Текст книги "Дюк де Ришельё"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Весной 1806 года в Одессе состоялся первый военный совет с целью изучить план будущей военной кампании против Турции; происки французского генерала Ораса Себастиани, отличившегося при Аустерлице и назначенною послом в Константинополь, не оставляли сомнений: войне быть. Генерал-лейтенант Ришельё принимал у себя флигель-адъютанта государя Ивана Паскевича, князей Петра и Михаила Долгоруких. В августе господари Молдавии и Валахии Александр Мурузи и Константин Ипсиланти были смещены турками без уведомления России (это противоречило условиям Ясского мирного договора). В ноябре сорокатысячная армия генерала И. И. Михельсона форсировала Днестр.

На два фронта

Перед самым началом вторжения в Бессарабию Ришельё узнал неожиданную новость, которая сильно испортила ему настроение. Не откладывая дело в долгий ящик, он сел за свой круглый столик и одним духом написал письмо государю:

«Одесса, октябрь 1806 года.

Я только что получил через г. маршала князя Про[зоровского] приказ Вашего Императорского Величества передать г. маркизу де Т[раверсе] командование войсками в Крыму, оборона которого отныне поручена ему. Да будет угодно Вашему Императорскому Величеству припомнить, что в прошлом году на мои настойчивые просьбы употребить меня для армии в Молдавии Вы уверили меня, Государь, что я необходим для защиты Крыма и вообще побережья Чёрного моря. Я покорился воле Вашего Императорского Величества и даже представить себе тогда не мог, что мне уготовано унижение передать командование войсками, находящимися под моим началом уже пять лет, и оборону края, вверенного моему попечению, в руки другого, причём именно в тот момент, когда существует возможность употребить сии войска против неприятеля».

Бывший солдат армии Конде маркиз де Траверсе, получивший в России имя Иван Иванович и произведённый в 1801 году в адмиралы, был военным губернатором Севастополя и Николаева и командиром черноморских портов. Поговаривали, что в своё время он просил Александра I назначить Ришельё градоначальником Одессы.

«Крым – важный опорный пункт, единственный, который может подвергнуться серьёзному нападению, и у меня был там полк драгун, два полка казаков, конная рота... и 15 батальонов; оборона этого полуострова связана с полицейскими мерами и мерами внутренней администрации по причине природы его обитателей; напротив, она никак не связана с флотом, который, не имея возможности вывести эскадру по слабости её, вынужден дожидаться в порту нападения неприятеля, коего лишь сухопутным войскам поручено отбить. Таким образом, сие распоряжение невозможно приписать ничему иному, как недоверию Вашего Величества ко мне в минуту опасности. Это чувство причиняет мне боль, Государь, но оно обоснованно и вскоре завладеет всеми жителями сего края, коему я не смогу быть полезен, поскольку лишился Ваших милостей.

Не знаю, Государь, чем я заслужил сие ужасное несчастье, но я нахожусь в самом унизительном положении, в какое только можно поставить человека чести. Честь – единственное наследство, которое осталось мне от моих отцов. Военный губернатор, не командующий ни одним солдатом в единственной из моих губерний, которая подвергается опасности, оставленный с несколькими гарнизонными батальонами, чтобы оборонять примерно сто вёрст со стороны, где никто не нападёт, – мне остаётся лишь сложить к ногам Вашего Императорского Величества глубокую боль, которая меня одолевает, и умолять вернуть мне командование, соответствующее занимаемому мною посту, или позволить мне удалиться от мест, которые станут напоминать мне лишь об унижении быть ничем после того, как был главнокомандующим. Демарш, который я вынужден предпринять, разрывает мне сердце. Я предан Вашей особе и совершенно искренне привязан к Вашему Величеству, посвятив Вам всю свою жизнь, более ради чувства, внушённого мне Вашими личными качествами, чем по какой-либо иной причине, и мне невероятно тяжело даже помыслить о том, чтобы расстаться с Вами. Но я сделался бы недостоин Ваших милостей, коими Вы меня осыпали, если бы не повиновался голосу чести – единственного наследства, доставшегося мне от предков...»

