Текст книги "Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

На этот раз она действительно ненадолго.

Деревня звенит от вечерних напевов: пронзительного собачьего лая, переклички коз, кудахтанья кур в хлевах. Цветок вечернего неба – багрянец по краям, густо-фиолетовая середина лепестков, бледно-жёлтая сердцевинка-луна. Ветер обтирает влажной тряпкой пылающие щёки, охлаждает лоб, шепчет участливо: «Может, подождёшь?»

Гриз качает головой.

Даже Мел не различает этого в воздухе – а я чувствую странную взбудораженность, словно вся округа поросла тонкими огненными нитями, ощущаю их трепет кожей. Это откликается мой Дар, моя кровь – на что-то невообразимо сильное, что-то, что властвует над всеми животными здесь… и ждёт меня.

Прыгает волк с оскаленной пастью. Слышит крик «Вместе!» – оглядывается, и останавливается, глядит на нож, легший на ладонь… Потом поднимает взгляд – на миг.

И за стеклянными, бессмысленными глазами зверя, среди затопившего его алого моря толкается приветствие.

«Здравствуй, сестра».

Ручей рассекает селение надвое. Над ручьём выгнулся мостик, и хорошо встать возле него, чтобы случайно идущий мимо житель не увидел тебя в тени. А усталый Следопыт не услышал бы тебя за звуками деревни и разговорами воды. На случай, если Мел вздумается прислушаться и проверить – кого это она вызывает…

Никого.

Ты хотела спросить, Мел, что делают мои сородичи с теми, кто переступил черту? Предоставляют своей судьбе. Те, кто преступил первый запрет, несут ответственность перед властями – если убили людей. Перед хозяином животного – если умертвили чью-то собственность. Те, кто пролил кровь, несут ответственность лишь перед самими собой да тем, что наградило нас этим Даром. Даже исправлять свои ошибки мы доверяем другим.

Она окунает ладонь в воду, и шрамы резко выделяются на белой коже. Наверное, их можно скрыть перчатками – славными, из мягкой кожи, она надевала целых три раза, на прогулки с Янистом – чтобы самой забыть хоть на миг, что она из себя представляет…

Но натуру не скроешь.

Ладонь щекочет ледяная вода, луна серебрит камешки в ручье. Можно было бы бросить в воду ещё один, связаться… с кем? С дежурным по питомнику? Выслушивать новости, раздавать распоряжения, отшучиваться, что нет-нет, всё нормально, скоро будем… А сердце заноет, и придётся опять брать у Аманды сердечное.

Или шепнуть «Хестер Арделл» – и спросить, почему плакала Крелла, попросить, чтобы отцу передали – что здесь творится… Только вот мать же чувствует её слишком хорошо, а значит – солгать не получится.

Можно ещё положить в ручей другой сквозник. Камень, полученный из рук того, кому не повредит никакая слава. И… попросить помощи? Спросить, чего он добивался, когда подсылал к ним гильдейского охотника с перекупленным контрактом?

Гриз хмыкает и не достаёт сквозник Шеннета из кармана. Некого вызывать. Нечего говорить. Все знают то, что должны знать, разве что вот…

В водах ручья – магический голубоватый блеск. Как будто её кто-то вызывает без сквозника. Или она пытается вызвать кого-то. Кто всё равно не откликнется, а если и откликнется – только навредит.

«Хочешь сказать мне что-то перед уходом на боевые, аталия?»

На какой-то миг она слышит насмешливый голос так ясно, что ей кажется – в ручье проступает знакомое лицо. Но нет – это просто луна высеребрила воду.

«Ты говорил мне, что инстинктами не нужно пренебрегать. Что все мы бестии и время от времени нужно идти на поводу у своих инстинктов. Не сопротивляться тяге».

«А ты мне отвечала, что есть хищники, которых нельзя приручить. Которым место разве что в клетке».

Рубцы на блестящей под светом ладони сплелись в густую вязь.

«Мы с тобой оба беглецы, Рихард. Только я бежала от лёгких путей. Ты же несся прямо по ним, напрямик. Очень скоро мы узнаем, чей метод вернее».

«Кажется, ты собралась сделать какую-то глупость, аталия?»

