Текст книги "Женского рода"

Автор книги: Екатерина Минорская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Так это же вот-вот, на днях… А ты где?

Кирш поторопилась замаскировать свой затаившийся страх отказа недоумевающей уверенностью:

– Как где? С тобой в деревне! Если не боишься опальной компании…

В голове у Алисы пронеслись скорбные лица: Андрея, когда он узнает о новых планах Алисы, бабушки, которой придется встречать семейный праздник в одиночестве и переживаниях за внучку, и почему-то – Капы, который не сможет понять, почему эта с виду вменяемая и внушающая доверие девушка с косой отказалась от такой интересной, выгодной работы.

Алиса посмела промолчать несколько секунд, и Кирш затаила обиду.

У входа в клуб толпились девушки, и это походило на высадку марсианского десанта на Землю: прически у многих были, очевидно, плохо знакомы с земным притяжением, да и взгляды у большинства были слишком воинственными для существ, уверенно чувствующих себя на этой планете.

Кто-то замахал Кирш и хрипло выкрикнул ее имя, на этот крик обернулись еще несколько голов, и среди них Алиса узнала Кот, про себя отметив, что у стоящей рядом с ней Феклы весьма довольное выражение лица. «Бедная Ада», – подумала Алиса и тут же напротив, почти впритык, возникла Кот, сделавшая всего пару решительных гигантских шагов. Они перекинулись с Кирш парой слов, и, чтобы спастись от скошенного на нее оценивающего взгляда черных глаз, Алиса стала сосредоточенно рассматривать окружающих. Она опомнилась, когда Кот уже не было рядом, а из приближающейся от метро толпы к ним навстречу шагнула Рэй.

Она посмотрела на Алису, потом на Кирш и остановилась с каменным лицом. Кирш протянула ей руку, и они обнялись.

– Рада тебя видеть.

– Взаимно, – ответила Рэй, снова глядя на Алису.

– Привет, Рэй. – Алиса попыталась улыбнуться, понимая, что невольно стала виновницей возникновения не совсем приятной ситуации между старыми друзьями.

– Здорово, что ты приехала, Алис. – Рэй почесала кулаком щеку и уже собралась отойти в сторону, когда Кирш вдруг остановила ее и обратилась к Алисе:

– Билеты купит Рэй, концерт через чае, я заеду за тобой через три часа, если не передумаешь, хорошо?

Алиса кивнула, и Кирш отвела Рэй в сторону, незаметно сунув ей деньги:

– Это вам на билеты.

Рэй попыталась увернуться, но Кирш настаивала:

– Не выдумывай! У тебя же сейчас нет.

– Есть! – Рэй действительно одолжила деньги на концерт у своей милиционерши, и это, как обычно, был бессрочный кредит.

Кирш сунула деньги ей в карман и, помахав Алисе, ушла, крикнув напоследок:

– Если что – звони!

Алиса испуганно замерла: во-первых, стало страшно, что Кирш исчезнет совсем и не приедет через три часа, во-вторых, было обидно, что она препоручила ее Рэй, даже зная, что та ей симпатизирует, и, в-третьих, было немного боязно вновь оказаться среди «марсиан» после того, как потребность в их обществе была исчерпана, раз найдена Кирш…

Вид у Рэй был потерянный, она вместе с Алисой смотрела вслед уходящим красным ботинкам.

Кирш чувствовала их взгляды спиной и старалась побороть в себе желание ссутулиться. Она уже злилась на себя, что доверила Алису Рэй, и боялась признаться себе, что это была проверка обеим: старому другу и любимой девушке. И не было острой необходимости ехать сейчас на встречу к Денису: он мог бы все рассказать и по дороге в деревню, куда уже пообещал отвезти их. Кирш усилием воли ускорила шаг, чтобы ноги сами не повели ее обратно.

Из-за концерта народа в клубе было гораздо больше, чем обычно. И Алиса открыла для себя, что «тема» – это намного больше, чем завсегдатаи «Перчатки» и «Пушки» – со всеми ее уличными и переходными обитателями. Взрослые и спокойные, юные и дерзкие, с отрешенными или цепкими взглядами, – она уже узнавала «тематических» женщин в уличной толпе, а здесь, собравшись вместе, они напоминали членов таинственной, лишенной вожака, но имеющей культ унисекса секты.

