Текст книги "Голубой молоточек. Охота за сокровищами (СИ)"

Автор книги: Эдгар Ричард Горацио Уоллес

Соавторы: Росс Макдональд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

XXXVІІ

Высокий старый дом был погружен в темноту. Казалось, он висел надо мной на фоне звезд, как мрачное прошлое, состоящее из нескольких слоев, означающих ряд поколений. Я постучал в дверь, затем, не дождавшись ответа, еще раз.

У меня было желание заорать на дом, как ранее Джерард Джонсон, и я начинал подумывать, не схожу ли, подобно ему, с ума. Облокотившись на стену, я посмотрел на тихую улицу. Я поставил машину за углом, поэтому проезжая часть была совершенно пуста. Над зарослями оливковых деревьев показалась бледная полоска неба, которая все больше светлела.

Утренний холод пробрал меня до самых костей. Очнувшись, я принялся так сильно колотить в дверь, что отбил пальцы и стал посасывать их, сунув в рот.

Из-за двери донесся голос Джерарда Джонсона:

– Кто там?

– Арчер. Откройте, пожалуйста.

– Не могу. Она ушла и заперла меня на ключ! – хрипло заскулил он.

– Куда она пошла?

– Кажется, в свой дом призрения… «Ля Палома». Сегодня у нее ночное дежурство.

– Я только что оттуда. Миссис Джонсон вторично ушла с работы.

– Ей не следует этого делать. Она потеряет и это место. Нам придется жить на пособие. Не знаю, что с нами будет.

– Где Фрэд?

– Не знаю.

– Мне хотелось задать ему множество разных вопросов, касающихся его жены и пропавшей картины, но меня обескуражили его бессмысленные ответы. Я пожелал ему через дверь спокойной ночи и отправился в полицию.

Маккендрика я застал в его кабинете; он выглядел почти так же, как семь или восемь часов назад. Под глазами у него я заметил синие мешки, но взгляд был острым и настороженным; он был тщательно выбрит.

– Похоже, вы не выспались, – обратился он ко мне.

– Я совсем не ложился. Все пытался разыскать Бетти Сиддон.

Маккендрик сделал такой глубокий вдох, что под ним даже стул затрещал, а затем с шумом выпустил воздух.

– Почему вас это так волнует? Мы не можем следить за каждым движением репортера в течение двадцати четырех часов в сутки.

– Я знаю. Но мы имеем дело с необычным случаем. Думаю, стоит обыскать дом Джонсонов.

– У вас есть основания полагать, что мисс Сиддон находится там?

– Ничего конкретного. Но существует вероятность и даже подозрение, что пропавшая картина находится именно там. Она уже прошла через руки миссис Джонсон, а потом через руки ее сына Фрэда.

Я напомнил Маккендрику все известные нам факты: что Фрэд Джонсон украл или позаимствовал картину из дома Баймейеров и что её потом украли из музея или, согласно ранее выдвинутой Фрэдом версии, из дома Джонсонов. К этому я добавил полученную от Джесси Гейбл информацию, свидетельствовавшую о том, что Уитмор купил картину у миссис Джонсон.

– Все это очень интересно, – равнодушным тоном отозвался Маккендрик, – но у меня сейчас нет времени разыскивать мисс Сиддон. А также искать исчезнувшую, украденную или пропавшую картину, которая, по всей вероятности, не представляет особой ценности.

– Зато девушка представляет. А картина – ключ ко всей этой дьявольской загадке.

Маккендрик тяжело навалился на стол:

– Это ваша девушка, верно?

– Я еще в этом не уверен.

– Но она вас интересует?

– Очень, – ответил я.

– А исчезнувший портрет – это та картина, которую вам поручили найти, ведь так?

– Ну, предположим.

– И поэтому вы считаете, что она является ключом ко всей загадке, да?

– Я этого не говорил, капитан. Мне кажется, что девушка и картина играют важную роль вне зависимости от того, каково мое личное отношение к ним.

– Это вы так думаете. Я бы хотел, чтобы вы пошли в ванную и внимательно рассмотрели себя в зеркале. Можете воспользоваться моей электробритвой. Она в шкафчике за зеркалом. Свет включается с левой стороны.

