Текст книги "Дюк де Ришельё"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Город, который Дюк покидал, мало чем напоминал тот посёлок, куда он приехал одиннадцатью годами ранее. Население увеличилось до тридцати пяти тысяч человек, вместо четырёх сотен невзрачных домишек вдоль стройных улиц стояли две тысячи зданий, обширный городской сад освещали фонари, на площадях красовались храмы и театр; городские доходы увеличились в 25 раз, а таможенные поступления – в 90 и составляли теперь два миллиона рублей. Если раньше надо было выписывать булочников из Петербурга, то теперь в городе проживало достаточное количество ремесленников, которых разделили по цехам; в 1813 году из Одессы в Константинополь отправили мебели на 60 тысяч рублей, когда как по приезде Ришельё «насилу смог в течение шести недель достать для себя дюжину самых простых стульев, да и те... пришлось выписать из Херсона». «Какая страна может похвастать подобными результатами?» – вопрошал он в записке 1813 года, отосланной императору Александру. Теперь Дюк ехал к нему сам, предчувствуя перемены в своей судьбе, и это предчувствие заставляло его сердце то замирать, то ускоренно биться.

Глава четвёртая
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР

Танцующий конгресс

Какая тоска – править этими

чёртовыми цивилизованными народами!

Письмо герцога де Ришельё графу де Кастеллану

Ришельё ещё находился в Одессе, когда 13 (25) сентября 1814 года Александр I торжественно вступил в Вену вместе с королём Пруссии Фридрихом Вильгельмом III. Хозяину, австрийскому императору Францу I, пришлось расстараться: во дворце Хофбург надо было разместить двоих императоров с супругами (а Александр привёз с собой также брата Константина и сестёр Марию и Екатерину), четверых королей (Пруссии, Дании, Вюртемберга и Баварии), двоих наследных принцев, полдюжины эрцгерцогов, эрцгерцогинь и десятки князей. Только прокормить их всех стоило 50 тысяч флоринов в день. Для обслуживания участников конгресса было выделено 300 колясок и более 1200 лошадей. Придворными церемониями и увеселениями распоряжался особый комитет. «После всего того, что Франция заставила нас пережить за двадцать пять лет, мы заслужили этот сезон удовольствий», – заявил Фридрих Вильгельм, несмотря на всю свою печаль в связи с кончиной жены. Однако император Франц уже в начале октября возопил: «Когда всё это кончится?! Мне не выдержать долго такой жизни». Но «эта жизнь» только начиналась, а в истории осталось меткое словцо престарелого Шарля де Линя (который, разумеется, тоже был здесь): «Конгресс танцует, но не подвигается».

Хозяином Венского конгресса считался князь Клеменс Венцель Лотар фон Меттерних-Виннебург-Бейльштейн (1773– 1859) – австрийский канцлер, советник и любимец императора Франца. Ловкий дипломат, комедиант и лжец, собиравший конфиденциальные сведения через тайных агентов и своих любовниц, он многое знал о коронованных особах и был о них невысокого мнения.

Первую скрипку собирался играть император Александр: современники отмечали его склонность к самолюбованию и желание находиться в центре благосклонного внимания. Он намеревался предстать верховным арбитром, благодетелем не только своих подданных, но и европейских стран. Александр привёз с собой интернациональную команду: граф Андрей Кириллович Разумовский; граф Карл Васильевич фон Нессельроде, немец по рождению; российский посол в Вене граф Густав Штакельберг из лифляндских дворян[54]54
  «Он очень умён, проницателен, вкрадчив, со всеми вежлив, даже слегка иезуитствует. У него все качества, нужные для придворного представительства и надувательства публики. Он одинаково блистал бы и при дворе Людовика XV, и в Якобинском клубе», – отзывался о Штакельберге Ф. В. Ростопчин (Русский архив. 1878. Вып. 1—4. С. 296).


