Текст книги "Мир оранжевой акварелью (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Под равнодушной к земным красотам луной розы воняли не так вдохновенно. Видно копили силы к рассветной росе. Но, мне сейчас было, не сказать, чтоб без разницы. Просто, совсем не до них. Я сегодняшней ночью вышла на дерзкую первую разведку… И куда там разведчики на разведке идут? Наверное, по ранее намеченному курсу – к забору. Нет, к воротам в заборе. И махнула с подоконника в траву. Оказалось – довольно высоко. Но, разведчики – люди смелые. Так что, пригнувшись, потрусила дальше. Вдоль белёной стены, выпрямив спину лишь за ее углом. И сразу стало весьма интересно… Хорошо видные отсюда, обе части Розе Бэй напомнили сейчас Вананду: одна – погружена в лунную ночь, другая – щедро расцвечена фонарями. И чтоб лучше ее рассмотреть, я даже на каменный вазон взобралась. Со всеми мерами предосторожности…
– Ай-й… Да чтоб вам навек своими шипами… втянуться. Ай-й.
– Мартын!
– Ась?!
– Глянь, чё за шебуршанье на порубежной!
– Мама моя…
Всё, что я успела оценить, когда бежала обратно – охрана у разделяющей изгороди надежная. И от собственного окна двинула теперь в противоположную сторону, по уже знакомой тропинке. Она ведь тоже – к забору. Хотя…
Влажно хрустящий под ногами гравий, очень скоро ручейком нырнул влево – к загону с павлинами. Я – опять свернула в траву. И, обогнув очередные колючие клумбы, оказалась в аккурат перед бывшей конюшней. Она казалась теперь черным пятном, очерченным по краям серыми каменными уступами. Я еще раньше их разглядела (выбрав для «графической» Марит задним планом), эти неровные «ступени», ведущие прямиком вверх. К заднику из забора. И сейчас вознамерилась… Вознамерилась… Не так-то это и просто. Видно, здешняя хозяйка, ко всем своим талантам, еще и сверх бережлива – камни, не скрепленные должным раствором, разъезжались под ногами, норовя так и бухнуться вниз… Может, это место само развалилось? Какой-нибудь пони свой блохастый бок о стену потер… Но, все ж, взобралась. И, замерев на широком углу, обозрела открывшуюся перспективу… Лететь долго. Потому как сразу за кладкой начинался обрыв с далекими огоньками домов внизу среди длинных рядов винограда. Хотя, если взять длинную-длинную веревку и закрепить ее за что-нибудь… И тут я прищурилась вниз… Да так и замерла, выгнув шею: в конюшенные развалины сбоку от меня юркнули двое. Очень живенько так… Мама моя. Вот же вляпалась.
– О-о, погоди.
– Бу-бу-бу, бу-бу-бу, – едва различимым басом. Потом опять:
– Да погоди же. Хи-хи…
И дальше по отработанной, видимо, схеме, потому как единственно понятой мною мужской фразой стала:
– Тихо, Элда. Эта трехногая рухлядь скрипит… – ага, вы б еще на клавесине… а вот голос-то мне знаком. Впрочем, как и приснопамятное женское имя.
Однако судьбу мою данное знанье не изменило. Пришлось у себя наверху залечь и замереть. Постепенно и глаза к темноте привыкли. Вот только б ветром не сдуло, и здешняя шаткая кладка не подвела. А то, присоединюсь в самый…
– А!.. – что, уже всё?!.. Ну, так я себя поздравляю. Не тебя, Элда. И, дождавшись такого же шустрого бегства, задним ходом попятилась вниз.
Да… Разведчица из тебя, Зоя… Ну, ничего – это, лишь первый мой опыт…
– И чтоб до такого додуматься?!.. Да как вы, монна Зоя на… на…
– Это – разведка была, – хмуро уточнила я, уперев подбородок в колени. Потом почесала нос. Марит еще раз тряхнула моим платьем:
– Так ведь теперь его – только в стирку. Рукава – в побелке. Подол – в паутине. А туфли… Монна Зоя?..
– По-видимому, это – земля.
– Ага. Из-под вашего окна. Где вы палку, к стене приткнутую оставили, – да-а… разведчица из меня… – Монна Зоя, мессир Леон очень ругался. Он обещал меры принять.
