Текст книги "Женского рода"

Автор книги: Екатерина Минорская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Ни фига себе – «розочка»! Совсем у дуры кукушку унесло… – Кот равнодушно отвернулась, словно освирепевшее существо в трех метрах от их столика не могло представлять опасности и для нее.

Алиса съежилась. Стася замерла, глядя на нее и гневно шевеля губами. Потом она выкрикнула: «Сука!» – и замахнулась.

И тут же Кирш вскочила, отбросив в сторону завибрировавший мобильный, через секунду оказалась рядом со Стасей и, заломив ей руку, попыталась отобрать у нее остаток бутылки. Стася было разжала пальцы, но тут же резко полоснула по «розочке» запястьем левой руки – так что подбежавший охранник увидел Кирш с отколотой бутылкой в кулаке и Стасю с окровавленной рукой. Алиса привстала, продолжая удерживать ладонью ездящий по столу телефон Кирш. Музыку остановили, девушки, обступившие Кирш и Стасю, кричали на охранника и, вцепившись в вельветовый костюм несколькими парами рук, пытались остановить безумную «мельницу».

Уже успокоившийся телефон Кирш завибрировал снова Ада вытянула его из-под руки Алисы, не отводящей глаз от происходящего возле ринга, и нараспев произнесла:

– Вас слушают, кто это?

Алиса, будто опомнившись, удивленно посмотрела на Аду.

– Кнрш сейчас занята, а что ей передать? – Ада, позевывая, прислушивалась к трубке, —Хорошо, Денис, запомню: чтобы позвонила Денису и что вместе поедете к Максиму.

В сочетании с именем «Кирш» мужские имена прозвучали для Алисы так же странно, как названия инопланетных городов.

Есть люди, живущие в одной колее, спокойные, уверенные, неподвластные чужому влиянию и твердо знающие те границы, которые нельзя переступать. Есть хамелеоны, безболезненно меняющие свой цвет. И бываю и люди, похожие на воду, легко заполняющую разные формы. И как у воды, безусловно, есть своя суть, не мешающая ей пропускать изображения дна и отражать все, что есть над ней, так и Алисе казалось, что внутри нее есть что-то, непохожее на весь мир, но способное впитать и понять как правду изгоя, так и то, что порождают самые великие и почитаемые умы на этом свете. «Небывалая способность к ассимиляции!»– говорил об этой ее особенности Андрей, наблюдая за тем, как Алиса адаптировалась к иным наречиям, говорам, укладам, взглядам на мир. Стоило Алисе месяц пожить на Волге, как она незаметно для себя стала говорить на «о».

И вот теперь, когда она лишь пару часов пробыла в мире, еще недавно просто не существовавшем для нее, Алису уже перестали шокировать страстно целующиеся женщины и начало удивлять существование мужчин. «Денис» и «Максим»… Алиса задумалась, каким образом могут быть связаны с Кирш эти люди и могут ли они ей быть также близки, как… Алисе захотелось думать: «…как она».

Отложив телефон в сторону, Ада прищурила глаза, разглядывая, как Кот, а следом за ней и Фекла суетятся возле охранника.

– Как Винни Пух с Пятачком, только специфические такие – из фильма ужасов! – сдавленно хохотнула Ада.

Одной рукой охранник держал Кирш, другой удерживал Стасю и с неохотой прислушивался к очевидцам, потом стал что-то говорить, обращаясь к Кирш; она слушала его не глядя и по-прежнему удерживая вырывающуюся Стасю.

– Так и будешь стоять? Садись, она сейчас придет. Разберутся – куда денутся… – Ада лениво потягивала через трубочку уже далеко не первый за вечер коктейль.

Алиса села.

– А здесь часто такое бывает? – Алисе показалось, что произошедшее не особенно шокировало старожилов клуба.

– Не то чтобы прямо такое, но разборки постоянно, особенно под утро, когда все уже разогретые.

– Я думала, девушки спокойнее… в смысле, в женском клубе.

– Да что ты! – Ада отмахнулась. – У женщин и разборки более жестокие, и ревность и все такое. Вот у геев спокойнее, даже на микс-вечерииках видно: мальчики тихонько так, по углам, а наши как с цепи сорвались, будто находятся под постоянным напряжением; вроде со стороны спокойные, а пальцем тронешь – и не знаешь, чего ожидать.

