Текст книги "Женского рода"

Автор книги: Екатерина Минорская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Пойдем, я тебя провожу, прогуляемся,– сказала Рэй, уже таща Алису за руку к выходу. Помимо всего прочего, синеватый от сигаретного дыма воздух клуба проглатывал Алисин голос, и Рэй захотелось вывести ее наружу, как утомленного заключением узника.

Они издалека простились с Адой, та подбежала к выходу и, наспех расцеловав Алису, устремилась назад, к Кот.

Иногда нужно совершить какое-то простое действие с характерным «отчеркивающим» звуком; ну, например, чиркнуть спичкой, чтобы оставить темноту в прошлом, или разорвать фотографию пополам, прощаясь таким образом с каким-то воспоминанием. Рэй громче и резче обычного застегнула молнию на куртке, именно так обозначив настоящее время их с Алисой знакомства: теперь они оказались вдвоем на улице, а настоящий диалог начинается именно так – на прохладном нейтральном фоне общей суеты, а не в ритуальной атмосфере навязанных правил,

Рэй хотелось, чтобы они говорили друг о друге, но получилось, что говорили о вещах отвлеченных, иногда осторожно касаясь Кирш – именно осторожно, потому что Рэй уже видела в Кирш соперницу, не веря, что та могла не оцепить странную петербурженку, а Алиса чувствовала, что слишком обижена на Кирш, чтобы говорить о ней всуе, и слишком хочет увидеть ее, чтобы так запросто интересоваться о ней у ее друзей.

Алиса сбивчиво рассказывала про свое впечатление от «Перчатки» и про какую-то предновогоднюю сердечную смуту, Рэй смотрела на нее, кивая, и вспоминала свой давнишний разговор с Кирш.

Тогда они вдвоем сидели на краю крыши, ощущая ладонями теплую жесть, смотрели с высоты на ночной город и говорили по душам. В такие минуты Кирш говорила без обычного нажима в голосе, расслабленно, словно водила по холсту мягкой кистью.

– Понимаешь, – задумчиво потянула тогда Кирш, поглядывая вниз, – много людей живут как часть большого мира, но несут в себе его миниатюру, разукрасив ее своими представлениями. Ты живешь в своем мире, И я живу в своем мире. Кто-то скажет, что это мир иллюзий, выдуманный мир, и будет прав. Но я выдумала его не по своей воле, и, видит Бог, если бы у меня был выбор, я придумала бы его совсем другим, без маскарада и боли – красивым, наполненным и легким, ясным и будоражащим одними лишь счастливыми предвкушениями. Но я не Бог, я не мастер и даже не подмастерье, я пользуюсь подручными средствами, порой найденными на помойке, и чаше связи вещей и объектов навязываются мне сами, как неписаные правила ландшафтного дизайна. А мои мечты – другие, смешные – они поэзия, и постепенно понимаешь, что твой мир – это дурная иллюзия, запутанный клубок, где не отличить правду и ложь, крик и молчание, собственную мысль от зараженности чужим словом. И во всей этой путанице бессильно мечется тот, кто на самом деле сильнее и выше всего этого, но обречен никогда не подняться до достойных его высот. Потому что слишком большие и беззащитные крылья у этого зверя, чтобы выбраться из такой сети – из моего мира, где и мне-то самой, на самом деле, интересен только этот зверь, но все равно я малодушничаю и не пытаюсь спасти его, а лишь смотрю, как он путается в нитях, проросших через меня, и плачу. Плачу из сострадания к нему; плачу и убиваю своим бездействием.

– Что за зверь-то? – спросила тогда Рэй тише обычного, услышав непривычно длинный для Кирш монолог.

– Любовь. Единственный зверь из Божьего заповедника, которым каждый мечтает украсить свой невзрачный, неладно скроенный, выдуманный мир… Но редко кто умеет обращаться с окрыленным созданьем. Нельзя быть достойным или недостойным любви: можно бросить ради нее свои сплетенные в канаты и колючие проволоки иллюзии или уцепиться за них, крича, что этот зверь заглянул в твою Клетку по ошибке, Любовь – единственный шанс подняться над собственным убожеством. И она не приспосабливается к нашим ничтожным мирам; она жаждет перемен – там, глубоко внутри нас. Ведь все ненужное разрушается не руками – оно тает само по себе, не выдерживая сравнения. Так что сравнивайте, господа, сравнивайте! – заключила Кирш, глядя куда-то мимо Рэй, словно в собеседниках у них было все человечество,

Сейчас Рэй смотрела на Алису, улыбаясь сквозь легкую грусть, словно впервые увидела то, о чем тогда говорила Кирш, – зверя, отчаянно бьющего крыльями, попавшего теперь, как в ловушку, в ее запутанный мир.

