Текст книги "Это всё ты (СИ)"

Автор книги: Елена Тодорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

7

…я умираю, не в силах пошевелиться…

© Юния Филатова

После слов про каких-то там жеребцов, которых Мадине зачем-то нужно обкатывать, желание быть чем-то на нее похожей испаряется напрочь.

– Вероятно, ты снова ошиблась с выбором ВУЗа, – невольно подражаю ее медовому тону. – Это не конная школа.

Наездница, блин… Бесстыдная куртизанка!

Я не должна ее осуждать. Это плохо. Но… Я злюсь. Нет! Сказать, что я злюсь – это ни о чем! Меня прямо-таки трясет от ярости.

Господи… Я реально схожу с ума!

И то, что все девочки, включая саму Мадину, заливаются от смеха слезами, меня меньше всего волнует. Закончив одеваться, покидаю раздевалку с надеждой, что на свежем воздухе мне станет легче.

Однако уже в коридоре меня ждет новое потрясение.

Со стороны мужских раздевалок выходит Валик, но шокирует меня, безусловно, не сам факт появления Андросова, а то, что пол его лба закрывает медицинский пластырь.

– Господи, Валя… – выдыхаю, бросаясь ему навстречу. – Что случилось?

Едва касаюсь его виска, он вздрагивает и как будто отшатывается от меня.

– Ничего страшного… Поскользнулся в душе… Упал лицом прямо на мраморный выступ и рассек бровь… – бормочет он, багровея от волнения.

Покрасневшими кажутся и глаза Валика. Кроме того, они блестят, словно он с трудом сдерживает слезы. На контрасте с синими волосами это выглядит болезненно.

Внутри меня все сжимается от жалости. Хочется расплакаться за него. Больше не знаю, как поддержать.

Но в этот момент из раздевалки вываливает шумная толпа парней, и мы с Валиком практически одновременно обращаем все свое внимание на них. Смотрим, конечно же, с опаской. Психологически я крайне истощена, чтобы игнорировать главный источник своего страха. Поэтому сразу же нахожу взглядом Нечаева.

Сердце тотчас подвергается очередному приступу. Измученное и доведенное до отчаяния, оно сокращается с такой частотой, которую я в своей жизни ощущаю впервые.

Ян же… Самодовольно ухмыляется. Откидывая голову, трясет вздыбленными волосами и громко смеется. Пока не перекидывает внимание на Валика. В тот момент, когда смотрит на него, в его глазах возникает привычная агрессия.

– Я пойду, – выпаливает Андросов. – За мной мама должна заехать.

– А как же Вика? Она еще в раздевалке…

Договаривать нет смысла, потому что его уже и след простыл.

И вот тогда я все понимаю.

«Ян ударил Валика…»

Пульс на какое-то время теряется полностью, заставляя меня почувствовать себя окаменевшей статуей. Однако… Только мне удается сделать вдох, как все функции с адовой силой возобновляются.

Я должна что-то сказать Яну… Возмутиться… Защитить Валика…

Но я не могу! Мне самой слишком страшно.

Отлепившись от стены, бегу к выходу следом за Андросовым. Слышу смех и обрывки разговора позади себя, но сути не улавливаю. Вся в своих переживаниях.

Так нельзя… Кто-то должен сказать Яну… Свят бы это не проигнорировал…

Секундный порыв, и я разворачиваюсь.

И тут же об этом жалею.

Толпа продолжает шагать на меня. Но я уже не могу сдвинуться с места. Прижимаю к груди органайзер и, зажмуриваясь, замираю в ожидании столкновения.

И лучше бы так и случилось! Лучше бы Нечаев меня снес! Лучше бы растоптал!

Ведь это предпочтительнее необходимости разговаривать с ним. Господи, да просто находиться рядом! Он ведь останавливается так близко, что я, бурно тягая воздух, как астматик во время приступа, улавливаю не только запах его шампуня или геля для душа, но и тепло его дыхания.

– Ты что-то хотела?

Голос Яна через вибрирующие мембраны охватившей меня паники слышится сиплым и взволнованным. Не понимаю, что со мной происходит, но это почему-то добивает. Вынося меня за пределы возможного, бросает в кипящий водоворот, с которым я прежде знакома не была.

