Текст книги "Частная школа (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

32

Дина отчаянно пыталась унять разошедшееся сердце, но оно неистово колотилось у самого горла, не давая даже дышать нормально. Маринеску стоял так близко, что она ощущала его запах, его дыхание, его тепло.

К лицу жаркой волной прихлынула кровь. Да что ж такое-то?

Хотелось отстраниться, отойти от него на безопасное расстояние, взять себя в руки. Хотя его она не боялась – ну что он мог ей сделать, особенно в стенах школы? Но вот это неуправляемое полупаническое состояние просто сводило с ума. Во всяком случае очень мешало, не давало быть такой, какой она сама себе нравилась – уверенной, хладнокровной, саркастичной.

Дина попробовала чуть отодвинуться назад, пока не упёрлась спиной, но эти несколько сантиметров не слишком помогли. Его близость просто выбивала почву из-под ног. Да ещё и смотрел он на неё так, что в животе скручивался узел. Смотрел в упор, не мигая, прожигая насквозь.

Может, оттолкнуть его? Вырваться? Нет, вряд ли он так легко её отпустит, а дёргаться, истерично трепыхаясь, как перепуганная курица, она не желала.

В приотворённую створку поддувал осенний ветер, холодя пылающее лицо. Выдохнув, Дина отвела взгляд. Посмотрела в окно на двор внизу. Вымощенный аккуратной плиткой, чистенький, с клумбами, в зелени которых петунии пестрели безупречно ровными пурпурными ромбами. Даже мусорные контейнеры с высоты казались игрушечными. Почти идеальная картинка, которую нарушало разбросанное возле контейнеров тряпьё.

Вчера они с Лизой опять повздорили. Из-за Кати. Точнее, из-за той их идиотской шутки с мокрыми простынями. Лиза прорыдала полвечера, обвиняя Дину чуть ли не в предательстве:

– Ты должна быть за меня, а не за неё! Мы же подруги. Или для тебя дружба ничего не значит? Я вот тебя всегда и во всём поддерживала! Твой враг – мой враг. Всегда так было.

– Разве я тебя никогда не поддерживала? – возразила ей Дина. – Просто это было тупо и пошло. Скажи спасибо, что Чума не узнала.

О том, что за этот «прикол», её оскорбил Маринеску, Дина умолчала. Не хотелось, чтобы кто-то знал про ту неприятную сцену. Почему-то это казалось унизительным.

Потом они помирились, конечно, а сегодня Лиза на пару с Приходько вновь учудили. Что особенно разозлило – сделали это опять тайком, у неё за спиной. Точнее, Лиза сделала. Приходько – та просто безголовая марионетка, чего на неё злиться? А вот Лиза всё больше её напрягала. Ещё недавно она только поддакивала и заискивала, а тут вдруг развернулась. Такая самостоятельная стала и инициативная… Это и злило, и уязвляло, и бесило.

Дина, конечно, виду не подала, только прокомментировала язвительно, мол, очередная тупая выходка. Но ведь правда – тупая.

Вообще-то Дина и сама хотела прямо с утра потолковать с Казанцевой. Внушить этой дуре, что раз уж она живёт и учится здесь, то гадить своим – последнее дело. Объяснить популярно, на пальцах, если сама не понимает.

Но Катя на уроки не пришла, а её шмотки валяются вон рядом с мусоркой и нарушают безупречный порядок, что, скорее всего, заметит директриса и уж точно без внимания не оставит. И опять ниспошлёт им какую-нибудь новую кару из-за Лизы, которая буквально стервенела, когда дело касалось Казанцевой.

Странно, но мысли о Нонне Александровне помогли худо-бедно совладать с волнением. Щёки по-прежнему горели и в ушах стучал пульс, но сейчас она хотя бы лицом и голосом владела. Ну, наверное…

Она вновь посмотрела на Маринеску, теперь уже холодно и надменно, показывая всем видом, как ей безразличны его угрозы и он сам. Даже говорить ничего не стала. Кто не виноват – тот не оправдывается.

– Но ты, я вижу, не вникла… – продолжал он напирать. – Слов не понимаешь? Или чисто поиздеваться над девчонкой вам в кайф? Нравится быть дрянью? Или это ты так самоутверждаешься, потому что сама пустое место?

Дина вспыхнула. Ну нет, это уже никакое хладнокровие не выдержит. Сколько можно выслушивать от него оскорбления?

