Текст книги "Женского рода"

Автор книги: Екатерина Минорская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Ада село в кресло, молча глядя на свое лицо в зеркале: теперь вместо шеи и тела сразу под головой была только голубая накидка, повязанная серьезной парикмахершей. Та вопросительно посмотрела на клиентку, и Ада приподняла брови, одновременно пожав плечами.

– Просто форму придадим или коротко будем? – спросила серьезная парикмахерша, поправляя свой нейлоновый халатик.

– Коротко не надо, сделайте что-нибудь интересное, пожалуйста…

Ада закрыла глаза и вновь посмотрела на свое отражение, когда над ее головой уже стихло позвякивание ножниц и гудение фена. Волшебство произошло, новая Ада выглядела куда более эффектно и решительно, и ей понравился собственный взгляд, оттененный новой челкой. «Ну здравствуй, Кот!» – сразу же захотелось сказать Аде, и она отправилась на Московский вокзал. Уже не оглядываясь на прохожих, Ада шла уверенной походкой, твердо решив для себя, что это будет последний бой: нельзя растаптывать себя, и даже чужую нелюбовь нужно принимать с достоинством. Унизительно вращаться на запасной орбите, выжидая своего часа. Их с Кот час уже был, и, скорей всего, это необратимо. Нужно вернуться, чтобы поставить точку, чтобы расстаться на совсем. Закончится зима – ее просто надо пережить, а там… Аде вдруг поверилось, что в лучах весеннего солнца, переступая через ручейки тающей зимы, из-за поворота к ней шагнет ее счастье, и она снова начнет жить, забыв о переходе на «Пушкинской», об агрессивной Фекле и о прокуренной «Перчатке»… Какое счастье? Мужчина или женщина?.. Ада всматривалась в проходящие мимо нары и не могла представить рядом с собой его… Улыбчивая, сильная, дерзкая женщина, а может быть, и нет – любовь зла! – думала Ада и представляла рядом существо неясного пола, но способное любить ее, только ее одну…

– Привет, Кот, – сказала незнакомка в приталенном шерстяном полупальто и с наброшенным вокруг шеи длинным оранжевым шарфом.

Она подошла еще ближе к гудящей группе, скопившейся у входа в новый клуб, и остановилась. Несколько человек замолчали, и, оглянувшись, Кот наткнулась на взгляд таких же, как у нее самой, черных глаз, возле которых завораживающе развевались от ветра прямые иссиня-черные волосы разной длины.

– Ада?!

Следом за Кот замолкла и повернулась в ту же сторону красная голова. Фекла почесала бровь между двумя серебряными колечками и отвернулась, брезгливо фыркнув.

Нет людей, мечтающих о грубом, черством и эгоистичном спутнике. Любя грубую Кирш, Кот любила в ней все спрятанное, опальное – то, что та ненавидела в самой себе. Редкую и неожиданную нежную улыбку, проскальзывающий иногда распахнутый детский взгляд и мягкие, капризные интонации в голосе, которые Кирш позволяла себе только среди своих: с мамой и Максимкой, с Лизой и почти никогда – со знакомыми по «Перчатке».

При грубости Феклы опальная беззащитность была пеленой: Фекла могла по-детски надуть губы, расплакаться, после чего мгновенно рассвирепеть и отомстить обидчику внезапной отборной бранью или не по-женски тяжелым кулаком. В Аде все женское было слишком открыто, и быть рядом с ней женщиной Кот было неприятно.

Теперь перед ней стояла какая-то другая Ада: не неуверенная в себе девочка, а женщина с чувством собственного достоинства.

То, что всегда тяготило Кот в Аде – ее обожание и зависимость, теперь исчезло. Изменилась прическа? Это не главное. Главное – стал другим взгляд: Ада смотрела теперь на Кот с прохладцей. Такие перемены в симпатичных нам поклонниках обычно не оставляют нас равнодушными, и Кот не захотела отпустить этот спутник со своей орбиты…

Она весь вечер не отходила от старой подруги, не обращая внимания на негодование Феклы. Кот не любила медленных танцев, но, едва закончилась официальная программа презентации клуба, она, подтянув приспущенные на бедрах мужские штаны, взяла Аду за руку и потянула на танцпол.

– Ты как-то изменилась, Ад…

– А ты, к счастью, нет!

