Текст книги "Мир оранжевой акварелью (СИ)"

Автор книги: Елена Саринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 19

И небо с низкими зимними тучами, и заставленный чанами в глиняных подтеках двор и высокий забор, все кружилось сейчас. И в этом тусклом кружении одно за другим всплывали размытые лица: «Знакомьтесь, Зоя – моя давняя подруга, Сусанна Иззи»… «Ах, да: „дружба“ – в первую очередь», – и громкий женский смех…

– Монна Зоя… монна Зоя, вы, наверное, сильно расстроились?

«У него вообще правило в отношении женщин: либо – любовница, либо – друг»…

– Монна Зоя, я перед вами с капитаном виноват: надо было сразу ему…

«… Я думаю. Как раз, пора… О многом, Зоя. О своем будущем, например. О своем деле»… «Куда?!», – мне вслед с такою тоской в глазах… Вот же, дура. Дура. И как я раньше-то не увидела? Все эти взгляды внимательные и мелкие «шпильки», но всегда неизменное: «Вито», – голосом, каким только в храме у статуи и…

– … я просто тогда испугался: мы с ней все время были на одном корабле. И после, уже здесь, в Диганте. А, вдруг бы она и меня, как вас?

– Что?.. Дахи… – и, выдохнув, опустила на мальчика глаза. – Дахи, ты все правильно сделал. Ты ведь – ребенок. Куда тебе против нее? Да и капитан бы, вряд ли… поверил.

Тот, скривившись, пожал плечами:

– Не знаю. Вы, и то, не сразу поверили. А уж он… Монна Зоя, а почему она задумала с вами такое?

– Почему?.. – поймет ли?.. Наверное. – Потому что, она его… любит.

– Кого?

– Как, «кого»? Капитана. А любовь, она разная бывает.

– Да. Любовь, она – разная, – Дахи с чувством откинул мелкий глиняный черепок. – Моя мама тоже нас с отцом… любила. А потом, взяла и ушла. Ну, а здесь то?

– Да она сначала, вряд ли, убийство планировала, – притянула я мальчика к себе. – Это потом уже, после… хм-м, нашей «последней ночи». Зато теперь, наверное, утешает и музыкой и умными разговорами и дружескими советами.

– Угу. Один я точно слыхал, – зло буркнул малец. – «Забудь ее. Она так решила».

– А что? Не так уж и глупо.

– Монна Зоя?!

– Да, Дахи? – склонилась я к нему.

– Так вы это дело пустите в дрейф? Мы же с вами выяснили, что вы – не Ангел. Так с чего?

– А с того, что я жду ребенка. И для меня сейчас главное – его нормально родить. А уж дальше…

– Что, «дальше»? – прищурился Дахи.

– А дальше… мы с монной Сусанной еще потолкуем… о превратностях любви, – и, обхватив покрепче мальчика, снова уткнулась глазами в серое небо. – Надеюсь, оно мне… поможет.

– Что? – громко вздохнул тот.

– Колесо судьбы. Вон та туча на него сильно смахивает.

– Какая?.. О-о. По мне, так на веселую рожицу больше.

– Сам ты…

– Р-р-гаф! Гаф! Р-гаф!

Высокие ворота с треском разбухшего дерева, разъехались в разные стороны…

– Ох, ты ж… Вот это… конфигурация, – мессир Беппе застыл в самом створе ворот с таким выражением на лице, будто я – уже родила. Причем, Дахи.

– Мессир Беппе, я сейчас вам всё…

– Святые угодники! – мама моя… Следом за мужем во двор вплыла монна Розет. В праздничной красной шали.

– Монна Розет, я сейчас… о-ох. Это – Дахи, – и оба на пару подскочили с крыльца.

– Здравствуйте, – проблеял ребенок.

– И он пришел ко мне в… на… – а дальше вышла заминка.

– Чтоб ее защитить.

– Дахи, ты – в своем уме?

– А что? Больше я не струшу и разве защита вам не нужна?

– Да ты с таким заявленьем будешь защищать меня под камнем в лесу, потому что нас сейчас обоих на пару…

– Зоя, извини, что встреваю, – подбоченясь, направился к нам хозяин хором. – Но, хотелось бы знать: откуда это… чудо? – и с пристрастьем уставился на мальца.

