Текст книги "Частная школа (СИ)"
Автор книги: Елена Шолохова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
58
Тяжело ступая, Дина прошла по коридору «женского» этажа до своей комнаты. Кашемировый шарф волочился за ней по ковру, но она не обращала внимания. Хотелось только одного – рухнуть без сил в постель и забыться беспробудным сном. Это подарило бы хоть несколько часов без боли.
Оказалось, Полина и Лиза тоже уже вернулись домой. При появлении Дины Полина, вздрогнув, уставилась на неё, словно не знала, что делать, что говорить, как вообще вести себя в такой неловкой ситуации. Вроде ей и жалко подругу, но можно ли эту жалость показывать – непонятно. Ещё и Лиза тут…
Но на Полину Дина едва посмотрела, зато в Лизу так и впилась горящим взглядом.
Подщурив недобро глаза, она медленно пошла на неё.
– Ты! – процедила сквозь зубы, наставив на неё указательный палец. – Злобная, завистливая, пакостная дрянь! Как ты посмела сюда заявиться?
– Я здесь живу вообще-то! – Лиза попыталась ответить с вызовом, но голос дрогнул. Да и сама она невольно отступила.
– Больше нет! – отрезала Дина. – Выметайся отсюда сейчас же! И с этих пор даже смотреть в мою сторону бойся!
– Никуда я не уйду, не дождёшься, – нервно сглотнув, возразила Лиза. – Если тебе не нравится, сама уходи.
Дина несколько секунд сверлила её взглядом, а затем без единого слова взяла Лизин рюкзак с учебниками, а заодно подхватила с вешалки её куртку и что-то ещё из верхней одежды. Распахнула дверь и вышвырнула всё это в коридор.
– Ты с ума сошла? – взвизгнула Лиза, но Дина, не обращая внимания, принялась выкидывать из комнаты одну её вещь за другой.
– Прекрати! Ненормальная! – кричала Лиза, то цепляясь за свои вещи, то хватая за руки Дину, но та уже вошла в раж, забыв усталость. А глаза её и впрямь сияли каким-то нездоровым блеском.
Вскоре пол в коридоре был сплошь завален книгами, обувью, одеждой, всякими бутылочками, флакончиками и прочими девчачьими аксессуарами.
Лиза бесновалась, не зная, что делать: то ли собирать свои вещи в коридоре, то ли пытаться спасать оставшееся в комнате.
На крики постепенно собрались зрители, но Дину это ничуть не волновало. Зато Лиза кричала вся в слезах:
– Чего уставились? Дежурного позовите!
Но вместо дежурного воспитателя к ним подошёл Валентин Владимирович. За его спиной семенила Катя. Видать, она его и привела.
– Девочки, всё, разойдитесь по комнатам. Всё, говорю, концерт окончен, – разогнал он зрителей.
Потом взглянул устало на завал в коридоре, на рыдающую Лизу, на воинственную Дину, тяжко вздохнул.
– Какой чудный вечер…
– Валентин Владимирович, – заикаясь от плача, проговорила Лиза. – Она меня выгоняет… все вещи вон выбросила…
– Спицына здесь жить не будет, – категорично заявила Дина.
И затем на все его увещевания потерпеть, подождать, проявить мудрость и выдержку упрямо отвечала одно и то же: она здесь жить не будет. Ещё и проём преграждала, показывая, что не пропустит.
– Вот видите, – шмыгала носом Лиза.
– Ну что ж, – Валентин Владимирович обернулся, увидел позади себя Казанцеву. – Катерина, пакуй вещи, меняйся с Лизой местами.
– Я? – захлопала глазами Катя.
– Да, Катя, на тебя вся надежда. Выручай. Ты же не хочешь, чтобы эта батальная сцена закончилась кровопролитием со всеми вытекающими?
Она покачала головой: не хочет.
– Ну вот. Понимаю, неожиданно и муторно, очень даже понимаю. Но рисковать не будем, да?
