Текст книги "За тридевять земель (СИ)"
Автор книги: Екатерина Филиппова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Глава 9. Потери и находки
Через десяток шагов Василиса сообразила, что можно было сесть на автобус, но остановка осталась позади, а возвращаться она не любила, до и сколько его ждать пришлось бы – дойти быстрее. Вечер был не по-весеннему душным – или ей так после чистого лесного воздуха показалось? Народу на улицах мало, да и дороги почти пустые – наверняка, все на дачах. Редкие машины возле неё притормаживали, но она только отмахивалась – мол, отстаньте, сама доберусь.
Ещё более редкие встречные на Василису таращились и улыбались, а обгонявшие – шла она медленно – оборачивались и тоже улыбались. Девушка решительно вытерла глаза и ускорила шаг – понятно, смешно, идёт взрослая девица и слезы льёт.
На подходе к Маяковке её окружила толпа низкорослых азиатов, знаками показывая, что хотят с ней сфотографироваться. Она так удивилась, что даже не смогла сразу ответить, но молчание было принято за знак согласия, и мгновенно выстроившаяся перед ней группа начала позировать перед телефонами, планшетами и полу-профессиональными камерами. Василиса застыла в ступоре, с идиотской улыбкой, и, только взглянув на экран телефона, который сунул ей под нос сопровождавший группу гид, поняла весь ужас ситуации: она так и не переоделась!
Торжественный проход по Садовому Кольцу рыдающей девицы со сказочной косой, в расшитом каменьями сарафане, кокошнике, и с жутким рогожным мешком в руках, видимо, останется в памяти видевших его надолго, и не зря машины останавливались – наверняка, тоже фотографировали. Василиса трусливо подумала, что хорошо бы, чтобы никто ролик в YouTube не выложил, но надежды на это практически не было.
Количество желающих запечатлеться с «настоящей русской красавицей» росло. Рядом с Василисой уже отметились развесёлая компания английских студентов, группа латиноамериканцев в сомбреро, перьях и с гитарами – она вспомнила, что эти ребята вечерами часто у метро выступали, и семейная пара пожилых немцев. От очередной фотосессии девушку спасли запыхавшиеся Гриша с Ингой.
Гриша растолкал народ, и пощёлкал пальцами у неё перед глазами:
– Эй, очнись! Ну, совсем человек из реальности выпал.
Он подхватил девушку под руку, и вдвоём с Ингой заставил дойти до «Шоколадницы». Инга была отправлена с Василисой в туалет, помочь подруге переодеться, и заодно проверить, что там у неё с телефоном, а то обзвонились.
Пронзительный свет, зеркала и кафельные стены, как ни странно, подействовали на девушку успокаивающе – по крайней мере, она вышла из ступора и начала копаться в мешке, извлекая сумку и юбку. Начав стягивать сарафан, она застряла в нём с поднятыми вверх и перекрученными руками, потому что лямка зацепилась за не снятый кокошник – без Инги так и осталась бы стоять абстрактной скульптурой в ожидании спасителя.
Умывшись, Василиса посмотрела в зеркало – безумный какой-то взгляд, и бледная совсем. Поэтому она долго плескала в лицо ледяную воду, слегка потёрла щёки, чтобы хоть немного порозовели, и взглянула на Ингу:
– Спасибо, подруга, что не комментируешь. Пошли.
Инга закончила упаковывать сарафан и кокошник в мешок, немного подумала, и достала из сумочки скрученный в комок магазинный пакет. Мешок в него поместился не полностью, верхушка торчала, но хоть выглядел он теперь не так кошмарно.
Григорий уже удобно устроился за столиком, девушек ждали чай и эклерчики – что, учитывая обычную неторопливость заведения, было удивительно.
Василиса откусила кусочек, и зажмурилась удовольствия, пирожное – как раз то, что сейчас нужно. Отхлебнула чая и обиженно спросила:
– А почему не кофе?
