаю из машины.
– Он ведь жив… – хриплю обессиленно и отчаянно. – Он жив…
Кому я это говорю? Сама не знаю. Просто не понимаю, почему все ведут себя так странно.
– Он жив! – пронизываю пространство истерикой неясной силы. – Он жив! Жив!
Глотая морозный воздух, задыхаюсь и начинаю кашлять. Внутренности скручивает беснующаяся тревога, и в какой-то момент эти спазмы вызывают одуряющий подъем тошноты.
Меня выворачивает на снег.
Забившись в судорогах, едва не падаю в омерзительную массу лицом. С трудом опираясь руками, раздираю об заледеневшую корку ладони. А они ведь и без того травмированы… Мне больно. И эта боль такая агрессивная, такая безумная... Загораясь в одной части тела, резкими вспышками проносится по всему организму.
Никакими словами не описать того, каких сил мне стоит поднять взгляд. Задействованные механизмы трещат невообразимо диким напряжением. Белизна природы слепит до слез. Черные точки, обжигающий выплеск, и зрачки куда-то закатываются.
Чьи-то руки подхватывают, но меня скручивает. Превращаюсь в сплошной и пульсирующий комок нервов. Сознание плывет. Из темноты появляется Ян. Вздрагиваю, пытаюсь что-то сказать, но изо рта лишь мычание и хрип вырываются.
А потом я вижу бабушку… Всхлипывая, принимаюсь молиться.
И Бог меня слышит. Отключаюсь.
Хотела бы я описать место своего забытья как черную дыру. Но, увы, это не так. Мало того что в один миг я начинаю различать писк каких-то приборов, шум двигателя скорой, разговоры медиков… Меня мучают кошмарные видения.
Убегая от каких-то людей, испытываю ужасающий страх. Слышу их шаги, но ускориться не могу. Выбиваюсь из сил, когда вдруг проваливаюсь под лед. Сердцебиение ускоряется. Звон, вибрации, скрипучие шорохи… Одуряющая паника. Тело пронизывает холодом, будто иголками. Пытаясь выплыть, открываю глаза. Но вода такая мутная, что ничего не видно. Двигаюсь интуитивно. Гребу изо всех сил, а они стремительно покидают мой организм.
«Это ты об этом уголовнике???»
Глубоко. Здесь слишком глубоко.
«Я от тебя… Такого я от тебя не ожидал!»
Продолжаю сражаться со стихией, пока не бьюсь головой об лед.
А дальше что???
«Да что ты знаешь о любви, дочь?!»
Скребу «крышу» своего гроба ногтями.
«Юнька… Что ты творишь?»
Не сдаюсь. Долблюсь остервенело. Кричу, рассчитывая, что эта волна добавит мощности. Захлебываюсь на старте. Давлюсь солью.
«Узнаем насчет перевода. Будешь доучиваться в Полтаве у тети Тани!»
Нет! Нет! Нет!
«Тебе нужно думать о будущем! Потому что сломать себе жизнь можно в один момент…»
Ярость нарастает. Продолжаю бить кулаками лед.
«Я люблю тебя, Одуван… Люблю!»
Удар… К моим действиям словно чья-то сила добавляется. Вместе нам удается проломить путь. Выплываю. Содрогаясь от холода и остатков истерики, выбираюсь на снег. После него перебираю пальцами жухлую траву. Задыхаясь от необъяснимой вони, поднимаюсь на ноги. Позади тут же раздаются звуки множественных шагов. Страх заставляет броситься вперед. Не разбираю дороги. Из-за этого падаю. Что-то блестит, притягивая мой воспаленный взгляд. Тяжело дыша, разгребаю гнилые палки. Сжимаю ледяную рукоять раньше, чем соображаю, что за предмет нашла. Подрываюсь на ноги. Разворачиваюсь и резко выбрасываю нож в сторону несущегося на меня человека.
– Юнька… – мычит бабушка, выдувая кровавые пузыри.
В ужасе отдергиваю руку, но нож остается в ее сердце.
Ору так отчаянно, что, кажется, меня слышит весь мир. Взлетает этот возглас боли до небес.
Есть ли кому-нибудь дело? Помогите!
– Помогите… Помогите… Помогите… – почему-то в реальности мой крик слабый, беспомощный, жалкий.
Кто-то плачет рядом… Узнаю маму. Это проясняет сознание.
– Бабушка?.. – шепчу с неясными интонациями, пытаясь сфокусировать взгляд. – Где?..
Пусть это будет неправдой! Господи, пусть она будет жива!
– Ее больше нет, Ангел, – разрушает мои надежды мама.
Я хочу отреагировать. Но не получается. Что-то вводят внутривенно – по ползущему от иглы холоду ощущаю. Обмякаю, оставаясь в сознании.
Все, что я чувствую – сердце бьется где-то горле и беспощадно стучит в висках.
– Ее похитили и удерживали силой на протяжении двенадцати часов… Нам нужен полный осмотр…
Слышу эти фразы, а смысла не понимаю.