Рэй, уже держащая в руках номерки от гардероба и билеты, слетка подтолкнула Алису внутрь.

– Ты о чем задумалась?

– Да ни о чем конкретном… Подумала, что люди извне видят все это не так.

– В смысле? – Рэй с удивлением отметила про себя, что ее и вправду интересуют даже отвлеченные мысли Алисы,

Они присели у стены, и Алиса пустилась в пространные рассуждения о том, что окружающий мир недооценивает «тему», что в них видят лишь извращение, распущенность, разврат, но не подозревают, что за современными лесби стоит новая идеология…

– Интересно, какая?– Рэй смотрела на Алису с покровительственным недоумением.

– Как какая?! – Алиса растерялась, – Это же революция-унисекс, утверждение среднего пола – пола без правил и стереотипов! И символично, и бесповоротно в этом то, что это новое исходит от женщин…

Рэй часто заморгала, а Алиса продолжала облекать в словесную форму рождающуюся в ее сознании идею. Она пыталась убедить Рэй, что геи никогда не совершат никакого переворота общественного сознания, потому что они просто геи, пусть даже заполонившие все влиятельные сферы государственной жизни; они не несут идеологии и не собираются ни с кем бороться. Другое дело женщины – не те, что охотно «меняют пол» в тюрьме за кусок колбасы, а другие – с философией бесполой любви и свободой выбора стиля жизни. Женщины могут то же, что и мужчины, во всех областях – от науки и бизнеса до постели, а значит, мужчина перестал быть объектом завоевания, ради чего прежде женщины были вынуждены придумывать разные ухищрения для завладения его вниманием. Теперь каждый ведет себя, причесывается и одевается соответственно своему истинному нутру; женщина не обязана быть Женственной в прежнем понимании, продиктованном мужчиной, и может любить того, кого хочет, независимо от его пола.

– По идеологии унисекса высокие каблуки, длинные ногти – это все вульгарные, пошлые, устаревшие приманки, – продолжала Алиса нашептывать Рэй, отбросив косу на спину.

– А мне нравится, когда женщины на высоких каблуках… – улыбаясь, парировала та.

– Так ты не согласна, что наступает эпоха-унисекс?

Впрочем, Алиса увлекалась не теориями, а людьми, связанными с ними. Кирш была много больше, чем просто увлечением, и, хотя она не делилась с Алисой никакими идеологическими выкладками, связанными с ее ориентацией, той нравилось думать, что Кирш спокойно несет вечную печаль в своем взгляде – такую же, как на полотнах прерафаэлитов, являясь при этом чудесным представителем новой генерации человечества. Алисе было уже не восемнадцать, и она умела владеть собой в той степени, чтобы не выглядеть крикливо-восторженной инфантой: она старалась говорить отстранение, будто содержание беседы касается ее только как наблюдателя. Но глаза блестели, и Рэй не могла этого не заметить. Она лукаво смотрела на Алису и чувствовала в себе вместо привычного сарказма одну лишь расслабляющую добрую иронию. Было по-прежнему странно видеть эту тургеневскую девушку в таком клубе, была забавна ее потребность в умных рассуждениях и поисках тайных смыслов, а говорить с ней хотелось только о том, что же все-таки связывает их с Кирш и есть ли хоть какой-то шанс у нее, у Рэй… Но Алиса в запале своего монолога по-свойски дернула Рэй за рукав свитера и едва заметно кивнула на двух девушек, стоящих в обнимку у стены:

– Смотри, а вон та пара – как два мальчика, разве можно сказать, что они любят женщин?! Это не лесбиянки. То, что общество по старинке называет «лесбиянками», – это уже новое человечество, игнорирующее пол как таковой. Унисекс – это не значит пытаться быть похожим на другой пол, а значит, игнорировать пол как таковой, стирать все отличия…

Рэй посмотрела на девушек в одинаковых приспущенных брюках, потом исподлобья на Алису:

– Эта вся твоя идеология – ее, может, Света Сурганова поддержит, на концерт к которой мы пришли, может, еще кто-нибудь, но я тебя уверяю: основной массе лесбиянок глубоко фиолетово все, кроме их собственных комплексов!

– А тебе? – нс сдавалась Алиса.

