Текст книги "Тропы Междумирья (СИ)"

Автор книги: Екатерина Шашкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

– Нет, один из эльфов постарался. Я так не умею. И что вы теперь делать будете?

– Да пока вроде наш сказал не трогать. Если б до войны дело было, то уже всё расчистили бы, а сейчас… чего стараться‑то? Видать, сама природа нам решила дополнительную стенку поставить.

На стенку завал, конечно, не тянул, но застопорить проход чужих войск вполне мог. Да и беззвучно прокрасться ночью по таким валунам было вряд ли возможно. Зато ногу в темноте сломать – раз плюнуть.

А ведь если хочу свой меч обратно, то мне придётся туда залезть. Не думаю, что Дамир отправит своих людей искать оружие, потерянное какой‑то остроухой девчонкой. Пусть даже эта девчонка – дочка 'стоящего мужика' Муллена.

– Марго, где ты там? – гаркнул из барака 'стоящий мужик', словно почуяв, что я о нём думаю.

Я торопливо спрыгнула со стены во двор. Ровно в тот момент, когда Хозяин в сопровождении Дамира и ещё нескольких мужиков вышел туда же.

– Ну, как тебе здесь? – осторожно начал Муллен.

– А что? – напряглась я.

Вопрос был явно с подвохом. Хозяин крайне редко интересовался моим мнением. Даже в Академию запихнул, не спросив согласия, просто перед фактом поставил. Что уж говорить о каком‑то перевале.

– Да мы тут с господином Дамиром проанализировали возможное развитие событий…

На 'господина' местные дружно заухмылялись. Сам же Дамир скорчил презрительную рожу, по которой окружающие сами могли догадаться, что он думает обо всех этих сословных вежливостях. Я зевнула. Не специально, просто недосып решил проявить себя именно в этот момент. Не зажимать же себе рот обеими руками, в самом‑то деле. Вроде не на светском приёме.

Муллен вздохнул, поскрёб заросший щетиной подбородок и предпринял вторую попытку:

– Значит, так, Марго. С этого дня поступаешь в распоряжение Дамира. Будешь ползать по окрестным скалам и искать всякую магию.

– В смысле, остаточные следы? Или источники невиданной силы? А то за последним – это вам в Пещеру.

– Нет, источники не надо. Следы, или знаки какие‑нибудь. Скрытые от людских глаз тропы. В общем, всё, что тебе покажется подозрительным. Ищешь, отмечаешь на карте, докладываешь, ищешь дальше.

– А с найденными что делать?

Хозяин с Дамиром переглянулись. Такой простой вопрос им, кажется, в голову не приходил.

– А что можно? – уточнил мой новый командир.

– Метки можно снять. Или хотя бы попробовать снять, – уточнила я, вспомнив про свою сомнительную магическую квалификацию. – Можно оставить как есть, но перенастроить. Например, изначально закрыта тропа от людей, а открыта для эльфов, а я векторы меняю – и получается наоборот. Или не получается, это уж как пойдёт.

– Сначала доложить, потом по обстоятельствам, – решил Дамир.

– Ладно, – согласилась я. Всё равно же собиралась меч искать. Заодно и в магическом поиске попрактикуюсь. У Ксанки бы, наверное, лучше получилось, но кто ж виноват, что она там с Тьярой антимагичку на молекулы разбирает.

Муллен явно обрадовался моей покладистости:

– Тогда удачи. А я пошёл. Ещё в замок заскочить надо, прежде чем домой возвращаться.

И тут до меня наконец‑то дошло…

– Так вы меня тут бросаете, что ли?

– Нет, почему сразу бросаю? Оставляю… на время…

– На какое именно время? – не отставала я.

– От обстоятельств зависит. Может, через неделю вернусь. Может, чуть позже. Сама только без разрешения никуда отсюда не сбегай, а то знаю я тебя. Покинешь пост – под трибунал отправлю!

– То есть я должна тут жить, что ли? – Я выразительно посмотрела на барак.

– А что не так? – Дамир, кажется, ничего необычного в происходящем не видел. – Мы даже крышу починили недавно. Теперь не протекает почти.

У меня аж дар речи пропал.

Да, я могла без проблем питаться неведомой фигнёй неаппетитного вида, и даже умела сама эту фигню сготовить. Да, я спокойно спала в эльфийской землянке или в эльфийском же подземелье, и меня не выводили из равновесия походный быт и типично – средневековая антисанитария. И три десятка полуграмотных мужиков в качестве компании практически не смущали. Если поотдельности. Но не всё это вместе!