Ришельё не просит, не умоляет – он требует, пусть и с соблюдением необходимой учтивости, и требует с сознанием своей правоты, поскольку требуемое нужно не лично ему, а его новой отчизне. Неизвестно, как отреагировал бы на подобное послание император Павел, но Александр сразу стал оправдываться. 12 ноября он писал, как ему досадно, что герцог мог «усомниться в доверии и уважении, кои я питаю к Вам столь давно»: «Отнюдь не лишая их Вас, а именно исходя из данных чувств, я, назначив Вас командовать дивизией, разбросанной по черноморским провинциям, одновременно пришёл к мысли о том, что, если разразится война с Портой, никто лучше Вас не справится с важнейшей задачей оборонять сии берега, которые тогда непременно подвергнутся опасности».

Ришельё ещё не успел получить это письмо, когда ему пришлось выступить в поход. 13-я дивизия, которой он командовал (четыре тысячи пехоты, шесть сотен конников и дюжина орудий), вошла в состав армии под начальством генерала И. И. Михельсона, вступившей в Молдавию. Корпус, возглавляемый самим главнокомандующим, 16 ноября перебрался через Днестр между Хотином и Могилёвом-Подольским; генерал от кавалерии барон К. И. Мейендорф 4 декабря был в Дубоссарах. Перейдя Днестр у Маяка по понтонному мосту, устроенному Луи де Рошешуаром, Ришельё занял Паланку, Аккерман и Килию.

Звучит победно, но на самом деле эти крепости не оказали никакого сопротивления. Гарнизон Аккермана на левобережье Днестра состоял из... четверых янычар, трёх десятков албанцев и коменданта Табчи-Баши, которому было 78 лет; он лишился глаза, одной руки и хромал. Несмотря на широкие крепостные рвы и 85 пушек, форт сдался, «даже не запалив фитилей». Сработал и эффект неожиданности (война ещё не была объявлена официально – это произойдёт только 18 декабря). Местные жители тоже не были намерены сопротивляться – они желали, чтобы русская армия защищала их от болгарских разбойников. Благодаря ловкости своего переводчика Дюк добился от паши, чтобы тот не только открыл ему ворота, но и разместил две роты гренадер. Позже, в 1807 году, став «гостем» Ришельё в Одессе, старый паша, в ярости от того, что его провели, попросил выдать ему переводчика, чтобы он мог отрубить тому голову. В ответ на отказ, переданный ему одним из адъютантов Дюка, старик выразил удивление, что у местного «паши» столь ограниченная власть.

Килия, стоящая на одном из рукавов Дуная, была завоёвана примерно так же. Одновременно Юсуф-паша открыл ворота Бендер генералу Мейендорфу. Всего за месяц русские овладели Бессарабией и Буджаком практически без единого выстрела. Только Измаил ещё сопротивлялся. Его комендант не поддавался увещеваниям Михельсона, заверявшего, что русские желают спасения Турции от честолюбивых замыслов Бонапарта. В то же время начальствовавший в Рущуке Мустафа-паша выслал отряд войск к Бухаресту. Турки, всячески издевавшиеся над местными жителями, 13 декабря были вытеснены отрядом генерала М. А. Милорадовича и ушли в Журжу. Предпринятая почти одновременно с этим попытка генерала Мейендорфа овладеть Измаилом окончилась неудачей. Между тем Михельсон, расположив свои войска на зимних квартирах, вступил в союз с сербами, которым 30 ноября удалось взять Белград.

Александра I в этот момент куда больше беспокоило положение на западном фронте, чем на южных рубежах. «Независимо от великих средств Бонапарта нужно ожидать многих махинаций со стороны поляков и даже эффективных отвлекающих манёвров, – писал Дюку Виктор Кочубей 9 декабря. – Мы вооружаемся до зубов. Помимо регулярной армии, будет созвано ополчение в 600 тысяч человек, как Вы увидите из манифеста, который я Вам посылаю, но поможет ли всё это против Бонапарта – сие мы узнаем в очень скором времени... Сей дьявол, исторгнутый адом на землю, идёт во всём, что делает, столь необычайным путём, он столь удачлив и дьявольски хитёр, что никто не смеет утверждать вероятность, ему противную. Мне любопытно знать Ваше мнение об оном ополчении, и поскольку Вам поручено организовать его в Ваших губерниях, мне надобно потолковать с Вами об этом». Верный друг добавляет, что Дюку вовсе не обязательно с этой целью лично разъезжать по своим владениям, если не позволяет здоровье; пусть поручит градоначальникам.