Снаружи мое тело горит, а внутри пульсирует и трепещет.

Меня трясет и шатает. Меня сносит. Меня наживую ломает.

Укрыться негде. Если бы мы были где-то на улице, клянусь, что смогла бы голыми руками вырыть нору, только бы спрятаться.

От него.

Ведь он разрушает. Снова творит со мной какие-то паранормальные штуки.

– Ты собираешься сражаться?

Странный вопрос. Я ему что – воин?! Странный… Но именно он заставляет меня открыть глаза и сбить на лету руку, которой Ян собирался прикоснуться к моей щеке.

Вообще оборзел?! Сколько можно меня трогать?!

Глядя Нечаеву в глаза, все, что мне хочется – это плакать. Но я сжимаю руками собственные плечи и на одном дыхании выпаливаю то, что просто обязана ему сказать.

– Почему ты цепляешься именно к Валику? Потому что он слабее?

Ян вскидывает в удивлении брови, качает головой и смеется.

Словно то, что я спросила, бред. Словно я сама кажусь ему безгранично глупой. Словно исключительно забавы ради он тут и стоит.

Но если так, то… Что это за тени в глубине его синих глаз? Каким образом из-за них в моей груди собирается нечто такое одуряюще необъятное и всепоглощающее? И как мне это пережить?

– А почему ты любишь лишь тех, кто перед тобой заискивает?! Кто стелется! Кто прислуживает! Кто угождает! Кто потакает твоим страхам!

В коридоре стоим только мы… Я и Ян – демон из моего прошлого. А у меня чувство, словно я на главной площади города. Голая. Нет, больше. Он сдернул не только одежду, но и кожу. Если не сказать, что вывернул меня наизнанку.

– Неправда! – выкрикиваю Яну в лицо.

Это все, что я могу.

А он… Смеется.

– Можешь меня ударить за Андросова, если это не так. Ну же! Бей! Правда на твоей стороне, ведь так? Ангел!

Последнее он выплевывает, как ругательство. Наклоняясь ниже, обдает мои губы яростным дыханием. На мгновение кажется, будто собирается… коснуться их своими… Это шокирует… Обездвиживает. Парализует!

Секунды застревают в вечности.

Ян дышит зло, отрывисто и как-то отчаянно. А я умираю, не в силах пошевелиться. Пока он не отстраняется, повергая меня в еще больший шок – встряхивая головой, смеется. Но взгляд отражает бурю.

– Давай, беги строчить Святу жалобы. Буду ждать звонка, чтобы послушать в очередной раз, как дрожит Одуван, когда я рядом дышу.

Это не лишено оснований. Это то, что я делаю и собираюсь продолжать. Это правда, но, Боже, та самая правда, которая ранит.

– Ты… Ты просто… Чудовище!

И он… Снова смеется.

– А ты – жалкая, – распинает без каких-либо эмоций.

И уходит.

Я тоже иду. В другую сторону. Чтобы спрятаться и прореветься. Но вот же штука… Слизистая, легкие, все дыхательные пути горят. Сердце тарабанит мучительно. Но слез нет. Стою в каком-то закутке у мужских раздевалок, порывисто циркулирую пропахший потом воздух, и на том все.

Домой еду никакая. Будто в трансе. Похоже, что теперь это мое нормальное состояние. После эмоционального истощения. Сумасшедшие американские горки. Уже ненавижу их.

На предпоследней остановке в трамвай подсаживается возвращающаяся из гимназии сестра. Мне удается вести себя нормально и даже перекинуться парой ничего не значащих фраз.

– Сегодня на Нетфликс премьера того фильма, о котором я тебе рассказывала, – говорит Агния с горящими глазами, пока смещаемся ближе к заднему окну, чтобы пропустить женщину с коляской. – Будем смотреть?

Я толком не помню, о каком именно фильме речь. Да и неважно.

– Посмотрим, Агусь.

– Может, и папа с мамой будут свободны. Посмотрим все вместе!

– Может.

– Я сделаю горячие бутерброды, а ты – пиццу. Договорились?

– Договорились.

Добравшись до дома, я первым делом принимаю душ. И там меня, наконец, прорывает. Плачу так горько, аж захлебываюсь.

