Текст книги "Частная школа (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Рита Навьер
Частная школа

1

Посвящается моей дочери Рите Шолоховой, без которой этой книги и не было бы.

2

Юлька звала его к шести, она весь класс звала к шести, точнее, тех из класса, с кем более-менее общалась. Но Эрик смог вырваться только к половине девятого.

У матери опять прихватило спину, пришлось ему выйти за неё драить полы в филармонии. Ну а потом – пока принял душ, пока переоделся, пока доехал с пересадками до «Рок-сити»…

Если б только знал, каким кошмаром закончится эта встреча – никуда бы не поехал.

Он вообще-то и не хотел никуда ехать, и открещивался до последнего, но Куклина и мёртвого допечёт.

– Эрик, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – канючила она в трубку. – Все наши будут! Мы же не виделись с самых экзаменов! Целый месяц! Я так соскучилась… по всем. Посидим, пообщаемся… Ну, не отделяйся от коллектива… Там же так круто! Я еле упросила Викусю… Она, между прочим, нам комнату выделила. И пиво будет, она разрешила немного… ну, Эрииик…

– Куклина, я тебе в школе ещё не надоел?

– Так то – в школе, а это – другое. Тут мы хоть пообщаемся неформально. Ну, пожалуйста, – Юлька всхлипнула.

Так и вытянула из него обещание приехать.

3

Ночной клуб «Рок-сити» занимал целиком двухэтажный особняк. Нашёл его Эрик без труда, хотя был тут впервые.

Юлька заранее сказала: «Если на входе стопанут – меня набери, я спущусь. Хотя не должны, моя Викуся там всех предупредила, но на всякий случай – имей в виду. Вдруг какой-нибудь дуб попадётся. Так что сразу звони. А то я тебя знаю. Возьмёшь и уйдёшь с психу. Ой, нет – сначала подерёшься, а потом уйдёшь. Да?».

Эрик промолчал, и Юлька сразу неловко захихикала. Испугалась его молчания и попыталась перевести в шутку. Это она ещё его лица не видела.

Угу, знает она его. Кого она там знает? Можно подумать, у него хобби такое – морды бить. Ну, случалось, конечно, бил – так сами же напрашивались. А первым кого и когда он трогал? Никого и никогда.

Но Юлька, похоже, записала его в психи. Как и все.

Да и плевать. Дура она, что с неё взять. Хотя Эрик относился к ней, можно даже сказать, тепло.

Глупая она, конечно, капризная, жеманная, хвастливая – аж бесит порой, но зато добрая. И очень жалостливая. Вечно бродячих собак подкармливает, котят каких-то пристраивает, над мёртвым голубем может целый день рыдать и убиваться.

В такие моменты Эрик снисходительно усмехался: «Вот делать тебе, Куклина, нечего». А про себя думал: детский сад. Но, наверное, именно это в ней его и трогало. Иначе бы давно послал куда подальше эту навязчивую дурочку.

* * *

Эрик поднялся на крыльцо, распахнул зеркальные двери клуба. После уличной духоты было приятно окунуться в кондиционированную прохладу и полумрак.

Два охранника с бесстрастными лицами и правда стояли как два могучих дуба по обеим сторонам турникета, отсеивая неподходящих гостей.

В «Рок-сити» впускали только трезвых, чистых и, главное, совершеннолетних. Так что остановить вполне могли – ему восемнадцать будет только через месяц, в августе. И правила, вроде как, тут блюли жёстко – малолеток разворачивали с порога.

Куклина не в счёт. Для неё здесь все пути открыты, потому как арт-директор клуба – её старшая сестра, Викуся.

Юлька и день рождения свой три месяца назад здесь отмечала, но тогда он не пошёл, хоть она так же настырно его зазывала.

Куда идти дальше, где искать своих в огромном, тёмном, переполненном зале – он не знал. Направился к бару, но и спросить ничего не успел, бармен молча указал на винтовую лестницу.

Дальше его уже проводил официант в чилаут зону, где располагались приват-румы. А нужную комнату он определил и сам – по голосам, перебивающим клубный хаус, хотя тут музыка звучала гораздо тише. Из-за двери он различил человек пять или шесть. И почти угадал – в комнате оказалось семеро. И это «все наши будут»?

– Эрик! Наконец-то! – воскликнула Юлька, вскакивая с дивана ему навстречу.