– Ты пахнешь сладко!

– А у тебя все тот же табачный мужской парфюм.

– Мне кажется, мы сто лет не виделись…

Ада промолчала и улыбнулась.

Они протанцевали весь медленный блок; Ада непринужденно клала руки на плечи Кот и торопилась их убрать, как только заканчивалась песня. Кот усмехалась и укладавала руки партнерши обратно. Пожалуй, в эти минуты она как никогда близко была к желанию полюбить Аду по-настоящему…

С появлением Алисы Кот не сразу, но начала понимать, что ее горизонт – Кирш удаляется еще дальше, что на пути к ней вырастает океан. Журавль в небе – синица в руке… Одно другому не мешает, думала Кот, но, оглядываясь вокруг, понимала, что в «теме» никто не ограничивается одной синицей и вокруг каждого больного самолюбия собираются целые птичьи базары. И уже не каждая мечтает о журавле: лучше синица в руке, чем птичий базар вокруг пустого дома…

– Адка, ты боишься одиночества?

Они танцевали, и Ада, прислушиваясь к своим ощущениям от близости Кот, не сразу услышала вопрос, а потому посмотрела на подругу с непониманием.

– О'кей, объясню, – продолжала Кот. – Тебе не кажется иногда, что мы все успеем побыть одинокими потом, когда сдохнем, а здесь, когда вокруг куча людей, быть одиноким просто глупо: нужно просто искать подходящего для сосуществования человека?!

– Так, по-моему, все люди только этим и занимаются. Только найти-то его трудно.

– Ерунда. Просто не надо усложнять и выдвигать нереальные требования!

Кот притянула Аду ближе, и дальше они танцевали молча. Когда Фекла в очередной раз развернулась к танцполу, она увидела их поцелуй – как ей показалось, слишком нежный и слишком долгий.

– Ах ты… коза черноголовая!

Локоть Феклы соскользнул со стойки, и водка выплеснулась на колено сидящей рядом девушки. Тут же перед Феклой возникло тощее существо в просторной рубахе навыпуск, его взгляд вряд ли можно было назвать миролюбивым. Вместо извинений Фекла отодвинула рукой объект, перекрывший ей обозрение; тощая девушка оказалась довольно сильной и, вцепившись в Фсклины плечи, тряханула ее об стойку. Вскочив с места, Фекла взвыла и, выхватив из-под себя увесистый стул на длинной стальной ножке, замахнулась… Девушка успела увернуться, народ начал стягиваться к дерущимся, и, когда остановили музыку, пары на танцполе услышали истошную брань. Koт начала пробираться к стойке.

– Кто там мутит-то? – спросила она у девушки, наблюдавшей за потасовкой с высоты стола.

– Да бучара какая-то красноголовая… Мама!

С этими словами девушка спрыгнула со стола: люди расступились, и перед носом у Кот появилась Фекла, вооруженная все тем же стулом.

– Убыо тебя, сука!

Подняв одноногий стул как штангу, она резко ударила Кот по голове и, когда та схватилась за лоб, с размаху снова занесла свое оружие над ее головой; в этот момент кто-то с силой оттолкнул долговязую Кот в сторону, и вместо нее перед Феклой появилась Ада… Удар пришелся прямо по голове: хрупкая Ада сложилась как карточный домик, показавшись совершенно крошечной, и через несколько секунд распласталась на полу. Все замерли, и только Кот, исступленно озираясь, заорала;

– «Скорую» ей! Быстро!

…Зимнее утро в деревне кажется игрушечным: за крошечными окошками – тишина, а в ней – открытое но и ровный белый горизонт, как будто там, за стенами игрушечного же домика, – макет мира, еще не заполненный предметами, не раскрашенный красками… Печка, скамейка, ведра с водой, пестрые занавески и забавные фигурки на старом комоде – «сосланные» сюда из города за ненадобностью… Только холод в остывшем за ночь доме настоящий.

Кирш проснулась оттого, что кто-то чиркает спичкой. Босиком сойдя с кровати, она выглянула в дверь; Алиса, закутавшись в куртку, пыталась растопить печь с помощью щепок и газет. Кирш натянула шерстяные носки и вышла.

– Тебе помочь?

Взяв пару березовых поленьев, Кирш присела рядом.