«А почему ты любишь лишь тех, кто перед тобой заискивает?! Кто стелется! Кто прислуживает! Кто угождает! Кто потакает твоим страхам!»

Это неправда… Я хорошая… А Ян говорит обо мне так, будто я использую людей… Это неправда… Неправда!

Рыдая, судорожно дергаюсь, пока не иссякают все силы. А потом еще долго икаю.

«…ты – жалкая…»

Эти слова жгут. Заставляют задыхаться. И сколько бы я их ни прокручивала, сколько бы ни пыталась забыть, сколько бы ни твердила себе, что в этом обвинении нет ни грамма правды, только ярость Нечаева… Боль не утихает.

– Да что ж такое? – смеется мама чуть позже, когда я со своей икотой появляюсь на кухне. – Попей водички, ангел.

– Иначе придется тебя напугать, – протягивает Агния жутким голосом.

Знали бы они, как сильно я уже напугана!

«Давай, беги строчить Святу жалобы…»

Весь вечер дергаюсь. Именно это хочу сделать. Но что-то не позволяет. Слова Яна выстроили в душе какой-то барьер, который я, несмотря на боль, не могу ни обойти, ни перепрыгнуть.

«…ты – жалкая…»

Кроме этого… В груди до сих пор ощущается то запретное и потрясающее возбуждение, что я испытывала, когда была на поле.

А еще… Об этом вообще думать нельзя!

Домашние все счастливы. Делятся разными впечатлениями. Рассказывают, как хорошо прошел у каждого день.

– А как у тебя, ангел?

У меня полный швах!

– Все чудесно, пап. Я в восторге от университета и от своих новых друзей!

Я вынуждена врать. Если выдам правду, то они решат, что я не справляюсь. Ужас! Не дай Бог! Я обязана справиться. Обязана!

Даже если ради этого мне придется снова подружиться с Яном.

Шальная мысль! Убийственно рискованная! Одуряюще страшная! Жутко неприятная!

И…

Сложность еще и в том, что об этом никто не должен узнать.

Ни родители. Ни Свят.

8

Та самая, из-за которой я с одного взгляда в хламину.

© Ян Нечаев

– Значит, с мисс Вагиной ты все-таки познакомился.

Интонациями эта фраза на вопрос не катит, но по выжидающему взгляду, который Самсон выдерживает на моей, как я подозреваю, абсолютно безучастной роже, пока мы, прижав задницы к капоту его тачки, раскуриваем первые тяги, понимаю, что с моей стороны все-таки требуется какая-то реакция.

Два года назад я, сука, зарекался водить еще с кем-либо дружбу. Мне этого мракобесия за глаза хватило. Но быть полностью отмороженным в социуме тоже хуйня. Особенно в месте, где ты, блядь, свежее мясо. Чтобы на старте закрепить позицию, в которой будет комфортно моей доминирующей, мать ее, натуре, приходится налаживать контакты и обзаводиться связями.

– Сука, я был в таком угаре, – тяну приглушенно, выдыхая попутно с гребаным смешком густую струю дыма. – Все, что помню –феерический пассаж Мадины в догги-стайл и ее влагалище, как мишень, передо мной.

– Поверь тому, что я наблюдал со стороны: ты весьма охотно поражал эту цель, – ржет Самсон, стряхивая пепел на бетонное покрытие паркинга.

Да, вероятно. После звонка Свята, на протяжении которого он в своей ебучей манере пытался учить меня жить, не задевая хрустальный колпак его ангела, я был бухим не столько от алкашки, сколько от своей ярости. А секс, когда звереешь, является быстрым, действенным и безопасным способом слить агрессию.

– Эта цель сама по себе была крайне целеустремленной, – продолжаю хохмить, чтобы не пропускать в мир свои реальные эмоции.

– Стопудово. Перекрасить волосы из светлого в черный ради разового траха – это сильно. Признай теперь, что чертова наклейка на заднем стекле твоей телеги: «Не ебу блондинок» – голимый стеб.

– Нет, не стеб. Я их действительно не ебу, – качая головой, с хохотом отправляю окурок в урну. – Почему это всех удивляет?

