Текст книги "Женского рода"

Автор книги: Екатерина Минорская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

5

Ступив на московскую землю, Алиса почувствовала легкое головокружение; в последние дни в Питере было пасмурно, а от столичного декабрьского солнца захотелось зажмуриться. В горле першило – верная примета начинающейся простуды, всегда застающей Алису в пути. Она натянула на лоб берег и, накинув капюшон дубленки, стала наблюдать, как Андрей ловит машину: в первый гололед водители не особенно спешили, и автомобили толпились на дороге, как новички на катке. Алиса подошла ближе;

– Андрюш, давай лучше на метро: так мы будем до этой Стеллы три часа добираться…

Алиса знала, что Андрею нельзя признаться в дурном самочувствии; в противном случае их маленькое деловое путешествие может превратиться в выездной лазарет с обязательной закупкой лекарств и принесением в жертву необходимых встреч. Когда Андрей закончил говорить по телефону и окончательно подтвердил водителю маршрут, Алиса умоляюще прошептала на ухо жениху:

– Правда же, мы не будем с утра до вечера куда-то ходить?

– … обещаю: из трех дней суетливый только сегодняшний… Ты не заболела? – Андрей заглянул Алисе в глаза.

Алиса, улыбнувшись, нажала ему на копчик носа указательным пальцем,

– Просто хочется провести больше времени вдвоем,

Андрей удовлетворенно улыбнулся и поцеловал Алису в ухо, над которым был кокетливо взбит берет.

Пытаясь избежать пробок, таксист пырял в маленькие улочки, и Алиса жадно вглядывалась в разбегающиеся в разные стороны московские переулки, чуждые светской парадности, суеты больших проспектов и праздности светящихся реклам.

Когда-то Алиса и полюбила Москву именно за дерзкую интимность ее переулков – они являлись на свет сами собой, а не по воле западных архитекторов. Тогда Алиса без всякой цели бродила и бродила в Китайгородских переулках, и переулки эти, подхватив ее, поднимали на пригорки, спускали в запущенные садики, приводили в причудливые тупики, где скрывались от времени старые задумчивые дома, и прятали в уютных двориках, где веселым щебетом встречали солнце вернувшиеся птицы. Входила она тогда в этот лабиринт с тяжелым сердцем грешника, принесшего свой грех в храм, вышла с ликующим плачем в душе; «Узнаю тебя, жизнь, принимаю и приветствую звоном шита!» Ей хотелось привезти домой только один «сувенир» эту вдохновенную Москву… Питер с его кардиограммой шпилей и неизменными прямыми углами казался Алисе по-мужски сдержанным и сгрогим, способным на анализ, но не на сострадание; Москва явилась Алисе по-человечески избегающей прямоты, увиливающей от резкости и кокетливо сбегающей в полумрак старых тополей.

Сейчас, проезжая по закоулкам, Алиса вспомнила ту весну и, улыбнувшись, положила голову Андрею на плечо.

Однако, не успев оказаться в Москве, молодые петербуржцы снова выехали за ее пределы: ближайшие сутки им предстояло провести на даче Стеллы в компании каких-то творческих персонажей. Алиса просто мечтала о завтрашнем вечере, когда они уедут с чужой дачи в гостиницу и будут предоставлены себе.

– Ты до завтра потерпишь? Я бабушке не расскажу, а завтра мама приедет, она тебя вытащит, не бойся!

Услышав это, Кирш за рукав одернула Поля и остановилась рядом с мальчиком лет шести, присевшим возле открытого канализационного люка.

– Ты кого там потерял? Котенок упал?

– Братик, – Мальчик испуганно оглянулся на Кирш.

– Кто?!

Кирш бросилась к люку и заглянула внутрь: он был не глубок, и из полумрака на нее смотрел точно такой же мальчик, как и стоявший рядом, только заплаканный и чумазый.

– Малыш! – Голос у Кирш дрогнул. – Ты там цел?.. Он давно там?– Кирш оглянулась на близнеца.

– Не очень.

– Господи, что ж тут взрослые не проходили все это время?..

Кирш быстро скинула куртку, протянула ее Полю, присела у колодца и, опершись обеими руками по обе стороны чугунного круга, спрыгнула вниз.

Мальчик наверху с любопытством наклонился, и Поль поспешил отодвинуть его рукой:

– Дружок, сейчас и ты свалишься.

