Текст книги "Мир оранжевой акварелью (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– А у нас все по-старому. Так папе и передай. Люса ругается на меня за то, что я мало ем ее стряпню. На Арса – за то, что он опять не ночевал дома и почти забросил гимназию. И втихаря – на твоего мужа. По разным причинам. Меня маэстро Бонифас опять сегодня звал перебраться к нему, но я отказалась… Да, твои апельсиновые деревья зацвели. С опозданием, но, белые бутончики вот-вот раскроются. Но, кажется, про них я тебе уже говорила… – замолкнув, вдруг, вздохнула и огляделась по сторонам.
Здесь, в противовес портовому гомону, было тихо. И тишина эта неизменно умиротворяла. А еще, так же неизменно клонила в сон. И я, уже зевая, представила себе физиономии Люсы и маэстро, которым я только что сообщила: «Да я туда вообще жить перееду». Эта мысль мне сейчас показалась вполне здравой:
– Тем более, с братом буду видеться чаще, – скосившись на свежую ветку магнолии в каменной вазе, пробормотала я. А потом меня, вдруг, «понесло»…
Когда-то, много лет назад, мой учитель спросил: «Как в твоей голове рождаются „те, другие“ картинки?». И я смущенно в ответ пролепетала: «Я их слышу». Из шума листвы, криков птиц, обрывков фраз. Да много еще из чего. Даже из скрипа несмазанных колес по улице. Все это множество сначала сплетается у меня в голове геометрическими узорами, а потом, вдруг вспыхивает отчетливыми яркими картинками в рамках из них. Странными, непонятными, но, четкими до малейших деталей. И единственное, что в них всегда повторяется…
– Маэ-э-эу-у! Ш-ш-ш-ш… Маэ-э-у! Ш-ш-ш! Ш-ш-ш!
– И ты, здравствуй, потерянная душа.
– Ш-ш-ш!
– А кто в этом виноват? Надо было еще при жизни своей…
– О-ой…
Женщина, бесцеремонно разглядывающая мои, разложенные по надгробью рисунки, отложила их в сторону и обернулась к рыжей кошке, сидящей на лавочке:
– Вот сколько ее знаю, все время – одна и та же песня.
– Про что? – ошарашено выдала я, схватившись за онемевшую после сна шею.
– Про что? – тихо повторила незнакомка. – Про свою несчастную жизнь и про то, что она вынуждена болтаться в этом унылом месте до своего «естественного исхода». Ну да, ее не переслушать. Ты почему сегодня так припозднилась? – в глазах незнакомки вспыхнули две тревожные луны, точные копии той, что секунду назад вынырнула из-за туч. И я еще успела подумать что, наверное, в местные «апартаменты» уже переехала, раз таких «гостей» принимаю, а потом резонно уточнила:
– А почему я маму здесь никогда не видела?
Моя собеседница даже слегка удивилась:
– А что ей тут делать? Это я, – качнула она темной гривой в заповедную часть кладбища. – охранительница здешней святыни. И со мной в компании лишь те, кто этой компании совсем недостоин.
– Ш-ш-ш!
– Однако, у них – другое мнение. Да и пусть. Так почему ТЫ до сих пор здесь? Хотя, нет. Я не то должна спросить. Почему ты так упорно стремишься сюда из реальности?
Вот уж не думала, что придется откровенничать с такой «нереальной» особой. И совсем не собираясь этого делать, я выдала одно из любимых выражений маэстро:
– А что значит реальность? У художника она – в его внутреннем видении. И я…
– Художница? – вскинула брови женщина. – Ты в первую очередь – баголи. А уж потом – художница.
– Ба-голи? Это… кто?
– «Сова» на языке моего народа. «Видящая особые знаки». У тех, кто позже заселил эти края, нет такого дара. А ваши предсказатели отличаются друг от друга лишь длиной языков и богатством фантазии. Вот кто – настоящие «художники», – последние слова незнакомка произнесла с воодушевлением, заставившим ее встать с противоположного края плиты, и в распрямившихся на груди складках платья я тут же заметила круглую вышивку:
– Сова…
– Она самая, – скривилась женщина в ухмылке. – Разве не ей ты «подписываешь» все свои «знаки»? В правом верхнем углу? И… – вдруг смолкнув, склонила она набок голову. – И тебе пора. Мелеха? Ты проводишь баголи?
