Текст книги "Голубой молоточек. Охота за сокровищами (СИ)"
Автор книги: Эдгар Ричард Горацио Уоллес
Соавторы: Росс Макдональд
Жанр:
Крутой детектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Я поехал в центр и поменял чек на наличные, прежде чем кто-либо из супругов Баймейер не вздумал задержать его реализацию. Оставив автомобиль на стоянке за банком, я прошел небольшой отрезок улицы и очутился у сквера, в глубине которого находилось здание редакции. Информационный отдел, почти вымерший в ранние утренние часы, теперь кипел и бурлил. За пишущими машинками сидело человек двадцать.
Заметив меня, Бетти поднялась из-за стола и с улыбкой подошла, втягивая живот.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал я.
– А мне – с тобой.
– Я имею в виду серьезный разговор.
– Я тоже.
– Ты кажешься чересчур счастливой.
– Потому что так оно и есть.
– Мне придется уехать из города. – Я объяснил причину своего отъезда. – Не можешь ли ты во время моего отсутствия сделать для меня одну вещь?
– Я надеялась, что могу кое-что сделать для тебя в твоем присутствии, – произнесла она с многозначительной улыбкой.
– Если ты намерена продолжать словесный поединок, наверное, имеет смысл подыскать для этого более спокойное место.
– Может, здесь?
Она постучала в дверь с надписью «Главный редактор», но никто не отозвался. Мы вошли в кабинет, и я поцеловал ее, почувствовав, что у меня повышается не только температура.
– Эй! – тихонько воскликнула она. – Так я тебе еще нравлюсь?
– Да, но мне придется уехать. Фрэд Джонсон, наверное, уже в Тусоне.
Она коснулась моей груди кончиками пальцев, словно выстукивая какое-то послание на пишущей машинке:
– Будь осторожен. Фрэд из тех мягких мальчиков, которые иногда могут быть опасны.
– Он уже не мальчик.
– Знаю. Это тот светловолосый молодой человек, который работает в музее, но он очень несчастлив. Как-то он признался мне в этом, рассказывая о своей ужасной семье. Его отец – ни на что не годный алкоголик, а мать живет в постоянном напряжении. Фрэд пытается выбраться из всего этого, но у меня такое впечатление, что, несмотря на кажущееся спокойствие, он близок к отчаянию. Поэтому будь осторожен.
– С Фрэдом я сумею справиться.
– Я знаю. – Она положила ладони мне на плечи. – Так что же я могу для тебя сделать?
– Ты хорошо знаешь миссис Чентри?
– Почти с самого рождения. Я была маленькой девочкой, когда познакомилась с ней.
– Вы дружите?
– Вроде того. Я часто оказывала ей разные услуги, но после вчерашнего вечера чувствую себя немного неловко.
– Будь с ней в контакте, ладно? Мне бы хотелось знать, что она будет делать сегодня и завтра.
– Могу я узнать почему? – Моя просьба как будто несколько обеспокоила ее.
– Боюсь, что не смогу тебе ответить. Я сам не знаю почему.
– Ты в чем-то подозреваешь ее?
– Я подозреваю всех.
– За исключением меня, надеюсь. – Ее улыбка была серьезна и многозначительна.
– За исключением тебя и себя. Так ты можешь понаблюдать для меня за миссис Чентри?
– Разумеется. Я и так собиралась ей позвонить.
Я оставил автомобиль на аэродроме в Санта-Тересе и сел в самолет, летевший в Лос-Анджелес. Там мне пришлось сорок минут ожидать рейса на Тусон. Я съел бутерброд в баре, запил его пивом и позвонил в свое бюро, чтобы узнать о телефонных звонках.
Мне сообщили, что звонил Саймон Лэшмэн. У меня еще было время, чтобы с ним связаться.
Его голос в телефонной трубке показался мне еще более недовольным и брюзгливым, чем утром. Я представился, сказал, где нахожусь, и поблагодарил за звонок.
– Не за что, – сухо отозвался он. – Я не собираюсь извиняться за свою раздражительность, потому что она совершенно оправданна. Отец этой девушки подложил мне когда-то большую свинью, а у меня нет обыкновения прощать. Каков отец, такова и дочь.
– Я действую не по приказу Баймейера, – сказал я.
– Мне показалось, что так.