– А-а… Так вы зилийцев никогда…

– Я – с Девяти Божьих скал, мессир, – почесало «чудо» правое ухо. – Мой отец и в правду, с острова Зили, а мама…

– Местная красавица. Чидалийка. И он теперь – младший матрос на очень уважаемой бригантине. И сам очень… хороший, – скосилась я на монну Розет. – А сюда пришел, потому что…

– Монна Зоя, о том я уже сказал.

– Ну, так теперь помолчи, а то…

– А скажи ко мне, отрок! – на этих словах мы оба разом заткнулись. Монна Розет в полной тишине расправила шаль. – В каких Богов веруешь?

– Верую в Единородного Бога всех живущих на Алантаре христиан, – как боцману из шеренги, отчеканил, вдруг, Дахи. – И назван в честь Святого великомученика, покровителя солдат, лучников и… гончаров, Себастьяном. Но… лучистая монна, зовите меня просто, Дахи, – и совсем уж нагло расплылся во все лицо.

– Мама моя…

– Ох, ты ж…

– Себастьян, значит?

– Так точно, лучистая монна.

– Ну-у… тогда зови меня просто, монна Розет. Ты к нам надолго, Дахи?

– Розет?

– А чего? – вперилась она в мужа с «лучистым» прищуром. – Ты ж сам хотел нанимать кого-нибудь из деревни? И вообще, зачем я с тобою сюда тряслась?

– Ох, и… – прихлопнув ладонь к затылку, развернулся тот ко мне. – Зоя, мы ж праздновать сейчас будем.

– Что? – сглотнула я слюну… после такого-то.

– Так горшки наши расписные ушли, не касаясь лотка. Даже те, что ты «пробными» посчитала.

– Беп-пе?

– Ах, да, и сегодня ж еще – Рождество. Так что… Дахи.

– Да, мессир Беппе!

– Надеюсь, у тебя не только язык длинный?

– Не-ет, – насмешливо скривился малец. – Я много чего умею.

– Ну, пойдешь тогда ко мне в сезонные подмастерья, охранник. У нас к Пасхальной ярмарке много работы будет. Зоя, я и темперы тебе еще купил. Кстати, как самочувствие?

– Теперь совсем… хорошо, – с глубоким чувством, выдохнула я…

Пламя в каминной нише раскрасило суровые серые камни медовыми всполохами янтаря. А в маленькой комнате остро пахло хвойником, жареным мясом с пряностями и сухой теплой глиной (куда ж без нее?). Отблески огня плясали на пышных усах мессира Беппе, откинувшегося в своем скрипучем кресле, и в прищуренном взгляде монны Розет, тянущей за столом чай… А глаза у нее и в правду, лучистые. И как я раньше и этого не увидела? Вот Дахи, так сразу… Сам же востроглаз, приткнувшись ко мне на каминных ступенях, сонно сейчас внимал:

– Это же целое искусство, Дахи – гончарное ремесло. Ведь, хороший гончар, он, как… – скосился мессир Беппе на супругу. – как Бог, потому как всеми четырьмя стихиями управляет: огнем, водой, воздухом и землей. Даже легенда есть о том, как…

– Ну, ты, «повелитель стихий», опять любимую байку вспомнил?

«Повелитель» с готовностью вскинулся:

– Вот так я и думал, Розет! Не утерпишь ведь, чтоб ехидством своим не прервать.

– А чего это ты креслом своим на меня скрипишь? Нашел, чем хвастаться в святую то ночь. Уж сегодня б хоть воздержался.

– Так Он же все видит и в любую в году ночь, – воздел выбеленную глиной пятерню мессир Беппе.

– А и точно. Ну, так порадуй Его не очередным бахвальством а…

– Чем?.. Ну, чем?

– А-а, ты другого то и не знаешь.

– А вот и неправда!

– Ну ко, ну ко?

– А-а-а… Дахи!

– Так точно? – встрепенулся малец.

– А ты слыхал историю про наш рождественский кулич, панеттоне?

– Не-ет, мессир Беппе.

– А то я тебе сейчас расскажу! – с вызовом скрипнуло старое кресло.

– Да неужто? – скептически брякнула на столе кружка. – Ну так, мы с Зоей тоже послушаем… с какого места ты к горшкам своим «сворачивать» начнешь.