– Какие… меры? – махом вскинулась я. – Марит, так он что, в курсе…
– А как же? – раздула та гневно ноздри. – Весь ваш разведческий путь проследил вместе с ночными охранниками. Вы ж и траву истоптали и розы в вазоне за углом помяли и…
– А вот павлинов я точно не трогала.
– Каких павлинов? – выкатила Марит глаза.
– Да так. Видно тех, что тоже – в курсе… А что за меры то?
– Не знаю, – вздохнув, хлопнулась девушка ко мне на кровать. – Да только теперь все ваши «пути» будут строго под надзором… Монна Зоя…
– А-а?
– Чего вы теперь делать-то будете?
– Что делать? – скосилась я на нее. – Есть одна мысль.
– Письмо написать? – тихо произнесла Марит. – А что? В этом я вам помочь смогу через надежного человека. Только, надо быстро писать, потому как его хозяйка уже послала.
– Уволила, что ли? – безучастно буркнула я.
– С чего, вдруг? Он на задание после обеда отбывает. Разыскивать какого-то капитана, чтоб от нее письмо передать. Ругался так, – засмеялась и сморщила носик… Капитана?..
– А что за «капитан»?
– Не знаю… Тито говорит: «Где ж я его найду, когда у него корабль „Летуньей“ называется? Вчера в столице был, а сегодня, может, где угод…»
– Мама моя…
– Монна Зоя, вы чего? Вам что, поплохело? Тошнит?
– Ага… Нет… – и уставилась на девушку «страшным» взглядом. – Марит, мне очень-очень нужна длинная-длинная веревка.
– Зачем? – испуганно выдохнула та. – Монна Зоя, то – грех.
– Ты о чем?.. Я по ней вниз, в долину спущусь. Мне надо быстро. Или много-много простыней. Где у вас тут прачечная? Я все это спрячу в старой конюшне. Хотя, там – ненадежно. Туда по ночам приходят…
– Призраки?
– Что?!
– Приходят призраки?
– Марит, ты… уф-ф… – кажется, отпустило. – Любовники туда приходят, – уже вполне адекватно уставилась я на побледневшую деву. – Элда твоя, сильно стройная, и Никип. Я их сегодня ночью там…
– Не может этого быть! Нет!
– Марит, с тобой что?
– Нет, монна Зоя! Вам примерещилось!
– Да ты чего так раскричалась то? Я живых людей от призраков в силах пока…
– Нет!.. Нет. Нет, – и, подскочив с кровати, стрелой унеслась вон…
– Да хобья ж сила… Что же это в жизни моей такое… происходит?.. И что мне теперь самой с ней делать? Вазы опознавательные. Взгляды внимательные… И где же ты, любимый, с ней мог пересечься? – а потом, как громкий хлопок, вдруг, пришло понимание. – Он меня ищет… И теперь сам угодит в западню… Марит!.. Марит!!! – да где ж ее теперь искать?..
Глава 17
Марит вскоре нашлась и вернулась сама. Я поняла это по тихому скрипу двери и дрогнувшим ей в ответ шторам:
– Монна Зоя? – шмыгнула носом уже за моим плечом. – Вы чего, даже стоя уснули? А еще говорили… – и громко вздохнула. – Монна…
– Да, Марит?
– Я вам новое платье принесла. А то прежнее я еще и в слезах с соплями… В общем, просыпайтесь, снимайте свою мужскую рубаху.
– Да я не сплю, – оторвала я голову от оконного косяка.
– А что ж тогда?
– Ду-умаю.
– О чем?
– О нашей бабьей доле.
– О-о. Значит, о мужиках, – хмуро изрекла Марит, приткнувшись рядом. Я взглянула на нее: глаза и нос припухли, а черные кудряшки на лбу – мокрые после умыванья… подружка по «бабьей доле»:
– Он ее не любит. Если тебе от этого станет легче.
– Я знаю. Только, от этого – не легче, а наоборот. Ведь, если б, по любви, я бы поняла, а так – чистое скотство.
– Угу. Тем более, в конюшне, – качнувшись к девушке, заправила я самый длинный ее выбившийся завиток, и обхватила за плечи руками, – Марит, ты не плачь по нему больше.
– Не бу-уду, – шмыгнула она носом мне в плечо.
– Угу… Иногда случается, что любовь – только лишь иллюзия. И ты эту иллюзию обязательно распознаешь, но, может быть уже слишком поздно. Так что, считай – тебе повезло.
– Ага. Мне повезло… А вот ему… – и, вдруг, выразительно туда же фыркнула. – Хобячий жеребец.