Подлетела к нему, схватила за руку, потянула, усадила рядом с собой. От Юльки пахло алкоголем, дорогими, но слишком сладкими духами и немного потом.

– Ты чего так долго? – затараторила она ему в ухо. – Я уж думала, ты совсем не придёшь. Сто раз тебе звонила. Ты чего не отвечал? Давай я тебе положу салат. Он вкусный, с креветками. И рёбрышки положу… А нет, остыли… Скажу сейчас, чтоб повторили. А это кальмары в кляре. Жалко только, что тоже уже холодные и не хрустят. Ты так поздно пришёл… Но хорошо, что вообще пришёл… Молодец. Викуся разрешила нам немножко лёгкого пива, но у нас своё ещё есть… тайком пронесли. Нас же не проверяли. Будешь?

Костя Лисовец достал из-под стола литрового Джонни Уокера, уже ополовиненного, разлил всем, кроме Ольги Титовой, которая прикрыла рокс ладонью:

– Мне хватит.

– Тебе тоже хватит, – сказал Эрик Юльке.

Та посмотрела на него, пару раз моргнула, словно не сразу поняла смысл его слов, но потом широко улыбнулась.

– Да, Костя. Мне и правда больше не надо.

– Пфф, ещё встань на задние лапки, вильни хвостиком и скажи: «Слушаюсь и повинуюсь, хозяин», – процедил Руслан Шулепов, презрительно взглянув на Юльку.

– Шуля! – хором одёрнули его. – Не начинай!

Эрик недобро сверкнул глазами, абсолютно чёрными в неярком свете комнаты. Их чернота казалась бездонной, она завораживала и вместе с тем немного пугала.

– Тебе что-то не нравится, Шуля? – спросил Эрик, чуть склонив голову набок. И как-то сами собой сжались кулаки, но руки он держал в карманах светлых льняных брюк, так что никто не увидел.

– Шуле всё нравится, – ответила за него Ольга. – Да, Шуля?

– Ага, – скривился Шулепов. – Я просто в диком восторге.

– Извинись перед Юлькой, – велел ему Эрик.

– Ага, щас, разбежался, – ухмыльнулся Шулепов. – Это ты ей можешь указывать, что делать, а мне…

– Шуля, хватит! – пресекла его Титова. – Мы же договаривались: без этих ваших… Извинись, короче!

– Да, братело, ты это… не прав сейчас… – поддержал её Костя Лисовец.

– Да не надо ничьих извинений, – запротестовала Юлька. – Я не обиделась. Так что всё, проехали, забыли. Хорошо же сидим.

Эрик с Шулеповым обменялись красноречивыми взглядами, но развивать тему ни тот, ни другой не стал.

Шулепов уткнулся в телефон, а Эрику вот так с ходу накалять обстановку тоже не хотелось. То есть тянуло, конечно, жёстко, наотмашь мазнуть по физиономии Шули и стереть его гадскую ухмылку, очень даже тянуло, аж руки зудели, но он ведь не для этого сюда пришёл.

И так его в классе считают, мягко говоря, неуравновешенным. И если б не Юлька Куклина, которая почему-то вцепилась в него как клещ и всегда за него горой, то с ним, наверное, никто и не общался бы. Обходили бы по дуге, ну, в лучшем случае здоровались.

4

С Русланом Шулеповым они постоянно балансировали на грани открытой войны.

Так было не всегда. Классе в пятом, в шестом они хоть и не дружили, но вполне себе ладили. Да и в седьмом-восьмом умудрялись как-то сосуществовать на одной территории. А начиная с девятого между ними то и дело случались стычки. Чаще словесные, но несколько раз и до мордобоя доходило.

Шулепов был здоровый как шкаф и такой же неповоротливый. Сильный, конечно, да и папа-опер наверняка подучил его всяким приёмам и захватам. Но Эрик, гибкий и резкий, почти всегда умудрялся плавно уходить от ударов, и при этом стремительно атаковал сам.

Как раз за эти драки, после которых он, чаще всего, оставался целый и невредимый, тогда как Шулепов ходил весь побитый, что смотреть страшно, Эрика Маринеску и считали психом, с которым опасно связываться. За эти драки дёргали в школу мать, а его таскали по комиссиям ПДН. И директриса всякий раз грозила исключением.