Через минуту переговоров внизу Кирш на руках протянула наверх испуганного и перемазанного грязью мальчишку и, подтянувшись, выбралась наверх сама. По штанам и свитеру стекала грязь, и Кирш, поморщившись, отряхнула волосы. Поль брезгливо вздохнул,

Мальчики собрались убежать, но чумазый по-прежнему вздрагивал и с благодарностью смотрел на Кирш.

– Слышь, Поль, ты их не знаешь? Пойдем их отведем, что ли.

– Зачем? – недоумевал Поль, – Надо же, она всего лишь вышла за сигаретами! Нет, вы подумайте!

– Я его ощупала – вроде цел… Но надо же врачу показать: упал все-таки, а боли может от шока и не чувствовать.

Поль неохотно наклонился к детям:

– Вы где живете, мальчики? – и так же нехотя согласился: – Ладно, я их отведу, иди мойся, дорогуш, ты же там нашла, где полотенца и все такое?

Кирш, присев на корточки, потрепала мальчиков по голове и, тихонько нажав на нос чумазому, развернулась и пошла к подъезду.

Когда Поль вернулся, Кир и уже была в чистой одежде и пальцами ерошила мокрые волосы – сушила.

– Отвел?

– Да, бабушка их в поликлинику повела.

Поль произнес это с той отстраненностью, с которой люди обычно говорят о погоде в другой, неинтересной им стране. Кирш усмехнулась и через несколько секунд, вспомнив о чем-то другом, нахмурилась:

– Сегодня мне надо уехать из вашей мастерской? Как там твой Раф велел?

Поль покраснел:

– Кирюш, не ставь меня в неловкое положение: зачем сегодня… Раф говорил – в ближайшие дни…

– Не бери в голову!

– Хочешь, я оплачу гостиницу?

– В гостиницу не получится: нельзя. – Кирш, удобно устроившись на диване, почесала голую пятку и, закатав штанину, стала разглядывать свою по-мальчишески квадратную коленку.

Она искоса наблюдала за Полем, виновато присевшим на пуфик в углу собственной мастерской. Он нервничал, то разглядывая свои отшлифованные ногти, то стирая невидимую грязь с вельветовых брюк.

– Кирюш, я сам в шоке… Рафаэля периодически так заклинивает: «моя квартира», «моя мастерская»… можно подумать, за столько лет жизни с ним я ни на что не имею права!

– Да ладно, расслабься… – Кирш вскочила с дивана, босиком прошлепала к стулу за носками и на ходу сняла футболку. – В конце концов, он прав. Обещаю, Паш, я без проблем найду себе повое пристанище и завтра же с утра свалю, не грузись! Лучше скажи: безобразные у меня сиськи после родов стали? Пять лет назад классные были, я помню!

Поль снисходительно улыбнулся: у Кирш были женские, но мускулистые руки, и она натягивала на себя спортивный топик резким небрежным движением.

– Кирюш, у тебя как была, так и осталась аккуратная красивая грудь нулевого размера.

Кирш ухмыльнулась и промолчала,

– А тебе-то самой такая грудь нравится?

– Больше первого, на крайняк второго размера – это уже вымя! Мне худенькие девочки нравятся, но женственные, красивые… А ты по-прежнему полупедическими дамами не брезгуешь или мужикам уже совсем не изменяешь?

Кирш возвышалась над сидящим Полем, расставив ноги и сунув руки в карманы спущенных, на бедрах, джинсов, Паша-Поль отвернулся: в те моменты, когда в непосредственной близости от себя он видел такие стройные атлетические тела с грозными татуировками, он начинал чаще дышать,

– Кирюш, а ведь ты под допингом с мужчиной сошлась? Больше такого желания не было?

Кирш махнула рукой и стала по-хозяйски разглядывать френч Поля, повешенный им на декоративную колонну в центре мастерской,

– С каким там мужчиной! С таким же гомиком, как ты, только еще более женственным! Это был… эксклюзивный случай, повторение невозможно. Я же лесбиянка, Паш, конченая лесбиянка, я бисексуалов вообще не понимаю, презираю даже!