– Ну, во-первых, не «хобячий», а «хобий», – в ответ несдержанно хихикнула я. – А во-вторых, не такой уж он и «жеребец» – лишь на элитного петуха тянет. Так что, и здесь тебе тоже…
– Монна Зоя?!
– А что? Я не виновата – они меня врасплох застали. Пришлось все действо на стене торчать. Благо, минуты три всего.
– Три минуты?! – отстранившись, выкатила Марит глаза. – И он меня из-за этих хо-бьих трех минут полгода к «полноценной страсти» склонял?!
– Видимо… да, – скривившись, кивнула я. – Страсть… полноценная, – и через мгновенье, вместе с Марит, прыснула со смеху.
– О-ох, монна Зоя, – по новой вытерев глаза, обняла она меня уже сама. – Какие же мы бываем ду-уры… Это, ничего, что я вас…
– Нет. И вообще, забудь про свою здесь должность. Ты теперь – моя первая в жизни подружка. Представляешь? – и сама себе удивилась. Однако Марит отнеслась к новой своей «должности» нежданно всерьез:
– Так, подружки должны друг другу всегда…
– Сочувствовать?
– Ну, это – само собой. А я…
– Что?
– А я, знаете, что придумала?.. Я вам сбежать отсюда помогу.
– Прачечную покажешь?
– Неа. Лучше – сама все устрою.
– Марит, тебе же нельзя? Тебя потом…
– А я с вами махну. И… – и подхватив меня за руку, потянула к кровати. – Дело серьезное и требует тайны.
– А-э…
– Меня сейчас послушайте, – замерла, усевшись, будто решаясь. – Я ведь в последнее время, лишь из-за него здесь была, из-за Никипа. Чтобы с ним каждый день встречаться. А так, здешняя жизнь – совсем не по мне. Глядеть с утра до вечера на этих Роз. Одни – хохочут беспрестанно. Другие – капризничают, а свободными ночами плачут. И те и другие. Или пьют. Так что, теперь все решилось в моей судьбе. Меня Тито давно отсюда зовет в город рядом. Там и работа есть и жизнь куда благонравнее.
– Это тот, «надежный»? – дернулась я на знакомое имя.
– Ага. Хороший парень. Он тут… ну, тоже, будто из-за любви.
– Но, к тебе?
– Говорит, что, да. Однако я теперь буду гораздо прозорливее и в обиду себя не дам, – поджала Марит губки. – Ой, монна Зоя, о чем я?
– Даже представить пока не решусь, – заерзала я на кровати.
– А-а, о вашем побеге. Я все устрою. У нас и жалованье, как раз, только вчера было, – скосившись в сторону, уточнила она. – Так что… Монна Зоя, а с письмом то как? Писать его будете?
– Буду, Марит. И… только ты не сильно громко удивляйся… Адресатом в нем – тот же самый, нужный твоей хозяйке, капитан.
– Святая Мадонна!
– Марит, я же просила?
– Монна Зоя, а как же так?
– А вот так, – вздохнув, сцепила я на коленях руки. – Но, это – еще не все. Помнишь, ты мне рассказывала про побег Соттолы?.. Ее помощником он как раз и был. И Монна Фелиса теперь…
– Святые небеса! Матерь…
– Марит. Что же ты так орешь то?
– Я больше не буду, – даже втянула она шею. – Так, а он, этот капитан, он…
– Угу. Мой любимый мужчина. И это на его корабле, «Летунье», меня сначала шандарахнули крюком по лбу, а потом скинули за борт. Я в этом уверена, потому что последним, перед тем, как потерять сознание, видела именно доски палубы. Мокрые, – уточнила зачем-то.
– Хобий водоворот!
– Мари-ит.
– Ой!.. Монна Зоя, вот это у вас «история». Так вы тогда к нему и должны бежать.
– А вот это… сложно. Дело в том, что, мой ребенок может быть и не от него, а совсем от другого человека. А еще… Еще, мой капитан – из клана бенанданти. Марит, молчи!
– А-а… о-о… Молчу-у, – надув щеки, громко выдохнула она…
Ни в коем случае не верь ни единому слову – так надо написать. И один, нет, три восклицательных знака. Потом… Письмо от этой дамы – обман и, даже если… Если, «что»?.. Поверишь ему, меня там уже не будет. Я буду… И где?.. А хоб его…
– Ну, так я жду, русалка!.. Ты меня слышишь?! – чтоб тебя черти взяли!
