Текст книги "Голубой молоточек. Охота за сокровищами (СИ)"

Автор книги: Эдгар Ричард Горацио Уоллес

Соавторы: Росс Макдональд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

XLІІ

Из-за угла дома показался рассерженный таксист, привезший Бетти.

– Долго же вы заставили себя ждать, мисс. Вам придется доплатить.

Бетти дала ему деньги. Но, когда она села в собственную машину, оказалось, что ей никак не удается ее завести. Я попытался сделать это сам, но мотор не хотел работать.

– Что же мне теперь делать? Надо что-то придумать. Я должна еще кое-что сделать.

– Я охотно подвезу тебя.

– Но я должна ехать одна. Я обещала.

– Кому?

– Не могу тебе сказать. Мне очень жаль.

У меня было такое чувство, что она отдаляется от меня; я подошел ближе и посмотрел ей в лицо. Оно казалось теперь бледным овалом, на фоне которого выделялись темные глаза и губы. Ночь плыла среди высоких старых домов, как мутная река. Я боялся, что Бетти будет подхвачена течением и на этот раз окажется вне пределов досягаемости.

Она коснулась моей руки:

– Одолжишь мне свой автомобиль, Лью?

– На какой срок?

– До завтрашнего утра.

– Зачем?

– Не пытайся меня допрашивать. Ответь просто – да или нет.

– Ладно. Так вот, ответ будет – нет.

– Я прошу тебя. Это важно для меня.

– А я по-прежнему отвечаю отказом. Мне не хочется пережить еще одну такую ночь, как вчера, и гадать, что с тобой случилось.

– Ну что ж. Я найду того, кто захочет мне помочь.

Она двинулась в направлении улицы, спотыкаясь о кусты, а я поспешил за ней.

На тротуаре она снова повернулась ко мне:

– Так ты не намерен одолжить мне машину?

– Нет. Я глаз с тебя не спущу. Если ты наймешь или попросишь у кого-нибудь, я поеду за тобой.

– Для тебя невыносима мысль, что я могу опередить тебя?

– Нет. Ты явно опередила меня вчера ночью и подвергла свою жизнь опасности. Я не хочу, чтобы это повторилось. Существует такой недостаток, как чрезмерная храбрость. – Я перевел дыхание. – Ты сегодня хоть немного отдохнула?

– Не помню, – ответила она уклончиво.

– Значит, нет. Нельзя невыспавшейся ночью вести машину. Бог знает, что может случиться.

– Бог и мистер Арчер знают все, – заметила она с иронией. – И оба никогда не ошибаются.

– Бог допустил одну ошибку, когда создал женщину.

Бетти испустила гневный возглас, затем рассмеялась. Она все же согласилась взять и машину, и меня, но при условии, что я разрешу ей вести, по крайней мере, половину пути. Я взялся поработать в первую смену.

– Куда ехать? – спросил я, включая зажигание.

– В Лонг Бич. Ты ведь знаешь, где это?

– Еще бы не знать. Я там родился. А что должно произойти в Лонг Бич?

– Я обещала никому не говорить.

– Кому ты обещала? Миссис Чентри?

– Раз ты все знаешь, – старательно отчеканила Бетти, – было бы излишним отвечать на твои вопросы.

– Итак, речь идет о Фрэнсин Чентри. Что же она делает в Лонг Бич?

– Она попала в аварию.

– И находится в больнице?

– Нет. В одном заведении под названием «Золотой Галеон».

– Это бар на берегу. Что она там делает?

– Наверное, пьет. Я никогда не замечала, чтобы она много пила, но мне показалось, что она в полной депрессии.

– А почему она вдруг вздумала тебе звонить?

– Сказала, что ей нужен мой совет и помощь. В общем-то, нельзя сказать, чтобы мы были близкими подругами, но кажется, у нее просто нет таких. Ей хочется, чтобы я выступила в качестве юрисконсульта. Очевидно, чтобы помочь выбраться из той истории, в которую она влипла, убегая из города.

– А она не сказала, почему так поступила?

– Просто поддалась панике.

Выезжая на автостраду, я подумал о том, что у Франсин Чентри были основания для паники. Ее могли привлечь к ответственности за укрывательство убийцы Джерарда Джонсона, а возможно, и Уильяма Мида.

