Текст книги "За тридевять земель (СИ)"

Автор книги: Екатерина Филиппова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Глава 17. Ночные откровения

С трагическим надрывом певцы повторили последнюю фразу про «вдвоём с конём», замолчали и уставились на Василису ничего не выражающими глазами: белёсыми, как у мороженого судака у – Гриши, и карими, осветлившимися до бледно-янтарного – у его собутыльника. Было понятно, что допрос продолжать бессмысленно, но девушка попыталась:

– Куда следуем?

Как ни странно, кареглазый отозвался: – Гуляем, – и начал падать, но каким-то чудом удержался на ногах, привалился к плечу друга, закрыл глаза и тихонько засопел. Григорий же смотрел широко открытыми глазами прямо пред собой, но при этом явно спал. Василиса до слёз пожалела, что не взяла с собой телефон – такой кадр пропадает! Жалко, что у местных говорилок только одна функция, недоработка.

Ещё немного полюбовавшись на парочку, она поняла, что куда-нибудь этих пьянчуг нужно пристраивать – не бросать же так, ещё сверзятся с обрыва. Можно, конечно, устроить в снятой квартирке, там даже диван есть, но самой их не довести: слишком велика разница в массе, чтобы куда в нужном направлении подталкивать.

Появилась мысль просто уронить их на травку, чтобы проспались, но до газона тоже нужно ещё дойти. Проблема разрешилась сама собой с появлением толпы рыбаков – тоже подвыпивших, но осознающих реальность и передвигающихся практически по прямой. Транспортировка двух тел заняла много времени и обошлась относительно дёшево: три монетки. Василиса попыталась сбить цену до двух, но ей крайне логично объяснили, что Гриша должен считаться за двоих, и вообще, если он очнётся – мало никому не покажется. В качестве бонуса помощники получили тему для неисчерпаемых шуток разного уровня пристойности, которые девушка выслушивала без протестов и иногда даже хихикала.

Основной темой были предположения о том, какой из мужиков – Василисин, и кого следовало бы выбрать. При этом голоса советчиков разделились поровну: Григорий был признан более крепким и вообще красавцем, но как личность неизвестная – не очень внушающим доверие; его же спутник, как оказалось, местная знаменитость в контрабандной отрасли – наоборот, слишком хорошо известным и потому доверия внушающим ещё меньше.

К счастью, до пристройки добрались раньше, чем рыбаки, осознав несовершенство обоих переносимых, начали предлагать свои кандидатуры. Ноша была сгружена на диванчики, которых, на счастье, оказалось два, оба – коротковатые, но парни, уложенные на них, опративно свернулись калачиком. Довольная приключением компания удалились. На прощание старший из них, и наиболее трезвый, глубокомысленно посоветовал:

– Ты бы, девушка, им поутру холодного пивка притаранила. Там у порта, минут за пять добежишь, «Пьяная треска» с рассветом открывается – если вообще закрывалась.

Василиса решила, что совету последует, если только не проспит, собралась наконец-то лечь спать, но поняла, что заснуть даже в своей комнате не сможет: спящие распространяли богатую гамму ароматов, к которой добавился оставленный матросами неистребимый рыбный дух. Открытые окна ситуацию не исправили, потому что ветерок не только был слабым, но и дул в направлении комнаты, намертво утрамбовывая запахи внутри.

Пожав плечами, Василиса прихватила со своей кровати маленький плед и вышла в палисадник – то ли у неё разыгралось воображение, то ли действительно там пахло даже сильнее, чем в комнате. Подумав, что к ночным прогулкам пора бы уже и привыкнуть, она вышла за калитку и пошла к морю и, только очутившись не на набережной, а в каком-то незнакомом месте, поняла, что свернула не в тот проулок.

Почему-то направление к морю ощущалось очень отчётливо, и она начала петлять по узким улочкам, три раза переходила по висячим мостикам, и бесчисленное количество раз – под арками, чтобы в итоге оказаться на пляже крошечной бухточки. Порт остался где-то справа – за далёким волноломом виднелись верхушки мачт и одинокий парус.

Парус, как и следовало ожидать, был не алый, а грязновато-серый даже в ярком лунном свете. Василиса отыскала на берегу над маленьким обрывчиком удобное дерево с умеренно шершавым стволом, наклонённым, в отличие от пальм, в нужную сторону, завернулась в плед и удобно устроилась, свесив ноги к песку. Оказалось, что на нём очень удобно чертить носками кроссовок всякие кривые, напоминающие волны. Немного подумав, она разулась и большими пальцами нарисовала поверх них кривоватое сердечко, потом всё перечеркнула не менее кривым крестом, прислонилась головой к стволу и стала любоваться лунной дорожкой.