– А мне – тем более, – Рэй улыбнулась почти виновато, – Да я и не лесбиянка. Кирш вот говорит, что главное не играть в мужчин; а я и не играю, я себя много лет на «он» называла, операцию хотела делать… И по-прежнему хочу…

– Рэй, а ты уверена, что ты не играешь, в смысле, не заигралась?

Алисе было неловко за свой вопрос, и она с ужасом посмотрела в глаза Рэй, ожидая, что та вот-вот взорвется. Но Рэй спокойно помотала головой, задумчиво поджав губы.

– Знаешь, Алис, не знаю, как у других – кому-то игра, кому-то идеология, кому-то еще что, – а у меня это какой-то капитальный сбой в голове, что-то вроде родовой травмы. Мне по-другому не нужно, я не могу… Что будем пить?

Алиса ждала, когда начнется концерт, чтобы с первыми аккордами песни начать отсчет до их встречи с Кирш. Через два часа… С правой стороны Алиса постоянно чувствовала пристальное внимание Кот: еще бы, она же увидела их вместе с Кирш… Потом началось: «Солнце выключает облака…»; Рэй пыталась что-то шепотом рассказывать Алисе, но та вспоминала танец, и руку, бережно держащую ее ладонь, и запах «барбариски»… Рэй замолчала и, рассеянно дослушав последнюю перед десятиминутным перерывом песню, снова отправилась к бару. В тот же момент рядом с Алисой возникла красная голова Феклы:

– Привет.

Алиса отпрянула, увидев в непосредственной близости лицо, с таким остервенением жующее жвачку, что вздрагивали даже колечки в бровях.

– Добрый вечер. – Алиса снова перевела взгляд на временно покидающих сцену музыкантов.

– Чего Кирш-то ушла?

Судя по всему, Фекла уходить не собиралась.

– У нее дела.

– А ты с ней или с Рэй? – Фекла косилась в сторону Кот, и Алисе стала ясна причина допроса.

– Рэй – просто друг. А какое это вообще имеет значение?! По-моему, это не ваше дело.

– Очень даже наше.

Алиса покраснела от гнева, понимая, что дольше такой беседы она не вынесет. На ее счастье, подошла Рэй, она протянула Алисе два бокала и склонилась над Феклой:

– Тебе чего?

Фекла встала и сунула руки в задние карманы джинсов.

– Да ничего, Рэй, отдыхай.

– Сейчас ты у меня отдохнешь, дуй отсюда!

Алиса старалась смотреть в сторону, но, почуяв неладное, резко повернулась: девушки стояли, вцепившись друг в друга мертвой хваткой. Вразвалочку подошла Кот, оттянула матерящуюся Феклу в сторону до того, как окружающим захотелось позвать охрану, Рэй, в момент осушив бокал, смотрела перед собой:

– А ты говоришь – «идеология»!

Алиса вздохнула.

Остаток концерта Алиса старалась ровно держать спину и не оглядываться. Почти не улавливая смысла песен, которые еще недавно так хотелось услышать живьем, Алиса мечтала лишь о том, чтобы Кирш скорее забрала ее из этих стен.

Они с Рэй уже стояли в очередь в гардероб, а Кирш все еще не появлялась, и Алиса вглядывалась в темноту за входной дверью,

– Кирш выглядываешь? Не бойся, раз обещала – заедет, может только опоздать на час-другой…

Рэй постаралась придать голосу ледяное спокойствие, но вместо этого в нем прозвучало столько упрека и сожаления, что Алиса невольно сжалась от невозможности ответить Рэй хоть каким-то участием.

Застегивая перед зеркалом куртку, Алиса увидела за своей спиной пристальный черный взгляд. Кот что-то сказала Рэй, попытавшейся ее остановить, отодвинула ее успокоительным жестом и шагнула к Алисе, Алиса вопросительно оглянулась – Кот ответила ей примирительной улыбкой,

– Не обращай на нее внимания, – кивнула она на стоящую у выхода Феклу. – Не знаешь, где Адка?

– В Питере.

– Ну и хрен с ней. А с Кирш у вас серьезно? Это не просто любопытство, – тут же оговорилась Кот и посмотрела на Алису прокурорским взглядом.

Алиса разглядывала лицо Кот и про себя считала до пяти (считать до десяти, чтобы совладать с собой, Алиса считала паузой непозволительно долгой для диалога). Кот перемялась с ноги на ногу и, почесав за ухом, сказала чуть тише и ниже, будто сообщая Алисе какую-то тайну, будто вручая ключ от тайника:

– Знаешь, нужно сильно изъе…ся, чтобы с Кирш быть.