– А разве вы всё мне уже сказали? – недоуменно уточнила я, тоже, однако, поднявшись с места.
– Есть вещи и поважнее. Судя по твоим последним рисункам, – уже обращаясь в седую дымку, напоследок изрекла здешняя жительница.
– Ну и дела… А ты, значит, Мелеха? – кошка в ответ потянулась и, спрыгнув с лавки, важно направилась из склепа. Я, собрав свои «знаки» в папку, поспешила за ней. – Ну и дела. Хотя, дорогу я и сама знаю.
– Маэ-у-у…
Привычно свернув вправо, я на ходу огляделась по сторонам, успев удивленно хмыкнуть (ведь ночь давно), а потом, вслед за рыжей проводницей, внезапно свернула в первое левое ответвление. Здесь, ярдов через тридцать, начиналась сравнительно новая часть городских захоронений и мною почти не изученная. Да и к чему? От материнской могилы далеко и надгробия особой художественной ценностью не блистают. Разве что, сравнительно гладким мрамором и вычурностью высокопарных надписей на постаментах. Так мы прошли еще какое-то время: Мелеха – впереди, покачивая кончиком загнутого хвоста, я – следом, прислушиваясь и продолжая удивленно озираться. И поэтому, момент, когда кошка шустро сиганула в ближайшие от дорожки кусты, заметила слишком поздно. Поздно, чтобы последовать ее мудрому примеру.
– О! Кого я вижу! – тощий парень, замерший прямо по курсу, весело сплюнул и, засунув руки в карманы, на моряцкий манер, качнулся. Его спутник, стоящий ко мне в профиль, выразительно подпрыгнув, поддернул на себе штаны:
– Сестра Красавчика? Зоя?
– И что с того? – с тоской взирая на горящие из кустов кошачьи глаза, произнесла я.
– Да так, самая малость: брат твой нам кое-что должен. Да, Медун?
– Ха! Точно так, – оскалился второй.
– И внезапная фортуна мне подсказала…
– Идите к лысому дракону! Оба! – сделала я шаг назад, выставляя перед собой как щит, картонную папку. – Понятно?
– Это с чего мы такие дерзкие? – ответно наступая, сузил глаза тощий. – Думаешь, уважаемый отчим за тебя впряжется?
– Пошли прочь! – пожалуй, последнее слово вышло даже истеричным. Что вызвало громкий смех у обоих парней. Мне же, резко стало не до веселья – вот же дура! И ведь, действительно, перепутала явь с потусторонним миром. Так теперь – получай, дура. – Пошли отсюда прочь! – уже не глядя, попятилась я назад, заметив, что мои преследователи вдруг, замерли (неужели, возымело?). Однако уже через миг сама натолкнулась спиной на преграду. – О-ой!
Арс недовольно сморщился:
– Зоя, какого хоба ты тут делаешь? Я тебя по всему городу ищу, – и, оттеснив меня в сторону, вышел вперед. – Здорово, портовые помойщики.
Я же, трусливо заскулив, прижала к груди руки.
– Да, неужто, сам? А мне говорили, ты свалил давно из этого городишки?
– Мало того, он еще и один.
– Арс, побежали.
– Зоя, не канючь… А вот здесь вы ошибаетесь.
Пронзительный свист заставил меня прихлопнуть к ушам ладошки. И уже через несколько мгновений, из ближнего поворота, вынырнул запыхавшийся дружок Арса. Смуглый Потап, вмиг оценив обстановку, тоже присвистнул. Правда, гораздо тише:
– Та-ак… А ты, значит, здесь.
– Зоя, вали домой, – тихо процедил брат, не спуская глаз с замерших напротив противников.
– А как же…
– Зоя! Я кому сказал!