Я ехал на большой скорости; Бетти дремала, положив голову мне на плечо. Сидя в мчащемся автомобиле рядом со спящей женщиной, я внезапно почувствовал себя почти молодым, как будто моя жизнь могла еще начаться заново.

Был ранний вечер, но, несмотря на оживленное в это время суток движение, спустя два часа мы оказались в Лонг Бич. Как я и говорил Бетти, это были мои родные места, и блеск горевших вдоль побережья огней связывался в моем сознании с прежними надеждами, хотя я и понимал, что они осуществились лишь частично.

Бар «Галеон» я помнил еще со времен моей супружеской жизни, когда отношения между нами начали портиться и я старался как-то заполнить длинные вечера. Он удивительно мало изменился, во всяком случае значительно меньше, чем я. Теперь это была так называемая семейная таверна, а это означало, что здесь готовы оказывать услуги всем пьянчугам, не взирая на возраст и пол. Слегка оглушенный гомоном голосов, я остался стоять за дверью, а Бетти начала обходить бар, имевший форму подковы. У меня было такое впечатление, что все присутствовавшие, включая официанток, говорят одновременно. Я начал понимать, почему искусственная шумная атмосфера здешнего заведения могла показаться притягательной страдающей от одиночества женщине, какой, вероятно, была Фрэнсин Чентри.

Я увидел, что она сидит в конце бара, склонив свою серебряную голову над пустым стаканом. В первую секунду она, по-видимому, не узнала Бетти, а затем закинула руки ей на шею, и они обнялись. Хотя я испытывал некоторую симпатию к миссис Чентри и меня радовала сердечность Бетти, зрелище обнимающихся женщин все же показалось мне неприятным: Бетти была молода и чиста, Фрэнсин Чентри прожила долгие годы, зная об убийстве и скрывая его.

Это знание, тянувшее ее вниз, как земное притяжение, уже успело наложить отпечаток на ее лицо и весь облик. Идя в мою сторону, она споткнулась, и Бетти пришлось поддержать ее. Лоб у нее был разбит; немного отвислый подбородок свидетельствовал о подавленности, глаза тупо блестели. Обеими руками она прижимала к себе сумочку, словно футболист мяч.

– Где ваш автомобиль, миссис Чентри?

Она очнулась от апатии:

– По мнению механика, он годится только на лом. То есть его уже невозможно починить. По-видимому, то же самое можно сказать и обо мне.

– Вы попали в аварию?

– Я даже не знаю толком, что случилось. Я хотела съехать с автострады и внезапно полностью потеряла управление. В общих чертах, это история всей моей жизни. – Ее смех напоминал сухой, надрывный кашель.

– Меня интересует как раз история вашей жизни.

– Я знаю. – Она повернулась к Бетти. – Зачем ты его привезла? Я думала, мы с тобой побеседуем о будущем. Я считала тебя своей подругой.

– Надеюсь, что так оно и есть, – отозвалась Бетти. – Я просто не знала, сумею ли справиться со всем одна.

– С чем именно? Ведь со мной у тебя не будет никаких проблем.

И все же в ее голосе слышались тревожные нотки; она говорила как женщина, остановившаяся на краю пропасти, сделавшая шаг вперед и слишком поздно осознавшая, что ей уже не вернуться назад. Когда мы сели в машину и выехали на автостраду, у меня по-прежнему было такое ощущение, что мы движемся в пустом пространстве. Казалось, мы летели над крышами придорожных зданий, выстроившихся шеренгой по обеим сторонам автострады.

Бетти вела автомобиль чересчур быстро, но я все же позволил ей до конца выполнить условия нашего договора. Я знал, что она немного поспала, а кроме того, мне нужно было поговорить с миссис Чентри.

– Если уж говорить о будущем, – начал я, – то, по-моему, будет трудно осудить вашего мужа.

– Моего мужа? – Она казалась сбитой с толку.