[Закрыть]; посол России во Франции Шарль Андре (Карл Осипович) Поццо ди Борго, корсиканец, дальний родственник и кровный враг Наполеона; барон Иван Осипович Анстедт, уроженец Эльзаса; польский князь Адам Чарторыйский; известный прусский государственный деятель Генрих фон Штейн, с 1812 года состоявший на русской службе; граф Иоаннис Каподистрия, грек. Главной целью России было получить Варшавское герцогство, чтобы, во-первых, вознаградить себя за все принесённые жертвы, а во-вторых, обезопасить свои западные границы. Стремлением Пруссии было присоединить Саксонию и некоторые земли на Рейне, что не устраивало Австрию, которой нужна была независимая Саксония в качестве буфера между ней и Пруссией. Англия надеялась на сближение Пруссии с Австрией, поэтому Меттерних быстро нашёл общий язык с главой британской делегации лордом Робертом Стюартом Каслри.

Это был настоящий британец – холодный, трезвомыслящий, рассудительный. Лорд Каслри опасался возможного сближения России с Францией, поэтому по пути в Вену счёл необходимым побывать в Париже и приватно переговорить с Талейраном, вовремя переметнувшимся от Наполеона к Бурбонам и сохранившим всё своё влияние, и Людовиком XVIII.

В свите лорда Каслри находился двадцатилетний Ричард Чарлз Фрэнсис Кристиан Мид, 3-й граф Клануильям (1795– 1879). Кто была его мать, неизвестно, однако современники не преминули отметить, что жена австрийского генерала Максимилиана фон Мерфельда, назначенного в начале 1814 года послом в Лондон (он скончается там на следующий год и будет похоронен в Вестминстерском аббатстве), очень привязалась к молодому англичанину, окончившему Итон и поступившему на дипломатическую службу, и даже относилась к нему, как к сыну. Напомним, что супруга Мерфельда некогда звалась графиней Кинской. Интересно, что и герцог де Ришельё относился к юному Ричарду Миду с большой теплотой. В более позднем письме (1818) Эли Деказу он признается, что это «сын женщины, которую я нежно любил. Её больше нет на свете, и я сохранил к сыну часть привязанности, которую питал к его матери». Со своей стороны, молодой человек, «гордый, как Люцифер... никого на свете так не уважал и не любил, как господина де Ришельё», писала леди Элиотт маркизе де Монкальм[55]55
  Это утверждение, впрочем, следует отнести к разряду комплиментов. Мид был очень предан лорду Каслри и одним из первых пришёл выразить соболезнования его вдове, когда тот покончил с собой в августе 1822 года; именно Мид добился, чтобы Каслри похоронили в Вестминстерском аббатстве. С другой стороны, Шатобриан распускал слухи, что Ричард Мид, сделавший успешную дипломатическую карьеру, был сыном герцога де Ришельё; леди Элиотт считала их нелепыми.


[Закрыть].

Итак, Вена веселилась: парады, манёвры, костюмированные балы во дворцах Меттерниха и Кауница, у которого остановился Талейран, балеты в Опере, выезды на охоту, праздники в парке Пратер... Годовщину победы в Битве народов при Лейпциге отметили грандиозными торжествами, парадом и пиром для войск, высоких гостей и венских обывателей. На следующий день пиршество продолжилось во дворце графа Разумовского: за столом, сервированным на 360 персон, императорская чета принимала европейскую знать и генералитет союзников.

Между тем в этой праздничной обстановке плелись интриги, составлялись и рушились союзы, решались судьбы Европы. 23 октября представители Австрии, Пруссии и Англии пришли к соглашению по саксонскому вопросу: Пруссия должна была получить всю Саксонию вместе с частью Польши (король Саксонии был великим герцогом Варшавским), чтобы помешать России целиком овладеть польскими землями. Узнав об этом «заговоре», Александр на следующий же день выразил своё возмущение Меттерниху. Оба потеряли самообладание: российский император разговаривал с австрийским канцлером в грубом приказном тоне, тот обвинил его фактически в мании величия и уподобил Наполеону, который навязывал всем свою волю. Напомнив, что в Польше у него стоят войска, царь недвусмысленно дал понять, что не собирается делиться завоёванным, а потом, увлёкшись, и вовсе нанёс удар ниже пояса, упомянув о герцогине Вильгельмине Саган, любовнице Меттерниха, которая, похоже, охладела к нему, поскольку принимала у себя двоюродного брата Каслри, а также попросила Александра, прославившегося в Вене галантными похождениями, об аудиенции.

