Текст книги "Love is above all (СИ)"
Автор книги: Екатерина Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
Сначала я безмерно злился. Злился на всех, кто мог и не мог знать о том, что скрывала Пелагея. На два дня, мне кажется, я вовсе выпал из реальности, наплевав и на репетиции, и на проект, и на всё остальное. Я буквально вернулся в тот период, когда мы только-только расстались с Полей: уже привычно сидел в полумраке на полу своей квартиры и неразборчиво кричал вопросы и возмущения в пустоту. Мне так хотелось знать, за что она так поступила… Как можно было вообще скрыть это? Насколько нужно быть эгоистичной тварью, чтобы вот так..? Неужели так сильно не хотелось признавать свою вину, что она позволила мне утопать в угрызениях совести? Я не спорю, да, я виноват. Виноват в том, что значительно перебрал с алкоголем и позволил незнакомой девушке зайти в квартиру. Виноват в том, что по непонятным причинам проснулся с ней же. Но я не спал с ней. Физически не спал. Пелагея знала весь тот самый вечер от самого начала до самого конца. Ира ей рассказала, как она вызвалась подвезти меня до дома, как потом сама же осталась в квартире, когда я уже спал, как на утро просто нашла повод, чтобы начать со мной общение… Пелагея, как?! Как можно было не сказать мне об этом? Я столько месяцев провёл в состоянии полного обречения, столько раз проклинал самого себя и пытался понять, почему я так поступил. А оказалось, что я никак и не поступал…
Продолжая всё так же задумчиво смотреть на Полю, я даже не обратил внимания на то, как в один момент она успела повернуться в мою сторону и наши взгляды за долгое время все же столкнулись. И хоть мы и сидели в метре друг от друга, я все равно видел, как периодически нервно вздрагивали её ресницы и как приоткрывались губы в попытке что-то сказать. Однако, видимо, внутренние сомнения не давали ей этого сделать. И правильно, не нужно… Да, именно не нужно. Не имеет абсолютно никакого смысла всё то, что она может мне сказать. Я не хочу обвинять Пелагею теперь во всех смертных грехах и говорить о том, как она мне противна, нет. У меня было много ошибок, у неё тоже немало. Да, в принципе, у каждого в жизни есть те поступки, которые не поддаются никаким оправданиям, их нельзя простить или не простить. И то, что произошло между нашим треугольником, хотя, скорее, четырёхугольником, как раз из этих «поступков». Я просто больше не хочу, не могу идти с Полей дальше. Я не знаю, как это воспринимать: как предательство, как необдуманную ложь, как трусость. Как?
– Всё, молодцы, снято, – долгожданная фраза прозвучала настолько громко и внезапно, что я едва заметно вздрогнул. Неужели этот день закончился? Моментально отводя взгляд от не менее уставшей Пелагеи, я машинально посмотрел в сторону зала и, увидев встающую с сиденья и идущую ко мне Иру, довольно улыбнулся. Брюнетка в свободном ярко-синем платье быстрым шагом направлялась в мою сторону с широкой улыбкой на лице, из-за которой даже нельзя было предположить, что эта девушка просидела на одном месте шесть часов подряд.
– И как тебе первый день на съёмочной площадке? – оглядывая Иру с ног до головы, спросил я, как только она оказалась рядом.
– Мне очень понравилось. На некоторых выступлениях у меня даже сердце вот так вот колотилось, – жестикулируя руками, Ира всячески пыталась передать мне свои полученные эмоции, наивно не понимая того, что здесь достаточно одного – её блестящих от восторга глаз. Как говорила сама девушка, она смотрела наш проект по телевизору и раньше, но, думаю, для неё не стало великим открытием, что то, что мы смотрим на экране, никогда не сможет передать то, что происходит прямо перед глазами. Картинки и эмоции после них абсолютно разные. – Хотя, признаюсь честно, я немного устала, – коснувшись моего плеча и слегка облокотившись на меня, Ира чуть устало нахмурила брови, а я краем глаза заметил, как в этот момент на нас резко взглянула Пелагея.