Алиса завороженно смотрела на дуэт Киршиных рук и разрастающегося пламени… Мышцы – не по-женски развитые, пальцы длинные и изящные, с красивыми, коротко обрезанными ухоженными ногтями… Эти руки умеют ваять, писать, бить и ласкать, думала Алиса, любуясь. Когда огонь разгорелся, Кирш по-деловому сказала:

– Надо елку из леса притащить: Новый год на носу… Я его хотела с сыном встречать, но меня там могут искать – его побеспокоят…

– Мне надо уехать, – тихо сказала Алиса.

– Ясно, – коротко отозвалась Кирш, побледнев. – Когда?

– Сегодня. Чтобы вернуться на Новый год.

– Ты не вернешься…

Спорить Алиса не стала: миссия, которая предстояла ей дома, была настолько тяжела для нее, что можно было просто не найти сил на скорое возвращение.

Алисе показалось, что у Кирш испуганный, полный отчаяния взгляд, но та быстро перевела его на огонь и, подышав на кулак, закрыла маленькую чугунную дверцу и бодро вскочила.

– Так, надо завтрак готовить!

Москва – Питер… На душе – смута, на улице – слякоть; это была дорога непонятно откуда и уже не совсем ясно куда; формально– из пункта А в пункт В, а на самом деле – распутье; ни туда, ни сюда, на одном месте, в середине розы ветров… Такое хоть однажды переживает каждый человек: когда жизнь вдруг решает перетекать в будущее не плавно, а рывком – со ступеньки на ступеньку… По таким ступеням даже седовласый мудрец шагает как годовалый малыш; не зная наверняка, получится ли у него правильно перенести центр тяжести с одной ступеньки на другую, а то вдруг случится, что вообще не разберешь, откуда куда шагаешь.

Алиса смотрела на тяжелые снежные облака и почему-то думала о том, на что смотрят они: на чистое небо над ними или на землю внизу? Не могут же они одновременно смотреть вверх и вниз

Мысли – тяжелые, как эти снежные тучи… Прежней жизни – бабушкиных чаепитий с ожиданием звонков от Андрея, Капы с его проектами и любимого блюза, уже не вернуть, а новой-то жизни и нет… Шаг вперед – два назад, настороженно, будто встречаются два врага, забывших, почему они должны враждовать; такова женская любовь?.. Вокруг Кирш глухая стена, которой она зачем-то защищается то ли от Алисы, то ли от самой себя. Или почудилась эта любовь?.. Или она, Алиса, не такая, чужая для Кирш? Рэй хочет быть мужчиной, а Кирш – не хочет, но при этом не чувствует себя женщиной и боится быть на нее похожей. Тогда кто она? Кому тяжелей: Кирш или Рэй? И почему вообще такое происходит с людьми? И как любить человека, который не уверен в своем отражении в зеркале?.. Раньше Алисе не нравилось, когда любовь сравнивали с войной, она не принимала этой метафоры и теперь, но отчего-то ей вдруг стали понятны и воинственные взгляды «тематических» женщин, и их камуфляжные штаны. Борьба была не в любви, борьба была внутри них, и они защищались, как будто шапка-невидимка можем помочь тому, кто вышел на минное поле…

Телефон завибрировал, и на экране высветилось сообщение: «Как delа? Bcz tebya ploho! Kirsli».

Кирш шагала по улице, вновь нацепив на нос очки и сунув руки в карманы. Слишком много людей вокруг, подумала она и, потоптавшись на месте, собралась войти в магазин с большой зеркальной витриной. На секунду остановилась: в отражении витрины ей улыбалось лицо; женщина лет тридцати пяти с красивой прической и тонким макияжем больше вписывалась в картинную раму, чем в реальность гудящих за ее спиной автомобилей. Кирш с интересом оглянулась, представляя, как легко лепится лицо с такими правильными чертами.

– Простите… девушка… Вы не подскажете, как на Моховую?

– Подскажу.

Кирш начала объяснять, но заметила, что женщина не следит за указывающим движением ее руки, а лукаво улыбается ей из черного меха полушубка.

– А нам случайно не по пути? – У женщины был приятный низкий голос.

– Боюсь, что нет. Я человек семейный.

– Муж сеть? – с той же улыбкой спросила незнакомка,

– Нет, любимая девушка. – Кирш прищурилась и, посмотрев на собеседницу из-под очков, собралась войти в магазин.

