Текст книги "Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

– Конечно, многие простые наёмники избегнут задержания – а потом смогут применить свои таланты… хм, в других конторах. Ведь целью-то было – чтобы Гильдия перестала существовать именно как организация. Не сомневаюсь, рано или поздно она обновится, возникнет вновь. Будем надеяться, новые лидеры будут уже посговорчивее и поумнее. Да и остальные участники заговора получат неплохой урок…

Говорят, перед Кормчей чувствуешь особый благоговейный трепет. Я-то не помню своего Посвящения, но почему бы и нет.

Зато теперь знаю, что есть противоположное чувство. Вымораживающая жуть от осознания того, с кем находишься в одной комнате. Несравнимая с тем, что я чувствовал даже в присутствии Нэйша на Рифах.

– Получается, что вы же теперь свободны, так?

Хромой Министр напротив меня поглядывал участливо.

– Я имею в виду, что после исчезновения Гильдии вы оказываетесь… вир побери, «безработный» как-то грубо. Конечно, у вас есть служба в питомнике – но вы же пока не решили, хотите ли остаться?

Я пока ещё не решил – жив ли я. Не сплю ли я. И не вылакал ли я пару бутылок виски, отчего у меня приключились какие-то странные галлюцинации. В виде причудливого сказочного зала и приветливого человека с тросточкой.

– У меня есть к вам предложение, на самом деле даже два. Не люблю упускать хорошие кадры, а господин Даллейн от вас правда в восторге. Почему бы вам не поработать на меня. Возможности у меня немалые, – он улыбнулся, и при воспоминании о Гильдии меня бросило в пот. – Так что мы найдём, куда применить ваши таланты – куда лучше, чем сделала это Гильдия. Хорошее вознаграждение, и защита, конечно. И если вы решите выбрать более или менее законопослушные пути, скажем, встретиться с дочерью, я только…

Наверное, у меня переменилось лицо, потому что он замолчал. Прищурился, покачивая тросточкой. И заговорил ещё мягче, чем прежде:

– Господин Гроски, это не угроза. Вы, кажется, меня каким-то чудовищем вообразили. Не волнуйтесь, вашей дочери в случае вашего отказа ничего не грозит. Просто здесь, в Айлоре, у вас куда болше шансов встретиться с ней и наладить отношения. Господин Гроски, эй? Моргните, пожалуйста. Или скажите что-нибудь – а то я, право слово, встревожен.

Дебби в Айлоре… значит, вот куда переехала моя бывшая из Крайтоса. Точно, у неё же тут была то ли подруга, то ли давняя родня. Я постарался расслабить мышцы физиономии. Выжал через силу:

– Да я... вспомнил кое-что. Один молодой Следопыт, сынок Дэриша, навозного магната… Очень ценный кадр, рекомендую. У него, кстати, ваш портрет в спальне висит.

– Да что вы говорите, – умилился Шеннетский и смахнул невидимую слезинку со щеки. – Вот так и начнёшь верить в новое поколение. Но вы-то сами – поразмыслите над моим предложением? Честное слово, насчёт портрета в спальне настаивать не буду.

Я всем своим существом отобразил глубочайшую благодарность. И трепет. И намерение прямо вот сейчас пойти и подумать. Если, конечно, мне озвучат второе предложение – их же, вроде бы, было два?

– Да, если вы захотите остаться в питомнике – я это только приветствую. Видите ли, я решил сделаться покровителем этого достойного заведения. Хартию Непримиримости никто не отменял, но я пообщался с Гриз Арделл и считаю, что она заслуживает поддержки. Особенно с учётом того, что начинает твориться в Кайетте.

Боженьки – что-то ещё начинает твориться в Кайетте? Помимо чокнутых учёных, странных Пустошников, неизвестного гада в Айлоре и Гильдии, которую Шеннет пару часов назад начал стирать в порошок? И это связано то ли с питомником, то ли с Гриз?

– Госпожа Арделл вам объяснит, если захочет, – послал меня в вир болотный Хромец. Вышло обаятельно. – Но в любом случае – мне бы очень хотелось знать о том, что происходит в питомнике. Немалое вознаграждение и защита прилагаются. Подумайте об этом. Хорошо?

Он сунул руку в карман и перекинул мне небольшой кристалл – сквозник, насыщенного бирюзового цвета.