Я зашел в ванную и оглядел свое лицо; оно было бледным и усталым. Я сделал гримасу, чтобы оживить его, но глаза не изменили выражения, оставаясь стеклянными и матовыми.

После того как я побрился и умылся, мой внешний вид слегка улучшился, но не исчезли беспокойство и усталость, сковывавшие все тело.

Когда я вернулся в кабинет, Маккендрик внимательно посмотрел на меня:

– Вы себя лучше чувствуете?

– Немного лучше.

– Сколько времени прошло с тех пор, как вы ели?

Я взглянул на часы: было без десяти семь.

– Часов девять или десять.

– И за все это время вы не сомкнули глаз?

– Нет.

– Ладно, пойдем позавтракаем. Джо открывает в семь.

Джо был владельцем ресторанчика для рабочих; зал и бар начали уже заполняться посетителями. В прокуренном помещении царила атмосфера легкого, шутливого оптимизма, как будто начинавшийся день предвещал что-то радостное.

Мы заняли один из столиков, усевшись друг против друга. Ожидая, пока подадут завтрак, мы обсудили за кофе весь ход следствия. Я с досадой подумал о том, что до сих пор не сказал ему о своем разговоре с миссис Чентри; я понимал, что необходимо это сделать, прежде чем он узнает об этом сам.

Однако я отложил свое намерение до того момента, пока не подкреплюсь солидной порцией съестного.

Мы позавтракали беконом с ветчиной, картофелем-фри и гренками, а на закуску потребовали шарлотку и ванильное мороженое.

Покончив с едой, мы заказали еще по чашке кофе.

– Я навестил вчера вечером миссис Чентри, – сообщил я наконец.

Его лицо тотчас же застыло, а в уголках глаз показались морщинки.

– Ведь я просил вас не делать этого.

– Мне это казалось совершенно необходимым. Каждый из нас действует на основании собственных принципов, капитан.

– Несомненно.

Я имел в виду, что свободу его действий сдерживали различные соображения политического характера; он был стальным кулаком города, концентрировавшим в себе всю его сокрушительную силу, но обязан был пользоваться этой силой в соответствии с пожеланиями жителей. Даже теперь он, казалось, прислушивался к их многочисленным голосам, раздававшимся в том числе и здесь, в большом прокуренном зале ресторана, где мы сидели.

Постепенно его лицо разгладилось и перестало напоминать глыбу потрескавшегося цемента. Глаза оставались равнодушными.

– И что же вы узнали от миссис Чентри?

Я довольно подробно пересказал ему наш разговор, подчеркнув роль мужчины в коричневом костюме, кости которого откопали Рико и миссис Чентри. От волнения лицо капитана раскраснелось.

– Она сказала вам, откуда взялся тот парень?

– По всей вероятности, перед этим он находился в госпитале для инвалидов войны.

Маккендрик ударил ладонью по столику, так что чашки, зазвенев, подпрыгнули. Сидевшие неподалеку посетители, несомненно, слышали шум, но никто не обернулся.

– Почему, черт возьми, вы не сказали об этом раньше? Ведь если он лежал в госпитале для инвалидов, мы наверняка сможем установить его личность на основании найденных костей!

Он положил на стол три долларовых банкнота, поднялся со стула и покинул зал.

Я тоже расплатился и вышел на улицу. Был уже девятый час; город пробуждался к жизни. Я шел по Главной улице, надеясь, что смогу пробудиться вместе с ним, пока не очутился перед зданием редакции.

Никто не видел Бетти и не получал от нее никаких известий.

Вернувшись на стоянку, я сел в машину и поехал в сторону побережья. Мною руководила полуосознанная надежда: если я вернусь в комнату, где начался мой роман с Бетти, то застану ее там.

Однако ее не оказалось. Я бросился на постель и попытался обо всем забыть, но меня продолжали преследовать сны о разгневанных мертвецах.

Я проснулся отдохнувшим около полудня и выглянул в окно на залив, разрезанный на длинные, светлые, блестящие полоски полуопущенным жалюзи. Несколько яхтсменов направляли свои суда в море, пользуясь легким южным ветерком. Внезапно в памяти у меня всплыла одна существенная подробность.

Шериф Брозертон рассказывал мне в Аризоне о солдате по фамилии Уилсон или Джексон, который был другом Уильяма, убитого сына Милдред Мид. Тогда же он сказал, что после войны получил от него открытку, отправленную из госпиталя для инвалидов в Калифорнии.

