Текст книги "Мир оранжевой акварелью (СИ)"

Автор книги: Елена Саринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 18

– И даже не вздумай мне про то языком молоть!

– Да я тебе мельник что ли?! Чтобы такие конфигурации им…

– И за слова не цепляйся!

– Так может, Розет, мне и вовсе тогда…

– Что?!

– Да я…

– Ну что, что, драгоценный ты мой?

– Да я, тогда…

И вот так уже битый час… Уж скорей бы… определились. А то солнышко… Я осторожно разлепила глаза и, оторвав затылок от стены, смачно, во всю длину рук потянулась… Хорошо-то как. Мама моя… Доски крыльца, еще хранящие утреннюю влагу, медленно нагревались, испуская в воздух запах старого дерева и полыни (средство проверенное от мелкой нечисти и еще одно сходство с Люсой). А прямо над головой в дозревающей вишне смачно ругались местные воробьи. Копкинские. По названью деревни. И куда меня опять закинула моя шальная судьба?..

Поначалу мы с Марит очень долго спускались в долину. Тропинка, сразу от сонного луга завиляла между обкатанных ветром валунов, пока не нырнула, наконец, в длинный проход вдоль рядов виноградника. И я невольно взглянула влево:

– Вот это, ничего себе! – вид отсюда, с самого низа, даже в рассветной серости, впечатлял. – А долго бы я спускалась с такой-то…

– Ага, – сморщилась туда же Марит. – В Розе Бэй и простыней не наберется, – а потом, вдруг, вздохнула.

– Марит.

– А-а?

– А ты не знаешь, куда с поста у ворот делся твой «хобячий кобель»?

– Жеребец, – скосилась она в ноги. – Хобий жеребец. А не надо было…

– Я так и знала! Это ты его оттуда спровадила? И чем?

– Посланьем от Элды. И не говори мне, что это – женская подлость.

– Да я и слов-то таких не знаю, – ехидно скривилась я. – Молодец. Настоящая чидалийская женщина – и бросила и отомстила. У него ведь теперь неприятности будут?

– У Никипа? – скромно уточнила «злодейка». – Еще какие: пост кинул и смотался в разгар ночной службы.

– А в это самое время… Ой, а чего мы остановились?

– Ну так… Прощай Розе Бэй! – чмокнув ладошку, присела Марит в поклоне далекой стене на круче. – Любимый, прощай! Нам – прямо вдоль поля.

И мы пошли прямо…

Всё из того же многогранного гимназического курса я про долину Ува знала, что здесь живут лучшие в Чидалии гончары. Потому как «чудесные» местные почвы благоприятствуют. Хотя, сама долина не так уж и велика и, кстати, в переводе с исходного итальянского, означает «Виноградная». Видимо, эти два факта и определяют судьбу местных жителей и у каждого уважающего себя патриота есть только два пути: либо давить ногами виноград, либо делать для конечного продукта глиняные кувшины. Хотя, некоторые успешно совмещают. Но то, уже – из «чудес» скупки. А вот что действительно, удивляет, так это, река Тресса. Наискось пересекая долину, она вливается прямо в Езом, напоминая по пути своего следования, обвитого кольцами запруд, серого дождевого червя. И сколько их, этих «колец»?.. Уже не помню. Однако по пути нашего с Марит следования мы лицезрели две (и по одной даже Трессу перешли). Это, что касается «гимназического курса». А если смотреть на местность глазами художницы…

Долина Ува была прекрасна. С бесконечными, оливково– зелеными рядами, пышной серебристой «пеной» подлеска на склонах и лентой высоченных темных деревьев вдоль речных берегов. Это – с одной его стороны. С другой же – берег был обязательно вожделенно песочным. С ивами-плакальщицами, тоже здесь, необычно высокими и подтянутыми. Будто кто-то строго настрого запретил им склоняться к своему исконному предназначенью – свесив в воду длинные ветви, капать туда же слезами вечного женского горя. Ну, чем вам не пример?..

– Марит, а давай с тобой искупнемся?