– Потому что это долбаная хуйня, – задвигает Макс. Гоняя мысли, какое-то время только хмурится. А потом, сделав короткую затяжку, быстро добивает: – Это долбаная хуйня, потому что ты, блядь, одну из них преследуешь.

Отразить этот сраный бред – не проблема. Я бы объяснил все свои действия, не теряя ухмылки, но… К расположенной рядом с въездом на паркинг остановке прижимается трамвай, и из него выходит та самая блондинка.

Та самая, из-за которой я с одного взгляда в хламину. Та самая, из-за которой бесоебит мое сердце. Та самая, из-за которой мне, на хрен, выжигает нутро.

Это не Юния. Это безумная мания.

Это не мечта. Это неистовая одержимость.

Это не любовь. Это лютая паранойя.

Задрав нос, Ю гордо пилит через толпу. В мою сторону даже не смотрит. А я, такой разъебенный, пиздец просто, стою ослом, будто меня ударом молнии вбило в бетон. Тяжело дыша, провожаю взглядом ту, которая, хоть ты сдохни, никогда не будет моей.

Никогда.

Своим появлением Ю в очередной раз напоминает, что вся моя жизнь – унылое дерьмо. И я, блядь, в душе не ебу, как в этом дерьме оказался.

Я никогда никому не завидовал. До определенного периода я получал все, что хотел. И не потому, что это все приносилось мне на блюдечке предками. Чаще всего мои желания не были связаны с материальными благами. Мне многое запрещали, пытались ставить в какие-то рамки, часто дубасили… Честно, было за что. Я никак не мог усвоить этот гребаный термин «нельзя». Если я чего-то хотел, мне было срать на все. Я добивался желаемого любыми путями. Страх, если и возникал, то лишь подстегивал быть смелее, мощнее, быстрее.

Я плавал там, где должен был, по мнению взрослых, утонуть. Я прыгал там, где должен был разбиться. Я дрался с теми, кто мог меня, на хрен, убить.

Я смотрел на цель и видел возможности. Я чувствовал силу и уверенность. Я знал, что должен делать.

Юния Филатова – мелкая трусливая девчонка – заставила меня растеряться, засмотреться и расколоть об это проклятое «нельзя» лоб.

Блядь… Если был над нами дьявол, то я уверен, что надо мной он хохотал так сильно, что грохотало громом небо.

Сначала я, дебил, не понимал, зачем Свят позволяет этой сопливой мелочи за нами таскаться.

«Если бы она была хоть немного похожа на нормального человека… Но нет, она выглядит как самая настоящая девчонка!» – сокрушался безмозглый семилетний я.

Эти ее глаза на пол-лица, эти чертовы косы, эти чересчур пухлые, странной формы, отвратительно-розовые губы, эта лилипутская миниатюрность, эти изящные, будто она пародирует взрослых, движения, эта дурацкая плывучая походка, этот тонкий тихий и мягкий голос… Вся ее сущность нещадно бесила меня.

Чуть позже я все-таки привык к обществу Ю, но продолжал обращаться с ней так, словно она обычный пацик. Если она ревела, то слабый пацик. И че? Это не мои проблемы. И вот тут я не понимал, зачем Свят ее от меня защищает.

Потом я не догонял, зачем он так часто прикасается к Ю и пытается ее обнять. Появлялись первые вспышки ревности. Но и их я, величайший недоносок, загасил, решив, что скорее уж ревную Свята к Ю, чем ее к нему.

Она же продолжала быть странной. Даже когда научилась играть в футбол, когда смеялась над моими шутками, когда сама что-то забавное рассказывала, и когда с ней стало реально интересно, Ю оставалась для меня какой-то не такой… Свят называл ее особенной. А я упорно твердил себе, что она странная, потому что рядом с ней у меня возникали дикие ощущения.

Я замечал, как у меня рядом с Ю ускоряется сердцебиение, учащается дыхание, скручивает желудок, а за ним и низ живота опаляло огнем. Меня в целом часто бросало то в жар, то в холод. Вставали дыбом все волосы на теле, и на коже проступала физическая дрожь. А пару раз даже кружилась голова.

Я знал, что это не страх. Но что тогда? Не понимал. Старался держаться от Ю подальше, хотя в какой-то момент почувствовал, что хочу, блядь, действовать обратным образом.

Как Свят.