– Теперь ты понимаешь меня, да? – убрав тоненькую руку со своего плеча, я крепко переплел наши пальцы, замечая при этом неоднозначные взгляды уже всех коллег.
– Дима, ты бы хоть нас как-то представил, познакомил с дамой, что ли, – вмешавшись в наш разговор, Леонид Николаевич, стоявший всё это время вместе с Градским возле кресла Поли, слабо усмехнулся и подошёл к нам поближе. На самом деле, я ещё до начала съёмок хотел представить Иру своим товарищам, но она сама отказалась от знакомства. И я её понимаю. Ей неловко, возможно, даже в чем-то стыдно. Она вообще изначально была категорически против идти на «поединки», понимая, что здесь ей придётся встретиться с Пелагеей. Для неё почему-то эта встреча была крайне неприятна, и она всеми силами хотела её избежать.
– Без проблем. Знакомьтесь, дорогие коллеги, это Ирина, – замечая, как девушка мгновенно занервничала, я ещё сильнее сжал её тонкие пальцы, давая понять, что беспокоиться ей незачем. – Моя давняя знакомая и приятельница, – сделав акцент на слове «давняя», я усмехнулся. – Молодая, красивая, бесподобно готовит, временно работает медсестрой, в будущем обязательно станет величайшим врачом. Ира, ты, я думаю, всех и без меня здесь знаешь, – пока Градский и Агутин знакомились со смущенной брюнеткой и обменивались с ней дружескими рукопожатиями, заставляя её ещё больше смущаться, Пелагея демонстративно встала со своего кресла и зашагала прочь из зала, при этом даже ни с кем из нас не попрощавшись.
Возможно, я поступил сегодня неправильно. Не отрицаю. Специально привёл на съёмочную площадку Иру, намеренно переглядывался с ней все шесть часов съёмок, приобнимал во время перерывов, держал за руку… Я ведь с самого начала знал, как к этому отнесётся Поля и абсолютно был уверен в том, что появление этой девушки выведет её на эмоции. Вывело… Не знаю, чего конкретно я хотел этим добиться. Сделать больно и тем самым «отомстить» за что-то? Вряд ли. Я бы просто не смог. Всеми способами показать, что мне безразлично всё происходящее и в моей жизни всё благополучно? А смысл? Прямо сказать, я не могу найти адекватного объяснения. Я попросту сделал то, что сделал. Жалею ли я об этом? Вполне вероятно, что да. Сделал ли бы так ещё раз? Несомненно.
[…]
«И пусть всё это было зря,
Пусть фраз красивых говорить я не умею.
Скоро наступит пора декабря,
А разлюбить тебя я так и не сумею…».
– Ирина Вишневская.
28 декабря 2017 год.
Огоньки одиноких окон, ночных фонарей и гирлянд красочно переливались с фарами машин, легко создавая уже знакомую атмосферу «предновогоднего чуда». Воздух был наполнен приятным ароматом сочных мандаринов, на дорогах стояли всё те же ужасные пробки, а люди, словно муравьи, носились по магазинам в поисках оригинальных подарков и недостающих продуктов. Вся эта декабрьская суета всегда ассоциировалась у меня с беззаботным детством, с семьёй, с чем-то тёплым и до невыносимости родным. Ёлка, аромат которой разносится на всю квартиру, бесконечная мишура, разбросанная по всем комнатам, ящик шампанского, тазик оливье, хлопушки… Мне кажется, ничто не может сближать людей так, как предвкушение новогоднего чуда. Декабрь – это не просто последний месяц в уходящем году, а месяц, созданный для долгожданных любовных признаний, обещаний, исполнения желаний и, как бы по-детски ни звучало, чудес. Сколько бы нам не было лет, сколько бы жизненных трудностей и преград мы не преодолели, в новогоднюю ночь мы все ждём чего-то нового и необычного.
