Текст книги "Женского рода"

Автор книги: Екатерина Минорская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

3

Ей звонила бывшая однокурсница,

– Алис, ты все время с Андреем своим, или тебя можно вытащить? Тут местечко одно открылось; работает с двадцати трех – можно и в рабочие дин!

– Спасибо, я вообще-то ночную жизнь – не очень.,. – Алиса поморщилась, будто собеседница на том конце провода могла видеть ее гримасу.

– Не дури: дети появятся – успеешь домоседкой побыть! – настаивала звонившая. – А пока отрывайся по полной.

– Не думаю, что это необходимо!

Если кому-нибудь вздумалось бы нарисовать человека, абсолютно отличного от Кирш, то неизбежно получилась бы девушка, похожая на Алису.

Кирш мерила землю аршинными шагами, Алиса ступала павой.

Кирш и ее маму забирала из роддома бабушка, измотанная поиском подержанной детской кроватки. Новорожденную Алису встречал полный комплект родственников на нескольких «Чайках», и дома ее ждали новенькие игрушки.

Кирш играла на помойках московской окраины с детьми рабочих шарикоподшипникового завода и прятала тетрадки с двойками на дно бабушкиного сундука. Алиса ходила в английскую спецшколу и играла в красивые куклы с внуками ученых и дипломатов.

Когда Кирш наблюдала, как кто-то из компании варит «винт» или уже сходит с ума от «прихода», Алиса посещала с бабушкой Эрмитаж или Мариинку.

Когда Кирш боролась с кем-то на ринге, Алиса выкраивала себе новое платье.

Но Кирш могла нанести на лицо питательную маску, включить Вивальди и лечь на кровать, прижав к простыне татуировку с оскалившимся драконом. А Алиса могла заплетать свою длинную русую косу, прыгая по комнате под зловещее пение Rammstein.

Кирш была красива бесполой красотой поколения нового века, Алиса могла бы позировать портретистам далекого прошлого.

В теории Кирш Алиса была бы названа «актером главного театра»: общепринятое было ей близко и ясно, а понять свою роль в спектакле и означало для нее постичь смысл бытия. Не то чтобы Алиса игнорировала мир за стенами театра, но что-то подсказывало ей, что эти стены любовно установила для ее комфорта мистическая сила Созидания, а там, за его пределами, бушуют уничтожающие все страсти Разрушения, и в этом противоборстве Эроса и Тонатоса и заключается вечный двигатель жизни, и лучше не оказываться по ту сторону стен…

Кирш одновременно смущали и восхищали такие женщины, как Алиса; Алиса никогда не общалась с людьми, подобными Кирш.

Они не были знакомы.

Sms: «Ну и дрянь же ты! Могла бы выкроить пару часов для старой подруги! Ненавижу тебя! Или по-прежнему люблю! Задушила бы тебя собственными руками!»

Алиса шла по набережной с почты, находящейся совсем недалеко, в угловом доме. Она повернула вместе с Фонтанкой и решила зайти в булочную, где они с бабушкой всегда покупали к чаю «что-нибудь вкусненькое». Алиса любила эти свои походы на почту, это ощущение отправленных писем. Следующий ход был за адресатами. Мама должна была, как всегда, прислать новые фотографии своих американских детей, а в папином письме из Голландии, скорее всего, будут переживания по поводу заканчивающегося контракта с тамошним большим симфоническим оркестром. Папа Алисы был романтиком с заразительной страстью к путешествиям; видясь с дочкой пару раз в год, он смог привить ей заочную любовь к уютной небрежности парижских улиц и задумчивости лондонских туманов,

Бабушка двадцатипятилетней Алисы, Анна Михайловна, была теперь ее единственным близким родственником.

За вечерним чаем они обходили вопросы быта и с упоением обсуждали прочитанные книги.

Алиса родилась и жила в Питере – в городе, где Кирш не была ни разу.

– …Аля, ты в последнее время читаешь только то, что модно, а ведь кроме Кундеры и Мураками есть масса других достойных авторов… Слава богу, ты еще не скатилась до Коэльо!