– Ла-адно, – медленно пятясь, двинула я в обратном направлении и лишь за кустами у поворота на секунду замерла… Вроде все тихо. А уж потом со всех ног понеслась по центральной аллее в сторону кладбищенских ворот… Вот же дура! Дура!..
Тучная Люса, встретившая меня на крыльце, сначала вступительно зашипела (сэр Сест то спит давно), а уж потом, увидев мои расширенные от ужаса глаза, за руку потащила в свою комнатушку за кухней… Там мы с ней и встретили пасмурный мутный рассвет. Я – вся в слезах вперемешку с размазанными по щекам соплями. Люса – в причитаньях и молитвах у своей гипсовой Мадонны. А, когда сквозь оливы в саду робко пробилось солнце, в наше окно тихо постучали.
– Арс! – подскочив с высокой кровати, в два прыжка домахнула я до подоконника и, сдвинув горшок с геранью, распахнула створки. – Арс…
Брат расплылся в кривой улыбке:
– Ой, – и тут же скривил нос от боли в распухшей губе. – Теперь я тебя быстрее нашел. Зоя, Люса, выйдите в сад. Я вас там буду ждать. И у меня очень мало времени.
– Хорошо, – понятливо кивнула женщина и опять ухватила меня за руку…
Дальнейшее действо отложилось в моей памяти так же смутно, как и сам тот рассвет ожиданья. Я лишь кивала сначала на речи брата. Потом, когда до меня дошел их смысл, намертво вцепилась в его драный рукав:
– Не уезжай, Арс.
– Моряки не уезжают. Они – уходят, – глядя в сторону, буркнул он, до боли напомнив мне сейчас отца.
– Ну, не уходи. А хочешь, я сама на себя все возьму?
– Убийство? – повернулся ко мне Арс.
– Святая Мадонна. И это надо же. Племянник наместника. И такая сволочь.
– Люса, ты хоть не причитай. Все обойдется. Сэр Сест обещал. Хоть это, – вдруг, нахмурился он и, отодрав мои цепкие пальцы, обхватил обоими руками за плечи. – Зоя…
– А?
– Не бери в голову и не канючь. Я бы все равно отсюда свалил. А тебя я не брошу и обязательно найду, через какое-то время. Ты только… – отстранился он от меня и заглянул в глаза, как в зеркало своих собственных. Таких же голубых и родных. Единственно родных сейчас. – Ты меня прости, Зоя. Я тебя совсем забросил. И сам виноват. Но, обещаю, я тебя найду. Где бы ты ни была. Вот только сейчас… Мне пора.
– Арсений, сынок, а пирожков в дорожку? – теперь запричитала Люса.
– Не надо. Меня там накормят.
– Где, «там»? – ревностно уточнила она. Арс усмехнулся. Потом снова сморщился:
– Ровно в шесть от пятого причала отходит ладменский «Витязь». Я ухожу на нем. Там и накормят. И… все, девушки. Мне пора…
Ему пора. И он ушел. Лишь вскинул руку напоследок, будто вспомнив что-то важное и, выудив из нагрудного кармашка свои очки с сиреневыми круглыми стеклами, водрузил мне их на нос:
– Носи, сестренка. В них тебя не тронут… Свои…
– Спасибо… Арс… Прощай…
Глава 2
Бархатный закат накрыл Канделверди, вмиг примирив меж собой кричащие городские колеры. Лимонно-желтые, малиновые и терракотовые дома, смягчившись в этом приглушенном свете, уже не казались задирами, насупленными друг на друга через узкие улочки: «Нет, я тебя краше, и горшков с цветами на мне больше – вон, даже прохожие макушками об них шеркаются». Как там сказал сегодня маэстро? «Край, где в людях, еде и природе напрочь отсутствуют полутона?».. Я бы еще и чувство меры добавила, да, боюсь, он опять верещать начнет про переизбыток оного у меня самой. А, впрочем, пусть верещит.
– Доброго здоровья, монна Пеппи! Как ваши внуки и поясница?