Может, и сдержала бы свои угрозы, но Юлька Куклина – богатенькая избалованная девочка-припевочка, отличница, активистка, любимица учителей, – бегала к ней и заступалась: «Маринеску не виноват! Он защищался! Шулепов первый начал!».

Эрик ей потом небрежно бросал: «Не лезла бы ты, Куклина, куда тебя не просят. Без адвокатов обойдусь».

Юлька обижалась, называла его неблагодарной скотиной и бесчувственным чурбаном, клялась, что больше никогда слова хорошего про него не скажет, но при случае снова бежала, выгораживала, брала на поруки.

– Ой, Эрик, забыла тебе сказать! – Юлька стиснула его запястье. – Я же дала моей Викусе тебя послушать. Ну, помнишь, мы на берег ходили в начале июня? Ты тогда у каких-то парней гитару брал и пел… А я записала, вот. И показала Викусе. Она обалдела просто! Сказала, что ты очень круто поёшь. Серьёзно! Ещё сказала, что ты очень фактурный. А она в этом разбирается. Но главное, сказала, что если… ну… если вдруг захочешь подзаработать, она знает, куда тебя… в смысле, где можно будет петь за деньги… ну, она договорится, если захочешь. Вот.

Когда разговор при нём касался денег, Юлька становилась косноязыкой. Напряжённо подбирала слова, запиналась, заикалась. Эрик понимал – это потому что она боится его как-то задеть или обидеть, и против воли злился на неё за эти ужимки – уж лучше бы говорила прямо всё, что думает. А эта притворная деликатность и осторожность наоборот казались ему унизительными. Как будто подчёркивали, что он бедный и его жалеют.

А жалеть его нечего. Пусть они с матерью и живут далеко не так обеспеченно, как Куклина, Титова, Лисовец, Шулепов и прочие. Но его это не волнует, а значит и её не должно.

– А дай послушать? – сразу оживились девчонки.

– Можно? – спросила его Юлька.

– Нет, – отрезал Эрик.

Что он, клоун тут, чтоб их развлекать? Зачем Юлька вообще при них завела этот разговор?

– Юль, включи, а?

– Ну… Эрик же против, – пожала плечами Куклина, как будто они сами не слышали.

– Да чего ты? – повернулась к нему Ольга Титова. Пожалуй, только она из всех девчонок в классе, не считая Юльки, не робела к нему обращаться. – Интересно же. Я помню, ты же реально раньше в школьном хоре пел. Классе в пятом, да? Я вот не помню уже, как ты пел, но помню, что моя мама тоже вечно восторгалась. А я злилась, ревновала. Вспомнить смешно.

Ну да, пел. Но когда это было? А сейчас он если и поёт, то только для своих. Для пацанов со двора, иногда – для матери, ну или когда самому хочется.

– А чего? – хмыкнул Шуля. – И правда, давай исполни чего-нибудь душевное.

– Я потом наедине тебе исполню. От всей души, – мрачно проговорил Эрик.

Шуля тут же подобрался, хищно осклабился, готовый съязвить в ответ, но потасовки не вышло – у Эрика загудел сотовый. Звонила мать. Он поднялся, начал выбираться из-за стола.

– Что? Кто звонит? – всполошилась Юлька, потянув его за рукав, но он будто и не услышал. – Эрик! Ты же вернёшься?

Он и не думал пока уходить, просто вышел в коридор, чтобы ответить на звонок.

И минуты не прошло – следом выскочила Юлька. Повернула в сторону лестницы с таким видом, будто собралась мчаться сломя голову на пожар. Однако увидев его в двух шагах от двери, остановилась на лету, захлопала глазами, смутилась и, развернувшись, пошла в противоположную сторону, к полукруглому балкону в конце коридора. Распахнула стеклянную дверь, впустив запахи улицы и вой чьей-то сигнализации.

Затем показался и Шулепов, повертел головой. Увидев Эрика, скривился. Потом заметил на балконе Юлькин силуэт и двинулся туда.

– Ну к двенадцати ты хотя бы вернёшься? – спрашивала мать.

– Наверное… я постараюсь.