– Кхе-кхе!.. Значит, дело было так… Еще в старом предтечном мире. Влюбился один знатный молодой мессир в дочь простого городского пекаря. А та была гордая и бездельников на дух не переносила. Вот он и решил заделаться к ее отцу в подмастерья, чтоб быть к ней поближе и уважение заслужить. И так ему это ремесло приглянулось, что в честь любимой стал он слагать не оду, а рецепт сладкого, как она сама, кулича. Обсыпал его сверху изюмом и цукатами и назвал «Хлебом от Тони». Так девушку звали. А в переводе с исходного итальянского, «панеттоне»… Ну, и где здесь горшки?

– Разве только те, в которых тесто месили, – констатировала монна Розет. – А еще что-нибудь знаешь, драгоценный ты мой?

Рассказчик старательно напыжился:

– А, знаю. И это – уже местная сказка. И тоже про Рождество. Дахи!

– Я вас внимательно слушаю, – протер тот со ступеней глаза.

– Ага… В одной предгорной деревне жил маленький мальчик. Всем был хорош и пригож. И звали его Спо. Однако, фея Бефана, что разносит на своей метле всем детям рождественские подарки, всегда его стороной облетала. По какой оказии, Спо не знал и очень расстраивался. Ведь плохих дел он не делал и родителей уважал. И вот однажды, возвращался он домой в страшную метель. Глядит, торчат из сугроба… а зима тогда снежная была, не то, что, сейчас – только грязь на перевале развезет, так, что колеса вязнут и товар, того и гляди…

– Беп-пе…

– Кхе… Торчат оттуда чьи-то обутые пятки. Начал он их откапывать. А там – фея Бефана собственной горбоносой персоной. Закружило ее, значит в метели. Вот с курса и сбилась. Отчихалась она, метлу свою стряхнула, и благодарить начала, а Спо к ней – со встречной претензией. Давно вопрос назрел: так мол и так, отчего полное игнорирование? Бефана ему в ответ: «Потому что грязнуля ты, Спо». Мальчик ей свою мордашку румяную и руки явил: нет, чистые. Фея извинилась, порылась в своем мешке и достала ему оттуда самый большой подарок. И с тех пор больше стороной не облетала.

– Так, а с чего она это взяла? – поскреб свое чистое ухо Дахи. – Про грязь?

Мессир Беппе довольно расплылся под пышными усами:

– Так имя у него – «Спо». Что в переводе с того же исходного – «Пятнышко». Отсюда и все это недоразуменье.

– А-а-а-а, – отозвался слушатель громким протяжным зевком.

– Браво, Беппе. Браво. Однако пора и честь соблюсти.

Дахи о соблюдении такой «чести» упрашивать вообще не пришлось. И вскорости он уже сладко сопел на топчане. Я и сама частенько лишь до него от стола «доползала». А теперь, видно, уютное место перешло к моему личному маленькому «охраннику». Супруги, привычно бранясь (воркуя), ретировались наверх, в спаленку мессира Беппе. Я же, подбросив в камин поленьев, надела на себя меховой жилет и тихо вышла на улицу.

Рождественская ночь сегодня в честь самой себя распахнула все закрома звезд. Но, полноправно царила на небе Луна. В синем круге из подсвеченной ею же бездны. И она сейчас была совсем непохожей на сиротливую половину древней Вананды. В этом своем всевластном сиянии, но… Я обхватила руками живот и, приткнувшись спиной к косяку, стояла и смотрела на Луну. Собственная моя жизнь, взбудораженная возвращением в нее Дахи, представлялась, то, чередой нелепостей со случайностями, то, источником глубоких философских измышлений. И прийти бы к ним… Только вот, Луна… Она мне мешала, навязчиво сворачивая любую мыслительную потугу лишь к одному.

– Ух, ты… – пока в руку холодным носом не ткнулся… – Малай, – пес, вскочив передними лапами на боковину крыльца, поднял ко мне морду. – Угу… Да не пойду я со двора никуда. Можешь к себе в будку, обратно… Что? – в темноте рождественской ночи собачьи глаза были почти не видны. Но, я прекрасно знала, какого они цвета и как умеют смотреть… – Да. И ты тоже мне его напоминаешь. Ты тоже… на него похож, – и качнулась от косяка к собачьим глазам. – Просто, сегодня ночь такая, Малай. На самом деле, я – сильная… Что?! Ты мне опять не веришь? Ну, и ладно. Но, ты, все равно, на него похож. Только ты и еще Луна. Больше – никто… О-ой… Тише, малыш. Твоя мать – настоящая дура, и тебе действительно, давно пора… спать…