«Всего лишь только перестать бегать. Поддаться инстинкту. Он говорит мне, что меня ждут. И мне нужно узнать – что произошло с Креллой. Думаю, если она варг крови – я знаю, что нужно делать».

«Что же ты собираешься делать, аталия?»

Голос звучит вкрадчиво, почти встревоженно.

«Открывать клетки, – отвечает она с неожиданной уверенностью. – Или, может быть, крепости. Иногда даже стены крепости – это не выход, Рихард. Ты знаешь, о чём я».

Жаль, что она не смогла бы сказать ему это в лицо. А может – жаль, что он не попытался бы выслушать. И можно говорить только так – глядя в бледный, запрокинутый лик луны в воде.

«Теперь ты знаешь, куда я иду. И что я едва ли остановлюсь. Я всегда знала, куда идёшь ты, Рихард. И я буду надеяться, что ты остановишься однажды».

«Что-то вроде священной последней просьбы?»

«Говорят, мы можем просить перед лицом Предвечных Сил. Единожды. Уходя. И я прошу, чтобы однажды… перед тем, как ты сделаешь необратимый, последний шаг… Я прошу, чтобы ты остановился. Вспомнил легенду о бабочке, которая вспыхнула во тьме и холоде, чтобы обогреть людей. И задумался, куда идёшь».

Обратно она возвращается не торопясь. Прикидывая, как поменьше пересекаться с остальными, и какие найти темы для беседы. Так, чтобы казалось, что всё в порядке.

Плану почти удаётся следовать. Гриз раскланивается с хозяйкой: «Спасибо, да, всё хорошо», машет Мел: «Связалась, утром поглядим, давай, спи». Ободряюще кивает Янисту: «Ты как, в норме? Вот и хорошо, вот и славно…» Остаётся только Аманда – проницательная и опасная, чующая и ложь, и зелья. Аманду нужно отвлечь, занять её мысли, и Гриз поскорее проскальзывает в отведённую ей комнату и дожидается, пока туда приходит травница с кубком в руке. От кубка слабо тянет молоком, мёдом и тимьяном.

– Успокоительное. Отогнать дурные мысли, дать силы… давай-давай, пей до краёв, сладкая.

– Мне-то зачем? Вот Янисту…

– Уже была у него – мальчик заснул. Хотя изо всех сил старался держать глаза открытыми. Тревожился о ком-то? А может, ждал, что кто-нибудь зайдёт, посидит у изголовья, подержит за руку…

Аманда воркует умильно, и Гриз со вздохом потребляет зелье. На губах остаётся терпкая горечь – наверняка ведь и сердечного намешала на всякий случай.

– Ну да. Я бы зашла, а он из-под одеяла – шасть. «Гриз, ну, это же неловко, что я лежу, да я в порядке, да я очень рад тебя видеть…» И как его потом усыпить…

– Есть разные… интересные способы.

– Угу. Прогулка под луной. На пятнадцать миль. Отлично вырубает, по себе могу сказать.

Аманда, напевая сквозь зубы, перестилает постель, пересыпает травами – от клопов и дурных снов.

– Эмейо-то, сладкая… есть, конечно, и более пикантные методы, но – ах, ты права, мальчик, кажется, не готов. Жаль, жаль… Может, он сумел бы обаять эту Креллу. Тогда, может, Рихард… ах, нет, ты же решила не вмешивать его… Так, может, стоило бы вызвать сюда Лайла? У него всегда полно интересных идей.

– Посмотрим с утра. Мог бы пригодиться, только он сейчас может и не откликнуться. Пытается кое-что выяснить о пропавших охотниках-одиночках.

– Ах, как интересно!

Аманда заканчивает с постелью и теперь идёт заниматься остывающим камином – шепчет заговоры на огонь, сыплет на дрова щепотку того и сего – и отсыревшие дрова дают яркое, тёплое пламя.

– Ты свила для него «Милость Перекрестницы».

Пламя вспыхивает особенно ярко – словно нойя перестаралась со снадобьями.

– И не сказала, что нужно отдариваться. Он тебе нравится?

– А тебе не нравилось бы, когда на тебя так смотрят? Клянусь тропами Перекрестницы – никто из моих кавалеров не додумался принести мне беспамятников. И браслет на Перекрёстки был очень хорош. О! А какие истории Лайл рассказывает за чаем! Если бы сама не видала его магию в действии – сказала бы, что Камень дал ему Дар Сказочника. Слышала ты ту историю о семидневной карточной игре?