Поль лукаво улыбнулся и, положив ногу на ногу, ехидно заметил вполтона:

– А люди вообще ненавидят в других собственные недостатки…

– Это ты о чем?! – Кирш заговорила ниже, с хрипотцой, прищурилась, вынула одну руку из кармана и выбросила вперед указательный палец, – Если хочешь, мне мужики не противны, я к ним нормально отношусь, но они такие же, как я: им, как мне, женщины нужны! Мы с ними одной крови… – Кирш уселась на пол, повертела в руке ключи и, грозно отбивая ногой какой-то ритм, продолжила: – …Им правится женский запах, вкус женщины… И мне, понимаешь?! Меня в особях мужского пола в смысле постели ничего заинтересовать не может.

Поль испуганно моргал глазами, и Кирш почесала нос, решив, что он, пожалуй, и не ставил под сомнение ее ориентацию. Паша знал, что в ранней юности Кирш хотела быть мальчиком, что лет до двадцати не раздевалась при женщинах, с которыми спала. Он не знал, но мог догадаться, что и поныне она не позволяла никому прикасаться к тем местам своего тела, с которыми и сама не могла разобраться: по ошибке они ей достались, или по праву, в награду или в наказание.

Поль открыл портсигар и протянул Кирш, они закурили. Когда-то они по-дружески признались друг другу, что героин и сигареты помогают сбрасывать лишние килограммы: Поль боялся располнеть и ограничивать себя в выборе одежды, Кирш бросало в холодный пот, когда она замечала, как начинают предательски округляться бедра и грудь. Теперь у них не было лишнего веса, но были более весомые проблемы.

– …Паш, я б, наверно, бросила курить, если б стимул был.

– А я ничего не собираюсь бросать: незачем уже.

Кирш смотрела на Поля сквозь сигаретный дым и думала; он живет сам по себе и ради себя, ради того, чтобы доказывать что-то. Себе – что оторвался от своего прошлого, людям – что может быть им приятен и интересен. А хотелось бы ей, Кирш, жить и ждать чего-то сверхъестественного, не будь она матерью Максимки? Кирш улыбнулась и затушила сигарету: конечно, она намного сильнее Паши, потому что ее сердце видит мир двумя парами глаз.

Мастерская находилась под самой крышей, оттого сквозь большое чердачное окно прямо на Кирш падало ясное голубое небо. Она зажмурилась, потом подошла к цветам, стоящим вдоль стены, и подвинула их ближе к свету.

– Она что, и сегодня будет с нами весь день?

Андрей пожал плечами:

– Если хочешь, не будет.

– Да мне, конечно, все равно, пусть будет. – Произнося это, Алиса почти испуганно смотрела на выходящую из туалета Стеллу.

После вернисажа та с вызовом поинтересовалась: обедать сейчас? Или лучше позже? Покажу вам хорошее местечко!

Стало ясно, что этот день они обречены провести в компании настойчивой москвички.

В какой-то момент Алисе показалось, что Стелла просто боится оставаться одна, но другой компании, кроме них, у нее на эти дни как-то не сложилось. Алиса мельком взглянула на часы; было уже семь вечера, Стелла то и дело взрывалась металлическим смехом, много говорила, манерно растягивая слова, и позвякивала окольцовывавшими ее драгоценностями, похожими на ритуальные украшения шамана.

«Хорошо бы она не поехала с нами в галерею, тогда мы быстрее освободимся и поедем наконец в Гостиницу…» Алиса виновато взглянула на Стеллу, испугавшись, что та прочтет ее мысли. У Алисы был распахнутый откровенный взгляд, а Стелла прятала глаза или смотрела на собеседника сквозь пелену какого-то неясного умысла. Неприятно долго терпеть чужую шумную неискренность, особенно когда мечтаешь только о тишине, теплом пледе и горячем час с лимоном. Андрей с утра вопросительно поглядывал на Алису, но, не встречая с ее стороны никакого бунта против общения со Стеллой, не протестовал против такого гида: просто решил, что уж вечер и завтрашний день общение с посторонними будет сведено на нет.

Телефон начал жужжать и вздрагивать на стеклянном столе: Стелла прервала рассказ на полуслове и, буркнув под нос; «эсэмэс!» – схватила мобильный, чтобы прочесть сообщение.