– Нам сейчас только кофе и не хватает. По-хорошему, так вообще бы по бокалу валерьянки…
Василиса начала оправдываться:
– Да не знаю я, что на меня нашло. В жизни ни на что так не реагировала, а тут как резьбу сорвало. Ну, подумаешь, из сказки вышвырнули – так не такая уж она и сказка. Когда из той юридической фирмы уволили, чтобы племянницу чью-то взять, и то так не переживала. Ребята, мне правда, стыдно…
Инга успокаивающе погладила подругу по руке, а Гриша отреагировал неожиданно:
– И хорошо, что сорвало. А то ведь совсем «железная леди» была, если не ледяная. Я понимаю, после того, как погиб Макс…
Не обращая внимания на предупреждающе поднятую ладонь невесты, он продолжил:
– Понимаю, первая любовь, к тому же с первого взгляда и безумная и всё такое, но ведь два года прошло.
– Полтора.
– И что, жизнь закончилась? Ты же теперь всех парней с ним продолжаешь сравнивать. Что, не прав?
Василиса отреагировала неожиданно спокойно:
– Прав. Только другого такого нет – и не будет.
– Это точно. Такого уровня адреналиновой наркомании я не встречал и вряд ли встречу.
Инга вмешалась:
– Вась, мы, правда, беспокоились. Ты прямо как неживая ходила. Некоторые тебя уже Снежного Королевой прозвали – такая вся из себя холодная, логичная и высокомерная. Ты вспомни, какой ты была, когда мы познакомились! Только в сказке на себя опять похожа стала, и вот из-за толстой дуры опять…
– Да знаю… Я сама уже беспокоиться начала – живу, как на автопилоте. Ладно, только о Максе не нужно, я разберусь, вот честное слово.
Гриша кивнул и, действительно, сменил тему:
– А со сказочным миром не так всё просто. Я с дядькой Михеем потолковал, пока Инга кольца перебирала, так вот: не все там довольны, что двери от нас открыли. И в Зурбагане какие-то намёки проскакивали, да и девицу эту туристическую мы немного потрясли, когда ты убежала.
– Кто недоволен-то? Вроде бы все радуются, что туристы приезжать начнут, денежки тратить…
– А разрушение уклада векового? А как завоевать кто захочет? А, не приведи господь, там нефть-газ-уран есть? Тут не дверку через турагентство, а ворота под железнодорожный состав пробьют. Так что не зря они пока таятся, на официальные контакты не идут. Хотя, вот никогда не поверю, что те, кому положено, уже не в курсе. И ты там в нечаянно в какую-то игру вмешалась.
Василиса допила остывший чай и посетовала:
– Жалко, что с Волком связаться нельзя, он бы всё разъяснил.
Григорий саркастически усмехнулся:
– А ты уверена, что он в этих игрищах не участвует? Бывший начальник охраны, читай, главный безопасник, это тебе не подзаборная шавка, по старости из дома выкинутая. Что-то не очень много он тебе о местных раскладах рассказал.
– Так времени не было, всё время что-то случалось.
Возмущение Инги было неподдельным:
– Гриша, ну нельзя же всех подозревать! Они случайно с Василисой встретились.
– Ой ли?
– Господи, я думала, что ты разумный человек, ведь если везде заговоры искать… Вот вернётся Ренар, его и спросим. И Анатоля можно в угол зажать…
Василиса поморщилась:
– Сладкоголосого нашего я искать не собираюсь. А про Анатоля даже не напоминайте, пусть скотина эта только попробует ко мне подойти!
Ответы Инги и Григория прозвучали одновременно. Инга заявила, что Лис сам Ваську найдёт, потому что совершенно точно на неё запал. А Гриша, явно из мужской солидарности, заявил, что никакой Толик не скотина, а просто не вырос ещё.
– Не вырос? Деточка двадцати с лишним годочков? А что он в этой поездке устроил? – Василиса просто взорвалась.