Вот и сейчас, медленно гуляя по вечерней прохладной Москве, я не прекращал задумываться о том, чего хотел бы я в эту новогоднюю ночь. Наверное, прозвучит неожиданно, но в последнее время я стал замечать, как сильно порой мне хочется уехать из этого города. Уехать не на неделю или месяц, а уехать насовсем. Продать здесь всё, что только есть, и без всякого сожаления переехать туда, где дышать будет проще. Да, Москва безусловно один из самых красивых и престижных городов России. То, сколько может дать этот город, вряд ли с чем-то сравнится. Но мне здесь тяжело, чересчур тяжело… Меня буквально выгрызает изнутри этот город, съедает по маленьким кусочкам. И ведь я понимаю, что даже в случае переезда мало что изменится – я буду постоянно посещать Москву, возможно, чаще, чем тот город, в котором буду проживать. Но разве это может остановить мои мысли и желания?
– Ты ненормальная? Зачем так пугать? – резко засмеявшись от собственного испуга и развернувшись на сто восемьдесят градусов, я нежно приобнял за талию девушку, которая пару секунд назад подбежала ко мне со спины и накрыла мои глаза ладошками, выбивая тем самым меня из размышлений.
Ира… Девушка, перевернувшая за последние месяцы всё. Абсолютно всё. Первое время наш с ней контакт ограничивался исключительно ни к чему не обязывающим общением и совместными вечерними прогулками. Постепенно всё это начало перерастать в довольно крепкие взаимоотношения, в принципе, я бы даже осмелился назвать этой некой дружбой. Не знаю, что меня так яро в ней завлекало: явное сходство с Полей или же что-то иное, но факт оставался фактом – с Ирой мне было проще. Не в плане того, что она не выносила мне мозг, не звонила в ненужные моменты, не обижалась, нет. Своим присутствием она помогала мне преодолеть в себе обиду, злость, она будто заставляла меня прощать. Прощать Пелагею, прощать Гагарину, прощать самого себя за глупость. Я с каждым новым днём ощущал, что меня отпускает и обида действительно уходит. Не хотелось больше устраивать каких-то показательных выступлений, что-то кому-то доказывать, испепелять друг друга взглядом на съёмочной площадке, мне элементарно хотелось жить. И, как только я начал это потихоньку осознавать, понеслось: первая ночь, проведённая вместе, вторая, третья… Дальше я уже сбился со счёта. Да и это было не так уж важно. Она была со мной, я был с ней. Достаточно.
– Я наконец-то купила подарок твоей маме, – помахав перед моим лицом небольшим подарочным пакетиком, Ира довольно усмехнулась и плавно коснулась губами моей щеки.
– Дай посмотрю, – не скрывая своего интереса, я попытался забрать у девушки пакет, однако тут же получил легкий удар по обеим рукам с намеком на то, что показывать мне никто ничего не планирует. Значит, так, да? – Соколова, ты себя хорошо чувствуешь? – хитро улыбнувшись, я оглядел быстрым взглядом улицу, тем самым отвлекая Иру, и, как только она наконец отвела от меня взгляд, пытаясь понять, куда же я смотрю, я подхватил её хрупкое тело на руки и за секунду повалил на снег. Пока шокированная Соколова отряхивалась от белоснежного снега, посылая при этом в меня тысячу проклятий, я ловко схватил тот самый пакетик и понёсся скорее вдоль улицы, стараясь по дороге не поскользнуться.
– Билан, тебе конец! – моментально встав с мокрого асфальта, Ира побежала со мной.
Интересно, сколько же мы пробегали так по улицам друг от друга? А сколько людей чуть не сбили с ног? Вечно куда-то спешащие прохожие бросали на нас непонимающие взгляды. Все спешат по магазинам, все толпятся в очередях, у всех новогодняя суета воспринимается как усталость и стресс, а тут двое сумасшедших носятся по улицам, смеются, кричат, бросаются снегом, одним словом – живут. Эта простота всегда у людей вызывает смятение.