– Тут даже туалета нет! – высказала я первое, что оформилось в членораздельную фразу. – И шоколада!

С шоколадом в этом мире вообще было туго. Местный аналог какао выращивали далеко на юге, привозили редко и ценили очень дорого. В богатых домах это лакомство ещё можно было встретить, а вот многие люди рангом пониже его и в глаза не видели.

В стандартное меню академии шоколад, понятное дело, не входил, но Флай несколько раз доставал его откуда‑то, чтоб сделать мне приятное. Знал, зараза, чем подкупить.

Правда, ели драгоценные конфеты мы всё равно на троих – не оставлять же Кьяло без сладкого.

– Хорошо, когда вернусь, привезу тебе шоколад, – радостно ухватился за идею Хозяин.

– Не надо, – отмахнулась я. – Растает же по дороге. Лучше пусть дома лежит. Или Ксанке скормите, она его тоже любит. Может, хоть после этого бояться вас перестанет.

– Так… – не слишком осмысленно пробормотал Муллен, вглядываясь в моё лицо.

Уж не знаю, что он там нашёл такого интересного, но после непродолжительного осмотра взял меня за руку и потащил за барак, подальше от людских глаз.

И уже там устроил допрос. Мягкий такой, без пристрастия.

– Марго, сделай милость, объясни, на что ты обижаешься?

– Я не обижаюсь! – заявила я, и только тогда сообразила, как обиженно это звучит со стороны.

– Тогда в чём дело? Извини, но я в жизни не поверю, что тебя отсутствие шоколада смущает. А уборная тут, кстати, есть. Вон, висит.

Я обернулась в указанном направлении. Лагерь Дамира был удачно втиснут в узкий прогал между двумя горными склонами. Вот на одном из этих склонов и располагался кособокий деревянный туалет. Нет, он там не стоял. И даже, вопреки словам Хозяина, не висел. Скорее, лепился прямо к скале, как кособокое ласточкино гнездо, возвышаясь над крышей барака на добрых пять метров.

Судя по тому, как густо поросла травой тропинка, ведущая к этому шедевру архитектуры, пользовались им крайне редко. Если вообще пользовались.

Хотя вид оттуда, наверное, открывался прекрасный. И на эльфийские земли, и на наши. И на замок Нермор во всей его красе.

– Насколько я тебя знаю… А я знаю тебя достаточно хорошо, уж поверь мне на слово… Так вот, ты сейчас должна бы прыгать от радости, что тебе официально разрешили перевернуть вверх дном все окрестности и поупражняться в фехтовании с незнакомыми противниками. Характер у Дамира, конечно, не сахар, и спать до обеда он тебе не даст, но и в платьях ходить не заставит. И инквизиция сюда вряд ли доберётся. И война ещё нескоро докатится. В чём проблема‑то?

Я уже почти решилась вывалить на Хозяина весь свой список претензий, но в последний момент передумала и решила сказать правду. То, что на самом деле беспокоило меня гораздо сильнее плохой еды и общей антисанитарии:

– Просто вы меня опять отсылаете. Когда я была в плену, я думала, что вы будете за меня волноваться. И сама за вас беспокоилась. Но не успела вернуться, как вы сразу же запихали меня сюда – и сбегаете. И в академию так же до этого запихали – и сбежали. Если я вам мешаюсь, то скажите уже это открытым текстом!

– Я сбегаю? – оторопел Муллен. – Да я, чтоб ты знала, никогда ещё не бегал!

– Даже на соревнованиях в академии?

– Не ёрничай! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!

– Вот именно, – ухватилась за фразу я. – Я всегда понимаю, что вы имеете в виду. И сейчас понимаю, что просто мешаюсь вам, путаюсь под ногами. Да, я не люблю платья и притягиваю неприятности, и у меня эльфийские уши, и я упустила Посредника… Это всё – достаточный повод для того, чтоб снова отправить меня подальше. Это ведь гораздо проще, чем признать уже перед всеми, что я ваша дочь!

– Дура ты, а не дочь! – вспылил мужчина. – И истеричка, вся в мать!

– Она мне не мать! – буркнула я. И добавила в порыве злости: – Да и вы мне не отец!

Внешне почти ничего не изменилось: Муллен относился к той редкой категории людей, которые умеют злиться благородно, не брызжут слюной, не покрываются красными пятнами, даже кулаками не трясут. Ничего не изменилось, но я почувствовала, что Хозяин доведён до белого каления.