– Если решите принять любое из предложений – свяжитесь со мной, господин Гроски. Или если вдруг питомнику потребуется срочная помощь. Или можете не брать. Честное слово – я необидчивый человек.

Гильдия Чистых Рук могла бы на это что-нибудь возразить.

Кристалл сквозника приятно холодил ладонь. Увесистый, огранённый шанс – даже два шанса, лучше которых не будет.

Единственная возможность для тонущей крысы – вскочить на другой корабль.

– И всё равно у вас будет время подумать и выбрать. Сразу после того, как вы справитесь здесь. Вы же помните, что поручила вам моя дорогая супруга? Расследование, которое осложнилось кое-чем: у нас тут агент Гильдии под носом, и это изначально были не вы.

Вир побери, совсем забыл о Нэйше и его премилом сообщении. Кто-то осыпал «пыльцой фей» туфли Виверрент, кто-то… из наших?

– Вы уж простите, господин Гроски, но ваша биография разве только не кричит ещё, что вы из Гильдии. Когда мы стали проверять группу – это было настолько ясно, что даже тревожно, я же говорил. Напрашивался один вывод: вас ввели в группу для заметания следов и отвлечения внимания. Основным диверсантом был кто-то другой. Версия со слугами отметается – их проверили. Это кто-то из вашей группы. Вы не догадываетесь – кто может быть этим таинственным наёмником Гильдии?

Я прикрыл глаза и выстроил их в ряд: «клык», «дыхание», «кровь», «чутьё»… все, сколько нас есть – все, кто явился в Цветочный Дворец.

– Лучший наёмник – тот, кто никогда не подписывал контракт. Это кто-то, кто не служит Гильдии. Или не знает, что он ей служит.

– И вы знаете, кто?

Можно было долго обсасывать подозрения. Обгладывать до косточек: Янист – последний, кто пришёл; нойя, говорят, легко подкупить; Нэйш сам по себе подозрителен…

– Да. Я знаю.

– В таком случае давайте пригласим сюда Гриз Арделл, – ничуть не удивился Шеннет. – И совместно решим, что сделать с этой досадной помехой. Вы ведь всё равно хотели поговорить со своим начальством? Да?

Глава 11

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

Судьба настигает пятого веретенщика около полудня.

Впрочем, Нэйш – это скорее рок. В похоронно-белом, исключительно безжалостен и склонен к истязаниям всех вокруг. И любит заигрывать – а потому сперва о чём-то болтает со служанками, а потом срывает нас с Мелони с прочёсывания территории.

– Сиреневый грот – одно из любимых мест госпожи Виверрент. Вы же его ещё не осматривали? Вам точно придётся по вкусу, господин Олкест, – служанки говорят, это место прямо создано для романтических мечтаний.

Можно ли посчитать романтическим мечтание упокоить проклятого устранителя где-нибудь в кустах роз? Мел она смотрит на Нэйша с совершенно определённым интересом, пока мы идём к тому самому гроту. Тем более, что тот переключился на неё:

– Вы ведь работали с приманкой? И кто из вас… Мелони, ты же это несерьёзно? Знаешь, на месте веретенщика – не думаю, что я бы на тебя польстился.

– Будь на его месте и подохни, – чеканит Мел, пригвождая меня взглядом к живой изгороди из розовых камелий. Я полночи и утро убеждал её, что роль приманки лучше отдать мне. Под конец мы едва серьёзно не поссорились.

– Господин Олкест, не сомневаюсь, что вы предлагали себя. Как охотник Мел вас превосходит, ей лучше действовать со стороны, а если что-то пойдёт не так… кажется, у вас тоже несколько больше шансов.

Я молчу и терплю гнусные намёки, и даже почти не краснею. Потому что если что-то пойдёт не так и тварь укусит меня…

– Впрочем, чувства… сложная материя. Непредсказуемая – особенно что касается нужного накала взаимности. И вы ведь слишком ценны, не так ли, господин Олкест. Кто ещё смог бы так блистательно добыть нужные сведения из пожилых аристократок. Но здесь столько хорошеньких служанок – невинных, влюблённых…

Терпение подходит к концу, но меня опережает Мел.

