Текст книги "Мир оранжевой акварелью (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– Зоя… вы… – его поцелуй – как от пламени ожог. До самого сердца. До самого низа живота…
А дальше – полнейшее безумье. И теперь нас было двое. Жадно пьющих друг друга сумасшедших. Среди океана тумана, в огромной капитанской каюте. Всю до рассвета ночь…
Глава 15
«Зоя!» – и распахнула глаза… Вот это побудка. И главное, сон не пом… А что я вообще помню?.. Обрывками. Вспышками… Руками… Чужими. Чужой. Которая сейчас… Приподняв со второй голову, в полглаза обозрела «картину»… «Капкан» и здесь – надежный. В аккурат – поперек. И осторожно обернулась назад… Мужчина за моей спиной крепко и беззащитно спал. Хоть за нос кусай… И мысль такая вообще, отчего? Пока, единственная… Пришлось открывать второй глаз и определять местоположение собственных ног. Для начала дернула правой. Мужчина сзади вздохнул и по-хозяйски… о-оп… Да я ему что, «подушка»? Чтоб меня вот так к себе двигать и обхватывать?.. А может, мне неудобно? А может, у меня дела… срочные?.. А оно мне надо?.. Ну, если хорошо подумать… второй мыслью, то… Хотелось бы вспомнить остальное.
– Капитан… капитан… – хотя, ночью я его не так называла. Ба-бах, новой вспышкой: пальцы, запущенные в темные волосы. И его лицо прямо над моим: «Виторио, о-о»… О-о… – Виторио.
– М-м…
– Руки ваши… свои разомкни.
– Зачем? – вот, ничего себе?
– У меня… срочные дела.
– М-м…
– … Виторио?
– Зоя… если через четверть часа ты не… вернешься, то я… – и, проехав по моему бедру верхней, откинулся на спину. – П-пых…
– Угу. То, именно это меня и будет ждать.
– Зоя, я все слышу, – улыбнулся, не открывая глаз. – Я не сп… п-пых…
«Слышит». Видно, с первыми лучами рассвета он, как Коррадо из сказки, вновь превратился в «опекуна» [28]28
Старая, очень известная чидалийская сказка о заколдованном мужчине, ночью – искусном и страстном любовнике, днем – бездушном тиране.
[Закрыть]. А я, значит, снова… И уперлась носом в оборванный свисающий балдахин. Ба-бах: «Зоя, смотри мне в глаза, прошу. Смотри мне в глаза»… Пейзаж на противоположной стене висит совсем криво. Ба-бах: мой громкий стон, оборванный поцелуем… На ковре у камина – мое несчастное старое платье. «Вот я от него тебя и… избавил». А под ножкой стола – закатившееся туда яблоко… О-о… И это всё я?.. Это всё мы?.. Не-ет. Меня не так воспитывали… И с полыхающими от стыда щеками, сползла с кровати… Срочные дела. Мозги бы в кучу собрать. Остудить, хотя бы…
– Проветрить, – и, мельком глянув на серую хмарь за окном, подхватила с пола мужскую рубашку…
Тихо-тихо выскользнула в коридор и на цыпочках до самых палубных дверей. Створки их сейчас плотно сомкнуты, как два бдящих сторожа. Но стоило качнуть лишь одну и сделать маленький первый шаг, как серая гуща тут же обволокла, поглотила в своей зыбкой нереальности… И какое тут «проветрить»? Вот «промокнуть», а потом «продрогнуть». И какой хоб понес босиком? Хотя, где сейчас эти туфли искать? Пока «вспышек» не было.
– Уф-ф… Мама моя, – оторвала ладошки от влажных перил, и пришлепнула к горящим щекам.
Что это такое со мною было?.. Полное помешательство, если сравнить с предыдущими «опытами». И самое удивительное – мне это очень по вкусу. И мужчина целиком – мой. И должно ли быть от данного факта «стыдно»?.. Так ведь стыдно же. Нет, другое дело – женатым вот так. Да только мне и сейчас себя женой Виторио изобразить сложно. Я даже с Зачей хоть как-то себя в этой роли представляла. А здесь… А он сам?.. Мама моя… И хоть лоб к перилам приткни, не вспомнить ни брачных оглашений, ни признаний в «большом и светлом». Одни сплошные «ба-бах» всю ночь… И кто я ему теперь, после подобного?.. Любовница. Ну да. Раз обратно будет ждать. Подругу бы назад не впустил… «Подопечная любовница». Ну, ты, Зоя, и дура. Влюбленная дура. Зато познала, что такое «любовь». Целиком и до грани… Нет, да разве так можно? Вот сейчас его разбужу и… Или вовсе туда – ни ногой?.. Мама моя. И кто бы умный мне подсказал?..