– Угу… – Алиса допивала чай второпях и готова была соглашаться с бабушкой во всем. Она посматривала то на часы, то на телефон и отвечала Анне Михайловне внимательной улыбкой и рассеянным взглядом.

«Здорово, если в старости ты будешь похожа на свою бабушку! Женщина, сохранившая лицо до старости, – настоящая женщина», – сказал как-то Алисе Андрей.

Когда человек рассуждает о вере, о слове, о смыслах и абсурде, о жизни и смерти, сидя при этом в засаленных рейтузах и дырявых носках на грязной кухне, все, о чем он говорит, становится ничтожным, как обглоданная вобла на смятой газете,

Алисе всегда казалось, что ее бабушка постоянно озадачена тем, чтобы иметь право рассуждать о «возвышенном». Она не позволяла себе ходить по дому в халате, садилась за стол «прибранная», благоухающая и с неизменной брошкой, приколотой к блузке с аристократической небрежностью. Она любила дорогие, но не броские драгоценности и красивые вязаные вещи. Она сама их вязала и перевязывала– только из ниток, купленных ею много лет назад в Париже, где они с Алисиным дедушкой прожили несколько счастливых лет. Тогда таких ниток в России не было, и эти пропахшие дедушкиным табаком клубки олицетворяли теперь для Анны Михайловны присланное из прошлого волшебство.

Маленькая Алиса уныло тащит в школу ранец: вчера у нее не получилось аккуратно написать пропись и она в сердцах вырвала страницу, потом, испугавшись собственного поступка, расплакалась и теперь, когда учительница остановилась рядом и ждет, когда Алиса развернет пропись, она готова расплакаться снова.

– Давай– давай, Алис, не задерживай меня! Ты же сделала домашнее задание? – строго спрашивает массивная женщина в очках, и Алисе страшно признаться в обратном.

Еще мгновение – и она будет опозорена.

– Ты меня слышишь?! Я с кем разговариваю?

Учительница рывком открывает тетрадь, в глазах у Алисы туман. Когда он рассеивается, она видит аккуратные буквы, заполнившие строчки – одна к одной. Волшебство!

– Молодец, старалась! – Учительница, улыбаясь, проходит дальше.

Накануне бабушка ругалась за вырванную страницу и сказала:

– Пусть тебе будет стыдно!

Алиса засыпала, плача в подушку, а бабушка сидела, склонившись за письменным столом, и старательно что-то выводила.

Правильно Андрей сказал, подумалось сейчас Алисе, слово «волшебство» должно быть ключевым к слову «бабушка»: родители ответственны за то, чтобы их ребенок ел, спал, учился и был здоров, на бабушке же лежит высокая миссия заронить в душу внука зернышко волшебства. Бабушка должна хранить шкатулки с запахом прошлого, воспоминания, отретушированные сказочностью, милые семенные условности, вроде обязательной шарлотки на новогоднем столе и старое слово «опрятность» вместо «аккуратность». Несмотря на некоторую чопорность, бабушка Алисы была именно такой.

Обычно Анна Михайловна носила прямые строгие кофты, но иногда позволяла себе баловство и надевала пестрое вязаное пончо, в котором дедушка давным-давно почему-то называл ее «балериной». Сейчас бабушка сидела в этом пончо и даже в обрамлении аккуратно уложенных седых кудрей выглядела моложе своих семидесяти шести. Она не любила ворчать и, видя, как небрежно ее слушает торопящаяся на свидание Алиса, высказала с небрежностью дамы, но не старухи:

– Алиса, суетиться во время обеда или чаепития – это неуважение не только к собеседнику, но и к самой себе! Не покупай больше грильяж…

Алиса посмотрела на коробку: исчезло ровно столько конфет, сколько съела она сама. Ну конечно, она была так поглощена собой, что забыла о бабушкиных зубах. Алиса виновато пожала плечами и снова посмотрела на телефон, Бабушка вздохнула: Алисина зависимость от эмоций и чувств беспокоила ее так же, как независимость от всего этого ее мамы – дочки Анны Михайловны.