Так о чем это я?.. Я буду… очень оттуда далеко. Угу, знать бы еще, самой… направление… Так что, ты лишь зря подвергнешь свою жизнь…
– Русалка! Ты там, часом, не испарилась в пену морскую?.. Сигай опять в окно – я словлю! Со мной гулять можно! – да сто акул в задницу тебе в попутчицы. И когда он «иссякнет»?
Так, на чем я… Угу… Зря будешь рисковать своей жизнью. И вообще, я бы на твоем месте, сначала узнала, кто из команды «Летуньи» способен на преднамеренное убийство… Вот пусть он сам над этим и думает. Потому что мне, даже представить такое…
– И не уныло тебе там одной?!
Да я даже вообразить не могу, кто это мог…
– Давай ко мне! Я женщин не луплю! – ты их «красноречием» пытаешь. – Я их, наоборот…
– Да как же ты мне надоел то! – сузив глаза, подскочила я к подоконнику и перегнулась в распахнутое окно. – Угу-у, – круглолицый охранник, закинув сцепленные руки за голову, качнулся на своем раскладном стульчике:
– О! Здорово! Ну, так…
– Добрый день, мессир Леон! Новый пост проверяете?!
– Мать твою, – хлобысь!
– А-ха-ха-ха-ха!
Ближайшая розовая клумба в ответ плотоядно заколыхалась.
– О-ой! Ай!.. Да бесово… – парень, выбравшись из шипов, еще с колен огляделся. – А где ж он?
– Свернул, вероятно.
– Ну, ты ж…
– Пошел вон! – и захлопнула оконные створки. Потом еще и шторы задернула. – Да, Зоя, ты уж и ржешь во весь рот, как Сусанна. Точно, пора отсюда… Так на чем я…
– Ой, а чего это темень то у вас такая, монна Зоя? – сначала разнос, потом девушка плавно вплыли в приоткрытую дверь. Я им обрадовалась, как родным:
– Уф, Марит, садись – есть будем и рассказывать. То есть, ешь и рассказывай давай, – и первой хлопнулась за стол. – А окно я от охранника завешала. Он своей скукой мою разгонял.
– А-а, – многознающе протянула та. – Меры. Как и грозились.
– А эти «меры» нам…
– Все нормально. Сегодня ночью дадим отсюда дёру. Надуем паруса. Или, как там моряки…
– Уже… сегодня? – встал у меня поперек горла банан.
– Ну да, – авторитетно насупилась Марит. – По спине постучать?
– Не надо. А-а…
– Я предупрежу. А вы письмо то свое… – и скосилась на так и не тронутый бумажный клочок.
– Нет, – глядя туда же, вздохнула я. – Марит, а он, твой Тито, на словах сможет?
– Ну, так… конечно. А что передать?
– Что передать?.. «Это – западня. Пустая западня. И пусть…больше меня не ищет». Вот и всё.
– Святая Мадонна, – осела на стуле девушка. – Монна Зоя, да как же так?
– Так, Марит. Я решила… – запершило, вдруг, в горле. – Я… решила, что ребенок – главнее любимого и всей моей прежней жизни. А вот когда он родится, тогда и поглядим.
– И в какую сторону?
– Что?.. О-ох… где-то у меня тут… погоди… – и подорвалась к заправленной кровати, откинула прочь подушку и сгребла к себе белую мужскую рубаху. – Вот.
– Что, «вот»? – выдохнула за моей спиной Марит.
– Это – чтобы придать словам вес, – трес-сь… самая нижняя костяная пуговка осталась в моей зажатой ладошке. – Пусть ему отдаст.
– Монна Зоя, да разве так можно? Он ведь все одно вас искать будет?
– Марит, я тебя очень прошу, – сквозь подступившую пелену вперилась я в нее взглядом. – Очень… Не надо, – и уткнулась лицом в родную вещь, – Я тебя очень-очень прошу… Сейчас не время скисать. Я пока не могу…
Хотя, времени, чтоб «полноценно закиснуть» до ночи было достаточно. И я пыталась занять его… да чем угодно (крючков на шторах – тридцать восемь, досок в полу – семнадцать, а на подставке канделябра нацарапано «стервь»). А вот когда очередь дошла до сборок на балдахине…
– Монна Зоя, нам – пора, – и сердце, упав, подскочило:
– Угу. Я готова.