– Смыть с себя всё? – догадливо усмехнулась та. – А, давай! И как давно я в Трессе не плавала… Вон там должна быть к воде тропинка…

Последние клочья тумана висели над теплой «парной» водой. И в этих клочьях тонули все наши всплески, разговоры и хихиканье. И впечатление было такое, будто, вскрикни по громче, и звук этот рикошетом пойдет по всей, спрятанной в ободе гор, долине. Так что, лучше не искушаться.

– А ты с самого рождения здесь живешь? – водя руками в воде, зависла я рядом с замершей на ней, Марит.

Та, скосилась прищуренным серым глазом:

– Ага. Здесь у меня и родители, и бабушка с дедом. А вторые, отцовские, на побережье живут.

– Понятно.

– Зоя, да ты не переживай. Я с дедом очень вдумчиво потолкую, – снова зажмурилась она. – А лучше, с бабушкой. Она у меня, ух, какая… мудрая.

– Это я уже поняла, – булькнув, почесала я нос. – А вообще, мне здесь нравится, не смотря на соседство с этой «тюрьмой из роз».

– О-о, они искать тебя тут не станут. Я ж знаю.

– Это, откуда?

– А, Никип уверял как-то, что, если из Розе Бэй бежать, то только в Пентору, город в шести милях по побережью. Там и спрятаться можно и дороги из него есть во все стороны света.

– А здесь?

– А здесь почти все друг друга знают. И дорога отсюда только одна – вглубь страны через горный перевал. По ней без местных тоже опасно: свернешь не там и угодишь прямиком в «клановые земли» [31]31
  Пятьдесят три квадратные мили самых плодородных в стране земель, принадлежащих клану бенанданти. Последняя их, используемая по назначению «цитадель» и почти закрытая для посторонних глаз территория со своими органами власти и системой внутреннего подчинения.


[Закрыть].

– О-о, а я про них и забыла, – проследила я за стрекозой, зависшей над девушкой. – Значит, соседи у меня будут с обеих сторон «замечательные», – но, как ни странно, на душе от этого факта тревожней не стало. – Послушай.

– Что, Зоя?

– А ты сама не боишься в эту Пентору перебираться? Вдруг и тебя там искать станут?

Подружка моя в ответ сначала дернулась, хлебнув водицы, и по шею ушла в глубину:

– А Пентора – уже «вчерашний день». Мы с Тито этот вариант обсудили, – ух ты, ничего себе: «они с Тито». Марит, догадливо смутилась. – А что?.. Нет, я ему ничего такого не обещала и вообще… Просто, туда и в правду, опасно. Никип, конечно, из мужской гордости, меня с «отлучкой» этой не продаст, но, монна Фелиса, она – умная.

– Вот и я о том.

– Я теперь в Диганте махну. Прямо через перевал.

– Куда-куда? – я сама теперь едва не поперхнулась. Марит удивленно повторила:

– В Диганте. У Тито там брат с женой свою гостиницу держат. На главной улице.

– Мама моя. И ЭТО отсюда недалеко?

– Ну, от перевала миль десять… Зоя?

– Марит… У моего любимого мужчины там – своя фарфоровая мастерская.

– О-о, – удивленно открыла она ротик. – Как раз из твоей песни куплетец. Так бабушка моя про «неизбежный рок» говорит. А как твоего этого зовут?

– Виторио Форче, – вышло, после «рока», как приговор.

– Не знаю такого. Его, наверное, дед знает. По одному ж профилю…

– Марит, а вот об этом…

– Ой, да, молчу я, – брызнула она в меня водой.

– И вот тебе от меня спасибо, – ответила я ей тем же. – И еще, знаешь, что: не снимай пока с шеи свой кулончик с аметистом.

– Да я и не собиралась – он мне в половину первого жалованья вышел… А почему?

– Потому что, искать тебя могут и с помощью магии, – глубокомысленно вздохнула я.

Марит одарила меня очень внимательным взглядом:

– Так а это, значит…

– Угу. От нее защита.

– А ты…

– Нет, Марит, я – не маг. Просто, немного… разбираюсь.