Издалека раздавались еле слышные обрывки песен и непонятные скрипы; недалеко от берега, прямо в середине дорожки, из воды серебряной лентой на мгновение вылетела стайка крошечных рыбок, а прямо за ними громко плеснула, хлопнув хвостом, крупная хищница.

Василиса, пробормотав «нас не догонят», поплотнее завернулась в плед и собралась подремать, но в очередной раз это не удалось: сзади послышались лёгкие шаги и кто-то уселся рядом. Скосив глаза, она увидела классический профиль Макса и обречённо вздохнула.

Макс свесил босые ноги и обвёл нарисованное сердечко, стерев и крест, и часть волн, потом молча прислонился к дереву и попытался накрыть Василисину руку своей. Руку она убрала под плед, ещё немного помолчала и равнодушно спросила:

– А где твой хвост?

Отстранившись, бывший свет очей удивился:

– Что ты имеешь в виду?

– Хвост, такой, с плавниками. Если ты русал – или как там муж русалки называется, у тебя должен быть хвост.

Макс явно обиделся:

– Это всё, что тебя интересует?

– Позавчера я много бы вопросов задала, а сейчас – да, только про хвост.

– Ну, хочешь, я на коленях буду прощения просить?

Василиса лениво сказала: – Не-а, – и отвернулась.

Соскочив на песок, морской бог с голым торсом и почему-то в джинсах, начал нервно расхаживать взад-вперёд, потом остановился, поймал взгляд девушки, и серьёзно сказал:

– Прости. Но я действительно Морену люблю. Как только открыл тогда глаза, увидел её лицо – и понял, что, если без неё – мне безразлично, буду я жить или нет. У нас с тобой по-другому было – хотя, если бы не всё это, думаю, что мы были бы счастливы, и долго-долго жили бы вместе.

– Ага, пока чья-нибудь смерть, скорее всего – твоя, преждевременная, нас бы не разлучила. Или открывание глаз после очередного спасения… Думаю, что по-другому было не у нас, а у тебя. Может быть, я потом по этому поводу ещё поплачу, потому что у меня это было… ладно, проехали. Но это маловероятно, я ведь тебя действительно отпустила – тогда, на кладбище, и ты об этом знаешь. А твоя девушка, видимо, нет, или просто тебе не верит, иначе не пыталась бы меня утопить.

Макс взвился:

– Она не такая.

– Да? А в воду меня твоим мороком заманивать, каппу прислать, чтобы наверняка…

– Ты не понимаешь. Морена меня так любит, что готова была тебя русалкой сделать, чтобы я снова мог выбирать. Понимаешь, мы много разговариваем, и я часто тебя вспоминаю, когда о земной жизни рассказываю – мол, мы с Васькой… Ну, потому что последние годы мы с тобой всегда вместе… Вот она и подумала… И потом, ты ведь пошла ко мне, если бы не пошла – ничего бы и не было.

Василиса устало поинтересовалась:

– Не пошла? На песню сирен? Ты сам-то веришь? Или чувство собственной незаменимости глаза застилает? А меня твоя селёдка спросила? И вообще, мудрый шаг: выбор у тебя был бы очень тяжёлый: между царицей морской, которая тебе жизнь спасла, и русалкой новодельной, необученной.

– Она не селёдка! И не царица!

– Хорошо, женщина с рыбьим хвостом, она же принцесса – тире – царевна – те же яйца, только в профиль.

– Раньше ты не была такой грубой.

– И что?

– В смысле? Я говорю, что ты…

– В очень простом смысле. Ты хотел услышать, что это жизнь без тебя меня такой сделала, и ещё немного покаяться или даже порвать на себе волосы? Не получится, и по очень простой причине: предположим, я стала грубой, или толстой, или худой, крашеной, стриженой, с пирсингом или вообще занялась бодибилдингом пополам с армрестлингом – каким боком это тебя касается, и почему ты считаешь, что имеешь право эти изменения комментировать?

Макс отступил на шаг и сказал:

– Эээ…

Василиса внезапно перешла из состояния озверения, в котором она последние фразы разве что не прокричала, к состоянию иронического пофигизма, поэтому радостно процитировала любимых кошку и преподавателя:

– Исключительно богатый словарный запас.