– Очень жаль, хотя я не имела в виду ничего дурного.

– Минутку! – Кирш торопливо достала из кармана телефон.

Пришло сообщение от Кот: «ADA V BOLNITSE, YA PODIHAYU DОМА, J1ZN – GOVNO!»

– Пардон, мадам, удачной вам прогулки!

В травмпункте по печальной традиции была длинная очередь страждущих. В холле свободных мест не было, и Кирш слегка подтолкнула Кот к кушетке в коридоре; сидящая на ней с краю женщина недовольно покосилась на вновь прибывших.

– Господи, и не поймешь: то ли мальчики, то ли девочки… тьфу!

Они уселись, одинаково упершись руками в колени, и молча смотрели в пол.

– Да-а-а… – протянула наконец Кирш. – Что-то Фекла прогнала по бесовой…

– Дурдом по ней плачет, – отрезала Кот.

– Надо было тебе сразу к врачу, а не выжидать сутки!.. Бедная Адка! Надеюсь, спасут девочку.

Из клуба Кот поехала следом за Адой – в «скорую» ее не взяли, и она, превозмогая головную боль, села за руль своей машины, с трудом удерживая внимание на дороге. Уже к полудню, когда Аду оперировали, обессиленная Кот, бросив машину, добралась до дома на попутке и, выпив горсть таблеток, заснула. Проснувшись от боли, поняла, что у нее нет ни сил встать, ни желания жить…

Теперь, вечером, Кот сидела на кушетке, обхватив голову, и время от времени постанывала и материлась: ладонь то и дело попадала в сочащуюся и кое-как обработанную рану.

– Слушай, а чего ты в той же больнице не обратилась, куда Аду привезли? – тихонько спросила Кирш, пытаясь сдерживать сочувственно-плаксивую гримасу.

– Будто меня до этого по башке не били!.. К тому же Адке хуже было по-любому…

Очередь на рентген двигалась медленно, несколько человек, принесенных на руках или приведенных под руки, прошли без очереди: девушка, сбитая машиной, бабушка, выпавшая из автобуса, и несколько человек «по блату». Остальные – ожоги, ушибы и переломы – угрюмо беснуясь, ждали своей очереди: льготы здесь не действовали. Если бы здоровых людей время от времени приводили на экскурсию в российские травмпункты и больницы, они лучше бы следили за своей безопасностью: страшно знать, что проломленный череп на много часов будет предоставлен самому себе…

Из ровного многочасового гула разговоров сплетались грустные и скучные истории, чужие жизни… Пожилая соседка по кушетке уже смотрела на Кирш и Кот более миролюбиво; пару раз Кирш таскала ее наполовину парализованного мужа покурить. Уже ночью старик заплакал и, повернувшись к девушкам, жалобно и невнятно затянул: «Бээуэо…» Жена тут же перевела:

– Это он вам про «Беломор» рассказывает…

– Что именно? – поинтересовалась Кирш.

– Да нет у него ничего в этой жизни, кроме этою несчастного «Беломора» – жалуется! Слепой почти – телевизор смотреть не может, глухой – так и радио не послушаешь, только лежит да курит целыми днями… А по ночам вот из окна выбрасывается: жить не хочет, – тихо добавила женщина, тяжело вздохнув.

Кирш и Кот одновременно повернули головы.

– На первом этаже живете? – на всякий случай уточнила Кирш.

– На девятнадцатом… – снова вздохнула женщина.

Девушки с сомнением посмотрели на собеседницу. Та, промокнув платком слюни глядящему в стену старику, продолжила;

– У нас под обоими окнами – и на кухне, и в комнате – лоджия, а он все забывает про нее и выбрасывается…

– Зачем?! – пробасила Кот, округлив глаза. Побледневшая Кирш, не отрываясь, смотрела на старика, а женщина устало улыбнулась;

– Ну как, устал он уже! Пять лет как не живет, а существует, после инсульта!

– Вам-то как тяжело! – тихо сказала Кирш.

Женщина согласилась:

– Не говорите! Как на ножах сплю, честное слово, – лишь бы не сделал с собой ничего!

Дедушка что-то простонал, повернувшись к жене.