В самом деле, с декабря Ришельё расхворался и страдал кровохарканьем, так что в январе ему пришлось возвратиться в Одессу, сдав командование своему другу Ланжерону. Кочубея это крайне встревожило: ох уж этот бессарабский климат, эти молдавские лихорадки! Вот князь Пётр Долгорукий недавно вернулся из Ясс и умер... «Герцог де Ришельё так болен, что экипажам запрещено разъезжать перед его домом», – сообщала госпожа Рейнхард, супруга генерального консула Франции в Молдавии, в письме своей матери от 27 января 1807 года. Однако доктор Сюодери, входивший в ближний круг Ришельё, винил не нездоровый бессарабский климат, а расстройство нервов, к которому, несомненно, был причастен император (выразивший обеспокоенность здоровьем Дюка в письме от 14 января 1807 года) с его злосчастным приказом.

«При нервном темпераменте нашего дорогого Дюка надлежит заменить лекарства, бессильные излечить его болезнь, уходом и заботой, идущей от сердца, позабыв про аптеку», – считал врач. Кочубей же предлагал другое решение. «Льщу себя надеждой, что, посвятив несколько месяцев Вашему здоровью, мы сможете снова взять бразды правления, – писал он 18 января. – Врачи, с которыми я переговорил, в том числе Роджерсон, хорошо знающий те края, думают, что Вам следует на какое-то время переменить местность. Роджерсон привёл мне в пример князя Потёмкина, который, подхватив презлейшую лихорадку, от коей он чуть не умер в Херсоне, исцелился лишь благодаря тому, что его увезли в Чернигов. Если Вы пожелаете последовать сему совету и как можно скорее переменить место, Вы могли бы, дорогой Дюк, отправиться в Киев или в Полтаву. От всего сердца предоставляю в Ваше распоряжение усадьбу близ последней. Вы найдёте там всё, что Вам может понадобиться...» В Вену же он ехать не советует, к тому же Разумовскому, у которого умерла жена, вероятно, не до хворых друзей. А Тереза Кинская вышла замуж за Максимилиана фон Мерфельда (1764—1815) – австрийского генерала, дважды разбитого французами в 1805 году... Кстати, дела русской армии между Неманом и Вислой неплохи, французы отступают, но это-то и тревожит: они могут накапливать силы для неожиданного удара. «Что же до маркиза де Траверсе, – писал Кочубей в феврале, – зная о Ваших связях с ним, я не сомневаюсь, что Вы легко найдёте с ним общий язык и что ему тоже непросто от того, что Император желает, чтобы Вы не воспользовались данным им Вам позволением покинуть Ваш пост».

Не зря всё-таки Наполеон называл Александра «византийцем»: поди разберись в его намерениях! Для прямодушного Дюка, хотя и вращавшегося всю жизнь при королевских и императорских дворах, это была трудная задача. Проблемы со здоровьем будут продолжаться у него весь год, хотя он не будет давать себе поблажек и продолжит заниматься делами по мере подорванных сил. В Петербурге составят документ, похоже, слегка смухлевав с датами:

Список генерал-лейтенантов по старшинству

1796—1807 гг.

Чины и имена. – Генерал лейтенанты.

<...>

Емануил Осипович дюк Деришилье.

В службе.

790.

В настоящем чине.

799 июня 20.

От кавалерии тяжёлой.

Шеф лейб-кирасир[ского] Его И[мператорского] Велич[ества] полку (должность вычеркнута. – Е. Г.).

По армии.

В Херсоне и Одессе воен[ный] губернатор и инсп[ектор] по инф[антерии] Крымск[ой] инспекции].