После этой размолвки Александр, Франц и Фридрих Вильгельм отправились в Будапешт. Это была запланированная поездка, однако в свете она была истолкована превратно: Меттерних воспользовался отсутствием монархов, чтобы изложить свою версию событий; популярность Александра пошла на спад.

Как раз 24 октября в Вену приехал Ришельё, намеревавшийся представить на рассмотрение российского императора целый ряд мер для развития новороссийских губерний: превращение Одессы и Кафы (Феодосии) в порто-франко, развитие транзита и каботажного плавания в Чёрном и Азовском морях, уменьшение таможенных пошлин, освобождение трёх южнорусских губерний от рекрутских наборов, учреждение в Одессе лицея, создание новых предприятий, увеличение банковского капитала. Всё это было педантично изложено в соответствующей записке. В сопроводительном письме Дюк писал: «Быть может, увы! это одна из последних работ, посвящённых мною России и её августейшему монарху. Но что бы Вашему Величеству ни было угодно повелеть по отношению к моей судьбе, я чувствую, что всегда останусь Вашим подданным в сердце, как был им двадцать четыре года по праву усыновления».

Кроме того, Ришельё вручил Нессельроде записку о необходимости международного соглашения, устанавливавшего полную свободу торгового мореплавания в Чёрном море. Сейчас как раз удобный момент: представители всех заинтересованных держав находятся в Вене. Нессельроде был согласен с герцогом, однако Каподистрия отговорил Александра от этого шага: да, в экономическом плане свобода мореплавания выгодна России, но в политическом такое соглашение узаконило бы вмешательство европейских держав в отношения между Россией и Турцией, что совершенно неприемлемо. Инициатива Дюка осталась без последствий.

Царь был неуловим: к 17 ноября он установил своего рода рекорд, протанцевав более трёх десятков ночей подряд, и чуть не упал в обморок, вальсируя с леди Каслри. Ришельё терпеливо ждал, пока его величество соблаговолит его принять, а пока делал то же, что и все. Он поселился у графини Софии Зичи (у которой, как говорили, был мимолётный роман с российским императором). Красавица-графиня прекрасно пела, устраивала приёмы по субботам и весьма необычные праздники. Однажды вечером в её доме состоялся бал-маскарад, на котором была разыграна партия в «живые шахматы»; наверняка идеи подавал хозяйке гость, ведь в Одессе такое уже видали. Меттерних устроил костюмированный бал в своём имении Реннвег под Веной; одни лишь государи могли появиться там в чёрном домино и без маски; прочие гости должны были носить костюм, символизирующий какую-либо часть Австрийской империи. Только там, наконец, Ришельё увиделся с Александром; баронесса дю Монте (1785—1866) передаёт их диалог в своих воспоминаниях: «Вы сильно заняты, господин де Ришельё! – Да, сир, и очень любезными масками. – Вы счастливее меня, поскольку со мной они обошлись весьма дурно...»

«Я каждый день вижу и встречаю Вашего брата, – писал маркизе де Монкальм Алексис де Ноайль, входивший во французскую делегацию. – Все здесь его любят и ищут его общества. Нет убедительных причин полагать, что он намерен поселиться во Франции и покинуть страну, которую он сделал цивилизованной. Он готов уехать во всякий день. Он хочет прощупать почву во Франции. Если бы он думал и чувствовал, как я, то не колебался бы».

Во Франции Ришельё собирался решить кое-какие финансовые дела, но, судя по письмам, отправляемым в Одессу, действительно не намеревался покидать своё поприще. Однако, как сообщает граф де Сен-При, долгожданная аудиенция у Александра прошла не очень хорошо. Разговор шёл в основном об учреждении военных поселений (царь осмотрел подобные поселения в Венгрии и был от них в восторге). Ришельё не разделял воодушевления государя, считая, что казачьих станиц вдоль южных границ достаточно для обороны рубежей, а превращать крестьян в солдат (или наоборот) значит лишь усложнять им жизнь.