– Очередь длинная? А то! Падать не надо, дедушка. Вот и не сидели бы в этой очереди! Ох, как же мне тебя до золотой свадьбы дотянуть, дедуля…

– А долго еще? – неожиданно включился в разговор пребывавший до того в пьяной полудреме парень с подбитым глазом.

– Ой, четыре года! – вздохнула старуха.

– Человек семь до тебя, – ответила парню Кирш, поняв смысл его вопроса.

Старик снова застонал.

– Эвон! Говорит, не доживет столько, надоело!

Кирш встретилась с дедушкой глазами, и по телу прошла дрожь: у него были совершенно живые, полные страдания карие глаза, где-то там, внутри изношенного, обездвиженного тела, жила не соответствующая ему, желавшая иной жизни душа… Скулы свела легкая судорога, в глазах защипало, и Кирш отвернулась, чтобы старик не увидел ее взгляда.

Кот снова обхватила больную голову; Кирш долго разглядывала черный прямоугольник казенного окна, потом тихонько толкнула Кот плечом:

– Слышишь, жужжит?

– Что «жужжит»? – не поняла Кот.

– Ну лампы эти жужжат, больничные, дневного света! Рэй все говорила, что у нее на работе так же: грязные пробирки, казенные стены и это жужжание невыносимое.

Кот усмехнулась, не поднимая головы, и низко протянула:

– Кирюш, ты, наверное, тоже головой ударилась. Ты, часом, с Алиской-то своей волшебной не подралась, а? Чего тебе эти лампы с их жужжанием?!

– Воплощенная беспредельная тоска!..

Кот равнодушно пожала плечами и скоро впала в дрему. Дедушка тихо плакал, старуха спала, ссутулив плечи и не расслабляя нахмуренного лба. Кирш достала телефон и начала набирать сообщение, проговаривая его шепотом себе под нос: «Ночь без тебя еще темнее, одиночеству в ней нет конца, когда нет тебя!»

Трещины не обнаружилось, и, наложив повязку, Кот отправили домой на щадящий режим и наблюдение поликлинического хирурга.

– Оставайся?! – попросила она, когда Кирш, доставив ее до дома ранним утром, собралась уходить.

Кирш помотала головой и, поставив в углу пакет с купленными в ночном магазине продуктами, закрыла за собой дверь.

Она хотела попасть в деревню до пробуждения милиционеров. Нужно все подготовить к встрече Нового года, если, конечно, не придется встречать его в одиночестве: Алиса ответила на вчерашнюю дневную эсэмэску очень скупо: мол, дела нормально, едет…

Зазвонил телефон, и Кирш включилась, не сомневаясь, что это Кот. Но определился номер Стеллы.

– С каких это пор ты так рано встаешь? – спросила Кирш ледяным голосом.

– Меня забирают, слушай…

Кирш первый раз слышала настоящий Стеллин голос – без слащавости, без кокетства, без утомленного высокомерия – просто испуганный женский голос.

…Стеллу поджидали дома Левушкнпы братки, об этой засаде знали опера, и их взяли всех вместе с хозяйкой…

Стелла взволнованно шептала в телефон, икто-то грубо поторапливал ее… Кирш остановилась ислушала Стеллу, стоя посреди темной еще, пустынной улицы.

Стелла рассказывала про то, как долго кричала в свое единственное посещение Галинипого дома Лиза: бедная Лиза хотела, чтобы Долинская оставила в покое Кирш, и ещехотела денег и в красках расписывала, как «накроет» Галинину золотую героиновую жилу…

– Глупый шантаж! Бедная девочка! Я правда не хотела, Кирш! Я думала, мы просто увеличиваем ей дозу – ив этом месть, я не знала, что она вообще не употребляла! Галина обманула меня, она вообще уничтожила меня! Прости меня. Кирш!!! – исступленно шептала Стелла.

Кирш молчала, массируя двумя пальцами веки. Наконец спросила:

– Тебя забирают, да?

– Кирш, единственное, чем я могу отомстить ей: она сейчас в аэропорту, у нее через пару часов самолет в Женеву! Я слышала – менты сказали. Они туда сейчас поедут.

– Я буду там раньше, – сказала Кирш, уже убрав телефон, и решительно направилась к шоссе.

13

– Апчхи!

Соседка Люба стояла наверху стремянки и подавала Алисе одну за другой пыльные книги темно-зеленого цвета.