– А ты не похожа на «тему», – констатировала Рэй и выдержала паузу, подразумевавшую объяснения. Но они не последовали – Алиса лишь пожала плечами.

– Натуралка? – осмелилась уточнить Рэй.

– Этот мир, «тематический», – это мир непонятных мне людей, но я чувствую с ним какую-то связь… – Вслух размыслила Алиса, когда они спускались в подземный переход. Отчего-то рядом с Рэй ей неловко было за острые носы своих полусапожек; пожалуй, они и самой-то ей не нравились…

Рэй рассмеялась:

– Это, Алис, всего лишь мир странных поступков, а люди там обычные!

– А любовь?– Алиса замерла, будто Рэй и вправду могла объяснить ей как само ЭТО чувство, так и его преломление в «мире странных поступков».

– Чего?! – Рэй усмехнулась, – Чего ты все мелешь, какая любовь?! Ее придумали гетеросексуалы, чтобы романтизировать процесс деторождения!

Алиса задумалась, представив, что так же может думать и Кирш, и едва не споткнулась на последней ступеньке подземного перехода.

Рэй ссутулилась и некоторое время шла молча, делая вид, что с интересом разглядывает все встречающиеся на пути рекламные щиты. Потеплело, и падал мягкий снег, снимая напряжение, повисшее между девушками.

Есть вещи, которых не делают, и вещи, которых не говорят. Добрые не расхваливают безногому прелести танцев – если только он сам не попросит об этом, мудрые до последнего не признаются в любви (не то чтобы кому-то, даже самим себе), потому что это или сокровенное – дар, или пустая маска Арлекина с оплывающей постепенно краской.

Для Рэй (и в этом они были схожи с Кирш) казалось нормальным говорить с безногим о танцах – не по злобе, а по неписаному праву собственной отверженности от нормы. И говорить о любви с Алисой Рэй всерьез не могла не но мудрости, а из страха несоответствия: себя – своему чувству, своего чувства – возможному ответу на него…

– А вот и вокзал. Это же Курский, верно?– Алиса всю дорогу поглядывала на часы, и Рэй, по возможности, сокращала дорогу, срезая ее по проулкам.

– Он самый.

Алиса остановилась, чтобы попрощаться, но Рэй уверенно шагала дальше и только вопросительно оглянулась и поторопила,

– Не тормози, на полке отдохнешь.

– Ты что же, меня проводишь до поезда? – Алисе стало весело идти рядом с Рэй, последние несколько минут она думала о том, что вполне могла неверно истолковать сегодняшнее поведение Кирш.

Рэй курила и смотрела на Алису:

– Телефончик-то дашь? Я, может, скоро в Питере буду проездом, у друзей там у одних…

Алиса кивнула и, достав из сумки блокнот, быстро чиркнула телефон.

– А друзья в каком районе живут?

– Да там, не помню, короче… – Рэй отвела глаза и стряхнула пепел.

Алиса сдержанно улыбнулась:

– Я – на Мойке, заходите в гости с друзьями. А можно вместе в Эрмитаж сходить – у меня там одноклассница экскурсоводом работает.

– Ну да…

Когда поезд подошел к платформе, Рэй поежилась: этот скрип на стыках на фоне выдыхаемого гудка тоже был простым «отчеркивающим звуком», но пришедшим извне, предсказуемым, но противным ее воле. Сейчас она останется на перроне одна, и наутро окажется, что эта девушка с красивой косой, так идущей к этому нездешнему лицу, ей просто приснилась.

Рэй потрогала косу уже доставшей билет Алисы и отчаянно-бодро выпалила:

– Ты б постриглась!.. Миленько, конечно, но как-то ты с ней по-дурацки смотришься в тусовке, не по-нашему.