– Меня наняла его жена. Она очень волнуется за дочь.
– И правильно делает. Девица ведет себя как наркоманка.
– Значит, вы ее видели?
– Да. Они были здесь с Фрэдом Джонсоном.
– Можно мне приехать и поговорить с вами сегодня вечером?
– Вы же говорили, что вы в Лос-Анджелесе?
– Через несколько минут я сажусь в самолет на Тусон.
– Хорошо. Я тоже предпочитаю не говорить о таких делах по телефону. Когда я работал в Таосе, у меня даже не было телефонного аппарата. Это был самый счастливый период в моей жизни. – После этого он тут же взял себя в руки: – Кажется, я начинаю болтать вздор. Ненавижу стариков, которые несут вздор. Итак, до свидания.
XVIIIДом Лэшмэна стоял на краю пустыни, у подножия горы, которая появилась перед моими глазами задолго до приземления самолета. Это было обширное двухэтажное здание, окруженное деревянным забором, напоминавшим частокол.
День уже клонился к вечеру, но было еще жарко.
Лэшмэн отворил калитку и вышел мне навстречу. Его лицо, изборожденное глубокими складками, было заключено в рамку седых волос, ниспадавших до самых плеч. На нем были брюки и рубашка из выгоревшей голубой материи и плоские мокасины из козлиной кожи. Голубые глаза от долгого общения со светом выцвели наподобие одежды.
– Мистер Арчер?
– Он самый. Спасибо, что позволили мне приехать.
Старик вел себя, казалось бы, совершенно просто, но во всей его фигуре было что-то, заставлявшее относиться к нему с уважением. Рука, которую он мне протянул, была искривлена артритом и покрыта пятнами краски.
– В каком состоянии был Фрэд Джонсон?
– Он показался мне очень усталым, – ответил Лэшмэн. – Но в то же время сильно возбужденным. Это возбуждение придавало ему сил.
– А чем оно было вызвано?
– Ему не терпелось поскорее встретиться с Милдред Мид. Его интересовало авторство какой-то картины. Он утверждал, что работает в музее в Санта-Тересе. Это правда?
– Да. А как вела себя девушка?
– Она была очень спокойна. Насколько я помню, она не произнесла ни слова. – Лэшмэн бросил на меня испытующий взгляд, но я сделал вид, что не заметил этого. – Пойдемте в дом.
Он проводил меня через внутренний дворик в свою мастерскую. Единственное большое окно выходило на пустыню, тянувшуюся до самого горизонта. На мольберте стоял незаконченный, а возможно только что начатый, женский портрет. Мазки краски казались свеженаложенными, а проступавшие сквозь них черты лица напоминали Милдред Мид, которая упорно всплывала из бездны прошлого. На стоявшем рядом столе, покрытом пятнами старой краски, лежала прямоугольная палитра, испещренная мелкими мазками.
Я остановился перед картиной. Лэшмэн встал рядом.
– Да, это Милдред. Я только что начал этот портрет, уже после нашего телефонного разговора. Меня так и подмывало написать ее еще раз. А я уже в таком возрасте, когда следует немедленно приступать к задуманному.
– Она позировала вам для этого портрета?
Он внимательно посмотрел на меня:
– Ее здесь не было, если вы это имели в виду. Я не видел ее почти двадцать лет. Кажется, я сказал вам об этом по телефону, – добавил он сухо.
– Вы, наверное, часто рисовали ее?
– Она была моей любимой натурщицей и жила у меня с перерывами длительное время. А потом уехала в другой конец штата. С тех пор я ее не видел. – В его голосе слышались гордость, тоска и печаль. – Другой мужчина предложил ей условия, которые она сочла более выгодными. Я не в обиде на нее. Она уже старела. Должен признаться, я обращался с ней не лучшим образом.
Его слова пробудили в моем сознании ответный резонанс. От меня также некогда ушла женщина, хотя не ради другого мужчины. Я потерял ее по собственной вине.
– Она по-прежнему живет в Аризоне?
– Кажется, да. В прошлом году прислала мне открытку на Рождество. С той поры я не получал весточек от нее. – Он устремил взгляд на простиравшуюся за окном пустыню. – Откровенно говоря, я бы охотно с ней повидался, хотя мы оба старые, как трухлявые пни.