Ne znaesh, gde Kirsh? Li Lit

Если бы стены клуба не были выложены причудливыми зеркалами, скучающему официанту нечем было бы развлечься, А так – можно было разглядывать в забавной зеркальной перспективе столик в углу. За ним сидели трое: эффектная дамочка лет тридцати пяти, демонстрировавшая парочке напротив бегающий взгляд в комплекте с голливудской улыбкой и кошачьими манерами, молодой мужчина в замшевом пиджаке, то и дело поправлявший нашейный платок (жест человека, еще не сроднившегося с новым образом); свободной рукой мужчина обнимал кресло, в котором, держа прямо спину, обняв колени, сидела девушка е огромной русой косой и слегка виноватым взглядом. Официант тихо присвистнул: борясь с явным желанием выйти на волю, девушка теребила кончик своей роскошной косы. Когда дамочка схватилась за телефон, девушка с косой бросила на своего спутника умоляющий взгляд.

Стелла, в свою очередь, отправила Sms: «Разве она в Москве?» – и снова положила телефон на стол,

– Извините, организационная переписка. Все-таки коса – это бесподобно, вы молодец, Алиса! Андрюша, от поклонников невесты готов отбиваться?!

Вопрос Стеллы не требовал ответа, и Стелла, поймав взгляд официанта, указала ему на пустую салфетницу. Тот кивнул, оторвался от стены и исчез.

– Мило здесь, правда? В Питере тоже, кажется, жалуют подобные пещерки, а? – Стелла обратилась к Алисе, застав ее врасплох: она смотрела на приближающиеся к столу салфетки и боролась с желанием зевнуть.

– Что? Да-да, в Питере тоже есть такие местечки, здесь действительно очень мило.

– Вообще-то Алиса домоседка, но иногда ее можно соблазнить… – Андрей поцеловал Алисину руку и удержал официанта; – Будьте добры еще бутылочку «Барона Д'Ариньяка»,

Стелла умильно разглядывала Алису, пытаясь понять, чем такого красивого мужчину, как Андрей, заманил столь живописный, но бесстрастный анахронизм, как эта девица с косой… Телефон снова задрожал, и Стеллина улыбка мгновенно исчезла:

Sms: «РRIVET. PRIYUTISH NA VRЕМYА? КIRSН».

Стелла извинилась и, вызвав обратный номер, поднесла трубку к уху;

– Алло? Алло? Кирюш, ты где?

Андрей открывал бутылку, а Алиса с удивлением следила, как сквозь светскую Стсллину маску проступает оживленное и слегка испуганное женское лицо, Стелла прислушивалась к трубке: «Что, писать больше неохота?.. Привет, дорогая, играю в бильярд. А что это за красотка за твоим столом?»

Стелла медленно опустила телефон, не закрыв его, и осторожно выглянула из-за декоративной ширмочки: у входа в бильярдный зал темнел знакомый тонкий силуэт прислонившейся к косяку девушки с короткой взъерошенной стрижкой, Стелла резко оглянулась на компаньонов, успев, однако, светски улыбнуться.

– Это… Сейчас я вас познакомлю…

Она отложила с коленей сумочку, чтобы встать, но девушка в дверях остановила ее жестом и вошла в зал, попадая под неяркий свет бра, осветивший джинсы цвета хаки и темно-оливковый свитер. Они со Стеллой поприветствовали друг друга быстрым поцелуем мимо губ и одновременно повернулись в сторону Алисы и Андрея. Алиса слегка подалась вперед и неожиданно протянула руку:

– Алиса.

Кирш улыбнулась одними глазами и мягко пожала еп руку.

– Очень приятно, Кирш.

Алиса прислушалась к юношескому, казалось, слегка простуженному голосу. Андрей вежливо приподнялся, и, когда они также обменялись рукопожатиями, Кирш села в свободное кресло, широко расставив ноги и раскинув руки на подлокотниках. А в следующий момент, момент повисшей напряженной паузы, Кирш чуть отъехала в кресле – так, чтобы колени перестали упираться в стеклянное ребро стола,

Стелла сказала, поймав ее вопросительный взгляд:

– Андрей и Алиса из Питера, у них скоро свадьба…

– Мои поздравления…

Кирш бросила Алисе улыбку исподлобья и, закурив сигарету, резко приняла отстраненный вид, Алиса опустила глаза; под прозрачной гладью стола темно-красный ботинок на воинственной подошве отстукивал какой-то ритм. Алиса, боясь встретиться взглядом с Кирш, тем не менее заглянула ей в лицо. Кирш улыбнулась, глядя на кончик сигареты, и Алиса, покраснев, отвернулась. Стелла, обменявшись парой реплик с Андреем, обратилась к Кирш:

– Андрей организует у себя в питерской галерее выставку-продажу современных экспрессионистов, встретился вот сегодня с Галочкой…

Кирш резко придвинула пепельницу, но передумала стряхнуть пепел и, снова откинувшись на спинку кресла, начала разглядывать питерцев.