День ангела великой княгини Екатерины Павловны (6 декабря) отметили роскошным пиром: столы ломились от стерлядей, устриц, трюфелей, апельсинов, ананасов, земляники, винограда; у каждого прибора стояла тарелка с вишнями, доставленными из Петербурга (говорили, что каждая ягода обошлась в рубль серебром). Артисты в национальных костюмах исполняли русские песни и пляски. Ришельё больше нечего было тут делать, но его отъезд в Париж пришлось отложить из-за печального обстоятельства: 13 декабря скончался Шарль де Линь. Оба императора присутствовали при его последних минутах; Ришельё шёл за гробом. В соборе Святого Стефана отслужили панихиду, три залпа из двадцати четырёх орудий возвестили об отправлении траурного кортежа в Каленберг. Впереди вели боевого коня, покрытого чёрным покрывалом с серебряными звёздами. В последний путь принца провожали министры, послы, вельможи и принцы крови. Вместе с Шарлем де Линём хоронили XVIII век.

Сто дней

Он ждал этого – и всё-таки немного боялся. В конце декабря Ришельё вернулся во Францию. Провёл несколько дней в Куртее у жены и был приятно удивлён, что эта встреча доставила ему удовольствие. После ветреных венских красавиц с их расчётливыми заигрываниями неподдельная любовь умной и чуткой Аделаиды Розалии, искренне разделявшей интересы и заботы Армана, чистый воздух сада, напоминавшего об одесском хуторе, покой уединённого замка стали для Дюка глотками живительной влаги из прозрачного источника. Потом он отправился в Париж и поселился на улице Руайяль (между нынешней площадью Согласия и церковью Мадлен) у Рошешуара, снимавшего квартиру у барона Луи. Слух о его прибытии быстро долетел до Тюильри. «Герцог де Ришельё приехал, но я его ещё не видел. Я встречу его при дворе, именно там бывают все мои знакомые», – записал в дневнике монсеньор де Лафар, духовник герцогини Ангулемской. Секретарь русской миссии П. С. Бутягин писал 23 декабря 1814 года Нессельроде, что Ришельё сделают либо министром, либо посланником в Вене. Впрочем, «нет никаких сомнений, что он не желает быть посланным в Вену, и это, мне кажется, согласуется со всеми расчётами и интересами», успокаивал 4 января 1815 года Талейрана граф де Жокур, временно исполнявший обязанности министра иностранных дел.

В самом деле, сразу по приезде Ришельё вступил в переговоры с людьми, приобретшими ранее принадлежавшее ему герцогство Фронсак. Он надеялся, что сможет вернуть себе хотя бы часть огромного имущества, однако его ждало жестокое разочарование. «Мои статуи и даже картины помещены в музеи Лувра и Тюильри, мне не могут ни вернуть их, ни уплатить за них. Что касается земли, то у меня её нет и на величину серебряной монеты; это печально, особенно из-за моих сестёр, которые очень бедны. Что же до меня, то была бы Франция счастлива, я не стану ни о чём сожалеть», – писал он Сен-При. Дюк явно не намеревался надолго задерживаться на родине, собираясь вернуться в «приёмное отечество».

Франция была ему теперь так же чужда и незнакома, как Причерноморье 12 лет назад. Странная, непонятная, неуправляемая страна, где все друг другу завидуют, лукавят, лицемерят; сплошные карьеристы, льстецы и ренегаты. «Национальный характер полностью извратился, – писал Дюк в январе 1815 года аббату Николю. – Народ приобрёл грубые, невежественные повадки, каких никогда не имел. Его религиозные чувства донельзя слабы и более редки. Высший класс помышляет лишь о том, чтобы пробиться, обогатиться, пристроиться; для него все средства хороши, лишь бы преуспеть. Вы удивитесь, если я расскажу Вам подробности того, что вижу всякий день. Бюрократия вдесятеро хуже, чем в России. Разные министерства получают более десяти тысяч писем в день. Я ещё не видел никого, кто не считал бы себя способным исполнять любую должность в администрации, лишь бы она была доходной, а они почти все таковы. Вероятно, сие постараются исправить, но это нелегко, поскольку нужно избегать, особенно сейчас, сотворения большого числа недовольных». Нет, он не сунется в эту банку с пауками! К счастью, ему есть куда поехать.