– А почему под напряжением? Здесь же все среди своих, многие с любимой девушкой – вообще должны быть спокойными… – Алиса запнулась и добавила; – Кажется. – Она сделала глоток коктейля и пожала плечами. – Еще не понимаю, зачем сюда пары ходят. Вот нашли они друг друга, ну и сидели бы наедине дома, зачем им в народ-то идти, пусть даже к единомышленникам?..

– Я тебя умоляю! Такие, как тут, пары, такие отношения, называются: «Прилегли». Еще несколько раз придешь – увидишь, как эти так называемые пары перемешиваются!.. У кого серьезно – те сюда редко заглядывают и ненадолго: если вдруг потанцевать приспичило или если негде больше встречаться. А так… – Ада снова махнула рукой.

Слушая Аду, Алиса на несколько секунд отвернулась от Кирш, а когда посмотрела в ту сторону вновь, толпа уже рассеивалась, снова включили музыку, и ни Кирш, ни Стаси видно не было. Алиса с отчаянием оглянулась: «Вот она…» Кирш что-то объясняла охраннику, и, пока тот волочил Стасю к выходу, Кирш быстро подошла к Алисе:

– Мне нужно ее отвезти.

Алиса смотрела на Кирш с ужасом.

– Иначе эта безумная в таком состоянии окажется на улице и черт знает что может произойти. – Кирш сжала Алисину руку. – Я тебя не смогу проводить завтра на поезд. Встретимся потом.

– Когда? – Голос у Алисы задрожал.

– Когда-нибудь.

Кирш отошла теми же пружинящими шагами и, забрав у охранника извергающую ругательства Стасю, исчезла в прямоугольнике света; еще некоторое время охранник не мог закрыть дверь в зал из-за того, что нога в вельветовой брючине упиралась в косяк.

Алиса несколько секунд смотрела им вслед и, чтобы Ада не заметила, что она готова заплакать, замахала на себя ладонью.

– Накурено – ужас, аж глаза режет!

– Ты не торопишься? – Ада с неприязнью смотрела на то, как Алиса достает из сумочки телефон.

– Надо Андрею позвонить, он уже несколько раз мне звонил, оказывается.

К радости Ады, уже давно потерявшей из вида Кот, Алиса после звонка решила остаться в клубе до закрытия. Ада крикнула официанту, чтобы он повторил коктейли.

– Кирш уехала, Кот куда-то свалила, давай выпьем за то, чтобы все было хорошо!

Алиса пила редко, а если ей случалось выпивать чуть больше, чем одна общепринятая порция, ее начинало интересовать все, сейчас – все, хоть каким-то образом связанное с Кирш; в «Перчатке» даже стены знали Кирш, а значит, можно было говорить и о стенах… Глядя на ринг-танцпол, где снова царил медленный танец, Алиса вспоминала запах «барбариски»…

– А вон те две, так эти – в интернациональном лагере. – Ада уже давно что-то рассказывала Алисе.

– Что «в интернациональном лагере»? – Алиса спросила это таким неожиданно бодрым голосом, каким пытаются спасти ситуацию люди, которые на несколько секунд задремали и не хотят, чтобы окружающие узнали про их маленький секрет. Алиса смотрела на Аду сквозь полупрозрачное изображение, которое так охотно воспроизводило ее сознание: тонкая шея, большие откровенные глаза, маленький хвостик темных волос на загривке… О чем бы ни говорила Ада через эту картину, Алиса слушала ее почти с благодарностью: с этой смуглой разговорчивой девушкой всегда можно было заговорить о Кирш.

– Та, что беленькая, – ее болгарка сняла, пионерка, им по тринадцать лет было, а другая – с американкой какой-то еще в школе переписывалась-переписывалась, а потом пишет: «Целую твою фотографию на ночь», ну а когда приехала в Москву, вместо фотографии уже ее саму… Жертвы интернациональной пионерской дружбы! О, кстати о пионерии…

Мимо их столика прошла полная коротко стриженная женщина в джинсовом костюме, на вид ей было около сорока.

– Здравствуй, Марусь!

– Здорово, коль не шутишь!