О ком речь?
– Поверхностные множественные травмы… Ссадины, кровоподтеки, гематомы… След на внутренней стороне бедра похож на укус… Девственная плева разорвана… Два рассечения по боковым областям… Края свежие, покрасневшие, отечные… Повреждены также мягкие ткани у входа во влагалище и на его стенках дальше…
– Господи… – стонет мама. – Это изнасилование, да?
– Я не могу дать такого заключения. Все, что скажу с уверенностью по тому, что вижу: произошло половое сношение с разрывом девственной плевы. Скорее всего, за ночь состоялось несколько половых актов. Из-за этого возможны подобные травматические последствия. Случилось ли это насильственным путем, или же по обоюдному согласию – расскажет девушка. А правовые органы в случае необходимости, с подключением ряда других специалистов, проведут расследование.
– По обоюдному согласию??? – возмущается мама. – Вы не в своем уме, простите? Я знаю свою дочь! Юния бы никогда на такое не согласилась! Он ее заставил!
Он? Заставил?
– Неправда, – сиплю безжизненным голосом.
Однако меня не слышат.
– Я понимаю, вы на взводе, – толкает женщина-медработник раздраженно.
Оглядывая кабинет, в котором нахожусь, впервые задумываюсь, как я, черт возьми, здесь оказалась? И как меня нашли родные? Это я сейчас без белья с раздвинутыми ногами? Почему так холодно? Как мама посмела влезть за ширму, где должен осматривать только врач?
– Конечно, я на взводе! Мою дочь похитили, издевались, насиловали…
– Мама, это неправда! – повторяю попытку.
Прихожу в ярость от того, что она думает о Яне.
Да, я не должна была… Я виновата! Очень сильно виновата! Но то, как видят эту ночь мои родные – перебор!
– Эту ночь не пережила моя мать, – продолжает митинговать. – Я сама не знаю, как справлюсь! Ведь этот ублюдок едва не угробил мою дочь! Бросил в кювете после аварии! Сбежал! Полиция до сих пор его ищет!
– Никто меня не бросал, – убеждаю, хотя сама не понимаю, что заставило Яна уехать. Просто знаю, что он бы меня не оставил. – Так совпало…
Врач молча собирает какой-то материал внутри меня и с выражением полного безразличия размазывает этот полупрозрачный секрет по небольшим стеклышкам. Мама же, едва взглянув мне в глаза, продолжает распыляться.
Сейчас особенно сильно ранит то, что она игнорирует меня, мои слова, мои чувства! Так и не поняла, что я выросла! Что я личность!
Но у меня не осталось ресурса, чтобы спорить. Я очень устала. Проще оградиться, не слушать… Сделать вид, что не здесь.
Засыпаю, как только оказываемся в палате. Проваливаюсь в новые тревожные сновидения. Я их заслужила, конечно… Мама плачет без остановок. И непрерывно гладит меня по волосам, щекам, плечам и рукам. Эгоистично принимаю эти ласки, как утешение. Хоть и понимаю, что не заслуживаю… Из-за меня умерла бабушка. Из-за меня маме так плохо. Из-за меня случилась авария – Ян ведь остановился, чтобы поговорить со мной. Из-за меня сейчас говорят все эти страшные вещи: похитил, измывался, насиловал, сбежал… Господи, зачем я просила его лишить меня девственности? Как теперь донести до всех, что во всем произошедшем только моя вина?
В реальности ведь о таком рассказывать стыдно.
– Я знаю свою дочь. Она бы не согласилась, – долбит мама уже перед следователем.
А я и голову поднять стесняюсь. Растираю ладони, скребу запястья ногтями, незаметно раздираю.
– Погоди, Лера. Я должен услышать пострадавшую, – тормозит опер холодным и суровым тоном. Почему у них у всех такие безразличные голоса? И это еще какой-то мамин знакомый. – Юния, ответь, пожалуйста, на мои вопросы.
И глаза… Почему у этих взрослых такие пустые глаза? Мне приходится в них смотреть. А я не могу. Снова опускаю взгляд.
– Ян Нечаев увез тебя из дома силой?
– Нет, – шепчу, едва слышно.
– Да он ей голову задурил!
– Уймись, – одергивает маму следователь. – Иначе мне придется проводить тебя в коридор.
– Молчу.
– Значит, ты по собственной воле села к нему в машину?
– Да… Я сбежала из дома… С ним…
– И куда вы отправились?
Я не знаю, что можно говорить, чтобы не сделать хуже.
Но не молчать же… Нужно что-то отвечать.
– В охотничий домик его отца… – шепчу так тихо, словно надеюсь, что меня не услышат.
– И где этот домик находится?
– Я не знаю… – вру в растерянности. – Мы ехали по киевской трассе, потом сворачивали… Не знаю, в каком районе точно…
– Хорошо, – в голосе следователя звучит недоверие. А может, я просто себя накручиваю. – Этот парень тебя к чему-то принуждал? В частности, к интимной близости?