Тем не менее поздравительное письмо, отправленное из Херсона, произвело благоприятное впечатление на Людовика XVIII. Ришельё был дважды удостоен королевской аудиенции: 1 и 19 января.

В первую встречу Ришельё заговорил... о браке герцога Беррийского Шарля (Карла) Фердинанда, племянника французского короля, с сестрой русского императора великой княжной Анной (об этом его просил Александр), руки которой когда-то просил Наполеон. Королевский племянник был третьим в очереди потенциальных наследников французского трона. Тогда никто не знал, что Эми Браун, которую он привёз с собой из Англии, где жил в изгнании, была его морганатической женой, а две её хорошенькие дочки – от него (Шарль Фердинанд признается в этом только на смертном одре). Но поскольку их «окрутил» протестантский пастор, этот брак был не в счёт, герцог Беррийский был вынужден расстаться с той, которая отныне считалась просто его любовницей одной из многих. Вопрос о его браке с сестрой царя впервые был поставлен в мае 1814 года, через посредничество Поццо ди Борго. 10 декабря Людовик XVIII выдвинул «ультиматум»: герцогиня Беррийская должна принять католичество. И вот теперь новым ходатаем о браке выступил Ришельё – не зная, что в это самое время Талейран делает всё возможное, чтобы не допустить такого сближения с Россией. 3 января Каслри, Меттерних и Талейран подписали в Вене секретный трактат об оборонительном союзе их стран против России и Пруссии; один из экземпляров этого документа прислали Людовику XVIII.

В парижских салонах Ришельё выглядел чужеродным элементом. Он удивлял дам своим «лёгким акцентом» и странными оборотами речи; его единогласно признали обрусевшим. Когда он явился к герцогине де Дюрас «в сапогах и небрежно одетый» (как привык у себя в Одессе), великосветские дамы усмотрели в этом некий вызов и решили, что за таким поведением что-то скрывается. Интересно, что одна лишь госпожа де Шатене расспрашивала его о России, хотя французское высшее общество не имело ни малейшего представления о том, где находится Херсон, – Татария и есть Татария. Тем не менее Ришельё охотно принимали, и он оставался верен себе: помог, чем мог, графине де Жанлис, испытывавшей финансовые затруднения (и несмотря на это принимавшей на воспитание сироток из разных социальных слоёв); замолвил перед королём словечко за прославившуюся своими смелыми ответами Наполеону известную писательницу госпожу де Сталь, чтобы в список долгов королевской семьи внесли два миллиона, одолженных Людовику XVI её отцом, министром финансов Неккером. Желая как можно скорее вернуть во Францию гражданский мир, он выступал за объединение старой и новой аристократии и после смерти герцога де Флёри сразу предложил кандидатом на должность первого камергера маршала Нея, что, разумеется, вызвало раздражение при дворе (в итоге должность отдали герцогу де Рогану).

Между тем про свергнутого императора все как будто забыли – а зря. Изгнаннику не выплачивали оговорённой пенсии, к тому же до него дошли слухи, что участники Венского конгресса собираются отправить его ещё дальше – на Азорские острова в Атлантике или на остров Святой Елены к западу от Африки, а супруга Мария Луиза ему изменяет. Ну хватит! 1 марта, среди бела дня, Наполеон неожиданно высадился на Лазурном Берегу близ Валлориса в сопровождении тысячи верных людей. Генералу Камбронну, командовавшему авангардом, был отдан приказ не стрелять: успех операции определялся её неожиданностью и быстротой. К ночи Наполеон был уже в Канне, а на следующий день его отряд преодолел 64 километра и разбил лагерь в снегу на высоте тысячи метров над уровнем моря. 5-го числа Париж, подобно бомбе, взорвала весть, что император на свободе и идёт на Гренобль.

Путь ему должен был преградить 5-й линейный пехотный полк, но Наполеон вышел вперёд, распахнул шинель и воскликнул: «Солдаты 5-го полка! Узнайте вашего императора! Если кто-то хочет меня убить, вот я!» Солдаты встали под его знамёна. 10 марта император торжественно вступил в Лион, который собирался защищать брат короля граф д’Артуа с маршалом Макдональдом; там Наполеон устроил смотр своим войскам, отправил письмо Марии Луизе и издал 11 декретов. Через пять дней к нему примкнул маршал Ней.