– Всё сказал? А теперь меня послушай, – возмутилась она. – Лично я твоей дуре Кате ничего пока не делала. И шмотьё её не трогала, ясно? Так что со своими угрозами иди в другое место.

– Ну ещё бы ты сама что-то делала, – хмыкнул Маринеску, – когда можно подослать шестёрок.

– Ты оглох? Или речь не понимаешь? – повысила голос Дина. – Ещё раз для особо одарённых: я ни-че-го ей не де-ла-ла. Так тебе ясно? Сдалась мне твоя юродивая…

– На себя взгляни…

– Дин, всё нормально? – За спиной Маринеску, шагах в трёх, маячил Никита Прочанкин. Рядом с ним крутилась Лиза.

– Дина, пошли уже на урок, – позвали они.

Дина резко встала с подоконника, оказавшись лицом к лицу с Маринеску. Толкнула его в грудь и выпалила зло:

– Убери руку. А своей юродивой передай: стучала бы она поменьше, никто бы её и не трогал.

Лиза хихикнула.

– А ты уверена, что это она? – И не думал отступать Маринеску.

– Ой, ну а кто? Она, конечно! – вмешалась Лиза. – Сначала на Дину стукнула, теперь на всех нас… А пока вы с ней к нам не попали, у нас, между прочим, никто ни на кого никогда не стучал! Ни разу! За все годы ни одной крысы…

– Так что Казанцева твоя получила по заслугам, – с вызовом бросила ему в лицо Дина, но, увидев, как полыхнула ярость в его глазах, в душе́ дрогнула.

– Ну уж, по заслугам, – фыркнула Лиза. – Подумаешь, барахло её выкинули, да, Дин? За такое её вообще бы…

Договорить она не успела, потому что Маринеску порывисто распахнул створку и, схватив сумку Дины с подоконника, вышвырнул её из окна.

Дина и Лиза хором взвизгнули. Ник застыл, опешив.

– Ты совсем больной?! – кричала Дина, колотя его кулаками в грудь.

Он поймал её запястья, развёл руки в стороны.

– Что? Не нравится? А что так? – чеканил он, прожигая её чёрным взглядом. – Подумаешь, барахло твоё выкинули.

– Отпусти её! – подал голос Ник.

– Псих бешеный! Урод! Сволочь! – ругалась Дина, тщетно пытаясь освободить руки. Но когда она в очередной раз со всех сил дёрнула их на себя, он неожиданно выпустил её запястья, и Дина, потеряв равновесие, упала назад.

Несколько человек ахнуло – оказывается, за их стычкой наблюдали девчонки и парни из девятого класса, а она и не заметила. Обида, стыд и гнев душили её. Вот же сволочь! Так её опозорил перед всеми!

К ней сразу подскочили Лиза и Никита, помогли подняться, отряхнули юбочку.

Шумно и часто дыша, она встала, смахнула ладонью предательские слёзы. Бросила на него острый взгляд. А ему хоть бы что.

– Успокоилась? – спросил он таким тоном, будто это она тут взбесилась и творила всякое непотребство. – В другой раз…

– Чума идёт! Чума! – тревожным эхом прокатилось среди девятиклассников.

Дина сжала губы, глядя исподлобья на Маринеску, затем вдруг решительно шагнула к противоположной от окон стене, вдоль которой стояли узкие стеклянные шкафы с наградами, кубками, призами, и со всей силы толкнула один.

В тот же миг раздался грохот, дребезг, звон, крики. И совсем скоро из-за угла и правда показалась Нонна Александровна. Шагала она не так вальяжно и степенно, как несколько минут назад. Видимо, даже немного пробежалась, судя по сбившемуся дыханию. Да и на бесстрастном лице её отчётливо читался страх.

– Что это? – спросила она, с ужасом глядя на груду осколков, среди которых, отливая на солнце золотыми бликами, валялись кубки.

– Это он! – не моргнув глазом, Дина уверенно указала на Эрика. – Он толкнул стойку.

– Ты что, совсем сдурела? – двинулся он к ней.

– Да, это Маринеску сделал, – не сговариваясь, сказали Лиза и Никита.

Нонна Александровна повернулась к девятиклассникам:

– Вы видели, кто разбил стойку?

Они, секунду поколебавшись, кивнули и, все как один, заявили:

– Да, это вот он.

Одна из девочек ещё и уточнила:

– Он сначала Дину толкнул, она даже упала. А потом шкаф разбил.