Катя кивнула и настороженно взглянула на Дину, но та испепеляла ненавидящим взором только Лизу, больше никого не замечая.
Спорить с куратором никто не стал, хоть Лиза и была недовольна таким поворотом.
До самого отбоя девочки возились с вещами, перетаскивали их туда-сюда, перестилали кровати, обживали новые полки в шкафу. Правда, Катя всё это делала почти на цыпочках, стараясь шуметь как можно меньше, и время от времени поглядывала на Дину, словно ждала от неё ещё какой-нибудь выходки.
Но та неподвижно лежала на кровати, поверх покрывала, глядя в одну точку на потолке. На самом деле, Дина сейчас отсекла от себя то, что происходило вокруг, и мысленно прокручивала последние пару часов. Неизвестно зачем. Поскольку это та ещё пытка – снова и снова переживать самый горький момент в своей жизни, всё равно что терзать свежую рану. Но ни о чём другом больше попросту не думалось.
Особенно тяжело было от того, что в душе́ она понимала: Эрик не просто обиделся. Он принял решение вычеркнуть её из своей жизни навсегда и не отступится – его и в меньшем-то трудно заставить поменять мнение.
К тому же, он ведь и накануне ходил с таким настроением: они слишком разные, между ними пропасть, её окружение считает, что он ей не пара. И это она горячо его убеждала, что никакой пропасти нет и никто так не считает, а если и считает, то ей плевать на предрассудки. А тут даже не окружение, тут она сама высказалась предельно ясно и унизительно… И теперь он думает, что она обычная лицемерка.
– Дин, – позвала её Полина. – Ты как?
– Никак, – отозвалась она.
Она повернулась на бок и, уткнувшись лицом в подушку, горько разрыдалась. Но если б только слёзы хоть самую малость облегчали боль!
Полина сначала неловко топталась рядом, потом, когда рыдания стали чуть тише, принесла воды, тронула её за плечо:
– Дин, на вот, попей. Не плачь, успокойся.
Дина оторвала мокрое лицо от подушки, присела, взяла стакан, но, подняв на подругу, припухшие глаза, сказала:
– Зачем мне успокаиваться? Почему я должна успокаиваться? Как я могу успокоиться, если моя жизнь кончена?
– Да не кончена ничего, ну что ты такое говоришь… – залепетала Полина. – Ты красивая, здоровая, успешная. У тебя есть друзья, родители… У тебя столько возможностей! Всё ещё у тебя впереди!
– Да ничего мне не надо! – всхлипнула Дина и припала к стакану. Пока пила, зубы мерно постукивали о стеклянный край.
– И Эрик твой отойдёт ещё. Вот остынет немного, вы поговорите и помиритесь. Катя, скажи, так ведь?
Катя, разложив вещи, теперь сидела тихо, на краешке стула, и смутилась, когда к ней обратились.
– Я… я не знаю. Он очень остро воспринимает, когда обманывают его доверие и предают. А тут ещё и публичное унижение… Мне кажется, он даже слушать теперь ничего не захочет.
– Ой, всё, ладно, – отмахнулась от Кати Полина. – Видишь, человеку плохо? Могла бы и не сыпать соль на рану…
– Нет, она права, – остановила её Дина. – Так оно и есть…
К счастью, на этаже погасили свет, и тягостный разговор закончился сам собой.
Лёжа в темноте, Дина, словно мантру, повторяла мысленно: «Я всё равно докажу ему… я всё ему объясню… Не захочет слушать? Выслушает! Обязательно выслушает. Завтра же…»
59
Всю ночь Дина металась словно в бреду. Сны, как хаотичные обрывки кошмаров, терзали разум. И утром она проснулась совершенно больная. Воспалённые веки горели. Каждый сустав ломило и выкручивало. Мышцы ныли. Горло жгло, как ободранное, да так, что сглотнуть невозможно. И в груди стоял ком, тяжелый и плотный, словно лёгкие забило песком.