– Хоть примерно, в каком томе-то?

Алиса покачала головой.

– У Маргариты Георгиевны в отдельном сборнике, а у меня в новом трехтомнике вообще цикла «Подруга» нет.

– А ты раньше-то читала?

Алиса кивнула. Делиться с Любой сокровенным не хотелось, и она говорила только в общем, без лишних эмоций и подробностей.

Наконец Люба решила открыть оглавление сама и вскоре, победно цокнув, взмахнула книгой над своей головой и начала быстро спускаться по ступенькам стремянки,

– Держи!

Алиса присела на диван и открыла заветный том. Люба уселась на стремянку и выжидающе молчала, наконец не выдержала:

– Ну?!

Алиса начала читать сдержанно, без выражения, прислушиваясь к собственному голосу:

Вы были уже с другой,

С ней путь открывали санный,

С желанной и дорогой.

Сильнее, чем я – желанной…

…И был жесточайший бунт,

И снег осыпался бело.

Я около двух секунд —

Не более – вслед глядела.

И гладила длинный ворс

На шубке своей – без гнева.

Наш маленький Кай замерз,

О Снежная Королева».

– Ну надо же-с… – Люба сидела расширив глаза. – Цветаева – и женщину любила!

Алиса захлопнула книгу и встала.

– Я верну.

– Ты еще к ним поедешь, к знакомым-то своим? Как у них дела-то? – спросила Люба уже в дверь.

Садясь за свой письменный стол с открытой книгой, Алиса шепотом проговорила только что прочитанную строчку: «Не женщина и не мальчик, но что-то сильнее меня!» И ей показалось, что нет и не было молодой женщины Алисы – дипломированного специалиста с пятилетним опытом серьезной работы, с увлечениями, давно переросшими в спокойный интерес, нет ее, взрослой, а есть только девушка с испуганными глазами, живущая лишь своими страстями, есть Алиса без «вчера» и «завтра» – Алиса сегодня… Стало немного страшно, как обычно становится человеку, попавшему в снежный вихрь и в безвольных жестах рук осознавшему свою невесомую беспомощность…

…Объявили регистрацию на рейс.

Галина вышла из туалетной комнаты и, увидев решительно приближающуюся к ней знакомую фигуру, поначалу улыбнулась. Но тут в общем гуле явственно раздался крик Левушки:

– Уберите эту чумовую!..

Потом Левушка сипел почти беззвучно, согнувшись от удара металлическим носом ботинка.

– А не путайся под ногами!

Долинская, испуганно отпрянув, начала доставать из сумочки телефон. В следующую секунду он, выбитый ногой Кирш из рук хозяйки, уже валялся в нескольких метрах от нее.

Свирепея, Кирш всегда чувствовала, как сжимаются ее челюсти, и переставала узнавать свой голос, становящийся в такие минуты низким, тяжелым и монотонным; вот и сейчас она доставала слова из глубин, как булыжники:

– Мадам, твою мать!.. Всегда говорила, что женщин не бью. Но какая ты женщина, ты – паскуда!

Галина сузила глаза, стараясь не выдать охватившей ее паники.

– Кирюш, мы же взрослые люди, мы же можем договориться,..

– С чертом в аду будешь договариваться!.. Девочку убила, с-сука!

Двух ударов оказалось достаточно, чтобы Долинская потеряла равновесие и, ударившись о стену, съехала по ней на пол.

Вокруг начали собираться зеваки, кто-то позвал милицию. В ту же секунду, расталкивая народ, появились несколько мужчин в штатском: двое за руки удержали неистовствующую Кирш, двое подняли с пола Галину, и один из них звякнул перед ее разбитым носом наручниками, показывая их товарищу:

– Бесполезная затея, да?

– А-а… Убирай! – махнул тот рукой, видя, что Долинская теряет сознание, – Этой вот лучше надеть! – Он кивнул на Кирш.

– Этой не надо, мы же договорились.

Рядом с Кирш как из-под земли возник Денис… Когда они вдвоем вышли на улицу – каждый с открытой бутылкой пива, Денис покосился на Кирш и вздохнул:

– Могли бы тебя задержать, вовремя я… А ты зачем сюда приехала? Ты же официально еще под подозрением…

Кирш промолчала и, сделав несколько глотков, внимательно посмотрела на своего спутника.

