Текст книги "Дьявол начинает и... (СИ)"

Автор книги: Елена Козак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

   – Познавательно, – безразлично протянул Дамиан и коснулся моего плеча. – Да ты замерзла. Твой музыкант не от простуды умер? Тут достаточно холодно.

   – Понятия не имею, я даже имя мэтра вот уже несколько дней вспомнить не могу, если я его вообще хоть когда-то знала. История – не мой профиль. Катькин. А я далеко не все из ее рассказов запомнила, – я вздохнула. Вот только сожалела я не о раннем склерозе, о Катьке. – Как ты думаешь, она еще жива?

   Дамиан молчал.

   Я резко остановилась и с вызовом посмотрела на него.

   – Неужели ты не можешь сказать: "Я уверен", или "Думаю, да". И совершенно не важно, правда это или нет!

   – Я не люблю лгать, – отрезал Дамиан.

   – Это не ложь. Ты не можешь знать наверняка, никто не может! – я повернула назад, возвращаясь к машине. Только на стоянке объяснила. – Мне действительно стало холодно, открой, я достану куртку!

   Дамиан выключил сигнализацию, я потянулась к заднему сидению, куда забросила джинсовку. Вместе с одеждой мне в руки попала какая-то бумага. Я перевернула ее, вчиталась в текст...

   – Черт... Черт!

   – В чем дело? – Дамиан непонимающе заглянул мне через плечо. – Откуда у тебя этот снимок?

   – Олежке забыла отдать! – я залезла на заднее сидение и начала собирать рассыпавшиеся материалы дела. – Всю папку вместе с курткой в руках протащила. Угораздило же!

   – Что за папку?

   – С материалами дела десятилетней давности. Мне ее Олежка посмотреть дал, а я так и вынесла из управления. Забыла о ней. Узнает, убьет. А не узнает, его убьют! – я потянулась к телефону: покаяться. Но Дамиан перехватил мою руку.

   – Давай для начала посмотрим, ради чего ты собралась умирать!

   – Тут нет ничего особенного, – мне не очень-то хотелось отдавать Дамиану в руки материалы, пусть и столь давние. – Убийц двое. Они найдены и сейчас отбывают свой срок.

   – Слишком много бумаг для такой небольшой информации, – проницательно заявил Дамиан.

   – Все остальное – фотографии, информация о погибших. Вот, например, эта, – я достала один из листков с приклеенным к нему снимком с обгоревшими останками человека. – Горянская...

   Я замолчала, не в силах вымолвить ни слова. Еще раз посмотрела на фотографию, на биографические данные жертвы. Молча пересмотрела еще несколько бумаг. Наконец, мне в руки попалось нужное фото...

   Это была не ошибка!

   – Что-то не так? – Дамиан тряхнул меня, выводя из прострации. – Виттория!

   – Отвези меня домой, – я отбросила снимок в сторону. – Просто отвези меня домой.

   Дамиан ни о чем не спрашивал, за что я была ему безмерно благодарна. Молча пересел на водительское кресло, а через десять минут уже ставил машину возле моего дома.

   – Я с тобой, – безапелляционно заявил он, закрывая авто и проходя в подъезд. Отказаться я не успела. Лифт пришел сразу, а, поднявшись на свой этаж, я вспомнила, что забыла дома ключи.

   Позвонила. По сохранившейся с детства привычке три раза. Ответа не дождалась.

   – Может, ушла твоя бабуля куда-то? – предположил Дамиан.

   – Поздно уже. Да и редко она куда-то выходит. Только если за пенсией или в магазин, – я еще раз нажала на звонок, затем ударила кулаком в двери. – Бабушка! Бабушка!

Глава 10. Медальон боли  

   Я прикусила губу, заставляя себя успокоиться. Ничего ведь страшного не случилось. Может, бабуля просто ванну решила принять, вот и не может мне дверь открыть. Я глубоко вздохнула, надеясь, что так оно и выйдет, а затем спиной случайно коснулась груди Дамиана. По телу будто прошел ток. Чувства обострились. Меня снова накрыла волна паники.

   – Бабушка!

   Я сжала руки в кулаки, царапая ногтями кожу на ладонях. Успокойся! Как же проникнуть в квартиру?