– Да, да, – подтвердили её слова остальные.

На него было страшно смотреть. Лицо, казалось, аж потемнело от гнева. Но больше он ничего не отрицал, ни с кем не спорил, вообще ничего не говорил. Лишь испепелял Дину горящим взглядом.

– Ясно, – процедила директриса. – Разойтись все по классам, немедленно. Ну а ты сейчас уберёшь всё это безобразие, а потом в мой кабинет.

Они поплелись на историю втроём, оставив Маринеску с грудой битого стекла.

Дина шла по коридору между Ником и Лизой и спиной чувствовала его взгляд, полный жгучей ненависти. Что странно, сама она никакой злости больше к нему не испытывала. Однако было не по себе, нехорошо как-то было.

Не пройдя и десяти метров, она остановилась.

– Вы идите, скажите Валику, что я немного задержусь, – попросила Дина Лизу и Ника. – А я за сумкой.

– Хочешь, я с тобой? – предложил Ник.

– Нет, не надо. Идите.

Затем обернулась, посмотрела на Маринеску. Тот действительно сверлил её взглядом. Поколебавшись немного, Дина сказала:

– Вот теперь ты поймёшь, каково это, когда тебя несправедливо обвиняют.

33

В первые минуты от ярости у Эрика аж в глазах темнело и стучало в висках. Хотелось последовать примеру Ковалевской и разгромить соседние стеклянные шкафы. Хотелось схватить её и вытряхнуть всю душу. А ещё обложить директрису, которая дальше своего носа ничего не видит. И пусть сама она тут всё прибирает.

Но когда и кого ярость доводила до добра? Его уж точно нет.

Пусть и с усилием, но он всё же поборол в себе порыв крушить и разрушать. Психануть и всех послать – это легче всего. Но ведь если он даст себе волю – Чума его тут же выпроводит вон. Ему-то что? Уедет домой, к матери. Но тогда Катя останется здесь совсем одна, с этим зверьём. Её и сейчас страшно травят, а без него вообще сживут.

Да и потом, не спорить же с директрисой, не доказывать ей, что это Ковалевская наворотила, если все подтвердили её слова.

Ничего, сейчас он уберёт осколки, это нетрудно, и ему не впервой, но она ещё за всё ответит. Все они ответят.

Эрик спустился в кабинет завхоза. Женщина в чёрном форменном платье с белыми манжетами и воротником – так здесь ходили все уборщицы – вручила ему ведро, совок и веник со словами: «Только верни!».

Кубки и статуэтки Эрик выставил на подоконник, стёкла покрупнее отставил к стене, а прочие осколки стал заметать веником и ссыпать в ведро.

Гнев постепенно стихал. Хотя перед глазами всё так же живо стояло лицо Ковалевской, когда она вырывалась из его рук, когда выкрикивала оскорбления. А ещё в уме раз за разом прокручивались её слова: «Вот теперь ты поймёшь, каково это, когда тебя несправедливо обвиняют».

Поймёшь! Уж ему-то это и так знакомо не понаслышке. Только странно было слышать такое от неё. Её несправедливо обвиняют? Ерунда полная. Она тут всеми верховодит, все эти сволочи пляшут под её дудку. К чему отпираться, когда и так всё ясно? Логично и ясно.

Только вот те слова она произнесла с каким-то надломом и болезненным упрёком, без капли наигранности. Да и выходка совсем не в её духе – слишком безбашенная и отчаянная.

Да и плевать, отмахнулся Эрик. Как ни крути, а она злобная высокомерная стерва.

Эрик прошёлся веником и под батареей у того окна, где сидела Ковалевская. И вместе с мелкими стёклышками оттуда выкатился бумажный комок. Обычный тетрадный листок, смятый в шарик.

Без задней мысли он поднял его и развернул. В первый момент подумал, что этот лист из его тетради. Сверху была написана дата – почти две недели назад. Но главное – почерк. Точь-в-точь как у него.

Эрик разгладил листок на подоконнике и прочитал остальное. Но это был какой-то бред. Идиотская записка с откровенной похабщиной. Видать, идиотская шуточка какого-нибудь озабоченного малолетки. Только вот в записке обращались к их русичке, Нине Лаврентьевне. И, опять же, почерк… Хотя такую ересь он даже в бессознательном состоянии не написал бы. Чёрте-те что…

Эрик задумчиво посмотрел в окно. Там внизу на скамейке сидела Дина. Сумку свою она уже подобрала, положила рядом, но на урок идти не торопилась. И вообще показалось, что Ковалевская плакала – в руке у неё белел платок, и пару раз она поднесла его к глазам. Из-за сумки, что ли?