– Дин, ты как? – обеспокоенно спросила Полина. – Выглядишь ты что-то не очень…
Вместо ответа Дина издала какой-то полухрип-полусвист, но всё-таки нашла в себе силы и поднялась. Комната тотчас поплыла перед глазами, и Дина обратно уселась в кровать.
Полина подошла к ней, озабоченно вглядываясь в лицо подруги, тронула пальцами лоб.
– Да ты вся горишь!
Ну да, конечно, этого и следовало ожидать, с горькой усмешкой подумала Дина. Любой мало-мальский стресс сразу сказывался на её самочувствии, а если понервничать хорошенько – то вот вам полный набор: и жар, и ломота, и слабость.
Ну а вчера она не просто понервничала. Вчера… От воспоминаний о вчерашнем дне сердце сжалось в тугой болезненный комок.
– Ты ложись, – хлопотала Полина. – Не вставай. Я тебе из столовки морс принесу. И хочешь, к медичке схожу. Скажу, чтоб к тебе поднялась?
– Не надо, – качнула головой Дина. – Это от стресса, у меня всегда так, ты же знаешь. Сейчас немного расхожусь…
Со второй попытки получилось встать, но путь до ванной дался мучительно. Ноги совсем ослабели.
– Всё равно тебе надо отлежаться, – настаивала Полина.
Вообще-то вернуться в кровать и забыться сном хотелось безумно. Даже больше того – вся эта привычная кутерьма: умыться, собраться, одеться, спуститься на завтрак – казалась сверхсложной задачей. Всё равно что в ненастье взойти на вершину горы. И в другой раз Дина так бы и сделала: легла бы и под одеялом переждала, когда организм справится с последствиями стресса. Но не сейчас.
Ей непременно надо было поговорить с Эриком. Не только для него, но и для себя. Без этого она не успокоится, не сможет ни о чём думать, ничего делать. Без этого она так и будет пребывать в каком-то невыносимом, безысходном отчаянии, которое сводит с ума и рвёт сердце…
Поэтому надо взять себя в руки и уж как-нибудь доползти до столовой.
На завтрак спустились они втроем. У дверей столовой их поджидал Корбут. Он привычно улыбнулся Кате, на Дину же посмотрел с плохо скрываемой жалостью. Но Дине было всё равно, как она выглядит и кто как на неё смотрит.
Первым делом, она обшарила глазами всю столовую, но Эрика пока не было. Может, задерживается? Лишь бы пришёл!
Лиза тоже пропустила завтрак. А вот она пусть бы хоть вообще никогда не появлялась!
Дина с лёгким отвращением посмотрела на тарелки. Кашка, ягоды, сыр, блинчки, брр. Никакая еда, конечно, ей в горло не лезла, а от запахов и вовсе мутило, но Дина стойко ждала, когда наконец появится Эрик. И Эрик появился, минут через десять. Вот только войдя в столовую, он лишь бросил взгляд на их столик и, не останавливаясь, прошёл мимо.
Занял свободный столик от них подальше. Конечно, специально! Чтобы её даже не видеть и чтобы она его не видела. В общем-то, Дина этого ожидала и знала, что если она к нему подойдёт теперь и подсядет, он вряд ли умчится прочь. Всё-таки якобы не замечать её – это в его духе, а метаться и убегать – совсем нет. На то и был расчёт.
Дина встала из-за стола и уже собиралась направиться к Эрику, но не успела сделать и шага, как к нему подсели три девчонки из девятого. Как будто свободных мест больше не было! Хотя о чём она? Эти дурочки специально подсели именно к нему. Стали ему что-то говорить, улыбаться, строить глазки. От их неприкрытого жеманства и неумелого флирта закипело раздражение. Да и неприятно стало, что уж. Это не ревность, конечно, потому что Эрик на девчонок не реагировал никак и вообще сидел с таким лицом, что даже странно, что эти дурочки решились к нему подсесть. На что только рассчитывали? Но всё равно неприятно…
– Дин, сядь, – дёрнул её за рукав блузки Дима Корбут. – На тебя уже все смотрят.
– Да плевать, – не отрывая взгляда от Эрика, отмахнулась Дина.