Теперь Макс обиделся по-настоящему и, похоже, расстроился:

– И злой такой не была. Я просто о тебе беспокоюсь.

– Главное, чтобы твоё беспокойство не принимало материальные формы. Даже не знаю, как тебе объяснить, что ты – прошлое, тебя нет, ты – памятник на могиле, под которым закопана фара от Харлея, и мне ты не нужен – ни в живом виде, ни в хвостатом. Компран?

Макс грустно кивнул, помялся, но продолжил:

– Нам ведь придётся встречаться. Морена в ваших Советах участвует, с совещательным голосом. У них, то есть – у нас, свои заморочки с проходами и переходами. Ну, а я её сопровождаю.

– Понятно. Так вот к чему всё это было. А я ведь уже сказала, что мне твоя личная жизнь безразлична, если по-научному – монопенисуальна. Могу поклясться на единственной и обожаемой кошке, что лицо Морене расцарапывать не буду, и даже слюной в её сторону не плюну. Успокоился?

Макс рассмеялся, сел рядом и обнял Василису за плечи:

– С трудом, но дошло, правда – не до конца, наверное, я по натуре – гнусный собственник. И теперь чувствую себя последней свиньёй – я ведь тогда тебя у Гришки отбил, а сам – вот, без меня вы бы теперь… Хотя, наверное, у вас всё хорошо, поэтому ты так быстро и в себя пришла.

– У какого Гришки?

– А ты много Гришек знаешь?

– Слушай, ты бредишь, он на меня даже не смотрел.

– Ага, потому что даже дышать в твою сторону боялся – как же, королева курса – и деревенщина неотёсанная, из Нижних Васюков.

– Из Крёкшино.

– В смысле?

– Заладил, всё тебе смысл подавай. Это Гришина деревня так называется.

– Ну, раз даже название родовой деревни знаешь, значит, у вас действительно всё хорошо…

– У нас – просто отлично, он через месяц женится на Инге, в которой души не чает, а я буду подружкой невесты.

Макс злобно дёрнул себя за волосы, посмотрел на пустые ладони, понял, что ничего не оторвал, безуспешно подёргал ещё, и злобно прокомментировал:

– Идиот. Я-то был уверен, что в итоге оставил тебя в хороших руках.

Василиса отстранилась, похлопала его по руке и добродушно согласилась:

– А ты в хороших и оставил. В моих собственных. Слушай, вроде бы всё выяснили, все хорошие и добрые, кроме меня, так что давай закончим этот вечер встречи, и плыви себе. Счастья вам, здоровья, и много качественных икринок и головастиков.

Возмущённо вскочив, Макс заорал:

– Дура! Какая икра, у нас, как у обычных людей, обычные дети рождаются, и только потом в море уходят. Ты, что, не видишь, что я какой был – такой и есть.

Василису несло, поэтому она сладко улыбнулась и ответила:

– Разумеется, не вижу, ты ведь в джинсах. Может, там у тебя этот – как этот орган у рыб называется – яйцеклад?

Макс сверкнул глазами, злобно долбанул пяткой песок, и с разбега ушёл под воду. Василиса дождалась, когда на практически погасшей лунной дорожке блеснул большой рыбий хвост, поплотнее завернулась в плед и, наконец-то, заснула. Редкие слёзы, которые капали из закрытых глаз, ей абсолютно не мешали, потому что большую часть мгновенно высушивал дующий с моря ветерок, а самые крупные осторожно слизывала Ликси. Дождавшись, когда Василиса перестанет плакать, кошка залезла под плед и устроилась на хозяйкиных ногах – погреть и помурлыкать.

Разбудил Василису один из первых солнечных лучей, попав точно в правый глаз. Она, не просыпаясь, попыталась отклониться, но на ярком свету оказался левый, к тому же голова начала соскальзывать со ствола. Прикрыв лицо рукой, она открыла глаза и через слегка разведённые пальцы посмотрела на море: штиль, чёткая линия горизонта и только поднимающееся из-за неё солнце.

Восход её несколько озадачил: получается, что солнце и садится в море, и восходит из него? Видимо, вопрос был задан вслух, потому что Ликси вылезла наружу и сварливо объяснила:

– Потому что это – мыс. Вечером мы были на одной стороне, а сейчас – на другой.

Василиса засмеялась:

– Что-то ты слишком много знаешь для кошки, которую меньше недели назад вытащили их деревянной статуэтки. И вообще, ты мне все ноги отлежала, я их вообще не чувствую.