Гриша устало попросил:
– Не кричи, а? Я сейчас одно умное слово скажу, вы девушки, уж не обижайтесь, только у Толика нашего социализация – на уровне лет тринадцати-четырнадцати. Всё время что-то окружающим доказать пытается: отцу, ребятам на курсе, тебе вот, да и вообще – всякому мимопроходящему. Ну, избалованный, это есть. А так он парень-то неплохой, и помогал многим – и деньгами, и с работой…
– Только вот не нужно меня за него агитировать!
Подхватив Василисин мешок, Григорий поднялся, и повёл девушек к выходу, обстоятельно объясняя:
– Я не агитирую, а свою точку зрения выражаю. Чувствуешь разницу? Так, сейчас мы такси вызовем, и тебя до дома проводим. И не спорь, нас двое и мы сильнее, особенно я. Ну, согласна?
В квартиру Василиса входила с ощущением как минимум месячного отсутствия – обстановка казалась чужой, странной и какой-то тускло-убогой. Оказалось, что всего один день в интерьерах из натурального резкого дерева заставляет по-иному воспринимать икеевский ДСП-шный минимализм.
Немного подумав, девушка достала из мешка сарафан и пристроила его на дверце шкафа, а кокошник повесила на угол телевизора: вот, теперь совсем другое дело.
Походив по комнате, она постояла на балконе, любуясь на молодой месяц, потом собрала разбросанные книги и аккуратно поставила в шкаф, провела пальцем по полке и, обнаружив пыль, отправилась за тряпкой. Не дойдя до кухни, Василиса остановилась, поняв, что просто оттягивает неизбежное.
Притащив с балкона стремянку, она достала из самого дальнего угла верхней полки стенного шкафа небольшую коробочку, перенесла её на журнальный столик и со вздохом открыла. Коробку эту в позапрошлом ноябре принесли друзья Макса. Она как раз ждала его возвращения – за прошедший год это стало одним из основных её занятий – из ежегодного похода на яхте по штормовому Северному морю.
Василиса рванулась на робкий дверной звонок – ведь дней пять как должны были вернуться – только успев подумать: неужели опять ключи потерял? А подсознательно она уже догадывалась: что-то не так.
Увидев пятерых постоянных Максовых спутников, стоящих с опрокинутыми и потерянными лицами, она только и спросила:
– Как?
Объяснения, что Макса смыло с палубы при заходе в Скагеррак, она практически пропустила мимо сознания. Как и информацию о его никогда не виденной сестре, которая все вещи и забрала. А коробочка – оказывается, Макс перед последним походом её продемонстрировал и заявил, что это – для Василисы, если что случится – никому другому не отдавать и не показывать. Вот они и принесли и, нет, спасти никаких шансов не было, там волны были с шестиэтажный дом, да и заметили не сразу.
Ребята не увидели не лице Василисы никаких эмоций, не говоря уже о слезах – кроме ожидания, когда же они уйдут и оставят её в покое. Потоптались на месте, они неуклюже выразили соболезнования и предложения обязательно звонить, если что, и потопали по лестнице вниз, забыв про лифт.
Захлопнув за ними дверь, Василиса взвесила на руке коробку и громко, обвиняюще крикнула:
– Всё-таки бросил, меня, скотина! А ведь обещал…
После этого она засунула коробку в максимально удалённое место, хотела заплакать, но не смогла. Как на автопилоте, выпила чая с мятой и легла спать, чтобы проснуться утром совершенно спокойной и, как ей показалось, как будто слегка заледеневшей.
И вот теперь выяснилось, что заледенела она не слегка, и, как оказалось, это прекрасно было заметно, и не только друзьям. Наверное, действительно пришло время Макса отпустить и начинать жить.
Василиса открыла коробочку и высыпала содержимое на стол. Содержимого оказалось немного. Их фотография около мотоцикла – с той поездки в Польшу, из-за которой она пропустила последний экзамен. Она отстранённо подумала, что всё-таки красивой парой они были! Заменить мотоцикл на волка – и один в один тот рекламный плакат получится, с Прекрасной-Премудрой и Иван-царевичем. Только у Макса волосы тёмные, да выглядит он по-мужственнее, чем щекастый царевич.
