Текст книги "Голубой молоточек. Охота за сокровищами (СИ)"

Автор книги: Эдгар Ричард Горацио Уоллес

Соавторы: Росс Макдональд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– А что думал о нем ваш муж?

– Он был благодарен ему. Они всегда дружили, пока Ричард жил среди нас. – Она бросила на меня долгий, подозрительный взгляд. – Не понимаю, к чему вы клоните?

– Я сам не понимаю, мэм.

– Тогда зачем говорить об этом? Мы только теряем время – ваше и мое.

– Я в этом не уверен. Скажите мне, ваш муж жив? Она покачала головой:

– Не могу ответить на ваш вопрос. Не знаю. В самом деле не знаю.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Он ушел летом пятидесятого года. С тех пор я его не видела.

– Не было ли каких-нибудь косвенных доказательств того, что с ним случилось что-то недоброе?

– Совсем наоборот. Он написал мне чудесное письмо. Хотите его увидеть?

– Я уже видел. Значит, вы предполагаете, что он жив?

– Надеюсь, что так. Я молюсь об этом. И верю, что он жив.

– Не пытался ли он с вами связаться с момента своего исчезновения?

– Никогда.

– А вы не ожидаете получить от него какую-нибудь весточку?

– Не знаю. – Она наклонила голову немного набок, напрягая мышцы шеи. – Этот разговор причиняет мне боль.

– Очень сожалею.

– Зачем же вы его продолжаете?

– Пытаюсь выяснить, существует ли какая-то возможность того, что убийцей Пола Граймса был ваш муж.

– Это абсурдная мысль. Абсурдная и отвратительная.

– Кажется, Граймс был иного мнения. Перед смертью он назвал имя вашего мужа.

Она не упала в обморок, но казалось, была близка к этому, побледнев так, что это было видно даже под слоем макияжа. Я поддержал ее за плечи. Ее кожа была холодная и гладкая – как мрамор.

Рико отворил дверь, толкнув ее плечом, и вошел в комнату. Он был очень крепкого телосложения и с трудом помещался в маленькой гостиной.

– Что здесь происходит?

– Ничего, – отозвалась миссис Чентри. – Пожалуйста, Рико, уйди.

– Он на вас напал?

– Нет, нет. Но я хочу, чтобы вы оба ушли. Пожалуйста.

– Вы слышали, что она сказала? – обратился ко мне Рико.

– Вы ведь также слышали. Мне необходимо поговорить с миссис Чентри по одному делу. – Я посмотрел на нее: – Вы не хотите узнать, что сказал Граймс?

– Наверное, я должна это выслушать. Рико, оставь нас одних, ладно? Все в порядке.

Рико явно не был убежден в этом. Он бросил на меня грозный и одновременно обиженный взгляд, как маленький мальчик, которого ставят в угол. Он был очень высокого роста, и на взгляд тех, кому нравятся мужчины с яркой внешностью, мог сойти за красавца. Мне невольно пришла в голову мысль, не принадлежит ли к таковым и миссис Чентри.

– Прошу тебя, Рико. – Это было сказано тоном хозяйки злого сторожевого пса или ревнивого жеребца.

Рико удалился из комнаты, и я закрыл за ним дверь.

– Он давно работает у меня, – пояснила миссис Чентри. – И был сильно привязан к моему мужу. Когда Ричард ушел, он перенес свою привязанность на меня. – Разумеется, – отозвался я.

Она слегка порозовела, но предпочла не развивать эту тему.

– Вы собирались мне сообщить, что сказал перед смертью Пол Граймс.

– Действительно. Он явно принял меня за вашего мужа и сказал: «Чентри, оставь меня в покое». А потом добавил: «Я знаю тебя, сукин сын». Естественно, я сделал из этого вывод, что, может быть, человеком, избившим его до смерти, был ваш муж.

Она опустила ладони, открыв бледное, усталое лицо.