Маруся погладила Аду по голове, улыбнулась Алисе и неторопливо переместилась в сторону бара. Ада доверительно потянулась к Алисе:

– Маруся – всю жизнь в комсомоле, секретарем комитета комсомола была, слеты какие-то пионерско-комсомольские устраивала, жила с девочкой-комсоргом, кстати!

– Как это? – Алиса смотрела на дно бокала.

– Элементарно! Дружили с девочкой – комсоргом класса, потом стали спать, прожили вместе до конца школы и дальше лет пять, а потом та замуж вышла, а Маруся с тех пор бобылем живет и направо-налево кричит, что любви никакой нет, и женщин нет, и мужчин…

– Как это?

– А вот так: наступила эпоха сильных женщин и слабых мужчин, то есть мужественных женщин и женственных мужчин. Короче, эпоха-унисекс!

– А вы с ней хороню знакомы?

– Еще бы! Это она раньше комсомольские слеты устраивала, а теперь – «тематические», на сорок втором километре. А еще на лесби-вечеринках в клубах такие вот, вроде Маруси, беседы всякие проводят… Старше Маруси здесь только Настена.

Допив бокал, Алиса почувствовала, что пьяна. И это было то опьянение, которое наступает у человека, и на трезвую голову совершающего безрассудные поступки: разум был ясен, но освобожден от прежних шор, и хотелось кому-то объяснить себя – скорей всего, себе самой.

– Я ничуть не жалею, что пришла сюда, и я пришла из-за Кирш.

Нисколько не удивившись, Ада кивнула:

– Ты же натуралка? Ну, в смысле, теперь понимаешь, что чистых натуралов нет: у всех есть шанс сместиться… – Ада назидательно постучала пальцами по краю стола. – Только помни, что женщина так может голову закружить – о-го-го!.. У тебя ж вроде жених есть, зачем тебе это нужно?.. Можно в такую чащу забрести, что и обратной дороги не найдешь!

– А мне она и не нужна, обратная дорога, – Алиса почувствовала озноб.

Чем ближе было утро, тем нестерпимей становилась мысль, что в конце того же дня ей предстоит уезжать и, сидя в купе, смотреть в глаза человеку, который уже обманут ею.

И куда более важным, чем правда и неправда, для Алисы было то, что Кирш смогла уйти, не договорившись с ней о встрече, что Кирш принадлежит так многим людям, не желающим ее потерять, наконец, что Кирш в опасности, что, судя по словам Ады, ее подозревают в убийстве и даже разыскивают. Алиса уезжает из города, где над Кирш сгущаются тучи; возможно, когда Алиса вернется сюда снова, она не сможет ее найти…

– Ты что, плачешь?!

– Накурено…

Дверь в зал открылась, и в ее проеме появился длинный силуэт… Не Кирш. Алиса коснулась пальцем лба, пытаясь вспомнить все по порядку; кафе, Стелла, они с Андреем, появление Кирш, ключи! Ну, конечно, Кирш собиралась остановиться у Стеллы на даче, а дорогу туда вспомнить нетрудно! А если ее там не будет?..

Ада что-то рассказывала из жизни очередной пары, мелькнувшей перед ними, Алиса слушала, не понимая слов, но заметно повеселев. Когда возникла пауза, она поспешила спросить:

– А ночью за город можно только на такси, электрички не ходят?

Ада смотрела непонимающе, Алиса заговорщически улыбнулась.

– Ты же наверняка знаешь Рэй и Лолиту, расскажи мне про них.

– Не Лолиту, а Ли Лит, никчемное созданье…

Устами Ады можно было расписывать портреты монстров в мистических триллерах. Услышав про Рэй – «бесполого извращенца (или извращенку?), лежащего сейчас в психушке и чуждою всего человеческого, особенно в отношениях с женщинами», Алиса поняла, что этот человек, Рэй, наверняка чем-то неприятен Кот и как следствие – Аде. История бисексуалки Ли Лит явила ей образ, мало подходящий под образ друга, тем более друга Кирш. «Да какая она, к черту, бисексуалка! – воскликнула Ада скептически, – У нее вообще нет сексуальной ориентации, у нее только одна ориентация – на деньги!» Еще сутки назад короткая биография Ли Лит показалась бы Алисе более чем странной, нереальной, теперь она спокойно, с пониманием слушала, как когда-то Ли Лит ушла от мужа на содержание к богатой взрослой женщине, а ныне живет с богатым мужчиной из мира шоу-бизнеса, параллельно крутя роман с какой-то звездой женского пола. «Почему нет?» – думала Алиса и с восторгом первооткрывателя осознавала, что проблемы людей, их пороки и муки гораздо шире тех рамок, в которые легко может вместиться обычное представление о счастье.