Весна в долину Ува нахлынула мутными бурлящими ручьями с гор. Того и гляди, смоет всю единственную улицу Копа прямо в разбухшую от такого «плодоводия» Трессу. А потом зацвели сады, и деревню сверху стало совсем из-за них не видно. Хотя, и у нас, на берегу Козьей заводи, тоже было на что посмотреть – одни торчащие повсюду белые свечи молочая благоухали так, что сонные после зимы пчелы, кажется, в них и жили. Правда, в конце марта им на смену уже подоспела горная робиния с мелкими желтыми гроздьями, сильно смахивающими на мимозы. А следом зацвел каштан. Это последнее событие деревня Коп отмечала местным «разухабистым» праздником, смысл которого сводился к массовому хождению по единственной, не особо ровной улице, задом наперед. Монна Розет в данном мероприятии не участвовала, однако после оного в моем кармане забрякала целая горсть прошлогодних «благодатных» орехов (один – от болей в пояснице, еще два – от кружения в голове, остальные – для закрепления результата). Что же касается моего личного «весеннего» настроя, то он очень часто менялся, в зависимости от… а, хоб его знает, от чего он зависел. Просто…

– Уф-ф.

– Что, монна Зоя?! – махом вскинулись две головы: Дахи, от печи для обжига и развалившегося рядом под навесом Малая.

– Да, ничего, – скосилась я на обоих сразу. – Скорее бы все это… закончилось.

– А-а-а… А вот монна Розет же вам говорила, чтоб вы к ней в деревню спускались? Так что?

– Ничего, Дахи, ничего. Я себя прекрасно чувствую. Уже и подышать громко нельзя. И хватит смотреть на меня.

– Я на вас и вовсе сейчас не гляжу.

– А я не тебе, а Малаю. У меня сегодня нос опять сильно опух… И малыш с утра не пинался.

– Так, монна же Розет говорила, что такое – нормально.

– Про нос?

– Нет. Про ребеночка на последнем сроке, а нос… – почесал он свой собственный рукой, с зажатым в ней поленцем. – По мне, так вы любая – красавица. И даже светитесь изнутри.

– Как монна Розет?

– Нет. Монна Розет – по-другому. А вы – вся.

– Ну-ну, – ревностно подытожила я (и как они только меня, бедную, тьфу, бедные, терпят). – Ой! Опять кисточка со стола укатилась… Спасибо, Малай…

Подготовка к пасхальной ярмарке, на которую мессир Беппе возлагал радужные надежды, подходила к концу. Сам гончар уже заканчивал последние ящики под наш разросшийся вширь ассортимент. Я же – расписывала темперой тоже последнюю дюжину больших плоских тарелок. Вот они-то, как раз с радугами и были. А еще – с морем, чайками и даже одной «рельефной» русалкой, восседающей тоже… на радуге (она мессиру Беппе особенно приглянулась). Оставалось лишь закончить, покрыть сверху слоем глазури и снова засунуть в печь. Для конечного, закрепляющего обжига… Уф-ф (это я сейчас про себя громко вздохнула).

– Дахи! Сынок! Ты с печью уже управился?! – откуда-то из-за угла, с весьма выразительным кряхтением.

– Ага! Разжег! – прямо от моего левого уха. – Ой, монна Зоя.

– Ничего-ничего, у меня еще правое есть. О-о, малыш зашевелился.

– Ой.

– Дахи! Тогда, поди-ка сюда! Надо досочку подержать, а то мне через ногу не вывернуться! – с его-то радикулитом ему потом и обратно не «ввернуться».

– Ага, – почти шепотом и на цыпочках в обход вокруг меня.

Я же сопроводила маневр старательно строгим взглядом. Потом переместила его на последнюю, девственно терракотовую тарелку и, вздохнув… оперлась щекой на кулак… Чего бы такого? Уф-ф…

До заката еще далеко, но, ветер уже шумит вечерней апрельской прохладой. Качает верхушки дубов за забором.

– От, ага… так-так… Ить, конфигурация…

– Мессир Беппе, а если мне сверху залезть?.. И я тогда…

Малай, смачно раззявив пасть, почесал лапой за ухом… Видно, с закрытой – не тот эффект… Над моим столом, скептически зависая над каждой тарелкой, медленно пролетела пчела…

– … ремесле каждая мелочь – ценная… От так и держи…

Сту-ук! Сту-ук! Сту-ук!.. Ж-ж-ж-ж-ж. Сту-ук! Сту-ук!.. И я закрыла глаза…

И уже через мгновенье я их распахнула. Как раз, когда Дахи, с высунутым от старания языком, тащил через стол мою последнюю нетронутую…

– Да куда ты ее?