– А-а-а, – протянула она и первой дернулась к береговой проплешине тростника. – Всё, накупались, Зоя – надо в Коп еще до побудки «языков с глазами» успеть.

Однако на берегу нам пришлось задержаться. По причине вполне уважительной – мы прятали наш «маскарадный трофей». То, что от него до этого места осталось. Потому как сапоги я давно по пути раскидала, а клюв с треуголкой еще раньше остались валяться в кустах, недалеко от Розе Бэй.

Треск в тростниковых зарослях мы с Марит расслышали как раз в тот момент, когда с победно-надсадным воплем закидывали в противоположную от него сторону тяжеленный камень. Именно его мы и «декорировали» связанными в узлы штанами с камзолом. И обе одновременно развернулись. Тростник в ответ дернулся и замер.

– А, ну, вылазь!

– Марит, а кто это? Ты его…

– Догадываюсь. По макушке, – вытирая со лба пот, процедила та. – Или по пиявкам соскучился?!

Даже я после таких слов нервно от зарослей дернулась. Не говоря о том, к кому напутствие обращалось:

– Ой! А-а! Ой!

– Ага!

И «макушка» обозначилась уже сама: выгоревшая, обросшая и лохматая. Как и положено пацаньей макушке в самый разгар чидалийского лета. К ней, впрочем, и все остальное прилагалось, насквозь промокшее и стремительно вылетевшее прямо на нашу песочную полянку. Последним из кровососного логова просвистело длинное кривое удилище:

– Ой, ой, ой, – на всякий случай огласился малец, и растерянно замер прямо напротив. – Здрасьте, Марит и…

– Не твое хобячье дело.

– Хобье, – машинально поправила я.

Мальчишка, дернув плечом, вздохнул:

– А я тут окуньков…

– И как давно? – угрожающе сдвинула Марит брови.

– Что?

– Окуньков в этом тростнике ловишь? А, Вертун?

– Так… не-ет, – ярко заалевшая физиономия оповестилась обратным.

Мы с Марит обменялись хмурыми взглядами:

– В этом месте ничего не меняется, – закатила она к небу глаза. – Послушай меня, Вертун: если кому-нибудь об увиденном…

– И услышанном, – вновь встряла я.

– Ага. То, я тебе те части, которыми ты постоянно не туда вертишь…

– Марит, я все понял! – дернулась кривая уда. – Да и Мадонна меня уже и так наказала: я там свой котелок утопил.

– Мадонна его наказала! Я – все одно – ближе. И злее. Ты ж меня…

– Знаю!.. Ну, так я… пойду? – и попятился тылом вперед. – У старой мсонги раки хорошие… еще со вчера…

– Иди. И ты меня понял!

Лишь удилище вновь просвистело. Я же нахмурила ему вслед лоб:

– А скажи мне, Марит…

– Он не расскажет, – глядя на скачущего вдоль берега мальца, заверила она.

– Да я не про то. Что за слово такое «мсонга»?

– А-а, – обернулась ко мне Марит. – А ничего так, юбка у нас получилась из плащика… Слово? Понятия не имею – здесь так запруды зовутся… А что?

– Да просто стало интересно. Это ведь – не исходный итальянский.

– А кто его знает?

А вот я это знала точно. Потому как прекрасно запомнила: «две поперечные перекладины на основах – символ препятствия, то есть, мсонга». А язык – древний накейо… Неужто и они тоже здесь, когда-то?.. Тогда б стало ясным, почему на душе спокойно.

– Так мы идем или нет? Здесь лучше берегом и на дорогу не подниматься.

– Угу.

– Ой, и, Зоя, осторожно – смотри себе под ноги. Потому что…

– Змеи, скорпионы?