   "Дамиан" – сверкнуло в мыслях. Один раз он уже проник к нам, так почему бы... Внезапно мне пришла в голову более разумная идея. Я даже удивилась, что не подумала об этом раньше. Впечатлительная дура!

   Я подошла к соседней двери. Хотела позвонить. Но не успела.

   – Кто это здесь кричит?! Нашли место! Идите-ка домой, лоботрясы! Нечего по чужим подъездам шастать! Сначала лифт сломали, теперь... – внезапно поток ругательств стих. Татьяна Михайловна, наша бессменная соседка на протяжении моих двадцати лет жизни здесь, замолчала. – Виттория? А ты что здесь делаешь? Я думала, мальчишки хулиганят. Нет от них спасу. В лифте кнопки жгут, на лестничных площадках сигаретный дым месяцами не выветривается, какая-то зараза обрисовала подъезд. "Петя любит Васю" – очень оригинально! А ведь месяц назад стены белили после того чертового замыкания...

   – Татьяна Михайловна, – удалось мне приостановить выпады соседки. – Вы не знаете, куда бабушка пошла? А то звоню я ей, звоню, не отвечает!

   – Откуда я могу знать! – возмутилась соседка. – Я ведь за ней не слежу.

   "А то, как же" – я еле удержалась, чтобы не произнести это вслух. Ты ведь за всеми следишь! "Активистка – помню, ее еще так мама называла. – Вечно она лезет не в свое дело!

   У них с мамой отношения действительно не сложились. Татьяна Михайловна чуть что надменно поджимала губы да хмурилась, показывая свое неодобрение. Все выпытывала, кто мой отец, почему он нам не помогает. Мама потом вздыхала и говорила: "Надеюсь, никогда такой, как она, не стану и лезть в чужие дела не буду". Но она из соседей только с тетей Любой и общалась. Никакая она мне, конечно, не тетя. Просто я с детства так привыкла ее называть.

   Жаль, она умерла. Еще лет пять назад. Во сне. Дней десять в квартире пролежала. К ней тогда дочка с мужем приехали, вот и обнаружили. Сначала удивлялись, что она дверь не отпирает, потом слесаря вызвали. Взломать попросили. Ее дочку у нас в доме хорошо знали, только ведь к мужу переехала. Потому и открыли дверь без проволочек, а тетя Люба там мертвая лежала. Давно уже остыть успела.

   Бабуля услышала об этой истории – соседки разболтали. Тогда она решила на случай чего запасные ключи от нашей квартиры соседке отдать. Татьяне Михайловне. Она почти все время дома сидела, да и отношения у них были получше, чем с моей матерью.

   – Может, дадите мне ключи запасные, а то я в квартиру попасть не могу? А захватить с собой свои забыла.

   Татьяна Михайловна поджала губы.

   – Сейчас вынесу, – она захлопнула двери, будто боялась, что я увижу что-то лишнее, но уже через мгновение появилась снова, держа в руках связку.

   – Бери, – она протянула мне ключи и тихо пробормотала себе под нос. – И как только можно ключи забывать?!

   – Спасибо, – я сделала вид, что не услышала ее слов, кивнула на прощание, а затем подошла к двери в свою квартиру.

   Боковым зрением я видела, что Татьяна Михайловна все еще не удалилась к себе и теперь наблюдает за нами с Дамианом.

   – Входи, – я отворила двери и пригласила Дамиана войти.

   – Не боишься меня к себе приглашать? – с деланным удивлением спросил он.

   Я шикнула на него и втолкнула в середину. Мы оказались в узеньком помещении между входной дверью и вешалками с одеждой.

   – Ты соображай, что говоришь, – со смехом начала я. – Татьяна Михайловна – старушка с богатой фантазией. Она теперь бабушке начнет рассказывать, что я чуть ли не опасных преступников к себе вожу. С нее станется!

   – Я ведь никогда не говорил, что я безопасный, – одна его рука легла мне на талию, вторая коснулась подбородка.

   В царившей вокруг темноте я замечала лишь блеск глаз Дамиана, чувствовала изогнутые в кривой усмешке губы в сантиметре от моих губ.

   – Дамиан...

   – Иначе я лгал бы, – закончил парень, и его губы коснулись моих губ. Одно прикосновение. Еще одно. Я почувствовала, как мои руки ложатся ему на плечи, из горла вырывается тяжелое дыхание, а все мысли улетучиваются.

   И снова...