Сняв трубку, я заказал разговор с постом шерифа Брозертона в Коппер-Сити. После краткого ожидания я услышал его голос:

– Рад, что вы меня поймали, Арчер. Я как раз собирался пойти перекусить. Как поживает дочурка Баймейеров? Надеюсь, она благополучно добралась до дому и теперь находится в полной безопасности, с семьей?

– Да, она дома. Не знаю только, в безопасности ли.

– Как это так? В собственной-то семье? – Брозертон явно полагал, что, спасая Дорис, мы тем самым обеспечили ей вечное счастье.

– Она довольно неуравновешенна и не слишком ладит с отцом. Но раз уж речь зашла о нем, мне бы хотелось задать вам один вопрос, заранее извиняюсь, если повторюсь. Скажите, Баймейер повлиял в какой-то степени на прекращение расследования по делу об убийстве Уильяма Мида?

– Вы уже спрашивали об этом. И я сказал вам, что не знаю.

– А существовала такая возможность?

– У Баймейера не было причин добиваться этого. В то время он находился в близких отношениях с матерью Уильяма. Я говорю вам только то, что общеизвестно.

– А Милдред Мид хотела, чтобы расследование было продолжено?

– Не знаю, что она думала на этот счет. Она разговаривала по этому поводу на более высоком уровне, – Последние слова он произнес сухим тоном, словно намереваясь прервать беседу.

– Милдред Мид требовала, чтобы Ричарда Чентри доставили из Калифорнии и допросили?

– Не помню, чтобы она выдвигала такое предложение. Чего вы добиваетесь, Арчер?

– Пока сам не знаю. Но одно из ваших сообщений по поводу дела Мида может иметь очень важное значение. Вы как-то упомянули, что товарищ Уильяма по армии приезжал в Аризону и разговаривал с вами о его гибели.

– Верно. Я даже вспоминал его недавно. Знаете, он связался со мной уже после войны. Прислал открытку из Лос-Анджелеса, из госпиталя для инвалидов, спрашивал, не открылись ли в деле Уильяма Мида какие-нибудь новые обстоятельства. Я ответил ему, что нет.

– Вы не помните, как он подписал ту открытку?

– Кажется, Джексон, – поколебавшись, отозвался шериф. – Джерри Джексон. У него был довольно неразборчивый почерк.

– А может, Джерри Джонсон?

Шериф снова некоторое время молчал. Я слышал пробегавшие по проводам неясные голоса – полузабытые воспоминания, снова пробужденные к жизни.

– Пожалуй, да, – отозвался он наконец. – Эта открытка должна находиться в моих бумагах. Я все надеялся, что когда-нибудь смогу послать бедняге конкретный ответ. Но этого так и не случилось.

– Может быть, вам еще придется это сделать.

Во всяком случае я не теряю надежды.

– Вы кого-нибудь подозревали, шериф?

– А вы?

– Нет. Но я не вел расследование по тому делу.

Я коснулся болезненной темы.

– Я тоже не вел, – с горечью произнес он. – У меня его отобрали.

– Кто?

– Люди, у которых было достаточно власти, чтобы сделать это. Я не намерен называть никаких фамилий.

– Ричард Чентри подозревался в убийстве брата?

– Это ни для кого не секрет. Я уже говорил вам, что его поспешно вывезли за границы штата. Насколько мне известно, он не вернулся.

– Значит, между ними были какие-то конфликты?

– Не знаю, можно ли это назвать конфликтом. Скорее, здоровым соперничеством. Конкуренцией. Оба хотели стать художниками. Оба хотели жениться на одной и той же девушке. Можно сказать, что Ричард победил в обоих раундах. И к тому же унаследовал семейное состояние.

– Но его счастье длилось всего семь лет.

– Да, я слышал.

– Вы не догадываетесь, что бы такое могло с ним приключиться?

– Нет. Не догадываюсь. Это не моя территория. А кроме того, у меня кое с кем назначена встреча, и я должен заканчивать разговор, не то опоздаю. До свидания. – И он положил трубку.

Я вышел в коридор и постучался к Паоле. За дверью послышались тихие шаги.

– Кто там? – спросила она.