Ещё 1 марта Ней предлагал Людовику XVIII привезти к нему «узурпатора» в железной клетке, однако мощная поддержка вернувшегося императора со стороны солдат заставила его поколебаться. Генерал Бертран прислал ему уверения, что союзники согласятся с возвращением Наполеона. В любом случае силы были примерно равны, и маршалу не хотелось братоубийства. В ночь на 14 марта после мучительных раздумий он принял решение и обратился к солдатам с прокламацией: «Солдаты! Дело Бурбонов проиграно навсегда. Законная династия, принятая французской нацией, возвращается на трон. Только императору Наполеону, нашему государю, надлежит править нашей прекрасной страной...»

«Я видел все эти измены, все эти подробности изощрённого коварства, в которые не поверил бы, если б они не происходили у меня на глазах, – писал Ришельё Ф. А. Кобле, исполнявшему обязанности градоначальника Одессы. – Я видел этих подлых солдат, которые сегодня вопят “да здравствует король!”, а завтра переходят к Бонапарту. Клянусь Вам, что ещё ни одно событие в моей жизни не производило на меня подобного впечатления. К налёту стыда и унижения невозможно привыкнуть. Либо я глубоко заблуждаюсь, либо мы большими шагами идём к варварству. Нации превращаются в армии; армии живут только войной и грабежом; они отдаляются от отечества; и как только этот солдатский дух одержит верх, горе европейским обществам! Уже не понадобятся иноземные варвары, чтобы их уничтожить: эти варвары выйдут из их лона, чтобы их растерзать. Я предвижу момент, когда жить можно будет только мечом и ради меча».

Своим возвращением Наполеон разрушил все козни Талейрана: антифран цузская коалиция возродилась. Неаполитанский король Мюрат объявил войну Австрии в надежде объединить под своим скипетром всю Италию; Наполеон вовсе не просил его об этой медвежьей услуге. 13 марта восемь держав, подписавших Парижский трактат, объявили Бонапарта вне закона. Россия, Австрия, Пруссия и Англия обязались не складывать оружия, пока не лишат его возможности возмущать спокойствие Европы, но при этом обещали свою поддержку Франции против узурпатора.

Между тем французская армия покинула своего короля. В Париже царили паника и смятение. Канцлер Дамбре трижды ездил к бывшему министру полиции Жозефу Фуше (изменившему Наполеону вместе с Мюратом после поражений императора в 1814 году) в надежде на помощь. В первый раз Фуше предложил сформировать новое правительство и поставить во главе его... герцога де Ришельё. На данный момент это единственный человек во Франции, в которого никто не сможет бросить камень. Осмыслив это предложение, Дамбре вернулся 14 марта и спросил Фуше, согласится ли тот войти в такое правительство. В Париже сразу распространился слух, что король намерен сделать перетасовки в кабинете, назначив Ришельё министром внутренних дел, а Фуше министром полиции.

На деле всё было совсем не так. В восемь часов вечера 19 марта Ришельё явился в Тюильри и проговорил с королём с полчаса, однако тот ни словом не обмолвился не только о смене правительства, но даже о своём намерении уехать. Лишь выйдя от монарха, Ришельё узнал по секрету от принца де Пуа, что военную свиту нынче же вечером отправляют в Лилль. Спасибо, что сказали. Ночью Людовик XVIII уехал в Бове вместе с герцогом Беррийским и маршалом Мармоном, командовавшим королевской военной свитой, и захватил с собой герцога де Дюраса.

Согласно воспоминаниям Рошешуара, четыре роты военной свиты только в девять вечера были предупреждены, что выступление назначено на одиннадцать, с площади Звезды. Ждали графа д’Артуа, брата короля; тот в своё время поклялся никогда не ездить через бывшую площадь Людовика XV (нынешнюю площадь Согласия), на которой казнили его старшего брата (кратчайший путь от Тюильри до площади Звезды лежал именно через неё), и поехал в обход. Среди четырёх тысяч солдат под командованием маршала Мармона никак не удавалось навести порядок. В довершение всего шёл нескончаемый дождь. Никто не знал, по какой дороге идти. Одни заблудились, другие увязли в грязи.