Тихий звук щелчка, пробившийся сквозь туман, заставил меня развернуться, но, что тут увидишь? Разве, до пальцев вскинутой руки. И я ее даже вскинула… Неужто, он, все же, проснулся? Сердце замерло и вновь громко забилось… А теперь ищет ме… Протяжный скрип, совсем уже близко. И летящий из марева огромный металлический крюк на тросе. Удар! И «взрыв» в запрокинутой голове.
– О-о-ох, – так больно… За… что?…………
Рыбы… Рыбы в воде не пахнут… Вода пахнет рыбами… У меня во рту и в носу – ее соленое жгучее послевкусие. А рядом с носом – нестерпимая рыбья вонь… И, если глаза открыть, то можно распознать ее источник. Но, стоит мне это сделать – голова тут же окончательно лопнет. Потому что придется нарушить шаткий баланс покоя – сощуриться от яркого солнца, которое, уже сквозь веки, невыносимо. Так что, лучше помирать так. И не трогайте меня…
– … да ты осторожней. За подбородок. И волосы ей в сторонку от уха, – незнакомым мужским басом.
– Вот сам бы и управлялся, – огрызнулись басу в ответ. – На этой чертовой серьге застежка мудреная. Не под мои пальцы.
– А ну, дай я… – и долгожданная тень упала на лицо. Однако мечта «спокойно загнуться» ею же и накрылась. – Кажись, она того, Фонс, очухивается. А мы ей руки связать не успели.
– Так давай тогда быс…
– А-а-а!!! Отпусти, бесова девка!
– Ты чего орешь?!
– Она меня укусила за палец!
– Еще раз и…о-о-о, – и, качнувшись, снова рухнула в горячий песок. Правда, теперь на колени… Уж лучше б я… померла. Потому как, увиденное…
Два загорелых, не первой свежести, мужика в выцветших рубахах угрюмо торчат в паре ярдов левее, у самой кромки воды. За ними, в волнах прибоя бултыхается лодка под таким же линялым парусом. А вдали, через бликующий под солнцем залив, желто-зеленые горы. Местность и рожи совершенно неопознанные… мама моя.
– Вы… кто?
Покусанный обиженно вскинулся:
– Да, твои спасители, бесово семя! Так, значит, нас отблагодарила?
– Спасители?.. От чего? От сережек в ушах?
– Так донным крабам они и вовсе – без надобности.
– Каким еще «крабам»? Причем здесь…
– А притом, что мы тебя из океана выловили. Тебя к нашему борту дельфины прибили. А откуда приволокли, – совсем уж «убийственно» скривился мужик. – Понятием не владеем.
Второй же, хмыкнув, добавил:
– Так, видать, ты и раньше больно кусалась. Там, откуда тебя…
– Что, «меня»?
– А, шандарахнули по лбу да за борт скинули. Не иначе, рассерженный полюбовник, – и оскалился, уперев взгляд в мои обличающе голые коленки.
Я тоже их обозрела… и одернула жесткую от соли мужскую рубашку:
– Не ваше дело… И куда вы меня «спасли»?.. И зачем руки хотели связать? – дошло, вдруг, до меня.
Мужики в ответ замерли, и один уже распахнул рот…
– Уф-ф, а вот и они! За тобой.
– Куда?!
– За тобой, бесовка! А не хошь… так с нами останься, – и громко заржали на пару, видно, для впечатленья.
Ну, я и «впечатлилась». Да так, что вновь подорвалась с песка на ноги. Получилось слегка с кривизной. И ненадолго. Я лишь взглядом успела мазнуть туда, куда и «спасители» мои пялились: узкая лестница вниз, из-под густой зелени, с яркими пятнами цветов вдоль перил, а по ней бодро спускаются трое. Такой же «несвежий смуглец», «атлет» в темном жилете, а вот, третий…
– Мама моя… Бу-э, – и снова коленями в песок…
– Долгих лет вам, мессир Леон!
– Всех благ!
– Бу-э.
– И вам удачи.
– Так уже, удача нам! Вот, гляньте.
– Бу-э… Ой, мамочки. Бу-э.
– Ну и?
– Ох, это она воды нахлебалась. Мы ж ее…
– Из океана выловили, мессир Леон. Видать, с корабля проходящего скинули: шишка на лбу и поранена там же. А так…
– Рана? Большая?
– Бу-э-э. О-ох.