Алисе было жаль никого не любящую Ли Лит, жаль непонятную Рэй, жаль сильную Кирш и слабую себя, а еще красноголовую Феклу, и Кот, не любимую Кирш, и Аду, почти полюбившую свое одиночество.

Разглядывая попеременно то свой маникюр, то танцующих в синеватом от дыма воздухе девушек, Ада ни с того ни с сего сказала:

– А Стаська, говорят, ништяк в постели.

Алиса переспросила и, услышав эти слова снова, с неприятной ясностью осознала, что электрички пойдут только утром, что Кирш наверняка не стала среди ночи ловить машину и что безумная Стася успокоится только в ее объятиях.

– Жаль, если они переспят… – Алиса удивилась, услышав эту фразу из собственных уст, и обреченно подняла глаза на собеседницу.

Ада сочувствующе заморгала глазами, погладила Алису по руке и почти закричала:

– Представляешь, я тоже ревнивая, хот я вообще-то мне плевать, что Кот с Феклой спит и еще с кем-то. Она их не любит!

Ада придвинулась ближе, обвела рукой зал и заговорила шепотом:

– Здесь нельзя так откровенно смотреть, как ты смотрела на Кирш; все завистливые. Здесь можно быть распущенной, но нельзя открытой! – Ада ткнула указательным пальцем в сторону Алисы. – Ты ведь ее любишь, так не вздумай о своей любви говорить даже ей, прежде всего – ей; ничто так не пугает людей, как чужая искренность!

– Всех людей?! – Алиса удивленно приподняла брови,

– Всех, а этих, – Ада снова обвела рукой зал, – особенно!

Музыка исчезла, и в ушах образовалась неприятная, ватная пустота. Но Алиса поняла, что уже с трудом справляется со сном, лишь когда диджей Инга объявила, что вечеринка закончилась, и простилась с девушками до следующей недели.

Девушки покидали зал не сразу, кто-то продолжал танцевать без музыки, а иные были настолько поглощены выяснением отношений, что не могли вернуться к суровой утренней реальности без помощи охранника.

Алиса на прощание оглядела пустеющий зал, будто шла в нем призрак танцующей Кирш, и вслед за Адой шагнула из полумрака зала в освещенное фойе.

Лестница, ведущая вниз, показалась Алисе слишком крутой, мучила жажда, и непослушно закрывались глаза. Одевшись, она мельком взглянула в зеркало, заправила за ухо выбившуюся из косы прядь и вышла на улицу.

Морозный воздух не всегда приятно освежает: ранним, еще темным зимним утром он пронизывает насквозь и торопит человека, медлящего с выбором. Взъерошенные, втягивая головы в воротники, девушки с неохотой расходились от дверей клуба; домой спешили лишь те, кто был с кем-то за руку, и те, кто, судя по угрюмой, но спокойной походке, привык уходить в одиночку. Алиса стояла напротив Ады и раздумывала, стоит ли ей ехать на Стеллину дачу прямо сейчас. Алиса вдруг нащупала в кармане ключи от номера – стало неловко оттого, что Андрей ждет ее в гостинице, уже давно порываясь забрать из клуба; коса растрепана, тушь осыпалась…

Ада натянула перчатки и вздохнула;

– Пошли к метро?

Из-за угла большого кирпичного дома им навстречу повернул человек в шляпе, надвинутой на лоб, и с поднятым воротником, закрывающим лицо; мужчина смотрел только на шаг впереди себя, не поднимая головы… На небе не было звезд, и Алиса, вспомнив Капины слова, подумала, что этому человеку и ни к чему вертеть головой, и холодным утром есть проблемы, куда более важные, чем звезды, и вся психология становится никчемной наукой, если человеку просто холодно и хочется спать. «Но все-таки что-то в этом обране есть», – подумала Алиса и оглянулась на прохожего.