Он даже говорить ничего не стал, просто развернулся и зашагал к выходу из лагеря. Дамир проводил его сочувствующим взглядом. Конечно, он всё слышал. Все слышали, мы же не шёпотом ругались.

Ну и что!

Мне даже стыдно не было. Первые пять минут.

Но почему‑то я всё равно неотрывно смотрела, как мужчина размашисто шагает по направлению к замку.

Что ещё мне крайне не нравилось на перевале – так это родовое гнездо Нерморов под боком. Хотя, с другой стороны, Итьер‑то всё равно остался в столице. А сам замок мне ничего плохого не сделает. Разве что на горизонте помаячит.

* * *

Ночь была душной.

Ксанка ворочалась в постели, пытаясь если не заснуть, то хотя бы задремать. Но одновременно с этим панически боялась закрыть глаза.

Память вернулась, а вместе с ней вернулись и страхи.

Днём было ещё ничего, девушка вполне успешно изображала прежнюю себя, улыбалась, шутила. А ночью зажигала в комнате все свечи и мечтала, чтоб поскорее наступил рассвет. Но ускорить течение времени было невозможно, минуты тянулись одна за другой, складываясь в ещё более длинные часы ужаса и одиночества. Ночь казалась бесконечной.

У Ксанки было несколько лет свободы: без лишних мыслей, без страхов, без тоски по дому. Несколько лет счастливой жизни в облике деревенской девчонки Исты. Случались, конечно, и неприятности, как же без них. Бабка ругалась за неправильно сготовленное зелье, куры удирали со двора через неплотно закрытую калитку, солнцем пересушивало драгоценные целебные травы… Всякое, в общем, бывало. И люди смотрели косо, сторонились ведьму. Сторонились – но не трогали. Пока ещё не трогали. Жители Серого Лога были довольно терпеливыми. В отличие от тех, первых…

Первым оказалось достаточно одного – единственного проявления магии, чтоб принять решение. А Ксанке тогда не хватило буквально пары секунд, чтоб навсегда исчезнуть из этого мира.

Первые… Первые люди, встреченные девушкой в этом мире. Сначала она называла их так, потому что верила – будут другие, вторые или третьи, культурные и образованные, которые помогут юной магичке вернуться домой. Но надежда с каждым днём таяла, а название оставалось.

Хотя, если смотреть на вещи объективно, с высоты полученного за последние годы опыта – не так плохо всё и складывалось. Могло быть намного хуже.

Началось, конечно, страшновато: с кладбища.

Нет, не с того кладбища, на котором их с Марго запихали в пентаграмму и чуть не сожгли. Тогда и страха‑то толком не было, только чувство бредовости происходящего. Как будто это шутка, дурацкий розыгрыш однокурсников, друзей, или даже Витька, решившего отвадить сохнущую по нему девчонку.

Слишком быстро всё случилось, слишком спонтанно.

Нестабильная пентаграмма, перемещение… и, словно в продолжение глупой шутки, ещё одно кладбище, уже местное. Рыхлая земля, кресты, надгробные камни – и рыдающая на свежей могиле женщина.

Увидев Ксанку, женщина не испугалась, даже не отшатнулась. Наоборот, вскочила со своего места, забыв отряхнуть испачканные землёй колени, схватила девушку за руку и потащила за собой, быстро тараторя на незнакомом языке.

Ксанка не сопротивлялась, она и сообразить‑то толком ничего не успела. Активированная с помощью её крови пентаграмма выпила из девушки все силы, так что после перемещения она даже идти нормально не могла, постоянно запиналась. А мыслительный процесс казался чем‑то безумно сложным, временно недоступным. Да и не слишком нужным. Всё происходящее воспринималось отстранённо, как во сне. Наверное, это и был сон.

Кладбище располагалось на окраине посёлка. Именно там, в посёлке, жила подобравшая Ксанку женщина. Была она женой местного старосты, поэтому дом, куда привели девушку, был самый большой во всей деревне. Впрочем, Ксанка тогда этого не знала, поэтому жилище показалось ей маленьким, тёмным и душным. Ещё душнее стало, когда встречать гостью высыпали все домочадцы, а было их немало: сам староста, его брат, жена брата, четверо их детей, двое маленьких внуков неопределённого пола, собака, кошка и ящик с цыплятами. Цыплята пищали, малыши галдели, взрослые размахивали руками и перебивали друг друга, собака путалась под ногами, кошка под шумок подбиралась к ящику, чтобы выхватить оттуда особо привлекательного птенца. А посреди этой какофонии стояла Ксанка, и мысль у неё была только одна – как бы в обморок не упасть.