– Какие-то боги упасли, видимо, – Гриз не любит брюзгливый тон, но сейчас он даётся без труда. – Извини. Не хочешь отвечать – не нужно.

– Лайл Гроски… – Аманда потягивается и обращает к Гриз улыбающееся лицо, – интересный человек. Хороший ли – этого не скажу, все мы ходим по разным путям под Луной Её… Но с ним не скучно. Я думала подарить ему ночь, даже две. Хоть он и не в моём вкусе, ты знаешь.

Нойя любят лихость и красоту. Щедрые и широкие поступки, молодость, горячую кровь. За почти три года, что Аманда провела в питомнике, она заводила короткие романы с мужчинами – всегда с красавчиками. Не уделяя больше одной ночи – ни богатому магнату из Крайтоса, ни ясноглазому, широкоплечему кузнецу из Тильвии.

– Весна в воздухе, – напевает Аманда на родном наречии, – Даритель Огня шлёт огненные стрелы, и сердца тают, а тела хотят пламени. Весна идёт, и соки земли скоро потребуют своих подарков – ах, особых ночей… Может, мне стоило бы поискать среди молодых и красивых? Этот законник Тербенно совсем неплох с виду. И, конечно, Рихард теперь свободен, так ли, сладкая?

Шпилька, как живая, выскальзывает из рук и несётся к полу, Гриз подхватывает её – и теряет две другие, те точно сговорились для побега…

– Рихард?

Аманда качает головой, придвигает к камину стул. Идёт доставать из сумки вязание.

– У нас с ним были ночи, ты знаешь, конечно. Три ночи – когда он только пришёл в питомник. Он любит поиграть, и красив, и в постели очень хорош, и с ним тоже нескучно, на свой лад. Вот только греть он совсем не умеет, ай-яй, как грустно: нойя же так любят тепло…

– Думала, вы сами согреете, кого угодно.

Тёплый пушистый шарф тянется из-под спиц Аманды, а та смеётся тихонько.

– Иногда мы просто делимся. Нойя всегда стремятся, чтобы кровь их была горяча. Оттого так голодны до тепла: любим костры, вина, танцы. Вольным бывает тяжко согреться, потому и любовь наша вспыхивает, обдаёт жаром – и гаснет, как осенний костёр. Потом разгорается вновь – с другим. Только вот из-за нашей любви к теплу мы так чутки к холоду. И быть рядом с ледяной пустошью… о! Нужно либо не уметь мёрзнуть, либо пылать изнутри слишком жарко и оттого желать холода.

Отзвуки ночей с Рихардом Нэйшем процветают на щеках жаром. Я не холода желала, – хочет сказать Гриз – и спотыкается об очевидное «Чего же?»

– Да и к тому же очевидно было, на кого он охотится, с первого дня, на Псовом Побоище. Помнишь тот день, когда ты позвала его из шайки Неясытей? Помнишь, что я сказала тебе тогда?

– «Это очень плохая идея», – невесело усмехается Гриз. – Ты и до сих пор думаешь так?

– Нет, сладкая.

Спицы звенят-звенят, в такт словам. Словно по капле вытекающим из прошлого.

– В тот день на арене среди Неясытей… я увидела белую смерть. Что увидела в нём ты, что заговорила с ним? Не отвечай, карменниэ, наши Зрящие тоже не всё выдают. Это твоё – и его: что-то ведь заставило его бросить группу и уйти за тобой. Вы не проговорили пяти минут – но, когда вы вышли из того трактира, на меня он глядел, как на довесок. То, что прилагается к тебе. Он и до сих пор так смотрит на весь питомник – просто, может статься, так ясно этого не показывает.

Слова вызывают лёгкую дурноту – и озноб катится по коже. Щекочущий отзвук на правой ладони – словно на неё уселась бабочка… или коснулись чьи-то легкие пальцы.

«Варг… правда?»

– Рихард Нэйш страшный человек, – говорит Аманда так же спокойно, как произносит «Йолла – милая девочка» или «Уна – моя ученица». – У нас таких называют – «человек смерти». Но ты – «человек жизни» и видишь её в других. Во мне вот увидела. Значит, ты думаешь, что надежда есть даже для него. Не знаю, что тебя с ним связывает – хочешь ли ты пробудить что-то в нём или спасти от него других. Но знаю, что в тот день ты не просто так позвала его сюда. Опасаюсь только, что это принесёт тебе ещё больше горестей, чем до того, карменниэ.