– Ой, а я думал, вы спите. Монна Зоя, – испуганно замер Дахи. – вы чего? Краску свежую пальцем размажете. Монна Зоя?

– Мама моя… – прямо под носом у меня красовалось большое, выведенное самыми яркими тонами дерево… Стоящее посреди узкой дороги и всё сплошь усыпанное белыми, схожими с яблоневыми, цветами. – Мама… моя.

– А чего? По мне, так очень даже красиво. Только вот вверху, это – что?

На летящую птичку, вроде как, непохоже.

– Зато, на сидящую, очень даже. В круге… Дахи, – подняла я на мальца глаза. Нет, ну, надо же! А ведь думала, после острова – отпустило. – Дахи, эту тарелку на ярмарку никак нельзя. Она…

– Что, «она»? – недоуменно уточнил тот.

– Она – непростая. Я ее, как баголи, разрисовала. Под… ну, видение, в общем.

– А-а-а. И что теперь? – скосился он обратно на нее.

– Не знаю.

– А давайте ее тоже глазурью покроем, обожжем и себе оставим? Красивая ведь?..

– Себе? – сузила я на сей факт глаза. – Хо-рошо. Только, надо мессиру Беппе сказать.

– Так, не переживайте. Он в Коп укатил к монне Розет – за провиантом завтра в дорогу. А как вернется, я ему скажу.

– И что?

– Ну-у… Что она – в подарок кому-нибудь. Он не против будет. Я ж знаю.

– Угу-у… Дахи, это ж, сколько я проспала?

– Так вы и сейчас идите. Я сам глазурный раствор намешаю, тарелки им намажу и – в печь. В первый раз, что ли?

– Да, какое там? Мне еще ужин готовить и Салоху доить… Дахи, точно, справишься?

– Монна Зоя? – с обидой протянул он.

Я – сделала вид, что очень сильно сконфузилась. На том и согласно разошлись…

С самого следующего утра мы с Дахи «предоставились» сами себе. И поначалу даже опешили: куда девать столько, вдруг нахлынувшего свободного времени? Мессир Беппе, еще на рассвете, брякая упакованными горшками, укатил в сторону перевала, а монна Розет обещалась появиться лишь к ужину. Но, прямо перед ним к нам неожиданно нарисовалась Марит:

– О-о! А ты все хорошеешь и хорошеешь! Дахи, привет и принимай на постой Эммануэля. Да, и сумку седельную там…

– Здравствуйте, монна Марит, угу… Эммануэль, вечером покатаешь? – флегматичный гостиничный мул и ребенок обменялись взглядами, различными по значению. Я же постаралась напыжиться:

– Уф-ф…

– Да сиди ты, сиди! Не вставай с крыльца… Картошку к ужину чистишь? А я, пожалуй, баньку тогда протоплю, а то, пока через этот перевал…

– Марит, я рожать сегодня не собираюсь, – скосилась я на проплывающую мимо моего опухшего носа сумку (вдруг, там – куча уже готовых к этому делу… кстати, а чего?..) – И я тебе очень рада.

– Ага, – прищурилась та, нависнув сверху тенью. – Я вижу… Как настроение, подруга?

– Да, все хорошо.

– Ну, тогда, слушай последние новости, – и шлепнулась рядом, по дороге чмокнув меня в нос (конечно, промахнуться то мимо сложно).

– Марит, какие «последние новости»?

– Ну… После которых ты, возможно и передумаешь.

– Марит?!

– О-ох… Тебя, Зоя, разыскивает, по всей видимости, брат. Обознаться сложно, потому что вы с ним похожи, как…

– Арс?!

– Ага… – и вздохнула. – И почему я раньше его не встретила? Нет, одно дело, когда такие глаза у тебя – я к ним уже привыкла и вообще…

– Марит… Я сейчас, точно – рожу.

– Ой, да… А чего ты хотела? – фыркнула, вдруг, подружка. – Я тебе сразу говорила, что то – глупость и…

– Ма-рит.

– Он приезжал к Тито.

– А причем здесь…

– Не знаю. По всей видимости, твой брат неплохо владеет ситуацией. И как ты думаешь: почему?

– Мама моя… Этого не может быть, – уронила я недочищенную картофелину в чугунок.