– Где она теперь живет?
– В каньоне Чентри, в горах Чирикахуа. Неподалеку от границы с Нью-Мексико. – Он нарисовал кусочком угля контуры штата Аризона и объяснил мне, как добраться до каньона, расположенного в юго-восточной его части, – Баймейер купил для нее двадцать лет назад дом Чентри, и с тех пор она там живет. Она всегда хотела его иметь… Он интересовал ее значительно больше, чем этот тип.
– Вы имеете в виду Джека Баймейера?
– И Феликса Чентри, который построил дом и основал медную шахту. Она влюбилась в виллу Феликса Чентри и в его шахту намного раньше, чем в него самого. Она сказала мне, что жить в таком доме было мечтой всей ее жизни. Милдред стала его любовницей и даже родила ему сына, но, пока был жив, он так и не разрешил ей туда переехать, оставаясь с женой и сыном, которого от нее имел.
– То есть с Ричардом, – догадался я.
Лэшмэн кивнул.
– Из него вышел очень недурной художник. Я вынужден признать это, хотя и ненавидел его отца. У Ричарда Чентри был настоящий талант, но он не развил его до конца. Ему не хватило выдержки. А в нашей профессии она просто необходима, – Его изборожденное морщинами лицо, освещенное лучами вечернего солнца, падавшими через окно, напоминало лик металлической статуи, символизирующей стойкость и упорство.
– Вы думаете, Ричард Чентри жив?
– Тот же вопрос задал мне молодой Фрэд Джонсон. Я дам вам тот же ответ, что и ему. По моему мнению, Ричарда, больше нет в живых – как и его брата, но это не имеет особого значения. Художник, который отрекается от своей профессии на половине пути, как это сделал Ричард, по сути дела, умирает. Я тоже, вероятно, умру в тот день, когда перестану работать. – Погруженный в свои мысли старец настойчиво, хотя и неохотно возвращался к проблеме собственной бренности. – И таким будет жалкий конец ничтожного человека, как говорили в те времена, когда я был еще ребенком.
– А что случилось с сыном Феликса Чентри и Милдред? С тем незаконным братом?
– С Уильямом? Он умер молодым. Уильям был единственным членом этой семьи, которого я знал и любил. Он жил у меня вместе с матерью в течение нескольких лет, хотя и с перерывами. Когда он учился в здешней академии художеств, то даже пользовался моей фамилией. Но когда пошел в армию, взял фамилию матери. Он называл себя Уильямом Мидом; под этим именем и умер.
– Он погиб во время войны?
– Уильям умер в военной форме, но в момент смерти находился в отпуске, – серьезным тоном произнес Лэшмэн. – Его нашли до смерти избитым, тело его было брошено в пустыне, неподалеку от места, где сейчас живет его мать.
– Кто же его убил?
– Этого так и не установили. Если вам нужна более подробная информация, советую связаться с шерифом Брозертоном из Коппер-Сити. Это он вел тогда следствие, вернее, он его запутал. Я до сих пор не знаю всех обстоятельств дела. Когда Милдред вернулась сюда после опознания тела Уильяма, она больше недели не говорила ни слова. Я понимаю, что ей пришлось пережить. Уильям не был моим сыном, и я не видел его уже долгое время, но все же чувствовал себя так, словно потерял собственного ребенка. – Он немного помолчал, а затем продолжил: – Я собирался сделать из него художника. Сказать по правде, ранние работы Уильяма были лучше картин его брата, и Ричард невольно в этом признался, имитируя его стиль. Но именно в это время Уильям отправился на корм червям, – Он сердито повернулся ко мне, как будто это я снова ввел смерть в его дом. – Они и меня пожрут в скором времени. Но прежде чем это случится, я хочу написать еще один портрет Милдред. Скажите это ей, ладно?
– А почему вы сами ей это не скажете?
– Может, я так и сделаю.
Я заметил, что Лэшмэну не терпится от меня избавиться, прежде чем стемнеет и он лишится нужного освещения. Он то и дело поглядывал в сторону окна. Перед тем как уйти, я показал ему фотографию картины, которую Фрэд вынес из дома Баймейеров.
– Это Милдред?
– Да, это она.
– Вы не можете сказать, кто писал этот портрет?