– Я волнуюсь… почему-то тревожно на душе́… какое-то нехорошее предчувствие…

Вообще-то мать никогда не пыталась его контролировать. Никогда не квохтала над ним, не навязывала какие-то правила, взгляды, запреты. Ни разу он от неё не слышал: нельзя, не смей, не вздумай. Ни за одну выходку она его не ругала, даже слова не сказала. Могла, разве что, огорчиться и сникнуть, но как раз огорчить её он боялся больше каких-либо запретов.

Но иногда на неё вдруг находило. Ни с того ни с сего начинала тревожиться, переживать, что с ним случится какая-нибудь беда… вот как сегодня.

– Да не волнуйся, мам, – успокаивал её Эрик. – Всё со мной хорошо. Тут наши, Юлька тут… Ну что может случиться?

– Да, наверное…

После разговора с матерью Эрик тоже решил заглянуть на балкон, где Юлька так до сих пор и торчала. Стояла бы она там одна – не пошёл бы. В последнее время его тяготило оставаться с ней наедине. Но сейчас на неё явно наседал Шулепов. И, похоже, даже руки начал распускать. Приобнять норовил. Надо было спасать подругу.

Балконная дверь была закрыта неплотно, и подходя Эрик слышал, как Юлька, повысив голос, отбивалась от Шулепова:

– Да убери ты от меня руки, Шуля! Что тебе от меня надо?

– А то ты не понимаешь! Юлька, да стой ты… Я же не просто так. Я реально с тобой хочу… ну, замутить. Серьёзно. Ты мне нравишься. Очень сильно нравишься. Скажи, что мне сделать – я сделаю. Я всё для тебя сделаю.

– Шуля, просто отстань, а? Мне правда не до тебя.

– А до кого? До него, да? До этого твоего психованного ублюдка? До этого сраного молдавского гастера?

– Не говори так про него!

Эрик вышел на балкон, но ни Руслан, ни Юлька его не заметили, увлечённые перепалкой. Балкон занимал всю крышу над центральным входом клуба и сообщался ещё с одним коридором.

– А кто он? – фыркнул Шуля. – Прынц голубых кровей? Только мамашка у него поломойка, молдавская гастерша, значит, и он…

Эрик ускорил шаг. В висках заколотился пульс.

– Да мне всё равно! Мне плевать, кем его мама работает…

– Плевать тебе… Так и ему тоже плевать – на тебя. Дура, ты даже не видишь, что ты ему нафиг не сдалась. Ты за ним как собачонка бегаешь… Смотреть противно, как ты стелешься перед Маринеску, как унижаешься… Ещё было б перед кем… Ты ему уже дала?

– Дурак! Больной дурак!

– А…

Шулепов больше ничего не успел сказать. Первый же удар сбил его с ног.

– Эрик, пожалуйста, не надо! – верещала Юлька, глядя, как он, сидя сверху поверженного Шули, лупит его кулаком. – Эрик, прошу, остановись!

Она подскочила, схватила его за руку.

– Пожалуйста! Оставь его!

Ярость схлынула. Накатила брезгливость.

– Всё я, всё, – выдернул он руку и поднялся. Но Юлька всё равно вцепилась в него, словно боялась, что тот снова сорвётся.

Кряхтя и сплёвывая кровь, медленно встал Шуля. Сначала на четвереньки, потом, опираясь о балюстраду, поднялся на ноги. Покачиваясь, побрёл к дверям. Не оборачиваясь, бросил через плечо:

– Ты – труп, Маринеску.

5

Юлька тотчас прижалась к Эрику, словно боялась, что тот кинется вдогонку с кулаками. Но он убрал её руки, подошёл к балюстраде и облокотился. Внизу, во дворе перед клубом толпился народ: болтали, курили, смеялись. Кто-то входил, кто-то выходил.

Эрик подумал, что и ему пора бы домой. Но тут Юлька опять пристроилась рядом.

– Не знаю, что на него нашло, – пробормотала она.

– Нашло? – усмехнулся Эрик. – Да он всегда такой.

– Да, с тобой, почему-то да, такой… – согласилась Юлька, потом повернулась к нему. – Не будем о нём. А вот ты – молодец.

Эрик покосился на неё.

– Я? С чего это?

– Ну, что пришёл и… что заступился. И вообще…

– Ерунда.

– Нет! Не ерунда! – горячо возразила Юлька. – Ты всегда за меня заступаешься. Я от этого… ну, просто не знаю… хочу плакать и смеяться одновременно.