– Ада, послушай, все эти люди в клубе, вообще «тематическая» тусовка – они видят что-то кроме своих интересов, кроме этого общения между собой?

– «Они»?– Ада усмехнулась и, обойдя замерзшую лужу, притормозила. – Ты про что?

Алиса слегка потянула Аду за рукав, чтобы та не останавливалась.

– Про звезды, например.

Ада засмеялась и взяла Алису под руку, с трудом балансируя по покрытой наледью дорожке.

– Вы, девушка, не из Питера приехали, а с Луны свалились! Ты что, дома совсем с «темой» не общалась?!

Задев Алису, мимо торопливо прошли две девушки: одна, более хрупкая, пыталась идти в ногу с подругой и, как показалось Алисе, оправдывалась, вторая – полная и головы на две выше – шла размашистой походкой чуть впереди, сунув руки в карманы куртки. Когда маленькая обогнала большую и, схватив ее за руку, попыталась заглянуть в глаза, ты дала ей оплеуху и крикнула:

– Да не трещи ты, тварь, иди дальше с кем хочешь обжимайся!

Большая брезгливо отмахнулась от новой попытки подруги ухватить ее за рукав и, перепрыгнув через ограду, зашагала в другую сторону. Маленькая метнулась было за ней, но зарыдала и уселась на ограду.

Алиса сочувствующе покачала головой, а Ада ликующе зашептала:

– О, типичное лесбийское утро. И вечер такой же, и день. Какие тут звезды?! На них пускай другие смотрят, кому в жизни адреналина не хватает!

– Звезды – это же фигурально, имеются в виду просто другие интересы…

Они уже подходили к метро, и Ада начала копаться в сумочке в поисках проездного.

– Знаешь, Алис, нет в женской любви никаких других интересов, кроме любви! – Помолчав, Ада добавила: – в лесбийской любви примирение – только в постели, остальное – война! А «там, где стреляют пушки, музы молчат!»

Ада многозначительно цокнула и остановилась; в свете фонаря Алиса увидела, что у ее спутницы совершенно красные глаза, и подумала, что у нее самой, должно быть, такие же.

– Алисочка, телефон у тебя есть, так что звони. Ты в гостиницу?

Она решила – да, в гостиницу.

8

– Заткнись!

– Ого! Какой у нас темперамент! – успела проговорить сквозь сбившееся дыхание Ли Лит, лежавшая на постели, раскинув руки,

– Молчи! – уже с ласковым напором прошипел другой голос.

Ли Лит смотрела на нависающую над ней кучерявую голову, на энергично двигающийся силуэт – хрупкий, но сильный – и пыталась понять, почему природа наделила ее привлекательностью, манкостью, желанием, но лишила возможности получать безоглядное, задыхающееся удовольствие в постели. Сначала казалось – дело в мужчинах. Но и женщины оказались бессильными разбудить в Ли Лит настоящую страсть. Она оставалась сторонним наблюдателем, и ее единственным удовольствием было видеть, что другие могут приходить в экстаз от ее тела, голоса, прикосновений…

– Я тебя ненавижу! Я же просила!..

– Что случилось? – Ли Лит была почти растеряна.

–Ты можешь не смотреть на меня, когда я так делаю! – закричала ее подруга и обессилеппо рухнула рядом.

Ли Лит вздохнула. Она привыкла к капризам: женщины не изменяют этой привычке, какие бы обличья они ни принимали. Рядом с ней редко оказывались мужеподобные женщины —Ли Лит любила сильных женщин в хрупком обличье – редкий сорт активных лесбиянок в России. Кирш всегда посмеивалась над поисками Ли Лит и как-то в шутку предложила:

– Ли, почему бы тебе самой не попробовать? Возможно, тебе скучно в пассиве!

Ли Лит даже не нашлась что возразить и только изумленно посмотрела на старую знакомую.

– Нет, правда, ты слишком стерва для такой трогательной роли – быть девочкой в постели! – настаивала Кирш, все так же посмеиваясь.

Наблюдая сейчас за стараниями своей кучерявой пассии, Ли Лит подумывала, что, возможно, Кирш была недалеко от истины: ей хотелось сыграть на чужом теле, как на инструменте, и сделать так, чтобы подруга сначала закатила глаза от удовольствия, а после прильнула к ее плечу с благодарностью и восторгом. Но сейчас она лишь сочувственно вздохнула и погладила мягкие волосы тяжело дышащей рядом девушки.