– На черта они нам. Ты ж весь такой неотразимый. Была б я веретенщиком – точно бы за всякое тебя кусанула.

Я давлюсь неуместным хохотом. Нэйш приподнимает углы губ, отчего возле них чётче проступают два полукруга – словно отметины, где должна остановиться улыбка.

– Не люблю выступать в роли приманки. Но после такого комплимента…

Сиреневый грот – душистое переплетение ветвей, лиловых и белых кистей. Цветы полные, как виноградные гроздья, свешиваются над искусственным гротом из крупных камней. Шумит маленький водопад – стекает по боку грота, падает в ручей. Внутри – мягкий, тёплый, наполненный размеренным шумом воды полумрак. Резная скамья в половину стены. На пол небрежно сползла синяя накидка. Несколько тяжёлых медных светильников расставлены по полу.

И лёгкие бирюзовые отсветы в воздухе, и пахнет весной.

Мел поднимает ладонь: стоять. Обводит взглядом пещеру и принимается потирать Печать.

– Под скамейкой, на накидке. И у входа. Не пожалели, с-сволочи.

– Следы?

От благодушия Нэйша не осталось следа, глаза превращаются в два прозрачных камешка. Мел качает головой.

– Вокруг куча народу топталась, дорожка каменная. Запах глушится цветами.

Нам повезло, что никто из работников или служанок не зашёл внутрь.

– Будь снаружи, – бросает Нэйш в сторону Мел. Меня он словно перестал видеть – так мне кажется до того момента, как в меня не прилетает белым сюртуком.

Нужно возмутиться или отшвырнуть сюртук – но я стою молча. Смотрю, как Нэйш перетекает – иначе не скажешь – в грот. Приоткрывает светильники, осматривается – в правой руке у него словно из ниоткуда берётся охотничий нож.

На нас устранитель больше не глядит – протягивает длинные пальцы и самыми кончиками касается скамейки там, где она поблёскивает бирюзовым.

Прохладная ткань таллеи кажется в моих пальцах сброшенной чешуёй. Мы с Мелони застыли у выхода – два холодовых амулета и нож. И я не знаю, чего я жду – может, что веретенщик не появится? Или что он, как выражается Нэйш, не польстится на «клыка»? Или что Нэйш промахнётся, и веретенщик его всё же укусит? Впрочем, непонятно, что в таком случае станет с бедной тварью.

«Без шансов», – цедит Мел сквозь зубы, и я согласен с ней. Разве может быть невезучим рок?

Веретенщик выскальзывает из складок накидки – разноцветная капля, которую едва можно отследить глазом. Я не успеваю вскрикнуть – лезвие ножа оказывается точно в середине тела ящерицы. Пригвождает тварь к скамье.

– Отличный улов.

Нэйш присаживается на корточки в двух шагах от веретенщика и терпеливо ждёт, пока стихнут конвульсии. Потом выдёргивает нож.

– Остался один. Думаю, стоит проверить другие места, в которых любила бывать Касильда Виверрент.

«Без тебя не поняли», – прилетает со стороны Мел, а устранитель уже направляется ко мне – забирает сюртук.

– Неоценимая помощь, спасибо. Удивительные создания, да?

Нэйш достаёт из кармана белоснежный платок и сперва тщательно оттирает кончики пальцев, потом стирает малейшие следы крови веретенщика со своего ножа.

– Счастливая случайность, что никого из всей группы не укусили, однако… Материал для исследований мог бы быть таким необычным.

Он стоит теперь в шаге от меня, а говорит благожелательно и совсем негромко – только взгляд его, застывший и жёсткий, уходит куда-то поверх моей головы.

– Вот, к примеру, в том маловероятном случае, если бы я промахнулся пять минут назад. Интересно, кого из группы пришлось бы пригласить? Малышку Уну? Или кого-то другого? Или если бы вы…

– Знаете, господин Нэйш, – не выдерживаю я. – Удивительно, что Арделл направила вас на отлов веретенщиков. Как по мне, вам куда больше подходит убалтывать старых сплетниц.

Единственное, чего я достигаю – лёгкая заинтересованность на его лице. Устранитель явно не прочь ещё позабавиться, но тут вступает Мел. С вопросом, не собираемся ли мы сбежать в Дамату и связать себя Полным Брачным. И финальным аккордом «Заткнитесь, работать надо, Мясник, где у Виверрент любимые места?»