Эрик покачал головой. Детский сад какой-то, ей-богу. Но Юлька возбуждённо продолжала:

– А помнишь, в шестом классе у меня отобрали рюкзак мальчишки из восьмого и закинули в мужской туалет? И не отдавали… А ты шёл мимо, спросил, чего реву. Я пожаловалась, и ты такой: «Сейчас принесу». А они и тебе не хотели отдавать, помнишь? Говорили: «Вали отсюда пацан, пока не получил». Я слышала, я же за дверью стояла. Губу тебе разбили, гады, до крови… Но мой рюкзак ты у них забрал. И отдал мне. Помнишь?

– Вообще нет, – пожал он плечами.

– Ну как же? Ну а в восьмом классе, помнишь, я нечаянно разбила проектор у физички? Я тогда чуть не умерла от страха. Я и так-то эту грымзу боялась до потери пульса, а тут такое… До сих пор как вспомню, так вздрагиваю… А ты встал и сказал, что это ты разбил… Ну, помнишь?

– Ну вот это помню. Ещё б не помнить. Физиня же так потом орала, что думал – оглохну. Указкой своей чуть не истыкала до смерти.

– Ах да! – засмеялась Юлька. – По-моему, даже ударила разок, ненормальная. И ты у неё тогда эту указку отобрал и тоже сломал. И с математикой всегда мне помогаешь! Если б не ты, я бы точно погрязла в двойках…

– Да прям…

Несколько секунд оба молчали. Потом Юлька снова повернулась к нему, подалась ближе, взяла за руку.

– Эрик… я…

Он тоже повернулся к ней, взглянул в её лицо и напрягся. Только не это! Только не надо этих неудобных признаний! Пусть всё останется как есть…

– Я…

Юлька посмотрела на него с отчаянием, закусила губу, но так и не решилась произнести то, чего ему так не хотелось услышать. Однако вместо этого огорошила его вопросом:

– Эрик, а у тебя есть кто-нибудь, ну или был? Девушка, в смысле… Ну, в этом самом смысле…

В другой раз он наверняка высмеял бы Куклину за подобное любопытство, ну или на худой конец, подтрунивая, спросил, с чего это она, правильная девочка, интересуется такими взрослыми вещами, но не сейчас. Не мог, язык не поворачивался.

Интуитивно чувствовал, что как бы насмешливо и снисходительно он сам ни относился к девчачьим ахам-вздохам, подшучивать сейчас над Куклиной будет неуместно, может, даже зло. Хоть она и дурочка, конечно, а эти все «люблю – не могу» – романтичная ересь, не больше.

Но она ждала ответ.

– Ну, я же уже большой мальчик.

– Значит, это у тебя уже было… – вздохнула она, потом зачем-то сообщила: – А у меня нет.

Тут уж он всё-таки не сдержал смешок.

– Ещё бы.

– Почему ты так говоришь? – неожиданно возмутилась она. – Хочешь сказать, что меня нельзя… что я не могу… понравиться?

Юлька явно смущалась называть вещи своими именами, и это тоже его забавляло.

– Дурочка ты, Куклина, – усмехнулся он. – Совсем не те выводы делаешь. Я хочу сказать, что ты хорошая, а не какая-нибудь там… А понравиться ещё как можешь. Вон Шуля аж дымится.

– Плевать мне на Шулепова, – буркнула Юлька. – Нужен он мне больно…

Эрик посмотрел на неё с улыбкой.

А потом Юлька сделала то, чего он никак от неё не ожидал. Даже помыслить о таком не мог. Она качнулась вперёд, словно на секунду потеряла равновесие, обвила руками его за шею и поцеловала в губы. Точнее, коснулась его губ своими. Коротко, сухо, будто легонько клюнула.

Эрик непроизвольно отшатнулся. Юлька тоже отстранилась, посмотрела на него со страхом и надеждой.

Чёрт, ну зачем она это сделала? Всё же хорошо было. И этот молящий взгляд…

Как ей сказать, что ничего такого у них не будет? Ну, не может он с ней. Общаться, дружить, помогать, если надо, – это всегда пожалуйста. А с любовью – это вообще не к нему. Не может он её любить так, как ей хочется. Нет, физически смог бы, конечно, разок-другой. Будь это не Юлька, наверняка так бы и сделал. Но с Юлькой он так не мог. Потом ведь только хуже будет. Она же ещё как ребёнок. Нельзя с ней по-скотски. Но как ей всё это объяснить? И, как назло, нужные слова на ум не шли.