Она не упоминает имени Яниста и не говорит о разрыве с Нэйшем. Но голос Гриз ломается, когда она спрашивает:

– Ты гадала на него? На Рихарда? Лайл сказал, на него ты…

Нойя – мастерицы гадать, и это древнее ведовство не зависит от их Дара, передаётся от бабушки к внучке, как и умение творить заговоры и амулеты. Вольный Народ верит, что Великая Перекрестница благословила их особым образом – чтобы могли предвидеть пути. Видов гаданий столько же, сколько амулетов: по воде, по птицам, по дыму трав, по знакам огня, при помощи особых магических карт… и по ладони – «истинное гадание, на вероятности», то, о котором страшно просить и в котором можно за час увидеть несколько своих возможных жизней наперёд…

Спицы молчат. Огонь выхватывает лицо Аманды – необычно строгое, почти зловещее.

– Я не стала бы гадать на Рихарда Нэйша. Или ему. Он не стоит на распутьях. Не умеет сомневаться. Его путь прям, прям настолько, что иногда я спрашиваю себя – не пытаешься ли ты добавить туда хоть одно разветвление… Да и во мне слишком мало интереса к нашему устранителю – а без интереса гадание будет лгать. Но на Лайла я раскинула карты, и по обе стороны черты выпала «развилка» – главная в нашей гадальной колоде после «перекрестья».

– Выбор?

– Не один выбор – выбор для настоящего и выбор для будущего. Но «двойная развилка» равна одному «перекрестью» – а это много сложных выборов, да… А после «развилок» карты падали странные, ох, странные! Карта «господин» – могущественный покровитель. «Лисица» – обман. «Кинжал» – предательство. И рядом с ним – «мечник», верность. Дальше выпали «зверь» – опасность и «туман» – загадка или тайна.

– На близь или на даль? – Гриз мало смыслит в гаданиях нойя, но помнит, что метать карты можно на ближнее будущее и на дальнее.

Спицы звенят торопливо, словно стараются сбежать от чего-то.

– Последнее – на близь. А до того карты падали едва ли не поперёк черты.

На настоящее и на будущее, получается… Странный расклад. Тревожный. Может ли такое гадание врать – или, может, Аманда просто вложила мало сил, плохо представила себе образ Лайла Гроски во время гадания…

– «Корабль», – добавляет нойя, помедлив. – Эта упала на будущее. Это значит…

– Путь, помню.

Если только гадаешь не моряку и не тому, для кого корабль – особый символ. Там какие-то другие значения – впрочем, нет смысла вспоминать.

– Ты потому свила для него «Милость Перекрестницы»? Думаешь, он собирается покинуть «Ковчежец»?

– Даже если бы и так – не в традициях нойя мешать выбору. «Милость Перекрестницы» не склоняет к решениям, сладкая. Только даёт твёрдость духа, ясность ума… иногда, впрочем, может помогать против обморачивающих артефактов, но это побочный эффект, временный, к тому же. Это ведь не артефакт Мастера.

Да. Амулеты нойя – слишком слабы, завязаны на магию Трав и земли, чересчур прихотливы – и временами действия их зависят от того, какие чувства в них вложены. Какие чувства ты вложила в артефакт для Лайла Гроски, Аманда? И почему путаешь петли в своём вязании – вот, опять приходится распускать.

– Припоминаю, что на простейшее гадание выкидывают девять карт. Только если две выпадают одинаковыми – они считаются за одну.

– Ты хорошо знаешь гадания нойя, Попутчица.

– Это основа основ, ты сама говорила. Подобие, которое сливается воедино. А Лайлу выпало две «развилки» – значит, одну карту ты мне не назвала.

Пальцы нойя запутываются в нитках, клубок убегает с коленей – порезвиться на полу, словно котёнок.

– «Древо».

– Ну и что? У вас же это символ жизни.

– Символ жизни. Символ связи всего сущего – потому что деревья пьют воду, уходят корнями в землю, стремятся в небо и порождают огонь. Символ роста и движения вперёд.