– Спасибо тебе, Ден. Слушай, а ты на машине?

– А что? – Денис остановился.

– Как что?! Мне к сыну надо, раз я теперь не опальная.

– Ну да, Новый год – семейный праздник…

Кирш ошарашенно смотрела на приятеля:

– Сегодня Новый год?.. Денег не одолжишь?

Денис кивнул, открывая машину.

– В «Детский мир» поедем: мне тоже надо Кире куклу купить.

Кирш села на заднее сиденье и,как только они тронулись, легла, поджав ноги так, что колени уперлись в спинку переднего кресла. Рассказа Дена о ходе расследования и о том, сколько статей теперь повесят на Галину, Кирш уже не слышала; после бессонной ночи она провалилась в иное измерение, едва успев сомкнуть веки.

Безвозвратно человек уходит в бездонную глубину лишь с камнем на шее: на самой глубине боли, когда кажется, что уже не хватит ни сил, ни желания подняться, он должен знать, что сил всегда достанет, что терпеливого поднимет к воздуху невидимая любящая рука. «Так плохо бывает только перед взлетом!»– не раз утешала Кирш опустошенную очередным неудачным романом Ли Лит или Рэй, вновь разуверившуюся в смысле своего существования. Сама она всегда боялась, что та глубина, где ей уже невыносимо, еще не самая страшная из уготованных ей глубин…

Когда Кирш очнулась оттого, что машина остановилась, она несколько секунд боялась открывать глаза: нужно было попять, в каком мире она находится. И, просыпаясь окончательно, Кирш вспоминала: теперь ее не считают убийцей Лизы, теперь она отомстила за нее, как могла, теперь она может не прятаться, ездить к сыну и встретить с ним Новый год, – все изменилось к лучшему. Но что-то все же было не так… Что? Не приехала Алиса и вряд ли объявится в оставшиеся до волшебного боя курантов пятнадцать часов…

Максимка бросился Кирш на шею, даже не взглянув на пестрые мешки с подарками – такие же большие карие глаза, как у нее, но на маленьком еще лице восторженно хлопали в ответ на ее улыбку.

– Меня бабушка в школу на будущий год запишет, в местную!

– Нет, Максим, в школу ты пойдешь в Москве, – спокойно ответила Кирш, поставив сына на пол и присев на корточки.

– Я в Москву жить не поеду, мои легкие не выдержат вновь того воздуха!.. Нам с Максимкой и здесь хорошо! – обиженно констатировала мама Кирш, присев на стул в коридоре.

– А мы няню наймем. – Кирш прижимала к себе сына, а он уже хлопал в ладоши:

– Мы тетю Мальвину в няни наймем!

– Кого?! – Кирш старалась быть суровой, но с трудом сдерживала смех.

– Она сама ему так разрешила ее звать, я против была, буркнула мать, не поворачиваясь, входя обратно в комнату.

Они наряжали елку и бегали друг за другом в масках, а когда по дому разлился теплый запах сдобного теста и бабушка прилегла отдохнуть, Кирш и Максимка на цыпочках пробрались на кухню, где, накрытые полотенцем, на горячем противне прятались румяные пирожки. Кирш прислонилась к косяку и потерла нос: счастье – смеющееся лицо твоего ребенка, жующего самый вкусный на свете пирожок…

Она тоже заглянула под полотенце и, откусив пирожок, присела рядом с сыном на корточки. Разговаривать с набитым ртом было неудобно, и они просто улыбались друг другу.

– Наелся?

Сын кивнул такой же короткой темной челкой, как у Кирш.

– Тогда пошли, пока бабушка нас не разоблачила.

Максимка бегом устремился к незаслуженно забытым, хотя уже давно развернутым подаркам, и спустя несколько минут они вместе запускали по железной дороге, проложенной вокруг ритуального дерева, веселый голубой вагончик.

– К нам на нем приедет Дед Мороз, да? – Максимка отбежал, чтобы снова утащить с кухни пирожок.

Кирш улыбнулась ему вслед и вздохнула.