– Это невозможно. У Ричарда не было агрессивных наклонностей. Пол Граймс был его близким другом.

– Я похож на вашего мужа?

– Нет. Ричард был значительно моложе… – Она внезапно замолчала. – Но теперь, конечно же, он значительно старше, ведь так?

– Все мы стареем. Прошло двадцать пять лет.

– Да. – Она склонила голову, словно внезапно почувствовав тяжесть этих лет. – Но Ричард вовсе не был на вас похож. Возможно, только его голос немного напоминал ваш.

– Но Граймс принял меня за Ричарда Чентри прежде, чем я заговорил. Я вообще не сказал ему ни слова.

– И что же это доказывает? Пожалуйста, уходите, прошу вас. Я очень тяжело это пережила. И мне необходимо вернуться к гостям.

Она вышла в столовую. Вскоре я последовал ее примеру. Миссис Чентри и Рико, наклонившись друг к другу, стояли возле уставленного свечами стола и о чем-то вполголоса разговаривали.

Я почувствовал себя незваным пришельцем и подошел к окну. Вдали видна была пристань. Переплетение мачт и канатов напоминало белый зимний лес, полный суровой красоты. Отражавшиеся в стекле огоньки свеч мигали вокруг отдаленных мачт, словно электрические разряды.

X

Я вернулся в большую гостиную. Артур Плэнтер, знаток искусства, стоял возле одной из стен и вглядывался в висевшую на ней картину. Когда я обратился к нему, он не обернулся и не ответил, лишь немного распрямил свою высокую, худощавую фигуру.

Я повторил его фамилию:

– Мистер Плэнтер!

Он неохотно отвернулся от портрета какого-то мужчины:

– Чем могу служить?

– Я частный детектив…

– В самом деле? – Ни на его худощавом лице, ни в выцветших, сузившихся глазах я не заметил ни малейшего интереса.

– Вы знали Пола Граймса?

– Не могу сказать, что я его знал. Мы заключили несколько сделок, очень немного. Мистер Плэнтер скривил губы, словно воспоминание об этом имело горький привкус.

– Больше вы уже не сможете их заключать, – сказал я в надежде, что потрясение сделает его более разговорчивым. – Сегодня вечером он убит.

– Я значусь в списке подозреваемых? – равнодушным, скучающим тоном осведомился он.

– Пожалуй, нет, В его машине найдено несколько картин. Не хотите ли осмотреть одну из них?

– С какой целью?

– Может быть, вам удастся ее опознать.

– Хорошо… – с тем же скучающим видом произнес он. – Хотя я бы предпочел разглядывать вот это. – Он указал на висевший на стене мужской портрет.

– Кто это?

– Как вы не знаете? Это Ричард Чентри… его единственный автопортрет.

Я взглянул на картину внимательнее. Голова мужчины немного напоминала львиную; у него были темные растрепанные волосы, густая борода, частично прикрывавшая мягкий, как у женщины, рот, и глубоко посаженные глаза изумрудного цвета. У меня было такое ощущение, что он излучает силу.

– Вы его знали? – спросил я Плэнтера.

– Как нельзя лучше. В определенном смысле я был одним из тех, кто открыл его.

– Вы полагаете, он жив?

– Не знаю. Искренне надеюсь, что да. Однако, если он жив и продолжает творить, то во всяком случае не показывает свои работы.

– Какие у него могли быть причины, чтобы исчезнуть вдруг таким образом?

– Не знаю, – повторил Плэнтер. – Думаю, он был человеком, переходившим из одной фазы в другую наподобие луны. Возможно, он достиг конечной фазы. – Он окинул взглядом оживленную гостиную, глядя с легким презрением на остальных гостей. – Картина, которую вы мне собираетесь показать, его произведение?

– Понятия не имею. Может быть, вы мне скажете.

Я проводил его к своему автомобилю и при свете фар показал небольшой морской пейзаж, вытащенный мною из кабриолета Пола Граймса. Он осторожным движением взял его из моих рук, будто демонстрируя, как следует обращаться с картинами.