[…]
С ранних лет нам стараются привить одну простую мысль – нет ничего дороже и важнее любви. В каких бы проявлениях она не была, какой бы она не была, к кому бы она не была, любовь – это самое светлое чувство, с которым мы только можем столкнуться. И совершенно не важно, кого вы любите: родителей, детей, мужа, природу или человека, с которым едва знакомы, главное, чтобы вы просто любили, чтобы испытали это чувство и ежедневно вдохновлялись им. Невозможно прожить всю свою жизнь без любви. Сама наша жизнь, наш пусть уже должны быть синонимом к слову «любовь». Иначе никак, иначе нет смысла в том, что вы делаете. Никакого… И если бы я только знала, чем в итоге закончится вся эта история, если бы я только могла предположить, что в конце всё равно потеряю его, я бы ещё полтора года назад сделала бы всё по-другому. Тогда сейчас бы не было этого переизбытка надоедливых частиц «бы» в моей голове и я была бы самой счастливой женщиной на свете. Возможно, Гагарина права: нет смысла уже искать правых и виноватых – всё закончено. История оборвалась так же быстро, как и надежда, пытавшаяся всё восстановить. Какая разница, кто виноват? Какая разница, кто стал жертвой? Итог всё равно один – в этой истории мы проиграли оба.
На календаре двадцать девятое декабря, а это значит, что сегодня финал шестого сезона «Голос», последнего сезона с нашим составом. Подписывая контракты в конце июля, мы все уже знали, что это будет последний сезон с нашей «золотой четвёркой». Аксюта предупредил нас об этом заранее, ясно давая понять, что в красные кресла мы действительно сядем последний раз. Юрий Викторович не планирует заканчивать сам проект, но и нас приглашать больше тоже не станет. Вероятно, так оно будет лучше. Зрителям уже хочется видеть новые лица, новые эмоции, новые выступления и идеи. Это закон любого телешоу. Грустно, конечно, со всеми расставаться, к тому же, при таких обстоятельствах.
Шестой сезон пролетел так незаметно, что я толком не успела ничего понять. Я почему-то была уверена, что именно упоминание о том, что «золотой состав» на экранах последний раз, заставит всех нас как-то ещё больше сблизиться, поностальгировать о прошедшем времени. Я даже, не побоюсь признаться, рассчитывала и на хоть какое-то примирение с Биланом. Но, к глубочайшему сожалению, все мои ожидания не оправдались. Все мои коллеги, в принципе, как и я сама, были сосредоточены исключительно на рабочих моментах, у нас не было времени на нежности и воспоминания, да и натянутая атмосфера из-за нас с Димой этого не позволяла. Этот сезон, как мне кажется, получился самым «сухим» из всех, что были раньше. То ли это я чего-то другого ожидала, то ли и правда всё изменилось. Стало гораздо меньше эмоций, меньше сплочения, меньше ощущения того, что все мы здесь всё-таки не зря. И, вы бы знали, сколько раз, задумываясь обо всем этом, я обвиняла в произошедшем именно себя. Ведь, по факту, это я разрушила ту гармоничную атмосферу между наставниками. Я поставила Леонида Николаевича и Александра Борисовича в неудобное положение, буквально заставляя их выбирать между мной и Димой. И вот кому я сделала лучше своим враньём?
Все эти несколько месяцев, что длились съемки и репетиции, я только и делала, что работала, работала и работала. Мне так было гораздо проще, скорее, удобнее. Работа освобождала меня от лишних мыслей, от угрызений совести и спасала от постоянного желания сорваться и приехать к Билану. Впрочем, я сейчас, наверное, немного солгала – работа не всегда в силах была меня спасти.
[…]
Один из прохладных ноябрьских дней.
Останавливаясь у нужного дома и с волнением отстегивая ремень безопасности, я вышла из своей машины, посильнее кутаясь в свое белоснежное манто. Сегодняшняя погода максимально прямо намекала людям оставаться дома и без веской нужды не покидать свои тёплые квартиры. Пурга, которая началась ещё ночью, к обеду всё никак не хотела прекращаться. На дорогах творился самый настоящий хаос, а снег, летевший изо всех сторон, порой больно хлестал по лицу. За те пару секунд, что я простояла на улице, всё мое тело успело продрогнуть до самых костей. Быть может, я бы и осталась сегодня дома, как это сделали все вменяемые люди, но уже которую ночь меня мучила невыносимая бессонница и дикое желание увидеть Диму. Причём увидеть не на съёмочной площадке, не на репетициях во время рабочего процесса, а дома в простой и уютной обстановке.