Телефон зазвонил, Алиса, схватив трубку, вскочила и чмокнула бабушку в затылок.

– Бабуля, ты у меня замечательная ворчунья! С этими словами внучка выбежала из гостиной.

Есть мужчины, которые не балуют подруг звонками – возможно, просто не любят; но есть и избалованные вниманием женщины, которые ждут некоторых звонков с нетерпением прирученных голубок.

У Алисы и Андрея уже была назначена свадьба. Они встречались каждый день: Андрей забирал Алису из колледжа, где она работала психологом, и увозил гулять. Они оставляли машину у залива, бродили по любимым местам, а потом, проголодавшись, ехали в какое-нибудь уютно обжившее подвал местечко, где можно было по настроению взять пиво с сырными тостами или жюльены с сухим вином.

Андрей оставил машину у подножия горбатого мостика и, оперевшись на чугунную ограду набережной, смотрел на воду. Алиса с полминуты постояла на другой стороне дороги, пытаясь мысленно призвать Андрея обернуться, но он не шелохнулся; она пропустила несколько машин и, приподняв полы пальто, побежала через дорогу: сейчас она подкрадется сзади и закроет ему глаза ладонями. Главное– бежать на цыпочках, чтобы не стучать каблучками… У самого бордюра, когда Алиса уже занесла одну ногу на тротуар, каблук на другой предательски подвернулся, и перед Андреем, обернувшимся на шум, предстала Алиса, как мельница размахивающая руками, чтобы удержать равновесие над грязной зимней лужей. Если бы в эту секунду он посмеялся над ней, назвав девушку неуклюжей коровой, наверное, ей было бы легче. Но вместо этого Андрей участливо подхватил Алису под локоть, раздосадованно заглянул в глаза: Ты в порядке?!

Алиса кивнула. Больше всего в тот момент она хотела провалиться сквозь землю; к тому же, бросив беглый взгляд на замызганные грязью колготки, она поняла, что вечер испорчен: не быть безупречной означало для нее почти то же, что публичное обнажение. Андрей это знал.

– Подумаешь, проблема: губка для обуви есть в бардачке, а колготки купим по дороге – тоже восхитительные, только без такого авангардного узора.

Алиса села в машину, совершенно успокоившись.

Они ехали молча, потому что по радио звучал их любимый блюз Гарри Мура; Алиса прибавила громкость, улыбнулась Андрею и расслабленно откинула голову. Серый город плыл им навстречу со словами: «Anothcr time, another days…» – а Алиса думала, что в покое есть ненужный привкус горечи.

Рука Андрея спокойно повернула руль… Это рука близкого ей человека, – еще несколько месяцев назад они не были знакомы, а теперь он знает об Алисе больше, чем ее бабушка, и уже трудно было представить, что Андрей лично не присутствовал двадцать лет назад на том школьном утреннике, где она была Снегурочкой… Алиса может расстроить его небрежным взглядом и подвигнуть пройтись по перилам, а ведь он преуспевающий молодой хозяин известной арт-галереи…

Его рука скользнула с руля: он взял Алисину руку, поднес к своим губам и поцеловал ладонь. Под угасающий блюз они выехали из старого города.

…В тот вечер из-за границы приезжал лучший друг Андрея, с которым Алиса должна была наконец познакомиться лично. Рыжего приятеля Андрея звали Саша Капралов, для друзей – просто Капа. С Алисой они были знакомы лишь заочно – по Интернету, но им обоим, а также и объединявшему их Андрею казалось, что они знают друг друга вечность: Капа был очень общительным с людьми, способными понимать его идеи, а для Алисы коммуникабельность была не только личностной, но и профессиональной чертой. Капа написал другу в очередном электронном письме: «Дорогой Дрон, судя по тому, что ты познакомил нас с Алисой, невзирая на расстояние между нами, делаю вывод, что ты по-настоящему попал. И это здорово, тем более что из переписки с твоей прекрасной я заключил: вы здорово подходите друг другу (хотя она, конечно, лучше!)». Андрей знал, что может подружить его любимую женщину с лучшим другом, и не ошибся: переписка Капы и Алисы завязалась на почве любви к экзистенциализму; только Капа больше уважал Сартра, а Алиса любила Камю.