– И отчего же? Оттого что ты, вдруг, когда-то решила, что они обязательно должны друг друга на дух не переносить? А, ты знаешь – общее горе роднит. А ты, моя дорогая, еще какое… «горе».

– Та-ак. Погоди. И что ему твой Тито сказал?

– Ой, да, вовсе он не «мой» – я же ответ еще не дала. Вот пусть сначала докажет по-настоящему, что любит… Нож свой в сторонку положи.

– В прежнее «русло» вернись.

– Ага… А что ему Тито сказал? Только то, что и до этого Виторио Форче: ничего не знаю. Поручили – передал – вернулся – уволился. И все.

– И все…

– Зоя?..

– А-а?

– Ты о чем задумалась?

– О том, что я сделаю сразу, как только рожу.

– Покаешься в грехах и уйдешь в монастырь?

– Нет. Напишу письмо Арсу. Я так перед ним виновата.

– Только лишь перед ним? – хмыкнула Марит.

– Что?.. Подружка, я немного знаю своего любимого и уверена – он меня уже очень давно ненавидит.

– Ой, опять эта твоя «уверенность», – однако и она, вдруг, вздохнула и надолго рядом со мной смолкла…

Тишину над крыльцом неожиданно прервал Дахи. И, прокашлявшись, принял совершенно невинную физиономию:

– Монна Зоя?

– Что, мой хороший?

– Ух, ты… А, можно я…

– Можно.

– А что?

– Дахи, я, конечно, в последнее время не совсем адекватна, но, уже давно разглядела вон на том дубе у забора, знакомую лохматую макушку.

– Неужто, Вертун? – сузила туда же глазки Марит.

– Он самый.

– Ну, так… мы тогда за раками на старую мсонгу? И мне мессир Беппе деньги на орехи в шоколаде дал. Я за ними Верта в лавку зашлю.

– Дахи, но сам туда…

– Монна Зоя? Да меня все придорожные кусты в Копе уже в лицо знают, потому как я исключительно в их фарватере и передвигаюсь.

– Странно, что они при такой интенсивности до сих пор живы. Иди, Дахи.

– О-ой! – козликом подпрыгнул малец. – А, если что, – и скосился на ухмыляющуюся подружку. – Тогда Малая за мной и я…

– Дахи! Я рожать сегодня не собираюсь!

– Понял. И меня уже не-ет! – хлопнула через пару секунд высокая воротная створка. Мы же с Марит, переглянувшись, снова звучно вздохнули…

Сразу к «горячему» столу подкатила и монна Розет. И, за отсутствием мужчин, мы все трое устроили душевный девичник. Темы, правда, все как одна, неизменно сворачивали на «торжество материнства», но я то внимательно слушала, не убирая рук с живота. Мы вместе их внимательно слушали. А, уже в сумерках, у ворот, клятвенно пообещав о своем скором «сходе с гор», с подружкиной бабушкой распрощались.

К обеду дня следующего к Козьей заводи вернулся и сам ее усталый, но, довольный хозяин. Марит тут же подсуетилась для деда с банькой, а я – собрала на стол. Однако, что его, что кудрявую внучку, просто так заткнуть весьма затруднительно (я ж – не авторитетная монна Розет):

– Ага. А где Дахи?

– Дед, баня стынет.

– Я его отпустила с Вертуном. Он вам нужен?

– Да нет, дочка. Я ему гостинец привез. И тебе. Но, о том – позже.

– Тогда, я вам в тарелку жаркое накладываю?

– О! Как раз – о тарелках!

– Да дед!

– Марит, цыц. Зоя, я уделал ими всех здешних низинников. Вы бы видали рожу Дино!

– Да я бы век ее не видала, – окрысилась внучка и обреченно села на стул. – Ну и?

– Да он пятнами весь пошел, когда ко мне народ повалил. Разобрали все влет.

– А остальное? – с чисто профессиональным интересом огласилась я. Мессир Беппе, аж в кресле своем подскочил:

– И горшки ушли. Осталась лишь парочка какая-то. Но, тарелки… Зоя, ты – натуральный, этот…

– Дед, она – художница.

– Точно! Так я про Дино: вы бы его видали, когда ко мне настоящий интерес проявился.

– А что, было и еще «интересней»? Никак, сам король из столицы присвистел?

– Ох, набралась ты от бабки ехидства. Нет, но, уровень еще тот, – и, скрипнув креслом, как заправский интриган, набрал воздуха в грудь. – Виторио Форче!