– Если бы, – обернулась Марит. – Коровьи лепёхи. Козьи я и не считаю…

– Ой… мама моя, – огромная пшеничная собака, зевнув, села сбоку от низкого крыльца. А вот это – совсем интересно. Видимо, нам обоим. Потому как и я, и она продолжили друг на друга коситься. – Ты кто? – умнее ничего спросить не нашлось и я осторожно протянула только что обнюханную ладонь обратно, в направлении лохматой морды. Собака вперилась в меня недоуменным взглядом. – Ну, так… а дальше то что?.. – в мои пальцы вновь показательно ткнулись. – Угу. И меня еще Зоя зовут. А ты, наверное – охрана мессира Беппе? И, безусловно, внушаешь уважение и… – «охрана» заинтересованно приподняла бровь. Я – обмерла. – Мама моя… И как же ты на одного человека похожа… У тебя еще и глаза – карие. Нет, я точно – свихнулась, раз такие сравненья…

– Зоя, ты… ага, вот ты где! – дверь, наполовину открывшись, явила нам довольное кудрявое личико. Потом и остальную Марит. – О, а вы уже познакомились? – не глядя, шлепнулась она рядом на крыльцо. – И как быстро то. Привет, Малай.

– Так это – кобель?

– Ага. Дедов волкодав. Остальные два – на хозяйстве. У него на «неприкосновенности границ» – бзик. Даже коза, Салоха, на незнакомцев орать приучена… Зоя?

– Что, Марит? – оторвала я взгляд от прищуренного на солнце Малая.

– Ты, часом, не передумала? А то, может, со мной – в Диганте? Работа обеим там…

– Не-ет.

– Нет? – уточнила Марит. – Вот и ладно. А как родишь, и если до той поры не поумнеешь, я тебя к себе заберу. Вместе будем воспитывать.

– Кого? – уставилась я на нее.

– Ну-у, или отпрыска бенанданти или…

– Ладменского контрабандиста, – покачала я головой.

– Святая Мадонна! Ну, ты и… и где ты их только находишь?

– Они сами находятся.

– Ага, как пчелы на мед.

– Спасибо, что другое сравненье… не употребила, – смеясь, обхватила я подружку руками. – Ох, Марит, и как же я тебе благодарна. Ты просто не представляешь.

Та смущенно шмыгнула носом:

– Не зарекайся пока. Ты ж моего деда еще не так хорошо знаешь. Он у меня…

– Какой?

– «Повернутый», – скривилась Марит и быстро добавила. – Так бабушка про него говорит, а вообще, он у меня славный. Только, к работе своей очень щепетильно относится. Особенно, что касается, конкурентов. Потому и оберегает свои горные владенья.

– А-а.

– Ага… Он за эту землю у Козьей заводи, знаешь сколько по судам горланил?.. А-а. На нее ведь много охотников было. Даже бенанданти зарились. А все потому, что глина там – редкая, как дед говорит, «нежирная».

– Это как?

– Это… не знаю, – дернула она под моей рукой плечиком. – Да только те, кто внизу, в долине с нею работают, много чего в нее по ходу дела добавляют, для прочности, значит. А деду того делать не надо.

– А-а… – на всякий случай, протянула я. Однако полного понимания так и не ощутила.

– Вот так они с бабушкой и живут на два очага: она здесь, в Копе, при лавке, а он – у себя наверху. Отсюда и все…

– Да я больше и слушать тебя… Ох ты ж, внучка, прости.

Марит потерла прихлопнутый дверью бок:

– Еще не закончили?

Мессир Беппе уже у крыльца скривился:

– Да с ней разве «закончишь»? У нее каждый день новые…

– И кто, и кто? – выплыла следом прищуренная монна Розет. – Давай, уточняй.

Супруг досадливо сплюнул:

– А ухажеры! Марит, я не успел к деревне свернуть, мне уже пегая Дина насвистела, как к нашей уважаемой лавочнице один…

– Так-так…

– Один «постоянный покупатель» ходить подрядился.

– И что? – подбоченилась монна Розет.

– И то, что, ничего он не покупает, а только лишь скалится у прилавка!.. Внучка, да это уже ни в какие прорехи!

– Пегая Дина? Внучка, ты ж ее знаешь? А вот я ведать не ведаю, какие там «горные козы» к тебе на водопой бегают!

– Ой, да разбирайтесь вы сами, – махнула на обоих Марит. – И когда только эта тема иссякнет?