Я назвал себя, и она открыла дверь. Похоже было, что ее, как и меня, мучили дурные сновидения и она еще не полностью от них очнулась.

– В чем дело?

– Мне нужно задать еще несколько вопросов.

– Я уже все рассказала.

– Я в этом не уверен.

Она попыталась закрыть дверь, но я успел придержать ее. Мы оба чувствовали тяжесть друг друга и силу противостоящей воли.

– Вы не хотите узнать, кто убил вашего отца, Паола? Она внимательно взглянула на мое лицо, но в ее темных глазах я не заметил особой надежды.

– Вы точно это знаете?

– Узнаю. Но мне нужна помощь. Я могу войти?

– Я сама выйду.

Мы уселись в плетеные кресла, стоявшие в конце коридора, у окна. При этом Паола отодвинула свое кресло, чтобы ее не видно было с улицы.

– Чего вы боитесь, Паола?

– Глупый вопрос. Позавчера вечером убили моего отца. А я продолжаю торчать в этом паршивом городишке.

– Кого вы боитесь?

– Ричарда Чентри. Это наверняка он. Его здесь считают кем-то вроде героя, потому что никто не знает, каким он был сукиным сыном.

– Вы его знали?

– В общем-то, нет. Я родилась слишком поздно. Но отец и мать знали его очень хорошо. В Коппер-Сити о нем ходили довольно странные слухи. О нем и о его незаконнорожденном брате, Уильяме Миде.

– Что за слухи?

Между ее черными бровями залегли две глубокие складки.

– Я слышала, что Ричард Чентри украл картины брата. Оба были способными художниками, но у Уильяма был настоящий талант. Ричард копировал его стиль, а когда Уильяма забрали в армию, присвоил его рисунки и картины и выдал за свои. А кроме того, увел у него девушку.

– Теперешнюю миссис Чентри?

– Выходит, так.

Постепенно она все больше наклонялась в сторону окна, как светолюбивое растение, но глаза ее оставались мрачными и встревоженными. Внезапно она отдернула голову, как будто заметила на улице целившихся в нее снайперов.

Потом она пошла за мной в комнату и во время моего телефонного разговора с Маккендриком стояла в дверях. Я поделился с ним сведениями, добытыми сегодня утром.

– Фамилия Джонсон достаточно распространенная, – прервал меня Маккендрик. – Но я бы не особенно удивился, узнав, что это наш Джерард Джонсон с Олив-стрит.

– Я тоже. Если Джерард был ранен на войне и находился некоторое время в госпитале, легко объяснить все его выходки.

– По крайней мере, некоторые из них. Мы можем допросить его по этому поводу. Но сначала я бы хотел передать дополнительные данные в госпиталя для инвалидов войны.

– Дополнительные данные?

– Вот именно. Ваш приятель Пурвис обследовал кости, которые вы доставили нам вчера вечером, и обнаружил на них следы, напоминающие повреждения, оставленные шрапнелью. Оказалось, что покойный проходил специальный курс лечения. Так вот, Пурвис теперь связывается с госпиталями для инвалидов.

– А что вы предпринимаете по делу Бетти Сиддон?

– Она до сих пор не появилась?

Голос Маккендрика приобрел скучающий оттенок. Я с грохотом бросил трубку и некоторое время сидел неподвижно, жалея, что не сумел справиться со злостью, и думая, что предпринять дальше.

XXXVІІІ

Я снова поехал в центр и навестил редакцию газеты. От Бетти по-прежнему не поступало никаких известий. У ее подруги Фэй Брайтон были красные глаза. Она сообщила мне о подозрительном телефонном звонке – ее собеседница отказалась назвать свое имя и номер телефона.

– Она вам угрожала?

– В общем-то, нет. Скорее, показалась встревоженной. Ей хотелось знать, не случилось ли чего-нибудь с Бетти. Когда я спросила, почему это ее интересует, она повесила трубку.

– В котором часу она позвонила?

– Сегодня утром, около десяти. Мне нужно было дать ей разговориться. Если бы я подошла к ней более тактично, возможно, она сказала бы больше.

– Вам показалось, что она что-то знает?

– Да, мне так показалось, – ответила она, немного подумав. – По-моему, она была напугана или чувствовала себя виноватой. Она говорила вежливо, но каким-то странным голосом. – Миссис Брайтон немного подумала, как бы подбирая нужные слова. – Это могла быть негритянка, образованная негритянка.