– Да нет. Быстро заживет. Да и не хватятся ее, доподлинно говорю, мессир Леон. Наоборот, избавиться, видно…
– В этом сам разберусь… Ладно. Никип, давай к ней и… в общем, помоги.
– Ага.
– Руки свои… Я сама, – однако, меня сегодня мало кто слушает. Зато «третьего» я теперь рассмотрела – редкостная «натура». Бледный, худой, губы – «в ниточку» и важности преисполнен, как швейцар в столичном театре. Мессир Леон. Вот значит, как.
– Никип?
– Я са-ма, – процедила, вытирая рот свисающим рукавом.
– Кх-хе. Ну, попробуй «сама».
И попробовала. По горячему песку босиком – скорость заметно прибавляется. Тем более, «легкость» в организме значительно возросла. Лишь «запечатлела» напоследок своих «спасителей» – вдруг, пригодится? И услышала вслед:
– Так-так… И сколько за эту русалку хотите? – новый поворот в моей непутёвой судьбе. Жаль лишь, «цену» ему я так и не расслышала…
Истратив весь свой запал на прыжки по береговой полосе, я очень скоро выдохлась. Так, что вновь упасть и не вставать. Однако здесь повезло:
– Поготь ка: надо начальство дождаться, – парень сам тормознул у первой лестничной ступени и наглядно скрестил на груди руки.
Я на ближайшую из них – упала:
– О-о…
– Чего, совсем плохо? – не то уточнил, не то – посочувствовал.
– Угу… Голова… Никип ведь?
– Ага, – с прищуром оскалились мне.
– А я где, Никип?
– Кх-хе! Видать, точно тебя «шандарахнули».
– Угу, видать, – и впервые притронулась к своему ноющему лбу. – О-о… Ты хоть скажи мне: это Божьи скалы или уже материк?
– Материк. Южное чидалийское побережье. А место… – и отвернул голову к солнечному заливу. – Место – Бухта Роз. «Розе Бэй». Слыхала о таком?
– Не-ет… По-моему, нет. Так здесь что, розы разводят? – по крайней мере, ясно б стало, по какой оказии меня сюда «купили». Однако парень ответить не успел:
– Как тебя зовут?
Я от этого тихого голоса, почему-то, вздрогнула:
– Зоя.
– Так-так, Зоя, – одарил меня еще одним цепким взглядом вернувшийся «покупатель». – Ты – девочка взрослая и, надеюсь, в истерики впадать не станешь. Не хотелось бы портить такое красивое лицо еще одной… шишкой.
– А что, есть, от чего? – без особого интереса уточнила я.
Мессир Леон многострадально вздохнул:
– Это, смотря как, ты к жизни относишься. Можно, например, полагать, что сегодня тебе дважды в ней крупно повезло: когда тебя из воды достали, и когда от этих скотов спасли. А можно и считать себя жертвой злого рока.
– Тоже дважды?
– В этом, Зоя, все и дело.
– Так вы мне просто скажите: зачем я вам сдалась в этой цветочной бухте? А то у меня от ваших философских вывихов… – и шумно выдула воздух от по новой накатившего спазма.
Мужчина в ответ хмыкнул:
– Я понимаю… Послушай меня, Зоя. Пытать тебя своими «вывихами» больше не стану, а вот что скажу: любой долг приходится отдавать. И будем считать, ты этому месту… кое-что задолжала. За свое телесное и душевное здоровье. А вот каким образом ты затраченное сюда вернешь… – обменялся он взглядом с застывшим статуей Никипом. – Поживем – увидим. Сейчас же: мыться, потом к нашему замечательному лекарю и спокойно отдыхать. Здоровье здесь – самое главное.
– Угу-у, – напрягла я последние свои, не отбитые «крохи». – А что это за место то такое?
– Розе Бэй… Лучший в Чидалии «дом для уединенных свиданий».
– Мама… моя.
– Никип! Помоги девушке встать и… в общем, помоги…
Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. Вопрос, единственный из огромной кучи второстепенных, упрямо долбился в голову и не давал покоя. Потому что именно он был причиной всему. Зачем? Зачем я тогда от него ушла? Ведь, если б осталась в каюте, в кровати… Не было б теперь этих приторно розовых стен, приторно розовых штор и высоких каменных заборов. С одной стороны – недосягаемая жизнь. С другой – бесконечные розы. В бесконечных тенистых аллеях, клумбах и вазах. Я розы с детства не особо люблю. А здесь они – везде. И теперь олицетворяют собой «приторно благоухающую клеть». Так, зачем?!.. Вот так седьмой день подряд. Между цветами и огорожами. Лишь иногда отвлекаясь от бесконечных «Зачем?».