Нэйш это выяснил, а потому мы, к счастью, разделяемся. Я и Мелони продолжаем работать в оранжерее, устранитель отправляется в замок.

И мне показалось – или в рукаве его сюртука зияет изрядная прореха?

Время утекает весенним ручьём. С ним утекает наша удача – уходит вместе с роком в белом. Последнего веретенщика нет и следа, к тому же ещё Мел в изрядно дурном настроении. Всё-таки предлагаю ей отдохнуть – и принимаю на себя все залпы всех орудий, как сказали бы моряки.

– В Водной Бездони высплюсь, Морковка! Хочешь – сам иди прикорни у кого на коленочках. М-мантикоры печёнка, что ж тут творится…

– Остался ведь только один – или ты обеспокоена из-за этого… из-за Нэйша?

Мелони раздражённо потирает лоб, но вдруг успокаивается.

– Конфетка говорит, эту мразь явно кто-то колданул на везение. Или он в котёл с чем-то таким упал, а по пути головой ударился – в общем, с ним так всегда. Я о другом – ты что, не видишь, что творится? Сколько укусов среди слуг было за эту ночь? И за утро?

Нисколько. Впрочем, может быть, нам просто не докладывали, потому что всегда вовремя находилось лекарство – поцелуй любви. И мы ведь успели убрать двух веретенщиков с полуночи до утра. Мел читает по моему лицу эти возражения, потому что кивает в сторону Сиреневого грота.

– Этот что там делал? Дрых в накидочке? Не питался и в засаде не сидел. Выполз, только потому что Мясник в эту пыльцу перемазался. Ты про Сонный Мор читал?

Я читал. И в детстве, и те книги, которые откуда-то раздобыла на рассвете Гриз Арделл – их я торопливо пролистал между двумя патрулями. И понимаю, что хочет сказать мне Мел: веретенщики так обычно не действуют. Они не затаиваются в засадах подолгу – двигаются по территории, кусая всех, кто встретится на пути.

– Может, это какие-то ненормальные веретенщики?

– Угу. Тоже в котелок упали или башкой приложились. Ладно, пошли ещё пару беседок поглядим.

Однако вскоре слуги Виверрент зовут нас в Розовую Ротонду, на общий совет.

В этой просторной каменной беседке мы с Мел побывали уже несколько раз – её сложно миновать, когда прочёсываешь оранжереи. Конструкция внутри конструкции, – она похожа на изящный, разукрашенный резьбой фонарик. Только вместо лампы внутри – фонтан в виде плачущей розы. И плетистыми розами увиты колонны – гладкий мрамор, которого не касались ветра. Алые и белые бутоны – и тонкое покрывало лепестков на полу. Под куполом – замысловатая лепнина в форме цветов. И особый свет – рассеянный и мягко-медовый, какой бывает во время закатов позднего лета.

Созданное для отдохновения место – а теперь в нём намечается собрание «тела». Гриз Арделл коротко кивает, когда мы с Мел, когда мы – занимайте места. Она удручена чем-то и обеспокоена – а вот проклятый господин Нэйш, напротив, выглядит отдыхающим. Он уже избавился он порванного сюртука, подвернул рукава – и несчастная Уна, расположившаяся по другую сторону от фонтана, кажется, не дышит. Хаата, которая сидит недалеко от неё, кажется спящей и почти погружённой в розовый куст у самого выхода. А Аманда вся светится удовольствием, озирает беседку, кокетливо поправляет платье на плече и лукаво посматривает на Лайла Гроски…

Он в ответ не глядит. Гроски бледен и тревожен и выглядит едва ли не центральным действующим лицом этого внезапного совета. Он нервно потирает руки и шепчется с Гриз Арделл, причём я слышу обрывки странных фраз: «…точно уверена?», «авантюра какая-то» – и несомненное предложение «по башке и в мешок».

Гриз обрывает его жестом, который можно истолковать как «Всё обговорено». И, прежде чем я успеваю задаться вопросом – зачем нас вообще собрали – она кивает Гроски, как бы говоря: «Начинай».

Мой сосед по комнате тяжко вздыхает. И происходит удивительное преображение.