– О, Зоенька! Одни неизменно оттягивают другое! – перевесила через подоконник внушительные формы соседка. – И ты знаешь, что странно?
– Что язык у тебя до земли еще не оттянулся?
Женщина мигом захлопнула рот и исчезла за кружевной занавеской:
– А ты меня не одергивай! Я тебе не штаны!.. Так о чем я хотела тебе сказать?.. Оголодал он! Как по тратториям [7]7
Недорогой ресторанчик, весьма распространенный вид общепита в Чидалии.
[Закрыть]ближайшим слоняться!.. Зоя! Не ходи замуж, чтоб тебя потом не одергивали на самом…
– Пеппи! – вновь требовательно огласились глубины кухни. – Пеппина, где мой томатный суп?! Зоя, беги отсюда пока я не помер с голода, а ты – от загиба мозга!
– И вам доброго здоровья, мессир Димас! – захохотала я. – Монна Пеппи, я обязательно воспользуюсь вашим советом. Тем более женихи на горизонте что-то не семафорят.
– Ну конечно, – криво ухмыльнулась та. – С таким то… соглядатаем.
– Это вы о чем сейчас?
– Да так, деточка – о жизни, о грехах наших, – изучая край собственной ставни, пробормотала монна Пеппи. – А ты знаешь, что мне сегодня Тилья-косуха сказала? Это та, которой ты на свадьбу дочери комод расписывала. Ну, она еще потом…
– А-а! Вспомнила. И что она вам сказала?
– Неужто, рецепт нового супа? – втиснулся в оконный проем костлявый мессир Димас и показушно зажевал прихваченную с собой булочку. Супруга несчастного, скосившись на эту «демонстрацию», ехидно поджала рот:
– Да, как же – суп! Она даже каштаны жарить не умеет – вечно, то надрезать их позабудет, то…
– Так что же она вам сказала?
– А то, деточка, что она вчера вечером, когда возвращалась с пристани, где своими… каштанами торгует, видала, как из задней двери конторы твоего опекуна выходила женщина.
– Монна Пеппи, если вы про моральный облик сэра Сеста, то он меня совершенно не волнует.
– И правильно, Зоя. Крепче спать будешь, – качнул своей загорелой лысиной сосед, а его супруга одарила нас обоих глубоким вздохом:
– Так и я не про его «побрякушек» с улицы услад. Нашли, чем удивить. Все дело здесь в том, что была то настоятельница монастыря Святой Маргариты, что за Волчьей горой. Тилья ее лично знает, потому как ездит туда регулярно за мазью от своего почечуя.
– Монна Пеппи, да пусть хоть сама Святая со всем божественным пантеоном в ряд. Мне на то глубоко и издали. Это все, что сказала вам Тилья-косу… да фу, монна Тилья?
– В общем-то, да, – даже растерялась рассказчица.
– О-о! А я уж думал, раз супа мне не видать, то хоть новость будет… Пеппи, разворачивай свой…
– Да вам обоим невдомек что ли?! – вдруг, громко оскорбилась та. – Зоя, в тот монастырь знаешь, кого свозят со всей страны?.. Это место по-другому «Приютом юродивых» именуют. Слыхала про такое?
– Не-ет, – ошалело уставилась я на соседку и решила, от греха подальше, откланяться.
Да и какая мне разница, кто к сэру Сесту по заднему крыльцу ходит и из каких мест за него проплаченные молитвы в небеса возносятся. У меня вообще скоро день рождения. И тогда я и вспомнить забуду, кто такой этот, сэр Сест со своими побрякушками, игральными партнерами и прочими «радостями» нашего совместного сосуществования. И я, уже шагая по дорожке к дому, в очередной раз художественно в своей голове изобразила, как наступает день 14 декабря, и мой многоуважаемый опекун тает в предрассветной мути. Ах, нет. Сначала он какой-то документ мне должен отдать. Или я какую-то бумагу ему подписать. Эта часть у меня всегда выходила слегка смазанной. Оттого и не такой яркой, как предшествующая. Да я и пришла уже:
– Люса! Заказ последний забрали?!