Василиса со вздохом отложила в сторону фотографию, и начала рассматривать не очень большую, чуть меньше ладони, витую раковину, изумляющую переливами розового и лилового. Приложила её к уху – вроде бы и действительно море шумит. Перевернула, поднесла тонким кончиком к губам, подула – раздался едва различимый низкий звук, не громче, чем шум предполагаемого прибоя.
Она пожала плечами, пристроила раковину на книжную полку и занялась последним предметом – тонким серебристым колечком на кожаном шнурке. Интересно, как оно в коробке оказалось? Макс никогда не снимал его, говорил, что это его фамильный талисман, и убережёт от чего угодно. Вот и не уберёг – наверное, потому, что снял.
Ладно, что теперь гадать. Василиса покрутила перед глазами колечко, и решительно надела шнурок на шею – путь теперь её бережёт. Заодно вытащила забытый жёлудь-говорилку, хотела выкинуть – что с ним здесь делять? – но рука не поднялась. Отцепила от верёвочки, засунула в пустующий цветочный горшок, оцарапав при этом палец осколком стекла, и щедро полила. Крошечную ранку промыла, помазала йодом и тщательно забинтовала. Посмотрела на получившийся огромный кокон, рассмеялась, повязку выкинула и легла спать.
Снились ей опять голубые горы. Мчалась она к ним на Максовом мотоцикле, а рядом неслась Тави и на бегу что-то объясняла, горячо, но неразборчиво.
Проснулась Василиса на рассвете, и обнаружила, что наступило лето. Листочки на тополе перед окном, ещё позавчера крошечные и бледно-зелёные, потемнели и развернулись почти до нормального размера. Воздух пах не свежестью и талой водой, а пылью и нагревающимся асфальтом.
Девушка послонялась по квартире, попробовала поготовиться к следующему зачёту, но безуспешно – не то, чтобы ничего не запоминалось, а просто смысл текста не доходил. И всё время не оставляла мысль, что она что-то не доделала.
Василиса пощупала землю в горшочке с жёлудем – влажная, подула в раковину – вообще никакого результата. Вытащив Максово колечко, она попробовала, не снимая шнурок с шеи, надеть его на палец – более-менее подошло на средний, но и на нём болталось. Пока Василиса выпутывала руку и снимала кольцо, её вдруг осенило: надо бы на кладбище съездить, окончательно попрощаться.
Она попыталась понять логику появления этой идеи, не смогла, но, тем не менее, начала торопливо собираться. Пока ехала в метро, морально готовилась к долгому ожиданию, а потом к ещё более долгой поездке в переполненном автобусе – но нет, подъехал тот мгновенно и отправился тут же, полупустым. Почему-то пробок на Ленинградке не было, так что до Перепечинского кладбища долетели меньше, чем за час – Василиса даже задремать не успела.
Проходя мимо цветочных прилавков, присмотрела роскошные розы, белоснежные, на солнце отдающие в ультрафиолет, но купила в итоге четыре пёстрые гвоздики. Макс их не выносил, но Василиса мстительно подумала, что раз имел смелость погибнуть – пусть теперь и лежит под тем, что принесли. Вот так-то.
До отдалённого участка её подвёз курсирующий по кладбищу мини-автомобильчик, так что в нужный проход она свернула ещё до половины десятого. Здесь Василиса пошла медленнее, оттягивая встречу. Хотя, что тут оттягивать – вот он, в первом ряду, четвёртый от дороги.
Чёрный гранит с выгравированным портретом – достаточно похожим, но не более того. В цветочнице высажены, как на подбор, все самые нелюбимые им цветы: примулы и примитивные гераньки. И, как восклицательный знак – огромный папоротниковый куст. Папоротники во всех видах Макс не только не переносил, но и побаивался их, без каких-либо причин и внятных объяснений.
Василисе стало стыдно: видимо, не она одна решила Макса наказать. Поэтому она положила свои гвоздики на соседнюю заброшенную могилу, нашла какую-то палку и попыталась папоротник выдрать.