– Да-да… Спасибо большое, что ты меня проводила.

– Делать-то все равно нечего; хотелось пошляться по свежему воздуху.

Алиса не любила дружеских поцелуев и протянула Рэй руку, та помедлила, но потом, чувствуя, как не вовремя вспотела ладонь, быстро пожала протянутую руку. Они попрощались, и Алиса, миновав проводницу, исчезла в вагоне. Рэй дождалась, когда увидела Алису в окне, и довольно замахала. Вдруг Алисино лицо приняло озадаченное выражение, и она что-то почти отчаянно стала выводить на стекле.

– Чего?! – Рэй прищурилась и, отодвинув проводницу, прошла в поезд, буркнув: «Я провожающая». Они столкнулись в тамбуре, и Алиса смутилась:

– Я просто хотела сказать, Кирш привет передавай, я надеялась ее сегодня встретить, но, к сожалению, не получилось. В другой раз, значит.

– Ну да, – Рэй отвернулась и вышла.

Денег на такси до дома у нее все равно не было, зато был еще действующий билетик клуба, и Рэй побрела той же дорогой, какой они только что шли с Алисой.

У дверей ее насмешливо встретила Настена, как всегда вынувшая руку из кармана лишь для короткого рукопожатия:

– Домой отправила? Ничего так клава.

– Она красавица! – почти крикнула Рэй неожиданно для себя.

Настена присвистнула:

– Ого! А что ж домой отправила?

– Далеко домой-то – в Питер.

– Твоя, что ли? Она вроде в прошлый раз с Адой была…

Настена спросила это с тактичным безразличием; она была нелюбопытна, но втайне надеялась еще чему-то удивиться на этом свете. Перевидав на своем веку сотни одинаковых романов и прослыв в своем клубе лесбийским Нострадамусом, Настена поневоле превратилась в циника, лелеющего надежду не разочароваться в жизни окончательно. Вот и у Рэй она теперь видела глаза, которые тщетно пытались скрыть за прищуром какой-то новый, теплый снег.

– Пошли, угощу! – Настена похлопала Рэй поплечу и прошла вместе с ней в зал.

Под утро народ, уже успевший превратить похмелье в новую пьянку, отчаянно сгрудился на танцполе, только непьющие девушки и дамы в возрасте еще умудрялись хоть и с усталыми лицами, но двигаться в ритме танца. Рэй и Настена сидели у стойки, вцепившись в пивные кружки.

– …Она без пяти минут замужем, – продолжала разговор Рэй.

– Значит, и нашим и вашим, – утвердила Настена, выбрав из всех известных ей типов девиц наиболее, на ее взгляд, подходящий.

– Да нет, она, кажется, еще сама не определилась. Вроде сказала, что у нее был один роман с женщиной, но, по-моему, врет.

Настена пожала плечами, продолжая с интересом наблюдать новый взгляд Рэй.

– Наверняка врет: она смотрит как-то неуверенно. Может, так, полюбопытствовать захотела. Вот и будет, как все натуралки, выглядывать среди лесбиянок девочек, похожих на мальчиков, и ждать, когда они станут открывать перед ней дверь и уступать место.

За такую характеристику предмета воздыханий не только от Рэй, но и от любого другого уважающего себя буча можно было ожидать только одного – безудержной агрессии. Но Рэй неожиданно для себя не вспылила, а задумалась, вступив в безмолвный спор с самой собой,