Однако подходить к нему сейчас не стала, глупо это будет выглядеть. Можно, конечно, прогнать этих дурочек, но нет… момент упущен.
Да и Эрик, пока она колебалась, поднялся и вышел из столовой, в её сторону даже не взглянув.
Одна из девятиклассниц проводила его долгим взглядом, потом наткнулась на Дину и, сразу заробев, отвела глаза.
– Дин, давай я с ним поговорю? – предложил Корбут.
– Я сама должна, – покачала головой Дина.
Первым уроком у них была литература. Полина всё зудела – иди отлежись, проспись, отдохни… Это даже начало раздражать. И вообще всё раздражало. Свет в аудитории горел слишком ярко, аж в глазах резало. И шумели все, как на восточном базаре. Галдели, стучали, двигали стульями, смеялись, даже маркером по доске умудрялись писать с диким скрежетом. Невыносимо просто! Хотелось зажмуриться и заткнуть уши. А ещё лучше – выключить свет и велеть всем замолкнуть.
Наконец начался урок, и стало хотя бы относительно тихо. Нина Лаврентьевна первым делом решила спросить домашнее задание.
– Начнём с желающих, – улыбнулась она. – Итак, Сергей Есенин. «Шаганэ ты моя, Шаганэ». Кто у нас желает рассказать первым?
Дина подняла руку.
– Дина, прошу к доске.
Дина поймала на себе встревоженный взгляд Полины. Та, перегнувшись через проход, что-то зашептала, но слушать подругу Дина не стала. Поднялась, как-то слишком резко, потому что тут же покачнулась, но успела ухватиться за столешницу. Затем сосредоточилась и вышла к доске.
Эрик на неё не смотрел. Бесцельно чертил что-то в тетради. А всех других она попросту не замечала сейчас.
– Слушаем тебя, Дина, – подбодрила её русичка.
– Эрик, – сглотнув вставший в горле ком, произнесла Дина, – прости меня, пожалуйста. Я не знаю, что сказать в своё оправдание. Такие слова нечем оправдать… Я сама себя за них ненавижу. Но на самом деле я так не думаю. Для меня ты… ты самый лучший. И я…
Она запнулась, глядя на него с мольбой. Но Эрик не поднимал глаз, ни разу не взглянул на неё, словно и не слышал. Просто продолжал чертить в тетради безотрывно, только теперь заметно быстрее, с напором, со злостью.
– Прости меня, пожалуйста, – тихо, почти шёпотом повторила Дина и, не дождавшись от него хоть какого-нибудь отклика, медленно вышла из аудитории.
Едва Дина затворила за собой дверь, тут же почувствовала, что пол будто поплыл под ногами, стены накренились и свет стал меркнуть.
В последний момент перед тем, как сознание отключилось, до неё словно сквозь толщу воды донёсся голос куратора: «Дина!».
60
После ухода Дины в классе повисла тишина. Даже Нина Лаврентьевна не сразу решилась её нарушить.
Бездумные круги и восьмёрки, которые Эрик бездумно выводил на последней странице тетради, незаметно превратились в резкие ломаные линии и местами даже прорвали лист до дыр. Только когда Дина ушла, он это заметил и откинул ручку. Выдохнул, отвернулся к окну.
Зачем она это делает? Зачем растягивает агонию? Зачем не даёт умереть тому, чему жить не суждено? Господи, да он и без этих её слов всегда знал, что вместе им не быть. Просто раньше предпочитал не думать об этом, беспечно шёл на поводу желаний – вот и поплатился.
Если бы сразу всё пресёк, если бы просто не позволил себе привязаться к ней, то сейчас не было бы настолько больно. И как вырвать её из сердца, если она уже проникла в каждую клетку, если все мысли только о ней?
И вот сейчас злиться бы на неё, как вчера, после этого злополучного дня рождения. Было бы легче. Злость затмевает боль. Но вот она сказала прости, и горло тут же перехватило. И от злости – ни следа. И внутри всё печёт. И хочется пойти следом. Ну как так-то? И это он ещё посмотреть на неё не решился. Не смог. Чёрт подери, ну почему она просто не оставит его в покое?