– Я имею в виду Ричарда Чентри, он же Джерард Джонсон. Будет не просто доказать, что он совершил эти убийства. Насколько мне известно, он отказывается давать показания. К тому же изрядная доля событий относится к далекому прошлому. Я бы не удивился, если бы прокурор пошел с вами на мировую. Сомневаюсь, что он захочет выдвинуть против вас какое-либо серьезное обвинение. Разумеется, это будет зависеть от него и от того, что вы ему предложите.

Она снова рассмеялась сухим, кашляющим смехом:

– Может быть, мой труп? Как вы думаете, он согласится взять мой труп?

– Скорее, его заинтересуют ваши показания. Вам известно об этом деле больше, чем кому бы то ни было.

– Если и так, то не по моей воле, – сказала она, немного помолчав.

– Вы уже говорили мне это позавчера вечером. Но на самом деле вы давно сделали свой выбор. Когда бросили Уильяма Мида и решили связать свою судьбу с его братом, Чентри. Когда вместе с ним покинули Аризону, хотя вам наверняка было известно, что над ним тяготеет подозрение в убийстве Уильяма Мида. А семью годами позже вы сделали окончательный выбор, решившись утаить убийство Джерарда Джонсона.

– Кого?

– Джерарда Джонсона. Того мужчины в коричневом костюме. Оказывается, он был другом Уильяма Мида. Он только что вышел из госпиталя для инвалидов, пробыв там пять лет, и приехал в Санта-Тересу повидаться с вашим мужем. Предполагаю, у него было достаточно доказательств для обвинения вашего мужа в убийстве Мида.

– Откуда?

– Возможно, Чентри угрожал Миду, когда они ссорились из-за вас и из-за украденных картин, а Мид рассказал об этом своему товарищу по армии, Джерарду. Когда Джерард Джонсон появился в Санта-Тересе с женой и сыном Уильяма, Чентри понял, что пришел конец его свободе. Поэтому он убил Джонсона, пытаясь спастись, но в результате потерял свободу окончательно. Вы оба в тот момент сделали свой выбор.

– Не я его сделала, – снова проговорила она.

– Но зато одобрили. Вы позволили убить человека в собственном доме, а затем похоронить его там и все время хранили молчание. Но, прибегнув к такому выходу, вы оба совершили ошибку. Он ощущал ее последствия всю жизнь. Убийство Джерарда Джонсона отдало его в руки вдовы Уильяма Мида, женщины, которая носила фамилию Джонсон. Не знаю, почему она решила оставить Чентри для себя. Возможно, что-то их связывало в прошлом, а может, она просто решила заключить элементарную сделку: он убил ее мужа и должен был занять его место. Мне неизвестно, почему он принял ее условия, а вам?

Она ответила не сразу.

– Мне это неизвестно, – сказала она наконец. – Я и понятия не имела, что Ричард в городе. Даже не знала, жив ли он. За все эти двадцать пять лет он ни разу не дал о себе знать.

– Вы его не видели последнее время?

– Нет. И не хочу видеть.

– Все же вам придется. Вас наверняка попросят опознать его. Впрочем, его личность не вызывает особых сомнений. Он опустился физически и психически. Думаю, что ему после убийства Джонсона или даже раньше пришлось пережить нервный кризис. Но он не разучился рисовать. Возможно, его картины не так хороши, как прежде, но тем не менее, никто другой их не смог бы написать.

– Я смотрю, вы не только детектив, но еще и искусствовед, – с иронией заметила она.

– Нет, это не так. Но у меня в багажнике лежит одна из написанных им недавно картин. И то, что она принадлежит его кисти, не только мое мнение.

– Вы говорите о портрете Милдред Мид?

– Да. Сегодня утром я нашел его на чердаке дома Джонсонов, где он и был написан. Именно там началась вся эта интрига. А картина представляет собой центральную точку расследования. Во всяком случае, благодаря ей я был втянут в это дело. И именно эта картина стала причиной теперешних неприятностей для Чентри и склонила его к совершению новых убийств.

– Не совсем вас понимаю, – отозвалась Фрэнсин Чентри. Она казалась заинтересованной, как будто разговор о работе мужа подействовал на нее возбуждающе.