Я тотчас вспомнил чернокожую медсестру из дома призрения «Ля Палома». Миссис Холмэн. Я попросил у миссис Брайтон телефонную книгу и попытался разыскать в ней эту фамилию, однако безуспешно. Там ее не оказалось.

Мне нужен был какой-то человек, связанный с местной негритянской общиной. Единственным, кто пришел мне на ум, был владелец магазина, торговавшего спиртным, у которого я приобрел две бутылки виски для Джерри Джонсона. Я отправился туда и застал его за прилавком.

– Еще немного виски из Теннесси? – спросил он.

– Это всегда не помешает.

– Две четвертинки? – улыбнулся он, снисходя к моей экстравагантности.

– На этот раз попробую взять сразу полкварты.

Когда он укладывал бутылку в пакет, я спросил у него, не знает ли он медсестру по фамилии Холмэн. Он с интересом взглянул на меня, но тут же отвел глаза.

– Кажется, слышал о такой. Хотя лично не знаком. Я знаю ее мужа.

– Она ухаживала за моей знакомой, – сказал я. – В доме призрения, где она работает. «Ля Палома». Мне хочется сделать ей небольшой подарок.

– Если вы имеете в виду это, он указал на бутылку, – я могу его вручить.

– Я бы предпочел сделать это лично.

– Как хотите. Миссис Холмэн живет почти на углу Ноупал и Мартинес. Третий дом от угла, перед ним еще растет такое большое дерево. Вам нужно поехать отсюда в южном направлении, повернуть на пятую улицу и проехать один квартал в сторону океана.

Я поблагодарил его, заплатил за виски и поехал в южном направлении. Указанное дерево было единственным зеленым оазисом на всем отрезке улицы, застроенном двухэтажными деревянными домишками. В тени его растрепанной кроны стоял кузов старого лимузина марки «шевроле» образца тысяча девятьсот сорок шестого года, служивший местом игр для темнокожих детишек.

Миссис Холмэн наблюдала за ними с крыльца. Увидев меня, она вздрогнула и машинально сделала шаг к двери. Потом, опомнившись, оперлась на нее спиной и попыталась мне улыбнуться, но глаза ее оставались серьезными.

– Добрый день, – сказал я.

– Здравствуйте.

– Это ваши дети?

– Один мой. – Она не указала, который именно. – Чем могу служить?

– Я по-прежнему разыскиваю мисс Сиддон. Волнуюсь за нее. Мне подумалось, что, может, вы тоже волнуетесь.

– Не знаю, с чего вы это взяли, – отозвалась она с наигранным равнодушием.

– Вы не звонили сегодня утром в редакцию?

Она глянула поверх моего плеча на детей. Те сидели тихо, словно им было не по себе в перистой тени дерева.

– Может, и звонила… Что из этого?

– Если вы могли это сделать, то можете и со мной поговорить. Я не пытаюсь вас ни во что вмешивать, просто мне необходимо разыскать Бетти Сиддон. Боюсь, что ей грозит опасность. И вы тоже так считаете.

– Я этого не говорила.

– Не обязательно говорить. Вы видели вчера вечером мисс Сиддон в «Ля Палома»?

Она медленно кивнула головой:

– Видела.

– Когда?

– Ранним вечером. Она приехала к миссис Джонсон, и они о чем-то беседовали в одном из пустых залов. Не знаю, о чем они говорили, но в конце концов они вышли вместе и уехали на машине мисс Сиддон, не сказав мне ни слова.

– Значит, прошедшей ночью миссис Джонсон дважды уходила с работы?

– Видимо, да.

– Когда она вернулась в приют, там была полиция. Верно?

– Возможно.

– Вам хорошо известно, что так и было. Они наверняка сказали вам, что ищут.

– Может, и сказали. Не помню. – Она говорила очень тихо, стоя неподвижно, в большом замешательстве.

– Вы должны это помнить, миссис Холмэн. Полицейские искали Милдред Мид и Бетти Сиддон. Наверняка они спрашивали вас о них.

– Может, и спрашивали. Я устала. У меня масса дел, а позади трудная ночь.

– Возможно, вам придется пережить еще более трудный день.