– То есть как «быть»? – Алиса почувствовала слабость в ногах.

– Ну, в смысле, остаться.

Алиса пожала плечами, показывая, что не считает Кот личным советником или Нострадамусом, Кот усмехнулась на прощание и гулливерскими шагами пошла обратно в зал; Фекла громко выругалась и обиженно засеменила за ней.

На улице Алиса оглянулась: Кирш нигде не было. Рэй стояла перед ней, задрав воротник:

– Прогуляемся?..

Алиса осталась на месте, все так же ожидающе глядя в арку, и Рэй не стала повторять свое предложение. Она молча закурила и, прищурясь одним глазом, смотрела на Алису со стороны. Больше никто не торопился покидать клуб сразу после концерта, и они стояли на снегу, желтом от проливающегося через стеклянные двери света, вдвоем. Рой чувствовала, что начинает ненавидеть Кирш.

– У вас какие планы, сразу домой? – решила Рэй провести разведку.

Слово «домой» понравилось Алисе, и она улыбнулась:

– Мы в деревню едем.

Рэй поперхнулась дымом и закашлялась. Она готова была в голос кричать Алисе, что любит ее, по-настоящему любит ее одну, как не любил никто, как не может любить ветреная Кирш… На счастье Рэй, в арке резко притормозила машина, хлопнула дверь и появился красный ботинок. Кирш мельком взглянула на Рэй, стоящую поодаль, быстрыми шагами подошла к Алисе и, заглянув в глаза, взяла ее руку, коснулась губами середины ладони:

– Не замерзла? Пойдем скорей.

Держа Алису за руку, Кирш сделала шаг к Рэй:

– Как концерт?

Рэй брезгливо поморщилась.

– Ты домой?

Затушив сигарету, Рэй сунула руки в карманы.

– Да нет, я вернусь, потусуюсь… Счастливого пути! – Рэй, не отрываясь, смотрела на Алису и, сопротивляясь собственному желанию промолчать, спросила ее неожиданно громко: – Мы еще увидимся до твоего отъезда домой?

На этот раз от слова «домой» Алиса почувствовала пробежавший по телу озноб. Кирш выжидающе смотрела на нее и, поняв по растерянному взгляду, что Алиса ждет от нее помощи, решительно и одновременно дружелюбно пожала Рэй руку.

– Как получится, Рэй! Удачи.

Алиса тоже хотела пожать ей руку, но Рэй, резко развернувшись, уже была у стеклянных дверей.

– Она в тебя влюбилась по уши! – констатировала Кирш и зашагала к машине.

Алиса поторопилась за ней.

Ден наблюдал за ними через лобовое стекло, откинувшись на сиденье, и потом, когда они тронулись с места, через зеркало заднего вида. Он видел многих бывших подружек Кирш и каждый раз мог сказать про себя: «Это ненадолго!» Не то чтобы Денис считал Кирш ветреной или подружек недостойными ее, но он видел в ней натуру завоевателя, а в ее подружках – лишь поначалу упрямых, но быстро сдающихся жертв; они были разными – хрупкими, статными, смазливыми, эффектными, юными или зрелыми, но во всех было что-то общее, обрекающее их на то, чтобы потом устраивать слезные истерики и упрекать Кирш в жестокости и в бессердечии. Ей надоели женские слезы, они перестали трогать се, потому что делали некогда милые ей лица безобразными и, быстро высыхая, уступали место злобе и унизительным для обеих сторон упрекам. И стоило Кирш снова обратить свое невозмутимое лицо в их сторону, как злые в своей растоптанности дамы вновь превращались в милейшие существа. Не было необратимости, не было настоящей боли и не было достоинства. «Мелко, все на этом свете мелко!» – как-то сказала Кирш Денису, и это почему-то отложилось в его памяти. И вот теперь он настороженно всматривался в лицо новой подруги Кирш: тоже мелко?..