– Это довольно запутанная цепь событий, – сказал я. – Женщина, с которой он жил на Олив-стрит, назовем ее миссис Джонсон, продала картину одному художнику по имени Джейкоб Уитмор. Таким образом вышло наружу авторство Чентри. Уитмор, в свою очередь, продал картину Граймсу, вынудив Чентри выйти из укрытия. Граймс догадался, что это произведение Чентри, и попытался воспользоваться своим открытием, шантажируя миссис Джонсон и вынуждая красть для него наркотики. Вероятно, он потребовал также других картин Чентри. Портрет Милдред Мид Граймс продал Рут Баймейер, у которой были причины интересоваться личностью Милдред. Как вам, вероятно, известно, Милдред была любовницей Баймейера.

– Об этом было известно всей Аризоне, – прервала меня Фрэнсин Чентри. – Но не все знали, что Рут Баймейер была влюблена в Ричарда, когда они оба еще были молоды. Думаю, это стало главной причиной того, что она уговорила Джека перебраться в Санта-Тересу.

– По крайней мере, так он утверждает. Это привело к некоторым осложнениям в семейных отношениях, которые еще больше усилились, когда в город приехала Милдред Мид.

Думаю, Чентри видел Милдред в течение последних нескольких месяцев и под влиянием этой встречи написал по памяти ее портрет.

– Об этом мне ничего не известно.

– Вы не видели его последнее время?

– Разумеется, нет, – ответила она, избегая смотреть мне в глаза и всматриваясь в темноту за стеклом автомобиля. – Я не видела Ричарда и не получала от него никаких известий целых двадцать пять лет. Я понятия не имела, что он здесь, в городе.

– Даже после телефонного звонка женщины, с которой он жил?

– Она не заикнулась о нем. Сказала только что-то насчет… похорон в оранжерее и заявила, что ей нужны деньги. Обещала, если я ей помогу, сохранить все в тайне. В противном случае угрожала публично рассказать о причине исчезновения моего мужа.

– Вы дали ей денег?

– Нет. И жалею, что не сделала этого. Думаю, было бы лучше, если бы он не написал тот портрет. Можно подумать, что он умышленно стремился к разоблачению.

– Вряд ли это делалось совершенно сознательно, – заметил я. – Во всяком случае, Фрэд делал все возможное, чтобы его разыскать. Несомненно и то, что, заимствуя картину у Баймейеров, он частично руководствовался профессиональным интересом. Ему хотелось установить, действительно ли это Чентри. Но у него были и личные мотивы: он мог связать ее с картиной, которую некогда видел в своем доме на Олив-стрит. Но ему не удалось обнаружить связи между своим мнимым отцом, Джонсоном, и художником Чентри. Прежде чем он успел это сделать, Джонсон похитил картину из его комнаты. А Баймейеры наняли меня, чтобы я ее разыскал.

Бетти нажала на клаксон; мы съезжали вниз по длинному склону за Камарильо, перед нами не было автомобилей. Я взглянул на нее, и наши глаза встретились.

Она сняла правую руку с руля и приложила ее к губам. Я понял этот знак: я и так сказал больше, чем должен был, пора было остановиться.

– Это не первый портрет Милдред, написанный им по памяти, – заговорила спустя несколько минут миссис Чентри. – Он написал много других, давно, когда мы еще жили вместе. На одном она изображена в виде Мадонны с мертвым Христом на руках.

После этого она долго молчала, пока мы не оказались в предместье Санта-Тересы. Тогда я услышал ее тихий плач.

Трудно было сказать, оплакивает она судьбу Чентри или свою собственную, а может быть, давно погибший союз, соединивший их молодые жизни.

– Куда мы едем? – спросила Бетти.

– В комиссариат.

Фрэнсис Чентри издала короткое восклицание, перешедшее в тихий стон:

– Нельзя ли мне провести хотя бы эту ночь в собственном доме?

– Если хотите, мы можем заехать туда, чтобы вы могли упаковать чемодан. А потом, вместе с вашим адвокатом, нам следует явиться в полицию.

Спустя довольно долгое время после вышеописанного я проснулся в своей постели, чувствуя утренний холод. Рядом я ощущал биение сердца Бетти и слышал ее дыхание, напоминавшее тихий шорох океана.