Алиса немного волновалась; с людьми, с которыми интересно переписываться, иногда невыносимо скучно при личном общении; к тому же Алиса побаивалась излишне серьезных и обстоятельных людей, а Капа был талантливым биологом и вот уже три года работал и жил в Манчестере. Он женился на столь же талантливой англичанке, которая к тому же оказалась богатой; вдвоем они собирались открыть в России какой-то научный центр. Алису пугала будущая дружба семьями с чопорным английским семейством. Но чем ближе они подъезжали к месту встречи, тем веселее становился Андрей, и Алиса успокоилась. Да и новые колготки были в точности того же оттенка, что и клетки на ее коротком пальто..,

У Саши Капралова было безобидное хобби – стрельба и мало общепринятых стереотипов, поэтому встреча со старым другом и знакомство любимых женщин планировалось в тире, причем ведомственном, где накануне утром проходили зачетные стрельбы оперативных работников.

Когда в тир вошли Алиса и Андрей, они сразу увидели, а чуть раньше – услышали Капралова;

– Yes!!! Я стрелялиз «Макарова»!Дайте мне «кедр»! – Капа прыгал как ребенок, чем явно шокировал строгого человека, уже забравшего у него оружие.

– Не положено.

Алиса удивленно разглядывала растяжку под потолком: «Оружие шуток не любит, ошибок не прощает!»

Ну и фиг с ним! – весело произнес Капа и предложил свои наушники высокой молодой женщине, во всем напоминающей негатив африканца.

– Кап, зачем тебе наушники, что за понтярство?! Здравствуй, Мэри, с приездом!

Мэри всплеснула руками в ответ Андрею и заулыбалась Алисе. Капа резко оглянулся, и его улыбка показалась Алисе неправдоподобно широкой: улыбался даже нос, разъезжаясь в крыльях, и даже глаза растягивались уголками к ушам. Алиса с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться: лицо Капралова напоминало обаятельную маску «Улыбку», которую человек слишком усердно завязал на затылке. Он показался Алисе очень приятным и легким.

Капралов набросился на Андрея с объятиями, потом по-шутовски отступил назад и поцеловал руку Алисе.

Алиса улыбнулась и посмотрела на Мэри, прикидывая, может ли та говорить по-русски. К счастью, Мэри говорила не только на родном языке супруга, но еще и по-японски. К счастью – потому что весь вечер друзья провели вчетвером, переехав из тира вяпонский ресторан. А потом прихватили еще половину ночи, перебравшись в родительскую квартиру Саши Капралова – на Мойку.

– Алис, ты – психолог, вот в чем, по-твоему, настоящий адреналин? – спросил Капралов, глядя из родительского окна, как двое идут по узкому парапету, балансируя над Невой.

– Для кого как, для них, видимо, в этом.

– Если обобщить – втом, чтобы на миг вырваться за пределы своей жизни; там, за ними, все олицетворяет опасность!

Андрей засмеялся:

– Ну да. Кап, если бы люди всю жизнь ходили по парапетам, идти по широкой дороге было бы для них адреналином!

Говорят, жизнь необычайно интересна. Просто кто-то в силу способностей и желаний «подключен» к интересности жизни как вилка в розетку, а кто-то – нет. Алиса разглядывала приятелей Андрея и думала, что и она с женихом, и Капралов с Мэри принадлежат к первой категории. Это было приятно, хотя и мешал некий необъяснимый изъян: с ними со всеми было холодно,

Алиса не понимала, почему при виде этих приятных и интересных людей, как и при общении с другими знакомыми Андрея, ее начинает мучить какая-то сосущая тоска… Возможно, ей просто не хотелось делить ни с кем его общество?

К счастью, в компании ни слова не говорили о деньгах и достатке, потому что ни для кого из присутствующих это не было самоцелью. Друзья, как все увлеченные искатели, с горящими глазами спорили о вещах, материальных лишь отчасти, а именно о том, в чем подросшие читатели Рэя Брэдбери находят новое направление для приключений разума. Мэри молчала и улыбалась.