– Кирш скульптор, талантливый скульптор! Видели бы вы, какие формы выходят из этих рук!

Кирш закашлялась то ли от дыма, то ли от смеха,

– Супер! Про формы – это супер!

– Надо же, я думал, у скульптора должны быть руки мясника, а у вас они – как у живописца или пианиста…

Кирш растопырила пальцы одной руки, поднесла к глазам и разочарованно уронила обратно.

– Обычные женские руки.

Андрей на секунду застыл, внимательно взглянув на Кирш, и попросил у официанта еще бокал. Кирш потушила сигарету и наклонилась к Стелле:

– Мне нельзя здесь долго, давай договоримся.

– Конечно, мой друг. Простите, Андрюша.

Андрей успокоил Стеллу жестом, ничего, мол, страшного, закинул ногу на ногу и обнял Алису за плечи, что-то ей нашептывая. Кирш искоса взглянула на руку Андрея, лежащую на плече его спутницы, и холодно обратилась к Стелле:

– Что у тебя на даче? Можно там какое-то время перекантоваться?

– Кирш, да хоть живи там всю жизнь, вчера там, кстати, Андрей с Алисой останавливались…

Стелла достала из сумочки связку ключей и протянула Кирш. Та кивнула и, сунув ключи в карман, встала.

– Покидаю вас. Приятно было познакомиться… Да нет, благодарю вас, не хочу. – Кирш замотала головой, когда Андрей подал ей бокал со спешно налитым вином. Андрей поставил бокал и пожал руку уже вышедшей из-за стола Кирш; Алиса кивнула, Кирш на секунду задержала взгляд на ее лице и, махнув ей рукой, ушла пружинящей походкой.

Вино в бокале – такого же цвета, как ботинки исчезнувшей Кирш, – стояло на столе так, будто она еще предполагала вернуться.

Стелла повернула голову к питерцам и быстро кивнула проходящему мимо официанту.

– Ямайский чай, пожалуйста, который с ромом.

– А «Кирш» – это имя или фамилия?– Алиса приняла максимально безразличный вид и допила вино.

– Это призвание, дорогая! Шучу. Так, что-то вроде компьютерного ника.

Стелла с любопытством посмотрела на Алису и обратилась к Андрею:

– Кирш, конечно, своеобразная женщина, «в теме» это называется «буч».

– Прости, «в теме»?

– Ну «тема», «тематические женщины» – это, так сказать, женщины нетрадиционной ориентации. Лесбиянки, в общем. А «буч» – активная лесби, вовсе не желающая демонстрировать свою женскую природу. Бывают совсем мерзкие бучи – грязные, мужицкие какие-то, в мужской одежде, грубые во всем; Кирш, конечно, не такой буч. – Стелла проговорила это назидательно-небрежным тоном, а после затараторила, помешивая сахар в прозрачной чашечке: – Ну это все, разумеется, между нами: наверное, это не очень правильно – обсуждать столь интимные вопросы, это же личное дело каждого, правильно? – Стелла обратилась к Алисе, та согласно кивнула.

Андрей посмотрел на часы: им надо было еще успеть в другое месте, к его коллеге-галерейщику. Андрей понимал, что, если Стелла будет сопровождать их и далее, Алиса окончательно скиснет, однако избавиться от общества светской болтушки деликатным способом не представлялось возможным, и он, снова сделав глоток вина и получив у дам подтверждение, что они не планируют продолжения ужина, попросил счет.

– Стелла, вы же поедете сейчас с нами в галерею?

Услышав, как искренне прозвучали эти Алисины слова, Андрей повернулся к ней, почти не скрывая удивления; Алиса не просто ждала, что скажет Стелла, а, услышав положительный ответ, искренне обрадовалась, Андрей, не глядя, положил в принесенную официантом папку бумажку большего достоинства, чем то требовал счет, и с трудом поборол в себе желание пожать плечами.

Когда они вышли на морозный воздух, Алиса с удивлением заметила, что клуб-ресторанчик, где они только что ужинали, находился в милом безлюдном переулке, и Москва снова показалась ей близкой.