Марит, со взглядом не лучше, шумно выдохнула, прислонившись спиной к двери:
– Только, давайте сразу договоримся: идти – быстро и тихо, слушаться меня – непрекословно. Если попадетесь…
– Скажу, что заблудилась.
– Чего?
– А что? – у меня за эти несколько часов и не такие варианты прокручивались. – Я ж – по голове стукнутая. Может, прокатит.
– Ага-а, – с сомненьем, окинула она меня взглядом. – Рубашку то сверху зачем было?.. Уф-ф… Значит, так: сейчас мы двинем вчерашним путем в гостевую половину, а…
– Куда? – а вот таких вариантов у меня уж точно…
– Меня послушайте. Или…
– Да, куда угодно, Марит. Только, давай отсюда уже?
– Ладно, – кивнула она и, осторожно открыв дверь, первой высунулась наружу. Побег, чтоб его. А так-то, можно было – просто туда выйти…
Длинный и полутемный служебный коридор мы преодолели почти «на ура», лишь раз нырнув, пережидая идущих навстречу девушек, в какую-то темную комнату с лунным квадратом на полу от незанавешенного окна. И уже через коридорные створки, сегодня, закрытые, высунулись в ярко освещенную и шумную гостевую часть. Марит – высунулась. Я – нервно торчала рядом:
– Сейчас, очень-очень быстро – прямо через холл и сразу в первую дверь.
– Угу. С какой стороны?
– Там она одна будет… Ну? – и сквозанула первой.
Я – естественно, следом… Бря-як!
– Монна Зоя! Да чтоб вас черти морские.
– О-ой… – и хорошо, что в кладовке этой, забитой полками с постельным бельем, все звуки милосердно глушились. – Марит? – задвигая в угол ногой пустое ведро.
– Чего, – чиркнув в полной темноте второй спичкой.
– Мы же с тобой – подруги?
– Ага… Извините за…
– Я – не о том. Давай уже – «на ты»? Чтоб, в следующий раз про чертей как-то привычней было?
– Ладно, – прыгающий свет от зажженной свечи осветил лицо улыбающейся девушки. Хотя, голосок – предательски от страха дрожит. – Ладно, Зо-оя. Держи ее, а я… а мне тут… – и вручив мне подсвечник, занырнула в глубину ближайшей полки.
– Угу. А что делаем дальше?
– А дальше… переодевайся, – и вернулась уже с мешком в руках.
– Во что?
– Вот в это, – прямо на пол между нами вытряхнулись, расшитые золотом, бирюзовые штаны и камзол, короткий черный плащ и черная же треуголка. Сверху на кучу бухнулись остроносые мужские сапоги. Последней из обвисшего мешка явилась…
– Мама моя… Это чье? Чья?
– Зоя, сейчас – не время, – фыркнула Марит, держа в руке белую картонную маску. И ухватив ее за длинный клюв, ткнула в меня. – Считай, нам сегодня крупно свезло, с этим вечером большого приема. Иначе… в общем, это я сперла у одного из абитуалей – с пола разбросанные собрала. Здесь рядом, в комнате за углом. Он к Розе своей пришел и обычно, лишь с рассветом от нее выползает. И пока они там, за балдахином… Дальше продолжать?
– Не надо, – не отрываясь от мертвой карнавальной ухмылки, выдохнула я. – Так, а мне ее…
– Зоя, а как иначе? – выкатила глаза Марит. – Сюда почти все гости в таких же съезжаются – люди то, разные. И не любят друг с другом в таком месте здороваться. Так ты переодеваешься или…
– Я быстро, – действительно, а, чего уж? И первой сунула на полку, сдернутую с плеч капитанскую рубашку. Марит, руководя процессом, принялась меня наставлять:
– Значит, так: отсюда – уже одна. Дальше из коридора попадешь в большой зал и из него – направо, вдоль кадок с пальмами. Потом, у картины «Люсинда в огне»…
– Чего?
– Ну, женщина рыжая с глазами навыкат. Так вот, сразу от нее – еще раз – направо и в открытые настежь двери. Выйдешь из дома и все время потом прямо. По цветочной аллее до самых ворот. Она ярче остальных освещена. Ты меня поняла? – и резко дернула за камзольные полы. – Да-а…
– Ой.
– Ну, так… С размерчиком на груди. Придется его не застегивать. Все ж, хорошо, что рубаху свою прихватила.