Вдруг она, словно почувствовав, подняла голову и взглянула прямо на него. С минуту они смотрели друг на друга. И в тот момент возникло странное ощущение какой-то незримой связи. Словно они вот так без слов, одними взглядами общались. Ерунда, конечно.

Потом она поднялась и ушла, и ощущение исчезло.

Эрик снова посмотрел на листок. Уж не из её ли сумки он выпал? И дата на листке как раз та, когда началась история с вырванной страницей. И всё равно непонятно – что это за пошлый бред?

* * *

После занятий Эрик подловил Дину на лестнице.

– Поговорим? – кивком он предложил ей отойти в сторонку.

С ней были верные подружки, которые тут же ощетинились.

– Псих! Что тебе надо? Дин, он еще смеет подходить! Пошли отсюда скорее.

Поколебавшись немного, она сказала им:

– Ладно, вы идите.

– Ты что? – округлила глаза Лиза Спицына. – Он же неадекват! Ник! Никита! Дима!

– Да тише ты, – шикнула на неё Дина и, указав рукой вниз, попросила их: – Подождите меня там.

Полина и Лиза, ещё немного потоптавшись, неохотно стали спускаться вниз, то и дело оглядываясь. А Дина сложила руки на груди и повернулась к нему.

– Что тебе? – спросила холодно, вздёрнув бровь. – Если ты собираешься выговаривать мне за шкаф – даже не начинай. Это тебе за мою сумку. И за… мой телефон.

Она тут же выудила из сумки айфон, чёрный экран которого был подёрнут кружевом трещин.

Такого он, конечно, не хотел, но они сами виноваты.

– Процитирую тебя. Может, теперь ты поймёшь, каково это, когда твои вещи выбрасывают.

– Ты смысл слов не понимаешь? Хорошо, повторю: я вещи Казанцевой не трогала. И никого к ней не подсылала. Это всё?

Дина попыталась его обойти, но он задержал её. Достал из кармана смятый листок, показал ей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Это у тебя выпало?

Дина не ответила, но по её лицу он и так понял – у неё.

– Значит, этот листок ты тогда вырвала? Зачем?

– А, по-твоему, лучше было бы оставить? Чтоб вот это Лаврентьевна прочла, да?

– Это ты написала?

Дина вскинула на него глаза так, точно он ненормальный.

– Тогда кто это написал?

Этот вопрос можно было бы и не задавать, ведь понятно – она ни за что не скажет.

– Мне надо идти. Благодаря твоей подружке нам теперь бегать приходится после уроков.

– Вам бегать приходится благодаря кому-то другому. Я тебе уже говорил, что это не Катя. Или ты сама смысл слов не понимаешь?

Она в ответ лишь посмотрела пристально, потом неопределенно повела плечом, мол, ладно, как скажешь, без разницы, и, развернувшись, помчалась догонять подруг.

Ну а его ждал неприятный визит к директрисе.

34

Наказания Нонны Александровны особым разнообразием не отличались. По её мнению, дурь в юных головах полезно вытравливать трудом и физкультурой.

Вот и сейчас она не стала отходить от накатанной схемы. Сначала развернула получасовую беседу с Эриком – совершенно бесполезную, поскольку что бы она ни спрашивала у него, он молчал, как пленный партизан. В лучшем случае пожимал плечами. И все её «зачем и почему» остались без объяснений. Нравоучения, угрозы, взывание к совести и благоразумию – он также выслушал молча. Оправдываться не стал.

Вообще-то он ожидал худшего. Думал, если она его не отчислит, так мозг выест основательно и до самого выпускного обречёт вкалывать вместо дворника, например.

Нонна Александровна, конечно, была рассержена, говорила сурово, смотрела с осуждением, но даже в первую их встречу она общалась с ним гораздо хуже – сухо, холодно, вымученно. Теперь же просто отчитывала без особых угроз.

– Такой вандализм говорит о полном неуважении к чужому труду, – сухо резюмировала она. – Значит, будем прививать это самое уважение. До конца недели поддерживать порядок в том коридоре – твоя обязанность. Полы, стены, подоконники – всё должно блестеть. Приступаешь с завтрашнего дня, сразу после занятий. Всё, свободен.