Мне вспомнилась куда менее идиллическая сцена. Когда я в последний раз видел Фрэнсин Чентри, она находилась в больничной палате с зарешеченными окнами, под присмотром сидевшего у дверей вооруженного охранника. И в приоткрытых дверях моего сонного воображения возник образ другой ожидавшей чего-то женщины, маленькой, худенькой, седой, некогда красивой.

Мне вспомнилось слово «пьета». Я разбудил Бетти, коснувшись ладонью ее бедра. Она со вздохом повернулась на другой бок.

– Что такое пьета? – спросил я.

Она зевнула:

– Ты задаешь странные вопросы в самые неподходящие моменты.

– Значит, не знаешь?

– Разумеется, знаю. Это изображение Богоматери, оплакивающей распятого Христа. А почему ты спрашиваешь?

– Фрэнсис Чентри говорила, что ее муж написал такой портрет Милдред Мид. Полагаю, она изображена в образе Марии?

– Да. Я видела эту картину. Она находится в здешнем музее, но не выставляется. Считается, что идея не совсем удачна, по крайней мере, так говорят. Чентри представил себя в виде мертвого Христа.

Бетти зевнула и снова погрузилась в сон, а я лежал рядом, глядя, как ее лицо начинает медленно вырисовываться в свете утренней зари.

Я заметил на ее виске голубую ритмично пульсировавшую жилку – молоточек, беззвучные удары которого символизировали жизнь.

И я надеялся, что этот голубой молоточек никогда не остановится.

XLIII

Когда я проснулся вторично, Бетти уже не было. На кухонном столе она оставила для меня коробку кукурузных хлопьев, бутылку молока, бритвенный прибор и таинственную записку, текст которой гласил: «Мне приснился странный сон: что Милдред Мид является матерью Чентри. Возможно ли это?»

Позавтракав, я отправился на другой конец города, в Магнолия Корт. Несколько раз я принимался стучать в дверь, но Милдред Мид не откликалась. Из соседнего домика вышел пожилой мужчина и стал наблюдать за мной с дистанции, разделявшей наши поколения. В конце концов он нашел нужным сообщить мне, что миссис Мид, как он ее назвал, поехала в город.

– А вы не знаете, куда именно?

– Она велела шоферу такси подвезти ее к зданию суда.

Я поехал вслед за ней, но отыскать ее было нелегко. Здание суда вместе с прилегавшим к нему садом занимало целый квартал. Вскоре я пришел к заключению, что, петляя по усыпанным гравием аллеям и расхаживая по выложенным каменными плитами коридорам в поисках маленькой, старой, слабой женщины, только даром теряю время. Заглянув в отдел коронера, я застал там Генри Пурвиса. Оказалось, что Милдред была у него полчаса назад.

– Чего она хотела?

– Сведений относительно Уильяма Мида. Кажется, он был ее сыном. Я сказал ей, что он похоронен на городском кладбище и пообещал отвезти ее на его могилу. Но она не заинтересовалась моим предложением и начала разговор о Ричарде Чентри, утверждая, что была его моделью, и желая непременно увидеться с ним. Я сказал ей, что, к сожалению, это невозможно.

– Где сидит Чентри?

– Окружной прокурор, Лэнсинг, приказал поместить его здесь, в специальной камере, охраняемой двадцать четыре часа в сутки. Я и сам не могу туда войти… Это не означает, разумеется, что я этого желаю. Кажется, он окончательно спятил. Пришлось дать ему какое-то успокоительное, чтобы он не скандалил.

– А что с Милдред?

– Она ушла. Я крайне неохотно позволил ей это сделать. Она казалась страшно подавленной и была слегка пьяна. Но у меня нет оснований для ее задержания.

Я вышел из здания суда и обошел прилегающую территорию и все дворы. Мне не удалось ее найти; я уже начинал нервничать, чувствуя, что, был сон Бетти вещим или нет, Милдред остается центральной фигурой этой драмы.

Посмотрев на одни из четырех часов, установленных на башне здания суда, я увидел, что уже десять. На смотровой галерее для туристов находилась лишь какая-то седая женщина, чьи неуверенные движения привлекли мое внимание. Это была Милдред. Она отвернула голову и ухватилась за металлическую ограду, которая доходила ей почти до подбородка. Милдред смотрела во двор, стоя совершенно неподвижно.