У этой Алисы был дерзкий взгляд, но она поздоровалась робко и вежливо, ей шла ее коса, в одежде не было вызова, но был вкус, Денис прислушивался к разговору девушек и понимал, что Кирш провоцирует Алису на эмоции – значит, испытывает на прочность. Алиса парировала эти выпады спокойно, но за внешней невозмутимостью и сдержанностью голоса пристрастный взгляд Дениса отмечал сдерживаемые немалой силой страсти. И все же что она такое нашла в этой девушке с косой, чего нет в других? Неужели все решает внешность?.. Или в самой женственности Алисы есть что-то примиряющее силу Кирш с миром?.. Неужели амазонке Кирш нравится хрупкая сила, не облаченная в латы и кольчугу?.. Придя к такому выводу, Денис перестал коситься в зеркало, чтобы видеть своих пассажирок, уставился прямо перед собой на ночное шоссе.

– Ты о чем задумался, Ден? – спросила Кирш улыбающимся голосом.

– Да так, на дорогу засмотрелся…

– У какого-нибудь населенного пункта останови у магазина, ладно?

То, что Кирш слегка пьяна, Алиса поняла, как только они сели в машину у клуба. Потом, когда Кирш зашла им сумкой к Ли Лит, она вышла уже покачиваясь. Теперь, когда она шагала от магазина, по-боевому побрякивая пакетом, Алиса сильнее вжалась в заднее сиденье и покосилась на Дениса, пытаясь понять, не намечается ли у них на оставшуюся ночь пьянка на троих. Алисе не хотелось пить, потому что она быстро пьянела и начинала ощущать дурноту, и не хотелось, чтобы Денис остался в их компании. И еще больше Алисе не хотелось, чтобы пьяной была Кирш.

Денис не проявил к пакету никакого интереса, только задумчиво сообщил Алисе, что они будут на месте через полчасика.

Кирш поставила пакет на пол и, расставив ноги, чтобы колени не упирались в переднее сиденье, откинулась назад.

– Как концерт-то? – решила наконец поинтересоваться она, улыбнувшись Алисе.

Алиса начала было рассказывать, но вскоре заметила, что Кирш спит… Только на повороте она приоткрыла один глаз, буркнула: «Убью обеих!» – и прислонилась к Алисиному плечу.

Денис кивнул зеркалу:

– Проблемы у человека, пусть поспит.

12

…В доме было холодно, но когда Кирш на пару с Денисом растопили печку, появилась надежда, что через час-другой можно будет снять верхнюю одежду.

– Если бы я вчера не приехала протопить – еще хуже было бы. Вечная мерзлота! – рассмеялась Кирш.

Алиса прислушивалась к ее смеху: у изрядно выпившей Кирш он звучал низко, хрипловат о и слегка надсадно.

Электрический чайник вскипел быстро, и все трое, присев прямо в куртках у большого стола, накрытого клетчатой клеенкой, молча пили чай, грея руки на чашках. Блюдца не прилагались, и Алиса, не сообразив, куда выбросить заварочный пакетик, пила, как и остальные, игнорируя его присутствие в чашке. Будь сейчас рядом бабушка, она посмотрела бы на нее с укором, но Кирш, заметив Алисину секундную неловкость, стала лишь с интересом наблюдать за ней.

Клетчатая клеенка, чайные пакетики, замерзшие руки на горячем фарфоре и сконфуженный взгляд девушки – такие мелочи ничего не решают в этой жизни и, возможно, недостойны почетного места в нашей памяти, но часто и врезаются в нее вопреки всякой логике. Они ничего не решают, но меняют – легкими, едва заметными мазками вносят в большую картину жизни теплые краски.

Кирш усмехнулась себе под нос и, улыбнувшись Алисе, принесла маленькую тарелку.

– Пожалуйста, барышня!

Чуть помедлив, Денис встал из-за стола,

– Ну, дамы, мне пора, я, конечно, привык сутками не спать, но у меня с утра дела.

Кирш предложила Денису остаться и переночевать в маленькой (маминой) комнатке.

– Там только одеяла с подушками сырые – их я не подготовила…

Но Денис уже попрощался с Алисой коротким поклоном и развернулся к двери. Кирш вышла за ним на улицу, не накинув куртки, и через пару минут, вернувшись с озадаченным лицом, бросила громко:

– Козлы!

– Кто? – Алиса растерянно посмотрела на Кирш.

– Люди! – отмахнулась Кирш и решительно подошла к печке. Она присела и, со скрипом приоткрыв чугунную дверцу, принялась подбрасывать туда щепки.