– Иду! – раздалось где-то за металлической дверью после уже четвёртого моего нажатия на дверной звонок.
С замиранием сердца ожидая, когда же входная дверь откроется, я успела уже сто раз пожалеть, что приехала сюда. Меня никто не звал, мне никто не намекал на возможное примирение, на мои звонки и вовсе никто не отвечает уже не первый месяц. Что я, спрашивается, здесь делаю? Услышав слабое шуршание ключей за дверью, я сделала небольшой шаг назад, дабы уберечь себя от лишних синяков, и почувствовала, как холод ещё сильнее забегал по коже. И вот, дверь наконец открывается, а на пороге появляется удивлённый хозяин.
– Что ты здесь делаешь? – чуть хриплый голос и растрепанная причёска говорили о том, что Билан явно только-только проснулся. Он стоял передо мной в одной домашней футболке и трусах. Значит, все-таки разбудила.
– Я… Дима, можно войти? – делая шаг вперёд и уже настраивая себя на предстоящий разговор, я была удивлена, когда Дима резко перегородил мне путь, давая тем самым понять, что впускать он меня не намерен. Серьезно? Даже сейчас? – Ты не один? – в ответ лишь тяжёлый вздох и молчание. Воспринимая это как знак, что мне всё-таки можно зайти в квартиру, я переступила порог. На миг мне даже показалось, что Дима слегка отчего-то нервничает. Почему?
– Не надо, – не оборачиваясь, почти шепотом произнёс он, когда я уже хотела пройти в гостиную. Не может быть… – Там Ира.
[…]
После этого, да и «до» тоже, я пыталась ещё несколько раз приехать к Диме. Порой даже доезжала, стояла под дверью минут пятнадцать и уезжала обратно, так и не осмелившись нажать на дверной звонок. Иногда ночами я набирала его номер, но, не дожидаясь ответа, сбрасывала. А потом приходила на съёмочную площадку как ни в чем не бывало, и мы оба делали вид, что всё так и должно быть. Никаких обнимашек, никаких шуток, никаких прикосновений, лишь изредка по утрам тихое: «привет», которое даже не факт, что адресовано именно мне. Бывает же такое… Насколько мне известно, у Билана в жизни вообще всё идёт своим чередом и к прошлому он возвращаться больше не намерен. Что ж, осуждать его за это я попросту не имею права.
Что касается уже моей собственной жизни… Ваня наконец-то съехал с моей квартиры, так что теперь мы с Тасей справляемся со всем сами. Нет, конечно, нам безусловно помогает и моя мама, и няня, которая периодически приходит, если это необходимо. Да и сам Телегин при любой свободной минуте несётся к нам, дабы хоть немного провести время с, как он выражается, «семьёй». Но все-таки большее количество времени мы с Таисией проводим наедине. Правда, в последнее время к нам зачастила ещё и Полинка, отношения с которой у нас, благо, наладились. Разумеется, Гагарина не забыла напрочь о своей обиде, о таком вообще вряд ли можно забыть, но и перечёркивать столько лет дружбы тоже не стала. Все-таки она сама знала, на что шла, когда обещала хранить тайну. И я ей за всё это бесконечно благодарна.
– Все по местам. Через три минуты начинаем, – вот и всё. Финишная прямая.
========== XXIII ==========
Комментарий к XXIII
Предлагаю вам перед или во время прочтения послушать песню Земфиры – «Бесконечность» (желательно даже в исполнении Поли).
«Я знаю только одну причину разрушившихся отношений, она совсем не связана со штампом в паспорте. Недосказанность. Все начинается с нее. Слова, эмоции, подозрения, сомнения сдерживаются, остаются внутри, гниют. Так может продолжаться несколько лет, потом взрыв – и ничего, кроме пустоты…».
– Эльчин Сафарли, «Мне тебя обещали».