Вместо знакомого мне Лайла Гроски в Розовой Ротонде откуда-то берётся законник. Нет, даже сыщик – из детективных историй, прочитанных в детстве. У него такой же проницательный прищур, лукавая усмешка и неторопливые жесты.

У него даже слова такие же.

– Господа, я вас созвал, чтобы сообщить кое-что о расследовании, которое мне поручили вести. Пока что факты выглядят следующим образом…

Лайл расхаживает неторопливо вокруг фонтана, и перед нами один за другим встают поразительные этапы расследования: домик для удобрений, магнат Дэриш и его сын (тут Гроски подробно воспроизводит разговор четверых злоумышленников, которых подслушал юный Следопыт). Зловещая лаборатория в землях Шеннетена, допрос злосчастных наёмников, а потом логово посредника Гильдии Чистых Рук.

– Самой интересной находкой, – говорит Гроски, ни на кого не глядя и не прекращая мерно шагать, – конечно, стала эта пыль. «Пыльца фей», как её назвали те наёмники. К тому времени наша группа в замке уже познакомилась с действием этой пыльцы. Кто-то нанёс её на туфли госпожи Виверрент – должно быть, просто просыпал на её пути. Или, скажем, насыпал на растение, мимо которого она должна была пройти – там ведь повсюду растения в кадках, цветы в вазах, так? Легко что-то задеть.

Он зачаровывает – своим рассказом, непривычной властной уверенностью на лице. И все взгляды обращены на него. Только Гриз Арделл глядит прямо в струи фонтана и совсем не слушает.

– И, поскольку все слуги прошли проверку, напрашивается неутешительный вывод. В комнате, куда вошла Касильда Виверрент, кроме слуг присутствовали только мы. Все те, кто сейчас здесь.

Звучит, как нечто безумное – веретенщика на госпожу Виверрент попытался натравить кто-то из нас? Единый и ангелы… кто-то подкупленный? Околдованный? Или имел место шантаж? Или желание поэкспериментировать? Я невольно гляжу в сторону Нэйша: он слушает Лайла, слегка приподняв брови. Мог он пойти на такое? Или Аманда – нойя, которую Гриз почему-то называет целительницей?

Гроски длит и длит паузу, а я с дрожью вспоминаю Корабельную Ночь и его рассказ о Рифах, о тёмных вехах прошлого.

– Самым простым было бы прогнать нас всех через эликсиры правды, – говорит Лайл, возобновляя своё хождение вокруг фонтана. – Но это не требуется. Видите ли, я подумал… получается, тот, кто просыпал эту пыльцу на пол – или на растение – сам не боялся измараться и попасть под укус веретенщика. Но почему? И мне вспомнились рассказы младшего Дэриша и тех наёмниках. О парне в капюшоне, с низким ростом и забавным акцентом. Союзничек, к которому остальные относились с отвращением. Но который был им крайне нужен.

Он постепенно превращается из сыщика в самого себя, когда договаривает:

– Понимаете, во всех книжках есть куча историй о том, как были укушены маги. И ни одной – об укушенном терраанте.

Хаата начинает двигаться ещё до того, как он договорит. Она словно взмывает из розового куста, останавливается в проходе и выставляет перед собой худую, землистого цвета ладонь.

На ладони, переливаясь всеми цветами радуги, лежит ящерица – последний веретенщик. Самый крупный из тех, что я видел.

– Стоять! – голос Хааты – злой шелест умирающей листвы. – Си-шээ-но фиос! Этот быстрый, сильный. Вам не успеть. И с холодом не успеть! Отпущу – укусит трёх, четырёх!

Личико у неё кривится, глаза горят недобрыми зелёными огнями. И пальцы второй руки топорщатся словно ветки диковинного растения, и по розам за её спиной проходит слабый трепет – будто волнуется цветочное море. Тщедушная грудь даарду вздымается, и Хаата словно не знает – куда кинуться. Сбежать в проход? Её наверняка не выпустят.

– Стойте все! Ты! Ты!

Это Мел и Нэйш застыли в одинаковых обманчиво расслабленных позах – готовясь выметнуться вперёд из положения сидя. А я вскочил на ноги и словно не слышу криков – потому что я знаю, что будет сейчас…

Гриз Арделл, моя невыносимая, говорит тихо:

– Спасибо, Лайл, сядь, пожалуйста. Остальные тоже не двигайтесь.