Беседа шла вполне спокойно, пока за спинами официантов Капа не заметил промелькнувшего повара. Он сорвался с места, а трое оставшихся за столом не отводили от него глаз: Андрей смеялся, женщины смотрели с любопытством. Когда Капа вернулся и извинился, выяснилось, что он просто не мог не поинтересоваться у повара по поводу одного хитрого японского блюда.

Пожалуй, Капа показался Алисе более милым, чем его чопорная Мэри. Такие люди боятся играть роли и защищаются от них постоянной импровизацией.

Алиса рассеянно разглядывала других посетителей ресторана, когда до ее уха донеслась непонятная декламация.

– …«Из-за угла вышел человек, – произнес Капин голос. – Он шел торопливо, втянув голову в плечи и надвинув шляпу на брови. Он наступал на лужи, в которых отражались звезды, и не замечал этого…» – Вес это Капралов говорил, обращаясь к Алисе.

– Что сие значит? – изумился Андрей.

– Таковы люди, с которыми тебе, Алиса, предстоит работать! – пояснил Капа, – И твоя задача – научить его увидеть лужу, потом звезды в ней, а потом и звезды на небе! А там уж, возможно, он полюбит их или ту землю, по которой идет,,. Психология – это охота, охота за звездами… И, знаешь, я верю, что тебе это по силам.

Алиса окончательно перестала жалеть о том, что познакомилась с другом Андрея.

Саша всегда был чудаком и, к счастью, не менялся ни с возрастом, ни с переменой места жительства, ни с обретением ученых степеней. Некоторые чудачества Капы поддерживались и финансировались Британской академией наук. К тому же рядом с ним была Мэри, так что реальной становилась даже «охота за звездами».

В Центре, который теперь открывался в Питере по задумке Капралова, разумеется, нашлась интересная работа для Алисы, приступать к работе нужно было уже через месяц.

Дома Алиса долго не могла заснуть: сбывающиеся надежды – настоящее испытание для нервной системы впечатлительного человека. Во-первых, скоро свадьба. Но кроме этого понятного волнения будоражили и «приехавшие» вместе с Капраловым новые перспективы в работе. Психология всегда казалась Алисе верхушкой большого айсберга философии, но преподаватели, а позже – старшие коллеги категорически разделяли и даже «сталкивали лбами» эти науки; теперь же ей предстояло заниматься тем, во что она верила.

Когда Алиса заснула, ей почему-то приснилась загадочная рыба фугу, про которую в японском ресторане рассказывал Капа. Эту деликатесную рыбу могут готовить только очень опытные и умелые повара, ибо любое незначительное отклонение от сложного рецепта делает фугу ядовитой и смертельно опасной для жизни человека. На вывесках или дверях японских ресторанов, где отваживаются готовить это блюдо, есть специальные зарубки. Каждая зарубка – это удачно приготовленная в этом заведении фугу. Алисе снился ее рабочий кабинет специалиста по нестандартной психологии. В кабинете стоял большой аквариум, где плавала фугу, а дверной косяк будто шрамами был испещрен свежими зарубками. Ни во сне, ни поутру Алиса не могла понять, что означали эти насечки: количество фугу, съеденных ее посетителями, или количество вошедших в эту дверь и съеденных фугу.

Обычно, когда они расставались и Алиса заходила в свой подъезд, из реальной фигуры превращаясь в невесомое отражение на внутренней стороне век, Андрей еще долго сидел, облокотившись на руль, и знал, что будет так же тосковать, когда в его квартире закончится ремонт и они будут жить вместе – ведь несколько часов в сутки у них всегда будет воровать работа…

Спать Андрей не хотел: на днях выставка, и завтра они с Алисой едут по делам в Москву.

Охранник открыл ему галерею и изумленно отступил назад: на часах было только пять утра, а директор был бодр и свеж и как ни в чем не бывало поднимался по лестнице легкой походкой хорошо отдохнувшего человека.