До окончания нашего «Голоса» остались считанные минуты. Совсем скоро будет объявлен победитель, а «золотой состав» навсегда покинет эту площадку. Если честно, я даже и не думала, что будет настолько тяжело расставаться с проектом. Ещё каких-то полгода назад я вообще не планировала сюда возвращаться, наивно полагая, что мой путь здесь действительно завершен. А сейчас моя душа ноет от банального осознания того, что всё это происходит последний раз. Казалось бы, мы ведь не прощаемся друг с другом, но зато мы прощаемся с проектом. Это тоже больно, от этого тоже грустно. Оглядывая с робкой улыбкой на лице весь зал, я лишь отдаленно слышала «прощальную речь» Агутина, с тоской понимая, что вот-вот настанет и моя очередь. Как же так? Неужели и вправду расстаёмся? Неужели сейчас нужно не просто подвести итог очередного сезона, но и сказать свои последние слова в этом кресле? Но, как? С этим местом, со всеми этими людьми связано столько воспоминаний…
– Наша очаровательная Пелагея, слушаем тебя, – обращаясь ко мне, Нагиев улыбнулся своей фирменной и уже привычной улыбкой и указал ладонью в мою сторону. Что ж, начинаем…
– Александр Борисович и Леонид Николаевич уже, наверное, всё за меня сказали, но, позвольте, я добавлю ещё кое-что и от себя, – слегка прокашлявшись, я привстала со своего кресла, ощущая, как в помещении резко становится жарко, а в уголках моих глаз начинаются скапливаться слезы. – Дорогие мои коллеги, дорогие наши ребята, все те, кто сидят сейчас в этой студии и те, кто находятся за её пределами, я хочу сказать вам огромное спасибо. Спасибо за весь совместно пройденный нелегкий путь. То, что мы создаём, создавали здесь, действительно можно назвать каким-то, не знаю, чудом, что ли. За эти годы этот проект стал для меня большой частью моей семьи, моим домом. Я уже не буду оглашать все фамилии, мои коллеги сделали это за меня, но хочу, чтобы каждый из вас знал, что, как бы не сложилась наша дальнейшая судьба, мы никогда не перестанем быть одной семьёй. Хоть мы и сидим в этих горячо любимых креслах последний раз, в других креслах, например, у кого-нибудь из нас на кухне за чашечкой чая, я уверяю вас, мы вместе посидим ещё достаточно, – смахивая одинокую слезинку со своей щеки, я плавно повернулась в сторону Градского и Агутина. – Александр Борисович, Леонид Николаевич, вы сами знаете, я вас бесконечно и безмерно люблю и, самое главное, я считаю, уважаю. Вы оба были для меня примером все эти годы, и я хочу, чтобы примерами навсегда и оставались, – от моей уже затянувшейся, но трогательной речи зал бурно аплодировал, а я с трясущимися коленками повернулась к Билану, который все это время внимательно смотрел на меня. Я чувствовала. – Дима… – вдыхая побольше кислорода, я от волнения облизала сухие губы, чувствуя, как по щекам потекла уже новая порция слез. Ханова, ты стоишь здесь последний раз, соберись! – Наша история… история нашей с тобой дружбы… – черт, почему так тяжело говорить? – Всё началось благодаря этому проекту, благодаря всем этим замечательным людям. И я хочу, чтобы ты знал, что… – зажмурившись на пару мгновений, я уже не стала вытирать нескончаемые слезы, а просто смирилась и приняла тот факт, что сейчас вот такую Полю, заплаканную и зареванную, видят все телезрители. И пусть. – То, что мы вдвоём с тобой создали, для меня не ограничивается только рамками этого проекта. Мы никогда больше не увидимся в этой студии, но это не значит, что мы больше не встретимся вообще, – сквозь уже слипшиеся ресницы я видела, как Дима нервно потёр ладонью губы, а после и вовсе прикрыл рукой рот. Эти минуты, эти беспощадные секунды, что я говорила свою речь, стали, наверное, самыми откровенными и сложными за последнее время. – И я надеюсь, что за все эти несколько лет нам все же удалось с тобой… «прирасти плавниками», – и это лучшее, что можно было сказать, Ханова!