[Примечание]. По пр[иказу] 11 март[а] 800 отст[авлен], а 14 того ж март[а] прин[ят] по прежн[ему].

21 августа 800 отст[авлен], а по пр[иказу] 30 авг[уста] 801 прин[ят] по армии.

5 фев[раля] 803 назначен] в Одессу губернатором.

Пр[иказом] 13-го марта 805-го по случ[аю] болезни его вступ[ил] в отправление всех его должностей] адмир[ал] маркиз де Траверсе – [с] ведён[ия] [Военной] коллегии] 9 мар[та] 807.

[С]вед[ения] из [Военной] коллегии], получ[енные] 29 мар[та] 807, что он вступил по-прежнему в поручен[ные] ему должности] 7 апр[еля 1805 г.]»[36]36
  РГВИА. Ф. 407. Оп. 1. Д. 1. Л. 37 об. – 38.


[Закрыть].

На деле же Ришельё будет вынужден передать Траверсе командование сухопутными войсками до 7 апреля 1807 года. Тот интернирует в Крыму часть татарского населения во избежание возможного сообщничества с турками. Конечно, Ришельё, узнав об этом, придёт в ярость: он-то старался относиться к местным жителям как можно лояльнее...

Таврический гражданский губернатор Дмитрий Борисович Мертваго (1760—1824) подал идею о формировании татарских кавалерийских отрядов на манер казачьих; осуществить её попросили Дюка. Кочубей же писал о создании в Петербурге роты из татарских мурз – «сотни молодых людей из лучших крымских родов»: «Они послужат своего рода заложниками и понемногу развратятся в столице. Если не получится набрать их сто, можно пятьдесят или шестьдесят, только не нужно ли будет дать им определённое количество татарских слуг, ибо согласится ли мурза сам ухаживать за своим конём и пр.».

В феврале 1807 года в Одессу явилось посольство из трёх молдавских бояр, прося Ришельё «почтить их столицу своим августейшим присутствием». Несколько дней спустя Дюк, ещё не вполне оправившийся от болезни, приехал в Яссы с двумя адъютантами, секретарём, врачом-французом и семью слугами. Цепкая память воспроизводила картины, увиденные 15 лет назад, когда он был здесь гостем Потёмкина... Однако за это время нравы в Молдавии мало переменились. Мужчины одевались по-восточному и носили бороды. Зато женщины выглядели по-европейски. Бойкие красавицы вскружили голову не одному заезжему офицеру. Теодорит де Крюссоль, служивший флигель-адъютантом сначала у императора Павла, а потом и у Александра, потерял её настолько, что просил руки восемнадцатилетней вдовы – «очаровательной брюнетки с голубыми глазами», как пишет Рошешуар. Это был явный мезальянс; знатные родственники Крюссоля сделали всё, чтобы этот брак не состоялся. (Он так и не женится и умрёт в 1813 году под Варшавой...)

Пока продолжались празднества и увеселения, Ришельё нашёл время уладить кое-какие серьёзные вопросы, в частности о болгарских переселенцах, бежавших из Новороссии в Молдавию. Из Ясс он отправился в Измаил, осаждённый десятью тысячами русских под командованием Мейендорфа. Во второй осаде турецкой крепости Дюк участвовал лишь как наблюдатель. Мейендорф раздражал его медлительностью (крепость будет взята лишь в августе 1809 года) и глупостью: среди зимы мусульманское население Бендер, обвинённое в пособничестве неприятелю, выселили в Курскую губернию. 15 тысяч мужчин, женщин и детей брели по заснеженной степи под конвоем трёх казачьих полков. Почти две трети из них умерли по дороге от голода, холода и изнеможения.