   "Бабушка" – внезапно вспомнила я.

   Я оттолкнула от себя Дамиана... Попыталась это сделать. Мои губы помимо моей воли тянулись к его. Руки не слушались.

   – Дамиан... Прекрати... Моя бабушка...

   Внезапно раздался стон. Я вздрогнула, отодвинулась от Дамиана и щелкнула выключателем, который находился как раз возле моей левой руки.

   – Бабушка!

   Она лежала на полу возле двери, ведущей в кухню. Лицо посинело и осунулось, отчего казалось, что передо мной обтянутый кожей скелет.

   – Бабушка! – я бросилась на пол, попробовала чуть приподнять ее голову.

   Снова раздался ее стон и еще один...

   – Баб! – я подняла глаза, прикрывая ладонями рот, чтобы не заплакать. – Дамиан, звони в скорую. Телефон на тумбочке.

   Больше не обращая на него внимания, я склонилась над бабушкой, провела ладонью по ее лбу, убирая волосы.

   – Бабуль, не умирай, пожалуйста.

   – Номер? – откуда-то издалека до меня долетел голос Дамиана, но я не обратила на него внимания.

   – Бабушка!

   – Витька? – сабо произнесла она, чуть открыв глаза. – Это ты?

   Дамиан схватил меня за шкирку, заставляя посмотреть в его глаза.

   – Пусти меня, ты что, не видишь, – я замахнулась на него свободной рукой, но он без труда схватил ее.

   – Скажи мне номер скорой, чтобы я мог до них дозвониться, – отчетливо произнес парень.

   – Ноль... – я произнесла нужные цифры и вновь склонилась над бабушкой. – С тобой все будет хорошо. Честно. Сейчас приедет скорая и поможет тебе. Я обещаю, все будет хорошо.

   Она не ответила. Лишь слабое подобие улыбки тронуло ее губы. Глаза начали закрываться, голова накренилась вниз.

   – Бабушка! – я попыталась растормошить ее, сделать хоть что-то!

   – Дамиан...

   – Я позвонил им. Они сейчас будут здесь, – он присел рядом со мной и взял руку бабушки в свои руки. Провел по ее кисти, будто пытаясь что-то узнать.

   – Скорая...

   – Она скоро будет, – отмахнулся Дамиан, перевернул бабулину руку и коснулся ее ладони. – У нее больное сердце?

   – Да. Давно.

   – Вижу.

   Он поднял на меня глаза. Хотел что-то сказать. Я замерла, впилась зубами в губы, силясь спросить...

   – Она будет жить, – отчетливо сказал Дамиан и сжал кисть моей бабушки, будто вливая в нее силу.

   Бабушка открыла глаза.

   – Это ты? – она взглянула на меня, силясь улыбнуться. – Я думала больше никогда тебя не увижу. Думала... Ты жива, радость моя, как же я счастлива. Марина... Марина...

   – Бабушка!

   Она не слышала меня. Все продолжала и продолжала повторять:

   – Марина, Марина...

   – Это я, – по наитию я еще сильнее наклонилась к ней, отчего наши лица почти соприкоснулись. – Я пришла.

   – Ты вернулась, – она протянула руку к моему лицу, но коснуться его не смогла. Сил не хватило. – Я знала. Те люди не такие, как ты. Они плохие, хотят погубить тебя. Все эти их ритуалы... Не верь им. Не верь! Они – зло. Я поняла это еще тогда, когда впервые их увидела. Помнишь, мы тогда гуляли в парке и...

   – Помню, я все помню, – сквозь слезы произнесла я.

   – Хорошо, что ты вернулась домой.

   – Не умирай.

   – Ты сильная, ты справишься. Я точно знаю.

   – Бабушка, пожалуйста, обещай. Ты не...

   – Обещаю, Марина, я все тебе пообещаю...

   Затем люди в белых халатах, шум...

   – Откройте двери! Быстрее! Ну же!

   А затем и они исчезли. Все исчезло. Я сидела на полу и не могла встать, будто утратила точку опоры. Не было ни мыслей, ни сил, ни чувств. Одна лишь тьма.

   Из снов Виттории...

   В Миконию Кристоф с Габриэллой въехали еще засветло. Солнце только начинало клониться на запад, обещая ясный и погожий вечер.

   Впечатления обманчивы!