– Чем же занимается твой Андрей? – полюбопытствовала как-то соседка Люба.

– Он галерейщик!

– А-а, – с пониманием потянула Люба, – бизнесмен, значит.

Галерейщиком Андрей стал почти случайно: учился на художника, дружил с художниками, занимался графикой и ничего не понимал в бизнесе. Потом самый талантливый из его знакомых бросил писать картины и занялся более прибыльным делом, другой по той же причине перестал работать серьезно, а начал халтурить по заказам новых русских; а двое, «которым повезло», уехали работать за границу со словами: «В России любят только мертвых!» И однажды кто-то дружески хлопнул Андрея по плечу и сказал: «Давай! Если не ты, то кто же!» Тогда в Питере появилась маленькая галерея с большими перспективами, и нескольким хорошим художникам снова захотелось работать. А потом появилась Москва и необходимость деловой дружбы с ее предприимчивыми обитателями.

И здесь возник тот самый узелок, в котором то ли связались, то ли запутались две параллельные нити: Андрею пришлось общаться с вездесущей Стеллой, а значит, Алисе предопределено было пройти где-то совсем недалеко от Кирш…

– Стелла? Везде своя в доску, по-модному с девочками живет, у Долинской – вроде правой руки или наперсницы, отрекомендовали ее приятели Андрея, познакомив их на какой-то вечеринке. Долинская была известная московская галерейщица, как коллекционер русской живописи и уже поэтому была нужна и полезна Андрею.

Стелла была полезна Андрею также и потому, что была на «ты» со столичной богемой. На «вы» она обращалась разве что к Галине Долинской – светской львице, имеющей, подобно контрабандному чемодану, настоящее двойное дно. Стелла любила кокаин, а кока был частью бизнеса Долинской, правда незначительной. Оплату Галина принимала не только деньгами, но и сплетнями, а также «мелкими услугами».

Как бы то ни было, Стелла, желавшая через Андрея подружиться и с питерскими «модными людьми», рекомендовала его Долинской.

Когда в девять утра Андрей позвонил Стелле, слабо надеясь, что она не спит и мобильный не ответит: «Абонент временно недоступен», та уже сидела на кожаном диване в полумраке антикварной гостиной Долинской и дрожащей рукой крутила на блюдце кофейную чашечку. Услышав в сумочке трель телефона, Стелла вздрогнула и чуть не расплескала кофе на белоснежный пуловер. Долинская смерила ее строгим взглядом и, не выпуская из подагрических пальцев с дорогим маникюром тонкую сигару, прошипела:

– Не психуй.

– Галиночка, понимаете…

Долинская резко оборвала Стеллу;

– Ответь, звонит же.

Стелла стала копаться в сумочке, а Долинская наблюдала за ней из своего кресла. У Галины была очень короткая, принципиально седая стрижка с щипаной молодежной челочкой; мочки ушей оттягивали антикварные серьги, а поверх домашнего брючного костюма на одно плечо и колено была наброшена красная шаль.

Никто точно не знал возраста Долинской, на вид ей можно было дать чуть больше пятидесяти, но, возможно, она выглядела старше своего возраста, хотя могла себе позволить выглядеть моложе. У Долинской не было семьи, но был Левушка – молодой любовник и телохранитель. И внешностью, и интеллектом он напоминал Терминатора: тонкости жизни его не волновали. В сердце и в доме Галины Левушка занимал столько же места, сколько и ее пятнистый дог Шаман; кроме того, они потребляли одинаковое количество хорошего мяса.

– Алло? Уфф, Андрей! – Стелла облегченно вздохнула и подняла глаза на Галину, Та, пожевывая сигару, прищурилась. – Конечно… Чудесно… Галина Яковлевна в курсе. До встречи, жду, целую!