Такие сцены доставляли Ришельё моральные страдания. Однако судьба, подставив ему зеркало прошлого, затем неожиданно обратила его в настоящее: он снова встретил Софию де Витт, которая в 1798 году стала графиней Потоцкой, а в 1805-м овдовела. В жизни этой женщины было необычно всё: Станислав Щенсны (Счастливый) Потоцкий бросил ради неё жену, родившую ему 11 детей, и, как говорили, выкупил возлюбленную у её мужа, генерала Витта, за два миллиона польских злотых. В подарок ей он велит разбить в своём владении, городе Умани, огромный парк с гротами, павильонами, статуями и подземной рекой и назовёт его Софиевкой, а умрёт от горя, узнав, что обожаемая жена изменяет ему с его родным сыном Юрием (Ежи)... Овдовев, София оказалась втянута в судебные процессы с детьми покойного мужа и пыталась уладить свои дела с помощью сенатора Н. Н. Новосильцева, который тоже оказался неравнодушен к её обаянию. Надо полагать, она старалась умножить свои связи среди влиятельных людей, бывших на хорошем счету у государя. Вероятно, этим и объясняется приглашение Арману де Ришельё навестить её в Тульчине, отдохнуть и подлечиться.

Дюк, бывавший в Версале и австрийском Шёнбрунне, всё же был впечатлён грандиозным дворцом Потоцкого, построенным по проекту французского архитектора Жозефа Эжена Лакруа: величественное двухэтажное здание в палладианском стиле соединялось полукруглыми галереями с большими боковыми флигелями, в которых находились роскошные оранжереи; над интерьерами поработал голландец Меркс; библиотека насчитывала 17 тысяч томов, собрание картин было невероятно богатым. В парке с названием «Хорошо», где росли сосны и выписанные из Италии пирамидальные тополя, были чудесный фонтан и различные гидротехнические сооружения, спроектированные Людвигом Христианом Метцелем. Восхищаясь дворцом и парком, гость испытал на себе и чары хозяйки... Во всяком случае, пребывание в Тульчине пошло ему на пользу: он привёл в порядок расстроенные нервы и мог вернуться к своим непростым обязанностям.

Радуясь его выздоровлению и желая подольше оставаться в добром здравии, Н. П. Румянцев писал ему 19 апреля 1807 года: «Вы слишком полезны государству, и я очень люблю своё Отечество, а потому искренне того желаю, не говоря уже о моей к Вам дружбе».

В феврале 1807 года Турция разорвала отношения с Англией в пользу союза с Францией. Французский посол генерал Себастиани руководил обороной Стамбула, вынудив адмирала Дакворта (который отверг помощь Сенявина) уйти из Дарданелл. Французы, находящиеся на территории России, стали считаться подданными враждебной державы: они попадали под надзор полиции, у них отбирали паспорта или требовали залог. Как пишет Сикар, залог, довольно значительный, было практически невозможно уплатить, и почти тысяча человек оказались вынуждены немедленно покинуть Одессу. Дюк быстро понял все невыгоды для городской торговли от такого исхода французов и пытался ему воспрепятствовать: паспорта «нужным людям» выдавали через специально созданную комиссию.

Министр коммерции Н. П. Румянцев одобрял его действия: «Поскольку звезда Бонапарта остановилась, перестав быть грозной и разрушительной кометой, какой была раньше, я прихожу к выводу, господин герцог, что эта война станет... обыкновенной, то есть, при равных шансах, в сто раз более разорительной и трудной для французов, нежели для нас; льщу себя надеждой, что они в конце концов разочаруются в новом Карле Великом, коему положительно не хватает мудрости, отличавшей его предшественника». А по окончании войны, надеялся министр, французские и испанские купцы «устремятся в Ваши объятья».

Между тем Петербург планировал высадку двадцати батальонов десанта под стенами Константинополя. Приготовления к морскому походу были возложены на командира Черноморского флота маркиза де Траверсе, а к сухопутному – на Ришельё. Однако оба нашли это предприятие несбыточным и опасным и не осмелились, как позже писал Ланжерон, «отваживать на удачу честь и славу России». Подчинённые герцогу войска ограничились операциями на кавказской границе и участвовали во взятии Анапы 29 апреля 1807 года. (Так же, как Измаил, эта крепость была захвачена в 1791 году, но возвращена по условиям Ясского мира).