Растение отчаянно сопротивлялось, не догадываясь, что выкидывать в мусор Василиса его не собиралась – просто пересадить подальше. Руки соскальзывали, лицо горело от солнца, пот проложил широкую дорожку между лопаток, но девушка не сдавалась. – до тех по, пока не услышала противный шамкающий голос:
– Ты, что это, девка, над пустой могилкой изгаляешься, а?
Василиса с трудом выпрямилась, оглянулась: за спиной стояла типичная кладбищенская старушка и грозила ей пльцем. Попытки вытереть мокрое лицо привели только к тому, что по нему размазалась земля. Потерев мгновенно зачесавшуюся щёку тыльной стороной ладони, девушка возмущённо возразила:
– Почему пустую? Здесь мой друг похоронен. А папоротники он не любит. Уж не знаю, что их здесь насажал, но я точно выдеру.
– Никто здесь не похоронен, кроме перегоревших лампочек от его машины, пустой гроб-то. А цветы поумнее тебя люди сажали, чтобы, значит, не пытался он в свою могилку-то вернуться и лечь. Так что ступай себе, нечего тебе здесь делать.
Старушка развернулась и бодро посеменила к дороге, постукивая палкой. Василиса её догнала, схватила за засаленный рукав:
– Да постойте, бабушка! Откуда вы вообще знаете? И если Макс не здесь, то где он?
– Знаю – потому, как положено. А красавца своего уже не найдёшь, хоть все земли обыщи, хоть здесь, хоть за тридевять земель. Всё, забыла, – и она махнула перед лицом девушки откуда-то взявшимся белоснежным платочком.
Василиса от платочка отмахнулась, и рукав не выпустила:
– Вы хотите сказать, что Макс жив и где-то не на этом свете?
– Э, девонька, какой у нас свет – этот, какой – тот? Разве разберёшь? – бабка вздохнула и опять взмахнула платочком.
Потом она посмотрела на решительное лицо Василисы, и убрала платочек, пробормотав:
– Вот оно как! И что же это меня опять не предупредили?
Скрюченными грязноватыми пальцами она отцепила руку Василисы от своей хламиды и скороговоркой объяснила:
– Я здесь – вообще ни при чём. Меня передать просили, чтобы ты парня в покое оставила и обратно не звала – вот я и передаю. Специально тебя на кладбище вызвала, чтобы побыстрее дошло. Ну, что чары бемпамятные на тебя не действуют – так это не моя печаль. Так что иди себе, гуляй, может, и парня хорошего встретишь. А сюда – ни-ни!
Бабка ещё раз погрозила Василисе и скрылась за стволом ближайшей липы. Когда девушка выбежала на дорогу, нам уже никого не было. Пожав плечами, она вернулась к могиле, прикопала обратно папоротник, воткнула в него забракованные до этого гвоздики, удовлетворённо оглядела инсталляцию, и сказала:
– Вот так для тебя, наверное, ещё противнее будет. Так что оставайся уж, где есть. Надеюсь, что тебе там хорошо. Думаю, что и мне когда-нибудь станет хорошо. Пламенный привет!
Она отсалютовала всё так же открыто улыбающемуся на памятнике Максу, и вновь вышла на дорогу. Естественно, до входа её никто не подвёз – тележки пролетали переполненные. Автобус пришёл только через сорок минут, брать его пришлось штурмом и всю дорогу стоять зажатой в углу.
На Планерной Василиса вывалилась просто никакая, сначала подумала, не посидеть ли немного в кафе, прийти в себя, потом вспомнила унылый полутёмный фудкорт в торговом центре, и решительно поковыляла к метро. В вагоне тут же задремала и очнулась только от пронзительного детского вопля: – Приехали.