Казалось, она заглядывает в собственную могилу. Жизнь города замерла; тишина расходилась вокруг, как круги на воде.

Я находился на расстоянии нескольких сот шагов от нее и на сотню футов ниже галереи. Подняв тревогу, я лишь ускорил бы то, что она явно намеревалась сделать. Дойдя до ближайшего подъезда, я поднялся вверх на лифте. Когда я появился на галерее, она взглянула в моем направлении, затем повернула голову и попыталась взобраться на ограждение, чтобы спрыгнуть вниз. Но она оказалась слишком стара и слаба для этого.

Я взял ее за плечи и отстранил на безопасное расстояние от барьера; она тяжело дышала, как будто только что вскарабкалась на вершину башни по канату. Замершая было городская жизнь обрела прежний ритм, и до моих ушей опять стал доноситься ее шум.

– Пустите меня, – сказала она, пытаясь вырваться.

– Не могу. Те камни слишком далеко от нас, и я бы не хотел, чтобы вы на них упали. Вы слишком красивы.

– Я старая ведьма, старая как мир. – Однако, произнося эти слова, она исподлобья бросила на меня кокетливый взгляд женщины, некогда прекрасной и сознающей, что она не утратила благообразия, – Вы сделаете для меня одну вещь?

– Если смогу.

– Отвезите меня, пожалуйста, вниз и позвольте спокойно уйти. Я не сделаю ничего плохого – ни себе, ни кому-нибудь другому.

– Я не могу так рисковать.

Сквозь ткань платья я чувствовал исходившее от нее тепло. Ее верхняя губа и впалые щеки покрылись потом.

– Расскажите мне о своем сыне Уильяме.

Она молчала.

– Вы продали тело своего сына за тот большой дом в каньоне Чентри? Или это было тело кого-то другого?

Она плюнула мне в лицо и разразилась судорожными рыданиями. Постепенно она успокоилась; я отвез ее на лифте вниз и передал в руки людей из окружной прокуратуры. Она не произнесла ни слова.

Я предупредил, что ее следует тщательно обыскать и держать под наблюдением, как потенциальную самоубийцу. Оказалось, что я поступил правильно. Окружной прокурор Лэнсинг рассказал мне потом, что при обыске у нее обнаружили тщательно наточенный стилет, завернутый в шелковый чулок и засунутый под пояс для резинок.

– А вам не удалось выяснить, зачем она носила его при себе?

Он отрицательно покачал головой:

– По-видимому, собиралась использовать против Чентри.

– Но какой у нее мог быть мотив?

Лэнсинг потянул попеременно кончики усов, будто руль велосипеда, позволявшего его мозгу лавировать в следственных дебрях.

– Это не попало в газеты, и я хочу вас попросить сохранить сказанное в тайне. По всей вероятности, именно Чентри убил тридцать лет назад в Аризоне сына мисс Мид. Чтобы воздать всем по заслугам, должен признать, что это установил капитан Маккендрик, который великолепно провел расследование. Думаю, он станет очередным начальником полиции.

– Это несомненно очень его порадует. Но как примирить концепцию мести с попыткой самоубийства?

– А вы уверены, что она пыталась его совершить?

– Так мне показалось. Милдред собиралась броситься вниз, ее остановила лишь железная решетка. А также стечение обстоятельств, благодаря которому я заметил ее на галерее.

– Ну что ж, в принципе это не противоречит версии относительно мести. Ее намерению помешали осуществиться, и она обратила свой гнев против себя самой.

– Не совсем вас понимаю, господин прокурор.

– В самом деле? Впрочем, возможно, вам не столь хорошо известны последние достижения в области криминальной психологии. – Он улыбнулся немного деланной улыбкой.

Я ответил очень вежливо, поскольку был еще в нем заинтересован:

– Это правда, я не изучал юриспруденцию.

– Но все же вы нам очень помогли, – сказал прокурор, очевидно, желая меня немного ободрить. – И мы вам очень благодарны за помощь. – Он встал, и его глаза приняли несколько рассеянное выражение.

Я тоже поднялся. У меня появилось ощущение, что это дело уплывает и я утрачиваю с ним всякий контакт.

– Нельзя ли мне провести минуту с заключенным, господин прокурор?