И «тема» продолжила бурлить уже на дворе. Мы с Марит лишь головами вертеть успевали за цветастыми доводами с обеих сторон. Что деда подружкиного, очень даже еще ничего: поджарого, с залихватской челкой набок и густыми усами «тяпочкой», что «фигуристой» монны Розет с доставшимися внучке кудрями, клумбой вздернутыми на макушке. В общем, «тема» «теоретически» обоснована. Однако вскоре иссякла сама:

– Да чтоб тебе язык твой за такие фантазии… – воздела с крыльца руку монна Розет и, вдруг, прихлопнула ее к пышной груди. – О-ох… Ты картошку то из погреба себе достал?

Мессир Беппе, вздохнув, недовольно буркнул:

– Достал.

– Ага. И сапоги свои в латку сапожнику доставай из повозки, а то, ведь, в третий раз с ними назад уедешь.

– Сейчас выну… Розет?

– Ну чего тебе?

– Ты, это… девочке с собой чего приодеться, а то…

– Ой, а ты у нас – самый умный. Зоя, дочка!

– Да-а?

– Пошли назад в дом. Будем тебе наряды подбирать, – и, завидя мой растерянный взгляд, зашлась в смехе. – Да ты никак… испугалась?.. О-ох, сегодня мы и в правду, чего-то… дали жару. Видно, соскучились… Пойдем, дочка… Марит, а ты пока помидорчиков с перцами в большую корзину надергай. Тоже – вам с собою…

Так что, огородами и садами чужими к дороге на Козью заводь я пробиралась вполне прилично для этого дела нарядной. И даже весьма обутой. Рядом гундела на их размеры Марит, вполголоса до самой последней плетеной изгороди. А потом, перескочив и через нее, потопали по тропке, ведущей вдоль склона горы, в обход деревенских тылов.

– И вот, что странно: ни одна собака нас не облаяла.

– Угу, – старательно удивилась я. – А ты с нами надолго останешься?

– А, дня на два, – махнула рукой подружка. – Пока дед вещи от родителей не привезет. И тебе успею все заодно показать. Ты ж теперь – у него на хозяйстве.

– Это – вместе с волкодавами, что ли?

– Нет. Волкодавы Салоху доить не умеют. Да и супы варить тоже. И еще они искусству стирки не обучены, хоть и жутко умные. Ты-то все это сможешь?

– Угу… – а в дозоре оно, наверное, было б гораздо проще… – Марит, только, насчет козы.

– А-а. Я научу… Ой, а вон и Малай нас встречает. Значит, дед от хлебной лавки уже свернул…

Марит махнула через перевал спустя целых четыре дня. Мы с мессиром Беппе и Малаем ее провожали. Тропинка туда от Козьей заводи совсем близко – каких-то три с лишним мили. А сам перевал… Десять миль, узкой, кренделями петляющей вдоль обрывов дороги. А еще, вдоль полей из мелких горных цветов и редко натыканных по ним ульев. И лишь в самом конце – разветвление. Прямо – к Диганте, влево – в земли клана бенанданти и чуть позже – направо. В уединенную деревушку с такой же уединенной усадьбой, террасами спускающейся вниз. А потом вернулись назад. За высокую изгородь с красной глиняной ямой за ней, широким двором, заставленным чанами и лотками, и маленьким двухэтажным домиком – мастерской…

Время, отсчитывая часы и минуты, имеет уникальное свойство скакать или медленно течь. Это – для нас, для людей. Живущих страстями или наоборот, в медленном-медленном своем парении. И мне поначалу казалось, здесь, на берегу поросшей тиной Козьей заводи, что у меня его слишком мало. Этого хобьего времени. То уборка, то стирка, то Салоха эта скандальная с которой только Укроп управлялся – еще один грозный охранник – волкодав. Мессир Беппе говорит, они еще с детства дружат. И даже «паслись» раньше на пару. Отсюда и кличка – Укроп… Но, со временем я научилась все успевать. И даже на себя его оставлять научилась. Да только к чему мне оно? Уж лучше бы…

«Зоя!!!» – и резко проснулась… Как когда-то. Кажется, в прошлой жизни. За окном – серый рассвет и дубы шумят остатками желтой листвы. В ногах сонно щурится полосатая кошка со всеми тремя котятами. А в голове, крутящимся вхолостую колесом… моя прошлая жизнь. Она лишь так ко мне теперь и приходит. Одним единственным человеком. Человек этот меня в ней ругает. Или просто молча с укором глядит, но заканчивается всегда одинаково… Мы вновь с ним – единое целое. И жарко и сладко до боли и… я просыпаюсь… Лишь сегодня вот это: «Зоя!!!».