Впрочем, объяснять не пришлось. Юлька поняла сама, прочла по его глазам. Сразу сникла, отступила, отвернулась.

Глядя с балкона вниз, произнесла глухо:

– Я тебе совсем-совсем не нравлюсь, да?

– Юль, ну ты же знаешь, как я к тебе отношусь…

– Как? Я не знаю, Эрик.

– Лучше всех. Честно. Я за тебя порву любого. Только…

– Только ты меня не любишь, так?

– Люблю… как друга, как сестру.

Юлька молчала, пряча лицо. Потом он понял – она плачет. Попытался приобнять, но она, дёрнув плечами, скинула его руку.

– Не надо, – произнесла, всхлипнув. – Оставь меня, пожалуйста.

– Юль, ну прости, что вот так всё…

Она покачала головой.

– Ты не виноват… никто не виноват. Но я не могу сейчас тебя видеть. Мне надо побыть одной… Уйди, пожалуйста.

Эрик с сомнением посмотрел на неё.

– Ну как я тебя оставлю такой?

– Хорошо. Вызови мне такси. Домой хочу.

– Давай провожу?

– Нет, не надо, не хочу…

Он всё-таки проводил её до такси. Юлька больше не плакала, держалась, но напряжённые черты выдавали то, как ей сейчас больно.

Меньше всего ему хотелось её расстроить, но что тут поделать? Настроение стало совсем паршивым. Возвращаться в клуб не хотелось. Да вообще не стоило приезжать.

Добравшись до остановки, он позвонил Юльке. Та, к счастью, ответила сразу, но по голосу чувствовалось – рыдает.

– Доехала? Дома?

– Угу.

– Ладно, созвонимся.

Эрик сбросил вызов и заскочил в подъехавший троллейбус.

6

Добираться из клуба домой предстояло так же тягомотно, долго, с пересадками. К тому же вечером транспорт ходил плохо, и ждать нужную маршрутку пришлось около часа.

От остановки путь лежал через пустырь, который местные власти ещё с прошлого века собирались преобразовать в парк культуры и отдыха. Но поскольку так и не собрались, жители окрестных домов понаставили на бесхозном поле ракушек и сараев. В тёплые дни мужики, сидя на чурбачках и приспособив под стол старую деревянную катушку для проводов, распивали самогон. Там же летними ночами собиралась молодёжь отдохнуть или выяснить отношения, а часто – и то, и другое.

Вообще-то, пустырь имел дурную славу. То на девушек там нападали, то грабили. Осторожные люди предпочитали делать крюк, боялись. Даже мать вечно твердит: плохое место, опасное, страшное. Но Эрик Маринеску не понимал этих страхов.

Он обитал тут с детства, играл, дрался, зависал с пацанами. Он здесь впервые поцеловал девочку. Здесь же выкурил первую свою сигарету – не проникся, правда, процессом, но попробовать-то надо было. Словом, он здесь, можно сказать, вырос. Каждая кочка, каждый чахлый кустик, каждый сарай – всё такое знакомое-родное.

Сегодня, что странно, никого не было на пустыре, хотя погода располагала. Только где-то вдали из темноты доносились приглушённые голоса и смех.

Так даже лучше, что нет никого из своих, успел подумать он. Иначе сейчас бы началось: куда торопишься? Садись с нами. А он уже насиделся сегодня, да и мать ждёт…

Он и не обратил внимания на то, как отделился от стены гаража чей-то тёмный силуэт. А затем появился ещё один и ещё. Мысленно лишь отметил: трое, четверо, пятеро… Но и тогда ничего дурного не заподозрил, идиот. Видать, интуиция то ли спала мертвецким сном, то ли у него её отродясь не было.

Эрик понял, что дела плохи, только когда эти безмолвные фигуры стали медленно, но вполне целенаправленно двигаться к нему, стараясь при этом обойти со всех сторон и, обступив, заключить в кольцо.

Он остановился, вглядываясь в темень, лишь слабо разбавленную тусклым светом фонарей.

Однако в следующую секунду он безошибочно узнал, кто это. Во всяком случае – одного из этих пятерых, едва тот шагнул в жёлтое пятно фонарного света.