Ришельё не собирался дожидаться Наполеона в Тюильри в одиночестве и поспешно отправился в путь верхом. Второпях надел вверх ногами пояс, в который были вложены десять тысяч франков – всё его состояние на тот момент, и деньги высыпались из карманчиков в штаны и сапоги. Герцог задержался на несколько часов в Бове, а потом вместе с Мармоном отправился в Ипр через Абвиль, Сен-Поль и Бетюн. «Я уехал в тот же день, что и король, – верхом, без багажа и слуг, – и прибыл в Ипр в той же сорочке, почти не просыхая всю дорогу, проделав семьдесят два лье (288 километров. – Е. Г.) за пять с половиной дней на одном коне», – рассказывал после Дюк в письме градоначальнику Одессы.

Герцог Ангулемский с женой находились в Бордо – отмечали годовщину перехода города под власть Бурбонов. Сбежав в Гент, король велел племяннику отправляться в Тулузу, а дочери Людовика XVI – оборонять Бордо! При приближении генерала Клозеля герцогиня Ангулемская обратилась к солдатам с речью, однако те перешли на сторону Бонапарта. Мария Тереза уехала в Англию, где вела переговоры о закупке оружия для Вандеи и взывала о помощи к Испании. Наполеон восторженно воскликнул, что «она – единственный мужчина в семье Бурбонов».

Император даже предположить не мог, что столицу не станут оборонять, и опасался народного восстания, поэтому не пошёл ночью прямо на Париж, а остановился в Фонтенбло. Утром над опустевшим дворцом Тюильри (где поспешно бежавший министр финансов «забыл» 50 миллионов франков) уже развевался триколор; в девять вечера Наполеон въехал во двор и сразу занялся формированием правительства. Министром полиции снова стал Фуше.

П. С. Бутягин и другие дипломаты не смогли покинуть Париж за недостатком лошадей, сообщал 19 марта секретарь Александра I Василий Марченко графу Аракчееву. «Ней и Сюшет издали прокламацию, что Бурбоны перестали царствовать и что законный государь явился на престоле. Бонапарт обещал 1-го мая короновать жену свою и сына... уничтожил все награды, королём сделанные, и велел судить эмигрантов, после него возвратившихся...»

Ришельё с Мармоном прибыли в Ипр 26 марта. Командир гарнизона, бывший офицер на российской службе, не хотел никого пускать и обзывал Мармона изменником, но для Ришельё сделал исключение, поскольку на том был русский мундир. Герцог заступился за своего спутника, и кров предоставили обоим. Двор проследовал в Гент, но Ришельё собирался ехать в Вену к Александру. Он предложил Рошешуару, включённому в роту «чёрных» королевских мушкетёров[56]56
  Королевские мушкетёры, входившие в военную свиту монарха, составляли две роты и назывались «белыми» и «чёрными» по масти своих коней; подразделение было восстановлено 6 июля 1814 года.


[Закрыть] и ставшему кавалером ордена Людовика Святого: «Поедемте со мной, дорогой друг. Я примирю вас с императором Александром, мы вернёмся в Одессу и больше никогда оттуда не уедем». Тем не менее он не собирался трусливо бежать и готов был сражаться, поскольку «эта кампания политически направлена против Бонапарта, а не против Франции».