В первый раз – первой же ночью. Я тогда почти успела заснуть. Когда в комнату тихо вошли двое: Леон и дама. Голос – скрипучий. Но, не по-стариковски скрипучий, а… с какой-то стервозностью:
– А шрам все-таки, будет, – будто меня здесь вовсе нет – горящей свечой, едва ли не в лоб. Я – «крепко сплю». – Придется челку ей выстричь.
– Монна Фелиса, она пока не готова. Я вообще по ее поводу сильно…
– А это – уже не твоя забота. Я сама знаю, по какому поводу и когда. Ты за ней присмотри. А, насчет челки… с этими чувственными веснушками…
– «Джованна».
– «Юная роза»?.. А что, не дурно, Леон. Только, если она начнет гостей портовым матом крыть, как Никипа, когда он ее сюда тащил…
– Монна Фелиса, подобного не повторится. И это – уж точно, моя забота.
– Знаю я. Не переусердствуй. И вообще… – исчез под моими веками свет. – Без меня ее не трогай. Я через неделю вернусь, вот тогда и посмотрим, что из нее выйдет и… – тихо закрылась за ними дверь.
Это был первый раз. Во второй я удивилась сильнее: наличию магии, натыканной здесь повсюду. Только действовала она как-то странно – ноюще томно в области живота. Видно, специально для «Роз», потому как у обычных служителей на шеях болтались аметистовые «защиты». Мне тоже пришлось «нацеплять» защиту баголи. Сразу, как поняла, точнее, услышала «конечный магический эффект». В темной беседке, за изгородью из всё тех же благоухающих роз. Здесь такие изгороди были повсюду. Они и делили местный «сад» на две отдельные части: «для приема гостей» и «служебную». Я пока шлялась во второй. От забора до забора. От охранника до охранника. Иногда, не одна. Но, это был уже третий случай. Пожалуй, самый здесь «удивительный».
Милая девушка Марит. С черными кудряшками и такими глазами, что видят всё. Даже то, чего в природе не существует. Моя здесь «отдушина» и приставленная мессиром Леоном прислуга. Хотя, второе – не важно. Важно, что она меня отвлекала. От моих бесконечных «Зачем?». Иногда, тоже бесконечной, болтовней. А через три дня и…
– У тебя бумага, Марит, есть? И карандаш?
– Для чего? – хлопнула та глазами и замерла с подушкой в руках.
Да, чтоб, хоть на время замолкла!
– Рисовать тебя буду.
– О-о, монна Зоя, а вы точно умеете?.. Найду! – и нашла. А потом мы с ней вместе нашли «задний план». Без приторных роз (и без соглядатаев). – Вот тут подойдет? А как мне сидеть? А может, волосы распустить? Монна Зоя, и губы мне можно, ну, чтобы пухлее? – ага, и рот – поменьше:
– Можно… Марит, а что за место?
– О, здесь когда-то была конюшня для пони. Наша хозяйка их держала для… ну…
– Не надо, – а я здесь сильно «продвинулась» в «образовательном» плане.
– Угу. А потом ее разобрали, лишь две стены остались и сюда стаскивают всякий хлам. Вот, например, эту кровать. Ее третьего дня один… Что, тоже, «не надо»?.. Угу. Или этот клавесин. Он был почти новый. И на нем…
Ба-бах!.. Я даже куда-то села… «Что такое „Розе Бэй“ знаешь? Место в укромной бухточке на нашем южном побережье?»… «Я ведь его давно знаю. И когда-то он мне очень сильно помог»… мама моя… Сусанна…
– … и вот, он был совсем новый, когда… Монна Зоя, вы меня совсем не слушаете.
– Я тебя… слушаю. А почему его сюда унесли?
– Так я же и говорю, – вынимая шпильки из кудрей, кивнула Марит. – Я сама тогда здесь еще не работала. Это года четыре назад было, а моя знакомая, ну, вы ее видели, с зубами, как у крола, так она мне рассказывала, что раньше прислуживала той самой…
– Какой «самой»?
– Соттоле, «Розе в пепле». Так ее здесь звали. Это – ее клавесин. Только, она отсюда сбежала. Угу. Со своим «абитуалем». Так здесь «постоянных поклонников» у Роз называют.
– Да ты что?
– Угу, – распахнула Марит еще шире глаза. – И наша хозяйка на нее была очень зла. Очень. Якобы, она этой Соттоле доверяла – в свои помощницы ее готовила, а та сперла у нее все деньги из тайника в кабинете и сбежала… С ним, с этим…
– Понятно…
«Постоянный поклонник» и «Роза в пепле»… Деловые компаньоны… Друзья… И зачем я, все-таки, от него тем утром ушла? Зачем? Зачем? Зачем?..