И встаёт, оказываясь лицом к лицу с разозлённым терраантом, который, к тому же, пытался убить Касильду Виверрент.

– Поговорим, Хаата? Только на общекайетском, если ты не против. Так, чтобы все тебя поняли.

Кажется мне, или в скривленном, скукоженном личике, словно на древесной коре, прорезается нечто неожиданное? Вина.

– Тут нечего говорить, Гриз Арделл. Я плохой корень.

– Не настолько плохой, чтобы поубивать нас поголовно, – спокойно отзывается Арделл. Она не пытается подойти к Хаате, и их разделяет не меньше семи шагов. – И не настолько, чтобы попытаться убить невинного человека. Ты же не убийца, Хаата.

– Тебе откуда знать! – бросает та зло, обнажая редкие, мелкие зубы. – Все бывают дурные корни. Каждый бывает убийца. Даже Пастыри.

Гриз Арделл смотрит непоколебимо – словно с крепостной стены. Она только чуть опускает подбородок, соглашаясь – да, даже Пастыри.

– И всё-таки я знаю. Хотя бы даже по тому, насколько нелепо ты пыталась выполнить то, что тебе поручили. После первой удачной попытки ты осознала, что натворила, не так ли? И не смогла дальше. Даже постаралась отвести веретенщиков от людей – рассыпала снадобье в тех местах, которые навещала только Касильда Виверрент. И куда вряд ли пришёл кто-то ещё, кроме наших ловцов.

Она говорит ласково, будто с испуганным ребёнком – но мне становится всё страшнее. Какие демоны обуревают маленькую даарду изнутри? Она слушает как заворожённая, словно бы забываясь, а потом лицо вновь искажается – то ли от злости, то ли от боли.

И веретенщик всё так же лежит на ладони. Нервно высовывая язычок и озирая нас – возможные цели.

– Я не знала, что твой народ может с ними общаться, – говорит Арделл так, словно мы просто сидим на ежедневной «встряске». – Так и раньше было?

– Было раньше. Кто выводил их – брали наших как слуг. Плохиъ корни. Изгнанники тоже. Магия была против бэраард. Не против нас.

– Это объясняет, почему вас не кусали. Но не объясняет, почему вы можете ими управлять. Это ведь ты замедлила их, насколько могла. Значит, в создании веретенщиков участвовала магия даарду.

– Часть силы Кэлда-Ард, часть связи – слышать живое, быть рядом, – шепчет предательница, раскачиваясь, как змея в высокой траве. – Потому пробуждает Печать связи. Знак связи. Те, которые служили бэраард, были предатели Роя. Хотели…

Ладонь её дёргается так, что веретенщик едва не слетает.

– Создать что-то, что убьёт Людей Камня, – тихо продолжает Гриз.

– Да. Пока бэраард совсем не убили Её. Хотели отомстить. И остановить что-то – что, я не знаю, не спрашивай, сестра. Дурные корни не всё знают.

– О прошлом – да. Но о настоящем ты знаешь куда больше. Зачем ты и другие изгнанники вступили в союз с этими людьми? Почему не отвернулись, даже зная, что те творят? Почему ты…

Она не продолжает, но и без того ясно, что речь о Касильде Виверрент. Лицо даарду перекашивается совсем, глаза сверкают через тёмные пряди, и она выдыхает одно слово – длинное, свистящее, на которое Мел отзывается приглушённым ругательством.

– Разменная клятва, – переводит Гриз Арделл.

– Священна даже для дурных корней, – вышёптывает даарду. – Переступишь – кровь убьёт тебя. Хотела, чтоб ты знала, сестра. Чтоб поняла.

– А вторая? Это клятва «службу на службу», к ней прибегают редко, я знаю – но значит, клялся кто-то и со второй стороны? Чем и в чём?

Терраант прерывисто дышит, с носа у неё капают слёзы. Она выглядит пойманной, отчаявшейся. Но предчувствие шепчет, что она скрывает что-то страшное. Если сейчас использовать Дар Воды, попытаться при помощи вод фонтана выбить у неё из руки веретенщика… успею или нет?