Нина Лаврентьевна робко кашлянула и всё-таки продолжила урок:
– Не знаю, ребята, что тут у вас произошло, но давайте вернёмся к Есенину…
На перемене перед математикой к Эрику вдруг подсела Катя. Корбут крутился поблизости, не выпуская её из виду.
– Ты как? – спросила она несмело.
– Отлично, – буркнул Эрик, не глядя на неё.
– Эрик, ты можешь на меня злиться, конечно, и будешь прав, но я всё равно за тебя беспокоюсь…
– Угу.
– Ну я же вижу, что тебе плохо! Давай поговорим…
– О чём? – запальчиво ответил он, развернувшись к ней всем корпусом. – О том, что ты всё это предсказывала заранее, а я, идиот, тебя, такую умную, не слушал…
– Э-э, потише, – подал голос Дима.
Катя бросила на Корбута взгляд, мол, всё в порядке, не мешай, затем снова обратилась к Эрику. Он же опять сел обычно и принялся вновь вычерчивать зигзаги.
– Нет, я другое хотела сказать. Наоборот, это ты был прав, а я в ней ошибалась. Дина, конечно, очень сложная и иногда её трудно понять, но… она искренняя. Ты даже не представляешь себе, как она вчера переживала и расстраивалась. Нет, это даже не то… Я такой её никогда не видела. Это был человек, у которого огромное… неподъемное горе. И она тебя в самом деле любит.
Эрик молчал.
– Ты ничего не скажешь? – выждав паузу, спросила Катя.
– А что я должен сказать? Хорошая речь, молодец.
– Эрик, ну что ты в самом деле? Ты же тоже её любишь. Вам надо поговорить.
– Я уж как-нибудь сам разберусь, что мне надо, без посторонних.
– Да, конечно, – смутилась она и поднялась, но, сделав шаг к Диме, снова повернулась к нему: – Эрик, ты же не жестокий человек! Ты же…
– Катя, – прервал он её раздражённо, – хватит меня лечить. Вон у тебя свой пациент есть, его и анализируй, – кивнул он на Корбута. – Им и манипулируй. А я обойдусь без твоих наблюдений и рекомендаций. Ясно?
На Катю он и правда разозлился. Куда вот она лезет? Кто её просит?
И всё же во время обеда он высматривал Дину. Зачем – и сам не знал. Всё равно ведь не подошёл бы, не сел бы с ними за один стол. Ну, просто, наверное, потому что привык. Но Дина в столовую не пришла. И все оставшиеся занятия тоже пропустила.
На последнем уроке, химии, буквально уже перед самым звонком, в аудиторию заглянул Валентин Владимирович. Выглядел он очень озабоченным, даже расстроенным. Извинившись перед химиком, спросил:
– Кто-нибудь знает, у Дины Ковалевской есть ещё какие-то родственники? Не получается дозвониться ни до её матери, ни до отца ни по одному из номеров. Может, есть у неё бабушки там, дедушки, тети, дяди, не знаете?
Они растерянно переглянулись, но никто ничего такого не знал.
– А что случилось? – спросила Полина.
Ещё до того, как куратор ответил, Эрик почувствовал, как вдоль позвоночника пробежал липкий страх, а за грудиной словно образовалась бездонная холодная яма. И сердце замерло, готовое в любую секунду сорваться камнем в эту яму.
– Дине стало плохо. Её на скорой увезли в больницу.
– А что с ней? – теперь уже спросили хором несколько человек.
– Ну… неизвестно пока, – хмурился куратор. – Заболела. Простыла, наверное. Ладно, занимайтесь. Извините за вторжение.
После урока, едва химик покинул аудиторию, Корбут во всеуслышание окликнул Лизу.
– Ну что, Спицына, довольна?
– Я-то здесь причем? Я не заставляла её бегать по улице без одежды, – оправдывалась Лиза.