– К сожалению, это очень скверная картина – сказал он, осмотрев ее, – Со всей уверенностью можно заключить, что ее писал не Чентри, если именно это вас интересует.

– А не можете ли вы сказать, кто ее автор?

Он ненадолго задумался.

– Им мог бы быть Джейкоб Уитмор. И если это так, то картина принадлежит к очень раннему периоду его творчества; она исполнена в довольно неуклюжей реалистической манере. Бедный Джейкоб вобрал в свое творчество всю историю современной живописи, только опоздал на целое поколение. Он добрался до сюрреализма и уже перед самой смертью открывал для себя символизм.

– Когда он умер?

– Вчера. – Плэнтера явно позабавил шокирующий характер этого сообщения. – Я слышал, что он заплыл в море где-то в районе Сикамор Пойнт и с ним случился сердечный приступ. – Он устремил задумчивый взгляд на картину, которую держал в руке. – Интересно, что собирался с ней делать Граймс. Цены на картины хорошего мастера часто поднимаются после его смерти. Но Джейкоб Уитмор не был хорошим художником.

– A eгo картины не напоминают произведения Чентри?

– Нет. Нисколько. – Он испытующе посмотрел на меня: – А почему вы об этом спрашиваете?

– Мне говорили, что Граймс относился к категории людей, которые способны продать и поддельную картину.

– Понимаю. Но трудно было бы выдать эту картину за произведение Чентри. Она очень плоха даже для Уитмора. Вы же видите, она не закончена. Словно заранее старался отомстить морю, изобразив его так скверно, – добавил он с подчеркнуто жестоким юмором.

Я посмотрел на зеленые и голубые полосы на незаконченном пейзаже и подумал, что, будь это даже самая плохая картина, все же тот факт, что ее создатель погиб в этом самом море, прибавляет ей глубины и силы.

– Значит, он жил неподалеку от Сикамор Пойнт?

– Да. На пляже, к северу от университетского городка.

– У него была семья?

– Он жил с одной девушкой, – ответил Плэнтер. – Она звонила мне сегодня. Хотела, чтобы я приехал и посмотрел картины, которые после него остались.

Насколько мне известно, она продает их очень дешево. Но, откровенно говоря, я не стал бы их покупать ни за какие деньги.

Он вернул мне картину и объяснил, как добраться до дома Уитмора. Я сел в машину, поехал в северном направлении и, миновав университет, очутился в Сикамор Пойнт.

Девушка, которую оставил после себя Джейкоб Уитмор, оказалась мрачной блондинкой в довольно зрелой стадии девичества. Она проживала в одном из нескольких домиков, раскиданных на песчаном грунте небольшого мыса. Приоткрыв дверь, она недоверчиво смотрела на меня сквозь щель, словно я был вестником очередного несчастья.

– Что вы хотите?

– Я интересуюсь картинами.

– Их осталось уже немного. Я распродаю их. Джейк вчера утонул, вы, наверное, слышали об этом? Он оставил меня в полной нищете.

Ее мрачный голос был пронизан грустью и горечью. Она смотрела поверх моей головы в направлении моря, по которому пробегали едва заметные волны, словно отмеренные отрезки вечности.

– Я могу войти и посмотреть их?

– Да, конечно.

Она отворила дверь и снова закрыла ее за мной, борясь с ветром. В комнате стоял смешанный запах моря, вина, марихуаны и плесени. Немногочисленная мебель была стара и изношена. У меня было ощущение, что домик с трудом выдержал битву – раннюю стадию той самой баталии с нищетой, которая прокатилась через дом Джонсонов на Олив-стрит.

Женщина ненадолго вышла в соседнюю комнату и вскоре появилась со стопкой картин без рам и положила их на покосившийся тростниковый стол.