Стелла убрала телефон и, отпив кофе, покосилась на собачью голову, появившуюся в дверном проеме; через секунду над ней возникла еще одна такая же большая голова – женская, украшенная пышно взбитой прической в Духе Ренессанса. На что уж у Стеллы был цепкий глаз, а никак не могла понять: натуральные это волосы или парик. Наверное, все же парик, решила она сейчас, особенно если судить по такой же манерной, как прическа, в духе куртуазного века родинке над верхней губой. Поймав себя на том, что неприлично уставилась на эту неестественно большую родинку, Стелла опустила глаза. Между тем гостья, изображающая даму из галантного прошлого, царственно кивнув Стелле в знак приветствия, перевела взгляд на Галину,

– В сейф? – спросила она, вскидывая вверх два пальца, между которыми был зажат конверт.

Долинская в знак согласия неспешно опустила и так же неспешно подняла голову, и обладательница родинки исчезла, У Стеллы неприятно повело плечи, ее передернуло; она и раньше пренебрежительно относилась к этой «особе для мелких поручений» при Долинской, но только теперь вдруг подумала, что точно так же можно сказать и о ней. Собственно, кто она есть, как не прислуга для поручений барыни, девушка на побегушках… Вернувшись к действительности, она проследила за взглядом Галины, устремленным на ее сумку, куда только что был убран телефон.

– Это по поводу выставки, Галочка, – поспешила объяснить она, – Андрей, про которого я рассказывала, приедет из Питера уже завтра, и вы сможете встретиться. Если, конечно, захотите… – Последние слова Стелла произнесла заискивающе.

Долинская ответила скорей не Стелле, а вошедшему в комнату Шаману, отчаянно виляющему хвостом:

Пожалуй, из того, что я получила по Сети, две картины меня заинтересовали. Потащиться из-за них в Питер, чтобы лично… Я не сноб, пусть Левчик съездит, ну или Рафа попрошу. А с галерейщиком… Будет время – познакомимся, не будет так и надобности особой нет… – Все это Галина проговорила меланхолично и почти безучастно и вдруг резко добавила: – Жалко Лизку-то?

Стелла сложила вместе ладони и взмолилась:

– Галиночка! Будьте милосердны!

– Ой, оставь свои мудовые рыдания! —Долинская отмахнулась от Стеллы и принялась гладить Шамана, уже возлежащего у ее ног.

– Галочка, а Кирш отпустят?

– А тебе что? – Галина сузила глаза и пристально посмотрела Стелле в глаза – сначала в один, потом в другой – и отвернулась. – Она моя девочка… А не моя – так пусть сдохнет!

…Находясь в кабинете перед оперативником, Кирш поначалувидела только его силуэт; оперативник сидел против света возле пыльного окна срешеткой. По когда солнце заволокло серой пеленой, умилиционера, проступили черты лица, и Кирш смогла оценить его взгляд. У этого человека была цель, к которой он готов был идти любыми средствами. Вскоре дверь открылась, и рядом с опером возник персонаж сточно таким же выражением лица: в сидевшей на другом конце стола ничем не дорогой ему Кирш он тоже хотел бы видеть убийцу со всеми уликами…

У самого полабезногий стол-коробка был обит грубымиметаллическими заплатами. Кирш изучала их не большедвух секунд и, решив, что опустить глаза было непростительной глупостью, снова посмотрела на милиционеров. Вошедший победно шлепнул на стол какую-то бумажку, сидящий за столом напротив Кирш оперативник пробежал листок глазами и поднял на Кирш взгляд, обретший теперь лукавый блеск.

– Будем упираться, Кира Борисовна? Или признаемсяв убийстве подруги?

– Вы идиоты. – Кирш произнесла это сдавленным голосом и поняла, что готова сейчас заплакать от обиды. Она незаметно уперлась щиколоткой в острый край металлической заплатки и, почувствовав боль, вернула себе уверенный голос:

– На каком основании вы предъявляете… инкриминируете мне убийство?