Не удостоив хозяйку ответом, Ликси подошла к линии прибоя и брезгливо попробовала воду лапой, потом пробежала по песку, явно следя за кем-то, плывущим недалеко от берега, и вернулась обратно:

– Мы уже пойдём домой? По-моему, давно пора.

– Ну, уж нет, по примеру Григория – шагу отсюда не сделаю, пока не искупаюсь. Боже, Гриша! Теперь ещё и о нем думать!

Кошка состроила на морде никифоровское выражение и менторским тоном посоветовала:

– А думать всегда полезно, особенно – если не после, а до.

Василиса возмутилась:

– Ещё ты будешь меня поучать!

С трудом встав на ноги, она помассировала затёкшие ступни, попыталась переплести косу, и обнаружила, что волосы – в листочках и мелком мусоре, нападавшем за ночь с дерева, а по спине, кажется, кто-то ползёт.

Взвизгнув, Василиса скинула одежду и бросилась в воду, Ликси прыжком догнала её, обвилась браслетом вокруг запястья и посоветовала нарисованным ртом:

– А ты палочку в зубы возьми, там на берегу их много.

– Зачем?

– А все так делают – с головой окунаешься, все блохи на палочку и перелезут. – И вредная кошатина мерзко захихикала.

– Ах, так! Ну-ка, иди ко мне на руки, быстро!

Ликси выскочила на подставленные ладони и завертела головой – мол, что случилось? Василиса осторожно опустила ей в воду, отскочила на шаг в сторону и объяснила:

– Будем учиться плавать. Хвост держим вверх, когти растопыриваем, и гребём. Давай, учись – а то в прошлый раз чуть не утонула.

Ликси фыркнула, попыталась что-то сказать, но хлебнув воды, смирилась, и по-собачьи погребла к берегу. Последние метры через мелководье она преодолела двумя гигантскими прыжками и принялась вылизываться, отплёвываясь от солёной воды.

Василиса ещё немного поплавала, потом уселась на плед, достала из рюкзака расчёску и принялась приводить в порядок волосы. В этот момент остов лодки, полузасыпанной песком, зашевелился, и из дыры показалась взъерошенная голова, с изумлением взирающая на полуголую девушку с распущенными волосами. Немного повращав глазами, голова вылезла вместе с туловищем, явив свету замечательного, просто хрестоматийного портового оборванца.

Посмотрев на это чудо с не меньшим интересом, Василиса поинтересовалась:

– Пива хочешь?

Приняв истовое кивание головой за утвердительный ответ, девушка выудила небольшую пригоршню монеток и спросила:

– На сколько маленьких баклажек хватит? Так, понятно, на пять. Значит так, сейчас рысью в «Пьяную треску», берёшь там пива на все, и галопом – обратно, чтобы согреться не успело. Мне – четыре, тебе – одну.

На лице оборванца застыло изумлённо-восхищённое выражение «оказывается, со мной тоже может случиться чудо», он благоговейно принял в заскорузлую ладонь монетки и припустил вверх по склону со скоростью претендента на олимпийскую медаль. Не обращая внимания на скептические высказывания Ликси, Василиса наконец-то заплела косу, надела измятые юбку с майкой прямо на мокрое бельё, и начала вытряхивать песок из пледа. Плед развевался на поднявшемся ветерке, и вытряхиваться отказывался. Когда после очередного порыва ветра он ударил девушку по уху, она схватилась за серёжку – проверить, не вылетела ли, и внезапно охнула:

– Это надо же такой свиньёй быть! Дядьку Мирона бросила, сбежала и даже не проверила – как они там.

На вызов ответила тётка Анисья, и Василиса сначала испугалась, но сразу успокоилась: расстроенной собеседница не выглядела, и сразу затарахтела:

– Асенька, деточка, как ты, нормально добралась, головка не болит? А то мы вызываем – так не отвечает. Видно, у тебя говорилка получше, хотела даже по яблочку, но без мужика я его трогать боюсь.

– А что с дядей Мироном?

– Да что всегда – спину сорвал, когда скамейку выдёргивал, так что лежит, стонет и жрать требует, а я кручусь, от малых-то толку – как от петуха яиц, проще всё самой сделать. Так как ты?

– Да нормально у меня всё, хорошо. Чем там драка закончилась?