– Так куда мы? Кирш?.. – Кот постукивала пальцами по рулю и следила за взглядом Кирш; их машина стояла в подворотне так, что из их арки было видно, как дубовая дверь открылась и на улицу вышли Стелла, Андрей и Алиса.

– Хорошенькая девочка, да?

– Кирш, мы из-за нее, что ль, тут?.. А если б она через час вышла?!

Кирш не отвечала и улыбалась.

– У-ум, ну-ну,– хмыкнула Кот. – Безответная любовь, да? Она же, кажется, при мужчине?!

– Чего?! Я от безответной любви не страдаю, в отличие от твоих поклонниц – я ее убиваю!

Кот включила зажигание и сказала тихо, будто и не обращаясь к Кирш:

– Ая – нет…

Кот вела машину как обычно; резко тормозя на светофорах, временами норовя вылететь на встречную полосу, обгоняя и осыпая ругательствами более медлительных водителей. Кирш то и дело хваталась за ручку двери и выговаривала голосом механической куклы: «Ма-ма!» Ездить вместе с Кот на ее битой-перебитой «восьмерке» на трезвую голову никто не любил, и Кирш уже корила себя, что попросила подвезти ее на Стеллину дачу, да еще с заездом в Кризисный центр к Рэй.

Они общались друг с другом, чтобы обманывать себя; Кирш пыталась дружить, Кот – любить. В глубине души Кирш нравилось обожание Кот, было интересно держать ее на дистанции и позволить себе что-то вроде едва заметных ноток кокетства – несвойственного и ненужного ей в общении с тем, кого любила и завоевывала она. А Кот снимала девочек на ночь, держала при себе грубую напористую Феклу и чуть вдали – хрупкую женственную Аду, но на самом деле мечтала о том дне, когда Кирш не станет отталкивать ее руку, как бы невзначай скользнувшую по бедру. Иногда после совместных походов в клуб Кот приезжала ночевать к Кирш, где после пары часов почти задушевных бесед за дешевым алкоголем они заваливались в одну постель; Кот было запрещено раздеваться дальше футболки и трусов, а Кирш и вовсе надевала пижаму и ложилась к «другу» спиной; лишь однажды Кот попыталась воспользоваться тем, что Кирш спала, и решила найти путь к ее телу та схватила ее руку с такой силой, что Кот взвыла и через секунду оказалась на полу. «Никогда так больше не делай!» – Кирш сказала это таким металлическим голосом, что у Кот оборвалось сердце: скорей не от страха быть избитой, а от страха потерять надежду на взаимность.

Оставляя свой цинизм для других, Кот пробовала быть с Кирш не только напористой, но и уступчивой, ласковой, даже женственной. Однажды Кирш, не в первый раз за ночь разбуженная интимным нашептыванием «друга», вскочили с кровати и закричала:

– Ты по-человечески не донимаешь? Ты хочешь, чтобы я тебя трахнула?!

Тогда Кот испуганно моргала, а Кирш, не желая прикасаться к Кот руками, достала из тумбочки подаренный ей одной дамой и до сих пор не востребованный фаллоимитатор… Со стороны Кирш это было осознанным унижением человека, который долго на это напрашивался; Кот хотела видеть свершившееся по-другому и, раздосадовавшись только выражением лица Кирш – непривычно жестким и безразличным, – лишь прошептала уже отвернувшейся и вновь засыпающей подруге:

– Киршик, ну зачем ты сердишься?..

Кирш быстро забыла тот эпизод как лишенный всякого смысла и по-прежнему считала, что они с Кот – просто друзья и между ними никогда не было и намека на «отношения». Кот считала, что они пара – странная, не постоянная, но пара. Кот предлагала Кирш выйти за нее замуж или жениться – принципиального значения для влюбленной Кот это не имело. Кирш усмехалась и отвечала всегда одинаково:

– Еще не родилась та женщина, на которой я хотела бы жениться, а «замуж» – это не обо мне!

Когда у Кирш появлялись очередные увлечения, Кот не особенно расстраивалась: те дамы приходили и уходили, а она оставалась – всегда где-то рядом. Если в клубе Кирш подходила к понравившейся ей девушке, Кот начинала вести себя с нежностью счастливого собственника – так, будто имела на Кирш все права; обычно это отталкивало, как однажды почти отпугнуло Лизу (о чем она и написала на свернутых вчетверо листках, лежащих в кармане Кирш).