Самый лучший символ, который никогда не выпадал Гриз, хотя ей Аманда гадала на картах не раз. «Развилка», «зверь», «пламя» – вот её вечные карты. Падающие на близкое и далёкое.

– Но это даже обнадёживает. Лайл, в конце концов, крепко стоит на земле, но если надо… Аманда. Что не так?

– Всё так, золотенькая, – отзывается нойя, неотрывно глядя в огонь, – «Древо» – это связь. Всегда карта будущего, на какую бы сторону ни упала. Только она упала не на одну из сторон. Она соскользнула со стола. Мне на колени.

Гриз не знает, что это обозначает. В гаданиях нойя слишком много знаков – не упомнишь все. А Аманда не собирается пояснять – наклоняется за клубком, начинает играть с ним в пальцах, распутывая нити, сматывая их…

– Потому ты не сказала ему, что за амулет нужно отдариваться? Решила сыграть в «угадай меня»?

– Немножко решила, – Травница стряхивает с себя задумчивость и возвращает ямочки на щеках. – Нойя так любят загадки! Любят игры. Решила – пусть погадает, почему нет.

Но улыбка тут же и гаснет. Она глядит на клубок так, словно тот содержит путеводную нить. Прибавляет шёпотом:

– У нас говорят – когда несёшь с собой загадку нойя, все другие тайны по плечу.

Глава 4

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Зелье или артефакт?

В помещении для лесничих стояли мягкие креслица. В таком хочется поселиться, вслушиваться в рассказы и важно кивать: мол, ага, принял к сведению.

Я выслушивал рассказы лесничих и егерей Мертейенха – бледных и тенеобразных. И кивал, кивал понимающе – и под шкуркой, сотканной из улыбочек и кивков, пытался решить: зелье или артефакт.

Не знаю, чем отдарюсь Аманде, но отдариться нужно как следует. Её амулет выдернул меня из-под воздействия. Похоже, там что-то, что мешает мыслить критически, расслабляет, склоняет к согласию. В горле, к слову, першит – может, эта дрянь в дыме трубки, которую покуривал наш хозяин?

– Мне бы воды, – сказал я, и самый молодой из лесничих повиновался: отошел, налил, принёс. Остальные так и пялились грустными глазами сторожевых собак, которым две девятницы ни косточки не перепало. И где-то я видел и физиономии, и взгляды такого типа … а, вир побери, времени маловато.

– Господин Трогири сказал, что одного лесничего сшибли с ног.

– Это я, да. Меня сшибли. Мы вместе шли в обход, а я отстал. Хотел проверить кормушки для яприлей. Тут что-то налетело сзади…

Парню под тридцать – приятный высокий голос, аккуратная бородка, румянец на щеках. А вот поди ж ты, ощущение, что перед тобой механизм, который повторяет то, что твердил уже с десяток раз. С десяток или больше – ох, скверно-то как…

– …упал. Голова закружилась, но мне показалось – кто-то стоит рядом со мной. И смотрит. Я поднял голову, огляделся. И мне показалось – там была какая-то тень.

В конце-то концов, слуги тут тоже могут быть по влиянием этого то ли зелья, то ли артефакта. Вот и дошли до «умственного состояния репы», как изволила выражаться моя бывшая, когда бывала мною недовольна.

– Очень, очень интересно, спасибо. А вот другие – говорят, тоже это видели?

Нэйша-то зацепило или нет? Если зацепило, то не сильно – Дар Щита, мантикора его дери! Тогда получается, что он тащился сюда, зная, в какой навоз яприля мы окунаемся? Охотника вызывают с требованием никому не говорить о вызове и ни с кем не выходить на связь, ещё и в одиночку… ни разу не подозрительно, дюжину бешеных шнырков ему в зад.

– Нет-нет, я хочу услышать все истории, вдруг что-то важное пропустил. Давайте сперва вы, теперь вы, а на закуску вот вы… Да-да, в подробностях.

А может, и не подозрительно. Ну, вызвали одного. Ну, втайне – высшие чины берегут репутацию, Шеннет вон какой спектакль из вызова устроил. Не держать связь – тоже объяснимо, тут всё вообще объяснимо и рациональненько, если не считать того, что Нэйш, подъезжая к поместью – уже что-то подозревал, а уходя в артефактные воротца не просто предполагал ловушку – был в ней уверен.