– Монна Зоя, я принесла ваш ужин… Монна Зоя!
– Что?.. Да, – и спустила ноги с широкого подоконника. – Только, я не хочу.
– Хм. Вы опять? Меня мессир Леон ругать будет, – водрузила Марит набитый разнос на стол.
– Ругать?.. А ты сама-то уже ела?
Девушка, вздохнув, дернула плечом:
– Неа. Пока не успела. Мы большой зал мыли. Завтра хозяйка из столицы возвращается – будет вечерний прием для гостей.
– Да неужели? Тогда, садись и ешь. Что там сегодня?
– Рыба в сливочном соусе, – скосилась Марит на блюдо. – А…
– Давай. Яблоком потом зажуешь ее запах. Бе-е…
– Отчего «бе-е» то, монна Зоя? Наш повар очень вкусно готовит. Или вы – не с побережья, раз рыбу на дух не переносите?
– Я раньше ее любила. А вот сейчас… Бе-е.
– Ну, как скажете, – решилась, наконец, та. – М-м… А вот эту булочку с тмином можно?
– Бе-е… Можно.
– Хм… У меня тоже такое бывает, – вздохнула и потерла в предвкушении руки. – М-м-м… Перед «женским проклятьем».
– Это как? – подхватив грушу из вазы, уселась я напротив.
– Ну… перед этими нашими…
– А-а… Так у меня… у меня…
– Монна Зоя, вы что, грушей подавились? Монна Зоя.
– Марит, у меня… кажется, их… они… Их у меня нет. Такого раньше никогда…
– Чего, «нет»? – открыла та рот, позабыв про еду.
– «Проклятья женского».
– И давно?
– Уже дней… пять… Мама моя…
– Святая Мадонна! Будь славен твой плод, возрождаемый в каждом женском чреве!.. А что? Моя бабушка всегда так говорит?
– Мама моя…
Глава 16
– … да и какая у этой Элды фигура? Страхолюдина. Дылда в платье. Она и вкуса в нарядах не знает: фамбарушки попышнее навесит, прикроет ими свои тощие формы и…
– Марит.
– …фланирует по здешним дорожкам. А на весенний Равнодень так и вовсе…
– Марит! Да мать же твою! Марит.
Девушка растерянно замерла на вдохе:
– Ой, монна Зоя. Так о чем мы?
– О моих выпирающих формах, – хмуро уставилась я на нее через стол. – Да только тебя куда-то сносит все время… Так, к чему это? Ты ж меня уверяла, что «эксперт»?
– Конечно, – шустро отмерла та. – Я здесь уже много всего навидалась и наслушалась… Значит, «завыпирали»? И «заныли»? – я еще раз прощупала. Марит подперла пальчиком губы. – Ага… Ну, если не к «женскому проклятью», то… Святая Мадонна! Будь славен твой…
– Я в тебя грушей брошу.
– Следующий признак: тошнота на какой-то запах. Полоскать позже начинает. И здесь до этого обычно не доходит, – скосилась она на меня. – Вас же, монна Зоя, тошнит?
– А может это быть, например, от прежнего удара в лоб?
– Может. Только не после того, как даже синяк на лбу пожух… Еще беременные могут постоянно спать. Или постоянно злиться.
– Да что ты? Я всегда такая. И «постоянно спать» не хочу.
– Ну-ну…
– Это – от безделья.
– Как скажете, монна Зоя. Не я же из нас двоих…
– А это, Марит – еще очень большой вопрос.
– Так его при вашей фигуре лишь месяца через три смогут разглядеть.
– Что?
– «Большой вопрос». Он у всех по-разному растет. Да только тоже, не здесь.
– Это ты к чему опять повторяешь?
– А, не знаю еще, – дернула девушка плечом. – У вас надо будет спросить: хотите вы этого ребеночка или нет? А?..