– Ты реально ничего не понимаешь или прикидываешься дурой? – наступал Корбут.
– Что я должна понимать? – голос её сорвался. На щеках проступили алые пятна.
– Если б не твоя поганая выходка, ничего бы этого не было.
– Да, Лиза, признай, что ты была не права, – вмешалась Полина.
– Я всего лишь показала правду. Она же действительно сказала, что с отбросами не общается! И вы это слышали! А теперь я же виновата…
Корбут посмотрел на неё брезгливо.
– Я так точно с отбросами не общаюсь, так что больше слова тебе не скажу. Катюха, пойдём.
Пока он проходил мимо, Лиза сидела прямо, как будто кол проглотила, лишь руки судорожно сжимали сумку, лежащую на столешнице. Но как только Корбут скрылся, она уронила голову на руки и разревелась. Но никто не подошёл к ней, никто и не посочувствовал. Эрик вместе со Шмыговым и Полиной выходили из аудитории последними под горестные рыдания.
Никто бойкот ей не объявлял, во всяком случае Эрик такого не слышал. Корбут о ней вообще больше не заикался. Но Лизу как будто по сговору перестали вдруг замечать. Даже Полина и Никита демонстративно отсели от Лизы за ужином, оставив её в гордом одиночестве.
Сначала её не замечали только в классе, но к утру следующего дня это отторжение неведомым образом подхватили и другие.
Впрочем, Эрику до Лизы никакого дела не было. Весь вечер он терзался от неизвестности. Порывался позвонить Дине, но одёргивал себя. В конце концов, попросил Шмыгова. Тот набрал Дину, но прослушал лишь сообщение от автоответчика.
От этой беспомощной тревоги Эрик места себе не находил.
– Да не грузись ты так. Простуда – это ж ерунда, – заявил ему Ренат.
– Её на скорой увезли, – напомнил ему Эрик.
– Ну а на чём ещё везти в больницу? Её увезли, чтобы она нас не заразила. Директриса же всегда так делает. Перестраховывается.
Спустя сутки куратор принёс вести из больницы, куда увезли Дину. Нехорошие вести.
– Крупозное воспаление лёгких у неё, – произнёс он мрачно.
61
Две недели спустя
Солнечный свет проникал сквозь ламели приспущенных жалюзи, оставляя на бежевых стенах и полу яркие полосы. Хотелось поднять жалюзи, чтобы свет наполнил всю палату, но сил подняться с кровати не было.
Дине казалось, что она сто лет не видела солнца, хотя прошло всего две недели с того дня, как она загремела в больницу. Кажется, прямо с уроков её отвезли на скорой в городской приёмный покой.
На другой день, когда из школы всё-таки смогли дозвониться до отца, родители перевезли её в частную клинику в Москве. Но эти путешествия в памяти никак не отложились. Как, собственно, и две минувшие недели, которые она провела сначала в реанимации, затем – в палате интенсивной терапии. Эти прошедшие четырнадцать дней сузились до вороха беспорядочных обрывков. Да и то не понять, может, то сны или горячечный бред?
О том, в каком тяжёлом состоянии она была, Дина узнала от мамы три дня назад, когда её перевели в обычную палату-одиночку.
– Детка, ты нас так всех перепугала, – охала она. И в её глазах стояли слёзы.
Да и врач не скрывал, что её еле вытянули. А Валя, ночная медсестра, простодушная и болтливая, каждый вечерний укол сопровождала рассказом о том, как брат-друг-сосед-ещё кто-нибудь промёрз, подхватил крупозную пневмонию и за неделю сгорел. Менялось только действующее лицо истории, а исход был один и тот же – трагический. Так Дина, по мысли Вали, должна прочувствовать, что ей крупно повезло и обрадоваться. И должна начать хотя бы мало-мальски есть.