Может, ему тоже показалось, что всё это как-то уж слишком хорошо пригнано и сопоставлено. Сильнейшая защита вокруг угодий тейенха. Этот вир знает откуда взявшийся зверь-маньяк. Явно ненормальный хозяин, который помешан на своём папочке да на его репутации.

И слухи про исчезающих в последние годы охотников. Одиночек. Которые никому не сообщили, куда идут. Зато были уверены в чём-то чертовски замечательном.

– Но вы же не могли не находить совсем никаких следов? Пожалуйста, всё, что можете сказать мне о ловушках, которые ставили, манках… в подробностях.

Если там ловушка для охотников – почему никто из жертв не позвал по сквознику на помощь? Блок на сквозники? Магический, через артефакты или магию Вод? Или сделать воду непроточной, да и каюк. Не на всё время – только пока дичь в загоне.

– Так-так, понял, – жаль, «клык» не завещал мне свой блокнотик перед уходом, а то бы я прикидывался, что записываю. – Значит, в основном магические ловушки, по стихиям и артефакты-капканы, артефакты-манки… Да-да, про две попытки с зельями тоже услышал. А вот прямо на охоту на него не выходили – очень, кстати, благоразумно было это всё специалистам поручить! Но всё-таки мне хотелось бы взглянуть на ваш арсенал. Всё оружие. Какое есть.

Замедлились. В глазах – недоумение: я явно съехал со сценарной дорожки и с воплем ломанулся через кусты неизведанного.

– По приказу вашего хозяина, – усилил я напор. – Не хотелось бы вызвать его недовольство. Он, знаете ли, мне полномочия придал.

То ли правда придал, то ли их слишком долго натаскивали на тупое, безынициативное повиновение. Повели показывать. И по пути я ещё услышал где-то в подвздошье слабый, как бы задавленный крысиный писк, писк говорил – Гроски, ты что-то не о том…

Тебе же просто нужно выбраться отсюда самому. Живым.

Беглый осмотр оружейной показал, что выбраться живым будет трудненько. С десяток хорошо запитанных боевых артефактов – а ведь у местных егерей и лесничих и Печати есть! Арбалеты, мечи, два дрянных с виду кинжальчика, напоминают атархэ – и…

– О, даже с Пустошей оружие, – восхитился я самым добродушным образом. – «Скрогги» и «вороны», не ошибаюсь? Хорошие штучки, очень, очень благоразумно было ими запастись.

От этого благоразумия у меня сейчас волосы повыпадают в чувствительных местах.

– А карта поместья и угодий у вас есть?

Теперь я выскочил из кущей неизвестности и вполз в набитую колею. Набитую той ещё субстанцией, к слову. Слуги Трогири перестали оглядываться да переминаться. Принесли карту, сунули в руки, замерли, ожидая распоряжений.

– Я это одолжу ненадолго. Пригодится, когда мой напарник вернётся с разведки.

А они тут не до конца обратились в корнеплоды. Вон тот в углу отвернулся, двое глаза отвели. Ещё один взгляд опустил, а младший так и губу закусил. Картина «Не вернётся уже никто, и ты не вернёшься». Выполнена мимическими морщинами.

И где я всё-таки видел такие взгляды и лица?

Поместье из тейенха снова замаячило впереди. И грызун выкарабкался из-под кожи, остервенело пробежался мелкими лапками по хребту. Опять идёшь? Снова в ловушку? Сам? Как тот?

Потому что мне нужно осмотреть дом, – растолковал я неуёмной крыске. Потому что в нём-то всё и дело. В этом забитом трофеями доме, похожем то ли на музей, то ли на что другое. Там где-то разгадка – чуешь? А без неё нам отсюда не выбраться.

Грызун в ответ взвыл тоненько и жалобно – мол, чую, чую… а как дальше-то, без чутья? Если там – то ли зелье, то ли артефакт, от которого до сих пор ещё мысли слегка сбиваются?

– Как я не люблю это делать, – проворчал я под нос.

Трюк был простым, заученным ещё в учебке. Повернуть ладонь, длинный импульс с Печати – не вовне, внутрь, в кровь… «Холодная голова», магия, проясняющая сознание. Странное чувство покалывания в Печати – и будто бы холод, разливающийся по венам, дарящий бодрость, постукивающий в висках.