Человек, принесший результат экспертизы, вышел, оперативник подался вперед и, сладко растягивая слова, проговорил;

– А на том простом основании, Кира Борисовна, что и мотивы у вас были. Вы же дама– здесь оперативник усмехнулся,– …специфическая, прямо скажем. В вашей «дамской» среде разборки на пустом месте возникают, а есть свидетели, что вы с убитой повздорили, дверью хлопнули… Любовь-морковь-ревность,., хрен вас знает что, но ссора налицо. Одна из приятельниц ваших поделилась, что вы, Кира Борисовна, патологически ревнивы… И повод был: убитая Лиза втайне от вас дважды встречалась с некой знакомой вам дамой…

Кирш смотрела сквозь милиционера и пыталась понять, о чем он говорит. «Ревнива»? – не то слово. При чем здесь это? Кирш никогда не унижалась до выяснения отношений. «И при чем здесь Лиза? И о какой даме речь?»

Ткнув в листок, лежащий на столе, опер продолжил более официальным голосом:

– Отравление большой дозой героина. Он же обнаружен на дне бокала, стоявшего в комнате потерпевшей. Предположительная доза два с половиной грамма.

Кирш смотрела на оперативника с неподдельным ужасом. Он, оценив этот взгляд по-своему, расслабился, как актер, произнесший свою главную реплику, и продолжил довольно убедительно объяснять Кирш, почему произошедшее не могло быть осознанным приемом героина, суицидом или делом рук кого-либо, «кроме вас, Кира Борисовна!».

Дальнейшие события показались Кирш вырезанными из чьей-то чужой жизни, и тем не менее их активным участником была она сама.

Чувство самосохранения включает в сознании человека, оказавшегося в опасности, маленький тикающий метроном, отмеряющий ускорившийся ритм жизни. Кирш потребовала, чтобы ее отпустили в туалет (при этом она нисколько не сомневалась, что в туалете, как и в кабинете оперативника, есть решетки, а значит-, нет шансов для побега). Сопровождающий Кирш милиционер остался за дверью, а на маленьком окошке не оказалось решетки. Просунув голову на улицу. Кирш поняла, что, конечно, сможет пролезть, но окошко находилось на втором этаже… Впрочем, времени раздумывать не было, и уже через несколько секунд Кирш стояла снаружи на карнизе и, вцепившись в раму, оценивала, хватит ли ей протянутой руки, чтобы оказаться на водосточной трубе – это был единственный шанс спуститься вниз. Прыжок-переход удался, но, ухватив непрочную жесть водостока, Кирш, выругавшись, вспомнила слова того самого преподавателя по танцам, который определил, что у нее тяжелая кость. В одном месте соединение трубы эту ее тяжелую кость не выдержало, и Кирш, поранившей руку, пришлось лететь до земли. Она тут же встала и побежала, дав себе слово не прислушиваться к ощущениям тела до того момента, пока не окажется на безопасном расстоянии от здания милиции. К счастью для Кирш, она смогла скрыться незамеченной, и когда минуту спустя конвои обнаружил, что подозреваемая исчезла, она уже ехала в такси. Кирш достала телефон и набрала номер Рэй; услышав ее «Слушаю», Кирш начала было говорить, но голоса не было, она закашлялась и выдавила из себя:

– Тут такие дела… Я рядом. Ничего, если заскочу на минуту? Надо отдышаться и подумать.

Вернувшаяся с похода на кладбище Рэй сидела на столе возле окна и, обхватив руками колени, наблюдала за тем, как дрожит, пытаясь убежать от фитилька, огонь парафиновой свечи и как по ее неровной белой поверхности стекает черная закопченная слеза. Звонок Кирш вернул Рэй к реальности, она встала и начала бродить по коридору, то и дело подходя к дверному глазку. Когда они увидели друг друга на пороге, обе поняли, что здороваться, хлопать одна другую по плечу или спрашивать о чем-то сейчас излишне. Они были в тот момент почти похожи: одинаково бледны, с темными кругами под глазами и опустошенными взглядами.

Кирш молча прошла в комнату Рэй, постояла лицом к окну, потом резко повернулась и обессиленно присела на край стола. Она произнесла две или три фразы, смысл которых не сразу дошел до Рэй. Она помолчала, потом хотела что-то ответить, но передумала, достала початую бутылку водки, спрятанную между книгами на полке, и, открутив крышку, протянула Кирш.