Ли Лит села, скинув одеяло, и уставилась на плакат, висящий на стене возле старинного трельяжа – с него устремляло почти роковой взгляд красивое лицо в пепельных локонах. Ли Лит улыбнулась и обратилась к беспорядочно разбросанным рядом на подушке белым кудряшкам:

– Солнце, ну откуда у тебя это мещанское пристрастие к шелковому постельному белью?! Это же отвратительно скользко…

К Ли Лит повернулось лицо с закрытыми глазами и хрипло ответило:

– Лучше скажи, загадочная моя, почему тобой милиция интересуется!

– Не совсем мной. А человек, которым интересуются, – мой друг и такого внимания со стороны погон, поверь мне, не заслуживает!

На лице открылись глаза. Новая подруга Ли Лит меньше всего хотела неприятностей, способных омрачить ее начинающуюся карьеру.

– Друг? Что же ты не знаешь, где твой друг находится?!

Ли Лит рухнула в подушки.

– Потому что Кирш защищает меня от лишней информации: меньше знаешь – лучше спишь!

Насупившись, Ли Лит потянулась к телефону и попробовала набрать номер Кирш: никто не отвечал.

Другим человеком, разочарованно отложившим в сторону телефон, был Денис. Дочка обвила его шею и чмокнула в щеку:

– Пап, а почему мы не едем в зоопарк? Ты же обещал!

– Сейчас, Кирочка, мне нужно найти одною человека.

– Кирш? – Девочка с любопытством заглянула отцу в глаза.

– Кто это тебе сказал?

– Мама по телефону рассказывала! Говорила, у всех свой «приветик»: кто футболом увлекается, кто чем, а ты – какой-то Кирш!

Денис рассмеялся, коснувшись отрастающих от многодневного пренебрежения бритвой усов – как обычно смахивают докучливую пивную пену.

– Ну беги, беги!

Когда Кира выбежала, он нахмурился; жена явно выдавала детям лишнюю информацию. Как-то сын заговорщически присел рядом и поинтересовался:

– А правда, что активные лесбиянки мужчин трахают?

– А ты почему меня спрашиваешь? – не понял тогда Денис.

Сын хитро улыбнулся.

– Ну как же! Мама сказала, что ты с такой забавляешься.

После этого короткого диалога Денис молча отодвинул пария в сторону и, войдя в комнату к жене, одним махом скинул с туалетного столика все ее хитрые пузырьки и коробочки.

– Не смей про меня детям чушь говорить!

Ольга подняла глаза и снова опустила их обиженно, продолжая пилить ногти:

– О боже! Любить лесбиянку можно, а, значит, рассказывать об этом – чушь?!

– Детям мозги не мусори своими догонами!

Он захлопнул дверь и не возвращался домой три дня, запив на даче горькую.

…Вот она встает и потягивается, взъерошив после свою причудливую короткую стрижку… Она потягивается стоя или еще в постели?.. Вот она целует его в небритую щеку и идет готовить завтрак. Она приготовит завтрак или потребует, чтобы кофе в постель принес он?.. Вот она приходит на родительское собрание к Кире, и, когда учительница с ехидством, как это всегда происходит, начинает жаловаться на плохое поведение его дочки, она… Что делает Кирш? Скорее всего, показывает свой коронный «fuck!»…

Иногда Денис задумывался, хотел бы он видеть Кирш своей женой… Ему нравилось заботиться о ней и ее сыне, откладывать им деньги, привозить продукты; нравилось вытаскивать Кирш из драк, не получая благодарности, нравилось, когда она вырывалась, гневно хмуря брови, стоило ему попытаться прикоснуться к ней чуть нежнее, чем то позволяет дружба… Он видел в ней женщину, но именно ту, которая и к тридцати годам все еще похожа на мальчишку и уже знает что-то такое, что не позволит ей до конца вернуться к себе – женщине, даже если бы она того захотела. Денису нравился в Кирш неженский инстинкт завоевателя и совершенно девический, непорочный испуг в глазах, если она видела чье-то страдание.