– Как вы смеете мне угрожать? – внезапно вспыхнула она.

Дети, игравшие в кузове «шевроле», испуганно застыли на месте. Маленькая девочка, как я догадался, дочь миссис Холмэн, закрыла лицо руками и принялась тихо всхлипывать.

– А как вы смеете меня обманывать? – сказал я. – Я вам не враг и вовсе не хочу, чтобы вас привлекали к ответственности. Но придется это сделать, если вы не скажете правду.

Она посмотрела на плакавшего у меня за спиной ребенка.

– Ладно, – проговорила она, – пусть будет так. Миссис Джонсон просила меня не говорить полиции, что они обе – мисс Мид и мисс Сиддон – были в «Ля Палома». Я так и знала, что это грозит неприятностями. Мне следовало догадаться.

Она быстро прошла мимо меня и открыла дверцу «шевроле». Уезжая, я видел, что она сидит внутри с дочерью на руках, окруженная стайкой молчаливых детей.

XXXIX

Я снова поехал на Олив-стрит. При ярком свете полуденного солнца дом Джонсонов казался диковинным и угрюмым, словно длинное старческое лицо, на котором застыла гримаса отвращения к окружающему.

Припарковав машину на противоположной стороне улицы, я попытался представить себе, что произошло или может происходить там сейчас. Даже если бы я был уверен, что Бетти находится там, я бы не мог наперед сказать, удастся ли мне ее разыскать. Дом был старый, полный закоулков, а я совсем не знал его.

По улице пронеслась маленькая «тойота», двигаясь в направлении больницы. Сидевший за рулем мужчина напоминал адвоката Фрэда Джонсона, Лэкнера. Он остановил машину кварталом дальше, неподалеку от того места, где был убит Пол Граймс. Я услышал тихий звук открывающейся, а затем захлопывающейся дверцы «тойоты», но не видел, вышел ли кто-нибудь из нее, так как мне заслоняли обзор деревья.

Вытащив из машины бутылку виски и револьвер, я разместил их в карманах пиджака, после чего пересек улицу и постучал в дверь дома Джонсонов.

Внезапно я услышал шорох и прильнул к стене с револьвером наизготовку. Пышно разросшиеся кусты у крыльца слегка пошевелились, и оттуда послышался тихий голос Фрэда Джонсона:

– Мистер Арчер?

– Он самый.

Фрэд перепрыгнул через балюстраду; он двигался, как человек, сызмальства привыкший скрываться от неприятностей. Лицо его было бледно.

– Где ты был, Фрэд?

– В конторе мистера Лэкнера. Он только что меня привез.

– Ты считаешь, что по-прежнему нуждаешься в адвокате?

Он опустил голову, чтобы я не видел его лица:

– Пожалуй, да.

– Почему?

– Мистер Лэкнер посоветовал мне не разговаривать ни с кем на эту тему.

– Тебе придется об этом говорить, Фрэд.

– Я знаю. Он сказал то же самое. Но он хочет, чтобы я это делал в его присутствии.

– Куда он поехал?

– Переговорить с капитаном Маккендриком.

– О чем?

Фрэд понизил голос, как будто стены дома могли его подслушать:

– Мне нельзя раскрывать секрет.

– Ты кое-чем обязан мне, Фрэд. На тебе лежит долг благодарности.

Я помог тебе избавиться от тюрьмы. Если бы не я, ты бы сидел сейчас в камере, в Коппер-Сити.

– Но на мне лежит также долг благодарности в отношении матери и отца.

Я схватил его за плечи. Он весь дрожал; усы свисали на губы, как символ его непрочной и ущербной мужественности.

– Что же совершили твои родители, Фрэд? – спросил я как можно мягче.

– Не знаю. – Он с трудом проглотил слюну, и его язык пошевелился во рту, словно маленькое слепое создание, отыскивающее выход.

– Они прячут в доме какую-то женщину?

Он с мрачным видом утвердительно кивнул:

– Я слышал на чердаке женский голос.

– Что она там делает?

– Не знаю. С ней был мой отец.

– Когда ты это слышал?

– Сегодня на рассвете. Наверное, она находилась там всю ночь.

Я встряхнул его. Голова Фрэда качнулась взад и вперед, словно в бессмысленном приветственном жесте. Я отпустил его, опасаясь сломать ему шею.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше?