Тогда я уже ломал голову, какого хрена он, если я привык к этой девчонке и давно не обижаю, как будто загораживает ее от меня и боится оставить нас вдвоем. Даже на поле Свят постоянно влезал между нами. Еще и бухтел, осуждая какие-то общие фишки, которые у нас появлялись, как бы он не ограничивал нас. На Ю его невъебенное авторитетное мнение всегда действовало безотказно. Она, блядь, прям тряслась, когда он демонстрировал свое долбаное недовольство. Сука, извинялась перед ним. Обещала, что больше такое не повторится.

Один черт знает, как часто я порывался в это мракобесие вмешаться. Но каждый раз останавливало то, что это вроде как действие против Свята.

А потом… Потом было поздно! Потом я, захлебываясь нереальными фонтанами горечи, завидовал ему. Завидовал так, блядь, сильно, что невыносимо становилось дышать.

Когда я прозрел, они еще не находились в этих ебаных отношениях. Но я видел, что именно к этому все, мать вашу, неотвратимо движется. Наблюдал за Ю, за тем, как она улыбается Святу, как она уже сама к нему прикасается, как она на него, черт возьми, смотрит, будто он святое божество… И понимал, что все.

Но успокоиться не мог.

Свят, конечно, изошел на говно, но когда я, якобы между прочим, бросил, что было бы неплохо мне сесть с Ю на биологии, чтобы подтянуть этот чертов предмет, она, к моему удивлению, без его на то одобрения согласилась. Я, конечно же, видел, как сильно ей некомфортно со мной. Она отчаянно нервничала, ярко краснела, громко и прерывисто дышала, постоянно что-то роняла, кидаясь поднимать, задевала дрожащими пальцами меня, тысячу раз извинялась и, блядь, кажется, что постоянно находилась на грани обморока.

И вот на этих треклятых уроках, наклоняясь к тетради Ю и непрестанно ощущая раздраженные взгляды Свята за спиной, я, мать вашу, уже зная, что она никогда не будет моей, умудрялся задавать ей зашкварные провокационные вопросы.

– Ты здесь из-за Филатовой, – врывается в мое сознание бурный выдох Самсона.

– Нет, – отбиваю якобы спокойно. – Это было бы слишком тупо.

– Да, это тупо.

Договорить не удается, потому как… Когда я смотрю на Ю, чтобы проводить ее взглядом в корпус, вижу я совсем не то, на что рассчитывал. Она не двигается. Стоит посреди двора, притискивая к груди тот огромный органайзер, который таскает с собой постоянно, будто это часть ее тела.

Я видел подобные колебания сотни раз, но это не помогает быть готовым к тому моменту, когда она, наконец, осмеливается направиться ко мне.

9

Почему?! Почему она не может быть моей?!

© Ян Нечаев

Выкатываю свой обыкновенный вид, будто бы мне похер на все, что в этом долбаном мире происходит. Пока Ю шагает, мое лицо остается непроницаемым, не выражая никаких эмоций. Разве что смертельную скуку. В действительности же внутри меня начинается лютая движуха еще до того, как Ю решается поднять взгляд.

А уж когда она это, мать вашу, делает…

Смотрю в ее глаза… Глаза, в которые я, блядь, вмазан по-черному.

Пульс падает до нуля. Пронзительный писк. Затяжной звон. Прямая линия.

Мое гребаное сердце резко срывается вниз. Лишая меня возможности дышать, разворачивает в животе поистине безумную пляску. Мышцы сокращаются так яростно, что у меня почти слетает маска похуиста. Чтобы ее удержать, качнувшись на пятках, выдаю какой-то грубый смешок.

И…

Филатова, вздрагивая, прекращает движения. Рвано вздыхает, стремительно разворачивается и трусливо сбегает.

– Заебись, – хриплю, скрывая то глубочайшее разочарование, которое сминает в груди все настолько, мать вашу, рьяно, что охота кричать.

Самсонов ржет.

Ну да, это ведь не у него под шкурой чужая девчонка сидит. И скребет она там отнюдь не робко. Раздирает в кровь, как самая настоящая зверюга.

– Интересно, че хотела… – подбивает Макс, когда уже идем к корпусу.