Она все еще была пьяна и всякий раз, пытаясь сунуть в печку очередную деревяшку, обжигала руку и ругалась. Она не оглядывалась на Алису, и та, сидя у стены напротив, держалась руками за лакированную поверхность скамейки, как за спасательный круг, будто ухватилась за кусочек реальности в мире какой-то нереальной Кирш. Она уже усомнилась, правильно ли поступила, приехав сюда: глядя на Кирш, можно было подумать, что ей не очень-то и нужно присутствие Алисы в этом доме. Оглядывая деревянные стены чужого жилища, Алиса пыталась убедить себя в том, что в ее жизни бывали и более сумасбродные поступки, но не могла припомнить ничего, кроме разве что весеннего побега на море на втором курсе института. Бабушка была уверена, что внучка готовится к экзаменам у подружки на даче, а Алиса тем временем прогуливалась по Рижскому взморью в компании задумчивого прибалтийского брата своей сокурсницы; сессия была сдана на «отлично», и Алиснн побег оставался для бабушки тайной до тех пор, пока внучка сама не рассказала о нем в теплой вечерней беседе за чаем.

…Щепки потрескивали, и на лице Кирш отражался свет полыхающего в печке огня. Она сидела на корточках и вдруг, прикрыв глаза, слегка покачнулась. Алиса вскочила, увидев выскользнувший из печки огонек, но тут же успокоилась: Кирш коснулась рукой пола чуть поодаль горящей головешки.

– Ты чего, Алис? – Кирш вопросительно смотрела на нее.

– Наверное, тебе лучше сейчас лечь спать, я послежу за печкой.

– Это почему же? Откуда ты знаешь, что мне лучше? – Кирш смотрела на Алису с вызовом, и та почувствовал легкую тошноту, которая обычно охватывала ее при сильном волнении.

– Просто ты пьяна, и это опасно…

– Да пошла ты!

От этих слов у Алисы зазвенело в ушах и по щекам потекли слезы. Заметив их, Кирш вскочила и беззвучно прошептала что-то – за слезами Алиса ничего не могла разобрать и, смущаясь их, поспешила закрыть лицо руками.

Кирш развернулась и хлопнула дверью. Решительным шагом войдя в маленькую комнатушку, где летом обычно спала мать, она быстро разделась и рухнула лицом в отсыревшую подушку.

Алиса вздрогнула, услышав, как от удара посыпалась труха с косяка. Она сидела в темноте, скрестив руки на коленях, и чувствовала, как к глазам подступают новые слезы.

Говорят, есть легкие слезы и есть тяжелые – горькие, те, что «дальше» от глаз. Слезы беззащитности и непонимания проливаются легко, но кто наверняка может назвать их все?..

Наверное, самым правильным было бы взять сумку и уйти прочь, но Алиса, к ужасу своему, понимала, что ее удерживает от такого шага отнюдь не ночь и не расстояние до Москвы, – просто обычные правила здесь были бессильны, и уйти ей отсюда было уже невозможно… Она встала и прошлась по комнате, пытаясь поверить в реальность собственных шагов, отдающихся скрипом под половицами.

Кто не стоял в тишине, глядя через окно в темноту улицы из темноты чужого дома, кто не видел холод в глазах, обещавших любовь, и не оказывался среди ночи в неизвестной ему местности, тот, возможно, не знает, что такое одиночество. Алиса чувствовала себя невыносимо, незаслуженно одинокой и, чтобы справиться с этим чувством, с готовым вот-вот вновь прорваться потоком слез, по своему обыкновению, начала раздумывать о жизни с позиции наблюдателя. Ее дедушка, за которым водилась та же черта, называл это в свое время «самолечением философией», но, в отличие от него, Алису ее раздумья обычно не утешали, а придавали жизни неподъемную для ее женского сердца обреченность.

Алиса думала о главном изъяне человеческого существования – об одиночестве. Что есть у нас на этом свете?