– Со всей уверенностью не могу. Во всяком случае, на основании маленькой черно-белой фотографии.
– Но он напоминает работы Чентри?
– Пожалуй, да. Вообще-то он похож и на мои ранние работы. – Неожиданно он как-то странно посмотрел на меня; взгляд его выражал серьезность, не лишенную, однако, доли юмора. – Черт возьми, до этой минуты я не отдавал себе отчета в том, что мог оказать на Чентри определенное влияние. Не подлежит сомнению, что человек, написавший эту картину, должен был видеть мои ранние портреты Милдред Мид. – Он бросил взгляд в сторону стоявшей на мольберте головы модели, словно она могла подтвердить его слова.
– Но это не ваша картина, ведь так?
– Нет. Уж так получилось, что я пишу лучше.
– Лучше Чентри?
– Да вроде так. Конечно, я не исчез. Я остался на месте и продолжал работать, поэтому не достиг такой славы, как этот пропавший художник. Но у меня оказалось больше стойкости, и Бог свидетель, мои работы переживут его творчество. Портрет, который я пишу сейчас, докажет это.
Лэшмэн произнес эти слова гневно, с юношеским задором. Его лицо покраснело от волнения. У меня было такое ощущение, что даже сейчас, будучи стариком, он не перестанет бороться с Чентри за Милдред Мид.
Он схватил кисть и, держа ее в руке как оружие, повернулся к неоконченному портрету.
XIXЯ поехал через пустыню, а потом на запад, продираясь сквозь опускавшиеся сумерки. Движение было сравнительно небольшим. В девять вечера я уже был в Коппер-Сити и проезжал мимо принадлежавшей Баймейеру дыры в земле.
В призрачном вечернем свете она выглядела словно детская игровая площадка, предназначенная для гигантов.
Я разыскал контору шерифа и предъявил фотокопию своей лицензии дежурному капитану. Он сообщил мне, что шериф Брозертон находится на посту, расположенном к северу от города, неподалеку от своего домика в горах. Достав карту, он показал мне, как туда добраться.
Я отправился на север, в сторону горной гряды. Ее творцы, должно быть, превосходили по размерам даже гигантов, выкопавших дыру Баймейера. По мере того как я приближался, она постепенно заслоняла все большую часть неба.
Обогнув горы с юго-востока, я выехал на извилистую дорогу, отделявшую их от тянувшейся справа пустыни. Движение на шоссе постепенно замирало. Я уже начал опасаться, что заблудился, когда увидел группу освещенных зданий.
Одним из них был пост шерифа, а в остальных размещались небольшой мотель и продовольственный магазин, укрытый за бензоколонкой. На вымощенной площадке между домами стояла вереница машин, среди которых я заметил две полицейские.
Поставив свой взятый напрокат автомобиль за ними, я вошел в здание поста. Дежурный офицер внимательно посмотрел на меня, после чего наконец сказал, что шериф находится в соседнем продовольственном магазине. Я отправился туда. В заднем помещении магазина было темно от табачного дыма. Я увидел там большую группу мужчин в широкополых шляпах; они попивали баночное пиво и играли в бильярд на столе, обтянутом сморщенным и испачканным зеленым сукном. В помещении стояла невыносимая жара.
Ко мне подошел потный лысый мужчина в некогда белом халате.
– Если вы хотите купить что-нибудь поесть, то магазин уже, в общем-то, закрыт.
– Я бы хотел только банку пива. И кусок сыра.
– Это я могу вам продать. Сколько вам нужно сыра?
– Полфунта.
Вскоре он появился, неся заказанное мною:
– Доллар пятьдесят центов.
– Отсюда недалеко до каньона Чентри? – спросил я, отдавая ему деньги.
Он утвердительно кивнул:
– Нужно повернуть на вторую дорогу, отходящую от шоссе… примерно в миле отсюда к северу. А потом еще четыре мили до перекрестка. Там повернете налево и через две мили въедете в каньон. Вы от тех людей, которые купили дом?
– Не понимаю, о ком вы говорите.
– Я забыл, как их зовут. Они ремонтируют старый дом, хотят переделать под какую-то религиозную общину. – Он повернулся в сторону зала и крикнул: – Шериф! Как зовут тех парней, которые купили дом Чентри?