– Я хочу по десять долларов за штуку или сорок пять за все пять. Джейк обыкновенно брал больше, он продавал их на субботних ярмарках на пляже в Санта-Тересе. Недавно он загнал одну картину за хорошие деньги какому-то антиквару. Но я не могу ждать.

– Этим антикваром был случайно не Пол Граймс?

– Он самый. – Она взглянула на меня с некоторым подозрением: – А вы тоже торгуете картинами?

– Нет.

– Но Пола Граймса знаете?

– Немного.

– Он честный человек?

– Не знаю. Почему вы об этом спрашиваете?

– Не думаю, чтобы он был честным. Он разыграл сущую комедию, делая вид, что ему безумно нравятся картины Джейка. Даже обещал разрекламировать их и помочь нам заработать целое состояние. Я уж было думала, что мечты Джейка наконец осуществятся. Антиквары будут ломиться к нам в дверь, цены подскочат. Но Граймс приобрел у него две плохонькие картины, и на этом дело кончилось. Одна из них даже не была произведением Джейка… ее написал другой человек.

– Кто?

– Не знаю. Джейк не разговаривал со мной о делах. Думаю, что он взял ту картину на комиссию у одного из своих пляжных приятелей.

– А вы не можете ее описать?

– На ней была какая-то женщина; может, это был портрет, написанный по памяти. Она была красивая, волосы такого же цвета, как у меня. – Она прикоснулась рукой к своим крашеным волосам, и этот жест словно пробудил в ней тревогу или подозрение. – Почему это все так интересуются той картиной? Она представляет ценность?

– Понятия не имею.

– А я думаю, что да. Джейк не хотел мне говорить, сколько он за нее взял, но я знаю, что на эти деньги мы жили последние два месяца. Вчера им пришел конец. Как и Джейку, – прибавила она бесцветным тоном. Потом повернулась и разложила на столе холсты без рамок. Большинство из них показались мне незаконченными; это были маленькие морские пейзажи, вроде того, который лежал у меня в машине и который я показывал Артуру Плэнтеру. Их автор явно был помешан на море, и я не мог избавиться от подозрения, что его смерть, возможно, не была простой случайностью.

– Вы предполагаете, что Джейк утопился? – спросил я.

– Нет. Вовсе нет! – Она поспешила сменить тему: – Я готова отдать их все за сорок долларов. Одни холсты столько стоят. Вы сами знаете, если вы художник.

– Я не художник.

– Мне иногда приходит в голову – а был ли им Джейк? Он рисовал больше тридцати лет, и вот все, чего он достиг. – Она жестом указала на лежавшие на столе картины, на дом и на все, что с ним связано, включая смерть Джейка. – Только это да еще я впридачу. – И она усмехнулась, вернее, сделала какую-то гримасу. Ее глаза, всматривавшиеся в смутное и тоскливое прошлое, оставались холодными, как у морской птицы.

Заметив, что я за ней наблюдаю, она опомнилась и взяла себя в руки.

– Я не такая плохая, как вы думаете, – заявила она. – Хотите знать, почему я продаю все это? Мне нужно купить гроб. Я не хочу, чтобы его похоронили за счет прихода в одном из этих ужасных сосновых гробов. К тому же я не могу позволить, чтобы он и дальше лежал в морге окружной больницы.

– Ладно, я покупаю эти пять картин.

Вручая ей две двадцатидолларовые банкноты, я подумал: согласятся ли Баймейеры возместить мне эту сумму?

Она взяла их, как будто с отвращением, и держала в руке.

– Это не был рекламный трюк с моей стороны. Вы не обязаны покупать их только потому, что мне нужны деньги.

– Я хочу иметь эти картины.

– Зачем? Может быть, вы все же антиквар?

– Не совсем.

– Значится права. Я знала, что вы не художник.

– Откуда вы это знали?

– Я прожила с художником десять лет. – Она изменила позу и оперлась на угол стола. – Вы не похожи на художника и говорите не так, как они. У вас глаза не художника. Вы даже пахнете не как художник.

– Как это так? А как кто?