Настене встречались счастливые пары, и она знала, что нет лесбиянок – в смысле, двух любящих друг друга женщин, как нет однополой любви. Всегда есть полюса, и кто-то один принимает сторону жесткого, а другой – мягкого, и это сложнее, чем просто «актив» и «пассив». Главное, чтобы не было игры. Чтобы одна полюбила другую, уже изначально испытывая влечение к женщинам – на уровне головокружения от их вкуса, остающегося во рту, а другая – чтобы любила не только удовольствие от чужих прикосновений, а ту, которая рядом – с ее телом, мыслями и чувствами. Та, вторая, как уже знана Настена, теоретически может влюбляться в людей независимо от их пола. В ее жизни было именно так; тридцать лет назад любимая женщина ушла от нее к мужчине. Она не любила так бездонно, как сама Настена, а просто искренне была влюблена сначала в нее, потом в него… Она ушла, как уходят от одного человека к другому, а не так, как женщин «променивают» на мужчин. Но любая оставленная таким образом лесби воспримет уход «к нему» как двойной удар по самолюбию, как удар ниже пояса, и с тех пор Настена стала бескомпромиссной к бисексуалкам. «И нашим и вашим». Не для бесед с «тематической» общиной, а для самой себя у нее был другой аргумент; не важно к кому – уходят те, кто должен был уйти, кому не нужно быть рядом с тобой и не важно, кто ты – мужчина, женщина или неясное самому себе существо с топкими пальцами и огрубевшей душой. Настена вспомнила свою прошлую жизнь и явственно представила себе, что будет чувствовать Рэй, когда эта с виду чопорная питерская барышня с косой снова переметнется в объятия жениха. «Которые она, впрочем, и не покидала», – добавила про себя Настена и глотнула пива.

– Мы ж с ней только познакомились… Ей вообще на меня плевать. – Рэй крутила кружку, боясь смотреть Настене в глаза.

– Да, my friend, ты попала.

– Таких больше нет, она особенная, – Рзй констатировала это таким тоном, будто утерла нос самой себе – мол, смотри: не верила, а оно есть. – Эта ж вся публика – они пустые, как бутылки!

Рэй имела в виду не ум и не расхожее: «С ними даже поговорить не о чем», – наполненность Алисы чувствовалась во взглядах, в жестах; это было женское, теплое, успокаивающее и к тому же облеченное в привлекательную форму.

Настена же давно привыкла видеть в ангельском только коварство.

Женская сущность в человеке – что хрусталь в квартире: красиво, но в общем-то бесполезно и слишком легко бьется, не выдерживая тряски жизни. Теряя легкую походку под грузом, сгибающим плечи, утратив волнующие обертона в монотонности крика, женщина теряет свой взгляд – особенный, мягкий, примиряющий с жизнью самого отчаянного скептика. Не бывает женственных рельсоукладчиц и женственных жен алкоголиков – хрусталь разбивается о муку; если не грубеют ладони, так тускнеет взгляд. Легкой, эфемерной женской сущности не придумать суррогата; она может воспрянуть в ласке, но только если еще жива, в противном случае бессильны косметологи и психотерапевты: можно получить куклу с женским лицом, ноне женщину.

Кому-то женского дастся больше, кому-то меньше и оттого легче теряется.

В Настене женской сущности было мало от природы, да и та, не успев расцвести, увяла в отрочестве под ремнем ее отчима. Сейчас она сидела напротив Рэй, упираясь в широко расставленные колени жилистыми руками, торчащими из закатанных рукавов клетчатой рубашки, и без особого энтузиазма искоса выглядывала в окружающем хаосе привлекательные фигуры. Рэй, против обыкновения, не поддерживала Настену едкими комментариями по поводу местных клав, а меланхолично разглядывала дно своей кружки.

– Не кисни, может, все сложится! – Настена похлопала Рэй по плечу, а в ее глазах, собравших в уголках сеточки добрых морщинок, на секунду появилось неожиданное, почти материнское сострадание.

Когда Настена вразвалочку удалилась, со место рядом с Рэй поспешила запять Ада. В руках она крутила резинку от хвоста и то и дело отбрасывала со лба длинные пряди черных волос.

– Проводила Алису, да?

– А вы давно знакомы? – Рэй воодушевилась, увидев в пьяной Аде человека, способного рассказать ей что-то про Алису.

– Немногим больше, чем вы. – Ада задумчиво закатила глаза, стараясь избегать взгляда на танцпол, где Кот танцевала медленный танец с Феклой.

Ада закинула ногу на ногу и заговорщически наклонилась к Рэй:

– Мне на них плевать, я вообще уеду!

– Надолго? – вяло поинтересовалась Рэй.

– Дня на три! – Ада ответила с такой отчаянной решительностью, будто сообщила, что уезжает подальше от Кот как минимум на год. – У тетки остановлюсь, а может, у Алисы.

– Ты что, в Питер едешь?!