– Ну, так, – в ответ напыжилась я. – Марит, а вот с «размерчиком» обуви? Они на мне хлюпать будут.
– Ничего, как-нибудь до ворот догребешь. Меня вот другое волнует.
– А что?
– Походка твоя, ну, в целом. Он, этот абитуаль, тот еще, конечно, жеманник. Но, не до такой степени.
– А я по-морскому могу, – с готовностью мотнула я клювом.
– Это, как?
– Это – вразвалочку. Когда к качке на палубе привыкаешь, на берегу оно само собой получается. Показать?
– Ага… Нет. Будешь у нас… «нетрезвый», – и метнулась к шкафчику у окна.
– А мне пить то нельзя. Я ж…
– Ну, так рот пополощешь этой… граппой. Пьет же ее как-то наша главная горничная? Только, «мину» свою сними.
– Так может, ее тогда и облить?
– А что?.. Тогда и камзол… Ой. Ну и штаны тоже.
На том и порешили. Отряхнули и… порешили. А потом обнялись напоследок:
– Марит, как бы там ни было, ты – очень-очень хорошая и я тебе…
– Да чтоб твой язык «драконьим огнем» обожгло.
– Что?.. Откуда такое выраженье? – я думала, на него лишь у Люсы «патент».
– От бабушки, – буркнула та. – Она у меня… – и решительно тряхнула головой. – Все у нас получится. Ты только болтаться не забывай, и встречаемся за воротами у…
– У лестницы, ведущей к заливу, – и снова прижала Марит, ткнув ей в ухо картонным клювом. После чего процесс прощания тут же свернулся. – Ну, я… пошла.
– Да уж иди, – и дверью мне сзади – пендель.
Труднее всего сделать первый шаг. А потом, стоит лишь вспомнить: куда ты идешь, и надобность в «пенделях» отпадает. Так и я, мысленно сплюнув (натурально то, не получится), рванула по коридору с целью стратегически слиться с толпой. Потом снова вспомнила… о конспиративном «болтании»… и тут же запнулась о собственный огромный сапог… Мама моя – не потерять бы в повороте. Зато странность в походке сама собой обозначилась. Да и «толпа» вскоре нашлась – за первым же, в намеченном Марит, зале.
Здесь повсюду был свет. И в этом, почти дневном свете, как в дорогой магазинной витрине, разноцветными пятнами – люди в ярко раскрашенных масках. Звериных, человеческих, с рогами и в кружевных узорах – на любой вкус и роль. Маски важно стояли, опершись на стойки с горячительными запасами (и явно, не граппы), лавировали меж ними и, развалившись, сидели в диванах. И впечатление от этого было таким, будто они все разом и выставляют себя напоказ и демонстрируют полное безразличие. Никто никому не кивал, руку приветливо не вскидывал, а единственными собеседницами в зале заливались, цветущие наготой, Розы. Нет, кое-какая одежда на них, все же, была, однако вопроса: «А что же под ней?», явно не возбуждала.
«И хорошо, что под моей собственной „миной“ не видно выраженья лица. Хотя, неизвестно, с какими сейчас остальные», – вот с этими мыслями я и вынеслась мимо ориентиров наружу. И лишь на миг замерла на крыльце – все те же постные картонные рожи, только уже мелькающими в интимной садовой тени. А мне, значит… и, подогнув от усердия пальцы на ногах, запрыгала по ступеням. Сквозь узкие прорези глаз – серые плиты внизу и розовыми клочками по сторонам – цветы. Сквозь картон на ушах – собственное же дыхание, лишь изредка прерываемое женским заливистым смехом (из той же тени). А ярдов через двадцать, я услышала музыку. С подсвеченной фонариками площадки правее. Танцевали две пары: гости и Розы. По краям, в стороне от оркестра (аккордеон и две скрипки), за столиками, торчало еще человек пять, а музыкой был «лангуоре» [30]30
Танго по-чидалийски, в переводе с исходного итальянского, «томление». Существует две основные разновидности танца: «лангуоре – зал», для исполнения «в свете», и «тесный», считающийся первоначальным вариантом.
[Закрыть]… Мама моя… Я этот танец учила еще в старших классах гимназии, но то, что «исполнялось» здесь, походило на наши потуги также как пожатье руки на объятия страсти. И я даже притормозила, вывернув клюв… А потом вновь понеслась вдоль обвитой цветами аллеи… И вот одно мстительно радует: сивушное «благоухание» граппы, которое я теперь щедро дарю, начисто перебило ненавистные вездесущие розы.