– Может, как полицейский. Когда Пол Граймс купил у Джейка те две картины, я сразу подумала, что дело не чисто. Я была права?

– Не знаю.

– Так зачем же вы покупаете эти картины?

– Потому что Граймс приобрел те.

– Вы думаете, раз он потратил на них деньги, то они чего-то стоят?

– Мне бы очень хотелось знать, зачем они ему понадобились.

– Мне тоже, – сказала она. – А почему они вас интересуют?

– Потому что они интересовали Граймса.

– А вы ему во всем подражаете?

– Надеюсь, не во всем.

– Да, я слышала, что он иногда не прочь надуть. – Она кивнула головой, посылая мне свою холодную улыбку. – Мне не следовало бы этого говорить. Я не имею ничего против него. Можно даже сказать, дружу с его дочерью.

– С Паолой? Так это его дочь?

– Да. Вы ее знаете?

– Как-то встретились. Откуда вы ее знаете?

– Мы познакомились на одном приеме. Она утверждает, что ее мать была наполовину испанкой, наполовину индеанкой. Паола красивая женщина, вы не находите? Я люблю испанский тип красоты.

Она опустила плечи и стала потирать руки, словно греясь от тепла Паолы.

Я вернулся в Санта-Тересу и нанес визит в морг, помещавшийся в больничном подвале. Дружелюбно настроенный ко мне помощник коронера, молодой человек по имени Генри Пурвис, сообщил, что Джейкоб Уитмор утонул во время купания. Выдвинув большой ящик, он показал мне синеватый труп с большой курчавой головой и съежившимся членом. Когда я выходил из холодного зала, меня охватил озноб.

XI

Помощник коронера Пурвис вышел в вестибюль следом за мной, словно ему надоело одиночество; тяжелая металлическая дверь бесшумно закрылась за нами.

– У полиции имеются какие-нибудь сомнения относительно обстоятельств смерти Уитмора? – спросил я у него.

– Пожалуй, нет. Он был староват для того, чтобы плавать в прибрежных водах возле Сикамор Пойнт. Коронер считает это несчастным случаем. Он не велел даже произвести вскрытие.

– Думаю, ты должен потребовать этого, Генри.

– Но почему?

– Уитмора связывали с Граймсом какие-то дела. Думаю, не случайно они оба оказались здесь. Вы ведь произведете вскрытие тела Граймса?

Пурвис утвердительно кивнул:

– Оно должно состояться завтра утром. Но я уже провел предварительное расследование и могу сообщить предполагаемую причину смерти. Он был изувечен каким-то тяжелым предметом, скорее всего, монтировкой.

– Орудие убийства не обнаружено?

– Насколько мне известно, нет. Нужно спросить об этом в полиции. Орудия преступления – это их дело. – Он пристально взглянул на меня: – Ты знал Граймса?

– Вообще-то нет. Просто мне было известно, что он торгует картинами.

– Он не был наркоманом? – неожиданно спросил Пурвис.

– Я знал его не настолько, чтобы располагать такими сведениями. Какой вид наркотиков вы имеете в виду?

– Героин. У него обнаружены старые следы от уколов на руках и бедрах. Я спрашивал об этом у той женщины, но она словно набрала в рот воды. Хотя вела себя настолько истерично, что я даже заподозрил в ней самой наркоманку. Здесь их видимо-невидимо.

– О какой женщине ты говоришь?

– Такой темноволосой – испанский тип красоты. Когда я показал ей тело для опознания, она чуть не свихнулась. Я проводил ее в часовню и попытался вызвать какого-нибудь священника, но в такое время мне не удалось никого найти… была середина ночи. Я позвонил в полицию. Они собираются допросить ее.

Я спросил у него, где находится эта часовня. Она оказалась небольшим узким залом на втором этаже; о ее назначении говорил лишь маленький витраж. В зале стояли пюпитр и восемь или десять мягких стульев. Паола сидела на полу, повесив голову, обхватив колени руками; темные волосы почти полностью закрывали ее лицо. Она икала. Когда я к ней приблизился, она заслонила голову согнутой в локте рукой, как будто я намеревался ее убить.