   Не прошло и двух часов, как зарядил дождь, превращая до того сухую и широкую дорогу в грязное жидкое месиво, в котором застревали лошадиные подковы. Сам дождь тоже доставлял жрецам не мало проблем. От холода и льющейся с неба воды не спасали никакие накидки. Но свернуть в Искарену, а не скакать дальше, в Миконский замок, принадлежавший отцу Габриэллы, жрецы не имели права. Де Соузи был при смерти и просил только об одном – увидеть дочь перед кончиной. Может, конечно, божьи служители уже опоздали, раз такой дождь зарядил – по одной из легенд, что бродила Сориной, дождь – это слезы Господа, оплакивающего смерть одного из своих детей. Граф Миконский был видным человеком. Возможно, сейчас Господь оплакивал именно его.

   Но это все были лишь догадки, а потому жрецы продолжали ехать вперед, не взирая на холод и усталость. К полуночи они все же прибыли. Постучали, как положено в ворота, и попали, наконец, в теплую обитель. Старая служанка, которая состояла в челяди еще при жизни Марты де Соузи – матери Габриэллы – отвела жрецов в приготовленные для них покои, а затем показала комнатушку, где уже третьи сутки подряд прощался с жизнью отец нынешней жрицы.

   Габриэлла взяла у служанки свечу и зашла в покои. Это была комната для гостей – кто знает, почему отец выбрал именно ее. Небольшая с мягким волосяным ковром на полу, широкой кроватью с мягкой периной, большим, сейчас запертым окном.

   Рядом с кроватью, где лежал отец Габриэллы, сидел священник. Он что-то тихо бормотал, сложив ладони в молитвенном жесте.

   – Я опоздала? – тихо спросила Габриэлла и не думая дожидаться, пока священник сам к ней обратится. Согласно церковной иерархии жрецы стояли выше простых священников. Последние имели власть разве что над карателями, которых по окрестным селам расплодилось как саранчи.

   – Нет, госпожа, его душа еще не покинула тело. Но поспешите, у вас мало времени.

   Жрица молча кивнула, а затем присела подле кровати отца и жестом попросила оставить ее с умирающим наедине. За то время, что они не виделись, граф де Соузи сильно изменился. До того крепкое тело иссохло. Кожа посинела и обвисла. Из-под неплотно закрытых подрагивающих губ виднелись почерневшие зубы. Волосы посидели, а кое-где вообще выпали. Лоб покрывала испарена.

   Заметив на полу возле кровати чан с водой и влажную тряпку, Габриэлла взяла последнюю в руку, смочила и положила на лоб отцу.

   Граф открыл зеленые усталые глаза. Габриэлла в ответ улыбнулась и впервые заговорила со времени своего возвращения в родное гнездо:

   – Пап-па...

 ***

   – Он умер, – Габриэлла медленно зашла в покои к Кристофу и присела на мягкое кресло.

   Брат присел рядом с ней. Обнял и заговорил, пытаясь успокоить:

   – Твой отец уже был не молод. Он хорошую жизнь прожил. Много добра сделал, многим помог.

   Габриэлла сквозь слезы рассмеялась.

   – Да-да, нес неиссякаемый свет Господа людям, себя не щадил... Не повторяй то, о чем мне сейчас талдычил священник. Ты совсем не знал моего отца.

   – Он был иным? – спокойно спросил Кристоф.

   – Я ненавидела его. Ненавидела за то, как он обращался с моей матерью. Он женился не на леди своего круга, а потом ее в этом винил. Ненавидела за то, что он хотел от меня избавиться, сделав жрицей. Ненавидела за то, что он едва не женился на своей очередной любовнице уже через месяц после маминой смерти. Как будто ее смерть его освободила. Папа хотел сына, чтобы тот наш род продолжил. Мало ему было бастардов, о которых знала последняя служанка, о которых знала я... Когда он сказал, что собирается вновь женится... Мне тогда шесть было... Я пригрозила, что покончу с жизней. Церковники уже обвинили мою мать в том, что она ведьма. Тогда родство с умершей жрицей его спасло, если бы еще и моя душа к Дьяволу отправилась, папу уже ничего бы не спасло. И он ждал момента, чтобы избавиться и от меня, и от моих угроз. Долго ждать пришлось. Ровно десять лет. Ты не знаешь, но через две недели после того, как меня нарекли твоей сестрой, он женился. На моей одногодке. Лишь только ей на голову косы уложили, так он к ней и посватался. Только знаешь, разгульная молодость еще никому счастья не приносила. Его жена так и не смогла зачать наследника. Полгода назад она умерла. Теперь и отец ушел. Я ненавидела его, – вновь повторила Габриэлла. – Бывало призывала к нему смерть, клялась, что за все отомщу... Но почему же мне теперь так больно?