Драить полы в коридоре, само собой, не самое приятное занятие, но после рассказов Рената о том, как Чума порой свирепствовала и влепляла некоторым по месяцу отработки и за меньшие прегрешения, эти четыре дня показались ему почти милостью. Можно сказать, легко отделался.

Только Эрик вышел от директора, как тут же его перехватил куратор, и пришлось вытерпеть вторую волну вопросов.

– Что там у вас с Диной произошло? – заглядывал ему в глаза Валентин Владимирович. – Она после вашей стычки на уроки не ходила. Что случилось? Допекает тебя наша Дина? Или ты её? Или взаимно? Что, никак не получается поладить? Не, я понимаю, она у нас девушка сложная и своенравная, но ты всё равно как-то держи себя в руках. Шкаф-то жалко. Ну и руки тоже не распускай.

– Я и не распускал, – возразил Эрик.

– И правильно. Ну а с Катей что? Её опять сегодня не было. На звонок только с десятого раза ответила. Сказала, что недомогает. Это так?

– Ну, раз сказала, значит, недомогает.

Валентин Владимирович изучающе посмотрел на Эрика, словно не очень-то поверил. Сказать бы ему, что сделали они Кате, эти золотые мальчики и девочки, да только жаловаться – это как-то беспомощно и несерьёзно, считал Эрик. Лучше разбираться самому.

Не дождавшись другого ответа, куратор попросил:

– Тогда, будь другом, отведи её в медкабинет. Я бы сам, но у меня сейчас факультатив. И передай ей: если что не так – пусть подходит ко мне и говорит. Не прячется. Не стесняется. А то знаю я вас…

– Ладно, – кивнул ему Эрик.

Ещё бы придумать, во что ей сейчас одеться. Копаться в мусорном баке даже ради Кати ему совсем не улыбалось. Решил, что лучше как следует тряхнёт рыжую. Пусть делится своим шмотьём, раз Катины вещи вынесла. Без её участия тут точно не обошлось. Или же пусть сама ныряет в бак и достаёт оттуда всё, что выбросила.

Однако трясти Олесю не пришлось. Она сама откуда-то приволокла пакет с одеждой. Всучила без лишних слов и убежала ещё до его прихода.

Когда Эрик к ним заглянул, Катя была в комнате одна. Притом уже одетая в юбку и водолазку. Она сидела на своей кровати и перебирала содержимое пакета.

– Смотри, – Катя выуживала из вороха то одно, то другое. – Тут вещей совсем немного, конечно, но почти всё новое. Даже с бирками.

– Откуда это?

– Олеся принесла. Сначала Даша Кутузова дала мне вот эту юбку свою и водолазку надеть, а то я так и ходила… в полотенце… как дурочка. А потом примчалась Олеся, злая такая, сунула мне этот пакет без объяснений. Буркнула только: «Сказали тебе передать» и всё. Я её спрашивала, кто передал, но она делала вид, будто меня не слышит. Ну, обычно она со мной и не разговаривает. А мне так охота узнать, кто мог передать? Как думаешь?

– Без понятия.

– Вот и я тоже. В общем, Олеся ничего так и не сказала больше. Переоделась молча в спортивный костюм и ушла. Им же бегать велели после уроков.

– Угу, а мне полы мыть. С завтрашнего дня и до субботы.

Эрик, не вдаваясь в подробности, рассказал о стычке с Диной.

– Какой ужас! Она бешеная! И подлая… – качая головой, прошептала Катя. – Значит, это она выбросила мои вещи на помойку. Точнее, Олеся по её приказу. В принципе, я так сразу и подумала…

– Честно сказать, я уже в этом не очень уверен…

– А я даже не сомневаюсь, что это Дина, – упрямо повторила Катя. – Это в её духе.

Эрик пожал плечами, обвёл взглядом разложенные на кровати вещи. И тут вспомнил:

– Слушай, мы же договаривались, что тот блокнот, ну дневник Алисы, побудет пока у меня.

Катя от волнения переключилась не сразу, затем, сообразив, кивнула.

– Да, сейчас, – пробормотала без особого энтузиазма, но сразу полезла его искать – нагнувшись, запустила руку под матрас. Пошарила там, но, видимо, ничего не нащупала.