Шуля. Шулепов. Откуда он здесь? Каким образом занесло его из центра в спальный район на самом отшибе города? Что он тут забыл? Эти мысли пронеслись молниеносно.

– Гля, пацаны, а вот и он… – сообщил Шулепов, подходя ближе. В руке он держал бутылку, которую затем поднёс ко рту. Сделал большой глоток, по-лошадиному фыркнул, утёр губы рукавом толстовки. И с громким смешком произнёс неожиданным фальцетом: – Наша сраная смуглянка-молдаванка.

Потом уже грубее добавил:

– Ну чё, мудло, где твои понты? А я предупреждал? Предупреждал. Значит всё. Ку-ку.

Шулепов был сильно пьян. Гораздо пьянее, чем два с половиной часа назад на балконе «Рок-сити».

Сунув руки в карманы, Эрик бросил в лицо однокласснику:

– Свали, Шуля. Иди проспись.

Шулепов ухмыльнулся.

– А побазарить? – гнусаво и тягуче спросил тот. – Мы тебя тут зря ждали, что ли? На этой вашей помойке… Не хочешь базарить? Сразу к делу? Да легко! Да, пацаны?

Кто первый его ударил, Эрик не понял. Просто сбоку врезалось что-то твёрдое и тяжелое. Бита, что ли? Или ломик?

На миг перехватило дыхание. Рёбра обожгло острой болью. Однако пропустив один удар, он дал им лишь обманчивое ощущение лёгкой победы. Боль никогда его не сдерживала, как раз наоборот – только придавала здоровой злости и сил. Отбивался он настолько ожесточённо, что будь их двое – те бы уже лежали и корчились. С тремя, возможно, тоже справился бы. Но пятеро…

Хотя в первые две минуты он худо-бедно умудрялся уклоняться от ударов, но в какой-то момент его попросту скрутили. Сначала вновь огрели по спине той же битой или что там у них. Ноги подкосились, он упал, но тут же перекатился и вскочил. Однако пока Эрик оборонялся от тощего вертлявого парня, другие двое подлетели сзади и буквально повисли у него на руках, заведя их за спину.

– Я сам, пацаны! – подал голос Шулепов, грузно поднимаясь с колен.

Эрик и не заметил, когда успел его приложить. Всё происходило очень быстро, суетливо, как на ускоренной перемотке.

– Ну что, козлина, дорыпался? – Шуля подошёл вразвалочку ближе.

Эрик дёрнулся раз, другой, пытаясь высвободить руки, но двое за спиной лишь вцепились крепче. А потом и вовсе заведённые назад руки вздёрнули вверх. Связки натянулись до боли, почти нестерпимой. И сам он невольно наклонился вперёд.

Шуле это явно нравилось. Эрик не видел его лица, но чувствовал, как от того прямо волнами исходило торжество. Шулепов с размаху пнул его в грудь. Но в последнюю секунду его, пьяного, повело и удар вышел смазанным и несильным.

– Это тебя папаша-мент научил боевому искусству – из-за угла нападать толпой на одного? – прохрипел Эрик. – Один на один заочковал?

– Я же говорил, пацаны, пациент слишком борзый. Будем лечить.

За спиной хохотнули, чуть ослабив хватку. Этим он и воспользовался – резко выдернул руки, толкнул одного, молниеносно сбил с ног второго и, отскочив в сторону, приготовился обороняться дальше. Шулепов пошёл на него, при этом отведя правую руку как-то странно – чуть вперёд и в сторону.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Но в следующий миг Эрик понял, в чём дело, – у Шули откуда-то оказался нож. Лезвие пару раз блеснуло в свете фонаря.

Эрик непроизвольно отступал, но вскоре упёрся спиной в стену гаража. Шулепов приближался, выставив перед собой балисонг.

– Я тебе говорил, Маринеску, что ты – труп? – припомнил он свою угрозу.

– Эй, Шуля, – позвал его один из дружков. – Мы так не договаривались…

– Реально, Шуля, это перебор…

– Не бздеть, – рыкнул Шулепов дружкам, продолжая подходить медленными шажками. Эрик весь подобрался, как сжатая пружина. В висках бешено колотился пульс.

– Ну чё? Молилась ли ты на ночь… смуглянка-молдаванка? – осклабился Шулепов, а затем сделал выпад…