Засмеявшись сквозь слезы от своих же слов, я уже хотела присесть обратно на своё место, дабы мои колени в один момент не отказали и я не упала на пол, окончательно опозорившись. Однако Дима, резко вставший со своего кресла, элементарно не дал мне этого сделать. Билан за секунду преодолел расстояние между нами и, как только оказался рядом, тут же прижал меня к себе. Не знаю, для чего и почему это было сделано: для жаждущих страстей телезрителей или же в порыве эмоций, но такой заряжающий прилив энергии я не ощущала давно. От одного только прикосновения по всему телу пробежался ток. Спустя столько времени полнейшего игнорирования друг друга эти объятия показались мне чем-то нереальным и невозможным. Мне казалось, что весь мир вокруг просто замер и мы стоим сейчас только вдвоём. Такое вообще возможно? Я чувствовала на своей шее учащенное дыхание Димы и окончательно понимала, что я не хочу его отпускать.
– Прости меня, – сказав это максимально тихо и крепко вцепившись кулачками в чёрный мужской пиджак, я ещё сильнее прижилась к Билану, ощущая, как тот в свою очередь аккуратно вытер мои слёзы своей щекой. – Дима, прости меня, пожалуйста. Прости… – мне так хотелось прокричать эту фразу на весь зал, на весь телецентр, чтобы её услышали даже в самых укромных уголках здания, чтобы он знал, что я признаю, я осознаю свою вину. Со стороны наши объятия, возможно, выглядели как что-то привычное и вполне себе ожидаемое, но явно не для нас самих.
– Дети мои, у нас время, – синхронно поворачивая головы к сцене, мы все же нехотя выпустили друг друга из тёплых объятий под громкие аплодисменты зала, осознавая, что не имеем права занимать лишние минуты.
Дима ещё несколько секунд держал мою руку в своей, а после, неоднозначно улыбнувшись, всё же отпустил. Присаживаясь обратно в своё кресло, я никак не могла унять легкую дрожь в ногах и успокоить своё непослушное сердцебиение. Сейчас «прощаться с проектом» настала очередь Билана, и я искренне надеюсь, что он сделает всё правильно. Для нас обоих правильно.
– Который год уже говорю эту речь, а сегодня даже как-то в несколько раз волнительней, – замечая, как певец задумчиво кидает взгляд на пол, я едва приподняла уголки своих губ: тоже нервничает. – В первую очередь, я хочу поблагодарить всех наших участников, которые не побоялись, пришли на этот проект и, я уверен, получили и необходимый опыт, и положительный заряд эмоций. Все создатели, все люди, которые когда-либо принимали участие в создании этого шоу, которые помогали нам, которые подготавливали нас к съёмкам, вы просто невероятные люди. Мы с каждым из вас общались, контактировали, да, и я, честное слово, получал от этого только сплошное удовольствие. Как сказали ранее мои сослуживцы, для нас это не просто проект – это наш второй дом. И я хочу, чтобы он всегда им был, – поворачиваясь в нашу сторону, Дима посмотрел сначала на меня, а потом и на Градского с Агутиным, сжимая при этом перед собой пальцы в замок. – Вас, любимые товарищи, я вообще не могу назвать просто «коллегами», у меня язык попросту не поворачивается. Какое-то неподходящее слово. То, через что мы с вами прошли, оставило у меня в душе отпечаток. Светлый отпечаток. Я благодарен вам за эту историю и за этот путь. Надеюсь, что, как подметила Поля, мы действительно не раз ещё соберёмся все вместе, – неожиданно сталкиваясь с Биланом взглядами, я задумалась о том, что сейчас, возможно, будет обращение и ко мне отдельно. Делая недолгую паузу, Дима, видимо, сомневался и несколько раз ещё передумывал, что конкретно нужно сказать в данный момент, отводя в конечном итоге свой взгляд в сторону. – На смену нам сюда обязательно придут другие, новые наставники. Это будет уже совершенно иная история, но, я уверен, она будет ничуть не хуже нашей. Мы создали вот такую коллаборацию, да, показали её телезрителям, в