А вот это, весьма… О-ох… И лучше не думать. Да как это сделать, если так «угораздило»? Родить своему любимому мужчине долгожданного первенца. Притом, что сама ему, пока – неизвестно кто. Даже, невзирая на его убежденье в главенстве для ребенка отца. И наплевав на вероятность вообще без обоих остаться. И все равно, я бы… Зачарий… «Поэтому, мое полное имя даже в расшифровке не нуждается…». Я ведь в первый момент о нем даже не вспомнила. И сколько там дней прошло с той ночи у озера?.. Как раз, чтобы успеть… «зачать»…
Два разных мужчины. И оба друг друга ненавидят. Хороший «подарок» обоим. Кого ж «осчастливить»? Виторио? «Я беременна, но, не уверенна, что отец – ты, любимый». И даже, если б он мне в ту ночь объяснился и замуж позвал, как мне туда идти после «такого»? Ведь я буду ЭТО знать. Да и он, тоже, хотя бы, догадываться…
А теперь мой бывший будущий муж: «Здравствуй, Зача. Дело в том, что я тебя больше не люблю. И вообще скоро рожу. И, возможно, не от тебя, а от своего нового опекуна». И вот тут, в апофеозный момент, «проявляется» мой третий мужчина – Арс, в дом которого я с этим «подарком» припрусь. И он меня любит, конечно. Но, вот, простит ли? Поймет?.. Да, Зоя. Ну ты и дура… А ведь к ним еще надо вернуться. Из-за этих заборов и роз. И, есть ли она у меня, эта «дорога назад»?..
– Монна Зоя, вы мне так и не ответили?
– Конечно… хочу, Марит. Я, ведь – сирота. И я очень хочу сама стать кому-нибудь мамой, – только мне лишь странно чуть-чуть, что мысль эта пришла именно здесь и сейчас. Но, это уже – неважно. Это – лишний вопрос. Тем более, на самый «главный» я себе только что им же ответила: зачем я тем утром от него ушла.
– Так это у вас вряд ли выйдет. И родить и сбежать.
– Что… совсем безнадежно?
Марит сочувственно со своего конца стола скривилась:
– Угу. И чревато к тому ж. Хозяйка беременность не хуже мага чует и сразу меры принимает. А про «сбежать»… Как-то по прошлой осени, пробовала одна махнуть наружу. Она такая несчастная была. Еще и до того, как попробовала – от «рубашечников» здесь, в Розе Бэй, скрывалась.
– От кого?
– От бенанданти. Они хотели ребенка у нее забрать. Конечно, когда он родится. У бенанданти ведь считается, что, если отец – из клана, то и дети его непременно тоже должны…
– Понятно, – сглотнув слюну, отметила я. – И что было дальше?
– С той несчастной?.. Ну, наша хозяйка, как только узнала, кто будущий отец, довела дело до конца – дождалась положенного срока, а потом сама ребенка, девочку, «рубашечникам» сдала. Прямо отцу на руки.
– А мать как же?
– А она следом за ними хотела. Много раз. Потом, смирилась со временем и…
– И что?
– Розанера. Так ее здесь зовут.
– Мама моя…
– Угу.
– Что, и совсем, никак?
– Это вы про побег?.. Бесполезно.
– Но, ведь у этой, как ее, «Розы в пепле»…
– Соттолы?.. О-о, – свела губы в трубочку Марит. – Так она ж, с помощником? Он здесь такой шум устроил. Хозяйка, говорят, после всю охрану сменила. Вместе с прежним начальником.
– С помощником, значит? – да где ж его теперь, этого…
– Монна Зоя!
– Что?
– Я не смогу.
– Что, Марит?
– Да вам помочь. Мне ведь тут еще работать. К тому ж… ну, у меня… – раздула она ноздри. – дружок – из них же, из охраны. И как я его под «такое»?
– Угу… Я поняла. Дружки, они разные… бывают. Я сама, Марит, что-нибудь придумаю.
– Сами?!
– Сама. Ведь, как там бабушка твоя говорит?
– Святая Мадонна! Будь славен твой плод, возрождаемый в каждом женском чреве! – дуэтом процитировали мы мудрого автора. И на душе сразу стало светло.
Ну и пусть будущий отец пока неизвестен. Ну и пусть, со мной самой судьба решила «круто сыграть». Этот ребенок – еще и мой. В первую очередь – мой. Вот на том мы с судьбой и сойдемся:
– Только, у меня к тебе одна просьба будет, Марит.
– Клянусь этим же Божественным образом, монна Зоя – никому. Даже, под страшной пыткой.
– Угу, – надеюсь, «пытка» эта будет молчаньем…
Да мне бы и самой… помолчать. Тем более, в нынешнем «положении». Однако не получилось. И ведь, что обидно, только с «положением» этим смирилась. «Расставила приоритеты», как говорил мой учитель. Ох, как же он сейчас далеко. Так далеко, что и полетом мысли долететь очень сложно. Даже если вскинуть глаза к закатному, розово-синими полосами, небу.
– Монна Зоя, я за вами… пришла, – лицо растерянное и голос с придыханьем.
– Куда это, Марит? На ночь глядя?
– К хозяйке.