Стены? Они нам только кажутся, Люди? Им бывает одиноко рядом с нами. Говорят, есть дорога, «дорога без конца»… Но стоит сесть в поезд и поехать неизвестно куда, как поймешь, что нет никакой дороги, нет побега, нет ничего где-то там, чего бы не было здесь. Но есть холод или тепло, сосущее чувство голода и запах хлеба, есть желание бежать и желание возвращаться. И единственное, что у нас есть всегда, – имена тех, к кому хочется вернуться…

И затягивают омуты, и кружат вихри, и обволакивают другие имена, и время отнимает силу; мы теряем чьи-то следы и привыкаем называть чужие имена, мы черствеем от собственных измен и сутулимся под тяжестью слов… И все это, наверное, важно… По Алисиным щекам горячими струйками полились слезы… Но куда важнее, думала она, чтобы было в душе у человека в его последние минуты имя, которое ему захотелось бы прошептать с болью и благодарностью, с любовью и виной – уже не ошибаясь. В этот миг все карнавальные маски и костюмы будут свалены в сундуки – перед смертью человек голый, так что у нет есть? Только свое имя, но оно ему и не важно, и то, другое, имя. А больше ничего и нет.

Алисе захотелось позвонить Андрею, но она, молча посмотрев на свой открытый телефон, выключила его и, прислонившись к печке, задремала.

Утром, выйдя из своего убежища и наморщив от неловкости лоб, Кирш обнаружила Алису, кое-как пристроившуюся спать на узкой скамейке: лицо ее, даже с закрытыми глазами, выглядело несчастным. Кирш с возмущением отвернулась и отправилась на кухню с грохотом орудовать посудой. Алиса потерла глаза и присела на скамейке, глядя на нависшую над ней Кирш.

– Что, нельзя было пойти в комнату?! Я со своей пьяной, так не поправившейся вам вчера рожей, специально в мамину пошла спать! Чтобы ваше высочество отправились спатеньки в приличных условиях, без неприличного соседства!

Кирш говорила ядовито, и Алиса никак не могла понять, чем смогла вызвать такое негодование.

Весь последующий день они разговаривали мало и только короткими взглядами давали друг другу понять, что им, несмотря ни на что, хочется находиться рядом. Случалось, что у Кирш вырывалась резкость, тогда она с замиранием сердца, но не выдавая своего волнения, следила за реакцией своей гостьи: больше всего она боялась, что та может уйти.

Невозможно сделать себя совершенно другим, начать эту странную картину под названием «я» с белого листа; в наших силах только усиливать или смягчать цвета, уже выбранные для нас кем-то свыше. Кирш хотела теперь приглушить в себе красный, но он сопротивлялся, играя огненными сполохами…

Кирш привыкла встречаться с людьми в поединках, уверовала в их твердокожееть и твердолобость, и научилась презирать слабость; общение с изнеженными существами обычно быстро утомляло ее, раздражало и казалось слишком скучным и бесцветным. Алису она увидела по-другому: Алиса – это были цвета раннего летнего утра, шелест, дуновения и тихие голоса; ее хотелось целовать, хотелось просить у нее прощения, хотелось укрыть от всего существующего в мире зла, но пока что не удавалось защитить даже от собственного взрывного права… Мысленно Кирш ругала себя за несдержанность, а вслух – Алису за «замороженность» эмоций.

Они чистили картошку, топили печку, разбирали любопытные безделушки на чердаке, и Алиса ни разу не высказала Кирш претензии по поводу вчерашней обиды. Та ловила лишь легкий укор во взгляде и наконец не выдержала:

– Ты всегда такая спокойная?! Я бы уже сто раз хлопнула дверью!

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – Алиса уже словно успела забыть о себе прежней, и если что-то и удерживало ее рядом с Кирш от отчаянных глупостей, то только заложенная бабушкиным воспитанием привычка по возможности сохранять достойный вид.

Кирш отчаянно замотала головой:

– Нет.

У Кирш часто звонил телефон, она хватала его со стола и разочарованно клала обратно – она ждала какого-то конкретного звонка. Он наконец раздался, когда уже стемнело; Кирш вышла с трубкой в другую комнату, и Алиса слышала только отрывистые: «И что?», «Когда поедет?», «Они не знают?», «Ясно».

Когда Кирш вернулась, она положила телефон на стол, взлохматив ладонью волосы, выдохнула, потом выкинула на Алису указательный палец:

– Тебе от Дениса привет.

– Все в порядке?– поинтересовалась на всякий случай Алиса, заметив, что после этого звонка Кирш начала напряженно насвистывать и рассеянно смотреть сквозь предметы.

– Более чем! – ответила та оживленно. – Появилась ясность, и наметилось одно мероприятие.