Один из игравших в бильярд мужчин прислонил кий к стене и подошел к нам, ступая высокими блестящими сапогами по собственной тени. Ему было за пятьдесят, он носил усы, какие обыкновенно носят военные. На груди у него блестела звезда шерифа. Схожий блеск я заметил и в его глазах.
– Общество взаимной любви, – проговорил шериф, обращаясь ко мне. – Вы их разыскиваете?
– Нет. Я ищу Милдред Мид. – Я показал ему фотокопию лицензии.
– Дружище, вы перепутали штаты. Милдред продала все месяца три назад и переехала в Калифорнию. Она уже не в силах была выносить одиночество, так, по крайней мере, она мне сказала. Я пытался ей объяснить, что здесь у нее друзья, но она твердо решила провести последние годы среди своих, в Калифорнии.
– Но где именно в Калифорнии?
– Этого она мне не сказала. – Шериф, казалось, был немного сконфужен.
– А как зовут тех людей, к которым она поехала?
– Понятия не имею.
– Это ее родственники?
– Милдред ничего не сказала. Она никогда не упоминала о своих родственниках. То же самое мне пришлось объяснить двум молодым людям, которые были здесь перед вами.
– Парень и девушка в голубом «форде»?
Шериф утвердительно кивнул головой:
– Верно. Вы путешествуете вместе?
– Я намереваюсь с ними встретиться.
– Думаю, вы отыщете их в каньоне. Они выехали на закате. Я предостерег их, что там они могут быть обращены в новую веру. Не знаю, во что верят те люди из Общества взаимной любви, но их вера несомненно сильна. Один из новых членов секты сказал мне, что пожертвовал туда все свое состояние, и кроме того, должен был еще вовсю вкалывать.
Мне кажется, у них денег куры не клюют. Я знаю, что они заплатили Милдред за дом свыше ста тысяч. Разумеется, вместе с землей. Поэтому держитесь покрепче за свой бумажник.
– Я последую вашему совету, шериф.
– Кстати, меня зовут Брозертон.
– Лью Арчер.
Мы пожали друг другу руки. Я поблагодарил его, и мы направились в сторону двери. Он вышел вместе со мной. После пребывания в прокуренном помещении воздух показался особенно свежим и чистым.
Некоторое время мы стояли молча. Брозертон, хотя явно старался подражать стилю провинциальных шерифов, показался мне человеком симпатичным.
– Не хочу соваться не в свое дело, – сказал он, – но я близкий друг Милдред. Впрочем, у нее их много. Она никогда не жалела ни своих денег, ни своей благосклонности. Может, она была даже чересчур щедрой, не знаю. Надеюсь, в Калифорнии с ней не приключилось ничего дурного?
– Я тоже надеюсь.
– Вы ведь частный детектив и приехали оттуда?
Я подтвердил.
– А вы не можете сказать, что вам нужно от Милдред?
– Собственно говоря, мне нужна не она, а скорее те молодые люди, которые недавно спрашивали о ней. Они ведь еще не возвращались оттуда, не так ли?
– Да вроде нет.
– Я думаю, это единственная дорога, которой можно добраться туда?
– При крайней необходимости они могли спуститься на другую сторону, через Томстоун. Но я их предупредил, что той дорогой трудно ехать ночью. Они от кого-то убегают?
– Я смогу сообщить вам больше, после того как с ними увижусь.
Брозертон нахмурился:
– Вы скрытный человек, мистер Арчер.
– Меня наняли родители этой девушки.
– Мне пришло в голову, не скрываются ли они от родственников.
– Ну, так сильно я бы не стал выражаться. Но я действительно надеюсь, что мне удастся отвезти ее обратно домой.
Он вернулся в магазин, а я отправился в горы. Придерживаясь указаний лавочника, я вскоре нашел каньон; вдалеке мерцали огоньки Коппер-Сити.
Передо мной была обширная каменная резиденция, увенчанная пологой черепичной крышей и украшенная спереди широким крыльцом.
Дорогу, ведущую к этому зданию, преграждали металлические ворота. Когда я вышел из машины, чтобы открыть их, то услышал пение сидевших на крыльце людей; такого напева я прежде никогда не слыхал. Припев содержал упоминание об Армагеддоне и конце света. Крыльцо напоминало корабль, а собравшийся на нем хор – группу пассажиров, поющих псалмы на палубе тонущего судна.