Рэй уставилась на Аду, еще не понимая, почему эта информация так ее поразила. Вероятнее всего, мысленно она уже уехала в Питер сразу вслед за Алисой, и представить, что Ада окажется там раньше, было невозможно. Это не было ревностью: слова Настены по поводу того, что в прошлый раз Алиса была с Адой, она не приняла всерьез: Настена не вдавалась в подробности неясных отношении и не знала о преданном чувстве Ады к Кот.

Ада, вглядываясь в лицо Рэй, видимо, сделала для себя неожиданное открытие, потому что взгляд ее в одну секунду прояснился, и она затянула:

– Рэй! Бли-ин! Но она же с Ки-ирш…

Рэй резко вскинула голову:

– А что ж она одна тут делала?! Уж Кирш бы не отпустила такую девочку…

Когда Кирш ехала с Ли Лит по ночной Москве, ей уже не верилось, что еще пару часов назад она сидела на Стеллиной даче, опустошая пивные бутылки. Ее постепенно покидала паника бездействия, и Кирш видела впереди три четких горизонта: разобраться со Стеллой, если понадобится скрываться дальше – уехать в деревню, где у них был маленький неблагоустроенный домик, и работать; а потом, когда все это закончится, найти Алису и заглянуть ей в глаза. Все должно получиться, думала про себя Кирш и с упоением рассказывала Ли Лит про Алису. Ей было все равно – кому, ей просто важно было говорить об этой девушке; голос ее, звучащий сейчас выше, но мягче обычного, без привычной натужной сиплости, периодически обрывался посреди фразы, отчего Ли Лит переводила взгляд с дороги на Кирш и вопросительно щурилась.

– Как Максимка? – попыталась она сменить тему. – Слушай, мне до сих пор удивительно, что у тебя ребенок!

– Ну да, мне тоже… – Кирш усмехнулась. – Здорово, что он каким-то чудом появился на свет. Но я этого никогда не планировала.

– У меня тоже нет инстинкта деторождения, – жеманно вздохнула Ли Лит.

– Да не только в этом дело! – по-мальчишески грубо отрезала Кирш.– Я как стопроцентная бикса слишком дорожила своими сиськами! – Ли Лит понимающе кивнула. – Слушай, ты прикинь: природа – упрямая баба, придумала, что сила за мужчинами и ее не переспоришь! Я не слабая особа, в драке многим мужикам фору дам, от меня столько подруг родить хотели…

– Двух идиоток даже я помню! подтвердила Ли Лит.

– …А дело сделал один тщедушный хлюпнк-полупидер с холеной попкой, который по изнеженности всех моих женственных подруг переплюнет… – Ли Лит лукаво улыбнулась, посмотрев на Кирш. – …С которым толком ничего и не было, кроме пародии на половой акт, где этот миленький был в роли невесты и все больше попискивал, а на тебе – смог сделать ребенка!

– Зато теперь у тебя сеть единственный по-настоящему любимый человек! – резюмировала Ли Лит назидательно, явно желая поднести черту под восхищением подруги посторонней девушкой.

– Какая ж ты язва, Ли! – покосилась на нее с ухмылкой Кирш. Помолчала, глядя на дорогу и подбирая слова. и наконец уверенно выдала: – Если хочешь, знай я заранее о том, что встречу Ее, ничего бы не было: ничего и никого, я просто ждала бы свою прекрасную Алису…

– Ох-ох-ох!.. – передразнила Ли Лит и, заметив, как напряглось лицо ее спутницы, спросила мягче: – Она что, правда такая хорошая?

– Она волшебная!

Кирш всегда говорила громко и четко – не просто произнося, а вколачивая слова, и не выносила, когда кто-то начинал мямлить. Теперь ее старая приятельница отмечала про себя, что Кирш не изменяет своей манере говорить, даже расписывая столь дорогое ей существо, как эта стихийно возникшая Алиса. Кирш говорила об Алисе так, как обычно декламируют стихи Маяковского, и только давно знающий ее человек мог разглядеть за этим напором плохо скрываемую нежность.

Ли Лит с неприязнью слушала, как Кирш привносит новые и новые штрихи в портрет своей новой знакомой: во-первых, даже в дружеских отношениях есть чувство собственности, во-вторых, прежде Кирш никогда не отзывалась о своих знакомых барышнях с таким восторгом, так что у Ли появился неприятный шанс усомниться в своем абсолютном превосходстве над другими женщинами, в-третьих, сама она никогда не испытывала сильных чувств и теперь втайне опасалась, что этого ей просто не дано.