– Оставьте меня в покое.

– Я не сделаю вам ничего плохого, Паола.

Откинув с лица волосы, она, щурясь, смотрела на меня, видимо не узнавая. Вокруг нее распространялась атмосфера безудержного мрачного эротизма.

– Вы не священник.

– Разумеется, нет.

Я присел рядом с ней на ковер, украшенный тем же орнаментом, что и витраж. Бывали минуты, когда я почти жалел, что не стал священником. Меня все больше утомляли несчастья моих ближних, и я думал, не служат ли сутана и белый воротничок теми доспехами, за которыми можно от них укрыться. Но я чувствовал также, что никогда этого не узнаю. Когда мы жили в округе Контра Коста, бабушка готовила меня к карьере священника, но я ускользнул из-под ее влияния.

Глядя в черные, непроницаемые глаза Паолы, я думал о том, что в сочувствии, проявляемом нами к женщинам, с которыми случилось несчастье, всегда кроется доля вожделения. По крайней мере, иногда можно затащить беднягу в постель и совместно пережить минуты радости, которая является запретным плодом для священников.

Но к Паоле это не относилось. Она, подобно женщине из Сикамор Пойнт, принадлежала этой ночью мертвому мужчине. Наиболее подходящим местом для их одиноких раздумий была как раз часовня.

– Что случилось с Полом? – спросил я.

Она подняла на меня испуганный взгляд, опершись подбородком на руку и выдвинув нижнюю губу:

– Вы не представились. Вы полицейский?

– Нет. У меня небольшая частная контора. – Произнося эту полуправду, я невольно скривился; атмосфера часовни начала действовать и на меня. – Я слышал, Пол покупал картины?

– Больше не покупает. Он умер.

– А вы не намерены заниматься этим без него?

Она подняла плечи и резко помотала головой, словно почувствовав внезапную опасность:

– Нет. Неужели вы думаете, что я хочу быть убитой, как мой отец?

– Он действительно был вашим отцом?

– Да, был.

– Кто же его убил?

– Я не собираюсь вам ничего говорить. Вы тоже не очень-то много говорите. – Она наклонилась ко мне: – Это не вы были сегодня в магазине?

– Я.

– Это имело какое-то отношение к картине Баймейеров, ведь так? Чем вы занимаетесь? Вы антиквар?

– Меня интересуют картины.

– Это я уже успела заметить. На чьей вы стороне?

– На стороне порядочных людей.

– Порядочных людей не существует. Если вам это неизвестно, не о чем толковать. – Она привстала на колени и сделала гневный жест рукой. – Лучше убирайтесь отсюда.

– Я хочу вам помочь. – В этом было не много правды.

– Ну разумеется. Вы хотите мне помочь. А потом захотите, чтобы я помогла вам. А потом заберете всю прибыль и исчезнете. Ведь вам это нужно, да?

– Какую прибыль? У вас вроде бы ничего нет, кроме кучи неприятностей.

Некоторое время она молчала, не спуская глаз с моего лица. Я читал в них отражение процессов, протекавших в ее мозгу, почти с той же ясностью, как если бы она играла в шахматы или шашки и размышляла, стоит ли чем-то пожертвовать, чтобы выиграть значительно больше.

– Признаюсь, у меня немало проблем. – Она повернула лежавшие на коленях руки ладонями кверху, словно желая передать мне часть своих забот. – Но кажется, у вас их еще больше. Кто вы, собственно говоря, такой?

Я сообщил ей свою фамилию и профессию. Ее глаза изменили выражение но она не произнесла ни слова. Я также уведомил ее, что Баймейеры наняли меня, чтобы я нашел их пропавшую картину.

– Мне об этом нечего неизвестно. Я уже сказала вам об этом сегодня днем в магазине.