Обошлось.

Женщина наконец‑то договорилась о чём‑то с родственниками, разогнала всех спать, а Ксанку увела в другую комнату, усадила на лавку, сунула в руки кружку с парным молоком, присела рядом и принялась деревянным гребнем вычёсывать ксанкины волосы, что‑то негромко при этом напевая. Иногда она прерывала пение, чтоб задать очередной вопрос, но девушка не реагировала. Ведь во сне не обязательно отвечать, особенно если спрашивают на незнакомом языке.

На улице грохотал гром, дождь барабанил по крыше, гребень легко скользил по волосам, молоко в кружке остывало, и очень хотелось спать.

В доме доброй женщины Ксанка пробыла около недели.

Этого времени хватило для того, чтоб понять – женщина была не только добрая, но и сумасшедшая. Не буйная, не психопатка, просто слегка не в своём уме. И стала она такой не слишком давно.

До этого они прожили с мужем лет двадцать, причём душа в душу. Разве что детей завести никак не получалось. Все уже считали, что и не получится, но тут Лия (так её звали) наконец‑то забеременела и благополучно родила девочку. Пополнение в доме старосты праздновали всем селом, родители в малютке души не чаяли, но счастье было недолгим. Через год девочка умерла.

При средневековом уровне медицины такое случалось чаще, чем хотелось бы, так что никто особо не удивился. Староста погоревал немного, а потом смирился и отвлёкся домашними хлопотами. А у Лии отвлечься не получалось. Каждый день ходила она на кладбище, на могилу дочери, и просила там всех богов, и старых и новых, чтоб вернули её ребёнка.

Боги, понятное дело, на зов не отвечали. Год не отвечали, другой…

Но однажды прямо перед глазами молящейся женщины возникла Ксанка. В не слишком здоровом мозгу Лии что‑то щёлкнуло, и она сочла незнакомую девушку своей воскресшей дочерью. И разница в возрасте её нисколько не смущала.

Остальные члены семьи на 'дар свыше' смотрели настороженно, но особо не вмешивались. В волшебное появление они не верили, с тихим сумасшествием своей родственницы давно смирились, а подобранная на кладбище девица была, похоже, тоже немного не в себе, да ещё и предонского языка не понимала. Но вела себя смирно, улыбалась, смотрела грустно и растерянно. Не выгонять же приблуду. Дом большой, места хватает, год был урожайный – авось не объест. А там, глядишь, и сама куда‑нибудь уйдёт.

Но уйти у Ксанки не получилось.

Однажды ночью она почувствовала, как тянется к ней тонкая ниточка из родного мира. Выбежала на крыльцо, на воздух – почему‑то ей казалось, что без крыши над головой будет проще, хотя что значит для мощного межмирового поиска какая‑то крыша.

И вот она уже ухватилась за эту ниточку и даже начала перемещаться в пространстве, ничего не замечая вокруг себя… Но тут Лия проснулась, выскочила из дома и увидела, как её драгоценная 'доченька' растворяется в ночном воздухе.

Второй раз терять ребёнка женщина не собиралась. Её дочь должна была остаться дома, любой ценой. Наверное, можно было попытаться ухватить исчезающую девушку за руку или за край длинной ночнушки, но Лия почему‑то твёрдо знала – это не поможет. Поэтому она схватила лежащее на крыльце полешко – и двинула Ксанку по затылку.

Нить, натянутая от сознания к сознанию, тут же оборвалась. Девушка кубарем скатилась с крыльца. Правда, она почти сразу пришла в себя, причём окончательно. Словно очнулась от дурацкого сна. Или поняла, наконец, что это не сон. Это реальность, и в ней надо вертеться и выживать, а не сидеть смирно на лавке, дожидаясь, пока тебе подадут кружку с парным молоком.

Но, как для любой магички, 'жить' для Ксанки означало в первую очередь 'колдовать'. Обнаружив, что на неё несётся Лия, всё ещё не выпустившая из рук полено, девушка просто взмахнула рукой, и женщину порывом магического ветра впечатало в стену дома. Не сильно, даже бережно. Но для любопытных соседей, подглядывающих в окна, этого хватило.

Спустя всего несколько минут на Ксанку уже набросился разбуженный односельчанами люд. Бежать было некуда, сопротивляться – бесполезно. Их было много, слишком много, и наступали они с разных сторон. А в первых рядах ощерившихся вилами и косами деревенщин шли староста и жена его, Лия, готовые испепелить 'доченьку', оказавшуюся не божьим подарком, а дьявольским отродьем.