– Я не знал, что там происходит. Мне казалось, что я узнал ее голос. Но я не был уверен, что это мисс Сиддон, пока не обнаружил перед домом ее автомобиль.

– А за кого ты принял ее до этого?

– За женщину, которую он привел с улицы, может быть, из больницы. Прежде он, случалось, заманивал их в дом и заставлял раздеваться. С тех пор мать и начала запирать его.

– Он не в своем уме?

– Не знаю. – Глаза Фрэда наполнились слезами, и он отвел взгляд. – Мистер Лэкнер считает, что он опасен. По его мнению, полиция должна забрать его и поместить в закрытую лечебницу.

Мне тоже так казалось, но я не был уверен, что это удастся осуществить, не подвергая чрезмерной опасности жизнь других. Я хотел, чтобы Бетти осталась жива, если только ее уже не убили.

– У тебя есть ключ от дома, Фрэд?

– Да. Я сделал себе запасной.

– Впусти меня внутрь.

– Мне нельзя этого делать. Я должен ждать здесь мистера Лэкнера с полицией.

– Хорошо, стой и жди их. Дай мне только ключ.

Он вытащил его из кармана и неохотно передал мне, словно лишался при этом изрядной доли индивидуальности. Когда он вновь заговорил, голос его звучал уже несколько ниже, как будто утрата индивидуальности пошла ему на пользу:

– Я пойду с вами. Мне известна планировка дома.

Я вернул ему ключ, и он сунул его в замок. Сразу же за дверью, у нижней ступеньки лестницы, поджидала миссис Джонсон. Она адресовала мне жутковатую смущенную улыбку, какую можно видеть на лицах покойников, после того как похоронных дел мастер исполнит свою задачу.

– Чем могу быть полезна?

– Тем, что уйдете с дороги. Я пришел к вашему мужу.

Ее фальшивая улыбка сменилась ожесточенной гримасой.

– Что ты наболтал этому человеку? – обратилась она к Фрэду.

– Мы должны удержать отца, мама.

Лицо миссис Джонсон снова изменило выражение – оно словно соответствовало раздвоенности ее жизни. Мне показалось, что она вот-вот плюнет в своего сына или проклянет его, а потом, сломленная, разразится рыданиями.

– Я никогда не умела ладить с этим сумасшедшим.

– Вы подниметесь со мной наверх, чтобы поговорить с ним? – спросил я.

– Я пыталась это сделать еще ночью. Но он сказал, что если я не оставлю его в покое, то он застрелит ее и себя.

– У него там револьвер?

– Он всегда у него был. Наверное, даже не один. Когда он напивался, я, бывало, обыскивала весь дом, но мне не удалось ничего найти.

– Он когда-нибудь пускал их в ход?

– Нет. Он только болтает. – Но на ее лице были написаны теперь страх и нерешительность.

– Как ему удалось заманить наверх мисс Сиддон? Она отвела взгляд своих серьезных темных глаз: – Не знаю.

– Это вы ее туда отвели?

– Нет. Я никогда не решилась бы на такое.

– Но ведь ты ее привела! – вмешался сын.

– И что из того? Она сама этого хотела. Говорила, что ей необходимо поговорить с ним, а он как раз находился наверху.

Я не могу отвечать за каждую журналистку, которая обманом проникает в мой дом.

Я отстранил ее и стал подниматься по лестнице; Фрэд двинулся вслед за мной. Поднявшись на второй этаж, я оказался в темном холле. Фрэд прошел мимо меня и включил свет. На двери чердака все так же висел замок.

– Это твоя мать закрыла?

– Наверное, она. Она панически боится, что он уйдет от нее, как тогда, когда он уехал в Британскую Колумбию.

– Спустись вниз и возьми у нее ключ.

Фрэд сбежал по ступенькам.

– Кто там? – раздался голос Джонсона из-за двери, ведущей на чердак. Голос был хриплым и испуганным.

– Арчер. Я ваш друг.

– У меня нет друзей.

– Позавчера я принес вам немного виски из Теннесси.

– Это бы мне сейчас пригодилось, – отозвался он помолчав. – Я не спал всю ночь.

Фрэд взбежал наверх, прыгая через две ступеньки и торжествующе протягивая мне маленький ключик.