   Девушка расплакалась, уткнувшись Кристофу в грудь и бормоча что-то бессвязное и размазывая по щекам слезы.

   Уже потом, под утро, изнеможенная после ласк Габриэлла прошептала:

   – И все же он был моим отцом. А я... Я испортила жизнь не одним лишь ведьмам! Всегда, сколько я себя помню, я думала лишь о себе. И ради того, чтобы выжить, могла убить кого угодно. Я понимаю это, но самое ужасное в том, что я продолжу убивать, пытать невинных, выбивая из них "признания" и вместе с безмозглой толпой смотреть на священный огонь.

   – Когда-нибудь все изменится, – Кристоф нежно поцеловал Габриэллу в висок и продолжил. – Нынешний епископ уже не так молод. Мы ведь только от него, старик может умереть в любой момент.

   – На его место тут же придет другой. И ни мне, ни тебе, ни кому-то другому в этом чертовом мире ничего не изменить!

 ***

   – А-а! Спасите! Сознаюсь во всем, госпожа! А-а!

   Габриэлла перевернула очередную страницу толстенной книги, не обращая внимания на орущего мужчину. История ей попалась занятная. Про красавца юношу, который в честь дамы своего сердца, подвиги совершал. А сейчас рыцарь этот как раз в любви своей избраннице решил признаться.

   – Владычица моего сердца...

   – Госпожа, каюсь, – крик ведьмака ворвался в мир прекрасных принцесс и благородных рыцарей, разрушая всю его магию. Красавица помянула Лукавого, а затем махнула помощникам, чтобы те приостановили пытки. Затем, сморщив свой изящный носик, подошла к распятому на колесе и раздираемому им на части голому мужчине.

   – Госпожа... – прерывисто начал мужчина.

   – Габриэлла, – веско произнесла девушка. – Мое имя – Габриэлла.

   – Как прикажете, госпожа... Габриэлла. Прошу, сжальтесь надо мной. Пощадите...

   Девушка расхохоталась. Громко, отрывисто, искренне.

   – Госпожа...

   Габриэлла смолкла и резко подняла руку вверх, приказывая помощникам продолжать пытки.

   – Нет, прошу вас! – с непонятно откуда взятой силой пленник схватился рукой за широкую юбку своей мучительницы. – Прошу вас го... Габриэлла. Я все скажу, все...

   – Про орден тоже? – девушка наклонилась, провела рукой по изуродованному шрамами от порезов лицу. Некоторые из ран еще и зажить не успели. Чуть что начинали кровить. – А то признаюсь, мне еще не надоело с тобой забавляться.

   Габриэлла резко повела рукой вниз, ногтями разрывая еще не зажившие раны.

   – А-а!

   Девушка убрала руку от лица пленника, лизнула указательный палец, по которому растеклась кровь ее жертвы. Улыбнулась так, что по коже пошел мороз.

   – Так как?

   – Рас-ска-жу, все-е рас-ска-жу... – тяжело дыша, а потому малопонятно прошептал мужчина.

   – Что ж, я знала, что вы вернетесь на истинный путь, – издевательски проговорила белокурая красавица. – Где ваши братья?

   – В лесу, близ Гитиса. Там легче всего спрятаться. Церковники не любят северные города, а за леса вардэ и вовсе носа не суют. Нас всего семеро. Одна вызывающая, да и ей духи не всегда отвечают, а остальные – рядовые члены. Вы легко их возьмете. Это все, что я знаю.

   – Ты не сказал самого главного, какого демона вы вызываете.

   – Пощади, Габриэлла, – запричитал заключенный, но, не заметив на лице своей мучительницы ни тени сочувствие, пуще того, почувствовав, что она готова отдать приказ снова истязать его, воскликнул. – Ваала. Мы вызываем Ваала!

   **********************************************************

   Резкая боль.

   Я схватилась за щеку, чувствуя, как кровь приливает к голове.