Я, естественно, не собираюсь делать предположения. По крайней мере, вслух. А вот мысленно… Конечно, гоняю варианты.

Всю лекцию пытаю Филатову взглядом. Она несколько раз оборачивается. Красная. Возмущенная. Взвинченная.

Демонстративно ухмыляюсь, будто не гасит она меня одним своим видом. Будто я тут реально развлекаюсь. Будто не зациклен на ней.

Блядь… Снова на ней зациклен.

– Что в третьем писать? – выдыхаю севшим от странного волнения голосом.

И сразу же клонюсь на бок, чтобы уставиться невидящим взглядом в рабочую тетрадь Ю. Трепеща ноздрями, незаметно втягиваю запах, который, пока мы не дошли до пубертата, казался мне слишком сладким, чересчур нежным и раздражающе приставучим. Сейчас он вызывает внутри меня волну бешеного возбуждения.

Ю отрывисто выдыхает и, едва взглянув на меня, быстро опускает взгляд обратно к тетради.

– …при артериальном повреждении жгут накладывают на прокладку из мягкого материала без складок… – читает она срывающимся шепотом, водя по строчкам пальцами. – …подложить под резинку записку с указанием даты и времени…

Я делаю вид, что внимаю, будто эта тема реально является для меня сложной. Сам же все это время пялюсь на Ю. На дрожащие ресницы, на пылающие щеки, на густую россыпь забавных веснушек, на манящие розовые губы, на тонкую шею, на пульсирующую венку… Я не могу оторваться. Забываю моргать, и даже дышать необходимость рваная.

После очередного срыва в чтении на идеальной коже Ю выступают мурашки.

Я знаю, что это из-за меня. И, блядь, придвигаюсь еще ближе.

Свят лупит ногой мне в стул. Но мне четко похрен. Это мои сорок пять минут. Перебесится.

Ю вздыхает и взволнованно облизывает губы, оставляя их чертовски влажными. Уставившись на них, цепенею. Пока давлю неистовое любопытство знать, какой же она может быть на вкус, в районе солнечного сплетения заламывает до жгучей боли.

– Ты дрожишь, потому что замерзла? – выдаю едва слышно в плотном потоке сдавленного до этой секунды дыхания. Скатывая взгляд по ее идеально отглаженной форме, выдерживаю паузу, в которой прекращает биться сердце. – Или есть другие причины?

Ю дергается на стуле, впечатывается в спинку, стискивает пальчики в кулачки и, сталкивая коленки, судорожно сжимает бедра. Я не могу себя остановить. Опускаю взгляд, смотрю на затянутые светлым нейлоном ножки и… В моем организме загораются те лампочки, которые заставляют меня испытывать удовольствие и боль одномоментно.

– Я смущаю тебя? – валю за ту черту, где должна бы орать сирена. Но все, что я слышу – это гулкие удары моего сердца и прерывистые звуки нашего с Ю дыхания. – Почему я смущаю тебя?

Она не отвечает. Сцепляя руки перед собой, заламывает вспотевшие пальчики. А потом… Поворачивается ко мне, заставляя меня от неожиданности вздрогнуть. Я чувствую такое ноющее напряжение, что сам удивляюсь, как не раскалываюсь на осколки. Глядя Ю в глаза, принимаю от нее неясные сигналы бедствия.

Я теряюсь. Абсолютно. Не знаю, что должен делать сейчас. Ведь она… Она не просто боится меня. Она в паническом ужасе.

Это усиливает внутри меня боль. А еще гребаный стыд за то, что я, несмотря ни на что, жажду ее поцеловать.

Мысленно я сокрушаюсь, отправляя во Вселенную запрос с претензией.

Почему?! Почему она не может быть моей?!

Силой своего гнева разбиваю энергетические массы, нанося этому конченому миру критические повреждения. Ведь я, мать вашу, хотел бы, чтобы исчезло все, раз я не могу иметь то, чего хочу.

– Мне просто… Трудно дышать… Ты не мог бы немного отодвинуться? – выдавливает Ю, расшатывая мою орбиту еще круче.

Игнорируя новые тычки Свята, смотрю ей в глаза и тупо не понимаю, как реагировать.

Может, есть шанс? Может, я должен что-то придумать? Может, должен что-то конкретное сказать?