«Это очень удачная идея и лёгкая в осуществлении, – одобрительно писал Кочубей 21 апреля в преддверии военной операции. – Вам также следовало бы вдвоём совершить несколько экспедиций к берегам Анатолии. Мне кажется, что будет весьма легко нанести большой урон даже малыми средствами». В самом деле, флотилия из четырёх линейных кораблей под командованием адмирала Семена Пустошкина и маркиза де Траверсе в упор расстреляла крепость; защитники Анапы покинули её без боя. В это время Ришельё, форсировавший реку Кубань, галопом ворвался в город во главе полутора тысяч казаков. Анапа горела, к небу поднимались столбы густого дыма, однако запах у него был довольно приятный, поскольку заборы делали из кедрового и розового дерева. Рошешуар взял себе кусок такой древесины и позже велел сделать из него дорожный сундучок, который будет потерян в 1812 году при переправе через Березину...

Но развить успех не удалось. 9 мая граф Гудович с отрядом в 4500 пехотинцев «несвоевременно и неудачно» штурмовал турецкую крепость Ахалкалаки (на юге современной Грузии). Во время штурма погиб Эрнест д’Омон... Герцогиня де Ришельё воздвигла в часовне при замке Куртей алтарь в память о любимом племяннике.

Тем временем его дядя следил в подзорную трубу за атакой черкесской кавалерии, попытавшейся отбить Анапу. (Позже крепость будет срыта). Рядом с ним стоял старый черкес Пек-мурза и подробно комментировал происходящее, делая замечания о вооружении, красоте коней, благородстве рода того или иного воина и перемежая эти сведения рассказами о их подвигах в любви и войнах против России и Персии. На сторону Ришельё перешёл также крымскотатарский князь Аслам Герай, прославившийся романтической историей похищения невесты. Он влюбился в одну из дочерей Мурадин-бея, главы одного из могущественных горских родов, однако не мог заплатить назначенный калым: 30 отборных лошадей и столько же мешков соли. Тогда он вместе с возлюбленной переплыл Кубань и перешёл на службу России. Похищение прекрасной Миры изобразил шотландский художник Уильям Аллан, учивший рисованию детей графини Потоцкой. Пейзаж был воспроизведён с большой точностью, портретное сходство поражало. Картина имела большой успех, великий князь Михаил Павлович купил её и велел сделать с неё гравюру. Копии этой гравюры можно было потом увидеть в палатках казаков, уважавших Аслама Герая (сам он погиб на Кавказе в 1811 году в чине полковника русской армии).

По весне черкесы переплывали через Кубань и грабили казачьи сёла, унося и уводя всё, что удастся захватить, – имущество, скот, женщин и детей, которых потом продавали в рабство в Кабарде или возвращали за выкуп. Замириться с ними не было никакой возможности, хотя некоторые князьки соглашались служить русским. Различие культур было непреодолимым, что часто приводило к трагедиям, но порой заканчивалось курьёзами. Так, Луи де Рошешуар однажды спас дочь эмира Ахмета во время разграбления её аула другими черкесами, но девушка была так хороша, что француз долго не хотел возвращать её отцу. Когда, наконец, он согласился, черкешенка была уже беременна; отца предупредили об этой «неприятности», списав её на войну и неосведомлённость о высоком происхождении пленницы. Однако эмир вовсе не расстроился, а, наоборот, стал подсчитывать, сколько кобылиц и мешков соли сможет теперь выручить в качестве калыма за дочь с ребёнком, в жилах которого будет течь смешанная кровь.

Пока Леон де Рошешуар забавлялся подобными историями, его дядя мыслил более широко, критикуя в письмах Кочубею политику России в отношении Турции. «Я полагаю, Вы совершенно правы, опасаясь последствий нашей глупости, – отвечал тот 9 июня. – Мы повели себя так, словно турки умоляли нас так поступать, дабы доставить им удовольствие». Победы французов, в том числе разгром 2 июня русской армии при Фридланде, только усугубили ситуацию; велись переговоры о мире. «Я искренне желаю, чтобы Ваша экспедиция в Трапезунд удалась, у меня хорошее предчувствие, но старайтесь не терять времени и вызволить как можно больше христиан из Анатолии, поскольку если с французами дела уладятся, то мир, без сомнения, будет заключён и с Портой, и тогда Вы никого не получите». Деньги на выкуп пленных надлежало получить из Казённой палаты.