Наша бессменная кухарка, домоправительница и нравоучительница в одном румяном лице, высунулась оным из дверей кухни:
– А, явилась. Нет. Я лишь в лавку за сыром бегала, но то – ненадолго… Мой руки и за стол! – прокричала, уже вновь исчезнув из виду.
Я же, почесав нос, недовольно вздохнула. Хотя, чего вздыхать? Сама же их и разбаловала, своих дорогих клиентов: «Ах, Зоя, у меня с утра море дел. Не могла бы ты сама до меня с готовой шкатулочкой добежать? Ноги то, не чета моим – молодые». «Конечно, монна Бо. Подумаешь, на другой конец города и пешком, в отличие от вас, с личным кучером и повозкой». «Зоя, солнышко, буфет большой, да и жалко его трясти. Так может, ты сама ко мне со своими кисточками, красками?» «Конечно, монна Луиза, мне ведь так нравится на себе свой, тоже „почти буфет“ таскать. И что особенно радует – раз пять, не меньше, придется». А здесь и вовсе случай «тяжелый» – детская колыбель из бука. И ведь нужна была «убийственно точно» в срок, как подарок дорогой жене в преддверии первенца… Может, рожать передумали?.. Так нет, деньги то уже отдали… Вот же, дура. И мысли у меня – дурацкие.
С этими мыслями я и отужинала. Потом походила в своей маленькой мастерской вокруг чудно-прекрасной колыбели. Поводила пальцами по лазурно-желтым лаковым дельфинам в окружении желто-лазурных звезд, ракушек и рыб и… еще раз вздохнула:
– Надо тащить. А, вдруг?.. Да, мало ли, что у них там «вдруг»? – и как всегда, потащилась…
Уф-ф… Весь наш, натыканный по прибрежным скалам городок – лестницы, лестницы, одни сплошные лестницы. Длинные, короткие, узкие, широкие. Новые и напоминающие скорее рябь на море, чем полноценные ступени. Таков уж Канделверди. А между лестницами – кривые улочки, маленькие площади и тупиковые дворы. Наш же просторный дом выглядел среди такого разнообразья приятным, хоть и редким местным исключением. Потому что имел свой собственный сад и свою небольшую пристань. Был лишь один минус у всей этой роскоши – лестница, ведущая с конца улицы высоко наверх, в основную часть городского «муравейника». Вот по ней я, с пыхтением, и начала свой, отягченный колыбелью, подъем. И поначалу, вроде как справлялась. И даже не жалела, что отказалась от помощи Люсы (в приложении с которой шли обязательные причитания с назиданиями), но потом, что-то загрустила, примерно, в середине пути. И ведь, как назло – ни одного знакомого попутчика. Лишь незнакомые встречные. А от них, кроме насмешливо-сочувственных гримас иной помощи точно не…
– Девушка, а разрешите к вам обратиться? – высокий поджарый парень, огласившись мне в спину, замер с улыбкой наперевес. И было в его улыбке столько обескураживающей наглости, что я вмиг провела параллель между ее «носителем» и отчаянным портовым котом. Сходство это в моей голове усугубилось и клочьями ранней проседи, торчащими на черной мужской макушке, и задиристым красным платком на шее. – Так вы мне позволите?
– А вы, наверное, заблудились? И вам, по всей видимости, в порт?
– Так точно. И я как раз оттуда.
– Угу.
– И мне нужна улица Причальная. Была нужна. Совсем недавно, до встречи с вами, – оскалился он еще шире.
– Да вы, никак, мессир – кавалер? – присоединилась и я к нему. Правда, про себя. – Тогда меня зовут Зоя и вот вам – кавалерская ноша. Или вы…
– Зоя?!
– Ну да. А… что?