– Верю – согласился я без внутренней убежденности. – Депо в том, что кража картины может быть связана с убийством вашего отца.

– Откуда вам это известно?

– Не знаю но это кажется мне вероятным. Откуда взялась та картина, мисс Граймс?

Она скривилась, прищурив глаза:

– Называйте меня Паола. Я никогда не пользуюсь фамилией отца. И не могу сказать, откуда взялась та картина. Я была всего лишь пешкой, он никогда не рассказывал мне о своих делах.

– Не можете или не хотите?

– И то и другое.

– Картина была подлинником?

– Не знаю. – Она замолчала и, как мне показалось, даже перестала дышать. – Вы говорите, что хотите мне помочь, а сами беспрерывно задаете вопросы, на которые я должна отвечать. Какой мне смысл это делать, если мои ответы могут привести меня в тюрьму?

– А может, для твоего отца было бы лучше сесть в тюрьму?

– Не исключено. Но я не хочу туда. Как и в могилу. – Неспокойный взгляд, казалось, отражал сумятицу ее мыслей. – Вы думаете, что тот, кто украл картину, убил и моего отца?

– Возможно. У меня предчувствие, что так оно и было.

– Ричард Чентри еще жив? – спросила она слабым голосом.

– Не исключено. А что вас заставляет так думать?

– Эта картина. Я не разбираюсь в этом так хорошо, как отец, но мне показалось, что это был оригинал, настоящий Чентри.

– А что говорил о ней ваш отец?

– Этого я не скажу. И больше не хочу говорить о той картине. Вы все время задаете вопросы, требуя, чтобы я на них отвечала, а я уже устала. И хочу домой.

– Я подвезу вас.

– Нет. Вы не знаете, где я живу, и никогда не узнаете. Это мой секрет.

Она встала и слегка пошатнулась. Я поддержал ее рукой. Ее бюст коснулся моего бока. Некоторое время она стояла, опираясь на меня и тяжело дыша, затем отодвинулась. Исходившее от нее тепло прошло через мое тело, дойдя до самой поясницы. Я почувствовал себя менее усталым.

– Я отвезу вас домой.

– Нет, спасибо. Мне нужно дождаться полиции. Последнее, что мне сейчас требуется, связь с частным детективом.

– Может случиться и кое-что похуже, Паола. Не забудьте, что ваш отец, возможно, был убит человеком, нарисовавшим ту картину.

Она схватила меня за руку.

– Вы все время это повторяете. Вы уверены в этом?

– Нет, не уверен.

– Тогда перестаньте меня пугать. Я уже и так достаточно напугана.

– Думаю, для этого есть основания. Я видел вашего отца, прежде чем он умер. Это произошло случайно, неподалеку отсюда. Было темно, он был тяжело ранен и принял меня за Чентри. Он назвал меня его именем. Из того, что он сказал, следует, что его убил Чентри.

– Но зачем Ричарду Чентри понадобилось убивать моего отца? Они были близкими друзьями, еще со времен Аризоны. Отец часто о нем говорил. Он был его первым учителем.

– Должно быть, это было давно.

– Да. С тех пор прошло уже тридцать лет.

– За тридцать лет люди могут измениться.

Она утвердительно кивнула и застыла с опущенной головой. Волосы упали ей на лоб, стекая по лицу, словно черная вода.

– Что произошло с вашим отцом за эти годы?

– Мне не много об этом известно. Я редко с ним виделась, не считая последнего периода… когда была ему нужна.

– Он впрыскивал себе героин?

Некоторое время она молчала. Волосы по-прежнему заслоняли ее лицо, но она их не убирала и походила на женщину без лица.

– Вам известен ответ на этот вопрос, иначе вы не задавали бы его, – ответила она наконец. – Он был когда-то наркоманом. Его посадили в федеральную тюрьму, и там он полностью вылечился. – Она ладонями разгребла волосы и посмотрела на меня, словно желая убедиться, что я верю ее словам. – Я бы не приехала с ним сюда, если бы он по-прежнему употреблял наркотики.