– Да ничем. Как ты исчезла – они оба в кусты бросились, косточку искать, что ты выбросила. Я им, правда, целый куриный скелет предложила, мол, оглоеды мигом до нужного вида обточат, так они глазами зыркнули, сказали, что я – дура-баба, а косточка та, раз ты её колдовала – волшебная, и они тебя по следам на ней вмиг отыщут. А как кость-то нашли – аж лбами столкнулись – вот тут-то драка и началась. А потом вообще смешно было – Серый от усердия кость перекусил, да кусок и проглотил. Потом поорали они друг на друга, заклинание твоё на все лады поповторяли – да без толку. Так и разбежались. Внук Кощеев варенье отравленное попробовал, долго плевался и сказал, что точно – слеза чёрного лотоса. А Серый вместе с этой ведьмой чернобрысой курицу-то прихватил.

Тётка Анисья продолжала в деталях описывать, кто как на кого смотрел, и чем она Мирону спину лечила, а с крутого берега уже скатился посыльный. Небольшие, с литр, баклажки, запотевшие снаружи, он с поклоном вручил девушке, за стремительность был вознаграждён ещё одной монеткой, и смотрел вслед своему персональному чуду, пока девушка не скрылась за парапетом набережной.

Дослушав историю об эпохальном сражении почти до конца, Василиса клятвенно пообещала словоохотливойй трактирщике обязательно приехать, и заторопилась домой – солнце-то уже заметно поднялось. Дорога обратно отыскалась на удивление легко – только мостик по пути попался почему-то лишь один, а арок вообще не было.

Как Василиса и надеялась, за время её отсутствия в комнате ничего не изменилось, разве что запах стал менее ядрёным. Контрабандист так и лежал, свернувшись клубочкам, зато Гриша попытался принять позу увечной морской звезда, раскинув в стороны руки и ноги, отчего наполовину сполз с дивана на пол. Во сне его лицо стало очень красивым, но с каким-то детским обиженным выражением.

Василиса немного посмотрела на парня, он, видимо, почувствовал взгляд, потому что ласково произнёс «Васёна» и жалобно засопел. Василиса зашипела сквозь зубы, немного побормотала про самодеятельных свах и манипуляторов, потом вышла на середину комнаты, подняла фляжки и пивом и рявкнула:

– Подъём!

Контрабандист, стремительно, пожалуй, даже быстрее, чем это делала Ликси, развернулся из клубка, сел и попытался сунуть руку под отсутствующую подушку. Столь же быстро он оценил ситуацию и жадно уставился на пиво. Гриша, вполне закономерно, свалился с диванчика и теперь сидел на полу, хлопая синими глазами. Лицо его уже не казалось таким красивым, хотя обиженное выражение на нём осталось.

Василиса подошла и вручила страдальцу баклажку, к которой парень тут же присосался, сообщив между глотками:

– Вась, я тебя люблю!

Она хотела привычно ответить: – Я тебя тоже, – но почему-то не решилась, и вместо этого, вручая второму страдальцу его долю, констатировала:

– И это правильно. Меня нужно любить, ценить, и вообще на руках носить.

Гриша отставит пустую тару и грустно усмехнулся, а хрупкий с виду, невысокий контрабандист, отсалютовал баклажкой и доложил:

– Я готов!

После чего он легко, без напряжения, подхватил Василису на руки и закружил по комнате. Обычно спокойный Гриша почему-то вдруг вызверился и заорал:

– А ну-ка, поставь чужую девушку на место!

Контрабандист, продолжая кружиться, и, кажется, даже насвистывать какую-то зажигательную мелодию, в такт ей весело пропел:

– Так ведь девушка – ничья, и уж точно – не твоя.

Взглянув крем глаза на Гришу, он остановился, поставил Василису на пол, и закончил уже не в рифму:

– С твоей я знаком.

Усмехнувшись, он взлохматил волосы и пошёл к двери, но на пороге остановился и решительно повернулся к Василисе:

– Так дело не пойдёт, ты ведь, можно сказать, мне жизнь спасла – это я про пиво. Так что я буду последним волосатым крабом, если не скажу спасибо и не предложу хотя бы на денёк пойти в море на моей «Летучей рыбе». Согласна? Да, меня зовут Галь. А ты…

– А я – Ася, то есть – Василиса, здесь, наверное, можно…

Галь рассмеялся:

– Да уж, здесь – не в Тридесятом. Ну, пошли?

Василиса покосилась на Григория и капризно спросила:

– А паруса там какие?