– Уф-ф… Мама моя, – и, уперев в постель руку, осторожно уселась на край. Потом влезла ногами в теплые тапочки – подарок монны Розет на мой день рождения. И, накинув поверх мужской рубахи халат, пошлепала к лестнице вниз. – Доброе утро всем… Угу… Мне самой, – ну правильно, я же здесь со вчерашнего дня – на хозяйстве. Потому как мессир Беппе уехал на зимнюю ярмарку за перевал.

К ней мы готовились долго. Еще с октября: лепили из глины «символы рода» (лохматых детин с огромными вениками в лапах) и горшки со специальным орнаментом под обязательный букет из пахучего хвойника. Точнее, лепил (ваял) мессир Беппе. Я же – расписывала. У меня для этого краски специальные есть – темпера. А вот подарок от подружки Марит, он – для души. Любимая акварель с кистями и папкой бумаги.

– Ой, малыш, – и замерев у камина, закрыла глаза… будто бабочки внутри живота вспорхнули. – Сейчас у нас будет тепло. Я огонь разожгу и… и… угу. Вот, же – дура. А дрова то вчера забыла в дом занести, – и скосилась на дорисованные эскизы, разбросанные сейчас на столе – почему и забыла. Зато будет, чем мессира Беппе порадовать. Или озадачить. Потому как к моим художественным полетам он относится исключительно с практическим прищуром: «долго», «трудоемко», «народ не поймет». – Доброе утро, Малай!

Пес мне в ответ странно скривился. Да. Он и это умеет:

– Р-р-гаф! – и передними лапами взмахнул на крыльцо.

– Ты чего? Сейчас накормлю, – занырнула я обратно в досчатые сенцы.

– Р-р-гаф! Гаф!

– Да, Малай?!.. А где, кстати, Укроп и Проныра? – огласилась уже, спускаясь со ступеней с противно холодным горшком, на что тот совсем уж нежданно ухватил меня за халатную полу. – Да чего ты?.. Мне куда-то надо?

– У-у-гаф, – и выражение морды: «неужели, дошло?»

– Хам… Я сейчас. Только оденусь…

У нас уже подобное один раз было – осенью, в сентябре. Взбалмошная Салоха угодила в неглубокий овраг. Проныра тогда был с хозяином в Копе, а Укропу душевных сил не хватило задать этой… направленье наверх зубами в белый костлявый зад. Пришлось Малаю скакать за мной. У меня, как раз этих сил хватило – и на пендели и на портовые маты. Что, кстати, в дальнейшем заметно облегчило наше с козой взаимопонимание. А что теперь-то у нас?..

За высокими воротами из частокола полосками голой земли расходились в стороны две дороги: к деревне и вдоль забора, дальше, в сторону заводи. Малай поскакал по второй. Я – за ним. Ну, не «поскакала», конечно, а очень быстро пошла. И с ним вместе резко свернула, не доходя до пожухлого камыша. А вскоре увидела двух волкодавов… караулящих старый корявый дуб. При виде нас, они подскочили с земли и красноречиво вперились мордами вверх. Я – тоже. Ну, не вперилась, конечно:

– И с чего этот утренний променад? Неужели, опять Салоха?

– Гаф! Гаф! – мне в ответ на два голоса.

– Монна Зоя! Хвала небесам! – третьим голосом из желтой листвы, от которого я… нет, на ногах удержалась. – Монна Зоя!

– Дахи?!..

– Монна Зоя?

– Откуда ты здесь? – нет, я, конечно, и обрадовалась и удивилась. Но, по моему, мальчик «удивился» больше меня:

– Монна Зоя, так вы, значит…

– Здравствуйте, монна Зоя!