Но что???

Я – реактивный беспредельщик. Конечно, я не знаю, как себя вести с такими, как Ю. Глядя на нее, я чувствую, что падаю. Лечу вниз с оглушающей скоростью без возможности зацепиться. Кровь бросается к главному раздаточному центру. Вынуждая мое сердце паталогически разбухнуть, делает его смертельно тяжелым.

После этого чертового урока я еще долго не могу успокоиться. Наблюдаю за Святом и Ю. Смотрю на то, как за обедом они то и дело прикасаются друг к другу, и, распадаясь на куски, ржу.

– Что? – ощетинивается Свят.

Продолжая посмеиваться, мотаю головой.

– Ничего. Просто это отвратительно.

Так отвратительно, что у меня от адского жжения едва не вытекают глаза. Я с трудом дышу, словно у меня в легких собралась нефтяная жижа. Поднесите кто-нибудь спичку, хочу в этой гребаной столовке все расхреначить.

Сталкиваясь взглядами с Ю, вижу в ее глазах дурацкий блеск. Пусть еще разрыдается здесь за свою опороченную любовь. Пусть!

Поворачиваю голову в сторону, будто бы просто смотрю в окно, а внутри все, мать вашу, скрипит так, что вот-вот лопнет.

– Иди поиграй за гаражами, бунтарь, – парирует Свят беззлобно.

А я смотрю на него и едва ли не впервые испытываю желание перемахнуть через долбаный стол и бить его репу о кафель, пока юшкой не умоется.

– Вот и пойду, – задвигаю якобы налегке.

Подмигиваю голубкам, с ухмылкой подрываюсь на ноги. Пока валю на выход, кажется, что сам черт за мной гонится. А на самом деле…

– Ян… – пищит Ю, заставляя застыть у дверей аварийного выхода из этой проклятой гимназии.

Медленно оборачиваюсь.

И…

Она, блядь, совсем рядом. Незаметно подкралась.

Снова что-то странное сокращается внутри, выкручивая мне кишки.

– Чего тебе? – толкаю, дергая подбородком.

– Ну куда ты?.. – выдыхая, в каком-то плавно-тревожном движении смещается в сторону.

Я машинально за ней взглядом веду. И резко стискиваю кулаки, когда костяшки ее руки задевают мою кисть. Зубы прокусывают слизистую губы насквозь. А по телу уже топит огонь, словно электричество по проводам.

Встряхнув головой, борюсь с собой, чтобы не схватить Ю.

На разок? Нет, не хочу. Мало.

Поцелую. Она больше не подпустит вообще.

Но как же мучительно больно.

Снова трясу башкой. Усмехаюсь, как будто у меня, мать вашу, все зашибись.

– Пойдем со мной, – выпаливаю для самого себя неожиданно. – Погоняем в футбол? – исправляюсь.

И задерживая дыхание, жду ответа.

– Но… У нас ведь еще геометрия…

Хорошо.

Возможно, я мог бы тоже остаться.

– А потом?

Смотрю настойчиво. Очевидно, слишком нагло.

– А потом у меня скрипка…

– Ты… – толкаю и замолкаю. Стопоря поток какого-то лютого дерьма, кусаю слизистую там, где уже мясо. И все равно не выдерживаю. – Когда ты уже начнешь делать то, что хочешь сама? Без оглядки на своих предков и… И на своего Свята?!

Закончив, задыхаюсь от нехватки кислорода.

– Я… Не понимаю, почему ты думаешь, что я не хочу того же, что и они? Мне нравится… – лепечет Ю очевидную ахинею.

Приходится прервать, чтобы не двинуться вместе с ней.

– Ладно. Забили. Мне пора.

Она подступает еще на шаг.

– На улице дождь, видел?

– Видел, – бросаю резко.

И выскакиваю под ледяной водопад.

Филатова кружит вокруг меня два дня. Подходит, маячит рядом и, едва взглянув в глаза, линяет. Я ей, конечно, тоже не помогаю.

Еще бы!

Выхожу из себя от этих гребаных дразнилок.