Перед моей машиной на усыпанной гравием обочине стоял старенький голубой «форд» Фрэда Джонсона. Из двигателя капало масло, словно кровь из раны. Когда я приблизился, Фрэд вышел из автомобиля и неуверенно; направился на свет фар моей машины. Усы у него были влажные и склеившиеся, а подбородок испачкан кровью, Он не узнал меня.
– Что-нибудь случилось?
Он пошевелил распухшими губами:
– Да. Они захватили мою девушку. Пытаются обратить ее.
Псалом прервался на половине фразы, как будто тонущий корабль внезапно пошел ко дну. Певцы спускались с крыльца, направляясь в нашу сторону. Из дома донесся возбужденный, испуганный голос девушки.
Фрэд резко дернулся:
– Это она!
Я пошел к багажнику своего автомобиля, чтобы достать оттуда револьвер, но вспомнил, что приехал на взятой напрокат машине. Обернувшись, я увидел, что мы окружены шестью или семью бородачами в рабочих комбинезонах. Женщины стояли сбоку, холодно поглядывая на нас; у них были длинные юбки и худые, аскетические лица.
– Вы нарушили нашу вечернюю молитву, – монотонным голосом обратился ко мне самый старший в группе мужчина лет сорока.
– Очень сожалею. Я разыскиваю мисс Баймейер. Я частный детектив и действую по поручению ее родителей, Шериф знает, что я нахожусь здесь.
– Мы не признаем его власти. Это святая земля, освященная нашим старейшиной. Единственный авторитет для нас – голос гор, неба и нашей совести.
– Тогда велите своей совести позвать сюда вашего старейшину.
– Вам следует говорить о нем с большим уважением. Он совершает важный обряд.
До нас снова донесся взволнованный голос девушки. Фрэд двинулся в ту сторону, я вслед за ним. Мужчины в рабочих комбинезонах сгрудились в плотную группу, преградив нам путь.
Я отступил назад и крикнул так громко, как только мог:
– Эй, шеф! Выйди сюда, черт возьми!
На крыльце показался седовласый мужчина в длинном черном одеянии; он выглядел словно громом пораженный, приближаясь к нам с широкой недоброй улыбкой. Его единоверцы расступились перед ним.
– Да будет на вас божие благословение, – обратился он к ним, после чего повернулся в нашу сторону: – Кто вы такие? Я слышал, что вы оскорбляете и проклинаете меня. Я осуждаю вас за это не из-за самого себя, а из уважения к божественным силам, которые я здесь представляю.
Одна из женщин застонала от страха и восторга; встав на колени, она поцеловала руку старейшины.
– Я ищу мисс Баймейер, – сказал я. – У меня поручение, данное ее отцом. Этот дом некогда принадлежал ему.
– Теперь он принадлежит мне, – отрезал старейшина, но тут же поправился: – Он принадлежит теперь нам. Вы вторгаетесь в чужие владения и нарушаете право собственности.
Бородатые мужчины одобрительно загудели.
– Мы заплатили за эту территорию деньги, большие деньги, – отозвался старший из них. – Она наше прибежище в эти трудные времена. Мы не желаем, чтобы ее осквернили силы зла.
– Тогда приведите мисс Баймейер.
– Это бедное дитя нуждается в нашей помощи, – заявил старейшина. – Она употребляла наркотики и теперь тонет в волнах страха, уже в третий раз.
– Я без нее не уеду.
– То же самое и я им говорил, – рыдая от боли и гнева, проговорил Фрэд, – но они избили меня.
– Вы давали ей наркотики, – произнес старейшина. – Она сама мне призналась. Я чувствую своим долгом избавить ее от этого порока. Почти все мои подопечные ранее употребляли наркотики. Я тоже был грешником, хотя и в другом роде.
– Я бы сказал, что вы им останетесь, – заметил я. – Или вы считаете насильственное удерживание человека благородным поступком?
– Девушка находится здесь по собственной воле.
– Я бы хотел, чтобы она сама это подтвердила.
– Пожалуйста, – сказал он и обратился к одному из своих сторонников: – Разрешите им приблизиться к дому!