– Надеюсь, что Снегурочка. Хотя…

Максимка вбежал, держа в одной руке пирожок, а в другой – мамин телефон;

– Ты его на столе забыла, он там жужжал! Пропущенный вызов…

Набирая Алисин номер, Кирш боялась, что на том конце провода может быть слышен стук ее сердца…

Они говорили не дольше минуты, как будто уже давно условились, что Алиса приезжает сегодня вечером, просто нужно было напомнить друг другу о старой договоренности. Кирш предупредила, что собирается встречать Новый год с сыном, с которым сейчас пускает паровозик, и пригласила присоединиться, после секундной паузы Алиса кивнула, будто собеседница могла это увидеть, и попросила, чтобы Кирш не встречала ее и объяснила сообщением, как доехать до этого «помнится, очень далекого места»…

…В заснеженной темени у дороги Алиса увидела на обочине две фигуры; высокую и маленькую… Она вышла из машины, закинув на плечо большую сумку, и, мельком улыбнувшись Кирш, присела к Максимке.

– Привет! Я думала, ты уже спишь – ночь на дворе…

Максим выпятил нижнюю губу и промолчал.

– Он себя малышом уже не считает, да, Максим? Нам в школу скоро!

Алиса извинилась и, с трудом совладав с молниями на сумке, достала Максимке блестящий сверток:

– Это тебе!

Он взял его и повертел в руках, проговаривая на одной ноте себе под нос:

– Спасибо-а-спать-в-Новый-год-даже-дети-рано-не-ложатся…

Кирш усмехнулась:

– Алис, ты что, подарки же в полночь!

Но Максимка уже стянул зубами варежки и разворачивал сверток.

– Это от Деда Мороза – в полночь, а от меня сейчас, – Алиса наконец встала с корточек и глубже натянула свою бежевую ушанку с замшевым верхом.

– Я же тебе говорила, что она Снегурочка, – сказала Кирш, и они все втроем пошли домой, – Там еще дома кроме нас моя мама и Мальвина.

Алиса понимающе кивнула, будто присутствие сказочных персонажей в новогоднюю ночь не может вызывать вопросов… Она еще не бывала так далеко – дальше, чем в космосе; она оторвала себя от прежней жизни, сказав всем на прощание странные слова.

Она вспоминала чужую боль. Бабушка закрылась в комнате и не спала всю ночь: Алиса обещала, что будет писать и, когда устроится на работу, пришлет деньги… Андрей, узнав, что свадьбы не будет, пожал плечами и закурил. «Ты же бросил курить?!» – сказала Алиса, он промолчал… Капа первый раз за их недолгое знакомство не улыбнулся и, пропустив разговор о Центре, грустно спросил: «А как же Андрюха, как вы?..» А ей, в ответ им всем, хотелось плакать. Ах, если бы можно было остановиться, быть сильнее этого магнита… «Учитесь властвовать собой…» Когда бабушка со всей строгостью, на которую была способна, напомнила Алисе эту фразу, внучка ответила, что тогда и жить незачем… А жить, если так больно, – возможно? И почему больно?..

По дороге Кирш несколько раз спотыкалась о свои широкие джинсы: она, не отрываясь, искоса смотрела на Алису – та шла неуверенным шагом, то семеня круглоносыми коричневыми ботинками, то выбрасывая их далеко вперед, почти как Кирш.

– Прикольная шапочка! – заметила Кирш и стала смотреть себе под ноги.

Уже в подъезде Алиса пропустила Кирш с Максимкой вперед и, торопливо стянув ушанку, встряхнула головой. Кирш оглянулась, чтобы что-то сказать, и замерла на ходу, не успев закрыть рот: перед ней, то ли виновато, то ли рассеянно хлопая глазами, стояла вовсе не девушка с косой, сошедшая с портретов старинных мастеров, а, скорее, королевский паж с портретов тех же мастеров – у Алисы была короткая стрижка.

– Миленько…

Голос Кирш так безыскусно дрогнул, что Алиса невольно схватилась за голову:

– Что, так ужасно?!

– Да кошмар вообще! Не стоило, наверное…

– Мне с косой просто надоело, я ее переросла или пережила – не знаю, как точнее…

Чтобы не заплакать, Алиса начала рыться в сумке в поисках расчески. Кирш, взяв Максима за руку, снова начала подниматься по лестнице.

– Да ладно, расслабься. Мне, конечно, больше правятся женщины с длинными волосами, но это все детали, к тебе это уже не относится.