– С кем именно?

– С Чентри. Я хочу задать ему несколько вопросов.

– Он отказывается отвечать. Так ему посоветовал адвокат.

– Вопросы, которые я собираюсь задать, не касаются этих убийств, во всяком случае, непосредственно.

– Что же вас интересует?

– Я хочу спросить, как его настоящее имя, и посмотреть на его реакцию. А кроме того, задать ему вопрос, почему Милдред Мид пыталась покончить с собой.

– Но у нас нет доказательств этого.

– Я знаю, что она собиралась это сделать, и хочу знать почему.

– Почему вы думаете, что он может ответить на этот вопрос?

– Мне кажется, что его связывают с Милдред близкие отношения. Кстати, я уверен, что эта проблема заинтересует и Джека Баймейера. Как вам известно, я действовал по его поручению.

– Если у мистера Баймейера есть какие-то вопросы или предположения, ему следует обратиться ко мне лично, – произнес Лэнсинг тоном человека, который желает убедиться в том, что его голос звучит достаточно решительно.

– Я передам ему это.

Дом Баймейеров казался пустынным, словно общественное здание, эвакуированное в связи с угрозой взрыва бомбы. Я вытащил портрет Милдред Мид из багажника автомобиля и направился по дорожке к двери. Прежде чем я подошел, вышла Рут Баймейер и приложила палец к губам:

– Муж чувствует себя очень утомленным. Я уговорила его отдохнуть.

– К сожалению, мне необходимо поговорить с ним, мэм.

Она повернулась к двери, но лишь чтобы плотнее прикрыть ее.

– Вы можете сказать обо всем мне. Ведь, собственно говоря, это я вас наняла. Украденная картина принадлежит мне. Я вижу, вы ее прихватили с собой, не так ли?

– Да. Но я бы не стал называть ее украденной. Договоримся, что Фрэд просто одолжил ее у вас для научных исследований. Он хотел установить, кто и когда ее написал и кто на ней изображен. Несомненно, ответы на эти вопросы были важны для Фрэда и по личным мотивам. Но это вовсе не означает, что он преступник.

Она примиряюще кивнула. Ветер растрепал ее волосы, и внезапно она стала красивее, словно на нее упал свет.

– Я могу понять мотивы поведения Фрэда.

– Полагаю, что так. Ведь вы тоже купили картину по личным мотивам. Милдред Мид приехала сюда, и ваш муж снова начал с ней встречаться. Не потому ли вы повесили в доме ее портрет? Не было ли это упреком или даже угрозой по отношению к нему?

Она нахмурилась:

– Не знаю, зачем я ее купила. Тогда мне было неизвестно, что на ней изображена Милдред.

– Зато это было известно вашему мужу.

Наступило молчание. Я слышал, как море плескалось где-то вдали, отмеряя время.

– Мой муж сейчас не в форме. За эти несколько дней он постарел. Если все обнаружится, его репутация будет погублена. А возможно, и он сам.

– Он решился на этот риск давно, выбрав именно такой метод действий.

– Но что плохого он сделал?

– Боюсь, это он дал Чентри возможность скрыть свою личность.

– Скрыть личность? Что вы имеете в виду?

– Думаю, вы догадываетесь. Но я предпочел бы поговорить с вашим мужем.

Она закусила губу и, обнажив зубы, сделалась похожей на сторожевую собаку, охраняющую вход. Наконец она взяла картину, вошла в дом и проводила меня к мужу.

Он сидел перед фотографией своей медной шахты. На лице его была написана полнейшая растерянность.

Все же он взял себя в руки и улыбнулся мне краешком губ:

– Что вам нужно? Опять деньги?

– Всего лишь несколько вопросов. Это дело началось в сорок третьем году. Пора его закончить.

– А что, собственно говоря, случилось в сорок третьем году? – обратилась ко мне Рут Баймейер.

– Всей правды я не знаю, но думаю, все началось с того момента, когда Уильям Мид получил отпуск и приехал домой, в Аризону. Впрочем, его дом находился в другом месте. У него была молодая жена и маленький ребенок, ожидавшие его в Санта-Тересе. Но мать его находилась по-прежнему в Аризоне. Где тогда жила Милдред, мистер Баймейер?