– Ты уже забыла Лизу? – неожиданно вставила она с упреком, когда машина подъехала к ее дому.

Но встретившись с Кирш взглядом, Ли Лит пожалела о своем вопросе. Оправдываться теперь было бесполезно, и она просто вздохнула. Кирш сидела молча, размышляя, стоит ли ей обидеться и хлопнуть дверью или объяснить Ли Лит, что Алиса – это событие, которое произошло бы неизбежно, независимо от факта существования Лизы, как ни жестоко это звучит.

– Рули, рули! – вместо этого бросила Кирш, отвернувшись к окну.

Кинув рюкзак в прихожей, Кирш присвистнула: привычного порядка в доме Ли Лит как не бывало, всюду разбросаны вещи.

– Это что – обыск?

– Типун тебе на язык, Кирюш! – захихикала Ли Лит, переступая через дорожную сумку. – Ты так спонтанно объявилась, что я не успела убраться. Я же на чемоданах сижу… Говорю же: бросила я своего продюсера окончательно, и теперь мы едем в Штаты записывать альбом.

Кирш плюхнулась на диван, округлив глаза:

–Ты, что ль, будешь записывать альбом, Ли?! – Спрашивая, Кирш в очередной раз поднесла к уху мобильный, номер Стеллы по-прежнему не отвечал.

– Да нет же… – Ли Лит поняла, что вся выстроченная ею с пулеметной скоростью информация первых пяти минут встречи прошла мимо ушей Кирш.

– Ах, это твоя белокурая? Ну да, точно, sorry!.. И охота тебе переться… А где она, кстати?– Кирш начала оглядываться, будто новая пассия Ли Лит могла находиться втой же комнате незамеченной.

– Дома, конечно, мы у нее живем.

Ли Лит зашторила окна и, по-хозяйски окинув взглядом квартиру вместе с сидящей в ней Кирш, схватила ключи:

– Утром пойдешь Стелку караулить?

Кирш решительно кивнула. Ли Лит, открыв холодильник и продемонстрировав гостье, что она не умрет с голоду, подытожила;

– Вот и чудненько. Я сейчас к своей, а утром заскочу к Настене – завезу пару песен моей новоявленной звезды, чтоб крутили уже.

Кирш передразнила интонацию Ли Лит и, после того как дверь захлопнулась, снова попробовала набрать номер Стеллы, потом выключила свет и прошлась по комнате взад-вперед, сунув руки в задние карманы джинсов. Придумать хоть один мотив, побудивший Стеллу убить Лизу, не удавалось. Как бы глупо Лиза ни обошлась с Долинской, накликав на себя ее гнев, Стелла слишком любила себя, чтобы стать орудием Галины, и была достаточно брезгливой для такой миссии… То, что сейчас ее нет дома, неудивительно: ночная богемная жизнь. Но под утро она должна вернуться. Кирш просидела в ванной около часа и, завернувшись в полотенце, вышла в сумрак пустой квартиры. В дверь позвонили.

– Кто там?

За дверью никого не было. Кирш закрыла уши руками, чтобы не услышать звон снова. Скинув полотенце и натянув футболку, она нырнула под шерстяной плед и закрыла глаза, чувствуя щекой шершавую ткань дивана. Мытарства последнего времени приучили ее засыпать в разных местах, и постороннему взгляду уже трудно было бы поверить, что она больше всею на свете любит спать в собственной постели, набросив на голову мягкого бесформенного плюшевого медведя, заглушающего громкую застенную жизнь семейства Толяна.

Кирш беспокойно ворочалась и, проспав от силы пару часов, как по команде встала, оделась и вышла на морозный воздух.

Стелла не вернулась и к полудню и по-прежнему не отвечала на звонки.

Присев на скамейку у подъезда, Кирш курила пятую сигарету подряд.

– Не замерзнете, юноша? – Пожилая женщина, возвращающаяся с сумками, неодобрительно покачала головой.

– Нет, спасибо… – Кирш вздохнула и рывком поправила бейсболку.

Она смотрела поверх подъезжающих машин на раскачивающийся на ветру фонарь. Ау, девушка!