Вскочила, ошарашенно оглянулась вокруг, и, захваченная стадным инстинктом, зачем-то вышла на перрон вслед за толпой родителей с детьми. Только там осознала, что Полежаевскую свою давно проехала, а это – аж Баррикадная. Судя по возбужденным детским крикам, собирались они все в зоопарк. И Василиса решила тоже впасть в детство и посмотреть, наконец, как выглядят нормальные волки и пумы, Змеев-то Горынычей там наверняка нет, пусть и одноголовых. Или это опять давешняя бабулька её направляет? Ну, и ладно!
Немного поблуждав по дорожкам, она наконец-то вышла к нужному вольеру, сделав два или три лишних круга. В клетке огромный красавец пум – или как там самцы называются? – трогательно ухаживал за совсем мелкой самочкой. Та принимала покусывания и лёгкие толчки без возражений, но достаточно равнодушно.
Перед клеткой в одиночестве застыла девочка лет пяти, вся в оборочках и бантиках, завороженно уставившись на процесс кошачьего флирта. Василиса огляделась, пытаясь вычислить её родителей, и мгновенно опознала маму. Это оказалась не сложно, потому что девочка была привязана длинным шарфом за поясок платья к ручке сумки, надетой на плечо погружённой в чат молодой женщины. Время от времени, не отрываясь от телефона, ответственная мамаша шарф подёргивала, чтобы убедиться, что ребёнок на месте.
Девочка выглядела вполне довольной своей участью, поэтому Василиса вмешиваться не стала. И очень быстро пожалела об этом, потому что предприимчивая девица, отвязав свой конец шарфа, прикрепила его к соседней скамейке, и удалилась. Вернулась она минуты через три, с мороженым, привязала поводок на место и опять застыла перед клеткой.
Потом она подняла взгляд на Василису, дёрнула её штанину и с интересом спросила:
– Тётя, а откуда ещё одна киса взялась?
– Наверное, в домике пряталась, – ответила девушка, разглядывая вновь прибывшую – ну, вылитая Тави.
Пума плавно подошла к решётке, поймала взгляд Василисы, и рыкнула:
– Возвррращайся, срррочно!
Василиса замерла, не отвечая на детские вопросы о том, что «киса сказала», потом с подозрением уточнила:
– Тебя тоже за мной прислали?
Тави оскалилась, отчётливо артикулируя, прорычала «Дуррра» – к восторгу юной зрительницы, и отошла к сладкой парочке. Первой по морде получила самочка, истерически зарыдавшая и скрывшаяся за домиком. Самцу досталось больше – а он и не сопротивлялся, только ухмылялся во всю пасть.
Василиса не стала дожидаться окончания явно семейной разборки, и пошла к выходу, раздумывая, как Тави ухитрилась попасть в клетку зоопарка, и на кого она бросила своего котёнка, и зачем сандальная кошка потребовала, чтобы она в Тридесятое царство возвращалась, и почему срочно, и что бы всё это могло означать…
В итоге решила девушка воспользоваться классическим, уже веками проверенным рецептом, и подумать об этом завтра. Вопросов для обдумывания стало больше после вечерних новостей, в которых захлёбывающая словами журналистка рассказывала о похищении из Московского зоопарка самца пумы, лишь на прошлой неделе полученного из вьетнамского зверинца. В кадр лезли свидетели, выдвигавшие самые фантастические версии, прозвучал даже вариант Василисиной юной знакомой: с очень серьёзным лицом девочка поведала, что сначала пришла ещё одна тётя-пума, всех побила, и ушла с дядей-пумой. Правда, веры особой словам этой свидетельницы не было, в основном из-за дополнительной информации о том, что тётя-пума всех обозвала «дуррой». Микрофон перешёл к мужику, который начал рассказывать о подозрительном фургоне, на чём Василиса телевизор и выключила.
Она походила по комнате, приговаривая «завтра, всё завтра», и легла спать.
Проснувшись в очередной раз на рассвете, Василиса, не вставая, взглянула в окно – что там с погодой? Но первое, что она увидела, был довольно большой, листьев на шесть, росток дуба, вылезший из только вчера посаженного жёлудя и тянущийся к весеннему солнцу.