– Зоя… Имя у вас – судьбоносное, хоть я и не знаю, что оно означает. А меня зовут Зача, – протянул он длинную руку. Я же на миг засомневалась:
– Да неужели? – а потом, вместо своей, развернула увесистое колыбельное изголовье. – Оно «жизнь» означает. Ну, так вы идете? Раз Причальная улица уже неактуальна? – парень, сменив траекторию, с готовностью ухватился за отверстие в широкой доске:
– Конечно, иду. С вами, Зоя, хоть…
– А «Зача» что означает? – взявшись по удобнее, продолжила я подъем с другой от кроватки стороны. И какое же это… облегчение. Уф-ф.
– А можно я не буду о том распространяться? – напомнил о себе парень.
– Это почему?
– А хотя… Дело в том, Зоя… Матушка моя очень долго молилась о первенце. И через восемь лет и трех мужей, когда уже была готова и на совсем скромный вариант…
– Дочь?
– Да хоть на хорька, лишь бы был.
– Угу.
– И вот именно тогда, Бог и преподнес ей подарок – меня. Поэтому, мое полное имя даже в расшифровке не нуждается – Зачарий.
– То есть? – открыла я рот.
– То есть оно и… есть, – в ответ пояснил он. – «Долгожданное зачатие». Однако, некоторые мои… знакомые дамы, толкуют его по-своему.
– Угу-у.
– Трактовали, пока я им представлялся по всей форме. И это их, скажем так…
– Еще бы, – уже не сдерживаясь, прыснула я, скосясь на качающуюся между нами колыбельку. Мужчина, проследив за моим взглядом, выразительно скривил рот. А потом… присоединился:
– Неизбежный исход. Именно так они и… толковали… А мы куда с тобой идем? – просмеявшись, одновременно и уточнил и перешел он на «ты». Еще бы, после такой-то «сближающей аллегории».
– Отдать мой заказ, – пришлось парня успокоить. – И здесь недалеко – через площадь.
– Так ты детские кровати лабаешь? – теперь уже удивился Зача.
– Да нет. Я их лишь расписываю. Как и многое другое.
– А-а, – приподняв свой край, прищурился он на моих красочных дельфинов в компании. – Так таких же не бывает?
– А ты всех, что ли, видел?
– Я?.. Нет. Но, все равно. Дельфины, они ведь…
– Красивые. А мои разве некрасивые?
– Твои? – серьезно задумался Зача. – Красивые. Они – красивые. Хотя и…
– Без «хотя». Как хочу, так и пишу. А не нравится – не смотри.
– Что ты делаешь? – примиряюще расплылся он в улыбке. Я же принципиально выдержала паузу.
– … Рисую… Ой, а народу то сколько.
И ведь дура же. Забыть, что сегодня – вечер субботы. Время прогулок и дружеских излияний. А еще свиданий и просто посиделок в прохладе на лавочках. И все это – именно здесь, на Площади хромого петуха. Это по фонтану местному она так названа, которому в одной из драк (ну да, и таким здесь тоже разнообразятся), дубиной ногу напрочь отшибли. С тех пор он так и торчит – на своей одной и безмолвно разинув к небу глотку. А вокруг него…
– А ты чего встала? Пошли, – потянул меня в самую гущу провожатый. Вот ведь, герой. Прекрасная компания: дура, неместный герой и колыбелька. И у меня уже совсем другие аллегории нарисовались…
– Зоя!
– О-ой…
– Это – твой знакомый? – притормозил, вытянув шею в сторону фонтанного бортика Зача. От оного через мгновенье отделился один из парней и вразвалочку направился к нам. Я же хмуро потерла облупленный нос (и когда он у меня окончательно облезет? И хорошо бы, вместе с веснушками).
– Здравствуй, Зоя.
– Здравствуй, Потап. Это – Зача. И мы спешим.
– Зача?.. Спешите? – измерили они друг друга взглядами. Однако руки пожали. – Так ты опоздала. Томаза то родила. Сегодня, ближе к полудню. Повитуха только недавно от них ушла. Ее мать моя провожала.
– Да что ты? Теперь понятно, почему ее муж ко мне сам не пришел, – покачала я головой. Потам же, еще раз глянув на Зачу, уточнил:
– Может, помочь?
– Мы сами, – отрезал тот. – Зоя…
– Да, пошли.