Остановив машину перед Кирш и открывая ей дверь, Ли Лит зашипела:

– Сумасшедшая! Я думала, ты уже сто раз вернулась! Голодная, холодная, и, не дай бог, могли менты увидеть!

– Харэ причитать, Ли, поехали к Галине: она тоже не отвечает.

– Ну уж нет! – взмолилась Ли Лит. – Едем ко мне и звоним Денису.

Кирш собиралась возразить, но осеклась, заметив, что у Ли был заговорщический вид и она явно что-то недоговаривала. Как все стервы, обычно так она подготавливалась к не самому приятному для собеседника сообщению.

– Ну?! Не томи! – то ли с нетерпением, то ли с угрозой прорычала Кирш.

– Заезжала в «Перчатку». – Ли умолкла, желая посмаковать свою новость.

– И? Не тяни!

– Ты в курсе, что там сегодня была твоя расчудесная Алиса?

– Вранье! – Кирш выплюнула жвачку в открытое окно и, поймав недовольный взгляд проезжающей в соседней машине дамы, показала ей средний палец правой руки.

Ли Лит не без удовольствия заметила обескураженный оскал Кирш и, незаметно улыбнувшись, продолжила:

– А на вокзал ее ходила провожать наша милая душка Рэй. – Ли Лит с упоением всматривалась, как начинали подрагивать мышцы на лице Кирш. – И Рэй, похоже, влюбилась в эту петербурженку не меньше твоего!

Ли Лит терпеливо ждала реакции своей спутницы.

– Чему быть – того не миновать! – сказала наконец Кирш ледяным голосом и всю дальнейшую дорогу ехала молча.

На последнем перекрестке дорогу им подрезал черный «жук».

– Недоумок! – возмутилась Ли Лит. – Куда встал? Теперь придется ждать, пока повернет. И ведь задел, ты смотри!

Кирш резко повернулась к Ли Лит, потом бросила такой же невидящий взгляд куда-то через стекло и вышла из машины, хлопнув дверью.

– Ты куда посреди дороги?! Сейчас же зеленый будет…

Ли Лит включила «дворники» и прильнула к лобовому стеклу; кажется, Кирш просила водителя «жука» выйти, тот, судя по ее прищуру, отказался. Тогда Кирш сделала шаг назад и с размаха ударила ногой по бамперу черной машины. Ли Лит отпрянула от стекла. Кирш била машину исступленно, не обращая внимания на выскочившего из нее водителя, на возмущенные оклики из других автомобилей и мигающий светофор.

Алиса то и дело извинялась перед присутствующими, доставала из сумки телефон и высматривала на нем хоть какие-нибудь знаки, говорящие о пропущенном или приближающемся звонке – почти нереальном, но ожидаемом. К тому же со вчерашнего дня тоненькая, но все-таки тянулась ниточка из Москвы: Рэй прислала две эсэмэски: «Privet, как doehala?» м «Bez tebya v Moskve poholodalo!»

Они снова сидели в японском ресторанчике: Алиса, Андрей и Капралов с английской женой. Иногда голоса с незначительным повышением и понижением интонации сливались для Алисы в убаюкивающий гул, так что в обсуждении далекого от нее джаза, прошедшей выставки и грядущих перспектив Калиной деятельности она то и дело пропускала реплики, адресованные ей.

– Это эйфория после увольнения с работы, – констатировал Капралов и засмеялся. – Попятное дело, переходный период! К тому же Алиса рассеянна, как все невесты! Смотри, после свадьбы начинаем работать – вступаешь в ответственную должность!

Алиса поежилась, ощутив неприятную волну, вскипающую внутри; Андрей поспешил оправдать ее отсутствующий взгляд:

– Две подряд поездки в Москву, слишком много впечатлений – сразу не отойти!

Алиса расправила плечи, отчего вязаный ворот, до того открывавший яремную выемку и ускользающую куда-то ниже цепочку, врезался ей в горло. Она решительно одернула его, и в голове молниеносно возникла конструкция того рассказа, в котором Алиса сможет хотя бы в общих чертах, завуалированно преподнести компании то, что сейчас ее на самом деле волнует. Когда хочется говорить о чем-то, можно говорить об этом в любой компании, главное – выбрать верный угол. В ее сегодняшней компании «верный угол» предполагал мировоззренческий диспут.