– А этот Денис – он тебя любит, да? – Алисе хотелось задать этот вопрос со вчерашнего дня.

Кирш поморщилась и хмыкнула:

– Вряд ли. Мы просто друзья! Спать еще не хочешь?

Алиса неопределенно пожала плечами. и Кирш вышла за ведрами. Они нагрели побольше воды, чтобы залить ее в бак импровизированного душа, и, едва Кирш вышла из «банного закутка», завернутая в большое полотенце, как снова зазвонил телефон.

– Кот? Здорово. Чего хотела? В клуб? – Кирш улыбнулась Алисе: – Алиса, мы пойдем в клуб? – Потом Кирш снова сказала трубке: – Вряд ли мы пойдем. Мы с Алисой в деревне.

Кирш несколько секунд слушала ответ трубки, потом ответила:

– Язва ты, Кот!.. Да пошла ты! Ладно, удачно вам повеселиться! Адке привет, ну и Фекле заодно.

Кирш выключила телефон и вошла в комнату, незаслуженно пустовавшую прошлой ночью. Она открыла скрипучую дверцу старого комода и задумчиво остановилась напротив, потом достала с полки длинные трикотажные шорты и спортивную майку и скомандовала заглянувшей в дверь Алисе:

– Отвернись, я оденусь! Тебе что дать; есть пижама, есть футболки…

Алиса уже открывала свою сумку, доставая футляр с зубной щеткой.

– Спасибо, у меня с собой есть футболка.

Когда Алиса вернулась, Кирш уже лежала на разобранной постели, свернувшись на краю, Алиса осторожно пробралась к стенке и легла, натянув на себя одеяло. Она не знала, что должно быть дальше и должно ли быть вообще; ей хотелось поцеловать Кирш, хотелось, чтобы та обняла ее и прижала к себе. С минуту Алиса смотрела в потолок и прислушивалась к едва различимому запаху «барбариски»… Потом она повернулась к Кирш – та лежала к ней спиной, и наверху, над белым воротом футболки, виднелись та самая шея, тот загривок, который Алиса так бережно гладила тогда, в клубе…

Алиса осторожно провела кончиком пальцев от темного затылка до середины белой футболки. Кирш, обычно грубо пресекающая такое поведение подруг, кокетливо поежилась:

– Вы что, девушка?! Давайте спать,

Алиса быстро повернула голову к стене, чтобы не разрыдаться от обиды, но почувствовала нежный поцелуй в затылок.

– Спокойной ночи, Алисочка!

– Спокойной ночи…

Им обеим и вправду стало впервые за последнее время спокойно на душе. Кирш обняла ее так, что голова Алисы казалась на плече подруги, и они тут же заснули.

Жизнь же нового клуба в эти часы только начиналась, С человеком, вырвавшим себя на какое-то время из привычного уклада жизни, по возвращении назад обычно случаются всякие метаморфозы. Почему? Не то чтобы он чувствовал меньше притяжения к старому, но, вероятно, у него расширяется угол зрения. То же произошло и с вернувшейся из Питера Адой. Она задержалась там всего лишь на день дольше Алисы: неделя была не в ее силах, да и тетя не выражала большого восторга по поводу ее присутствия.

Ада не умела размышлять о жизни отвлеченно, как Алиса, не любила бродить по улицам в одиночестве, как это водилось за Кирш, – она шла по чужому городу, озираясь на прохожих, равнодушно читала вывески и рекламы и, как все любящие и просто влюбленные люди, видела все это через лицо своей неприступной Кот. Оно было прозрачным, за ним ходили люди и проезжали машины, но стоило закрыть глаза, и лицо становилось четким, на нем оживала мимика, и Аде хотелось заговорить с Кот наяву. Всю дорогу она спорила с самой собой: одна Ада стремилась скорее преданно заглянуть Кот в глаза, пусть даже, как всегда, без всяких перспектив, другая – хотела раскрыть какую-то тайну доступа к ее сердцу. Что-то нужно было изменить в себе, и, поскольку ничего более серьезного на ум не приходило, Ада решила последовать доброй женской традиции. Она решительно стянула с волос резинку и завернула в ближайшую парикмахерскую: в том, чтобы постричься в чужом городе с задумчивыми серыми мостовыми, ей виделось что-то особенное, волшебное.