– Мама моя…

– Зоя – сядь. Тоже прониклась? Он на таких ярмарках часто бывает. Хотя, где наша керамика, а где – его фарфор. А тут, шел по ряду мимо, да так и застыл. Точно вам говорю. Это и Дино видал и другие. Вперился глазами в наши тарелки. Особенно в ту, что с деревом.

– С чем? – а вот теперь я точно, села. По-моему, на топчан.

– Да последняя твоя. Там еще яблоня вся в цвету.

– Зоя, ты чего?

– Марит, погоди. Мессир Беппе, а откуда она у вас там оказалась?

– Как, «откуда»? С остальными. Из печи – сам и достал. Так вот, он у меня эту тарелку купил. Отвалил за нее, не глядя. И видно, что впечатлился. А потом стал расспрашивать про того, кто… про тебя.

– Дед?!

– Марит, да я ж – в курсе. Ответил ему «в обход, сторонкой». Так мол и так: племяшка лабает. Ну, он кивнул, развернулся и ушел. Глянул лишь напоследок внимательно. Думаю, теперь…

– Конец света теперь.

– Дочка, ты о чем?

– Дед, ну ты и… Это ж тот самый, от кого она здесь…

– Вот это… конфигурация… Зоя, так откуда ж я знал то?

– Мама моя…

Однако с «концом света» я явно поторопилась, так как по-настоящему он наступил лишь спустя всего несколько долгих секунд – в дом с глазами навыкат влетел запыхавшийся Дахи:

– Монна Зоя, надо отсюда валить!

– Дахи, я в курсе, – опершись на руку, встала я с топчана. Малец распахнул глаза еще шире:

– Откуда? Он мне самому только что рассказал.

– Дахи, ты чего мелишь? Я тебя еще и не…

– Ой, мессир Беппе, здравствуйте, я вас не заметил. Монна Зоя! Я нечаянно хозяйку Розе Бэй на ваш след навел.

Вот этот «конец света» я как раз и имела в виду. Именно после него у меня, будто мозг окончательно смолк.

– Дахи, толком сейчас говори, – а у моей подруги голос охрип. Еще бы.

– Да я ж говорю – нечаянно. Мы вчера, когда с Вертом у старой мсонги раков ловили, какой-то конный мимо проезжал и, наверное, меня успел заметить. А сегодня с утра Верта словили прямо у дома трое. С такими же сиреневыми кулонами, что и у монны Марит. Он мне сразу о том не сказал… Монна Зоя, а вы почему не собираетесь?.. Так вот, я сам у него заметил синяки на руках и спросил, а он мне тогда только, что выспрашивали обо мне. Не о вас, а именно, обо мне. Монна Зоя, это ведь, странно? Ну, он им все и выложил… Монна Зоя?!

– Подруга?..

– А я вот думаю: если их вместе свести, что будет? А самой куда-нибудь зарыться глубоко-глубоко…

– И ничего больше умнее?.. Зоя?

– А-а?

– Давай, собирайся! Дед, запрягай моего мула в свою пассажирскую повозку. Дахи, помоги ему. И валим отсюда!

– Марит, куда? Обе дороги для нас закрыты.

– А я еще одну знаю. Старую, рядом с трактом через перевал. Я по ней в детстве ягоды собирала. Вот там и махнем прямиком до Диганте. Меня все сейчас слышали?!.. Зоя? – услышали все…

И главное, ни о чем не думать…

– Мессир Беппе, а как же вы? Ведь, они…

– Ох, Зоя, мне – не впервой. Я ж сколько от конкурентов отбивался. Эти, из залива, ночью лишь сунутся. Не раньше. Я к тому времени главу нашего в известность поставлю, что, мол, нашлись опять претенденты на заводь. Он у меня – шуганный, кого-нибудь в помощь даст. Да и собаки. А вот Форче?

– Мессир Беппе, вы меня извините за то, что все так вышло.

– Да о чем ты, дочка? Это я тебе благодарен за труд. Вам с Дахи. Вы ж мне старость спокойную обеспечили, – и скосился мокрыми глазами в забор. – Я там Дахи в мешочек ссыпал вам на жизнь.

– Мессир Беппе, вы… – и обхватила его руками.

– Зоя! Ворота раззявлены! Дед, ну ты, давай, держись! Если что – потайным ходом и вниз, к бабушке.

– Езжайте с Богом.

– Малай… Малай, прощай.