Тогда Катя подняла матрас полностью, но под ним ничего не оказалось. Она опустилась на колени, заглянула под кровать. Там тоже было пусто.

– Ничего не понимаю, – озадаченно нахмурилась она. – Я оставляла блокнот под матрасом. Совершенно точно!

– Ты же говорила, что там в самом матрасе есть потайной карман?

– Ну да, есть. Но девчонки были в комнате, я при них не хотела. Поэтому я украдкой сунула просто под матрас, вот сюда, пока они не смотрели. Думала, потом уберу в тайничок. Ну и забыла, конечно… прости… Но куда он мог деться?

Эрик молчал, не зная, что и думать.

35

Всё-таки сплетни – большое зло. Дина еле сдерживала раздражение – очень быстро про её стычку с Маринеску узнали все. И теперь обсуждали с упоением, смакуя подробности. А к вечеру история обросла новыми поразительными деталями.

– Меня девчонки из десятого класса спросили только что, правда ли, что Маринеску тебя избил, – передала ей Лиза за ужином. – Прикинь, им кто-то сказал, что он тебя всяко там… и руками, и ногами, и чуть ли не за волосы возил по полу…

– Надеюсь, ты послала их куда подальше, – бесстрастно ответила Дина, хотя в душе́ ужасно расстроилась. Кому приятно, когда о твоём позоре все вокруг шепчутся? И не просто шепчутся, а ещё и сочиняют в довесок унизительную чушь.

Ей, конечно, в глаза сочувствовали и, может быть, даже искренне. И Маринеску называли конченным психом, уродом, больным на всю голову, но вся эта шумиха неимоверно её бесила. Хоть вообще в столовую не ходи.

А когда чуть позже и сам Маринеску заявился на ужин вместе с Катей, стало совсем невмоготу.

Напряжение, которое и без того зудело под кожей, обострилось в сто крат сильнее.

Проходя мимо, он полоснул по ней взглядом, как ножом, но она не подала и виду. Никто бы не догадался, глядя на неё, что внутри она переживала маленькую катастрофу. А глядели на неё и на него почти все. Наблюдали за ними пристально, с нескрываемым любопытством и даже азартом, словно ожидали продолжения шоу. А то и ставки делали, кто кого.

– Что, интересно, Чума ему сделала за шкаф? – хмыкнул Дима.

– Надеюсь, вообще отчислит. Ой, а в чём это Казанцева припёрлась? – встрепенулась Лиза. – Неужто достала из помойки своё барахло? Неееет, это же… Откуда у неё толстовка Гант? Дин, у тебя такая же вроде была…

Лиза перевела ошарашенный взгляд на Дину. Та пожала плечами:

– Была.

Лиза непонимающе хлопала глазами. А вот Полина догадалась и сникла, предчувствуя неминуемую ссору. Полина видела днём, как Дина складывала в пакет эту дурацкую толстовку и ещё кое-какие вещи. Тогда с расспросами не лезла, но сейчас всё поняла.

– Нет, вы скажите, откуда у этой нищей крысы Гант? – не унималась Лиза. – Поль, посмотри?

Полина, бросив на Дину быстрый взгляд, опустила глаза.

– Полька, ты чего такая? Стой… это ты, что ли, ей подкинула? – Лиза прищурилась.

– Ой, да успокойся ты уже, – не вытерпела Дина. – Это я. Я ей через Приходько передала немного своих шмоток.

Несколько секунд Лиза и слова вымолвить не могла, просто сидела и смотрела на Дину ошарашенно. Потом выдавила:

– Зачем? Ты её… Она же… – от удивления у Лизы не выходило даже высказаться внятно.

– Лучше ты скажи, зачем вы её вещи выбросили? Чтобы Чума спохватилась, почему Казанцева не появляется на уроках и вообще не выходит из комнаты? Тебе мало, что мы как идиоты бегаем кругами каждый день? Тебе охота, чтобы нас вышвырнули отсюда за несколько месяцев до выпуска?

– Так-то Дина права, – поддержал её верный Никита. – Вы, конечно, отожгли, но могло потом всем прилететь.

– Но всё равно… отдавать свои вещи этой… – Лиза посмотрела на Катю, которая сидела с Маринеску чуть поодаль, и брезгливо скривилась.

– Господи, у меня их уже складывать некуда, – фыркнула Дина. – Половину я надела максимум раз, а то и не разу.