следующих сезонах она будет другая. Я безмерно благодарен этому проекту за то, что он мне за всё это время подарил и за то, что успел отнять. Я прошёл определенный путь взросления на глазах всей страны, я учился здесь совместно со всеми участниками. И после всего пережитого никак нельзя забыть или вычеркнуть всё то, с чем мы здесь столкнулись. Однако, как бы горько это не звучало, проект закончился, эта история, наша история, – мое сердце замерло, когда его карие глаза вновь вернулись ко мне, – тоже закончилась. И я предлагаю не жить прошлым, а идти дальше, получать что-новое, изучать то, что ещё не изучено. Как мне кажется, лучше вовремя расстаться со «старым» и получить взамен «новое», чем бесконечно жить этим самым «старым», дожидаясь, когда же оно сожрет тебя изнутри. Я с великим облегчением отпускаю этот проект, эту историю. Пусть всё останется лишь в наших сердцах, – невольно приоткрыв рот, я безотрывно смотрела на до сих пор стоявшего певца и просто не понимала… До меня будто категорически отказывался доходить смысл сказанных им слов. История закончилась… Дима, скажи, что мне послышалось, пожалуйста. Нет. Ничего же ещё не закончилось. Я же здесь! Мы с тобой всё ещё здесь!
[…]
Внимательно рассматривая заведение, в котором мы на данный момент находились, я про себя отметил, что это хоть и только-только открывшийся, но довольно неплохой караоке-бар. Весь интерьер выполнен в современном черно-белом стиле. Сразу видно, что к созданию подходили ответственно и со вкусом. Два просторных этажа, внушительных размеров танцпол, изящная лестница на больцах, удобные диванчики и стулья, которые идеально сочетались с тёмными стенами, увешанными минималистичными картинами. Кухня здесь также была на достойном уровне. Блюда приносили быстро, а готовили их вкусно. Да уж, Аксюта точно знал, какое место выбрать для «прощального» корпоратива. Юрий Викторович снял оба этажа, так что посторонних людей здесь сегодня не будет, и это не может не радовать. Хотя, в принципе, кто-то ещё здесь бы и так не поместился. Чёрт, даже как-то непривычно осознавать, что это наша последняя вечеринка в таком составе.
Я стоял на втором этаже караоке-бара, облокотившись на перила, и смотрел на практически полностью заполненный танцпол, находящийся прямо подо мной. Большинство моих коллег отрывались под зажигательную музыку, как могли. Кто-то просто танцевал, кто-то даже выкрикивал отрывки из песни, а кто-то умудрялся и пить во время танца. Среди танцующих я заметил и Пелагею, которая двигалась в такт музыке в темноте, пестрящей вспышками разноцветных софитов. Она была одета в элегантное чёрное обтягивающее платье с открытыми плечами. Волнистые волосы были собраны в низкий аккуратный хвостик, из которого были выпущены несколько прядей. Я не следил за тем, сколько она выпила за этот вечер, но, как я понял, среди «непьющих» она тоже не осталась. Удивительно, но, смотря на неё сейчас, я не чувствовал абсолютно никаких негативных эмоций. Я просто видел перед собой человека, с которым когда-то меня связывало нечто серьезное и тёплое. Когда во время прямого эфира Поля сегодня шептала мне на ухо: «прости», я вдруг осознал, что я уже простил. Прошла во мне та глубокая обида, прошла боль. Пришло лишь необъяснимое желание понять её в чем-то и отпустить. Отпустить всё то, что было связано с ней и с нашей историей. В конце концов, у каждого из нас уже своя личная жизнь.
– Я смотрю, с баром ты сегодня на «вы», – поворачивая голову направо, я был прилично удивлён, увидев рядом с собой Гагарину, которая, видимо, только-только подошла. Она встала в ту же позу, что и я, и смотрела на меня сейчас в упор. Мы не виделись с этой безумной женщиной ровно с того дня, как я заявился к ней домой и высказал всё, что я думаю о ней, об их с Полей вранье, да и вообще обо всей ситуации в целом.