   – Как ты...

   – Пришла в себя? – резко спросил Дамиан.

   Я не ответила, все так же тупо глядя в пространство.

   Парень быстро поднял меня на ноги, прислонил спиной к стене и посмотрел мне в глаза.

   – Виттория!

   – Бабушка...

   – Она жива. Слышишь меня, она выживет! Верь мне!

   Я кивнула.

   – Верю, – я почувствовала, как Дамиан прижимает меня к себе, и в ответ уткнулась ему в грудь лицом. – Верю!

   Не знаю, как долго мы так стояли. Наконец, я пришла в себя, отодвинулась от Дамиана и спросила:

   – Где она?

   – Ее повезли в больницу на Каменной.

   Я кивнула.

   – Поехали. Я должна быть там, когда она... Я просто должна быть там!

   Мы быстро заперли квартиру, спустились на лифте вниз и сели в машину. Я объяснила Дамиану, как проехать до Каменной улицы, и скоро машина уже тормозила возле пятиэтажного здания светло-серого цвета.

   – К вам только что из Радужной улицы дом пять должны были доставить Людмилу Алексеевну Горянскую. Где она? – спросила я в приемной.

   – С каким диагнозом? – молодая девушка в белом халате и шапочке безразлично переворачивала какой-то журнал.

   – У нее что-то с сердцем.

   Девушка с кислой миной отложила журнал в сторону. Достала из верхнего ящика стола старенькую зеленую книжку. Так же медленно перевернула первые страницы. Затем вчиталась.

   – У меня в записях ее нет. Поднимитесь на третий этаж. Там спросите.

   Мы последовали ее совету, и я задала тот же вопрос медсестре на третьем.

   – А, старушка, – медсестра кивнула на одну из дверей. – Она в операционной. Ждите.

   И мы стали ждать. Мои руки дрожали, на меня вновь и вновь накатывало отчаяние, а царившая здесь тишина только усиливала волнение.

   – Если с ней что-то случится...

   – Она выживет! – твердо сказал Дамиан, поворачивая мое лицо к своему. – Верь мне, – он осторожно поцеловал меня в лоб и добавил. – Я отойду ненадолго. Справишься без меня?

   – Да. Это в квартире я думала, свихнусь. А сейчас справлюсь!

   Он еще раз поцеловал меня и поднялся, пошел вглубь коридора, до меня лишь долетели странные слова, сказанные шепотом:

   – Я попытаюсь попросить за нее...

 ***

   Дамиан увидел дверь с надписью "служебное помещение" и зашел в середину. Запечатал дверь заклинанием и обратился к Дьяволу.

   – Не ожидал тебя увидеть так скоро, – Люцифер выглядел удивленным. – Ты выяснил, что такого важного в девчонке?

   – Пока нет. У нее сейчас умирает бабушка, и...

   – И это может заставить ее открыть секрет, – кивнул Дьявол. – Да, это подходящий момент, чтобы ее разговорить. Во время горестей люди легче всего расстаются со своими секретами. Надеюсь, ты сумеешь этим воспользоваться.

   – Но, если она не умрет... – начал Дамиан.

   – Не умрет? – Дьявол вгляделся в глаза Дамиана, выискивая в них образ умирающей. – Ошибаешься, она обречена.

 ***

   Когда я вновь увидела Дамиана, его лицо стало немного иным.

   – Что-то случилось?

   Он лишь покачал головой.

   – Мне жаль твою бабушку.

   – Спасибо, – я взяла его руку в свою. – Но она выкарабкается. Я верю в это!

   А затем из операционной вышел человек в белом халате. Врач! Я вскочила с места и подошла к нему.

   – С ней все в порядке? – я кивнула на дверь операционной. – С Людмилой Горянской. Мне сказали, она в операционной.

   – Кем вы ей приходитесь? – спросил врач.

   – Внучкой.

   – Тогда это ваше, – он потянулся в карман и достал оттуда золотой медальон, который бабуля никогда не снимала. – Мне очень жаль, но ваша бабушка умерла.

Глава 11. Жизнь и смерть  

   – Вы дочь, да? – ко мне подошла немолодая чуть полноватая женщина, с короткими, выкрашенными в бордовый цвет волосами.

   – Внучка, – я попыталась улыбнуться, но выдавила из себя только жалкую гримасу.