– Да хобий ты натюрморт… – а вот память о них мне, той же «щедростью», видно отбило – прямо по курсу, у высоких резных ворот томились в безделье двое охранников… – Та-ак, Зоя, сбавляем узлы. Идем на сближение с противником, – и теперь от старанья уперла в картонку язык…
Противник, завидя еще издали старательно колыхающийся объект, заметно напрягся у своих нагретых спинами башенок. Оба сразу… Объект (то есть, я), решил старанья убавить. Однако, явно не рассчитав (ну так, здесь – ничего нового)…
– О-у, – прямо под руки с обеих сторон. Я лишь злосчастный сапог подтянуть успела.
– Не сильно зашиблись, мессир? – и заботливо прислонили меня к своему нагретому месту… Так, а мне еще и отвечать?..
– О-у… у-у.
– Кх-хе!.. Ясненько, – почесал загривок один.
– И чего с этим «мешком» будем делать? – пришпилив меня к камням за плечо, поинтересовался второй. Вот же дура! Актриса без красного платья. И шмыгнула под картонкой носом.
– Так его ж до коляски надо?
– Так это, само собой. А ты ее знаешь? На чем он сюда?
– А бес его… Никип ведь тута стоял. Он, видно, и принимал этого… Мессир, вы там как? Может, забрало поднять? Свежий воздух и все та…
– О-о-о, – мол, не надо, мне и так легко дышится… Мама моя.
– Слушай, чего делать то будем? Ждать?
– Кого? Никип теперь неизвестно когда вернется, а этот… мало ли? – а вот здесь я полностью присоединяюсь. И даже дернулась на своей «булавке» – руке, что сподвигло парней к принятью решенья:
– А давай я его сам провожу. Кучер то должен признать?
– Ну-у… Веди, – вот какие ж вы милые. И заботливые, мать вашу.
– Х-хоп… Мессир, держитесь прямее.
Кучер меня, конечно, признал. Хотя, слегка удивился. И как только «хозяйский мешок» сгрузили наверх, тут же дернул поводья… И что теперь?.. Я лишь клюв свой развернула на так и стоящего у дороги охранника. Еще б платочком вслед помахал… Мама моя, а куда ж это я… еду? Пока дорога тянулась вдоль высокого каменного забора, пришлось смирно сидеть, а вот сразу за поворотом… Как там Виторио в столице проделывал? И, забыв про свою бытность мешком, метнулась к кучерской спине. По-моему, двух стуков достаточно.
– Чего, мессир Сэм? Совсем худо? – уже успев набрать скорость, резко затормозил тот. Я же на этот раз решила даже воплями не выражаться. А со всей прыти, ломанулась с коляски в ближайшие к дороге кусты.
– Мессир Сэм, вам помочь?! – услышала лишь вдогонку.
– Мама моя… Марит.
Девушка на мое фееричное появление с совсем другой стороны, чуть с обратной не сквозанула. Но, мужественно выкатив глаза, лишь прихлопнула руку к груди:
– Святая Мадонна… Зо-оя.
– Ага! – явила я ей сияющую физиономию. – Бежим, Марит. Очень быстро бежим, – и мы побежали…
Где-то, мили через две, я все же потеряла сапог. Второй уже просто откинула. И дальше понеслась босиком. По туманному лугу, не разбирая пути. И какое же это…
– Уф-ф, Зоя! Я больше не… – и рухнула первой в траву. Я продержалась еще секунду:
– Марит, какое же это счастье. Ты просто не представляешь, – и опустилась рядом, раскинув руки и ноги. – Мама моя…
– Ага, – отдышавшись, перевернулась та набок. – Счастье, конечно.
– Пока не потеряешь, не поймешь. А теперь я точно знаю, сколько стоит этот туман и запахи спящих трав. И чириканье птичек, которых мы с тобой всполошили.
– Ну, и сколько? – фыркнула мне в локоть Марит.
– А, нисколько. Они – бесценны. Как и свобода.
– О-о… В самую суть, – откинулась девушка обратно. – Только что ты теперь со своей свободой делать то будешь?
– Не знаю, – беззаботно скривилась я. – Вот надышусь и решу.
– Ага… Тогда, пока дышишь, скажи мне: ты глину месить умеешь?
– Чего?
– Глину, – вздохнув, повторила Марит. – У меня к тебе – предложение…