– А какие нужно?

Наморщив лоб, девушка задумалась, потом неуверенно начала перечислять:

– Идеально, конечно, было бы в мелкий цветочек. Понимаю, что это – не серьёзно, тогда, может быть, в клеточку? Знаешь, в такую красно-белую, как скатерти в итальянских ресторанчиках, только крупную?

Одобрительно кивнув, Галь заключил:

– Значит, не пойдёшь. Ну, всё равно – наш человек. Это, уж извини, проверка такая: затребует девица алые паруса или нет.

– Что, кто-то просит?

– А ты как думала? Некоторые даже очень настойчиво, – и он покосился на Гришу.

Василиса помрачнела:

– А ведь если для туристов и вас полностью откроют, наверняка кто-нибудь устроит аттракцион с катанием по бухте. Только представь: вся бухта – в алых парусах, и на на твоей – они же, а под ними – штук тридцать толстых дур. Ну, или тощих, с губами…

Посерьёзнев, Галь ответил резко:

– Вот поэтому я и буду бороться до конца с этой туристической авантюрой. Для избранных – да. Но не для тех, кто сам себя избранными назначил, а для тех, кого мы выберем. Вот его, – он кивнул на Гришу, – мы выбрали. И ты тоже можешь в любой момент…

Василиса рассеянно кивнула:

– Могу, – и продемонстрировала явно не совсем простому контрабандисту засветившееся колечко на мизинце.

Тот ошеломлённо вгляделся в кольцо, потом поклонился и почтительно поцеловал руку:

– Хранительница, я счастлив, что вы с нами. Всем, чем смогу…

Ещё раз поклонившись, Галь вышел, а Василиса вернулась к заброшенному Григорию и села рядом с ним на пол:

– Может быть, расскажешь, с чего вдруг такой загул? И как сюда добрался – Галь провёл?

Гриша помотал головой и деревянным голосом ответил:

– Загул – потому что с Ингой поругался. А сюда – из дома, в сказку знакомый леший провёл, а в Лисс – по твоему кольцу.

– Ну, милые бранятся… Из-за чего хоть?

– Она отказалась к нам в деревню ехать, с моими родителями знакомиться. Вернее, согласилась, но только на один день: утром – туда, вечером – обратно.

– Да какая муха её укусила?

– Сказала, что и так всю жизнь на хуторе проторчала дырсой кверху, и видеть больше такую жизнь не хочет.

– Какой хутор? Она ведь из Риги, и мама – какой-то начальник в мэрии. А дырса – это что? Хотя по смыслу – догадываюсь.

– Вот и я о том же. Зачем врать-то было?

– Слушай, ну, её можно понять: мы все такие городские и крутые, и тут крестьянка-хуторянка…

– Особенно я – городской и крутой.

– Гриш, все мы пытаемся выглядеть не теми, кто есть. Поговори с ней, Инга ведь тебя любит…

Григорий тоскливо вздохнул:

– Поговорю, куда я денусь. А вот как обратно возвращаться?

– А какие проблемы? Так же, как сюда.

– Вот только я с пьяных глаз срок возвращения пропустил, так что монетка твоя – тю-тю. А если даже как-то домой и вернусь – то в Москву всё равно к пяти не попаду, там только лёту больше двух часов, да четыре – до Мурманска добираться, и билетов не достать. Это когда я психанул и домой рванул – повезло: кто-то билет сдал.

– А что в пять будет?

– Экзамен. Сама понимаешь, я ведь на бюджете, а там в затылок дышат…

Василиса повеселела:

– Какая ерунда! Сейчас всё организуем. Я тебе не успела рассказать, но с нашей последней встречи я, как говорят геймеры, что-то там себе прокачала и теперь многое могу. Хоть рассчитаюсь с тобой за спасение из пучины и участи хуже, чем смерть…

Она встала, потянув Гришу за собой, и скомандовала:

– Так, у тебя пять, хорошо, десять минут на душ и приведение себя в пристойный вид, и рванём.

– А Хранительница – это кто?

– Хранительница – это я. Давай, ускоряйся, я по дороге тебе всё расскажу. И имей в виду – вода в душе только холодная.

Гриша притворно застонал:

– Что-то одно я бы пережил: или тебя-Хранительницу или холодную воду. Но чтобы всё вместе…

Увернувшись от запущенной в него подушечки, он засмеялся, и только на пороге, полуобернувшись, посмотрел на Василису тоскливо и обречённо.