– Ну-ну, – сунул Потап в карманы штанов руки. – Зоя, я к тебе на днях…
– Угу… – вот ведь, дура. И к чему это «угу»? Давно уже не «угу». И никогда «угу» не было. Только неловко как-то при постороннем друга брата на место ставить… Значит, придется наедине. А оно мне надо?..
– Зоя, куда дальше?
Я и сама не заметила, как вслед за парнем и просроченным подарком, вылетела в прилегающую темную улочку.
– Налево в первый поворот.
– Ну, тогда пошли дальше.
И дошли совершенно молча до самой стеклянной двери молодого цирюльника. В Канделверди этот внеурочный отец считался «очень смелым экспериментатором». А такое звание еще заслужить надо. Хотя, что касается традиций и суеверий, у нас вообще кругом – сплошные «табу с оговорками». Например: скрестила на столе два ножа – оскорбила христианский крест. А извела на гадалок и огородный гороскоп последние деньги – проявила дальновидность. Вот так и мотыляет из крайности в крайность. Так что трехъярусные рыжие усы маэстро Ноэля вот уже месяц, как вызывают у местных монн явное «разночтение».
– Зоя! Ох, ты меня прости! А у нас – такая ра-адость!
– Хобья воронка… Кх-х.
– Мессир Ноэль – поздравляю, – оторвала я строгий взгляд от прикрывшего рот кулаком Зачи. – Кто? Мальчик?
– Конечно! – растянул тот в довольной улыбке свои «ярусы». – Ох, а красота то какая получилась – вот жена обрадуется. Давайте сюда сами и кроватку. У меня молодое вино как раз из по-огреба. Да мы с тестем прямо там и с-сидим.
– Нет, нет. Спасибо.
– Зоя, это – тр-радиция. Или вы маленькому Феду зла желаете?
– Я?!
– Мы?!.. Не-ет, – шагнув за порог, дернул меня за собой Зача… А сама то я не хотела. Это – традиция…
Море было изумрудным, а небо над ним – глубоким оливковым. И вдоль соединяющей их грани – рассыпанный серебром лунный свет. Нет, мне такое точно не написать. Особенно кипарисы, стражами уснувшие с обеих сторон от этой драгоценной россыпи. Ведь, как изобразить их тихий чуткий сон? Почувствовать можно. А вот передать на бумаге…
– А странные у него, все ж, усы.
– Что?
Зача, сидящий рядом на каменном парапете лестничного пролета, почесал затылок. Потом с улыбкой повторил:
– У мессира Ноэля усы странные. Я таких никогда раньше не видел.
– Считай, у тебя сегодня – вечер художественных открытий… Зача?
– Что? – глядя на море, отозвался он.
– Ты вообще куда спускался по этой лестнице?
– Я же тебе говорил: на Причальную улицу.
– Это понятно. А к кому именно? Это – моя улица и я там всех знаю.
– Всех-всех?
– Угу.
– Ну, тогда ты наверняка знаешь девушку по фамилии Лино.
– Это… ты о чем сейчас?
– Зоя, тебе привет от твоего брата. Он сейчас здесь, на борту нашей с ним Крачки.
– Что?! А почему ты раньше мне этого не сказал?!
– Не знаю, – беззаботно скривился парень. – А куда спешить, если вся жизнь впереди? К тому же…
– Вся жизнь впереди? Да ты!.. Да я!.. – перехватило у меня дыхание. – Да я этого дня ждала с тех пор, как он из нашего сада ушел! Вставай и пошли к нему сейчас же!
– Зоя, уже ночь. Вот завтра… – на всякий случай, отстранился от меня Зача. – завтра вместе с Люсой и пойдем.
– Ну, ты – наглец!
– Да ладно, не злись. Просто, так получилось.
– Да иди ты… к лысому дракону.
– К кому-кому? – смеясь, уточнил Зача. – Арс мне рассказывал, как ты его в детстве туда часто посылала. Значит, до сих пор?
– По особым поводам, – хмуро буркнула я…