– Кто там ходит? – спросил Джонсон.

Фрэд взглядом дал понять, чтобы я сам ответил, одновременно передавая мне ключ от висячего замка. Впечатление было такое, что тем самым он вручает мне и всю власть, какую еще можно было иметь в этом доме.

– Это ваш сын, Фрэд, – ответил я.

– Велите ему уйти, – потребовал Джонсон. – И если вы можете мне дать немного виски, я вам буду очень признателен.

Но времени для обмена любезностями уже не оставалось. Вдали послышался звук полицейской сирены, который стих перед домом. Повинуясь внезапному импульсу, я отпер замок, вынул револьвер и снял его с предохранителя.

– Что вы там делаете? – спросил Джонсон.

– Несу вам виски.

На крыльце послышались тяжелые шаги. Левой рукой я снял замок и толкнул дверь.

Джонсон сидел у лестницы, ведущей на чердак. Рядом с ним лежал на ступеньке маленький револьвер. Он потянулся за ним, но чересчур медленно.

Я успел наступить ему на руку и схватил револьвер. Прижав ушибленные пальцы ко рту, он посмотрел на меня с упреком – как на человека, обманувшего его доверие.

Оттолкнув его, я вбежал на чердак, в оборудованную там мастерскую. Там сидела на кухонном стуле Бетти Сиддон, имея на себе лишь кусок бельевой веревки, который удерживал ее в вертикальном положении.

Глаза ее были закрыты, лицо бледно и неподвижно. На мгновение мне показалось, что она мертва, и земля зашаталась у меня под ногами.

Но когда я, встав на колени, перерезал шнур, Бетти, живая, упала в мои объятия. Я крепко обнял ее. Она пошевелилась и открыла глаза:

– Ты долго не приходил.

– Я был глуп.

Это я сделала глупость, – возразила она. – Мне не следовало являться сюда одной. Он пригрозил мне револьвером и приказал раздеться. Потом связал и написал мой портрет.

Неоконченный портрет, обращенный к нам, стоял на испачканном красками мольберте. Он напомнил мне картины, которые я видел в течение последних дней в музее, в доме миссис Чентри и в квартире Милдред Мид. Хотя я по-прежнему не мог в это поверить, все указывало на то, что громко скуливший пьянчуга, которого капитан Маккендрик только что арестовал у подножия лестницы, ведущей на чердак, не кто иной, как исчезнувший художник Чентри.

Ожидая, пока Бетти оденется, я обыскал чердак, обнаружив другие картины, большей частью женские портреты в разных стадиях законченности. И в завершение своих поисков обнаружил под старым матрасом завернутый в кусок джутового мешка написанный по памяти портрет Милдред Мид, который я разыскивал по поручению Джека Баймейера. Там же я нашел и связку ключей, подтвердившую мои подозрения относительно того, что Джонсон не был полностью лишен свободы передвижения.

Когда я нес картину вниз, мне повстречался Фрэд, стоявший внизу.

– Где твой отец?

– Если вы имеете в виду Джерарда, то капитан Маккендрик отвел его вниз. Но кажется, он не мой отец.

– Кто же он?

– Это-то я и хотел узнать. Я взял… позаимствовал картину из дома Баймейеров, потому что подозревал, что ее написал Джерард. Я хотел определить возраст этой картины и сравнить ее с находящимися в музее работами Чентри.

– Значит, ее все же украли не из музея?

– Нет, сэр. Я солгал. Это он ее взял. Она исчезла из моей комнаты в тот же день. Я уже тогда подозревал, что ее написал Джерард.

А потом начал догадываться, что он вовсе не мой отец, а Ричард Чентри.

– Почему же ты пытался его защищать? Боялся, что в этом замешана и твоя мать?

Фрэд беспокойно заерзал и взглянул в направлении лестницы. На верхней ступеньке сидела Бетти Сиддон, записывавшая что-то в блокноте, лежавшем у нее на коленях. У меня екнуло сердце – это было потрясающе. Она не спала всю ночь, пережила нападение и угрозы человека, подозреваемого в убийстве, и, несмотря на это, думала только о том, чтобы не упустить решение загадки, которую ей предстояло описать.

– Где твоя мать, Фрэд?

– Внизу, в гостиной, с мистером Лэкнером и капитаном Маккендриком.