Мы направились по тропинке в сторону здания. Бородачи обступили Фрэда и меня, но не трогали нас. Я не мог не чувствовать их запах: от них пахло утраченными надеждами, отравляющим душу страхом, прогорклой невинностью и потом.
Нам велели остановиться на крыльце. Заглянув внутрь дома через открытую дверь, я увидел, что он перестраивается.
Центральный холл переделывался в общую спальню; вдоль стен стояли двухъярусные койки. Я подумал о том, сколько же последователей намеревается собрать старейшина и сколько каждый из них платит за кровать, комбинезон и спасение души.
Он вывел Дорис из боковой комнаты в холл. Его последователи позволили мне подойти к открытой двери, и мы остановились друг против друга. Она показалась мне бледной и напуганной, но вполне в своем уме.
– Мы с вами знакомы? – спросила она.
– Меня зовут Арчер. Мы встретились вчера в твоей квартире.
– Извините. Я не помню. Кажется, вчера я была не в себе.
– Это так, Дорис. А как ты себя чувствуешь теперь?
– Я немного ошалела. Вчера ночью в машине я почти не спала. А с момента нашего приезда сюда они непрерывно занимались мною. – Она глубоко зевнула.
– Каким же образом?
– Молились за меня. Они хотят, чтобы я с ними осталась. Даже не требуют за это денег. Отец был бы в восторге, что ему не придется за меня платить. – Она грустно усмехнулась краешком губ.
– Не думаю, чтобы отец относился к тебе подобным образом.
– Потому что вы его не знаете.
– Мы с ним уже немного познакомились. Она нахмурилась и посмотрела на меня:
– Отец велел вам за мной следить?
– Нет. Собственно говоря, я приехал по своей инициативе. Но мне платит твоя мать. Она хочет, чтобы ты вернулась. И он тоже.
– Пожалуй, в глубине души они этого вовсе не хотят, – отозвалась девушка. – Может быть, им кажется, что хотят, но это не так.
– Я хочу, чтобы ты вернулась, Дорис, – проговорил за моей спиной Фрэд.
– Может, хочешь, а может, нет. А может, я тебя не хочу. – Она бросила на него взгляд, полный неприязненного кокетства. – Тебе ведь нужна была не я. Ты хотел получить картину, которую купили мои родители.
Фрэд устремил взгляд в пол. Старейшина встал между девушкой и нами. У него было лицо экзальтированного мистика и одновременно ловкого дельца. Ладони его нервно дрожали.
– Теперь вы мне поверили? – обратился он ко мне. – Дорис хочет остаться с нами. Родители пренебрегли ею и оттолкнули от себя. Ее друг оказался ложным другом. А в нас она обрела подлинных благожелателей. Она хочет жить с нами в братстве духовной любви.
– Это правда, Дорис?
– Пожалуй, да, – ответила она с неуверенной улыбкой. – Почему бы мне не попробовать? Знаете, я когда-то уже бывала в этом доме. Отец привозил меня сюда, когда я была еще маленькой девочкой. Мы приезжали в гости к миссис Мид. Они всегда… – Она замерла на полуслове, прикрыв рот ладонью.
– Что они всегда, Дорис?
– Ничего. Я не хочу говорить о своем отце. Хочу остаться здесь и обрести душевное равновесие. У меня больная душа. – У меня было такое впечатление, что, произнося этот диагноз, она бездумно повторяет чьи-то недавно услышанные слова. К сожалению, они показались мне справедливыми.
У меня было большое желание вырвать ее из числа членов братства. Мне не нравились ни они сами, ни их старейшина. Я полагал, что девушка поступает необдуманно. Но она знала свою жизнь лучше, чем когда-либо мог узнать ее я. И мне тоже было ясно, что удавшейся ее не назовешь.
– Помни, что никогда не поздно изменить свое мнение, – сказал я. – Даже в эту минуту.
– У меня нет намерения это делать. Почему я должна его менять? – мрачно спросила она. – В первый раз за всю неделю я наконец-то отдаю себе отчет в том, что со мной происходит.
– Да благословит тебя Господь, дитя мое, – произнес старейшина. – Не беспокойся, мы окружим тебя братской заботой.
У меня было сильное желание переломать ему кости. Но это не имело смысла. Я повернулся и пошел к своему автомобилю, чувствуя себя очень маленьким, подавленным величием окружавших меня гор.