И главное, ни о чем не думать…

– Монна Зоя, а…

– Дахи, ты мне скажи: как моя «особенная» тарелка оказалась с мессиром Беппе на ярмарке?

– Ой-ёй-ёй…

– А точнее?

– Монна Зоя… Я ж думал, он меня утром разбудит, когда грузиться начнет, а он пожалел и всё сам сгрузил. А сказать накануне я ему позабыл… Так, а при чем тут…

– А притом, что она теперь дома у твоего капитана.

– Ой-ёй-ёй…

– Зоя, а что за тарелка?

– С моим личным… автографом.

– Хобья кадриль! Еще бы он так в нее не «вперился»… Но, Эммануэль! Зоя, держись – сейчас начнутся ухабы.

И главное, не думать вообще ни о чем… И вскоре у меня получилось…

Дорога, названная так лишь потому, что мы по ней, все же, ехали, на самом деле оказалась сплошной узкой просекой с мелким ельником и крутыми нарытыми неизвестно каким зверем, буграми. И где там эти из детства подружки «ягоды»? Здесь впору кикиморам лишь плодиться. Но, мы, все же, ехали. Пару раз останавливаясь на раздумья («вроде как здесь, хотя…»). А потом, где-то на двух третях пути, я и вовсе окончательно с повозки сползла.

– Зоя, ты чего?

– Я лучше пешком пойду. По скорости – одинаково, – к тому же малыш мой с мамой был полностью солидарен, уже очень давно, «возмущаясь» болью вниз живота.

– Монна Зоя, я – с вами. Лучше, чуть впереди. Или сбоку, чтоб ветки…

– Дахи, просто иди.

– Угу… Монна Зоя?

– О-ох…

– Монна Зоя!

– Зоя?

– Мама моя… Марит… – и перегнулась к побежавшей по ногам теплой струйке. – Марит, я, кажется, прямо сейчас… рожаю.

– Ага… Мама моя…

И меня опять засунули в эту ненавистно скакучую повозку. И мы снова поехали, только теперь, резко свернув в чащу леса. Марит, мне что-то со своей скамейки кричала. Дахи просто испуганно в уголочке затих. Я… я думала лишь об одном: громко не заорать.

– Зоя, громко дыши!

– Это можно? О-о-о.

– Нужно! Помнишь, что бабушка говорила?

– Святая Мадонна, будь славен твой плод… возрождаемый в каждом женском чреве. Я лишь это и помню.

– Понятно… Зоя, здесь какая-то изгородь. А за ней… Я, примерно, знаю, что это, и там должны быть… Ага. Дахи! Вылазь, открывай быстрее воротца! Мы заезжаем.

– Марит… куда?

– А, какая теперь-то разница?

– А, действительно? – и откинулась целиком на сиденье…

Все дальнейшее показалось мне сплошной справедливой расплатой. За глупость, за ночь волшебной любви. За все то, что в жизни совершила не так и вспомнилась даже раздавленная в детстве на оливе гусеница. Да какой только бред в голову мне не лез. И, кажется, кое-что я даже озвучила. А еще я запомнила потолок, просвечивающий редкими досками с сумерки неба и запах сухого прошлогоднего сена. И совсем уж на грани, метаясь в потугах, мне показалось, что лицо мне языком лижет…

– Малай…

– Малай, отойди от нее… Зоя, тужься, хобья ж стихия. И где этот Дахи с подмогой?

– О-о-а-а-а!!!

– Зоя, еще! Еще немножечко!

– А-а-а!!!.. Марит… Малай… Дахи…

– Что тут у вас?.. Ну, надо же, как прихватило? – совсем мутный сквозь слезы и пот силуэт. – Собаку – в сторонку… Жакоп, готовь чистую простынь и чан с водой. Не тот, другой, с теплой… Монна?

– Ее Зоя зовут. А вы…

– Из Ящерки. Я – Симона… Зоя? Монна Зоя? Давайте еще раз. Уже почти получилось…

– Угу… Я сейчас… Мама моя! О-о-а-а-а!!!.. О-ох… Марит… Никогда замуж…

– Подружка, так ты ж – не замужем? – кажется, она плачет. – Зоя… У тебя…

– Уа-а-а!

– Мальчик.

– Я хочу его посмотреть… Пожалуйста… Мой малыш.

– Ой, Зоя, а что это у него?

– Пятнышко. Родимое, как у его… отца. Мой малыш… Мой… Спо…