Вот представим, что я животное… А я, блядь, животное. Очень голодный хищник. Добыча сама идет ко мне. Мое сердце замирает, забывая, что я поклялся не бесоебить по Ю и заняться своей долбаной жизнью. Все, на хрен, стынет. Разгорается свирепое предвкушение. Разыгрывается дичайший аппетит. И когда я уже не дышу, Филатова в очередной раз сбегает. Просто, мать вашу, разворачивается и дает по газам.

В пятницу под конец дня снова срываюсь на этом пиздоболе Валике. Но Валик, увы, не валидол – бесоебство мое не снимает. Только мелкую симптоматику. И то на время.

– Че ты, блядь, шароебишься по боковой? Принять нормально не можешь?! Кто тебя вообще сюда пустил? У тебя же обе ноги левые!

Потаскав Андросова за футболку, с силой отталкиваю на сетку. Подхватываю мяч, чтобы влупить со всей дури по воротам. Но едва оборачиваюсь, внутри все обрывается. А потом там же, за грудиной, с фанфарами открывается долбаный парк аттракционов.

Филатова снова идет ко мне.

Я не рассчитывал, что она решится появиться на тренировке. Я, блядь, потерян, как сопля в грязной луже.

– Можем мы… – тараторит она, прежде чем я успеваю вдохнуть. – Может… Может, можем…

– Ну что? – грубо подгоняю я. – Что «может, можем»? Заканчивай!

Ей и раньше, чтобы добиться реакции, надо было дать под хвост. Образно. Сука… Конечно же, образно. От собственных мыслей мне становится до одури душно.

Я даже не сразу замечаю, что моя Ю ожила и завертелась.

– Может, будем дружить, как раньше? – предлагает Филатова, лишая меня дара речи. – Если это, конечно, возможно… Если ты…

Ее глаза расширяются, как перед прыжком с пирса. А затем сужаются. Дыхание становится громче и чаще. Но она больше не пытается его отрегулировать. Ей, как и мне, уже неважно, что подумают все остальные. Но я все равно показываю пацанам, чтобы возвращались к игре, отдаю им мяч и ненавязчиво оттесняю Ю к краю поля.

«Если это, конечно, возможно…»

Это, конечно, невозможно.

Я что, похож на идиота? Или на шизанутого мазохиста?

Я не хочу с ней дружить. На хрен! Мне эта дружба в прошлом все жилы вытянула.

Но…

Голодная псина внутри меня не может не покуситься на выставленные ей под нос объедки: разговоры с Ю, ее улыбки, тренировки, чертова куча времени вместе… Вдвоем. Ведь здесь между нами не будет Свята.

«Прекратить бесоебить. Заняться своей ебаной жизнью», – напоминаю мысленно.

Ты тут не из-за нее… Докажи всем! Докажи себе!

Угу. Обязательно. Именно для этого я и подал документы следом за Филатовой. И приплатил в деканате, чтобы попасть в группу с ней, тоже только ради того, чтобы доказалка толще стала.

– А если… Да? – выдаю едва ли не буром, пряча за грубостью зашкварную радость. Ебать, я счастлив. Ебать… – Надо подумать.

– Подумай, пожалуйста, – добивает Ю. – Я не хочу с тобой конфликтовать. Надо быть взрослыми.

– А ты выросла? – толкаю с провокацией.

Ухмыляюсь, словно вся эта ситуация мне реально ниже шланга. Вертел я ее предложение… Ага.

Юния, хватая ртом воздух, не выдает ни звука. Только краснеет, словно я посмел заметить в ней нечто неприличное. Прям палкой ткнул, блядь, в самое мягкое.

Сука… Не вздумай, Нечай. Не вздумай!

– Как ты собираешься дружить со мной, если ты говорить со мной боишься?

– Мне просто… Нужно к тебе привыкнуть.

Нет, сука, не нужно.

– Только, пожалуйста, не трогай Валика… И… Пусть о нашей дружбе за пределами университета не знают. Не говори Святу, пожалуйста. И родителям моим не показывайся.

И тут я, конечно, подавившись горечью, выдаю жуткий ржач.

Ничего не изменилось. Я по-прежнему дерьмо под ее ногами.

– Свободна, – посылаю не так прямо, как стоило бы, но в интонациях все маты звучат.

Сваливаю первым, только чтобы не видеть эти ее долбоебучие слезы.