Бывшие коллеги понимающе кивали, замечая то придыхание, с каким он разговаривал с Кирш. Почему? Денис и сам не мог понять, возможно, только психиатрии под силу разобраться, отчего многие менты так любят садо-мазо, почему сильные и грубые мужчины часто с умоляющими взглядами ползают в ногах – если не у юношей, то у женщин, похожих на них. Среди агентов, информирующих милицию, было много лесбиянок, и Денис не раз видел, как его сослуживцы используют агентурную есть «не по назначению». За нехитрую плату – героин, легко доступный высоким чинам, можно было воплощать в жизнь свои самые смелые сексуальные фантазии. Если бы Денис не знал, что в этой грязи бывают другие менты, не знал, что это может коснуться Кирш, он не бросил бы службу так рано. Но все равно ушел бы из-за нее – не из-за Кирш, из-за грязи.

Тогда Кирш уже была не на системе и употребляла героин, только если его «по доброте душевной» заносили знакомые, а она противостоять искушению была не в силах. Денис спрашивал: «Бывают наркоманы, которых вылечивают раз и навсегда?» Кирш ухмылялась; «Бывших наркоманов не бывает: старик опиум умеет ждать!.. Главное – помнить, что ты наркоман, не строить иллюзий и сопротивляться». У Кирш было желание для сопротивления: там, где не помогли никакие клиники, вытащило именно оно. Весь вопрос в том, есть ли человек сам у себя или уже простился со своим «я», со своими честолюбивыми амбициями и с тем, что стоит выше желаний и потребностей, – с мечтами. Кирш не прощалась, а потому была не из тех наркоманов, которые готовы за дозу предать кого угодно, включая себя. Сделать ее агентом районным операм не удалось, добиться чего-то иного – тоже. Они не настаивали, а Денис об этих историях даже не знал, не знал до того момента, как в дверь Кирш не постучал его непосредственный начальник, точнее, до того вечера, когда он не услышал по телефону затянуто-обреченный голос Кирш и не увидел спустя полчаса ее разбитую губу.

…Тогда полковник Мишин был слегка навеселе и, когда Кирш открыла ему дверь, вошел в незнакомую квартиру, как к себе домой, и игриво оглядел хозяйку с ног до головы.

– И что ж, совсем без мужиков?! Видел я в сейфе твои фото ню – у шалавы какой-то изъяли. Хорошенькая…

Кирш надвинула на лоб бейсболку, в которой расхаживала по дому в дурном настроении, и сунула руки в карманы:

– Тебе какой хрен; хорошенькая или плохенькая? Ты чего пришел куда не звали?

Мишин рассмеялся;

– Ты бы повежливей, девочка, с полковником МВД!

– Да хоть с генералом! Чего надо?! – Кирш начинала свирепеть, уже узнавая это слащавое выражение лица.

Пройдя в комнату в ботинках, полковник чинно развалился в кресле и протянул Кирш полиэтиленовый пакетик.

– Что это еще?

Кирш смотрела поверх плеча милиционера в окно, ожидая, что сейчас туда заглянет ослепительное солнце и растворит в своих лучах эту протянутую руку или – того лучше – ворвется ветер и унесет этого человека, неприятно поскрипывающего кожаным пальто.

– Мне ничего за это не нужно. – Мишин поерзал в кресле. – У нас этого добра достаточно, конфискуем килограммами!

В окне ничего не изменилось, а полковник, все еще поигрывающий пакетиком с героином, спохватился, полез в карман и достал оттуда шприц.

– У вас же, у наркоманов, примета: баян заранее не покупать, верно? Так у тебя его, стало быть, нет, вот я подумал…

– Заботливый, черт! – Кирш по-прежнему смотрела в окно.

– Говорю, ж тебе, глупая, даром!.. У тебя же есть альбомы с девочками, которых ты трахаешь. Покажи, девочка, что тебе стоит!– Мишин умоляюще смотрел на Кирш, протягивая ей свои «дары».

Кирш медленно перевела взгляд на милиционера и тихо, с нажимом произнесла:

– А жеваной морковкой тебе в рот не плюнуть?!

Мишин, чуть наклонив голову, смотрел с прежней мольбой в глазах. Кирш села напротив на кровать и закинула ногу на ногу.

– Забирай свое говно и чеши отсюда!