Лиза больше спорить не стала. И Полина выдохнула и даже слегка повеселела – очередной ссоры удалось избежать. Однако затишье было временным.

* * *

На другой день Лиза влетела в раздевалку, где они как раз переодевались к пробежке.

– Нет, вы прикиньте, что мне сейчас Ренат сказал! – начала возмущаться с порога. – Знаете, что Маринеску Чума сделала? За все его выходки? Велела мыть полы в коридоре. Всего лишь до субботы! Как так-то? Мы, значит, целый месяц должны бегать за то, что отмечали Полинкин день рождения, а этот урод только четыре дня тряпочкой помашет и свободен! Меня сейчас реально порвёт от такой несправедливости!

– Честно говоря, я бы лучше полгода бегала, чем хоть один день мыла полы, – возразила Дина, завязывая шнурки на кроссовках.

Лиза продолжала кипятиться.

– Но она должна была его отчислить! За такое любого из нас отчислили бы.

– Вообще-то, да, нечестно, – согласилась Олеся.

Но поток их возмущений прервал физрук. Стукнув в дверь раздевалки, велел поторопиться. Он тоже отчего-то был не в духе и гонял их по стадиону как проклятых так, что у Лизы потом даже сил не осталось негодовать и возмущаться дальше.

А им, уставшим после пробежки, пришлось ещё и сделать крюк – вернуться в учебное крыло. Полина хватилась, что оставила сотовый в аудитории. Никита и Ренат увязались с ними.

В учебном корпусе было уже пусто, и аудитория, где проходил последний урок, оказалась закрыта.

– Завтра возьмёшь, – предложила Дина.

– Нет, мне очень надо, мне будут звонить… – хныкнула Полина.

– Жаль, что ты теперь не староста, – вздохнула Лиза.

– Можно у секретаря взять ключ, если она не ушла.

Все вместе они поднялись на третий этаж, вывернули в коридор и напоролись на Эрика и Катю. Маринеску орудовал шваброй, а Казанцева намывала щёткой стены.

Дина хотела быстро пройти мимо, словно и не видит никого. Не ожидала она сейчас его встретить и была не готова. В груди дрогнуло и противно затрепыхалось. Она прибавила шагу. Полина, Ренат и Никита тоже прошествовали мимо тех двоих молча.

Зато Лиза приостановилась и пропела радостно:

– Ух ты, какие люди. Наконец вы оба делаете то, что и должны. Прямо ваше жизненное предназначение.

– Свали отсюда, – огрызнулся Эрик.

– Хамло. Ты вон лучше старайся…

– Лиза, идём, – обернувшись, позвала её Дина, старательно глядя мимо Маринеску.

– Да иду я, иду, – Лиза достала из кармана какие-то бумажки, бросила на пол: – Ой, мусор пропустил. Говорю же, стараться надо лучше.

Довольная, она припустила было за всеми, но тут неожиданно Катя подала голос:

– Это ты бросила, я видела.

Смотрела она на них на всех сердито, исподлобья, правда, при этом почти мгновенно залилась краской.

Лиза тут же развернулась:

– Это кто тут вякнул? Убожество…

– А ну подняла за собой, – велел Маринеску с угрозой.

Но Катя и сама уже вошла в раж.

– Сами вы убогие! – чуть истерично воскликнула она, пунцовая, с дрожащими губами. – Только и можете что подлости творить. А сами ничего из себя не представляете. Подонки! С вами… с вами даже разговаривать противно.

Лиза прищурилась и, скрестив на груди руки, шагнула к ней.

– Ух ты, крыска показала зубки. Мы, значит, убогие? Подонки? Разговаривать с нами противно? А ты такая молодец? Благородная и гордая такая, да? А Динины обноски, – Лиза кивнула на джинсы и лонгслив, в которых была Катя, – гордиться не мешают, нет?

– Лиза! – окрикнула её Дина, чувствуя, как у самой обожгло жаром скулы и уши.

И тут вдруг Маринеску поднял ведро с водой и плеснул в Лизу. Окатил с головы до ног.

Лиза, ахнув, пронзительно взвизгнула. Дина и все остальные обомлели. А Маринеску, швырнув ведро на пол, к Лизиным ногам, просто взял развернулся и ушёл. Катя потрусила вслед за ним.

– Я… я… – задыхаясь от слёз, надрывно выкрикивала Лиза, мокрая, дрожащая, – я это так не оставлю! Он у меня ещё получит! Я… я… покажу ему!