– Так, ты говорила, она завтра…
– Так, кто его знал? – с душой выдохнула та. – Еще коней даже не выпрягли, – неужто, на таком расстоянии «почуяла»? Да не-ет. – Монна Зоя, – Марит заполошно подскочила к окну и ухватила угол передника. – Мой вам совет, чтоб, ну, не распознала: ведите себя, как обычно.
– Угу, – скосилась я на ее перебирающие пальчики. – Это сложно – она ж не в курсе, как я себя «обычно веду». Мы с ней, можно сказать, и не виделись… полноценно. Только…
– Так это для вас – шанс!
– Что?
– Шанс не распознать в вас различья. Монна Зоя, вставайте, пошли. Она, когда долго ждет, очень злится.
– Да мать же твою.
– Вот. И без этого тоже, пожалуйста.
– Да, спасибо, – и, подскочив с подоконника, одернула на груди платье. – Уф-ф. Пошли.
Из длинного, очень длинного коридора, казалось, в этот час уже отошедшего в сон, мы, через распахнутые створки, вышли в светлый холл соседней, «гостевой» половины. Впервые с моего здесь появления. А потом, по новой, левой ветке, в полном молчании уперлись в высокую закрытую дверь. У меня, на тот момент иссяк и запас хладнокровья и фантазии в тщетных потугах угадать цель такой срочности. Так что, самое время – узнать о ней лично… Робкий стук в темное дерево: «Монна Фелиса, можно?» И меня, как пенделем, этой же дверью сзади и наподдало… Вот оно, значит, как…
– Вот ты, какая, Зоя, – начало уже впечатлило. Однако ясности… – Проходи ближе, садись. У меня после дороги ноги затекли. Я их, с твоего позволения… – и чем-то там «б-бульк» под огромным письменным столом. – Чего встала то?! – еще один «пендель».
Я и – отмерла. От немыслимо красных в золотых узорах стен (это, после тошнотного то розового), невыносимо терпких благовоний (после навязчивой приторности) и странно-красивой женщины. Это я, как художница сейчас попыталась (сработал рефлекс). Ведь, если лицо здешней хозяйки «разбирать по частям»: нос картошкой, губы капризно тонкие, глаза – слишком близко. Хотя, при полном «комплекте»… В общем, «подмалёвок весьма удачно доработан». И даже, гладко зачесанные назад темные волосы (напомнившие мне Сусанну), которые оголили, высокие по-мужски залысины, общей картины не портили. Наоборот, предавали ей какое-то «осмысленное величие», в разы увеличив лоб. Что же касается возраста, то и здесь… от тридцати пяти и до… хоб его…
– Куда мне можно… присесть? – замерла уже сбоку от могучего стола.
Монна Фелиса грациозно ткнула пальцем в низкую банкетку рядом:
– Сюда, – и новый изучающий взгляд… Да чтоб их, эти местные платья – и «формы» свои спрятать некуда. – Отчего так волнуешься?
– Я?.. За свою судьбу переживаю. Это ведь здесь – нормально?
– Ну-у, – откинулась дама в кресле и, выдержав паузу, сцепила перед собой, водруженные на боковины руки. – Нормально… И какой ты видишь свою здесь судьбу?
– Пока, в розовых тонах. Может быть, вы мне ее «дорисуете»?
– Дорисую? – усмехнулась монна Фелиса. – А почему бы и нет? Только, для начала, расскажи мне о себе.
– Для начала, о чем? – уточнила и я, в свою очередь.
– Да, откуда ты? – б-бульк.
Я тут же скосилась вниз – на погруженные во внушительную фарфоровую вазу дамские ступни… Ну, надо же, какой «стиль»? А груши с яблоками у нее в чем тогда лежат? В ажурном золоте?
– Я… с северного побережья, – и вновь вперилась ей в глаза. Та, напротив, собственные отвела:
– С северного?.. М-м. Берега, омываемые лазурным Морем радуг. А там сейчас, наверное, не такая нестерпимая жара, – произнесла, даже со вздохом. – Как я жару не люблю… Скажи, Зоя: правду говорят, будто у вас кипарисы выше?
Ну, ничего себе – поворот в беседе:
– Не знаю, монна Фелиса. Я здешние оценить по высоте не успела.
– Да что ты?.. А розы? Я слышала, в одном из прибрежных заповедников с вашей стороны вывели новый сорт – «Ночная красавица». Синие, как камень палатум. Интересно: правда или нет?
– Не знаю. Мне розы не нравятся.
– Неужели? – и вполне искреннее изумление. – А какие цветы тебе нравятся?
– Луговые. В них больше жизни.
– Больше жизни?