Смешно, преподаётся-то на втором курсе, а многими магами считается лишним. Проще взять защитный амулет или бахнуть антидота перед операцией. «Холодную голову» нельзя держать больше двенадцати часов, да и до этого часиков через шесть ощущения будут те ещё: сперва начнёт рука начнёт болеть, потом неметь, а в случае боя ты не сможешь применять магию.

Опасный трюк, только вот необходимый. Кто знает, рассчитан ли амулет Аманды на длительное воздействие.

Господин Трогири поджидал меня на крылечке, ещё ласковее, чем был.

– Удалось выяснить что-нибудь важное?

– Кое-что удалось. Посмотрим, что удастся сделать напарнику. Правда, его-то с разведки до ночи можно не ждать – вечно увлечётся, как полезет шастать, следы читать, а если там что интересное, так вообще…

– Ох, а вы разве за него не волнуетесь? На него же там может накинуться… ну, Зверь.

– И то правда, – сказал я. – Бедолаженька.

Трогири явно призадумался, кого я всё-таки имел в виду. Потом рассыпался в любезностях: «Да-да-да, но скоро ведь будет обед, а потом и ужин, буду рад вас пригласить, да и мне казалось, что вы захотите осмотреть дом…»

– Особняк Мейса Трогири – вир побери, да конечно же, почту за честь!

Только вот мне же, возможно, в ночную смену вместе с напарником, так что надо бы вздремнуть. Мы уговорились, что обед мне принесут в комнату, а к ужину я таки присоединюсь – если пробужусь к тому времени. В общем, когда мы расстались – у меня ныли от любезности зубы.

В комнате я разложил перед собой карту поместья. Покрутил так и этак: поместье обнесено двойным кольцом защиты, внутренний круг, дальше роща тейенха – и второе кольцо артефакторной ограды, широкое, неровное. На нём ворота – одни, на внутреннем кольце – четыре штуки. Все, надо думать, закрываются с артефактами. Обозначены основные ареалы обитания хищников. Теперь внутри ограды. Хозяйственные постройки – ясно. Егерская, вот тут держат собак, тут – единорогов и лошадей на выезд… а вот подобие арены, что ли. Только какой-то уж слишком небольшой. Но и это случается: аристократы любят устраивать бойцовые поединки между зверушками, почему бы и охотникам не устраивать?

Обед мне принесли, когда и без того паскудный день за окном начал переливаться в ещё более паскудные сумерки. Гороховое пюре, котлетки на пару, протёртый салат из репы, куриный бульон с гренками… Нэйшу бы точно понравилось с этим его пунктиком «жрать чего дают». Если, конечно, он ещё жив.

Если переживёт ночь.

«Отпразднуем?» – робко спросила крысиная сущность внутри. «Не говори гоп», – не согласился внутренний голос. Я в их разборки встревать не стал. Малость улучшил вкус блюд, полив их антидотом. Героически запихнул в себя пропитание.

Пальцы чесались от желания пошмыгать по поместью, но раз – лучше шмыгать, когда стемнеет, два – надо выяснить, что там с распорядком дел хозяина, три – а что ты там хочешь найти-то, Гроски?

Для начала – Водную Чашу. Связаться с Гриз, сообщить, где мы, сказать, что есть хорошие новости и плохие, хорошие – мы, возможно, нашли причину такой убыли охотников в Кайетте… Дальше – что? Тут где-то может быть объяснение, с чего это Мертейенхский отшельник отъехал кукушечкой и пытается убивать охотников?

«Осмотри дом, Лайл…»

Да понял я, Боженьки! Ты-то почему посчитал, что это так важно? Тебе-то что сказал этот дом, похожий то ли на музей, то ли на выставку, то ли на логово ошизевшего коллекционера…

Я замер, глядя на пушистую шкуру серебристого йосса на полу, под ногами.

Трогири относился к «трофейщикам» по классификации Мел. То-то у него все коридоры и холл уставлены и увешаны добычей с прежних охот. Для такого зрелища у знатных охотников непременно есть трофейный зал. Чтобы можно было водить гостей на погляд, взмахивать рукой, рассказывать: «А вот этот виверний почти достал до меня своим пламенем и убил двух лучших собак, жаркая была схватка!» А здесь – всё поместье прямо как трофейный зал, и если подумать…

Очередная тень скользнула в комнату, прихватила поднос с тарелками. Выдала торопливый реверанс, готовясь утечь в дверь.