Коалиция была торжественно возрождена 25 марта. Четыре державы пообещали выставить против Наполеона по 150 тысяч солдат; командующим союзными войсками был назначен герцог Веллингтон. Ришельё оставался при Александре, но при этом информировал французский двор, находившийся в Генте, об обстановке в Вене, военных приготовлениях союзников и настроениях в умах. Людовик XVIII видел в нём своего «заступника» перед русским императором. Англичанин Чарлз Стюарт Ротсей, аккредитованный при французском дворе, писал 30 марта: «Очень удачно, что герцог де Ришельё был выбран королём, чтобы отправиться в Вену. Его характер и личное знакомство с государями и их министрами, собравшимися в сей момент на конгресс, бесспорно, придадут его представлениям больший вес, чем могло бы иметь любое иное лицо на службе Людовика XVIII». Талейран занервничал, но герцог прекрасно понимал, насколько ограничены в данный момент его возможности. «Талейран сегодня единственный человек, способный вести дела Короля. Одним своим присутствием он предоставляет гарантию всем, кто причастен к Революции, он знает их всех и Францию гораздо лучше, нежели те, кто окружает Короля. В прошлом году он положительно возвёл его на трон. Нужно, чтобы он вернул его туда в нынешнем», – писал Ришельё в «Дневнике моего путешествия в Германию во время Ста дней». Вряд ли он знал о том, каких успехов достиг Талейран за спиной у царя...

В начале апреля Наполеон отправил Александру через Бутягина копию обнаруженного им в Тюильри секретного договора от 3 января о военном союзе Англии, Австрии и Франции против России и Пруссии, присовокупив к этому документу письмо от Гортензии Богарне, супруги голландского короля, пытавшейся отвратить Александра от поддержки Бурбонов. Но царь разгадал замысел Наполеона, хотя, конечно, сильно разозлился на вероломных союзников. На следующий день он в присутствии фон Штейна предъявил бумагу Метгерниху, отчего канцлер лишился дара речи. Насладившись произведённым эффектом, Александр сжёг документ в камине, пообещав больше не вспоминать об этом деле.

Уже в апреле 1815 года русская армия вновь перешла Неман. Большинство прусских войск стояло на правом берегу Эльбы, большая часть австрийской армии была расквартирована в Неаполитанском королевстве, половина английских вооружённых сил была занята в Америке. Не дожидаясь окончания конгресса, Александр покинул Вену; Ришельё вперёд него выехал во Франкфурт в начале мая.

Царь не любил Людовика XVIII за спесь и нежелание «сделать ему приятное» – например, произвести его в рыцари ордена Святого Духа[57]57
  Орден был основан Генрихом III в 1578 году. Туда принимали только самых знатных особ. Кавалеров ордена было всего 100 человек, они носили крест с изображением голубя (символа Святого Духа) в центре и королевскими лилиями по углам на голубой муаровой ленте через плечо.


[Закрыть], назначить послом в Петербург Коленкура, не говоря уже о даровании разрешения на брак герцога Беррийского. Положение короля в данных обстоятельствах было крайне шатким, к тому же у него имелись конкуренты, например его племянник герцог Орлеанский. Ришельё писал великой княжне Екатерине Павловне (взбалмошной интриганке, если говорить начистоту) о нарастающем влиянии сторонников герцога, прося её предупредить брата и обещая поговорить с ним на эту тему. Тем временем барон де Венсан, прибывший в Гент, заявлял во всеуслышание, что царь настроен в пользу регентства герцога Орлеанского. 27 апреля королевский совет назначил Ришельё чрезвычайным королевским комиссаром при Александре с полномочиями издавать прокламации, назначать новых национальных гвардейцев и смягчать военные невзгоды. В циркулярном письме от 29 апреля говорилось: «Доверие и власть, коими облекает Вас Король, почти безграничны. Судите же, до какой степени Е[го] В[еличество] рассчитывает на Вашу преданность и усердие и насколько велики и священны возложенные на Вас обязанности». Мягко говоря, король поступил очень неловко, поскольку, когда о назначении стало известно в Вене, союзники сразу этому воспротивились: Блюхер ни о каких комиссарах и слышать не хотел, Веллингтон считал, что их присутствие более повредит королю, чем пойдёт на пользу, а Александр поручил Нессельроде выразить протест. Ришельё тоже был не согласен, поскольку положение королевского комиссара вынудило бы его уйти с российской службы, а он этого не хотел. «Мне всегда казалось, что я могу быть более полезен Королю, не будучи облечён никаким титулом, и признаюсь Вам, что именно поэтому я желал быть в свите императора, – писал он Рошешуару в мае. – Вы меня знаете: не любя ни дворы, ни штабы, я тысячу раз предпочёл бы получить командование, пусть самое небольшое».