– Ну да. Их ведь не поливают каждый день и от сорняков не полют. А они все равно растут. Особенно, маки и тюльпаны. А еще…
– О-ох… Мои ноги, – вдруг, скривилась дама. – Зоя, ты умеешь ступни массировать? – и опять: б-бульк, бульк.
– Не-ет, – вконец ошарашено выдала я.
– Очень жаль… Эта нестерпимая жара и эта ужасная… дорога, – будто задумалась она. – Тогда, знаешь что?.. Иди.
– Куда?
– Назад, к себе.
– А как же…
– Твоя дальнейшая здесь судьба?.. Я ее обязательно решу. Только, дай мне время подумать… Иди, Зоя! – и потянулась рукой к колокольчику на столе…
Ну, я и пошла… Впереди. Пыхтящая от любопытства Марит – сзади. И как она до двери нашей не лопнула?
– Монна Зоя, ну что?
Я же в ответ, лишь скривилась:
– Не знаю.
– Не знаете?.. Так, о чем вы с ней говорили?
– О чем? О кипарисах, цветах, жаре и…
– И-и?
– И… Марит, погоди… – и шлепнулась на кровать…
Нелепость какая-то… Несуразность. Полное отсутствие смысла… Но, ведь, он обязательно должен быть… Моя натренированная зрительная память со странной навязчивостью, возвращалась к этой несчастной вазе. Используемой с явным презреньем… Широкая, как супница, белая ваза, с волнами загнутыми краями… Очень тонкий глянцевый фарфор. А на нем… Что там, сбоку на нем?.. Клеймо мастерской. Ба-бах!!!.. Ну ты, Зоя, и дура! Хотя, теперь я уверена – именно «дурость» меня и спасла…
Когда мне стукнуло тринадцать девических лет, многие мои сверстницы уже вовсю вертели романы. Мужская ж гимназия – только улицу перейди. Находились кавалеры и мне. Да только, ненадолго: часть сразу «выбраковывал» Арс, остальных – я сама, совсем не теми страстями живущая. Но, однажды вышел один инцидент – рядом, в магнолиевой аллейке. Там много тенистых мест, в которых можно просто после занятий болтать. Ну, мы с одноклассницей и болтали. Пока к нам на скамейку не подсели два смельчака в «соседских» гимназических кителях. Скоро завязалась беседа. Да хотя, какие там разговоры, если ухаживающей стороне – ровно по столько, по сколько и нам? Но, в тот день просто «погодной темой» не обошлось:
– А скажи-ка нам, Зоя, что такое: «менархе» [29]29
В переводе с лекарского – настигшее впервые в жизни «женское проклятье».
[Закрыть]? – и шеи навытяжку оба. Видно, вопрос и в правду, важен.
Я в ответ так же важно напыжилась (не хотелось в грязь лицом ударять, раз такой поворот с «погоды»), но воссоздать из «дырявого» гимназического курса данное слово так и не смогла. А вот моя одноклассница, отчего то, вмиг заалелась.
– Я не знаю. Пира, а ты? – и на нее – полный надежды взгляд.
– Нет… Понятия не имею.
– А-а, ну, ладно. Мы тогда… до свиданья, – и в полном разочаровании отчалили…
Что такое «менархе» я, все-таки, после, узнала. Правда, от озадаченной Люсы. А вот «любознаты», еще чуть позже узнали, что такое «двойной подсвет». Правда, от злющего Арса. И вообще, к чему это всё?.. К моему полнейшему невниманью и незнанью многих житейских вещей. Значит, дурость, она, иногда… выручает.
Как и теперь. Когда я с большим опозданьем, наконец, сопоставила два овальных клейма: на белой недавней вазе и том блюде, с которого мы с Виторио уплетали бананы… «А какое у вас „дело“?.. Фарфоровое, Зоя. У Вито своя большая мастерская в Диганте. Там делают очень тонкий красивый фарфор…» Мама моя… Она ж меня, едва ли ни носом в это их «дело» совала. Но, вот, зачем?..
– Монна Зоя, вы меня не пугайте.
– Что… Марит?
– У вас сейчас сделалось такое лицо.
– Угу… А скажи мне: твоя хозяйка, монна Фелиса, она – очень умная?
– Моя хозяйка? – непонимающе хлопнула та глазами. – Да, очень. Иначе б не смогла с такой, как ее… репутацией заведенья так долго им управлять. И с властями дружить.
– И долги не прощать.
– Какие «долги»? Это вы – про свой сюда?
– Не знаю, Марит. Только… – хмуро уставилась я в темень за окном. – У меня, вдруг, такое чувство возникло, будто к местным каменным заборам еще и потолок прирос. Из этих хобьих розовых роз…