Но Дина не радовалась и почти ничего не ела. С тех пор, как опасность отступила, на неё навалилась такая беспросветная и горькая тоска, что ничего не хотелось…
Здесь, в палате, имелись и журналы, и плазма, и планшет, и wi-fi, но все три дня Дина просто лежала и больше ничего не делала. Единственное – она сразу затребовала свой телефон. В интенсивке сотовые были запрещены, поэтому мать забрала его домой и на другой день принесла.
Дина тогда на несколько раз проверила все сообщения о пропущенных, прошерстила все мессенджеры и агенты – от него ничего не было. Ни звонка, ни сообщения.
А кто только ни звонил за прошедшие две недели! Даже проклятая Лиза – её Дина немедленно отправила в black list. Даже Руденко и Шмыгов, с которыми она еле общалась! А он – нет…
– Опять совсем ничего не поела, – тревожилась очередная медсестра, забирая тарелки с нетронутым обедом.
Дневные медсестры менялись чаще, и Дина их не запоминала по именам. Да и лица их тоже моментально стирались из памяти.
– Я скажу врачу, и тебя будут кормить через зонд. И без того у тебя анализы не очень, хоть и лейкоцитоза, слава богу, больше нет …
Дина никак не реагировала, и взгляд её ничего не выражал. Просто лежала на спине и безучастно смотрела перед собой. Даже не ясно было, слышала ли она то, что ей сказали.
– Это же вкусно, ну! – не отставала медсестра. – И главное, полезно. Тебе нужно есть! Иначе совсем ведь загнёшься. И двигаться надо тебе потихонечку… Ты пойми, сама не захочешь вылечиться – никто тебя не вылечит. Ты враг себе, что ли?
Не враг. Может, Дина и рада бы по-другому, но не получалось. От еды тошнило, а любая, самая ничтожная физическая нагрузка казалась непосильной. Несколько шагов по стеночке до уборной – это был её предел. И если б не необходимость, она бы, наверное, и не заставляла себя.
То, что не добила в ней болезнь, теперь высушивала тоска.
А на выходных её навестила Полина. Дина и сама не ожидала, что так ей обрадуется. Кроме матери и изредка отца никто к ней не приходил. Хотя сюда никого особо и не пускали.
В первый момент Дина даже не поняла медсестру, когда та заглянула в палату и с улыбкой объявила:
– К тебе гостья.
Маму она, что ли, так называет?
Но нет, это оказалась Полина.
Дина сразу оживилась. Не укрылось, правда, от внимания жалостливое выражение, промелькнувшее на лице подруги. Даже не столько жалость то была, сколько лёгкий шок. В округлившихся глазах Полины ясно читалось: "Боже! Неужели это ты?".
Дина и сама знала, что выглядит сейчас неважно – краше в гроб кладут. В уборной висело зеркало. Лучше б не висело.
Видеть себя такой было непривычно и неприятно. Прежде Дина восприняла бы гораздо острее свой новый облик, а сейчас лишь вяло поморщилась.
Она похудела так, что черты заострились. Плечи, ключицы, косточки – всё это выпирало. Некрасиво… Кожа истончилась и приобрела какой-то землистый оттенок. Да и сама она стала бледной, бесцветной. Даже синева в глазах поблекла. А волосы и вовсе висели безжизненными паклями.
Вот Полина и уставилась на неё так, что обеим сделалось неловко в первый момент. Даже беседа не сразу завязалась, зато потом разговорились.
Полина взахлёб рассказывала о том, что творилось в пансионе, а Дина с интересом слушала и удивлялась, что за каких-то две недели столько всего случилось.
– Ну а главная новость, – Полина сделала паузу, – Лиза Спицына забрала документы. В эту пятницу.
– Как? За полгода до выпуска? Это ж бред!
– Да! Чума уговаривала и её, и её предков… К тому же оплату уже вернуть нельзя… Но Лиза всё равно ушла.
– Из-за Корбута?
– Ну, и из-за него тоже, конечно. Но её же не только он игнорил потом. С ней вообще никто не общался. Даже твой Ник. Да даже Приходько, которая перед ней раньше выслуживалась.
– А Приходько-то с чего вдруг?