И теперь, сидя в одной машине, они были друг для друга кем-то не тем, кем хотели: Кот думала, что везет любимую девушку. Кирш – что едет с закадычным другом, И в глубине сознания каждой была знакома и неприятна, а вернее, неудобна правда.

Их машина проскользнула в ворота больницы мимо ругающегося охранника и свернула к новому корпусу. Рядом стояла машина «скорой», Кирш открыла дверь «восьмерки», слегка задев подбегающую к «рафику» с красным крестом медсестру: у девушки в синей униформе с надписью «Скорая помощь» была длинная льняная коса, и Кирш застыла, вынеся одну ногу на асфальт.

– Ты чего? – Кот посмотрела поверх Киршиного затылка и заметила мелькнувшую в карете «скорой» косу. – А-а… Где-то я сегодня уже видела что-то подобное.

Кирш вышла из машины и проводила отъезжающую «скорую» взглядом,

Из стеклянного подъезда выходили последние посетители, и охранник уже собирался запереть дверь,

– Нам в Кризисный центр, на седьмой этаж, там свободное посещение! – Кот обратилась к охраннику почти с вызовом.

– Свободное нс свободное, а время уже позднее, вся больница закрывается, вот так вот, молодые люди!

Кирш усмехнулась и одернула собравшуюся что-то возразить Кот:

– Мы не «молодые люди», но это частности; ладно, в следующий раз подъедем, завтра. Пойдем, Кот!

Кот вывернулась и полезла в карман. Протянула охраннику тысячу, ткнула на Кирш и бегающим движением среднего и указательного пальцев показала человеку в униформе, что Кирш пройдет наверх. Охранник, оглянувшись, молча отступил от входа, и Кот вернулась ждать в машину,

Рэй по-турецки сидела в большом кресле, стоящем в холле под пальмой, и, обкусывая губы, рассеянно прислушивалась к спору двух девушек. У обеих были забинтованы запястья, и по обрывкам доносящихся до Кирш фраз она поняла, что речь идет о несчастной любви. Одна говорила;

– А как же это: «Ты всегда в ответе за тех, кого приручил»?! Он мог бы… – Дальше Кирш, прислонившаяся к стене почти неосвещаемого коридора, не слышала. Долетел лишь возглас второй собеседницы:

– я ничего от него не чотела! И я знала, что он никогда не уйдет из семьи.

Кирш взглянула на Рэй: было ощущение, что она больше прислушивается не к словам, а к тембрам голосов, будто выбирая, какой приятнее, при этом глаза ее незаметно скользят по девушкам. Кирш бросила оценивающий взгляд и скривила губы: у одной было приятное лицо с правильными чертами, но безобразно короткие полные ноги, у другой – эффектная точеная фигурка, но простоватое круглое лицо и руки с широкими запястьями.

Наконец Кирш была замечена: сначала умолкли оглянувшиеся на нее девушки, потом шлепнула ладонью по колену Рэй.

– О, Кирш, здорово! – Рэй кинулась ей навстречу так, будто они договорились о встрече, и поволокла ее к себе в палату, которые здесь, правда, именовались комнатами; каждая на трех человек.

– Видишь, какие хоромы! – Рэй плюхнулась на кровать.

– Смотрю, ты повеселела, это здорово, – Кирш стала расхаживать по комнате. Если бы не три типовые кровати с одинаковыми тумбочками, это помещение действительно было бы просто уютной комнатой; на неброских стенах по-домашнему были развешаны плетеные бра, полочки с книгами и разными безделушками и миниатюры в простых деревянных рамках. Кирш подошла к одной из них и, уже думая отойти, остановилась и пригляделась: на фоне чистого голубого неба крутилась мельница,

– Все перемелется…

– Что? – Рэй сощурилась на картинку, рядом с которой стояла Кирш. Та отошла, сунув руки в карманы:

– Все перемелется, говорю, не стоит замораживаться.

– Это ты про что? О, слушай, – Рэй приняла загадочный вид, но Кирш, на мгновение повернувшаяся к ней спиной, слушать не стала, прервала;

–Рэйка, я к тебе больше приехать нс смогу: меня тут тоже пасти могут, мало ли. Я к Стелке на дачу еду… Давай тогда до встречи, ладно? Долго планируешь тут?