Но прежде, чем жечь проклятую ведьму, следовало сперва проучить её. Связать покрепче, заткнуть рот, да избить, чем придётся: дубьём или ногами.

Первые удары были резкими и болезненными, но очень скоро чувствительность странным образом притупилась. Теперь болело всё тело, но кричать уже не хотелось. Или просто сил не осталось.

С каждым ударом Ксанка удивлялась, почему она до сих пор в сознании, но очень быстро списала происходящее на шутку мироздания. Был в этом какой‑то особый извращённый юмор: неделю провести в тепле и сытости, но на грани безумия, а потом наконец‑то прийти в себя и не суметь отключиться, когда тебя методично бьют. И, главное, за что? За один случайно вырвавшийся порыв ветра?

Это было до слёз обидно.

Но ещё обиднее было то, что заправляла толпой экзекуторов та, которая до этого расчёсывала тебе волосы и увивала косу атласными лентами. И её удары были больнее всего.

Ксанка не сразу поняла, что удары стихли, а толпа расступилась. Сквозь толпу деревенщин пробился всадник. Был он явно не из местных: статный, красивый мужчина в дорогом камзоле из зелёного бархата. Девушка сама не знала, как ухитрилась так внимательно рассмотреть его и запомнить. Но успела. И даже подумала отрешённо, что если бы он сейчас её спас, то она бы в него, пожалуй, влюбилась.

Мужчина резко спросил, что здесь происходит.

Спросил, разумеется, на местном языке, но угадать смысл было несложно.

'Ведьму поймали', – ответили местные. Это слово Ксанка уже успела освоить. Ведьма. Сорсьер.

Мужчина даже спешиваться не стал. Присмотрелся повнимательнее к лицу Ксанки, убеждаясь, что девушка ему не знакома, а потом бросил в толпу что‑то типа: 'Хорошо, продолжайте', – и уехал по своим делам.

Обида захлестнула Ксанку с новой силой.

Ведь местные слушались этого человека, кланялись ему. И если бы он велел прекратить – прекратили бы в тот же миг.

Он мог спасти её – этот статный, красивый всадник. Мог, но не спас, потому что ему не было никакого дела до проклятой ведьмы. И Ксанка ненавидела его, проклинала его, желала, чтоб он испытал то же самое, что и она, только стократ сильнее. И чтоб она могла прекратить его муки – но не стала бы, прошла мимо.

Правда, для исполнения проклятия ей надо было пережить эту ночь. А для этого требовалось чудо.

И чудо произошло.

Не успели местные разразиться новой партией ударов, как в небе загрохотало, чёрные грозовые тучи закрыли луну и звёзды. Сумасшедший порыв ветра сшиб с ног людей, вырвал с корнем несколько молодых деревьев. С крыш полетела черепица. Со стороны леса раздался дикий волчий вой.

Те из деревенщин, что не упали от ветра, попадали на колени сами, вопя и трясясь от страха. Потому что из туч вылетела ведьма. В этот раз – самая настоящая. И, судя по силе – Верховная.

Древняя старуха кругами носилась над деревней, восседая на здоровенной сучковатой коряге, и сыпала во все стороны молниями и проклятиями. Убедившись, что местные окончательно оцепенели от ужаса, она метнулась к земле, легко подхватила Ксанку и взгромоздила её на свою корягу.

Дальнейшее девушка помнила смутно, потому что всё‑таки отключилась.

А в себя пришла в огороде бабушки Аики.

Бабушка Аика была водяной магичкой, деревенской знахаркой. Местную Верховную лично не знала, и понятия не имела, за что ей привалил такой подарочек. Но Ксанку исправно лечила, а попутно учила языку и премудростям сельской жизни. А ещё успокаивала по ночам, когда девушка кричала от ужаса, всё глубже увязая в кошмарах.

Ксанка не знала даже названия села, где жили те, первые. И по имени никого, кроме Лии, не знала. Но они приходили к ней в сны, хватали руками, опутывали верёвками, били и смеялись. А потом, под конец кошмара, приезжала всадник, красивый и статный – и девушка просыпалась в холодном поту, сама не своя от ужаса.

Память не давала ей покоя.

Память требовалось уничтожить, пока она не уничтожила саму Ксанку.

И однажды, дождавшись, пока бабушка Аика уйдёт в лес за целебными травами, Ксанка села перед зеркалом и торопливо начала читать нужное заклинание.