Предчувствие обмануло Кочубея: Траверсе попытался повторить анапскую операцию в Трапезунде, однако застичь турок врасплох не удалось, и бомбардировку отменили. Наполеон предложил маркизу вернуться на службу на французский флот, соглашаясь на любые его условия, однако получил отказ. Александр I, со своей стороны, наградил Траверсе орденом Святого Владимира 1-й степени.

Тильзитский мир между Францией и Россией был заключён 25 июня 1807 года; Наполеон подчеркнул, что заключает союз именно с русским императором, отвергнув посланника прусского короля. Армии обеих стран стояли на разных берегах Немана, два императора встретились на плоту посередине реки и проговорили около часа с глазу на глаз в крытом павильоне. Каждый старался очаровать другого, но при этом не собирался уступать: Александр не был намерен отдавать Балканский полуостров и Финляндию, а Наполеон – Константинополь. Разменной монетой послужила Пруссия: Наполеон отобрал у Фридриха Вильгельма III больше половины его владений, оставив ему («из уважения к русскому императору») только старую Пруссию, Бранденбург, Померанию и Силезию, а левобережье Эльбы отдал своему брату Жерому. Из бывших польских владений Пруссии было образовано герцогство Варшавское, зависевшее от Франции, а Россия получила Белостокскую область; Гданьск стал вольным городом. Но самый главный пункт заключённого тогда договора не предавался огласке: Россия и Франция вступали в наступательный и оборонительный союз и давали друг другу слово принудить всю Европу к соблюдению континентальной блокады Англии. Наполеон торжествовал.

Франция предложила своё посредничество в переговорах о мире между Россией и Турцией. Пока же Россия должна была вывести войска из придунайских областей. Если через три месяца мир не будет заключён, Франция выступит на её стороне против Порты. Перемирие было подписано в Слободзее 24 августа тайным советником С. Л. Лашкарёвым и представителем султана Мехметом Саидом Галипом в присутствии полковника Армана Шарля Гильемино, флигель-адъютанта Наполеона. Начались отсрочки, уловки, взаимный обман... Уже 12 сентября вывод войск был приостановлен, да и перемирие так и осталось нератифицированным. Кочубей называл его «беспримерным свинством»; судя по всему, Ришельё был такого же мнения.

«Вы подходите к делу как государственный человек, – писал Дюку Кочубей в августе. – Вы хотите, чтобы в наших пограничных провинциях были войска, но ровно столько, сколько нужно. Вы хотите, чтобы эти войска не разоряли страну, поскольку считаете, что сохранение оных провинций может быть полезно для самих этих войск. Вы хотите, наконец, чтобы они были хорошо устроены, чтобы меньше солдат умирало и пр... Все эти части требуют комбинаций и размышлений, нужно посмотреть, как с этим быть. Вы вонзили мне кинжал в сердце, сообщив в рапорте военному министру о вероятной эвакуации войск из Молдавии. Я надеялся, увидев Тильзитский трактат, что нам, по меньшей мере, возместят ущерб за счёт Турции, но если нам и с этой стороны ничего не светит, признаюсь, что я тогда уже ничего не понимаю; впрочем, видано ли дело, чтобы выбрать для переговоров г. Лашкарёва. Вы знаете этого человека, видели его в армии князя Потёмкина. Он служил под моим началом, и я не преувеличиваю, уверяя Вас, что он не умеет ни говорить, ни читать, ни писать; однако именно эта особа ныне в некотором роде играет роль князя Безбородко, тогда как генерал Михельсон представляет маршала Румянцева или князя Репнина!»

Кадровая политика государей всегда была непредсказуемой. Тогда же, в августе, Прозоровский был назначен главнокомандующим российскими войсками, воюющими с Турцией, хотя на это место метил Ланжерон. Старику исполнилось восемьдесят, он едва держался в седле и, по словам Ланжерона, «был мёртв совершенно каждое утро. Чтобы воскресить его, люди постепенно приводили его в чувство, растирая фланелью, смоченной ромом». Кочубей же подал в отставку под предлогом пошатнувшегося здоровья: по современным меркам ещё молодой человек (ему было 39 лет) страдал от подагры и собирался поехать в Европу лечиться водами, а после удалиться в своё имение. На посту министра внутренних дел его сменил Алексей Борисович Куракин.