Я видела, до чего они его довели, когда была еще ребенком, в Тусоне и в Коппер-Сити.

– А до чего они его довели?

– Раньше он был порядочным человеком, что-то собой представлял. Даже преподавал в университете. А потом превратился совсем в иного человека.

– В кого именно?

– Не знаю. Начал интересоваться мальчиками. А может, он всегда такой был. Не знаю.

– От этой привычки он также излечился, Паола?

– Кажется, да. – Ее голос звучал неуверенно, был исполнен боли и сомнений.

– Картина Баймейеров была подлинником?

– Не знаю. Он полагал, что да, а ведь он был экспертом.

– Откуда вам это известно?

– Он мне сказал об этом, когда купил ее на пляже. Утверждал, что это Чентри, что так не мог нарисовать никто другой. И что это самое крупное открытие, какое он сделал в своей жизни.

– Он так и сказал?

– Так и сказал. Зачем ему было меня обманывать? У него не было ни малейшего повода. – Она пристально смотрела мне в лицо, будто моя реакция могла служить ответом на вопрос о честности ее отца.

Она была сильно напугана, а я сильно утомлен. Усевшись на один из мягких стульев, я на несколько минут погрузился в собственные мысли. Паола подошла к двери, но не вышла из часовни. Прислонясь к дверному косяку, она следила за мной таким взглядом, будто я собирался стянуть ее сумочку или уже сделал это.

– Я вам не враг, – сказал я.

– Тогда не мучайте меня больше. Я пережила тяжелую ночь. – Она отвернула лицо в сторону, словно стыдясь того, что собиралась произнести. – Я любила отца. Увидев его мертвым, я пережила ужасное потрясение.

– Мне очень жаль, Паола. Будем надеяться, что завтра станет лучше.

– Я тоже на это надеюсь, – сказала она.

– Кажется, у вашего отца была фотография той картины?

– Верно, была. Она сейчас у следователя.

– У Генри Пурвиса?

– Я не знаю, как его зовут. Так или иначе, она находится у него.

– Откуда вам это известно?

– Он сам мне ее показал. Говорил, что нашел ее у отца, и спрашивал, знаю ли я эту женщину. Я сказала, что нет.

– Но картину вы опознали?

– Да.

– Это та, которую ваш отец продал Баймейерам?

– Да.

– Сколько они ему за нее заплатили?

– Он мне не говорил. Думаю, что ему нужно было уплатить какой-то долг, и он не хотел, чтобы я знала. Однако я могу сообщить кое о чем, что услышала от него. Так вот, он знал ту женщину на портрете и как раз на этом основании пришел к выводу, что картина – подлинник.

– Значит, ее написал Чентри?

– Так утверждал мой отец.

– А он не говорил, как зовут эту женщину?

– Милдред. Она была натурщицей в Тусоне во времена его молодости. Красивая девушка. Он утверждал, что картина написана по памяти, потому что сейчас Милдред уже старушка, если вообще жива.

– Вы не помните ее фамилии?

– Нет. Кажется, она пользовалась фамилиями тех мужчин, с которыми жила.

Я оставил Паолу в часовне и вернулся в морг. Пурвис сидел по-прежнему в вестибюле, но оказалось, что у него нет фотографии картины. Он отдал ее Бетти Джо Сиддон.

– Зачем?

– Она хотела отнести ее в редакцию, чтобы там сделали копию.

– То-то Маккендрик обрадуется, Генри.

– Черт возьми, да ведь он сам велел мне ее отдать. Начальник полиции в этом году уходит на пенсию, и капитан Маккендрик начал заботиться о рекламе для себя.

Я направился было в сторону ворот, но остановился, вспомнив, что не докончил начатого дела: когда мне повстречался умирающий Пол Граймс, я ведь направлялся поговорить с миссис Джонсон, матерью Фрэда.