   Женщина слегка отрешенно кивнула.

   .– Да, позабыла. Идите, скажите пару слов, пока крышку не закрыли.

   Я кивнула и подошла ближе, стараясь не смотреть на тело в гробу, стараясь запомнить бабулю такой, какой она была при жизни, а не...

   – Бабушка была... – я задохнулась, но не расплакалась. Упрямо сжала зубы и продолжила. – Была замечательным человеком. Она всегда поддерживала меня, беспокоилась, пыталась помочь, что бы я у нее не просила. Она... Она прожила хорошую жизнь. Не такую долгую, как могла, но... Зато...

   – Зато не страдала долго, – прошептал кто-то из стоящих позади меня людей. Многие там были. Несколько соседок, двое бывших бабушкиных сослуживцев, три приятельницы, с которыми бабуля любила болтать по телефону, пока меня не было дома. – Не мучила ни себя, ни посторонних.

   К горлу подступили рыдания. Я прерывисто задышала, чувствуя, как по щекам покатились слезы. Решительно подняла руку: вытереть их. Но сдержалась. Так, с мокрыми щеками, и продолжила речь:

   – Зато мать мою и меня вырастила, на ноги поставила. Она...

   – Детка, перестань, не изводи себя так, – Татьяна Михайловна к моему удивлению вместо обычного осуждения выказала сочувствие. – Если умерла, значит, строк ее к концу подошел.

   Сердобольная старушка попыталась меня обнять, но я вырвалась из ее объятий. Подошла еще ближе к гробу, все так же пытаясь отвести взгляд от застывшего тела. Позже и вовсе закрыла глаза. Наклонилась и легко коснулась губами холодного лба.

   – Земля тебе будет пухом, бабуля. Земля будет...

   Скоренько поднявшись, я отошла от деревянного, оббитого красной тканью гроба, освобождая место другим гостям. Кто по одному, кто по двое они подходили к бабуле и прощались.

   – Хорошим человеком Людка была. Всем нам помогала. Никогда не отказывала. У самой, бывало, денег нет, а она...

   – Много чего Людмила в жизни сделала. Я вот всегда говорила...

   Все новые и новые слова. Людка, Людмила, Горянская... Я будто отгородилась от всего этого. Стояла в стороне, не вслушиваясь, будто говорили они не о моей бабуле, а каком-то совершенно постороннем человеке. Добром, хорошем, щедром...

   Бабуля... Бабушка...

   Я помнила едва ли не каждый день, проведенный с ней. Они остались где-то в памяти, но где-то очень далеко. Так далеко, что и не добраться. Сейчас же...

   Нечто объемное, покрытое белой простыней, выкатили из операционной. Санитар в голубом халате осмотрел длинный, полупустой в этот ночной час коридор и подкатил тележку к нам с Дамианом. Обратился к моему спутнику:

   – Вы Горянский?

   – Я – Горянская, – опередила я Дамиана. – Это... Горянская Людмила...?

   – Сейчас проверим, – санитар резко поднял простыню, показывая мне лежащее на тележке тело.

   Бледное, чуть синеватое лицо в обрамлении седых волос, которые бабуля никогда не красила. Заострившееся, будто внезапно похудевшее лицо – скелет, обтянутый кожей. Белесые губы и почти слившиеся с ними такие же белые выглядывающие зубы. Тонкие, выщипанные накануне ресницы. И огромные невидящие глаза. Несколько синяков да багровых кровоподтеков на шее и плечах.

   Позади раздался какой-то шум. Но прежде чем посмотреть, откуда он доносится, я провела рукой по бабулиному лицу, закрывая ей глаза.

   Сглотнула.

   – Она умерла.

   Я осторожно накрыла голову бабуле простыней, а затем повернулась к мужчинам. Невесть с чего улыбнулась.

   – Это она. Людмила Алексеевна...

   Я глубоко вздохнула, возвращаясь из воспоминаний, и едва не подавилась воздухом. Закашлялась, схватившись рукой за грудь. Затем выровнялась, вытерла мокрые от слез щеки и вновь подошла к гробу. Кивнула двум плечистым мужикам, которые как раз без дела ошивались рядом, чтоб закрывали гроб, а затем опускали его в заранее выкопанную яму.

   Кто-то сказал:

   – Киньте землю в яму, чтобы земля ей пухом была.