В одном из последних перед отъездом писем Кочубей предупреждал Ришельё, чтобы тот был осторожен: почту вскрывают. (Первое такое предупреждение было сделано ещё 21 апреля, причём у Кочубея имелись основания подозревать почтмейстера из Николаева). Пусть Александр сейчас к нему благосклонен, но всякое может случиться, особенно в свете нового политического союза. А тут ещё про герцога вспомнил Людовик XVIII (король-изгнанник едва сводил концы с концами, поскольку его доходы состояли из шестнадцати тысяч ливров, выплачиваемых английским правительством, и четырёх тысяч, присылаемых из России, тогда как ежегодные расходы на содержание двора доходили до двадцати шести тысяч). В конце 1807 года Ришельё получил из английского Госфилда письмо, в котором его просили добиться от Александра образования новой лиги с целью «посодействовать» королю. Если русский император согласится выступить посредником, Людовик не откажется даже от вспомоществования со стороны Франции. «Король, который конечно же не унизится до того, чтобы принять помощь непосредственно от узурпатора своего трона, узрит лишь руку своего щедрого друга, участие коего облагородит всё дело». Это письмо осталось без последствий, разве что доставило несколько неприятных минут адресату: Ришельё так и не выздоровел окончательно, весь год лихорадка то отступала, то возвращалась.

В январе 1808 года Дюк уехал в Петербург, чтобы попытаться воздействовать на императора доводами рассудка: континентальная блокада, поддержанная Россией, и закрытие проливов окажут негативное воздействие на только-только начавшую развиваться торговлю. Однако 27 марта Александр запретил ввоз английских товаров в Россию и объявил охоту на суда нейтральных держав; впрочем, этим судам становилось всё труднее преодолеть проливы, поскольку за проход турки взимали пошлину. Ришельё был крайне недоволен новым таможенным тарифом и не собирался уступать. Он забрасывал письмами министра финансов: «Исключительные обстоятельства, в коих находится морская торговля в Европе, заставляют использовать путь через Россию для доставления в Турцию европейских товаров, а в Европу – левантийских; благодаря сему транзиту в империи остаются суммы, кои в этом году достигли более миллиона, полностью уплаченного иноземцами. Сия торговля была запрещена из страха контрабанды, лишив российских подданных выгод, кои она им доставляла, и разорив тех, кто ею занимался, поскольку выписанные и даже доставленные на таможню товары отправляют обратно. В Одессе это вызовет страшные банкротства. Я просил внести изменения в указ, раз нельзя отозвать его вовсе; дело находится в [Непременном] Совете. Я хотел бы, чтобы оно было решено поскорее».

Но запретительные меры ударят не только по морским портам – Одессе и Кафе. Козлов (Евпатория, крым.-тат. Кезлев), который, «не пользуясь льготами, предоставленными вышеупомянутым городам, достиг довольно высокой степени процветания, сим обречён на смерть; однако только он один мог поставлять соль азиатам, будучи окружён солончаками». Население окрестностей этого города растёт, но если иноземцы не смогут ничего туда привозить, то вместе с импортом прекратится и экспорт. Далее Дюк просил разрешить ввоз оливок, служащих единственной пищей грекам во время Великого поста. Оливки из Франции ввозить разрешено, а из Греции нет – почему? То же относится к некоторым тканям, в которые одеваются только татары. Устраивать особые ткацкие фабрики для их производства нужды нет, но не оставлять же людей голыми. Из Молдавии в Одессу привозят лес и уголь, без которых город не может обойтись. Ввозная пошлина на соль установлена в 50 копеек с пуда. Прошлой весной, когда Крыму грозила нехватка соли, местных жителей побуждали запасаться ею на бессарабских солончаках, что они и сделали в расчёте на беспошлинный ввоз этого товара, теперь же они окажутся разорены новыми мерами...