Он сделал вид, что не слышит моего вопроса. Но жена ответила за него:

– Она жила в Тусоне, но проводила уик-энды в горах, вместе с моим мужем.

Баймейер изумленно посмотрел на нее. Я начал сомневаться, что они когда-либо говорили откровенно о его связи с Милдред.

– Очевидно, Уильям не слишком удивился этому обстоятельству, – продолжал я. – Его мать и раньше жила с разными мужчинами; дольше всего с одним художником, по фамилии Лэшмэн. Именно Лэшмэн заменил ему отца и научил его рисовать. Приехав в отпуск, Уильям узнал, что его брат Ричард украл у него часть картин и выдал за свои. В сущности, свою личность Чентри начал изменять сам, похитив сначала картины и рисунки Уильяма, а затем женившись на Фрэнсин.

Дело дошло до драки между молодыми людьми, в результате которой Уильям убил Ричарда и бросил его тело в пустыне, переодев в свою военную форму. Будучи внебрачным сыном, он, вероятно, всю жизнь мечтал занять место Ричарда. Теперь у него появился такой шанс, а одновременно – возможность избавиться от военной службы и брачных уз.

Но ему не удалось бы осуществить это без помощи других лиц, а если быть точным, троих человек. Прежде всего, ему помогла Фрэнсин. Она любила его, хотя он был женат и убил ее мужа. Возможно даже, она сама подтолкнула его к этому убийству. Как бы там ни было, Фрэнсин переехала с ним в Санта-Тересу и прожила семь лет в качестве его жены.

Не знаю, почему он рискнул вернуться в этот город. Может быть, его волновала судьба сына.

Хотя, насколько мне известно, он ни разу не видел Фрэда за эти семь лет. Не исключено, что, проживая так близко от жены и сына, он наслаждался комедией с раздвоением личности. А может, ему нужно было постоянное напряжение, стимулятор, благодаря которому он мог поддерживать миф о Чентри и продолжать заниматься творчеством.

Но прежде всего ему понадобилось выбраться из Аризоны, и в этом ему помогла мать. На долю Милдред выпало самое трудное: ей предъявили для опознания труп молодого Чентри, и она признала в нем своего сына. Этим она доказала свою решительность и силу воли, впрочем, не впервые. Она любила своего сына, несмотря на его вину, но любила нездоровой, трагической любовью. Сегодня утром она отправилась к нему, прихватив с собой стилет.

– Чтобы убить его? – спросила Рут Баймейер.

– Или дать ему возможность совершить самоубийство. Не думаю, чтобы для Милдред это составляло большую разницу. Ее жизнь, в общем-то, уже закончена.

У Баймейера вырвался невольный вздох.

– Вы сказали, что Уильяму помогали три человека, – обратилась ко мне его жена.

– Да, по меньшей мере.

– Кто же был третьим?

– Очевидно, вы и сами об этом догадываетесь. Уильям Мид никогда не выбрался бы из Аризоны, если бы не чья-то помощь. Кто-то должен был свернуть следствие, которое вел шериф Брозертон, и замять все это дело.

Мы оба посмотрели на Баймейера. Он поднял массивные плечи, как будто видел в наших глазах дула револьверов.

– Я никогда бы не пошел на это, – пробормотал он.

– Если бы она не велела тебе, – закончила за него жена. – Сколько я тебя помню, она всегда тобою распоряжалась. Ты, наверное, поедешь в тюрьму, чтобы спросить у нее, что тебе делать дальше. Она заставит тебя истратить состояние на защиту ее сына, убийцы, и ты ее послушаешься.

– Может быть, я так и сделаю.

Он вглядывался в ее лицо. Она посмотрела на него с удивлением и внезапной тревогой.

Баймейер медленно поднялся на ноги, словно нес на плечах огромную тяжесть.

– Вы отвезете меня туда, Арчер? Я чувствую себя не в своей тарелке.

Я согласился. Баймейер двинулся к выходу; на пороге он остановился и повернулся к жене:

– Есть еще одна вещь, которую тебе следует знать, Рут. Уильям это и мой сын. Внебрачный сын от Милдред. Когда он родился, я был еще юношей.