   Я кивнула. Подошла к горе не то глины, не то песка, которую до того гробовщики выкопали из ямы. Набрала в кулак жменю, бросила в яму. Взяла еще...Еще...

   Долгий это был день. Наверное, самый долгий в моей жизни. Похороны, затем поминки... И всюду, куда ни гляну, жалеющие, сочувствующие лица.

   – Как же ты теперь одна?..

   – Ты, если что, обращайся. У нас и самих с деньгами не густо, но...

   Хотелось плакать, кричать: да не нужны мне ваши деньги. Валите к чертям собачим! Куда угодно валите, только оставьте меня в покое! Биться головой о стены и остаться, наконец, в одиночестве. Выплакаться. Забыть...

   Но нельзя. Только выслушивать их сочувствие, благодарить...

   – Да-да, конечно, я постараюсь...

   – Вы не волнуйтесь...

   Наконец, меня оставили в покое. С большинством гостей я еще в кафе распрощались, а Татьяна Михайловна меня до двери проводила.

   Будто без нее не справлюсь!

   Я громко хлопнула дверью и медленно опустилась на корточки подле нее. Наконец, я осталась одна. Наконец...

   Слез не было. Весь день я сдерживалась. Задыхалась, но запрещала себе рыдать. Хотела выплакаться в одиночестве, так, чтоб никто... Никто...

   Я осталась одна, как хотела, как... А слез не было. Ничего не было! Только горе...

   Сзади послышался стук, громкий крик и надоедливая трель звонка. Но какое мне дело до незадачливого визитера? Пошел он к черту!

   Новый удар в дверь. Да еще и такой силы, что я через дерево почувствовала. И еще...

   – Убирайся! – не поворачивая головы, сквозь зубы прошипела я. Все равно ведь не открою, как ни старайся.

   Меня как будто услышали. Стук прекратился. Я улыбнулась, так и не сумев выдавить из себя слезы. Облокотила голову о двери и...

   – Вот ты где! – взявшийся из ниоткуда Дамиан резко схватил меня за запястье, поднимая на ноги.

   – Откуда ты здесь взялся?! – я икнула от удивления и заслонила рот рукой.

   – Я же форточник, забыла? – фыркнул Дамиан. – Кажется, именно это ты своим друзьям из полиции рассказала.

   – Не важно! – я отвернулась, быстро отперла замок, а вслед за ним двери. – Уйдешь ты через дверь.

   Дамиан резко ее захлопнул. Прижал меня к дереву. Но говорить поначалу ничего не стал. Вздохнул, будто собираясь сказать нечто, чего раньше не говорил.

   – Виттория, я не умею утешать. Умею только...

   Я не дослушала его. Прервала.

   – Мне не нужно, что бы меня утешали. Мне вообще ничего не нужно. Ни от тебя, ни от кого!

   – Послушай! – Дамиан скрипнул зубами. – Люди умирают. С этим ничего нельзя поделать.

   – Да что ты вообще знаешь?

   – Ты права, ничего я не знаю, – Дамиан отошел на шаг. – Люди умирают – это да. Тела предают земле или сжигают – у разных народов по-разному. А души умерших попадают кто в рай, кто в ад. Но я и подумать не мог, что терять кого-то из близких так больно!

   – Неужели сам никого не терял? – фыркнула я, но тотчас сменила шутовской тон. – Прости. Надеюсь, тебе не скоро придется нечто подобное пережить. Это больно... Очень.

   – Вижу, – Дамиан осторожно взял меня за руку. – Пошли на кухню. Хоть выпьешь чего-то.

   Я послушно дала увести себя. Присела на стул со спинкой. Затем взяла предложенную Дамианом красную чашку с чем-то горячим. Несколько секунд разглядывала золотистый рисунок какого-то мифического животного с большой роскошной, как у льва, гривой и маленьким, будто у змеи, хвостом. Кроме того, животное могло похвастаться большими круглыми глазами и маленькими треугольными рожками.

   Как попусту смотреть на знакомую с детства чашку мне наскучило, я сделала глоток. Закашлялась и едва не выплюнула.

   – Что это?

   – Чай... С водкой, – уточнил Дамиан. – Здесь, в шкафу нашел.

   – Прелестно. Сам пей, – я вернула ему чашку. – Все равно это не поможет.