– Вертун?.. Хобья сила. Ну, конечно же.

– Ага. Это я его к вам привел… А вы не могли бы ваших собачек? А то мы здесь уже закоченели совсем?

И, конечно же, я смогла…

Часом позже мы сидели вдвоем за столом у горящего рядом камина и пристально друг друга оглядывали: Дахи, хлопая своими глазами из-под огромного пледа и я, подперев кулаками щеки. Хотя, очень хотелось его обхватить и прижать к себе сильно-сильно.

– Наелся?

– Угу, – стер малец крошки со щек.

– Согрелся?

– Угу.

– Тогда кончай тянуть шею на мой живот, и рассказывай: каким морским ветром тебя сюда принесло?

– Угу, – смущенно кивнул он. – Монна Зоя, я вас искал.

– Да что ты?

– Ну, мы вас все вместе искали. Сначала. Правда, долго. И… А можно, я все по порядку?

– Да, пожалуйста.

– Сейчас, – и отвернулся к огню. – В то утро, когда вы… пропали, капитан сначала обшарил весь корабль. А потом, когда рассеялся туман, уже и шлюпки спустили. Хотя, надежды было – с рыбий пуп. Но, все равно, мы по той зоне еще сутки курсировали. И до побережья дошли. А уже после, прямиком понеслись в направлении столицы… Я тогда не сразу понял – зачем. Лишь потом в команде слухи пошли, что капитан вас с помощью какого-то сильного мага найти хотел. Или магустра.

– Магистра?

– Угу. Точно. Но, тот не помог. Однако сказал, что вы точно живы. А потом, уже в Белице нас по суше нагнал какой-то мужик с письмом. Что в нем было, не знаю, но, мы снова изменили курс и через несколько дней уже причалили к южному побережью. Там капитан и боцман сошли на берег, а вернулись только через неделю. И оба – злющие, как сто чертей.

– Понятно, – значит, он все-таки в Розе Бэй… – Дахи, что было дальше?

– А дальше? – невесело скривился тот. – Мы опять вернулись на северное и сначала причалили в Радужном Роге, потом зашли в Крабью бухту и в Канделверди. Капитан с боцманом везде вас искали по суше, но, все – без толку. Да вы и сами это знаете, – ага, а теперь я еще и знаю, что про мою пропажу в курсе и Люса и Арс и Зачарий… Мама моя… – А потом капитан… в общем, он неделю не выходил из своей каюты. И, то ругался там, то бутылки об стены бил. Иногда все стихало. Мы сидели тихо, как крысы в трюме. Один лишь боцман иногда к нему заходил. И…

– Дахи, что?

– И все. Поиски он прекратил. Недавно совсем. Лишь еще раз на пути домой сюда зашел. И мы даже в деревне этой были. Я не знаю, зачем. Слыхал лишь, как капитан боцману говорил, что ему здесь что-то не понравилось, но, этим все и закончилось. А я, тогда еще, обзнакомился с Вертом.

– Вертуном?

– Ну да.

– И что было дальше?

– Дальше?.. Летунью на зимовку поставили в Пенторе, а команда разошлась до апреля по домам. Меня капитан взял с собой в Диганте. Там у него дом большой, красивый. Да только у меня все время его слова в голове стояли про то, что ему здесь что-то… Вот я сюда и рванул через перевал и Верта тут нашел. А дальше вы уже знаете.

– Мама моя…

– Угу, – глубокомысленно вздохнул малец. – Монна Зоя, а зачем вы от нашего капитана прячетесь?

– Много будешь знать – облысеешь.

– Из-за ребеночка?

– Что?!

– Так… это – его?

– Дахи?

– А что? В команде болтали кое-что про ту последнюю ночь.

– Вот ты… наглец, – и пошла румяными пятнами. Наглец, однако, остался серьезным:

– И правильно сделали, монна Зоя, что прячетесь.

– Почему? – а вот теперь я очень сильно удивилась.

– Потому как нельзя вам к нему обратно, пока покуситель на вашу жизнь неотступно с ним рядом.