– Зря, моя хорошая, суд же как раз намечается – над известным тебе персонажем; можно тебя свидетелем привлечь, а можно не привлечь… – Мишин приподнял одну бровь, отчего взгляд у него получился совершенно пьяным.

Кирш несколько секунд сидела молча, разглядывая подполковника, и, окончательно утвердившись в мысли, что ничего безобразнее этого лица она не видела, мрачно показала подбородком в сторону тумбочки. Мишин, привскочив в кресле, потянулся к тумбочке, бережно положил рядом с фотографией Максимки шприц и героин.

Кирш не оказалась сильней самой себя, полковник же считал, что на лесбиянок и наркоманов благородство не распространяется. Поэтому он стал расстегивать ремень на своих штанах. Она отталкивала Мишина ногами, он целовал их и умолял раздеться, она пыталась выгнать его, он завалил ее на кровать.

– Трахни меня, киса, ты же активная лесбиянка, что тебе стоит?!

Кирш оттолкнула толстого полковника ногами и вскочила. Он ударил ее кулаком по лицу, сильно, так, что с губы по подбородку побежала струйка крови…

Полковник ушел злым, а вскоре позвонил Денис. О том, что Мишин собирался к Кирш, ему известно не было, но когда он приехал и увидел ее – с разбитой губой, с узкими зрачками, не реагирующими на свет, он сразу спросил:

– Кто? Наши?

Вскоре Денис ушел из органов,

Не лесбиянкой, не наркоманкой – Кирш была для него кем-то совсем другим: женщиной, но не обычной, а женщиной-амазонкой, нежной и сильной. Денис не мог унизить Кирш и сам сгорел бы от стыда, увидь она его унижение, он не мог обсуждать Кирш в банной компании, но и жить с ней рядом он тоже не смог бы. А она никогда не давала ему даже надежды.

Женщины-амазонки не созданы для семьи, они не налаживают быт ради быта и рушат стены, едва заподозрят в них холод…

Денис любил Кирш-мечту и боялся Кирш-женщину. И ему по-прежнему нравилось приходить в свой дом, где висели малиновые занавески с рюшечками, нравилось есть жирные пироги, испеченные Ольгой, и думать о Кирш.

И он рассмеялся, когда услышал, что Ольга сравнивает его Кирш с футболом – надо же, приравнять Кирш к хобби! Да если бы это «хобби» все-таки ответило ему взаимностью, пожалуй, он был бы готов изменить свои представления о том, каким должен быть дом. И сейчас вместо работы он не первые сутки воскрешал свои старые связи и выяснял подробности расследования странной смерти незнакомой ему девушки Лизы.

Уже по дороге в зоопарк Денис снова набрал номер Кирш.

Накануне, доехав на попутках, Кирш уже под утро добралась до дачи и рухнула спать, не раздеваясь, бросив возле дивана телефон и недопитую банку пива.

Не бывает людей, не проживающих свою судьбу: только самоубийцы пытаются отказаться от пути, и один Господь знает, во сколько раз усложняется их задача. Остальные – идут они, бегут или лежат, скованные параличом, – вершат свою судьбу, живут, делают выбор и с каждым вздохом приближаются… кто-то думает – к Страшному суду, кто-то – к новой жизни. Кирш была из тех, кто считал, что все живущие двигаются к одному – к могиле. Ей казалось, что люди работают на унитаз, что скучная работ а от звонка до звонка превращает их в зомби, у которых уже не остается ни времени, ни сил, ни желания на самих себя, на чувства, на жизнь. Ни времени, ни сил, ни желаний… И как у человека, не принявшею правила, а потому трудно переносящего жизнь, у Кирш была своя вера: она верила, что душа обретает вечную жизнь, лишь встретив и приняв в себя любовь, а потому Кирш боялась не смерти, а жизни, лишенной любви.

Не раз ей казалось, что это сбывается, что происходящее с ней похоже на любовь, на то, чего она ждала, но оно, это исполнение мечты, вновь и вновь ускользало от нее… Она скрывалась по чужим углам… нет, причина была не в другом человеке, причина в ней самой: там, за пределами самой Кирш, существовала другая жизнь, и звать человека оттуда, из его устроенности, в царящую в ее душе смуту было бы жестоко. И вот – Алиса. «Только не звать… – думала Кирш, – только если она захочет сама».