– Кто и в чём? – повторяет Гриз Арделл, и в голосе у неё – свист кнута. – Вы клялись кровью и остатками связи с Ардаанна Матэс – что исполните любую порученную службу, так? А он? Клялся Даром, верно? Или был какой-то особый ритуал?

Шпильки выскальзывают из её причёски, тихо звенят о мрамор – выпускают на свободу каштановые пряди. И наверняка у неё сейчас в глазах эта невыносимая, безумная зелень, которой так сложно противостоять, которая говорит всё лучше слов. Даарду глядит варгине в глаза, и отшатывается, обмякает, словно понимая что-то.

Например – что ритуал клятвы со второй стороны мог быть фальшивым.

– Кто броню пробьёт, крепче древних стен? Зверь, что род хранил девяти колен, где к руке рука, где Печать – в Печать, лютый зверь стальной там начнёт крепчать…

Этого я ждал меньше всего – вместо ответов или угроз Хаата бормочет стихи. Что-то будто смутно знакомое, древняя загадка про родовой атархэ. Хаата что-то говорит Арделл на языке даарду (я разбираю только «Сиаа-Тьо») – и дальше их разговор идёт тоже словно бы на другом языке. Они читают вопросы и ответы в глазах друг друга – мы же слышим лишь отголоски.

– Так вы всё же решились.

– Единственный выход, сестра. Ты видела, что он делает. Будет хуже. Совсем хуже. Для всех корней – дурных, добрых… всех! Показала тебе… хотела, чтобы ты поняла.

– Почему ты сразу не сказала?

– Ты должна ему. Должна ему клятву! Должна ему службу! Не могла сказать. Не тебе, сестра!

«Всесущий», – бормочет Мелони сквозь зубы. И я вспоминаю рассказы малышки Йоллы о какой-то истории с верховным жрецом даарду, когда Гриз пришлось дать ему клятву служения… Значит, Хаата и другие изгнанники решились поднять восстание против своего жреца? Свергнуть его или даже хуже?

– И ты наверняка знаешь, что только так.

– Этот зверь могуч, этот зверь хитёр, паче всех мечей клык его остёр, верь, что щит любой обратишь ты в тлен, коли зверь с тобой девяти колен.

Шёпот даарду дрожит, а на измученном личике за отчаянием теперь ещё – всепожирающая, страстная надежда. Гриз Арделл откликается этой надежде понимающим кивком.

– И в чём они поклялись вам? Отыскать его?

– Не отыскать, нет, сестра… освободить. Они… знают, да.

Хаата словно забывает, что она предатель, что на руке у неё – веретенщик. Делает шаг, словно вырастая в своих серых крапивных отрепьях. И шепчет с загоревшимися глазами:

– Знают, где он… хитрый зверь, прятался, нашли. Теперь только освободить. Чтобы – в нужную руку.

– Но вы не сможете…

– Нет, не мы! Нужная рука нашлась. Нужная Печать. Истинный, кто может его укротить. Понимаешь ли?

Я не понимаю ничего, только сердце стучит и колотится, и аромат роз наплывает волнами – тревожный, острый. Куда идёт этот разговор? Почему Арделл кивает так, будто всё уже сказано?

– Понимаю, Хаата. Теперь последнее. Но перед тем, как проститься – знай, что я отзовусь тебе. Слышишь? Если нужно будет – я всегда отзовусь тебе.

Голос у неё грустный и ласковый, словно растаётся с дорогой подругой. А Хаата в ответ плачет, уже не скрываясь, и улыбается искорёженной, страшной улыбкой того, кто всё решил.

– Ты выполнила приказ о Касильде Виверрент, – говорит Гризельда Арделл. – И ты избегала меня, чтобы я не спросила этого… верно? Кто был во втором приказе? Эвальд Шеннетский?

– Ты.

Хаата чуть стискивает в пальцах шипящую тварь и наконец прорывается в смех – полускрип-полушелест. Смех сотрясает её, и с трудом можно разобрать слова.

– К нему… не подойти… сразу они знали… не хотели показывать, кто… Сказали – тебя. Тебя! И других… чтобы не поцелуй. Чтобы не проснулась. Не позову, сестра! Не зовут оттуда.

Я вдруг понимаю, на что она решилась. Была ли она послана в группу уже связанная клятвой? Или её завербовали позже, когда она уже узнала Гриз Арделл? И уже поставила её жизнь выше своей?