– Какой… покуситель?.. Дахи? Ты о чем?

Мальчик, набрав в грудь воздуха, выдохнул:

– Монна Зоя, я знаю, кто вас покушался убить.

Вот это «мама моя»…

– И кто? – и есть всего только миг до ответа на мучительно долгий вопрос…

– Это – монна Сусанна.

– Дахи, ты – в своем…

– Я это могу доказать!

– Ну-у?

– Угу… – и снова уставился в огонь. – В то утро, когда шлюпку спускали на воду, боцман очень сильно ругался. Он тогда вообще ежа морского сглотил, а тут – такое. Вы ведь про узлы морские знаете?

– Да знаю я… Дахи, к чему?

– Да к тому, что один из крюков, на которых шлюпки на тросах спускают, был неправильно закреплен. У нас в команде все это знают – надо «восьмеркой». Чтоб, во время шторма он, не дай Бог, не сорвался и кого-нибудь… А тут – просто навешен и все. В общем, явно цеплял тот, кто науке морской не обучен.

– И поэтому ты решил, что, единственная такая на корабле – монна Сусанна?

– А то. Ведь вы же к тому крюку…

– Угу. Только лбом, – ненароком потерла я свой побелевший шрам. Мальчик скосился туда же:

– Вот, то-то же. И еще…

– Было «и еще»?

– Было. Только, – заерзал он, вдруг, под пледом. – Монна Зоя, я поступок плохой совершил. Но, для благой цели.

– Ты пытал ее что ли?

– Не-ет. Я в каюту ее залез, пока она капитана в гостиной на своем клавесине «утешала».

– То есть?

– Да музыку свою ему пела. А я в это время в шкафу ее шмон навел. И вот что нашел, – порывшись в кармане, вытянул он наружу белый кружевной платок. С инициалами «СИ» и сильно застиранный.

– Дахи, зачем?

– Монна Зоя, – вздохнул, глядя на меня малец. – Я в свою жизнь на Божьих скалах очень много раз одежду от крови стирал и всегда могу распознать, какие от нее пятна бывают.

– Так ты думаешь, это – моя… кровь? – уставилась я на тряпицу.

– Угу. Видно, она этим платочком палубу шёркала. Я и по ней потом лазил. По всему левому борту, но, вы же знаете, как у нас на Летунье палубу драят.

– Это… да… Дахи, но…

– Да вам это любой маг за пару монет подтвердит.

– И это тоже… да, – подняла я глаза на мальца. – А знаешь, что: давай прямо сейчас попробуем?

– У вас маг здесь знакомый…

– Да нет. У меня здесь собака, очень умная. А, вдруг, она мою кровь признает? Как думаешь?

– Думаю… да, – и, подхватив платок, вслед за мной подскочил со стула. Лишь плед рядом с ним забыл…

Малай воспринял нашу затею скептически – уселся напротив крыльца и глубоко вздохнул. Мы тоже – из предвкушенья, заранее бросив платок на противоположной стороне двора. Теперь…

– Дахи, а что теперь то?

– А-а. Погодите, – прочистил тот горло. – Его ведь, Малай зовут?.. Малай! Монна Зоя сказала, что ты – очень умный. Так вот…

– Дахи, это чёрти что какое-то, – пес, скосившись, приподнял левую бровь.

– Так вот, – малец с нажимом продолжил. – Принеси вещь, что лежит у забора тому, кем она по-настоящему пахнет… Малай?!..

– Малай?

И я такого выражения морды еще не удостаивалась. Именно с ним Малай медленно встал, развернулся и направился прямо к платку. Еще бы – при нем суетились. А потом, уже с добычей в зубах потрусил обратно к нам. Мы с Дахи на своих сидячих позициях замерли. Пес – едва ли, на секунду. И, фыркнув прямо в платок…

– Мама моя… – теперь еще и в слюнях, он на моих коленях смотрелся совсем уж… тоскливо. Инициалами «СИ» на виду.

– Монна Зоя, о чем я вам говорил?!

– Дахи. Мама… моя…