Рзй с трудом дождалась конца Киршиной фразы и поманила ее к тумбочке; она потрясла лежащую на ней книгу, и на кровать выпала фотография.

– Смотри быстрей, пока нет никого – это не моя тумбочка!

Кирш взяла снимок и стала без особого интереса разглядывать обнимающуюся на солнечном пляже пару.

– И что?..

– Со мной тут лежит один персонаж – это ее друзья, навещали ее вчера.

Рзй смотрела на Кирш с таким ликующим видом, будто та должна была быть осчастливлена услышанным. – Кирш подыграла и включилась как лампочка, на секунду изобразив на лице маску восторга,

– Так вот, думаешь – это мужчина и женщина? Ну да, у обоих все причиндалы на месте, но вот это-то, – Рэй ткнула пальцем, – настоящая женщина, а это – транс после операции; звали Олей, теперь Олег! И все у них нормально, и секс без проблем, а не как меня запугивали в этом долбаном НИИ, что, мол, человек после операции по смене пола – хуже инвалида! Чушь!

Рэй снова сунула фотографию в книгу и стала ходить по комнате, потом села рядом с Кирш и вопросительно заглянула ей в глаза.

– Блин, Рэй, ты же помнишь этих своих знакомых по обследованию: у одного все гниет, у другого с гормонами беда, третий повесился, решив, что в прежнем теле ему было поуютней,..

Рэй, как на присяге, хлопнула ладонью по книге.

– А у этих – все в порядке!

– Ясно, ты опять за свое…

Отчасти Кирш была рада, что застала Рэй не в хандре, а почти в воодушевленном настроении, но она уже давно успела заметить, что такие подъемы могли закончиться для ее странного друга-подруги провалом в новое разочарование, В моменты нового подъема у Рэй вытягивались скулы, загорались глаза и рот становился подвижным; когда эйфория заканчивалась, губы у Рэй сужались и застывали, а лицо становилось похожим на широкую, ничего не выражающую маску. Иногда Кирш казалось, что среднего ее подруге просто не дано. Сейчас Рэй непрерывно кривила рот, подхихикивая после каждой сказанной фразы, и цепким горящим взглядом ловила реакцию Кирш на свой рассказ.

Кирш медленно шла по коридору и слушала, как Рэй своим ломающимся голосом мальчика-подростка рассказывает ей о чужом счастье. Выяснилось, что та пара на пляже даже планирует каким-то образом сделать свою семью полноценной, родив ребенка, что «он» – уважаемый человек в какой-то фирме, и никому и дела нет, кем он был и кем стал… – Кирш удивленно подняла брови. Рэй рассказывала так, будто на самом деле рисовала мир своей мечты:

– …Все работает, у него все работает! Понимаешь, в реальности тот орган, чье наличие я чувствую, когда трахаю телку, – он у меня по ошибке природы отсутствует, доверив все трем пальцам правой руки! Кирш, ты хоть и не транс, тебе же это тоже знакомо, гак?!

Кирш кивнула с деланным равнодушием.

– А у него тоже ничего не было, а теперь есть и работает – девушка довольна!

– Да девушка и без этого может быть довольна, сама знаешь.

Рэй в задумчивости остановилась и пожала плечами:

– Ну да, девушка ни при чем, это для себя, чтобы соответствовать собственному представлению о себе…

Кирш не стала пререкаться – это был их бесконечный спор с Рэй: должен ли человек любить себя тем, кем он явился в этот мир, или его право —сопротивляться. Кирш соглашалась, что сын дворника может стать президентом, что инвалид может стать спортсменом, – словом, что подняться выше назначенного старта – даже похвально, но это совсем не то, что восстать против программы, занесенной в человека хромосомным кодом: XX или XV – как ни меняй свою внешность. Рэй всегда сопротивлялась, крича, что душа хромосомам не подвластна и только она выбирает, кого любить: мужчину или женщину. Рэй бесновалась: «Выходит, души ошибаются телами! Им нужно помочь!» Кирш давно перестала спорить: она не ходила в церковь, но, вспоминая бабушкино лицо перед иконой, понимала, что верит в Бога. Она не спорила с Творцом, научилась любить свое тело, не позволяя ему излишеств, и признавала, что живет в грехе – таком странном и, возможно, более безобидном, чем миллионы других, но все же отбрасывающем ее к той стихни, которая со свистом гуляет по ту сторону защищающих человека стен.