И тут же окатывает варом понимания – для чего даарду всё время держала на виду веретенщика.

– Эти… не кусают, – кивает она на свою ладонь. – Не кусают нас. Если не… попросить.

Глубоко вдыхает, чтобы прошептать ещё что-то – прощание, а может, команду для ядовитой твари на ладони. Но в этот миг Гриз Арделл делает шаг вперёд – и вскидывает ладонь, осыпая себя пылью с бирюзовыми отсветами.

Я давлюсь криком, срываясь с места – поздно, бирюза искрится и окутывает невыносимую варгиню запахом весны, и веретенщик прыгает с ладони Хааты – она не успевает сжать её. Даарду свистит какую-то команду и тоже кидается за ящерицей – но тоже поздно… Веретенщик скользит по полу, будто ртутная капля, подпрыгивает, впиваясь в протянутую ладонь Гриз Арделл.

Та смыкает пальцы.

– Гроски, ящик!

Лайл подскакивает к ней с металлическим ларцом, в ларец вмурованы артефакты, и Гриз одним движением стряхивает веретенщика внутрь, закрывает крышку, бросает: «Морозь!» – всё это я различаю на бегу, не зная – что делать, понимая – она сейчас упадёт…

Она покачивается, но не падает, потом разворачивается и ищет кого-то взглядом, но почти сразу смотрит на меня.

– Янист, – выбрасывает она сквозь зубы. – Хорошо, что вы здесь, Янист!

А потом Гриз Арделл хватает меня за отвороты сюртука и целует при всех, и это обрушивается девятым валом: её обжигающие губы, запах осенних листьев от её волос, которые скользят по моей щеке. И блаженная, горячая волна, которая захлёстывает и отнимает дыхание, смывает напрочь все мысли, кроме жалкого отголоска, маленькой, утлой лодчонки: не может быть, чтобы она… тоже… это всё сказка.

Когда она отпускает меня, щеки у неё окрашены румянцем – а брови нахмурены и глаза широко распахнуты, полны зеленью, словно штормовое море. Она невыносимо, невозможно прекрасна – прекраснее Касильды Виверрент, прекраснее любых виденных мною красавиц, и я стою, заворожённый этой красотой, и могу только смотреть, остолбенев.

– Уходи, Хаата, – тихо бросает Гриз, повернувшись к даарду. – Твоя клятва выполнена – веретенщик меня укусил. Тут уже всё закончено. Теперь иди.

Воздух звенит, будто колокола, и он наполнен розовым благоуханием. В нём без остатка растворяются слова на языке терраантов – напутствие или предчувствие встречи. Отвечает ли Хаата что-нибудь, прежде чем отвернуться?

Закрываю глаза, а когда открываю их, фигура даарду растворяется в зарослях роз, словно сон.

Губы мои горят, а благоухание кажется горьким и оглушает, и я тону в единственной мысли: «Она тоже… тоже!..» И в звенящей, синей глубине шторма – где-то там далеко скрывается тщедушная фигурка даарду… хотя разве её выпустят за пределы поместья?

Но это неважно, и всё остальное неважно тоже – потому что волна, горячая, алая, как розы, смывает весь мир, и остаётся лишь моя невыносимая, взгляд которой мне так важно встретить сейчас – чтобы знать, что я не сплю, что это не яд веретенщика в крови, не безумное видение, что невозможное может быть правдой…

Развившиеся волосы упали ей на лицо. Она нетерпеливо стряхивает их, отворачиваясь к Гроски. Тот баюкает коробку, которую он только что наморозил магией с печати.

Вид у него скорее обречённый, он бормочет: «Предлагал же – по башке и в мешок». Но Гриз Арделл качает головой и ищет взглядом кого-то.

Не меня – я стою в двух шагах. А позади стоят другие – свидетели того, что было, и словно из толщи хрустальных вод я вижу их лица. Улыбку Аманды, лукавую и радостную. Лёгкое изумление на лице Нэйша. И у Мелони – выражение, которое легко прочитать, как «Да наконец-то уже».

Но моя невыносимая ищет глазами кого-то другого – словно он тоже присутствовал на этой странной беседе.

Словно вот-вот задаст вопрос, на который непременно нужно ответить.