Алисе хотелось говорить о новом мире, в котором жили интересующие ее теперь женщины, вернее, одна женщина. Она сказала, что неожиданно для себя преодолела барьер восприятия, мешавший ей доселе поверить, что если не всее люди, то по крайней мере женщины по природе бисексуальны…

Андрей вздохнул, Капа приподнял брови, и только Мэри пропустила Алисину фразу мимо ушей, сосредоточившись на неожиданном телефонном разговоре с Бостоном.

– Алиса посетила лесбийский клуб… – обреченно констатировал Андрей.

Мэри, уже закончившая телефонный разговор, всплеснула руками и брезгливо поморщилась.

– Крайне неприятные люди! Озлобленные, закомплексованные, вряд ли здоровые! – произнесла она, чеканя слова чужого ей языка.

Капа рассмеялся, покосился на Андрея и переглянулся сАлисой.

– Не утрируй, Марусь, ну что ты! Главное – не относиться к этому слишком серьезно.

– Как это?– В голосе Алисы прозвучала обида.

Она вспомнила случившуюся накануне беседу с соседкой Любой. Та зашла поинтересоваться о поездке на мнимую свадьбу, и Алиса не удержалась от восторженного рассказа про новых знакомых… Люба, конечно, проявила любопытство, но именно того рода, какое проявляют, слушая рассказ путешественника о тарантулах: «а чем они опасны?», «а как они размножаются?» и т, д. Но Капа, как казалось Алисе, не имел права на такую обывательскую близорукость.

Устами Капралова лесбиянки были нарисованы особами сердитыми, но безобидными, не представляющими опасности ни для общества в целом, ни для отдельно взятыхмужчин.

–Это эксперименты, чистой воды эксперименты… – Говоря это, Капа заметил, что Андрей рассеянно крутит свой бокал, а Мэри, часто моргая, недоуменно смотрит на Алису, яростно мотающую головой.

– Не думаю; для многих это жизнь, весь ее смысл, всерьез.

Алиса задумалась, стоит ли рассказать историю Марго и Зои, а Капа воспользовался тем, что она замолчала.

– Это небольшой процент, сильное искажение сознания, а как следствие – дискомфорт от несоответствия норме и озлобленность, агрессия. В целом само по себе лесбиянство – игра воображения, где физиология находится на последнем плане. В отличие от однополых отношений мужчин! – подытожил Капа.

– Не думаю, что здесь физиология на последнем плане, – не удержалась Алиса, – просто ощущения сложней, физиология – сложней!

Капа не сдавался и не терял спокойствия духа и неизменной улыбки.

– У сложно устроенных людей и физиология сложней, у примитивных – примитивней! Конечно, среди лесбийского сообщества есть свои утонченные натуры и люди с хорошими амбициями, высокими планками, но, поверь мне, их мало, несравнимо меньше, чем остальных, тех, у кого отклонение принимает форму злого извращения.

Мэри развела руками, улыбнувшись Андрею.

– По-моему, у них научный диспут!

Андрей пожал плечами, и по выражению его лица было ясно, что он в любой момент готов зевнуть.

Когда Алисин телефон зазвонил, она вздрогнула от неожиданности – спор с Кипой отвлек ее от томительной зависимости от Москвы. Сердце заколотилось, но через секунду разочарованно ухнуло: это была не Кирш. Хотя по тому, как расслабленно улыбнулась Алиса, как легко отвернулась от собеседников и поспешила отойти в сторону, было ясно, что и этот звонок по-своему обрадовал ее. Ниточка тянулась, ниточка материализовалась…

– Ты как?

– Ничего, Ад. Как Кот?

Ада вздохнула:

– Она у меня на глазах дала Фекле отлизать.

Покраснев, Алиса покосилась в сторону столика и плотнее прижала к уху трубку.

– Как это? Как – при тебе?

– Мы вместе к Кот поехали, в компании, я знала, что это добром не кончится, меня чуть не стошнило: одна девка – не знаю ее – стриптиз на столе танцевала перед бучом каким-то – тоже не знаю; пьяные все вдрызг…

– Что ж ты не ушла?