– Ну, типа как все. Ты что, не знаешь нашу Олесю? Сказали – Спицыной бойкот и всё. Никто с ней даже на уроках не разговаривал. Но наши её хотя бы не обижали. Ну, вот только Корбут нахамил пару раз. А так – просто не замечали, как будто нет её. А Базаров из девятого её в столовке донимал. Это тот, который над Казанцевой тогда измывался. Потом вот на Лизу переключился. Она же потом одна сидела, никто к ней не садился. А Базаров подсел, ну и, наверное, гадости всякие говорил, не знаю… Только Лиза чуть ли не в слезах убегала, а Базаров и его дружки как кони ржали. Этот Базаров подонок редкий, конечно. Наглый озабоченный малолетка. Но Лизу вот как-то совсем не жалко после всего. И я лично по ней точно скучать не буду…
Полина рассказала ей обо всех, лишь про Эрика ни словом не обмолвилась. А это волновало Дину больше всего. А сама спросить боялась. Точнее, боялась услышать неприятный ответ. Ведь иначе Полина сама про него что-нибудь да сказала бы…
Первая радость от встречи постепенно угасла. И потом, вечером, когда Поля уйдёт, будет ещё хуже, понимала Дина. Потому что приход подруги только разбередил душу.
– Говорят, Валик тебя на руках нёс через всю школу…
– Я этого не помню.
– Ну ладно, Дин, мне уже, наверное, пора. Рада была с тобой повидаться, – Полина поднялась с кресла. – Ты поправляйся скорее. Тебе все наши шлют горячий привет и наилучшие пожелания. Честно! Ник так вообще просился со мной поехать. Соскучился… К новому году хоть успеешь выписаться? Нас тестами завалили!
Дина пожала плечами.
– Полин, – окликнула она её, когда Полина уже дошла до двери. Всё-таки решила, что лучше спросить, чем изнывать в неизвестности.
– Да?
– А как Эрик?
Зря спросила. По тому, как, смутившись, Полина неловко отвела взгляд, а затем улыбнулась натужно и неестественно, стало понятно без всяких слов – всё плохо. Или никак. Хотя «никак» – это ещё хуже. Эрик её вычеркнул и даже знать о ней ничего не желает.
– Ну… мы не общаемся, – выкрутилась Полина. – Я не знаю. Он вообще сам по себе.
Помолчав, она добавила:
– Дин, забей ты на него. Ты уже всё сделала, что только можно. Другой бы уже сюда примчался, ну или хотя бы позвонил, а он даже ни разу у меня не спросил, как ты. Жива ты тут или как. Все наши подходили, спрашивали… Ренат, Никита, Корбут, даже Олег Руденко. А этот – ни разу. Ему как будто плевать. Это нормально вообще?
Дина напряжённо молчала, пытаясь не расплакаться хотя бы при Полине.
Да, лучше бы она её ни о чём не спрашивала. Внутри так жгло теперь от её слов. Не от слов, конечно, а от его равнодушия. А вдруг он разлюбил и поэтому так…? От этой мысли стало совсем невыносимо. Прежде она хоть тешила себя надеждой, что раз любит, то когда-нибудь отойдёт…
– Знаешь что, Дин? Он тебя забыл – и ты его забудь. Я так считаю, – изрекла Полина напоследок.
Дина заставила себя кивнуть и даже вымучила улыбку. А позже, когда Полина ушла, она свернулась калачиком и дала волю слезам. Плакала, пока не устала, и сама не заметила, как её затянул спасительный сон.
Почти затянул – в последний момент тренькнул колокольчик. Это сотовый оповестил о входящем сообщении. Дина разлепила припухшие отяжелевшие веки. Наощупь взяла с тумбочки телефон, без особого интереса взглянула на сообщение и… чуть не выронила сотовый из рук. Это был Эрик. Он всё-таки написал ей! Всего три слова: «Привет! Как ты?». И вроде ничего такого, но она-то чувствовала, совершенно точно чувствовала, сколько всего за ними скрывалось…