– Стой.

Замерла на полушаге, на полувздохе.

– Прикрой дверь и повернись. Как тебя зовут?

– Альма, господин.

Голос тусклый, будто стёртый.

– Давно работаешь здесь?

– Шесть лет, господин.

Взгляд прямо перед собой. Равнодушный, бессмысленный, какой бывает, когда тебя тысячу раз ломают. Как у полностью покорного раба… да дери ж меня мантикора.

– Ты из Тавентатума, – пробормотал я. – И остальные оттуда.

Вот, стало быть, откуда Мертейенхский отшельник набирает верных и исполнительных слуг. На рынке рабов умеют доводить до полнейшего подчинения.

Тарелки на подносе пугливо зазвякали, я подхватил поднос, отставил на комод.

– Здесь где-нибудь есть Водная Чаша? Ты знаешь?

Мотает головой, глаза испуганные. Или не знает, или запрещено говорить, через запреты она не полезет.

– А зал трофеев? Ну, место, где хозяин хранит свою… изюминку коллекции. Главное место в доме.

– Да, господин. Трофейный зал в левом крыле.

– Можешь меня провести? Твой хозяин обещал мне осмотр поместья, вот я и решил пораньше начать.

– Да, господин.

У рабов такое бывает, говорил кузен Эрли. Если не было прямого запрета – то можно и обойти.

– Вот ещё что. Альма. Господин Трогири сейчас где? Какой у него распорядок?

– Господин… – она запнулась, – Трогири в своей Комнате Уединения. Не разрешено тревожить, пока он не даст приказаний.

– Стало быть, мы его тревожить и не будем, – Мне только на руку, если Нарден Трогири завязнет в своём уединении (это что, дивный эвфемизм уборной?) до ужина. –Тебе приказывали наблюдать за мной? Доносить кому-нибудь, что я спрашиваю и как себя веду?

Девушка замотала головой совсем уж панически. Бедолажка, лет двадцати трёх, с хорошеньким личиком… обращённая в тень дельцами, вроде моего покойного кузена.

– Только… если будут распоряжения о блюдах… или если добавки.

Мысль о двух порциях горохового пюре без соли повергла меня в пучины ужаса.

– Чудненько. Давай ты меня отведёшь только до этого самого зала. А я уж там сам поброжу. Потом вернёшься, соберёшь посуду и пойдёшь своей дорогой.

– Я… могу сразу с посудой, господин. Это по пути.

Всё-таки их тут заколотили не полностью. Внушает сколько-то надежды.

Светильники в коридоре так и не зажглись, и в полутьме только ярче разгорались тейенховые жилы на стенах и потолке. Переливались то огнём, то мягким оранжевым свечением. Альма скользила впереди. Я крался следом, временами увязал ногами в пушистых шкурах или шарахался от очередного чучела (вир побери, кому в голову пришло выставить на повороте гарпию, да ещё вставшую на дыбы?!). Головы альфинов и виверниев со стен провожали глазами равнодушно. Слуг не попадалось, это радовало.

– Тут артефакт, господин, – предупредила Альма и шмыгнула дальше, прижимая поднос к животу.

Ну да, никто же не говорил о том, что зал будет открыт, верно? Ладно, поглядим, что у нас тут. Механизм засова из тейенха, никто и не сомневался. Для надёжности вмурован запорный артефакт из яшмы. Откликается на приказ владельца, скорее всего. Теперь вопрос – насколько искусно сделан, потому что если достаточно прост, то…

Этому трюку меня обучил контрабандист, который снял мои кандалы после Рифов.

«Отпирающий кристалл – один на барак? Ха, ты ещё скажи – у законничков кристаллы для оков все отличаются. Эй, друган, ну-ка мне бутлю рома…»

У меня бутылки не было, так что я достал из кармана фляжечку. Фляжечка уютно прикорнула напротив «горевестника», и завёл я её носить с девятницу назад, как средство, смягчающее работу с Нэйшем. И за девятницу успел увериться, что виски – это слабовато, надо бы что покрепче туда залить.